Фируз

Из книги "Корреспондентские застольные"

Мы с ним ещё на сборах познакомились.
 
Нас тогда в столовой посадили за один стол. Друг напротив друга. Только мы ещё не подозревали, что станем друзьями. Пока мне просто был симпатичен этот лейтенант с ярко выраженными восточными чертами лица. Очень породистого лица, я бы даже сказал аристократического. Только умные тёмно-карие глаза Фируза Ахтамова, как ни странно, не позволяли занести его в мысленный условный реестр надменных и чопорных наследных принцев. Слишком уж очевидно плясали в них порой бесенята. Любил и умел Фикус пошутить, ответить остроумно, анекдот припомнить к какому-нибудь случаю подходящий. То есть обладал как раз теми завидными качествами, ка-кими обделил меня Создатель.

Что? Ошибка в тексте? Напечатано Фикус вместо Фируз? Да нет тут ошибки. Так Ахтамова в училище однокурсники звали. Вы же знаете эту нашу привычку — не самую, видимо, лучшую — переиначивать непривычные имена на привычный манер или прозвища созвучные давать. У нас, например, на спец-факультете в числе других иностранцев монголы учились. И как, попробуйте угадать, курсанты звали, скажем, Байсагана? Да всё очень просто. Очевидно же, что Байсаган (ударение на последнюю «а») — это Вася! И ещё, значит, очевиднее, что Фируз — это Фикус! Хотя, на мой взгляд, совершенно не трудно запомнить и говорить Байсаган и Фируз. Да вообще никаких затруднений.

Кстати, потом мои несерьёзные умозаключения насчёт «принца» почти подтвердились. Отец Фируза был очень известным в республике писателем, поэтом и переводчиком. Достаточно сказать, что он переводил на таджикский язык произведения Шекспира. А мама всю жизнь преподавала русский язык в университете. Таким образом, наследство лейтенанту досталось приличное. По-русски он говорил без малейшего намёка на акцент. Образно, со вкусом, ёмко. А по части грамотности мог дать сто очков наперёд многим из тех, для кого русский был родным.

По окончании сборов мы дружно вернулись в Управление войск Краснознамённого Среднеазиатского пограничного округа. Я в свой редакционный полуподвал, а Фируз — на третий этаж, где располагались кабинеты окружного отряда специальной пропаганды. Впрочем, моё послесборовое счастье было всё-таки чуть больше. Поскольку Ахтамову акклиматизироваться особо не пришлось. Ну и в Афганистан Фи-кус начал ездить намного раньше меня.

В обеденный перерыв, если не находился в очередной командировке, он часто спускался к нам. Со мной лясы поточить, с девчонками позубоскалить. Потом-то я, конечно, вычислил, что не столько ко мне он приходил, сколько к Фазико. Девушка с таким удивительным именем работала в редакции корреспондентом и заочно училась в Ашхабадском университете на филфаке.

Ага, заинтересовались? Что за имя такое? А мне Фазико, — между прочим, ослепительная красавица, представляющая одну из дагестанских народностей, — рассказала следующее:

— Когда я родилась, моя бабушка заявила, что сама придумает своей внучке имя. Такое, какого ни у кого нет! С бабушкой спорить никто не стал. Уважали! Ну… вот она и придумала.

Сколько блестящих офицеров в шутливом разговоре (не каждый раз шутя на самом деле!) предлагали Фазико руку и сердце! А многие шутили по той причине, что были уверены: не может быть, чтобы у неё никого не было. А не было. До тех пор, пока не появился Фируз.

Сходились они трудно. Оба гордые, независимые, удивительно подходящие друг другу внешне и по характеру. Случалось, ссорились, конечно. И тогда я становился передаточным звеном в сложной системе их развивающихся взаимоотношений. К тому же очень удачно сидел тогда в девчачьем кабинете и как бы командовал им. Кабинет, в зависимости от настроения и обстановки, в редакции называли либо розарием, либо серпентарием. Хотя всерьёз, как вы понимаете, второе слово никогда не употреблялось.

— Как там друг-то твой, не приехал ещё из командировки? — безразлично спрашивала Фазико, с безотчётной обидой надув пунцовые губки и глядя тоскующими карими глазами в окно.

— Нет пока. Кажется, на следующей неделе должен подъехать. А что?

— Да так… Просто каждый день приходил. К тебе. Не скучаешь? — ледяное равнодушие во взоре.

Ох уж, Фазико, эти мне ваши игры!

— Да сил нет, как соскучился! — скалюсь откровенно.

Но Фазулю — так её наши женщины ласково величали — моим зубоскальством не проймёшь. Спокойно заправляет листок в пишущую машинку и начинает печатать. Разговор окончен. Да и не разговор то был, а так… Меня морально поддержать.
Фикус наконец-то объявлялся. Чёрный, похудевший, глаза ещё чернее. Дурные прямо глаза.

— Какие новости, брат? Как там колосья на вашей редакционной ниве? Не засохли? Творческие зёрна из них не повыпадали ещё?

— Тебя какой конкретно колосок интересует?

— Да это я так… Образно!

— Ну, если образно… Спрашивала она о тебе.

— Правда?! Точно спрашивала?! Спасибо, брат! А когда?

— Да какая разница? Главное, интересовалась.

И потом мы шли пить пиво в «Вечный зов», как офицеры называли расположенную недалеко от нашего дома пивную. Там я рассказывал Фирузу подробности. Малейшие нюансы вспоминая.

— Короче, ты ей… ничего не говори, — инструктировал Фикус, забыв про кружку пива в руке и сверкая в полутьме питейного заведения белками глаз. — Сам не говори. А если вдруг спросит, просто скажи, что приехал. Не, не, лучше так скажи: слышал, что вроде приехал. Лады?

— Замётано, ваше сковородие!

В конце концов, Фируз и Фазико в своих чувствах разобрались и сочетались законным браком. Счастливым. Хотя и не обошлось без шекспировских страстей накануне свадьбы. Но вспоминать о них сейчас не стану.

Потом и я начал ездить в Афганистан. И там мы порой с Ахтамовым пересекались. Слава богу, в ситуациях не драматических, а всё больше трагикомических почему-то. Ну да не о них речь.

Состоялся вывод. Устаканилась моя старая новая редакционная деятельность, всё хорошо у Фируза. Выросли с ним в должностях и званиях.

Однажды меня редактор вызвал:

— Слушай, нужен материал об офицере. Что-то вроде очерка. Садись на телефон, обзвони отряды. Может, кто из политотдельцев кандидатуру подскажет. Надо чтобы такой, не ниже капитана, чтобы отзывались о нём хорошо. Ещё желательно, чтобы Афган прошёл, понимаешь, да?

— Понимаю, конечно. Только зачем куда-то звонить? Про Ахтамова напишу. Фактуры завались, знаю его хорошо. Всего и проблем — уточнить по мелочи некоторые моменты.

— А ведь точно! Тогда, давай, действуй. И не затягивай.

А действовать оказалось затруднительно. Офицер постоянно находился в разъездах. Войны уже не было, а служба была. Совсем не редакционная. Хотя иногда и странные фортели выкидывала. Совсем уж было прихватил я Фикуса, но на пять минут разминулись. Укатил он… на съёмки художественного фильма о пограничниках. В качестве ответственного офицера и консультанта. Два дня я не мог выбраться на съёмочную площадку в окрестностях Фирюзинского ущелья, а потом-таки с удовольствием там нарисовался. Что и говорить, ребята, это вам не наш полуподвал. Красота-то какая! О, а вон и Ахтамов. На ловца, как говорится… А вот фильм назывался очень неприятным для каждого пограничника словом «Прорыв».

— Фикус, я к тебе. Щас пытать тебя буду!

— За что?

—За храбрость твою беспримерную и прочие положительные качества! — Ну извините, не получается у меня, как у Фируза. Нет во мне природного остроумия и лёгкости устного слова. — Обязан сделать о тебе очерк.

— Кто обязал-то?

— Редактор, — твёрдо ответствовал я и поспешил укрепить тылы: — А его Москва озадачила.

— Прямо Москва, прямо меня? Темнишь, брат!

— Провалиться мне на этом месте!

Не провалился, за что по сей день безмерно благодарен высшим сущностям, покровительствующим пишущей братии. А Фикус пробурчал:

— Не было печали…

Целый час выколачивал из него то, чего не знал в деталях. Почти всё выколотил. Но не так уж и просто это оказалось сделать. А потом киношники подошли. Ахтамов воспользовался моментом и улизнул. Змей!

— А вы из газеты?

— Из газеты.

— Мы слышали, что про Ахтамова собираетесь писать?

— Собираюсь.

Сколь лаконичен я в этих вековечных горах!

— Вы только знаете что? Вы ещё, пожалуйста, добавьте, что он очень честный и благородный.

— Знаю. Семь лет дружим.

— Нет, вы не поняли. Он знаете что? У нас один актёр кошелёк потерял, а у него там почти вся зарплата была, представляете? А ваш товарищ нашёл и вернул всё до копеечки. Вот. Вы понимаете?

Да чего ж тут не понять-то! А Фирузу, в благодарность или нет — не знаю, предложили сняться в роли заставского офицера. Убедили, что роль маленькая, ничего и делать не надо. Только несколько фраз сказать. Он согласился. Я потом этот фильм смотрел. Да и сейчас иногда пересматриваю. В немом варианте. Потому что не могу слышать глупый дубляж. Герой Ахтамова разговаривает на русском языке совершенно по-идиотски, с псевдо-таджикским акцентом. Про голос дублёра вообще промолчу. Нет, не промолчу! Он катастрофически не подходит к внешности. Пьяному пастуху подошёл бы. Таково моё личное мнение.
 
Понимаю, что беспредельно творческим киношникам понадобился национальный колорит, но… Не колорит это был по факту. А уж от таджикского национального и вовсе далёк, как недостижимый горизонт.

Помню, очень тогда обиделся за Фируза, раздосадован был крайне. Да он мог бы диктором работать на всесоюзном канале! Звучный, глубокий тембр, безупречная дикция! С другой стороны, спасибо тем же киношникам за уникальную возможность заглянуть в юность. Посмотреть на знакомые до боли пейзажи. Да, меня нет на экране. Но... я рядом. Можно сказать, почти за кадром.

Потому что мне поручили на день-два взамен вызванного по служебной надобности Ахтамова отвечать, если что, и консультировать. Нелёгкое оказалось дело! Нервное и бесперспективное. И из штанов выпрыгивать бесполезно.

Сцена первая.

— Да вы поймите, если на офицере рубашка с коротким рукавом, то галстук не надевается! Просто на одну пуговицу расстёгивается ворот. Форма одежды такая! Официально установленная.

— Но с галстуком же гораздо красивее! Ну согласитесь. Солиднее, что ли. Вить, подтверди!

Оператор Витя значительно кивает: как Бог свят — солиднее.

— Дело ваше, конечно. Только зачем вам в таком случае консультанты, если вы всё равно по-своему делаете?

— Они нам нужны, чтобы крупных ляпов не было. А мелкие зритель простит. К тому же мы снимаем для массового зрителя, а не только для военного.

Ну да, а то, что зритель военный потом плюётся и поминает "не злым тихим словом" - это фигня. Военных мало, и они далеко. А кинокритиков и киноэстетов много, и они рядом. Примерно так мне объяснили.

Сцена вторая.

…Каскадёры лихо мутузят друг друга на каменистом бережку мелкого горного ручейка. Ноги выше головы, удары чёткие, фиксированные, блоки красивые. А уж полёты и падения какие!

— Стоп, стоп, мужики! Так не пойдёт.

Эффектная драка немедленно прекращается. Для этих ребят я почему-то куда больший авторитет, чем для режиссёра и прочих творческих людей.

— А что не так?

— Ребят, извините, — всё. Ну не так на заставах дерутся. Там практикуют реальный рукопашный бой. Без красивостей, понимаете? Жёстче надо, корявее, если хотите. Без эффектов, но эффективно, понимаете?

— Показать можете?

Я показал кое-что из того, чему когда-то на заставе научили. Руки-ноги помнили!

Каскадёры схватили суть сразу и отработали на пять, по-моему. Но потом их старший сказал:

— Вроде неплохо получилось, жизненно, но, боюсь, режиссёр задробит. Такое на экране смотреться не будет.

Кажется, так оно в действительности и вышло. «Своей» драки я на экране не увидел. А может, просмотрел просто?

В редакцию вернулся с радостью и нужным рабочим настроением. Материал получился вполне добротным и даже на летучке отмеченным. Двойным гонораром впоследствии оплаченным.

— Про кошелёк-то заче-е-эм? — страдальчески протянул потом Фируз, заламывая густые чёрные брови.

— Так надо!

И мы пошли в «Вечный зов». То ли я извинялся за кошелёк, то ли Фируз про-ставлялся за материал. А, не важно. Душевно посидели.

Вскоре Ахтамова перевели в Тахта-Базарский пограничный отряд. Знаменитый хотя бы уже тем, что на его участке находится Кушка. Но сейчас о другом. О чём, признаться, вспоминать не люблю.

Однажды с утра вошёл в свой кабинет, устроился за столом, начал перебирать листы отпечатанного накануне материала, делая правку, как вдруг вошёл заместитель редактора. И, даже не поздоровавшись:

— Слышал? Ахтамов на мине подлетел!

Цинично, правда? Подлететь — значит подорваться. Особый сленг, наследие афганской войны. Она кончилась, а служба…

— Так его что… Убило?!

— Да нет, слава богу! Контузило. Ну и ранение средней тяжести. Шли, понимаешь, вдоль линейки на БТРе. Не по тылу, а со стороны границы. «Духи» мину и поставили. Говорят, «итальянка» . Хорошо, что не «дипломат» . И хорошо, что Фикус на башне сидел, а то бы… В госпитале сейчас лежит.

И так что-то мне хреново сделалось… Извините за непарламентское слово, но вот именно так и сделалось. А потом, месяца через три, я поехал в командировку в Тахта-Базар. И с Фирузом встретился, конечно. И с Фазико. И двух их шустрых пацанят увидел, похожих на отца. Если даже не знать, что он отец. И похожих на маму, даже если не знать, что она мама.

А ещё я боялся разглядеть в Ахтамове некий надлом, некую перемену в характере, которые, по моему мнению, не могли не появиться после подрыва. Боялся потерять того, кого знал. Не разглядел, не потерял. Разве что остроумный эрудированный зубоскал Фикус окончательно стал Фирузом. Уважаемым, опытным боевым офицером и главой семьи. Ну и седина едва приметной паутинкой посеребрила чёрные, как вороново перо, волосы.

С Фазико тогда общались значительно дольше. Ахтамову ведь никто отгул не предоставлял в связи с высочайшим прибытием корреспондента.

А мы с Фазико вспоминали редакцию, нашу совместную работу, всякие забавные случаи, смешные и глупые размолвки, коллективные посиделки по разным поводам, поездки на шашлыки в район Ков-Ата. И то, как же это всё было хорошо, светло, беззаботно и вроде бы празднично даже. Во всякий день. Несмотря на разные неизбежные проблемы. Мы разговаривали и оба с грустью понимали, что этим разговором окончательно подводим черту под собственной юностью.

А потом Фируз уехал в Таджикистан, на родину. А я — в другой округ. Больше мы не виделись. Правда, несколько лет назад он вдруг дозвонился до меня из своего заграничного ныне далека. И мы с ним проговорили полтора часа. После того разговора я полез в свой домашний архив, чтобы покопаться в фотографиях, и внезапно нашёл пожелтевший от времени стандартный лист писчей бумаги, который считал безнадёжно утерянным. На нём нет ничего такого уж важного. Просто однажды, больше тридцати лет назад, Ахтамов написал на нём мои собственные имя и фамилию в афганском начертании. На фарси. Или на пушту. Или на дари. Или ещё на каком-нибудь афганском диалекте. Не помню теперь. Помню только, что Фируз ими всеми владел. Иными словами, с листочка смотрела на меня «затейливая арабская вязь», если штампануть по-журналистски.

…Всё-таки есть, вот есть что-то этакое в окружающем пространстве. Прихотливо управляющее разными процессами Нечто. Ведь нашёлся листок не раньше, не позже, а именно после того звонка. Но когда писал то, что вы сейчас читаете, решил снова посмотреть на счастливую находку. Опять не нашёл! Зато попались на глаза два но-мера афганской не то военной, не то партийной  газеты, которые мне тоже Фируз подарил. И вот уж в них-то «затейливой вязи» хватает. Оба номера за февраль 1987 года. Обалдеть!
 
Кстати, если вдруг у вас появится желание, вполне можете в Интернете найти фотографии полковника Ахтамова. Кажется, он ещё служит. Лично я сейчас опять буду смотреть «немое» кино. Как только поставлю точку в этой главе.

А после просмотра фильма возьму с книжной полки подаренный мне когда-то Фирузом прекрасно изданный томик Омара Хайяма. В суперобложке, с роскошными иллюстрациями и красной шёлковой закладкой. Его можно читать с любой страницы, с любой строки даже. Но, удивительное дело, образ великого восточного мудреца, философа и поэта странным образом сливается для меня в одно целое с образом моего друга. Наверное, это неправильно и даже, может быть, кощунственно с какой-то точки зрения. Но не с моей, оправданно субъективной. Стихотворные строки потому и звучат голосом Фируза. Когда весёлым, когда задумчивым, когда усталым, когда ободряющим — всегда чуть-чуть разным. А ещё иногда по этой книге гадаю, ворожу по-детски.
Зажмуриваюсь и тыкаю пальцем в произвольно раскрытую книгу. В надежде получить мудрый совет. Или ответ на вопрос. Открываю глаза и читаю, например, такое:

Не оплакивай, смертный, вчерашних потерь,
Дел сегодняшних завтрашней меркой не мерь,
Ни былой, ни грядущей минуте не верь,
Верь минуте текущей — будь счастлив теперь!

«Ад и рай — в небесах», — утверждают ханжи.
Я, в себя заглянув, убедился во лжи:
Ад и рай — не круги во дворце мирозданья,
Ад и рай — это две половины души.

Чем за общее счастье без толку страдать —
Лучше счастье кому-нибудь близкому дать.
Лучше друга к себе привязать добротою,
Чем от пут человечество освобождать.

Земной поклон вам, мастер Хайям!

Большое тебе спасибо, друг мой, Фируз, за бесценный подарок! Может быть, неисповедимыми какими-нибудь путями попадёт в твои руки эта моя книга. Надеюсь, простишь меня за то, что я опять написал про кошелёк! И, кажется, в хронологии изложения событий за давностью лет напутал немного. А если много, то прости и за это. И не слишком сердись, если что-то… вообще перепутал. Ибо сказано:

 «Лучше друга к себе привязать добротою»!