И Петька шел...

И Петька шел…
Нет в России семьи такой,
Где б не памятен был свой герой…
Июль. Жарища. Мы с сестрёнкой приучаемся к труду. Под стрёкот кузнечиков гребём сено, скатываем в навильники.  Солёненький пот из – под расползающихся газетных шляпок стекает по лбу, разъедая глаза. То и дело шлёпаем себя по рёбрышкам, сбиваем слепней, отмахиваемся от мух. Сестрёнка чуть не плачет, хмуря брови и кривя рот. Ей всего – то десятый годик.
Наш дядя, Пётр Семёнович, специально взявший среди лета отпуск и приехавший, чтобы помочь нашей семье с сенокосом, улыбается, глядя на то, как мы злимся на насекомых, как до крови расчёсываем, зудящие после укусов, волдыри. Он насаживает на вилы сразу по пять – шесть наших скатанных шишков, волочет огромный навильник из низины на взгорок, где смётывает всё в высоченные копны. Их уже семь штук. Они стоят, как громандные шлёмы витязей. На всякую кусачую божью тварь он совсем не обращает никакого внимания. Мокрая белая льняная косоворотка, с вышивкой на груди и по вороту, прилипла к спине. К рубахе пристаёт всякая сенная труха, мякина и, наверное, тоже раздражает и колет тело.
 Сколько же терпения у этого рослого сильного человека?
Наконец он, воткнув вилы в муравьиную кочку и вытирая лицо рукавом рубахи, машет нам рукой: «Всё! Больше не катайте! То ещё не подошло! Вечером придём!»
« Мама моя, ещё и вечером идти!! А там ко всему этому ещё и комарики подтянутся с мелкой луговой мошкой… Вот бы дождик ливонул,» - допускаю я про себя скабрёзные мысли. Но на небе не облачка. Даже кузнечики смолкли. Кажется, что сам воздух от зноя звенит. Ветра не ощущается совсем. Только листочки на молоденьких осинках что – то лепечут друг другу.
- А пойдём на Качимку купаться! – Вдруг предлагает дядя Петя.
- А куда? В какое место? Где там купаться – то?
- Найдём, - отвечает он, - вон туда пойдём, на Белую глинку.
Это место знали все. Оттуда иногда брали белую глину, которую за неимением мела, использовали для побелки.
Мы с сестрёнкой побежали по ложбине к речке. В том месте, куда направил нас Пётр Семёнович, за кустами, обнаружили небольшой омуток, с прозрачной водой и гладкими, осклизлыми от водорослей, покрытыми зеленью, камнями на дне. Воды было достаточно, чтобы присев, можно было окунуться в этот водоёмчик с головой.
- Да – а, - сказал дядя Петя раздеваясь.
- Вот оно как? - Снова посетовал он, глядя на нас и на омуток. – А раньше такие как вы, здесь лошадей купали…
- Да где тут? - Оглядываясь вокруг, пожал я плечами.
- Тогда было где.
Холодная ключевая вода к длительному купанию не располагала. Мы вылезли из речушки на берег и стали рвать зелёные гроздья, и грызть ядрышки, ещё не созревшей черёмухи.
Дядя Петя вымылся, выполоскал рубаху, встряхнул её и, свив жгутом, не отжимая, повесил на шею.
А я не мог оторвать взгляд от его правого плеча. Как не отводил глаза в сторону, не опускал их в низ, всё равно снова и снова тянуло взглянуть. Плечевая мышца была рассечена, будто бы кто – то двумя ловкими ударами топора сделал в ней зарубку, как на дереве. И всё – таки, поборов в себе стеснение, я спросил:
-Дядь Петь, а это у тебя чо?! Получилось довольно громко и удивительно.
- Это? Это меня фашисты так угостили.
- А ты что? Разве на войне был?!
- Был. И ранен был… и не один раз.
-Дядь Петь! Расскажи!
- Расскажу, как – ни будь.
До дома шли молча. Я уже не осмеливался расспрашивать его о чём – либо. Было неудобно. Как?! Родной дядька был на войне! А я, постоянно игравший в «войнушку» ничего про это не знал! И ни отец, ни бабушка ничего мне об этом никогда не рассказывали?!
Потом он уехал и долго не приезжал. Был загружен работой, а в отпуск отдыхал на море, на курорте или в санатории после очередной операции.

Однажды выпускники нашей школы, довоенных лет, организовали встречу. Приехал и Петр Семенович. Тогда - то и увидел я все его многочисленные награды: и боевые, и трудовые.
В ту пору я уже дорос до призывного возраста. На улице все мои сверстники, да и я в их числе, вели себя тогда, мягко говоря малокультурно: дерзили старшим, хамили друг другу, сквернословили, неадекватно реагировали на критику и замечания
- Да что с них возьмешь! Пацаны! Глупые еще. Много разума что - ли в восемнадцать - то лет, - махнув на нас рукой, рассуждали взрослые, прощая нам наши выходки.
 В тот год на последние числа июня выпало сразу несколько праздников и торжеств: закончилась "Троицкая неделя", в последнее воскресенье месяца праздновали День молодежи, проводились выпускные балы в школах и сразу намечалось несколько юбилейных встреч выпускников нашей школы. Село буквально расцвело от наплыва гостей чуть - ли не в каждый дом.
Модно экипированный для торжеств, с новомодным же кассетным магнитофоном и "пятеркой" в кармане, я вышел ко двору. У наших ворот на скамейке сидел Петр Семенович, а рядом с ним на корточках, облокотившись о скамейку и держа в пальцах папиросу, примостился сосед - хохол, тоже бывший фронтовик с гвардейским значком и орденом Красной звезды на груди. Я поздоровался, включил магнитофон.
- Выключи! - рявкнул сосед и закашлялся, поперхнувшись после затяжки, - ни днями ни ночами от ваших негров покоя нет, - продолжая кашлять, прохрипел он.
- Слав, а Высоцкого нет? Включи "Баньку".
- Нет, дядь Петь, оставил в Пензе у пацанов в общаге, да и мало его кто здесь понимает.
- Да ты что? Правильный мужик такой. Правду поет.
- Я тоже так считаю. Да контингент тут уж больно не продвинутый в этом направлении, - щегольнув капелькой своей эрудиции, с легкой иронией ответил я.
Помолчали. Но пауза продолжалась недолго. Послышалась другая музыка, живая, под гитару...
- Эт - то што еще за агитбригада? - ни к кому не обращаясь проговорил Петр Семенович, завидев шеренгу разношерстно разодетых шалопаев - косматиков.
- Вона, чай! - кивнув в мою сторону ответил сосед, - друзья - ровесники! Восемнадцать - то кое - кому уже есть. Вино в сельмаге отпускают...
- Да - а... восемнадцать..,- тихо произнес Петр Семенович.
Одновременно закрыв глаза и откидывая голову, он прислонился затылком к струганным доскам забора. Вздохнув, снова медленно приоткрыл веки,  стал смотреть в никуда. В его карих глазах отражались плывущие облака, а он все смотрел в даль не мигая.
Ребята замахали мне руками, приглашая присоединиться.
- А вон гляди, Семёныч, еще идут. С девками! Щас сумки в лавочке набьют и... на речку!
Но Петр Семенович продолжал смотреть все так же не мигая куда - то вверх. И даже когда я, выйдя на дорогу, обернулся, то он так и продолжал сидеть, не сменив позы. И сосед не пересел на скамейку. Я тоже задумался, потому и не встрепенулся, и не поздоровался сразу, когда набежавшие сзади девчонки подхватили меня под руки. Так и продолжал шагать, глядя на то, как взбитая машинами пыль пачкает, мои начищенные малиновым кремом, модные, "на платформе," ботинки. "Он ведь тоже шел в свои восемнадцать и совсем не туда, куда направлялись мы. И, если б не такие, как они с хохлом, то и мы ничему бы уже не радовались. Да нас бы просто не было! Да и села бы нашего, наверное, то же не было. И вообще... ничего бы этого не было! Эта мысль еще долго не покидала меня, и когда накрыли "поляну" и когда расселись на траве. Я нажал клавишу магнитофона «выброс», тем самым предлагая послушать природу, но на меня посмотрели с укоризной…
- Ты что? "Втюрился" что - ль? - скалились девки, заметив моё задумчиво – рассеянное состояние.
- Изменила, чай поди, какая – ни будь пензячка? - подкалывали пацаны.
 Первый тост я собирался произнести за то, что мы здесь, за то, что мы есть и за тех, которые шли, когда - то, чтобы отстоять это все. Но пока я собирался с мыслями, тосты посыпались со всех сторон, и от девок, и от пацанов, как всегда плоские и хамоватые. Закусив, я незаметно отодвинулся от "самобранки" и, пока "водящий", прикурив сигарету, подлаживал и подстраивал, отвернувшись от всех, гитару, под шумок встал и пошел по тропинке в глубь рощи.
" Вот так и он когда - то шел, по такому же лесу, - вспомнив его рассказ о начале войны, думал я, - в это же время, в таком же возрасте"

*  *  *
Сорок километров от города до его маленькой в двадцать четыре дома деревеньки Араповки. А он шел, шагал напрямик, где по большаку, где по конной дороге, где по тропинкам. Настроение прекрасное! Впереди каникулы, позади три курса Сызранского горнотехнического. Первая практика, первая зарплата плюс стипендия. Накупил гостинцев: подарки сестренкам, братишкам, матери с отцом, бабушке, папирос друзьям, конфет подружкам.
Только вот вся улица почему - то вышла его встречать? Все от мала до велика высыпали. Сестренки с матерью обнимают, целуют, несут какую - то несуразицу. Он не понимал, по какой причине весь этот кавардак. Улыбался всем. Со стороны казалось, что юноша немного не в себе.
- Да Петька! Ведь война! Фашист напал! - сыпалось со всех сторон.
- Да ты не бойсь! Петро! - подошедший первым из парней, бывший одноклассник Борька, поздоровался за руку, - мы его быстро раздолбаем! Мухой от нас полетит!
Тут только до Петьки стало доходить, от чего вся эта кутерьма, и что совсем никто его и не собирался встречать, да и не сообщал он о том, когда должен был прибыть. Ошарашенный страшной новостью он так и дошел до двора с вцепившимися в рукава сестренками. У двора поздоровался с отцом, с сидевшими рядом с ним мужиками - колхозниками. Лица у всех были суровыми. Здоровались молча, нехотя подавая расслабленные в кистях руки, как будто бы с незнакомым. Что такое война, они знали не понаслышке.
Парнишки допризывного возраста стояли поодаль с девчонками. Девчонки грызли семечки, пацаны курили, не стесняясь взрослых. Они пытались казаться веселыми. В то время патриотизм среди молодежи был исключительно высок. Но все же вдруг как - то разом обрывался смех, пробегала тень по лицам, и все как – то, по иному, смотрели друг на друга, как бы спрашивая про себя: " Ну что?.."
 А малышня веселилась вовсю: кривляясь друг перед дружкой, изображали как побежит Гитлер со своими генералами от доблестной Красной Армии.
Кивнув заплаканным, враз постаревшим, почерневшим лицом женщинам, Петька вошел в родной двор. Посреди двора стояло брошенное корыто с постиранным бельем. По белью, деловито поглядывая вокруг, прохаживался поджарый краснобородый петух. Сестренки шуганули его, но он уже успел испортить стирку.
 Вошли в избу. За столом сидел, подперев подбородок ладонью, брат Санька. Он встал, сделав шаг в сторону, вышел из за стола. Поздоровались. Лишь на мгновение вспыхнула в его глазах радость встречи.
 - Хреновина, Петька! -  ляпнул Санька первое, что пришло на ум, садясь на прежнее место за стол и вопросительно глядя в глаза Петру.
- Да - а. Хреновина, - после глубокого вдоха, на выдохе произнес Петька и принялся ходить по избе. Четыре шага к окну, четыре обратно к двери. Санька сопровождал его взглядом, сидя за столом, составив локти вместе и подперев голову ладонями под подбородок. Они очнулись лишь тогда, когда в кроватке всхлипнула младшая сестренка Женька. Она стояла в одной рубашонке. Петра она конечно не помнила и не понимая ничего, захныкав, тянула ручонки к Саньке. Дверь в избу никто не закрывал. О потолок бились крупные вороные мухи. Малышку искусали комары. Петр, одернув на ней рубашонку, взял ее на руки и подошел к висевшей на кольце, вделанном в матицу, зыбке. Пальцем отодвинув полу накинутой шалашиком на ременные лямки простынки, поглядел на сучившего во сне ногами, полугодовалого Кольку.
Со двора вошла самая старшая из сестер Татьяна. "Тань, возьми, - передавая ей, уснувшую на руках, Женьку,- сказал Петр, - там вон, гостинцы в сидорке... да мух выгоньте и дверь закройте."
Сашка, все так же отрешённо глядя в дальний угол, продолжал сидеть, не меняя позы.
Петька вышел ко двору. Мужики вместе с отцом ушли в контору слушать детектор. Женщины, наплакавшись, пошли в конец улицы встречать скотину. С другого конца, от мочагов, малышня гнали гусей и уток. На освободившей скамейке у заваленка, сидел Борька, рядом лежала пачка "Беломора" и спички.
 - Садись. Санька - то где? Дома?
- Сидит. Думает. Может так случится, что за старшого в доме останется. Ему скоро тринадцать, а выглядит как... третьеклассник.
- Все - таки думаешь это надолго?
Петька, доставая папиросу, подождал с ответом, прикурил.
- Не знай, Борьк, - отвечая после глубокой затяжки, он откинулся на завалинок, - на немца вся Европа пашет. Сильный он. А насчет войны... так нас предупредили: бронь на нас распространяется. Поедем нефть качать. В Башкирии новое месторождение открыто. Будем разрабатывать.
- Ну?!
- Да.
- А вот без нас, медиков, ни одна война еще не обходилась. Может и успею повоевать? А? Как думаешь? Те - то вон, уж точно не успеют,- кивнул он в сторону сидевших у двора через дорогу парней и девчонок.
 

Успели... Успели даже тогдашние пятнадцатилетние.
Всего с двадцати четырех дворов было призвано тридцать человек.
В боях участвовали - двадцать три.
Еще двое сражались в партизанских отрядах.
Не вернулись - четырнадцать.
Из девяти парней 1923 - 24г. рождения не вернулись пятеро. Еще двое были списаны по ранению, один из которых не дожил до Победы.
 Были призваны и пацаны 1925 - 26 года рождения, кто на западный фронт, а кто на Дальний Восток.
Три девочки из этой компании успеют побывать на фронте. Они каким - то чудом уцелеют.

Докурили.
- Ну, давай, "бронированный!" Теперь все девки твои!- опершись на Петькино плечо, Борька встал, - пойду - ка я до дома. Приходи на село. В клуб сходим.
 Он жил в Качиме, а в Араповку приходил навестить родню, так как тоже был студентом  и находился на каникулах.
Не прошло и месяца, как "бронированному" вручили повестку. Вследствие всеобщей паники и юридической безграмотности, он не стал дотошно разбираться в ситуации, не поехал в Сызрань. Юридически он не имел никакого права идти на фронт. Но воспитанный комсомолом, даже в мыслях не мог допустить, что повестка незаконная. Сначала подумал, что можно и в техникум рвануть, там же строго настрого наказали, что бы, в случае чего, никуда. Ну, а вдруг обвинят в дезертирстве и арестуют? Все - таки повестка! Значит решено где - то, что нефтяников и без него хватает. "Лучше на фронт пойду, война все спишет", - решил он поразмыслив, в душе надеясь, что схватка с фашистом будет не долгой.
И он шел...
Шел в военкомат с такими же как он. Где пешком, где подвозили. Семьдесят верст до Городищенского военкомата.
 А Борьку не тревожили, так как отец его, державший артель по пошиву обуви, отвез военкоматским несколько пар хромовых сапог. Там вопрос решился быстро: "С двадцать третьего по вашему сельсовету у нас записаны трое. Один из них прописан в Сызрани. Он должен призываться оттуда. Но он сейчас на каникулах. Так? По плану у нас только двое. Вот повестки мы пришлем кому надо, а на своего привезешь нам новое свидетельство о рождении, что он года так с двадцать шестого."
А Петька шел...
«Три курса техникума? В школу младшего офицерского состава! На вот тут распишись, что добровольцем идешь. Так тебе уважения будет больше.» Военкоматские были в шоколаде: и пацана "обули" и в сапожки генеральские приобулись. Теперь даже если затребуют его из техникума, так он же доброволец.
Три месяца ускоренных курсов и... в прибывшую с Дальнего Востока, отдельную морскую стрелковую бригаду командиром взвода. Личный состав взвода состоял наполовину из матросов, наполовину из уральцев и сибиряков. Это были еще не бойцы, а разболтанная приодетая в шинели команда вечно голодных мужиков и ребят. Форму держали только "мореманы,"но они все поголовно были пьяницы. Если мужики на станциях и полустанках бегали за водой, да пытались своровать что – ни будь с огородов и с лотков у спекулянтов, то матросня четвертями тащили в теплушки самогон, меняя на все, на что можно было его обменять вплоть до финок, ремней , тельняшек и офицерских кортиков. Двое "братишек" из его взвода отстали от эшелона. За это новоиспеченного младшего лейтенанта по прибытии на место, разжаловали до младшего сержанта и оставили командиром отделения.
Командиру отделения по штату положено иметь автомат, а их катастрофически не хватало. Не хватало и пулеметчиков. Пришлось работать и за командира и за пулеметчика. Благо на курсах он "Дегтярь" изучил основательно. 
Пулемет этот весил около восьми килограммов, плюс три диска по 2,5кг на каждый, получалось около семнадцати кило. Еще три диска должен был нести "второй номер" расчета, но он в атаке мог отстать, оказаться раненым или быть убитым, поэтому лучше, чтобы все находилось у одного. Тогда, в случае гибели пулеметчика, кто - либо из бойцов может взять его обязанности на себя. В итоге получалось килограммов 25, да пара гранат, да еще сотня патронов россыпью в вещмешке, лопатка саперная незаменимая в рукопашной т. к. штыка к пулемету не предусматривалось , конструкция не позволяла. Вещмешок набивался всем что положено и не положено. Шинель в скатку. На марше кое - что можно распределить по всему отделению, в обороне -  совсем легко, ничего таскать не нужно. Но только не в атаке! Здесь пулеметчик должен быть быстрым, сильным и выносливым. А Петька в свои восемнадцать был рослым, но худеньким. Выносливость воспитывалась в непрерывных маршах.
И он шел.
 Шел, до шишек натирая плечи лямками и ремнями.
В конце октября бригада прибыла на Карельский фронт. Здесь до весны 1942 года противоборствующие стороны активных действий не предпринимали. Редкие артиллерийские дуэли, минометные обстрелы, да разведка боем с обеих сторон. И те и другие по большему счету обходились  пассивной обороной. Противник сумел перерезать в районе Петрозаводска железную дорогу на Мурманск и удовлетворившись этим дальше не пошел. Для немецкой техники не было оперативного простора: тайга, скалистые острова среди болот, очень много больших и малых озер, рек, речушек, ручьев.
 Их бригада занимала возвышенные восточные берега в цепи нескольких озер, расположенных с севера на юг. Это были довольно выгодные позиции. Немцы и финны заняли все острова. Немцы сидели в теплых укрытиях и изредка вели беспорядочный огонь из пушек и минометов. Воевали в основном финны, действуя мелкими группами. Чаще всего бойцов донимали снайперские пары, так называемые "кукушки," да лыжники - диверсанты и разведчики.
Однажды на них, находившихся с другом "в секрете," неожиданно выкатилась пробиравшаяся под берегом по льду озера, группа таких лыжников. Девять против двоих! С перепугу друг - башкир срезал первым выстрелом автоматчика, Петька с запозданием дал длинную очередь по смешавшейся, отступавшей в темноту полярной ночи, отстреливавшейся группе. Потом еще стреляли, уже по вспышкам выстрелов и на голос вопящего раненого, пока не стихли крики, и противник затем не растворился в ночи. Озираясь в темноту, держа труп на всякий случай на прицеле, приблизились. Их обоих трясло. Они в первый раз убили и видели убитого врага. Собравшись с духом, дрожащими руками обыскали финна. Забрали тяжелый, чем - то похожий на наш, финский автомат, бинокль, термос, флягу, планшетку и все, что нашли в карманах. Друг, не расстегивая креплений, стянул унты вместе с лыжами и забросил все это на плечо. "Побежали," -  все еще трясясь и выбивая дробь зубами, выдохнул Петька, и они помчались прямиком в низину, не выходя на тропу, проваливаясь в глубокий, выше колен снег. От наших к ним навстречу уже спешила группа поддержки, а по месту "секрета" долбили из минометов немцы. Разрывы почти догоняли их, и осколки визжа сшибали ветки с елей.  Но обошлось. Враг сердился не долго.
 Встретившись со своими, они повалились в снег и глядя друг на друга почему - то стали смеяться не обращая ни на кого внимания. Смеялись истерично, долго, до икоты. Это был самый первый бой у двух восемнадцатилетних пацанов.
 В землянку к ротному их просто втолкнули вместе со всеми трофеями. Растерявшись, они молча, без доклада, бумаги и планшетку положили на столик из снарядных ящиков , остальные трофеи, включая часы и шоколад, кроме зажигалки, финки и карандаша, отобрал присутствующий здесь, старшина.
 Перед новым 1942 годом их вместе с ротным и комбатом вызвали в штаб бригады. Там они сначала постриглись, сходили в баню, переоделись во все чистое и свеженькие предстали перед начальством. После доклада и знакомства с командиром и другими штабниками, им вручили медали "За отвагу." Ротному объявили благодарность.
 Один из штабных посетовал: "Вот ведь у нас как! Кому - то сразу награду на руки, а здесь... чтоб хоть какую – ни будь медальку получить, нужна подпись командующего фронтом, а до него штаб дивизии да штаб армии должен представление утвердить!"
  -Ну - у... поволок... Тоже ведь больше месяца прошло, пока вы тут всё оформляли! развели бюрократию у меня под носом! - Оборвал его комбриг, - если будет за что, то и нас с тобой наградят, а пацаны такого волкодава завалили, что судя по блокноту и по карте, он в нашем тылу со своей ватагой неделю бродил. Все разнюхал и пометил!  А у них это всего – на всего первая схватка и такая удачная. Вот ты давай сходи с ними в дозор или в "секрете", на морозце полежи, а лучше всего в разведку боем... Вот тогда может и орден получишь, только вот дырку - то под него тебе может и "кукушка" просверлить! А? Молодцы сынки! За трофеи и сведищи особое спасибо! Так и воюйте! Свободны!"
"Знал бы ты как и сколько времени мы от этого боя "отходили!" - усмехнулся про себя Петька. Он чуть - было не приобрел привычку мотать головой, чтоб избавится, от встающей время от времени, перед глазами картины той незабываемой ночи.
  К весне противник активизировался. Прощупывая наши позиции финны провели в нескольких местах разведку боем, выявляя и заставляя менять то и дело наши огневые точки. Немцы же все чаще вели "беспокоящий" артиллерийско - минометный огонь. В батальонах, что не день, то потери. В редкие ясные дни, на недосягаемой для единственного на всю бригаду зенитного взвода, высоте, сменяя друг друга, кружили "рамы" - двухфюзеляжные немецкие самолеты - разведчики. Некоторые из них, уходя сбрасывали неприцельно на наши позиции для острастки пару бомб. В апреле все реки, речушки, озера и болота слились в единый водный простор. Пользуясь этим природным явлением противник, подтянув резервы и собрав огромное количество всевозможных плавсредств, включая плавающие бронетранспортеры, перешел в наступление. Захватив на нашей возвышенной стороне плацдарм немцы и финны стали спешно закрепляться. Нужно было немедленно, не дав врагу сформировать здесь ударный кулак, скинуть его в воду и снова загнать на острова. У наших сил для этого было далеко недостаточно. Из - за облачности и туманов почти бездействовала наша авиация. У дальнобойной артиллерии лимит на снаряды . Ротных минометов - 12, батальонных - 8. Пушек 76 - мм времен Первой мировой - 8, современных 57 - мм (ЗИС -2) - 12. На бригаду - это нет ни хрена. Правда боекомплект всю зиму копился. Солдаты шутили, что гранат и патронов у них как вшей. Как раз перед вражеским наступлением прислали пополнение: сводный полк НКВД и милиции откуда – то из – за Урала, который не имел даже минометов. Зато форма у них с иголочки.
- Во пижоны! Как по перрону расхаживают! Какое это, на хрен, подкрепление?!
- Не говори... павлины для "кукушек."
- До первого артналета, а там "приземлятся."
Грязные, завшивевшие, отощавшие от несбалансированного для северных широт питания бойцы, сразу же невзлюбили этих холеных краснорожих щеголей.
 Но ребята из полка оказались в большинстве своем простыми и компанейскими. Они часто приходили в расположение бригады, постепенно привыкая к артналетам и минным обстрелам, расспрашивали о том, о сем, делились куревом, сухпайком, сахаром, запасными комплектами белья , портянками, лекарствами и даже какими - то витаминами от цинги. Находили земляков, а - то и родственников. Так постепенно и сблизились. К тому же с ними целым штатом прибыли повара, врачи, медсестры, прачки, связистки и роскошная женская агитбригада в которую вскоре влились самобытные окопные таланты. Сначала в расположение полка проторили дорожку офицеры и вездесущие "братишки," а затем и "махорка,» как дразнили их краснофлотцы. Особенно слабый пол восторгался поначалу молодыми бойцами уже имевшими награды. Большинство призванных на фронт бабенок быстро поняв и испытав на себе все прелести «окопной романтики," старалось поскорее забеременеть, чтобы покинуть действующую армию. Те же, что пошли воевать добровольно, были менее доступны. Да и то, что можно было назвать "расслабухой", длилось, дай бог, недели две. Больше никакой помощи командование фронтом не обещало, а приказ наступать пришел.
Засветло наметили ориентиры, сектора обстрела для своих станковых "максимов," обозначили известные огневые точки фашистов и предполагаемые. Когда стемнело, устроили противнику артналет во время которого убрали мины и свои и вражеские, провели разведку боем, которая ничего нового не дала, и даже "языка" не взяли, только потеряли почти пол - взвода, добровольцев. Ближе к утру перешли залитую водой низину, окопались в полукилометре от противника. Было холодно и сыро. После обработки позиций противника артогнем , во время которой все лежали  стуча зубами как кастаньетами , артиллерия перенесла огонь в тыл противника. По немцам били только наши минометы.
 И вот она... ракета!
 Первая Волна наступавших повалена минометно - пулеметным огнем... и вторая... и третья.
А Петька шел...
Бежал мимо трупов, то перепрыгивая,  то наступая  на смешанные с грязью и кровью внутренности и части тел, задыхаясь тротиловой гарью бросал короткие очереди по елям, по березкам, по вспышкам выстрелов из окопов и дзотов." Главное орать громче и стрелять! Стрелять и орать, иначе струсишь!"- так учили их когда - то на курсах. Видя, что рядом с ним из бегущих уже никого, Петька обернулся." Тоже никого!" Залег, меняя опустевший диск. Пулеметный огонь из вражеских дзотов почти не велся. А вот волна минных разрывов все ближе. Немец после каждого выстрела убавлял угол и разрывы двигались сплошной стеной. Одна мина рванула за растущей впереди елью, вторая лопнула в кроне, противно зафырчали осколки. Каска на голове ,три диска в вещмешке, да два сзади на ремне обнадеживают. Разрыв справа. Огнем прожгло бедро. Нога чувствует, слушается, хоть и заныла нестерпимо.
"Вперед!" Впереди бруствер из грязи, комков земли и вонючего, пропахшего толом снега. Он понял, что там, где - то воронка и не от мины. "Наверное наш "дальнобойный" не долетел, - сделал он вывод, - нужно к ней, к воронке."
Минометный обстрел внезапно прекратился. Редкие выстрелы, редкие очереди и одиночные разрывы. "Да, атака захлебнулась. Похоже весь батальон полег?! Не умеем наступать! На курсах же совсем другое говорили! Ведь с начал войны еще стало понятно, что цепью и в лоб против немецких" МГ" идти - дохлый номер. У этих пулеметов очень хороший маневр огнем и непревзойденная скорострельность. Эх! Отцы - командиры! Все еще тактикой времен Гражданской продолжаете воевать, мать вашу!" - В слух клял и в хвост и в гриву свое" любимое " командование Петька. До воронки метра полтора... откуда - то стоны. "Из воронки? Точно! Ну еще рывок, на брюхе. Еще.  Жаль, что елочки остались позади. Открытое место." Воронка занята, в ней двое. Перемазанные все в грязи, в крови. Один капитан в форме НКВД в окровавленных, посеченных осколками сапогах, другой под ним, вообще не понятно кто, но живой, стонет. Капитан протянул руку, Петька вытащил его, передвигаясь задом наперед, ползком, дотянул его до низинки в ельничек. Там можно было стоять пригнувшись. Поставив "дегтяря" на сошки и сбросив вещмешок, он присел на диск пулемета, вытянув вперед, ноющую в бедре ногу. Кое - где еще трещали пулеметы, изредка выли и лопались мины. Капитан пребывал в памяти. Он попросил ослабить обрезки портупеи, которыми сам перетянул раненые ноги, а потом уже не мог их ослабить. Петька помог, но от притока крови боль, в таких случаях усиливается многократно, и капитан снова попросил затянуть жгуты. Сознания он не терял. Просто закрыл глаз и стонал тихонько выдыхая через нос.
- Давай... сержант... за ординарцем моим... мне терпимо... я продержусь, - простонал он не разжимая губ.
- Сейчас - сейчас. Только вот...
Не договорив, он снова присел на пулемет, достал складной нож и принялся разрезать простеганную ватную штанину. "Надо же!-  удивился Петька, хорошо еще, что через елки летел, да ватникам спасибо. Такой бы мог и бедро перебить!" На ляжке красовался огромный в ладонь синячина, а к нему прикипел вместе с куском ваты довольно крупный, с ноготь большого пальца, осколок. Кровь только чуть - чуть сочилась. Он сковырнул осколок, поддев его ножом, кровь пошла сильнее. Достав из вещмешка запасную портянку и разорвав ее вдоль, Петька связал оба лоскута и притянул этим импровизированным жгутом ватные брюки к ране.
 Капитан вздрогнул от близкого разрыва мины, открыл глаза: "Ты... ты еще здесь?! Что? Тоже... получил?"
- А, ерунда.
- Ну давай... ординарец мой там.
-Сейчас...
Быстро дополз до воронки. Противник почти не стрелял, а боль с бедра гуляла по всей ноге, ломота подгоняла. И вот, когда приподнялся на локтях над краем воронки чтобы оценить состояние раненого и возможность его эвакуации, поймал - таки пулю. Ударило и зажгло чуть ниже ключицы, правя рука тут же онемела. Закашлялся, горло першило, сплюнул - кровь!.. Назад ползком. "Подняться нельзя, снайпер засечет, добьет."
Капитан открыл глаза: "Ты чего?"
- "Кукушка." Достал...- кашляя и отхаркиваясь прохрипел Петька.
- Как жалко... до своих доберись... дойдешь?
- Попробую. Похоже... легкое... пробил, гад, - задыхаясь после каждого слова ответил он.
Преодолев головокружение, поставив пулемет на приклад, он поднялся, опираясь на раструб ствола. Его бросило в жар, в голове шум. Временами все кругом плыло, кружилось, все представало перед глазами в каком - то серо - зеленом цвете. Усилием воли заставил себя плохо слушавшейся правой рукой достать из нутряного кармана ватника перевязочный пакет. Разорвав упаковку и кое - как расстегнув гимнастерку, он просто затолкал пакет под нательную рубаху. Правую руку, чтобы не вызывать лишний раз боль, он просто засунул, между застегнутыми пуговицами ватника.
 - А у тебя... вон... и на спине вата торчит... и кровь… - заметил капитан. Он достал "ТТ", вынул обойму, взглянув на нее, снова вставил в рукоятку: "На возьми, а пулемет оставь".
- Нет. Возьму с одним диском.
- Тогда давай. "Он" может в контратаку пойти. Да оставь ты пулемет!
 - Нет. Без него не пойду... накажут...
 - Да кто? Кому ты нужен?.. раненый...
-  Вместо костыля...теперь...
- Ну... иди...про нас не забудь, если дойдешь.
И Петька шел...
Падая на кое - где не стаявший снег, дышал его холодом, кровавил пузырящейся слюной. От вдыхания холодных испарений становилось легче. Он набирал грязный снег в рот, дышал, поднимался, опираясь на пулемет, и снова шел.
 Опять начался обстрел. Как во сне пригрезились санитары. "Ложись!" Повалили на снег.
- Там. Там капитан в елках у леса... справа... там...
- Лежи. Сейчас пошлем!
 - И там ... в воронке...
- Молчи! Нельзя тебе говорить. Молчи!- Орали сквозь разрывы санитары. Последнее, что он помнил, как на нем расстегнули ремень и ватник,  и кто - то сказал, поворачивая его на бок:" Смотри - ка? Со "сквозняком" сколько прошел!"
Очнулся он в бригадном лазарете. Сквозь белую пелену перед глазами стали проявляться белые, забрызганные кровью, халаты врачей. А через шум в ушах глухо донесся чей - то голос: "Ну и крепкий пацан. Быстро очнулся! Эй! Слышишь меня?! Жить будешь!!"
 Пуля вошла чуть ниже правой ключицы, почти по всей длине пробив легкое, вышла на ладонь ниже лопатки ближе к позвоночнику, перебив ребро.
Командир полка НКВД, за спасение своего подчинённого, добился того, чтобы мальчишку – сержанта лечили не в фронтовом, а в тыловом госпитале, и Петьку отправили в Казань. Лечили его долго, почти пять месяцев. Там он встретит своё девятнадцатилетие. Там напишет первое своё стихотворение, посвящённое матери. От нечего делать выучится танцевать вальс и бить чечётку. Умея рисовать, помогал оформлять госпитальную стенгазету, оформлять боевые листки. Сочинял частушки для выступления самодеятельных вечеров. Его молодого и весёлого уважали и врачи, и сестрички. Одна из них, средних лет татарка, потерявшая мужа ещё в начале войны, крепко выпивала и, в ночь своего дежурства, приглашала Петьку в дежурку, куда приносила добытый немыслимыми путями мёд, барсучье и медвежье сало, так необходимое для больного лёгкого. А вот спиртного от выпить не мог, закашливался. Даже во время инъекций, он старался не дышать спиртовыми парами.

                ***

«Здоров! Пойдёшь пока в запасную часть!
 И Петька шёл!


В октябре сформировали из окончательно выздоровевших новый полк и отправили на Воронежский фронт. Враг захватил весь город за исключением трёх небольших плацдармов севернее и южнее города. Линия фронта проходила по реке. На левобережье городских построек тогда не было. Здесь встали три недавно сформированные наши запасные армии. Петькин полк занимал оборону много южнее города. Город занимали венгерские и немецкие дивизии. Южнее города стояли румыны и итальянские соединения, «мамалыжники» и «макаронники», как ругали их наши бойцы. Воевали они слабо, поэтому наше командование именно на этом участке планировало прорыв нашей 40 армии. Более жестко воевали венгры. До наших доходили слухи о их зверствах и казнях наших пленных бойцов и мирного населения.

Позже генерал Ватутин, убедившись в подлинности злодеяний, а родом он был из этих мест, самовольно отдаст по частям фронта свой жесточайший устный приказ: «Мадьяр в плен не брать!!!»

Среди «мамалыжников» было полно молдаван. Однажды они по громкоговорителю на чисто - русском обратились к нашим с просьбой о переговорах. Суть их заключалась в том, чтобы наши не препятствовали проведению футбольных матчей на льду реки между румынами и итальянцами. Наше командование недолго думая, согласилось. «Пусть, мол, расслабляются, а мы им, в один прекрасный момент, врежем!»
И они расслаблялись. Молдаване с другого берега кричали в рупоры, приглашая болеть за румын. Наши же в это время вели активную разведку. 40 – я армия готовилась к наступлению.
 Но Сталинград был ещё у врага, и внимание всего мира было приковано к Волге. Где – то там, в тылу 65 - ой армии, соседнего с ними Донского фронта, «клепал» сани для тракторов и тягачей Петькин отец Семён Самсонович. Призвали, не смотря на врождённый порок сердца.
В феврале получил из дома скорбную весть: «Отец пропал без вести 21 января 1943 года в районе станции Городище.» Как раз там произошло соединение двух армий, расчленяющих надвое окружённую группировку врага под Сталинградом, 65 – ой Донского фронта и 62 –ой Сталинградского. Наверное в прорыв бросали всё, в том числе и нестроевые части. Отец пропал за день до соединения двух фронтов и всего за десять дней до пленения фельдмаршала Паулюса.
А Петька шёл…
После освобождения Воронежа, оборона которого длилась ещё дольше обороны Сталинграда, наши армии с трёх сторон ударили по Харькову, город был взят. Теперь нужно было бы закрепиться на достигнутом, провести перегруппировку войск, подтянуть тылы, произвести пополнение. Но наше командование, окрылённое успехами зимней компании, решило освободить весь Донбасс. Сталин торжествовал, генштаб осторожничал, но верховного было не переубедить.
Войска, в составе трёх танковых корпусов и семи дивизий, растянулись по фронту почти на 400 километров и вклинились в оборону противника на глубину, где до 200, а где и на 300 км не следя за флангами, не имея должной поддержки тыла и прикрытия с воздуха. Железные дороги восстановить не успели, аэродромы остались глубоко в тылу. Весенняя распутица не давала строить мосты, ремонтировать шоссе и оборудовать полевые аэродромы.
Немцы же, отступив до своих баз снабжения, перегруппировались, создав на южном и западном направлениях две мощные ударные группировки, сходящимися танковыми клиньями покатились на Харьков и на Белгород. После упорных, тяжелых боев наши ослабленные части оставили города. К концу марта образовался так называемый "Курский выступ."

А Петька шел...
Двести пятьдесят километров наступления, сто пятьдесят отступления. Его отделение пополнялось два раза за счет освобожденных из - под врага гражданских и не один раз менялось полностью. Пережив все ужасы оккупации, эти пацаны и девки на берегли себя. Ими двигала какая - то сумасшедшая ненависть. Кто погиб, кого ранило, а кто, из - за беспорядков, прибился к другим частям и подразделениям.
 И вот опять один?!
Хотя особой суматохи и не было. Политруки вешали лапшу на уши, поясняя, что никакое это не отступление, а маневр с целью занятия более выгодных позиций. Но обстрелянные ребята знали что к чему… Отступали более - менее организованно. Арьергардные заслоны умело действовали из засад и без приказа не отходили. Отступавшие страдали больше всего от бомбежек. Люфтваффе действовали с оборудованных бетонных аэродромов, а наши летчики - истребители не имели возможности даже взлететь с полевых, раскисших весной взлетных полос.
 Остатки потрепанных наших частей ввели в состав недавно созданного Степного фронта - резерва Ставки. Танковые армии и мехкорпуса этого фронта формировались из самых боеспособных частей и соединений, многократно побывавших в боях. Среди личного состава почти не было "необстрелянных" бойцов. Командиры, от сержанта Петьки и до самого командующего фронтом И. С. Конева имели огромный боевой опыт.
На Курской дуге непосредственно в боях Петру участвовать не довелось. Да и особого сожаления он по этому поводу не испытывал. Их полк стоял в четвертой линии обороны, между Прохоровкой и Старым Осколом. Перед ними находились части 5 Гв. ТА генерала Ротмистрова. Целых четыре с половиной месяца без боев, но окопы рыли в полный профиль. "Юнкерсы" прорывались через наши фронтовые средства ПВО то группами, то по одиночке.
Однажды, вовремя бомбежки находящейся рядом с ихними позициями деревни, метровый обломок доски, пропеллером прилетевший в окоп, вонзился острым концом в спину между позвонковыми отростками, а углом тупого конца уперся в стенку окопа не давая ни пошевелиться не, тем более, распрямиться. После налета Петр окликнул бойцов: "Эй! Кто жив?! Бегом ко мне!" Подчиненные были все на лицо, целые и невредимые. Они со смехом, типа: "Эх как тебя скрючило!" Вытащили оргромную "занозу" из спины. Походил несколько дней на перевязку, пока не прошел дискомфорт во время работы рук и при дыхании. Вроде ничего страшного.

Но этот, казалось бы, пустяк, даст в пожилом возрасте рецидив сразу нескольким болезням, потому, что произошло смещение позвонков, вследствие чего образуется и разрастётся позвоночная грыжа.

А пока что он шел...
Прошли через Прохоровское поле, где видели результаты двухдневного встречного танкового сражения, величайшего за всю историю второй мировой. Но величайшем оно было только с нашей стороны.
 Как оказалось, немецкой техники, принявшей участие в этом сражении, количественно было в два раза меньше, чем наших танков.
 На поле "немцев" было немного. В основном ребята увидели вдребезги разбитые и смятые тараном " Т - 3" и "Т - 4,"а везде, куда не глянь наши... наши. Тягачи таскали их к станции. Разговорились вовремя привала, с пожилыми, не подлежавшими призыву в действующую армию тягачистами.
 Те, на основе наблюдений, высказали свое собственное о сражении мнение.
Немецкие танки поначалу напоролись на наше минное поле и дальше не сунулись, пока не завершили разминирование. Затем на танкоопасных направлениях они разместили противотанковую артиллерию, которая сработала по первым и вторым нашим танковым порядкам. И когда из наших подбитых и горящих танков образовались "пробки" в самых узких местах довольно сильно пересеченной местности, то "немец" выдвинул свои вперед и, кроясь битыми нашими, расстреливал третьи и четвертые порядки наступавшей нашей 5 - ой Гвардейской. Когда же наши прорвались сквозь груды металла и вышли на дистанцию действительного огня танковых пушек, то немцы стали отходить задним ходом огрызаясь всеми огневыми средствами. В первый день сражения поле боя осталось за врагом. На второй день Генерал Ротмистров по -  видимому ввел в бой все резервы, потому что на поле  виднелось несколько сгоревших, с разбитой ходовой,  лендлизовских "Черчилей". Немцы успели подкрепиться десятком новейших "Тигров". Вот тут и произошло встречное танковое сражение.  "Пантер" и "Фердинандов" под Прохоровкой ни в какие дни не было.
 Один "Тигр" стоял с разорванными гусеницами и далеко отлетевшей после взрыва боекомплекта башней, другой, с дырой в днище и со сломанной пушкой лежал на боку. Наши механики - водители "тридцатьчетверок" попросту шли на таран ломая стволы башенных орудий у танков противника. Легкие  "Т -70" били своей гусеницей в гусеницу у заднего направляющего катка, срывая ее или уродуя сам каток. ( Все немецкие танки были карданными с передним приводом).Случалось, что механики - водители "Т - 34"просто подставляли свою более низкую гусеницу под гусеницу "Тигра", а тот ,карабкаясь, приобретал критический угол наклона. Тогда наш включал заднюю передачу и делая доворот, валил "немца" на бок . Пушки наших танков броню "Тигров" и "Т - четвертых" с дополнительной броней, не брали. В первую и в последующие ночи немцы эвакуировали всю, свою пригодную для транспортировки, технику. Прихватили и исправные "тридцатьчетверки", неисправные взорвали, чтобы не было возможности их восстановить. У оставленных подбитых английских "Черчилей", работавших на бензине, просто пожгли двигатели. Но до третьей линии нашей обороны немцы так и не дошли. А за ней была еще и четвертая. Такие выводы сделали ребята из всего увиденного и услышанного и шли дальше на запад, юго - запад, северо - запад. Шли туда. куда были нацелены стрелы на штабных картах. Шли сменяя передовые, измотанные в непрерывных боях, части и подразделения.

И Петька шел...
Завтра наступление. Настроение ни к черту: даже кусок в рот не лезет. Ночь не спал. ходил по траншее от одного часового до другого: "Ранят или убьют. Вот так же, наверное, чувствует себя скотина перед убоем," - думал он.
Утром без всякой огневой подготовки двинулись через кукурузное поле. Разведданных -  никаких. Туман, роса. Кукуруза в три аршина высотой.
-Вот же, ****ь, хохлы! И колхозы сохранили и фашистов суки кормили! Наверно и трактора у них были! - Дал оценку хуторянам Петька.
 Уже шагов через сто промокла насквозь вся амуниция, зубы стучат, вчерашняя тревога не покидает. И не стряхнуть с себя и не выбить из головы эту какую - то тупую обреченность. "Нельзя раскисать! Нельзя!!" - Ругал он себя. Но не получается собраться. Настроение совсем не боевое. Даже автомат кажется вдвое тяжелее обычного. Ноги как ватные. Так бы и лег сейчас и дальше - никуда. В тумане не видно друг друга. Понимая, что лучше будет если идти молча, никто никого не окликал. Не слышно было никаких команд, только листья шуршат, задетые плечами, да в сапогах хлюпает.
" Все ясно. Никакого наступления пока нет. Это банальная разведка боем, да еще и неподготовленная. Даже никакой боевой задачи конкретно не ставилось. "Вперед! Через поле! Проверено. Мин нет" -  Мысленно передразнил комбата Петька, - "а дальше - то что?! Ясно, блин, списали нас," - сокрушался он.
 А шел. И!.. не обмануло предчувствие! Пулеметы ударили справа и слева. Немецкий МГ лупит густо: чуть ли не двадцать выстрелов в секунду! Кукуруза большей частью полегла вместе с теми, кто по ней шел. Уцелевшие залегли сами. Левую ногу ниже колена обожгло. По инерции сделал ей еще шаг… как в яму, и тут же повалился от боли и вовремя. От следующей очереди уже снова повалились стебли и летели початки. Спереди и справа и слева стоны, крики, очереди наших ППШ, одиночные выстрелы винтовок в никуда, в туман, в белый свет. Паника... А немцы поливают почти непрерывно. Нога ниже колена ноет, ломит нестерпимо. Петька лежит, засыпанный стеблями, трезво анализируя происходящее: "В таком тумане с наших позиций не вспышек ни "трассеров" не видно, невозможно накрыть пулеметные точки ни минометами, ни артиллерией. Так нахрена же все это надо было затевать? Тем более и скорее всего у немцев здесь никаких позиций нет и не было. Они просто перебегают с места на место, залягут, постреляют и снова перебегут. Вот так влипли! Нужно выползать отсюда. Черт! Нога ломит, аж в башке звон стоит. Назад! Нужно назад. К краю поля. Там вначале межа глубокая! Вот только бы "он" атаку не затеял. Если танками пойдет - всем хана! Подавит. В тумане наши артиллеристы не мандышки не увидят. Будет месиво."
А нога ломит уже вся. При любом движении боль отдает в поясницу. Если зубная боль проявляет себя только в одном месте, то тут вся нога - сплошная зубная боль, хоть в землю кулаками стучи, хоть башкой бейся, не утихнет, не уймешь! А он полз рывками по двадцать - тридцать локтевых толчков, отдыхал и снова полз.
"Все! Кажется край поля." Здесь кукуруза была "скошена" гораздо выше и по большей части стояла целая. Отдыхая он услышал сзади разрывы гранат и удаляющийся треск мотоциклов. "Кто - то видно из совсем отчаянных все - таки подобрался к гадам и накрыл немецкий расчет гранатами, а другие пулеметчики не стали испытывать судьбу, добежав до мотоциклов, дали деру," - предположил Петька. Он сделал еще рывок в несколько движений и сполз в заросшую травой разделительную межу. Тут он перевернулся на спину, силы оставляли его. Усилием воли вытянул ногу и приподнял под углом, положил на согнутую в колене здоровую. Из - за голенища повалились куски густой черной кровяной "дрожалки." Его стошнило. Отерев слезы, он вытащил из лямок галифе узкий брючной ремень и перетянул им ногу под коленкой. Немного полежав, не слыша ни выстрелов, ни очередей, закрыл глаза, но и в полузабытьи казалось, что голова кружится, а земля уходит куда – то из под него. Боль притупилась и он забылся.
Очнулся Петька от того, что замерз.  Солнце пробилось сквозь туман. Он посмотрел на свои трофейные - восемь. Его всего колотило так, что трудно было рассмотреть циферблат, зубы выбивали азбуку «морзе». В глазах скакали черные "мушки" на ярко - желтом фоне. Солнце превратилось в гирлянду ослепительных шаров, они то слепили как прожектора, то наоборот делались черными словно в затмение. Попытался приподняться, не получилось. Он пришел в полное отчаяние. Сил не было даже для того, чтобы ослабить ремень под коленкой. Но тут он, сквозь пульсирующий толчками шум в ушах, услышал родной "командно -матерный " диалект. "Не заметят!" - испугался он. Собрав все силы, нащупав шейку приклада, лежавшего рядом ППШ, Петька положил автомат сначала себе на грудь, потом поставил его прикладом на землю и сдвинув кнопку предохранителя, дважды нажал на спуск.
 - Эй поаккуратней!  -  Заорал отпрянувший от него пожилой усатый боец, - чуть нос мне не отстрелил, мать твою!..
 -  Что, сынок, зацепило? Вижу... вижу. Лежи. Сейчас девка подойдет. Эй! Сестренка! Где ты там? Зови носильщиков и сама сюда!
Санитар присел и ослабляя стягивающий ногу ремень, пробормотал: "Да, паря, повезло тебе. Мы ведь уж который раз здесь проходим, скольких к машине отнесли, а тебя только что заметили. Вас почитай пол - батальона полегло."
"Да. Живой. А вчерашнее предчувствие все - таки не обмануло!"-  промелькнуло у него в голове. Санитары уже снимали сапог с прострелянной ноги, и сознание вновь покинуло его.
Лечился Петька недолго. Пуля пробила икроножную мышцу , не задев берцовых костей. Через месяц он уже бегал, ощущая лишь небольшой стягивающий дискомфорт в левой икре. После комиссии направили в запасной  воздушно - десантный полк. Там гоняли их, не взирая на награды и звания, и «стреляных» и "желторотиков" одинаково. Сначала учили всем премудростям, касающимся парашюта, одновременно с этим тактику действий воздушных, морских и танковых десантов. Кувыркались на ходу с танка, управляли моторными лодками и другими посудинами. Гребли на веслах, учились вязать плоты. Потом начались прыжки. Сначала днем на лес и на воду, потом то же самое, но ночью. После наступления осенних холодов стали изучать альпийское снаряжение. Поднимались по страховочным канатам на уцелевшую колокольню, вбивая в кладку крюки. Тренировки выматывали до предела. Особое место занимали марш - броски на десятки километров. Одно хорошо - кормили по спецрациону. Всё даже не успевали съедать. Откуда – то к шлагбауму КПП утром приходила маленькая девчоночка лет пяти - шести с ещё меньшим пацаньчиком. С ней пытались заговорить, но она только молчала, глядя себе под ноги. Отдавали ей всё, у кого что осталось съестного, а она тут же кормила малыша, поворачивалась и уходила куда – то к берегу реки. Командиры допускали это самовольство, но не позволяли провожать этих малышей до их укрытия. Где они ютились так никто и не знал?
А Петька стал десантником - универсалом. И этим потом гордился даже больше, чем наградами и ранениями. Но это было все потом.
А пока что… он шел.
 Теперь уже в составе 8 ой Гвардейской армии (бывшей 62 ой), которая с боями шла из самого Сталинграда под командованием легендарного генерала В. И. Чуйкова.
В конце 1943 - начале 1944 г.г. все четыре Украинских фронта перешли в наступление. Третий Украинский фронт, в состав которого входила 8-я Гвардейская, боевые действия начал предпринимать лишь 10 - 11 января, но из - за нехватки техники и недоукомплектованности подразделений личным составом, его наступление, после долгих, изнурительных боев, "захлебнулось."
После усиления фронта мехкорпусами, намечалось наступление на Никополь и Кривой Рог, которое потом начнется 30 - 31 января и будет продолжаться до 22 февраля. Далее наступит временное затишье. А с 6 марта фронт возобновит наступление и к 18 числу его передовые части выйдут к Южному Бугу.
После удачного, хорошо организованного форсирования реки, началось наступление на Николаев, а уже в начале апреля начали обходить с запада Одессу.
И Петька шел...
В это время он получил звание старшего сержанта и числился заместителем командира взвода, продолжая командовать отделением.
Девятого апреля, когда бои шли уже в самом городе, десантникам поставили задачу: в составе неполной роты из добровольцев прокатиться на десяти танках и перерезать узкоколейку - времянку, проложенную немцами под берегом моря, прямо вдоль прибоя. Авиаразведка донесла, что в том районе все "чисто."
По выстроенному оккупантами, среди заболоченных лиманов, шоссе шли "с ветерком." Впереди пылила разведка на мотоциклах . На такой скорости душа просила веселья. У пытавшихся закурить, махорку сдувало с бумажек, а если кто и изловчился свернуть самокрутку, то после первой же затяжки выбрасывал ее, потому что летели снопом по ветру искры. Некоторые приплясывали на броне, держась за башенные скобы, горланили песни. Петр осадил своих "весельчаков." Его, приобретённое за три года походов и боев, чувство чего - то нехорошего, обострилось.
 Не доехав до берега моря версты с две, остановились. Здесь шоссе было не достроено и дальше шла грунтовка. Мотоциклисты вернулись, показав большой палец вверх!
 Капитан - танкист послал  их обратно вперед для разведки. Те вскоре вернулись, доложив, что впереди ровная как стол, местность, шириной в пол – километра от лимана до лимана.
 Капитан распорядился съехать с дороги в стороны и выстроиться машинам в виде латинской "V", сам с танком остался на шоссе замыкая боевой порядок. Десантники помогли танкистам навесить противоминные катки - тралы. И снова на броню. Вперед, к морю.
До берега уже остается километр - полтора. Танки, ведя траление поля, двигаются медленно, но мин, слава богу, нет. Вот уже виден вдали морской горизонт, кругом кружатся плотные стаи чаек. "Море Черное черно, все чернилами полно," -  пришла на ум какая - то детская прибаутка и не сходила у Петьки с языка. А чувство тревоги все усиливалось. "Вот, зараза! Такое даже перед рукопашной и то, не всегда бывает, даже заорать тянет, чтобы это, так называемое, перевозбуждение заглушить!"
Неожиданно, прямо из - под земли, выпрыгнули башни трех "Пантер." Там, от железнодорожной насыпи в крутом берегу, были прорыты пещеры с выездом на равнину, поэтому никто и не посчитал нужным обратить внимание на пустые танковые окопы - капониры. Но это выяснится позже.
А пока...
Как сидел, выставив из - за башни автомат и правое плечо, и вытянув вперед ногу, так и получил снопом огненных осколков от немецкой болванки «скользнувшей» по верху нашей гусеницы. Ударило в плечо и через подошву сапога в стопу. Шедший сзади справа танк тоже резко встал, клюнув стволом, задымил. Справа от низины заработали пулеметы. Завизжали сплющенные о броню пули. Но уже до этого десантники посыпались с танков в траву. Прошлогодняя трава горит. Как удары в пустые бочки, бьют по мозгам выстрелы наших "тридцатьчетверок," рявкают впереди пушки "Пантер." Наши пятятся огрызаясь, горят, крутятся на месте с перебитыми гусеницами, другие ползут вперед неуправляемые, с превращенными в месиво, влетевшей во внутрь болванкой, экипажами. Рвутся боекомплекты внутри машин, срывая и подбрасывая вверх многотонные башни. Петька отполз, от боком стоявшего танка, как можно дальше, потому, что из машинного отделения и из пробоины в борту, валил дым. В траве он наткнулся на истекающего кровью молоденького лейтенанта. Зажимая рукой рану на шее, давясь кровью, тот прохрипел: "Старшой.. давай... назад… давай, доложи там... возьми планшет... документы возьми..." Перекинув лямку планшета через голову и уже отползая, услышал одиночный из "ТТ." "Все... А мальчишка - то похоже и повоевать не успел. Вот судьба, блин." Пулеметы не перестают молотить, ступню раздирает боль, плечо горит, как будто под гимнастеркой угли. "Пока огонь сосредоточен на танках, нужно перебежками назад к шоссе, там вдоль насыпи ямы, а если перевалить через него , то и огонь с этой стороны уже не страшен,"- соображал Петька. Еле касаясь земли ребром разбитой ступни, несколько раз "приземляясь" чтобы отдышаться, доскакал до недостроенной насыпи. Здесь заросли камышей в ямах с водой, и пулеметы сюда уже не доставали - "мертвая зона." Дальше воды больше и камыши гуще, начиналось болото.
"Эй! Сюда давай,"- сначала засвистели, а потом закричали справа из камышей.
Только успел проскакать метров пятьдесят, как на насыпь и в то место, где только что он стоял, с воем посыпались мины. Осколки взвизгнули над головой.
- Ко мне, ко мне! Уходим! - закричал опять кто - то рядом.
-Ты один?! - разглядев бойца спросил Петр.
- Да один, один. А ты чего хромаешь?
- В лапу схлопотал, вот и хромаю
- А плечо? Кость цела?
- Нормально все.
- Давай перевяжу.
Перевязали. Руку, чтобы поменьше ею двигать, он засунул за поясной ремень.   Пригнувшись и посматривая по сторонам, пошли по болотине в сторону своих, то и дело приседая в жижу, заслышав свист очередной, летевшей в их сторону мины. Ледяная вода глушила боль в стопе. А мины все продолжают рваться, то с недолетом, то на насыпи, то с перелетом, подбрасывая вверх и камыши и грязь , и воду. В один из таких перелетов мина шарахнула совсем рядом, грязью и водой стегануло по лицу, забило глаза. Когда он проморгался, то обнаружил своего попутчика, лежавшим навзничь в грязи. Осколками ему снесло половину лица и оторвало руку.
Петр достав из - за голенища финку, разрезал шнурок на шее бойца, снял самодельный из винтовочной гильзы медальон, положил в карман, вытащил документы из кармана его гимнастерки. Тело бойца еще дергалось, корчилось в судорогах. Отвернувшись, Петр просмотрел его солдатскую книжку. " Не земляк, - заключил он, окончив читать, -  жалко, что даже познакомиться не успели."
" А мина - то последняя была!" - с удивлением заметил он прислушиваясь. Где - то там у берега еще грохали пушки "Пантер", но выстрелов наших танков уже не было слышно. Фашисты скорее всего просто куражились, разнося в хлам наши уже неподвижные и горящие танки.
 "Это конец. Жалко раненых. Не подберет уже никто, погибнут." Он еще постоял, обернувшись назад, не догоняет - ли кто? Но никого не было. Тогда он поднял лежавший тут же новехонький с откидным штыком, карабин бойца и здоровой левой откинув штык, воткнул его в кочку рядом с трупом.  "Возможно кто – ни будь, когда – ни будь заметит и похоронит," - предположил Петр, перекидывая ремень автомата через голову и двигаясь дальше.
"Но как же так?! Ведь многие впереди него бежали, не вдвоем же они драпали. Где остальные - то? Может по ту сторону шоссе? Может это из - за них минометный обстрел начался? Но на "большак" выходить сейчас опасно: "Фокеры" проносятся то и дело, "Мессера" барражируют не очень высоко, заметит какой – ни будь "ас", задумает поглумиться и конец, да и в ледяной воде нога боли не чует,- шлепая по тине и посматривая то на насыпь, то на небо рассуждал Петька, - да если  кто и есть по ту сторону, то тоже скорее всего как и я пробираются камышами." Он тащился еще километров семь - восемь, а может и больше. Если считать, что они тронулись пообедав, то сейчас уже вечерело?
Тут он услышал впереди треск мотоцикла, а через некоторое время увидел колонну наших самоходок и автомашин с пушками и зенитками на прицепах. Часть из них после развилки уходила по правой дороге , другие стояли, свернув в его сторону. Сзади всей этой техники, у развилки , зенитчики устанавливали орудия. Мотоциклы уже ехали по шоссе обратно. Заметив выбиравшегося из камышей Петьку, замахали ему руками. Он вышел на сухое и, немного передохнув, стал карабкаться по откосу на большак, опираясь на приклад ППШ. Ему помогли и проводили до командирского " зверобоя." "Кто? Откуда? Что там горит на горизонте? Мотоциклисты говорят, что танки?" - посыпались вопросы.
Петр представился. Доложил о разгроме их группы. Приблизительно показал по карте расположения минометной батареи, откуда стреляли "Пантеры", где предполагаемые пулеметные точки. Сразу связались со штабом дивизии, запросили поддержку с воздуха, а Петьку на мотоцикле срочно доставили к командованию.
" Молодец! - поблагодарил генерал - майор после доклада, - мне уже "самоходы" доложили обо всем. Так это значит ты их предупредил? А почему же..?  (он назвал фамилию капитана - танкиста) он не связался, когда понял, что влип?"
- Не успел, наверное. Отстреливался, а потом сожгли. « Он» нас минуты за три раздолбал.
- Да, жалко. Десять танков! Неужели никто не уцелел, кроме тебя?
- Не знаю, товарищ генерал?..
- Да - а. Проморгала разведка.
 Сняв трубку с аппарата, генерал назвал позывной: " Ну что там в квадрате (...)? Авиация отработала! Так - так. Пещеры говоришь? Вот оно что? Ну двигай теперь туда "самоходов"!
" Спасибо, сынок , - протягивая руку для пожатия, еще раз поблагодарил генерал, - (Петька пожал левой) давай, лечись, а я в приказе тебя не забуду... писарь, срисуй его данные и мне на стол, а ты, его в лазарет подкинь, - приказал он ординарцу.
Но в санчасти его не оставили. Утром отправили в армейский госпиталь. Все оказалось намного сложнее, чем он думал. Плечо заживало быстро, но огненным осколком так рассекло мясо, что мышцу срастить не было никакой возможности. Поэтому и оставили красивую "зарубку" на всю жизнь. Со стопой дело обстояло гораздо хуже. Раскаленные осколки пробили подошву сапога и более двух десятков их остыли в ступне. Некоторые из них, поковырявшись, хирурги удалили, другие пришлось вытягивать при помощи мощного магнитного устройства. Пока удаляли одни, другие успели зарасти и удалить их не было никакой возможности.

Удалять их будут потом, уже в зрелом возрасте. Они начнут обрастать хрящевыми шишками, мешая ходьбе и, несколько лет подряд, раз в году, Петр Семенович вынужден будет ложиться на операцию.

А пока...
"Да ла -дно! Ничего не мешает? Ходишь? Ну и ходи!"- торжественно объявили на медкомиссии, махнув рукой.
 Перед получением предписания в новую часть, однорукий майор, главврач госпиталя положил на стол орденскую книжку и поставил на нее коробочку: "Возьми. Твое. Извини, что раньше не вручил. Вы бы обмывали дня три, натворили бы еще чего – ни будь."
Петька открыл коробочку. Там лежал орден Красной звезды.
Майор даже предположить не мог, что Петр за всю войну не выпил еще ни капли.

Он выпьет только в Берлине. И в дальнейшем, всю свою долгую жизнь, на любых гулянках , он больше трех стопок позволять себе не будет, в отличие от других фронтовиков, многие из которых сопьются после войны.
 
"Ну как нога? Два месяца ковыряли, да лечили ещё месяц?- поинтересовался майор.
- Ничего. Хожу.
- Ну будь здоров. Иди давай.
И Петька шел...
Его знаменитая 8 - я Гвардейская армия была срочно переброшена под Ковель на направление основного удара. А он шел уже в составе не менее знаменитой 5 - ой ударной армии, почти наполовину состоявшей из десантников и морских пехотинцев. Они шли добивать окруженную в результате Ясско - Кишиневской операции немецко - румынскую группировку противника. Гитлеровцы отступили за Прут и концентрировали силы для прорыва в Карпаты, не предполагая, что наши уже на подходе к Бухаресту, а командование вермахта намеренно умалчивало об этом. Чтобы дезорганизовать и деморализовать противника, ослабить его оборону по берегу реки, тем самым облегчить нашим войскам захват плацдармов, наше командование решило выбросить в тыловые порядки окруженной группировки небольшое подразделение воздушных десантников для создания беспорядков и паники.
И Петька шел... Три отборные роты добровольцев (таковыми они себя конечно не считали) прибыли на ближайший аэродром. Дополнительно получили по два боекомплекта патронов и гранат, ножи - стропорезы и уже уложенные и опломбированные парашюты. Построили, зачитали приказ: " Где бы ни приземлились, освобождайтесь от парашюта и сразу же бегите к ближайшей высоте, штурмуйте, занимайте и держитесь до последнего. Пароль у командиров групп. Получите его на борту. Какие сигналы подавать для сбора вам тоже скажут. Погода там облачная, поэтому не прозевайте землю. После окончания операции все будете награждены. На то вы и добровольцы!"
 "Все ясно, -  соображал Петька,- если обещают наградить, значит уцелеть шансов ноль целых хрен десятых."

Купол погас сам, так как ветра не было. Освободившись от лямок Петька под впечатлением от прыжка (все - таки год прошел с момента последнего "полета") машинально, не думая, отыскав полюсную уздечку потянул за нее весь парашют, чтобы сложить его.
 Пулеметная дробь эхом прокатилась по холмам, заставив его очнуться, бросить парашют и рвануть вверх по склону. Он вбежал на какой - то бугор. За бугром лощина, а за ней какая - то высотка. Там наверху огненные вспышки гранат, строчки трассеров, крики, мат – перемат, автоматные очереди!
 Пока сбежал в лощину и добежал до подъема, все стихло. Отдышавшись стал подниматься, зашумела, осыпаясь из - под ног щебенка. Залег. "Вдруг там наших нет? Вдруг все убиты?"
"Пароль, о то гранату кину!"- окликнули сверху.
- "Воздух!"
- Давай сюда.
Преодолев десятка два метров по осыпи, вышел на ровное место. Здесь воняло тротилом и порохом стреляных гильз.
- Старший кто?! - еще никого не разглядев спросил Петька.
- Никого пока, - сказал один из троих, вставших ему навстречу и державших автоматы наизготовку, бойцов.
- Фашисты... что?
- Румыны. Драпанули. Семеро вон, готовые.
- А вас сколько?
- Было четверо. Осталось вот... трое.
- И всего?! Вот это вы дали! Вы с какого же борта прыгали?
- С предпоследнего.
- А я с последнего! Неужели больше никого? Первый ряд прыгнул, когда сюда шли, а второй, когда развернулись?..
- А нас в одном направлении "сыпали?.."- пожав плечами, сказал один из бойцов.
- А убили у вас кого?
- Да вот... очередью...из "братишек" парень.
- Если что, документы вот.
- Оставь при себе.
На бруствере лежал боец с покрытым лётным шлемом лицом. Из- под расстегнутой на груди гимнастерки виднелись полоски тельняшки.

-Посигналить бы надо. Договорились себя красным обозначать,"- все еще глядя на труп, пробормотал ни к кому не обращаясь Петька.
- Я сейчас. У кого фонарик есть? Дайте! У румын тут и сигнальных, и осветительных в избытке, сейчас обозначимся. Вон вроде в той стороне кто - то "красными цепочками" сигналил?
- У наших "цепочек" нет. А может, как и мы трофейными?
 После выстрела из трофейной "хлопушки" им ответили красной ракетой совсем с противоположной, а не с ожидаемой стороны. Минут через двадцать послышался шорох щебня, под чьими - то ногами .
 Откликаясь на вопрос паролем, из - под бугра поднялся боец.
 «Гуцул! Жми до наших. Скажи им, що тут свои уси!" - крикнул он в темноту."
 -Да вас тут усего - то горстка!?- удивился пожилой усатый дядька.
-Старый?! Да ты чё? Тоже што – ль десантник?!
- А то в то?!
 Все молча присели, кто где стоял, достали кисеты. Петька тоже скрутил цигарку. Дружно задымили. Мало - помалу разговорились. Кто от куда прыгал, кто где кого встретил, кто с какого года воюет и развели обыкновенный солдатский треп, пока их не окликнули с низу. После чего из темноты стали подходить бойцы. Один представился лейтенантом.
"Почему "россыпью" сигналили? - поинтересовался он, - своих что - ли не было?"
- Не было. Офицеров нет - ракетниц... нет.
- У вас што? Как тут?
-Да пока четверо, да дед вот ваш ещё с махоркой, - как старший по званию отвечал Петька.
 - Не густо, а нас восемнадцать, правда двое еще внизу. Один ногу подвернул. Сейчас приковыляют.
- Один погиб у нас...очередь...в упор.
- Похороним, - сказал лейтенант, - а этих обыскали?
- Да. Документы вот. Только офицер успел уйти и еще двое с ним, а может и больше?
- Оттащите дохлых в конец окопа. Трофеи собрали? - лейтенант подошел к оставленному румынами пулемету, - пулемет - то хоть цел?
- А кто его смотрел? Хрень какая - то допотопная.
- "Шварцлозе, - осмотрев "станкач" со всех сторон, - сказал лейтенант. И кожух целый, и замок! И лента на месте. Резко вы их накрыли, даже ничего испортить не успели!"
 - Это точно. Только вот "братишку" успели положить.
 Осмотрели все хозяйство.
Чего тут только не было! Противотанковые и пехотные мины, сигнальные и осветительные ракеты, коробки с лентами к пулемету, гранаты немецкого производства» - «толкушки» и осколочные "лимонки". Колючка в бухтах (спирали Бруно) и мешки с цементом, лопаты, кучи чистого щебня... для чего? ДОТ что - ли тут собирались строить? Из оружия шесть "манлихеров" и один автомат "орита".
В первую очередь выслали во все стороны разведку и отправили вниз в лощины дозоры, так как с высотки в такую облачную ночь ничего не было видно. На высотке выставили наблюдателей для кругового обзора на случай подачи кем – ни будь ракетных или световых сигналов. Остальные, разобрав трофеи, заняли круговую оборону. Еще раз посигналили ракетами. Ответили в километре на западе. Определили азимут. Послали разведку туда.
 Слева на горе за лощиной были свои. Старшим группы у них был старший лейтенант. Они окапывались. Противника там не было.  Вдруг в той стороне, куда послали ребят, чтобы узнать, кто сигналил, взвились вверх две осветительных и затрещали выстрелы, выбил несколько коротких очередей пулемет, и все смолкло. "Надо же. Сколько таились?.. и почему? Скорее всего с этой высоты румыны туда мотанули и предупредили там своих, -  предположили бойцы. Минут через сорок от "соседей" пришли двое с "дегтярем" и с ними один из наших разведчиков. Сообщив, что второй ранен и остался там, у своих, он передал лейтенанту записку с приказом: "По зеленой ракете выдвинуться к вражеской высотке и захватить ее. Остальным поддержать огнем." Лейтенант, не будучи дураком, переадресовал приказ Петьке. Договорились прекратить огневую поддержку, когда Петр будет на полпути к вершине высотки и посигналит в их сторону фонариком. "Фонарик соседи не заметят", - сказал Петр, - давай уж лейтенант свою ракетницу."
- Хватит тебе и хлопушек. Вон возьми с ящика пару - тройку штук зелененьких.
Они отправили посыльного чтобы предупредить о сигналах соседей. Приготовились. Сначала в направлении противника запустили поочередно пару "паникадил." Они медленно опускались на парашютиках, освещая все вокруг. За это время поддерживающие навели трофейный "станкач", прицелились из трофейных винтовок. Для автоматов было далековато, а соседям тем более, но у них было два "дегтяревых."Решили, что два пулемета отсюда и два от них, для сосредоточенного огня   в самый раз. Противник головы не поднимет. Ударили со всего дальнобойного. У румынского «трофея» ленты, через три на четвертый патрон, были заряжены "трассерами." Теперь, когда угасли осветительные, все стреляли, ориентируясь по строчке трассы, а ребята во главе с Петькой, одновременно с пуском зеленой, рванули в долину. Бежали молча. Противник не пускал осветительных и не стрелял. Теперь начинался подъем. Преодолев половину, залегли. Минутная передышка и снова по команде вверх. До вершины метров пятьдесят. Наши стреляли непрерывно. Вверху гуляли пунктиры трассирующих, выли расплющенные о камни пули. "Стой. Ложись! Приготовить гранаты!" - Петька, не то, чтоб отдать, проорал команду  и тут же перевернулся на спину. Вытащив из - за пояса хлопушку и, направив вверх, дернул за шнур. Уже не дожидаясь прекращения огня, опираясь о грунт прикладом, зажав в другой руке гранату, он прокарабкавшись на получетвереньках почти до вершины, заорал: "Гранатами! Огонь!!" - и швырнул наугад на бугор мощную РГ - 42. Кое - кто из бойцов, что были ближе к вершине, тоже швырнули несколько "банок". На вершине грохот, вспышки, толчки от взрывов, сыплется земля на плечи, летит щебенка, визжат осколки. "Вперё - ёо..."- не прекращая крика, Петька выскакивает с бойцами наверх. Они прыгают в дымящуюся траншею, а там... никого!
Румыны покинули позиции и скрылись в неизвестном направлении.
 "Правильно все - таки я поступил, что не выполнил приказ лейтенанта и не стал окружать высоту. Пуганули да и и ладно. Зато все целехонькие!" - торжествовал довольный Петька.
"Обживаем окопы! - скомандовал он, - да смотрите, без фонарика ни шагу, "сюрпризов" могли понаставить!
Но сюрпризом оказались бутылки с вином. "Шипучка." Дрянь, " - сказал кто - то из "знающих."
- Да тут еще и канистры! И тоже с какой - то бурдой, - открыв и понюхав горловину, морщась сказал третий.
- Пойдет вместо воды.
- Из канистр не пить. Может отравили?! - предупредил Петр. Бутылочного попьем, но утром. Пока вода у всех есть, у кого нет - поделимся. А иллюминации нигде нет? - поинтересовался Петр.
- Да "хлопушки" и "паникадила" есть, - ответил кто - то из бойцов, пнув раскрытый ящик.
- Ладно. Все ко мне! Все здесь? Никто не отстал? Одиннадцать должно быть. Ага. Все. Все проверили? Ни мин, ни растяжек? Может часовую где оставили? Взлетим на хрен. Давайте - ка еще разок все проверим.
 Окоп был круговой с диаметральной траншеей посредине. В центре ее находился блиндаж. Прислушиваясь осветили и осмотрели все. Заглянули даже в дальнюю нишу, где находился нужник. Нигде ничего. И тиканья никакого. Ни проводов к адской машинке, ни кабеля связи.
 " Все ко мне. Построились. Давайте решать, что делать? Оружия нам никто здесь не припас, а с автоматиками мы много не навоюем. Нам хотя бы один "дегтярь". Кто пойдет до лейтенанта? Двое. Кто? Давайте вы двое и еще там народу пригласите. Мало нас. И "манлихеров" парочку тоже попросите, - распорядился Петр, - еще двое давайте в низину слева и  двое в низину справа и не спать там. Чуть что с докладом ко мне. А остальным отдыхать два часа. Потом поменяемся. До рассвета у нас как раз четыре часа. Сейчас уже 27 - е число. Если что я здесь." Он лег прямо на бруствер, завернувшись в найденную в окопе румынскую плащ - палатку и положив под голову автоматный диск. Но сон не шел. Тогда он повернулся на спину, достал из кармана замызганный сухарь, откусил сразу половину, прожевал. На севере и на западе стояло зарево, чуть слышно доносилась канонада, где - то , то удаляясь, то приближаясь, гудели бомбовозы. Что – то и сухарь грызть уже есть не хотелось и Петька просто лежал, глядя в беззвездное молдавское небо. Как любой боец в минуты затишья вспоминал дом, родню, друзей, учебу в техникуме, мать, отца, которого уже больше не увидит и сам уцелеет - ли еще." Война к концу, а конца не видно,"- так он думал, пока не провалился в тяжелый полусон - полубред. Снилось ему, что они с Санькой везут с поля ржаные снопы, а те почему - то постоянно разъезжаются и падают в стерню, они подбирают их, перевязывают воз, садятся сверху, а снопы снова выскальзывают из - под них, и из - под веревок...
 "Петро! - боец трепал его за плечо, - слышь, что в долинах твориться?! Немец мимо нас двумя колоннами с обеих сторон прет!
- Соседи что?
- Молчат.
- Ну и правильно.
Внизу рычали моторы. Враг спешно отходил на запад в Карпаты.
 - Точно немец? Хорошо разглядели?
 - Ну что уж мы ихних бензиновых движков не знаем, что - ли? "Пантеры" сначала прошли. Может наши недобитые румыны их напугали.
 - Угу. Как же. Румыны твои давно где – ни будь на хуторе «цуйку» пьют. Теперь они и от нас, и от фрица будут прятаться. Слыхал, что летуны на аэродроме говорили? Восстание в Бухаресте! Еще 23 - го числа началось.
- А ну как утром узнают сколько нас здесь?..
- А до утра мы им не скажем, а там?.. там посмотрим, -  отшутился Петька, - только бы у соседей нервишки выдержали. Кстати, от них хоть кто пришел?
 - Пришли, пока ты дремал! И "ручник" принесли, и пулемётчик – доброволец с ним, и три "манлихера" и "толкушек" с десяток.
 - Да. Теперь нас дюжина. Не густо.
Так до рассвета и не спал никто. Немцы давно ушли, В том направлении верст за 10 -15 гремел бой. Похоже немцы напоролись на наши боевые порядки, наступавшие с севера, вдоль Карпат. И с севера – востока, и с востока доносилась канонада. Значит подразделения 5 - ой ударной уже переправились через Прут.
Когда совсем рассвело, в лощину втянулась какая - то колонна противника по составу похожая на пехотный полк. Как только голова колонны с бронетранспортерами прошла мимо их высоты, Петр отдал команду открыть огонь со всего, что может стрелять, по ее центру, где находились только одни пехотинцы, без прикрытия техникой. С противоположной горы тоже открыли плотный огонь. С запозданием "заговорила" высота лейтенанта, оказавшаяся уже в тылу у противника. После их огня, один из двух замыкавших колонну БТР скатился в овраг и там был брошен. Колонна, огрызаясь огнем двух головных и одного замыкавшего бронетранспортеров, рванулась вперед и почти было вышла из-под огня, но километрах в двух впереди оказалось еще две удобно расположенные огневые позиции то – ли партизан, то - ли наших десантников да ещё и с миномётом?! Противник под прикрытием двух головных бронетранспортеров попытался было организовать отпор, но в таких случаях получается так, что кто выше, тот и прав. Под несмолкаемым перекрестным огнем фашисты поняли безвыходность своего положения. У них не было ни танков, ни артиллерии, ни минометов. Солдаты бросали оружие, становились на колени и поднимали руки, офицеры стреляли в поднявших руки солдат, наши стреляли в офицеров, те начали стрелять друг в друга, а потом стрелялись сами... крики, горячка, паника...
 Как выяснится позже, эту сдавшуюся нашим десантникам румынскую часть (под присмотром эсэсовцев, которые потом все до единого в этом, последнем для них бою, застрелились), немцы оставили в арьергарде, для прикрытия отступавших от реки немецких колонн. Остатки же подразделений этой части, оставленные по берегу Прута, создавать видимость обороны, заслышав у себя в тылу утреннюю стрельбу, спешно сдались нашим частям, форсировавшим реку, не оказав никакого сопротивления. 29 - го числа остатки окруженных румынских частей и немецких дивизий были частью пленены, а частью уничтожены, а 4 - го сентября частями 52 - ой армии 2 - го Украинского фронта, наступавших с северного направления вдоль Карпат, во встречных боях были разгромлены и добиты прорывавшиеся в Карпаты колонны.
5 - я ударная армия генерала Н.Э. Берзарина в этих боях потеряла почти треть личного состава и половину всей техники и была вынуждена остановиться для пополнения.
Из участвовавших в ночном десанте, трех рот, на сборный пункт в местечко Хуши, явилось менее одной роты десантников. Из них половина, с легкими «огнестрелами», ушибами или увечьями, типа переломов, растяжений и вывихов. Они ходили на процедуры и перевязки в ближайшую санчасть и отдыхали в тени садов, где все зрело и наливалось.
 Плохо сложилась судьба большей части ребят этого, не совсем удачного, десанта. Район высадки был помечен по времени полета самолетов. Сигналов с земли никто подать не мог. Десант оказался разбросанным по площади более 400 квадратных километров, поэтому пропавших без вести, было больше, чем учтенных погибших и уцелевших. И все же, воюя разрозненными малочисленными группами, они выполнили задачу. Противник не смог определить: десант ли это, или партизаны? Или же прорвавшиеся в тыл моторизованные части, или и то и другое? Поэтому и пошел на прорыв без подготовки и именно туда, где его ожидали.
Всем, прибывшим на сборный пункт офицерам и некоторым, проявившим инициативу сержантам и старшинам, после тщательной проверки, допросов, очных ставок, пообещали по ордену «Отечественной войны первой степени», рядовому составу орден «Красной звезды», погибшим -«Отечку» второй степени,» с отправкой ордена на родину и точным указанием места захоронения. Вот только почему – то забыли пропавших без вести?
 Из тех, кто садился с Петром в последний борт, на сборный пункт явился лишь только один боец, да и тот, со сломанной при приземлении рукой, прятался в каких – то садах у реки, отстреливаясь, по его рассказам, иногда, то – ли от полицаев, то – ли от хуторян?

Обещанная «Отечка», только лишь «второй степени», найдёт Петра Семёновича в 1962 году! Пришлют на родину, как и пообещали, с точным указанием места его захоронения на Молдавской земле!
 Эх и долго жить буду! – Скажет он тогда.

А в 44 – ом они отдыхали, лечились, дожидаясь пополнения, и шли дальше.

И Петька шёл…

В конце года 5-ю ударную армию включили в состав группировки наносившей удар непосредственно на Берлин. В течение января 1945- го перебросили в Польшу. Сосредоточенная южнее Варшавы, она успешно повела наступление на запад.
В начале апреля в районе Кюстринского плацдарма Ставка произвела перегруппировку сил. В этом направлении гитлеровцы более всего упрочили оборону. Для прорыва на этом участке фронта роль отвели 1 –ой и 2 – ой Гвардейским танковым армиям В их же эшелонах шли 3 – я и 5 – я ударные армии для поддержки танков в уличных боях. Замыкала группировку 8 – я Гвардейская армия генерала Чуйкова, та самая, в которой Петьке довелось повоевать под Одессой. Эту, когда – то оборонявшую Сталинград армию, держали для решающего штурма центра Берлина, для взятия рейхстага и рейхсканцелярии. В этом была ещё и политическая подоплека Сталина!
 К апрелю гарнизон столицы рейха насчитывал до 300 тысяч человек. 5 – я ударная армия, следуя в эшелонах 1 – ой Гвардейской танковой, в боях, на подступах к Берлину и его юга – восточных окраинах, потеряла более половины личного состава и почти всю технику, и дальше наступать уже не могла. Передав штурмовые группы и остатки артиллерии в подчинение танкистам, армия приступили к «зачистке» освобождённых районов и кварталов города.
«Какие там хрен – на хрен «зачистки»?! – сокрушались бойцы. Танки ушли вперед вместе с артиллерией. Им нужно двигаться к центру, к рейхстагу. А эсэсовцы бились до последнего. Они по крышам домов, по чердакам, по подземным коммуникациям вновь проникали в тыл нашим подразделениям и группам. Все смешалось. Улица наша, следующая занята врагом, следующая опять наша. Зачищают один дом, второй, пока бьются за третий, в спину опять стреляют из первого. И вот в таких «слоеных пирогах» бились бойцы 5-ой ударной, хотя командующий армией, всеми бойцами любимый, генерал - полковник Николай Эрастович Берзарин, еще до штурма Берлина был назначен его комендантом. А бойцы его не в патруль ходили, а все еще бились за каждый подъезд, дом, подвал, квартал, за каждую улицу. К ночи все затихало, а утром приходилось половине бойцов возвращаться назад, чтобы по новой бить просочившегося в тыл врага. Только когда Берзарин приказал применять наши мощные полевые огнеметы и пускать под арки и углы зданий начиненную взрывчаткой, снарядами и минами трофейную технику, дело пошло лучше.
Петька в штурме города участия не принимал. Он с со своими подчиненными оборудовали блок - пост на одном из въездов в город.
А бои за город еще продолжались. Правое крыло 3-й ударной армии генерала - полковника Кузнецова вышло к Берлину с севера - запада и, захватив на Шпрее единственный уцелевший мост (мост Мольтке), переправив по нему шесть стрелковых дивизий приступило 30-го апреля к штурму рейхстага.
 А Петька со своими "налаживал мирную жизнь" то и дело рискуя попасть под пулю, ловили по округе сопляков из гитлерюгенда, искали оружие по квартирам у бывших дедушек из фольксштурма. Выводили на улицы из подвалов население разбирать баррикады и завалы, выявляли среди граждан бывших офицеров вермахта и эсэсовцев, ловили по коммуникациям и чердакам всякую сволочь, стрелявшую изподтишка.
2-го мая гарнизон Берлина капитулировал. 8-го числа была освобождена Прага, 11-го вся Чехословакия.
"Все. Конец войне. Домой! Скоро домой!"
Да не тут - то было. Руководство мыслит по другому. Всех десантников и бывших пограничников по просьбе генерала Берзарина вывели из состава частей и подразделений и направили в Берлинский гарнизон. Нужно было обозначить и укрепить демаркационную линию, отмежеваться от "союзничков,"Берлин переполнен ими. Машинами везут награбленное на станции, отправляют "трофеи" домой вагонами, эшелонами. Мародерство, пьянство, насилие. А Петьку с его бойцами только проверяющие беспокоили иногда. Его блокпост находился на въезде в город.
 В предместьях особое усердие в бесчинствах проявляли поляки. Разоряли и поджигали фермы, грабили хутора. Вели себя как уголовники, возмущая население. У них свое командование. Нашим они не подчинялись. Граница с Польшей недалеко. Туда непрерывным потоком шли грузовики. Увозили все что можно было отобрать у населения, а что нельзя, варварски приводили в негодность.
 А наши?
 Оборудовали новые блокпосты, патрулировали улицы, организовывали досмотр граждан и техники, открывали пункты питания: нужно накормить три с половиной миллиона городского населения. Выполняли поручения коменданта района. В комендатурах не хватало должностных лиц, не хватало комендантских взводов. А еще были спецкомендатуры, где работала контрразведка СМЕРШ, они тоже привлекали ребят для своих целей. Все повесили на плечи гарнизона: охрану лагерей для военнопленных, отправку их на работы в Советский Союз, работу фильтрационных лагерей для наших освобожденных военнопленных и граждан, угнанных на работу в Германию. Для военных преступников не хватало тюрем, а их все ловили и ловили.
Переодетые фашисты пробирались через разделительные линии оккупационных войск, чтобы сдаться нашим союзникам. Полно еще недобитых фанатиков, не желающих вообще сдаваться кому бы - то ни было, но этих просто "списывали" за оказание сопротивления.

Пришел однажды на блокпост немец.
"Камрад! Ком... Фашист." Эсэс."
- Один?
- Я, я! Айнс! Ихь есть антифашист. Ихь помогайт. По - мощьч!
 Попросил паспорт… вроде похож? Велел расстегнуться, осмотрел на наличие оружия - ничего. Взял автомат, пошел с ним.
"Интересный немец. По виду как бы бюргер, хотя, хрен их разберет, фермеры тоже так одеваются. Но вот сидит все на нем как - то не так. Не настоящий какой - то, да и походка легкая? Не сутулится, подбородок высоко держит". На всякий случай отстал от фрица на десяток шагов. "И куда это он меня ведет?" - думал Петр, аккуратно без щелчка переводя кнопку предохранителя в боевое положение и оттягивая затвор назад. Шли вдоль лесополосы километра два. Налево поле, с краю две огромные скирды прошлогодней конопли.  Тут немец остановился.
"Во ист?" - глядя на скирду спросил Петр.
Немец, повернув голову, молча, подбородком указал на одну из копен.
"Угу. Сейчас! Команду я тебе подам... тем более не знаю как будет по - немецки "выходи", "аусгеен" или "хинаусгеен", а может "хераусгеен?"» Да хер - ли тут гадать?.."
В мгновение вскинув одной рукой легкий "Судаев,"он дал очередь по макушке. Фашист в форме "СС"с погонами оберштурмфюрера выкатился сбоку из -  под скирды и, закрыв голову руками, уткнулся мордой в землю. Петька же, схулиганив, в азарте дал еще очередь. От трассирующих, которые огненным пунктиром разрезали пространство, и которыми через две на третью он, в последнее время, снаряжал магазин, сухая конопля задымилась и , затрещав, вспыхнула.
"Нихт шиссен!!"- завизжали из скирды. Через коноплю высунулись еще две пары рук, а следом и их владельцы. "Да сколько же их тут?!" Выбрались еще двое . "Твою мать! Бабы!!"- опешил Петька. Две блондинки в форме "СС" отошли от жарко разгоравшейся конопли  и встали поодаль понурые, растрепанные, с опухшими  лицами, теребя в руках пилотки. Шарфюрер и унтерштурмфюрер.
 "Ни хрена себе! Интересно: знал этот "антифашист," что тут их целый отряд, или не знал?"
 Лежавший на земле немец тем временем поднялся на колени, продолжая держать ладони на затылке, встал. Глаза навыкате, весь трясется. Ясно, что не эсэсовец, слишком молод и труслив для штурмбанфюрера, да и лицо какое - то глупое. Понятно, что переодели. Бабы тоже растеряны, глядят вопросительно на "антифашиста," а тот как бы и не замечает их немого вопроса, глядит на огонь. "Побледнел и желваками играет,"- заметил Петька. Но разбираться, кто есть кто, не в его полномочиях.
"Штейт ауф!"- показывая стволом «ППС» направление движения, скомандовал он. И, дав понять, что  знает немецкий, добавил: "Геен зи! Форверст!"
"Хоть я и ни хрена не понимаю, но переговариваться теперь они не посмеют"- заключил он отойдя немного в сторону и пропуская немцев вперед. А скирда вдруг резко осела, подняв тучу искр и обнажив остов из жердей, задымила по ветру. «Вместительный шалашик!- прикинул Пётр, - тут и пяток человек бы жили – не тужили». Поравнявшись с другой скирдой, он двумя очередями поджег и ее. Немцы, не поняв, что там сзади творится, повалились, толкая друг друга ,как костяшки домино, а Петька дожидался когда пламя охватит всю копну, но она оказалась "нежилой." Взглянув на немцев, он рассмеялся. Фашист в форме лежал уткнув голову в землю, прикрыв затылок ладонями и положив локти на ноги впереди лежащей в дырявых, белых чулках, немки. Все лежали не шелохнувшись.
"Геен зи!"Те лежат."Штейт ауф!!! - заорал он."
"Во гады. Только команды понимают!" Он начинал уже злиться." Там ребята на посту с ума, наверное, уже сходят! Бегом что - ли этих вражин погнать? А как по - немецки "бегом"? "Ляуфен" что - ли? Да ладно. Шагом пойдем, вдруг ляпну еще что – ни будь не то? Пешком -" цу фус", а шагом? Шагом... шритт?.. шриттен?" Вспоминая по дороге слова из учебников и словарей, он так и довел эту молчаливую компанию до КПП блокпоста.
Его бойцы стояли у шлагбаума.
"А мы тут, блин, беспокоимся?! Твой что - ли "Судаев" за лесополосой "стрекотал"?
- Да вот...  этих "фрау" выкуривал! - довольно улыбаясь указал он на дам.
- А мы - то думали, старшина наш неравный бой ведет! Испереживались тут все, понимаешь - ли, и пост оставить нельзя, а он там по полю "фрау" ловил, - язвили те, явно завидуя Петьке. А тот, закуривая, распорядился: "Рассадите всех троих в гараже по углам... и этого тоже, "до кучи". За ним повнимательнее... не за того он себя выдаёт, похоже. Любой разговор пресекать! Встаньте кто – ни будь в дверях.»
- Ну я встану. Больше – то всё равно некому, сказал дежурный, - а если захотят?..
- Пусть поворачиваются в угол носом и делают своё дело. А ты все равно не отворачивайся, да и не стеснительные они. Сам знаешь.
Позвонили в комендатуру, те в спецкомендатуру... Приехал знакомый старший лейтенант из контрразведки СМЕРШ с нарядом, забрал всех четверых, предварительно сняв с Петьки довольно подробные показания, не забыв отчитать его за то, что сам и один пошел на задержание.
 "Так надоедает же сидеть и лежать целыми сутками," - пытался оправдаться Петька.
- И шнапс глушить, - добавил контрразведчик, - где вы только его берете? У населения отжимаете? Надо бы к вам проверочку подослать, -прищурив один глаз он глянул на Петра.
- У меня немного осталось, - сказал Петька, - может по пятьдесят?
- Да не пью я.
- Я тоже всю войну не пил! Может и уцелел поэтому?
- Рано обрадовался. Прекращайте. Давай... Поехал я! - протягивая руку сказал старлей.
Петр позвал "сержанта - замка", приказал: "Построй всех."
- Кто без меня канистру наклонял?! От кого "смершонок" свежачок почуял? Давайте думать, что и как, пока нашим буграм не спалились? - Задал он вопрос бойцам.
На днях они остановили пьяненького интенданта , который вез спирт на аэродром и очень торопился. Испугавшись задержки, тот оставил ребятам двухведёрную канистру "чистого". Она стояла в палатке у дежурного под столиком, где стояла ещё одна с надписью «керосин», который использовали для лампы и фонаря.
 А спирт пили все перед завтраком и обедом, и ужином, кроме тех, кому идти в патруль, да дежурного с дневальными и часовых, в будке у шлагбаума. Те, только после смены. И вот теперь надо подумать, как и куда спрятать канистру. По фляжкам не разольешь, "наркомовские" отменили, теперь фляга предписана только для воды. Зарыть? Кругом бетон… и асфальт? Отнести? Да тоже некуда?.. В развалины?..  Там то саперы, то сами немцы копаются. Решили все - таки зарыть. Тут взгляд одного из бойцов упал на очищавшего ноги дежурного. Перед палаткой лежала решетка. И вот под ней раздолбили асфальт, убрали щебень, выкопали яму и положили туда канистру, снова положив куски асфальта, накрыли решеткой, и все дружно поскоблили об нее сапоги.
 Дело сделано!  Договорились доставать только затемно.
Так прошел май, заканчивался июнь. Давно осушили канистру, давно завели «блат» на хуторах и фермах, покупая и шнапс, и киршвассер. Перепробовали всякую бурду местного разлива, перезнакомились со всеми фрау на территории контроля и патрулирования, а о демобилизации и увольнении в запас ни слуху, ни духу.
В последнее число месяца опять на пост заявился контрразведчик. Не желая пачкать пылью начищенные сапоги, красуясь за рулем новенького "Виллиса", поманил по - бабьи ручкой: "Мазин! Подойди!"
- Здравия желаю! -  подойдя, козырнул Петр, приставив ногу и, как эсэсовец, щелкнул каблуком о каблук.
- Здорово! - ощерившись в улыбке и прищурив один глаз, сразу становясь "своим", протянул руку старлей, - ты еще "Хайль" проори. Опять "замазанный»?!
- Да нет. Просто давно не виделись. Радостно очень! – съехидничал Петька, хотя и вправду был под хмельком.
-Мне тоже. Вот тебе ,Петро, медаль, вот тебе к ней корочка. «Наш» к «вашему» в гарнизон ездил, хлопотал, чтоб тебя отблагодарили. Немцы твои... помнишь, в мае отловил? Так вот: один, который тебе и нам дебила - племянника в своей форме и со своими документами подсунул, эх и гадом оказался, еще с Ростова за ним шлейф тянулся. Из наших помещиков - эмигрантов . Он и по - русски всё  понимал,  думал, что не вы, так мы бы его отпустили. Племянничек молчал бы до поры до времени, он , гад, к союзничкам бы дёрнул, разведав что и как. А благодаря тебе, получилось по – другому мальца. "Раскололи" наши баб. Они же не думали, что ты ихнюю «гостиницу» запалишь А еще вот тебе погоны и офицерская книжка. Держи! Мы  проверили всю твою подноготную - подходишь! Личное дело твое мы из комендантского полка переправили к пограничникам. Теперь жди звонка. Поедешь туда, там все объяснят.
- И все - таки, куда меня?
- Ничего не знаю, - хитро прищурив глаз, замотал головой старший лейтенант.
Петька ещё  в прошлый раз заметил за ним такую привычку: щурить глаз и делать морду улыбающейся лисы, показывая золотую фиксу.
- В Потсдам поедешь. Там теперь всю бывшую "десантуру" и "погранцов" собирают, и это… не говори никому. Погоны тоже не обмывай.
 - Хорошо. Только звездочки.
- Я серьезно. Могут уже завтра позвонить. Ладно... давай...
- Спасибо, старлей, - хлопнув своей лодонью об подставлнную ему ,не по уставу, попрощался Петр.
Толкнув от себя рычаг и, даванув акселератор, летёха обернувшись и перекрикивая взревевший мотор, выдал: Меня Витькой звать! Мордвин я! Тоже пензенска- а- ай!!

"Ну што там , старшина? "- поинтересовались курившие у палатки бойцы.
- Да вот...
- Ты чо теперь? Пограничник?!
- Чо?! Так сразу и лейтенант?!- глядя на погоны с зеленым просветом удивлялись ребята, - ни хрена себе задвижки!
- И вот еще... "За боевые заслуги". Убываю я от вас на днях.
- Ну, что же? Проводим!
- И обмоем! - добавил кто - то.
- Поздравляю! - заорал «замок», - качай его, ребята!!
Все налетели, и Петька стал подлетать от мощных подбрасываний.
- ...шесть, семь... десять. Ура - а!!!

За время войны многие отступившие и разгромленные погранотряды сумели сохранить знамена и документацию. Они, во время ведения Советскими войсками боевых действий, в составе войск НКВД находились в тылу фронтов  и, имея колоссальный опыт в борьбе со шпионами и диверсантами, несли службу по охране важных объектов, железнодорожных мостов, эшелонов, складов и т.д.
 Когда наши войска в результате наступательных операций 1944 - 45гг.перешли границу СССР, то часть пограничников осталась обустраивать границу и вновь организовывать пограничную службу. Но еще больше  было их, воевавших в боевых порядках армий. В Берлинском гарнизоне  вся патрульная служба, в основном, возлагалась на них. Если десантники находились  постоянно на блокпостах и привлекались только для спецопераций, то пограничники занимали целые этажи уцелевших зданий , а то и все здание целиком. С Союза им была доставлена новая парадная форма и они щеголяли в  ней, патрулируя улицы. Когда Петька прибыл на пункт сбора, там уже дремало во внутреннем дворе четырех зданий около пары сотен таких же как он в застиранных,  в латанных – перелатанных, до бела выгоревших галифе и гимнастерках, десантников. У большинства из под ХБ просматривалась "морская душа." Потом прибывали еще и еще, пока их не набралось на две полных роты. Только после этого всех построили и повели получать одних офицерскую "парадку", других - солдатскую. Получив на одном складе полный комплект одежды, пошли получать обувь, затем ремни, портупеи, белье и т. д. Потом подписали , обмакнув спичку в разведённую водой хлорку, каждый свое, снесли в какой- то кинозал, где им приказали взять только нижнее и полотенца, и повели, кого в парикмахерскую, а кого сразу в баню. Баня была небольшая, но с наскоро сляпанной парилкой, куда набивались «любители» как килька в банку и там просто стояли и потели, пока полузадохшиеся от жары и солдатского пота не вываливались в моечный зал под холодный душ. Из бани вышли, как заново родившиеся. Во дворе уже стояла походная кухня. Перекусили, попили чайку. Снова построили и снова куда - то повели. Покружив по улицам пришли на какое - то предприятие. В одном цеху стояло с сотню столов со швейными машинками, где им до вечера подгоняли форму и пришивали бижутерию и знаки различия. Снова в тот двор. Ужин, за тем лекция в кинозале о международном положении, о событиях в Союзе. Просмотр кинохроники о восстановлении народного хозяйства, о судах над полицаями и пособниками врага. Когда вышли из зала, то их уже дожидались во дворе и на улице с десяток "Студебеккеров"с кузовами под брезентом. Провели перекличку. Погрузились в те машины, что стояли во дворе, выехали. На их место встали другие закрытые "студеры". На какой - то станции в тупике их ожидал состав из европейских комфортабельных вагонов, куда их рассадили после повторной переклички по "курящим" и "некурящим" вагонам . Когда расселись всем вручили необходимые документы и к неописуемому восторгу кому медаль "За победу над Германией", а кому две: еще и "За взятие Берлина." Всю ночь изучали инструкции, обязанности, поправки и дополнения в пункты уставов, о которых раньше не слыхали; табели, рекомендации и прочие "навороты" для несения патрульно - постовой службы при охране правительственных зданий, объектов и первых лиц государства. Из намеков начальства стало ясно, что едут они не куда – ни будь, а на обеспечение безопасности конференции глав правительств СССР, США и Великобритании, которая будет проходить в Потсдаме. Все стали делиться догадками: вот почему поезд стоит в каком - то тупике, вот почему нельзя трогать занавешенные шторки окон, выходить на улицу и громко разговаривать, вот почему нельзя переходить из вагона в вагон и вот почему у дверей и в тамбурах дежурят вооруженные офицеры в форме НКВД и штатские. И  всем стало понятно, для чего многим присвоено очередное звание досрочно, а многим внеочередное, для чего награды победителей в первую очередь и почему форма погранвойск с иголочки.
Вывод был прост: все было сделано для того, чтобы победители выглядели победителями, а зеленые фуражки пограничников символизировали стойкость и непоколебимость Советского воина. Ближе к утру о состав стукнулся маневровый, выехали куда - то еще, постояли, еще толчок, это уже локомотив...
От Берлина до Потсдама езды - то всего час, но ехали долго. Кто читал, кто дремал. Петька играл с соседом напротив в портативные магнитные шахматы. Сначала ехали куда - то на запад, потом резко повернули на юг. На восходе солнца уже выгружались в каком - то тупике и непонятно где. Доставили их, то - ли в замок, то - ли в тюрьму? И началась снова казарменная жизнь, снова строевая до одури, уставщина, обязанности патрульного, посыльного, дежурного, начкара, старшего патруля и т.д.
 Когда началось патрулирование и несение дежурства, муштра прекратилась, но инструктажи были строжайшими. Дежурили в основном в Северном саду города, где когда - то находилась резиденция Гогенцоллеров, а потом просто дворец Цецилиенхоф. В этом дворце как раз и проходила знаменитая конференция. Патрулировали они набережную очень красивого озера Юнгфернзе, стояли в тыловых рядах оцепления аллей и подъездов, прячась за деревьями,  когда по ним проезжали или прогуливались особо охраняемые.
 Предел Петькиной мечты, в живую увидеть Сталина, или хотя бы Молотова, так и не осуществился. Их потом привлекали к охране и патрулированию предместья Бабельсберг. Чаще приходилось охранять вокзалы, причалы ( в Потсдаме много озер и все они соединены между собой), речное пароходство там очень развито, но город сделали закрытым на время конференции. Прибывающие и отходящие поезда, хоть и были в пассажирах одни лишь военные, тщательно досматривались, документы каждого изучались досконально. По озерам и каналам постоянно носились моторные лодки союзников. Пешим патрулированием они пренебрегали.
 От постоянной готовности и внимания многие наши солдатики уставали морально, но только не те, кто прошел всю войну. Эти ребята сами были само внимание.  Привычка всегда чего - то ожидать и постоянно быть начеку, выработанная четырьмя годами войны, здесь их не особо обременяла. Это уже был их образ жизни.
Однажды патрулируя территорию, прилегающую к главному вокзалу города, встретились с патрулем в форме НКВД. Эти ребятки больше присматривали за другими патрулями  и их мало интересовало все вокруг. Они шли навстречу не сворачивая, изучали с головы до ног и с ног до головы в две секунды определяя кто ты , какой ты и что из себя представляешь. (Тоже своего рода школа и выучка.) Вдруг один из патрульных, окинув еще раз Петра взглядом произнес:" Петька? Мазин Петька? Или нет?" - и шагнул было навстречу, но старший патруля попридержал его за рукав. Петька , козырнув представился: "Старший патруля лейтенант Мазин!" Капитан тоже представился.
- Товарищ капитан, земляк ведь. Из соседних сел мы. В одну школу ходили, - сказал патрульный с медалью "За оборону Москвы" на груди.
Теперь Петька его узнал. Перед ним стоял Сашка Белянин из Мордовского Качима!
 - Капитан! Мы поговорим?"- спросил разрешения Петр.
- Давайте. Пошли под арку. Покурим пять минут, - сказал он остальным.
Петька с Санькой пожав друг другу руки, обнялись, отошли с тротуара в тень липы. Рассказали о последних письмах из дома, которые получали в последний раз ещё в прошлом году, кто из родных , близких и школьных друзей погиб? Кто на каких фронтах воевал? Успели рассказать, каждый свой боевой путь и как они здесь оказались?..
. Оказалось, что Сашка прибыл в эшелоне, сопровождавшем «сталинский» поезд из самой Москвы. Договорились еще встретиться, но, больше уже не довелось?! 2 - го августа закончилась конференция.
 И вот он снова в Берлине. Теперь он один из  порученцев коменданта города генерал - полковника Горбатова А.В., так как Н.Э. Берзарин погиб еще в июне, разбившись на мотоцикле
Николай Эрастович был любитель проезжаться утром ранёхонько на лошадках. Для него и при штабе армии держали пару скакунов и иноходцев. А тут?.. Да что ты?! Гонял по утрам на мотоциклах, которые ему немцы подарили . То на БМВ. А то на Харлей Дэвидсон!  Однажды будучи " подшофе", он ординарца из - за руля прогнал в "люльку", а сам носился на предельной скорости по городу пока,  выехавший из под арки "студер", ни подставил ему бочину... Погибли оба!!
Сталин был взбешен! Он даже приказал закопать Николая, там, где тот разбился, но Компартия Берлина на свои средства снарядила похоронный поезд.
Его могила на Новодевичьем кладбище. А там, где он разбился, до сих пор стоит камень – монумент, и демонтировать его никто не собирается! Немцы до сих пор чтят память первого коменданта Берлина!

А Петьку однажды вызвали в штаб погранвойск Западного пограничного округа. Округ формировался из самых проверенных бойцов и офицеров прямо в Берлине. "Может все - таки домой?" - мелькнула надежда?..
- Знаешь, где Карпаты находятся?- Спросил какой - то подполковник.
- Так точно!
- Значит так! по решению Советского и Чехословацкого правительств, Закарпатье теперь передается Советской Украине!
И Петька шел...
Шел устанавливать новую границу Союзной республики. В этом глухом, заброшенном богом краю, где водились медведи и рыси, где буковый лес мешался с ельником, где горные луга мешались с непроходимыми лесами, где граничила Польша, Чехословакия, Венгрия и Румыния, и Украина с Молдавией нужно было наладить пограничную службу. Недобитые группы фашистов и румын хоронились в Карпатах, здесь орудовали бандеровцы из ОУН, УПА. Полячищина из Армии Крайовой тоже перелезла сюда! Постоянные стычки с ними тормозили строительство застав и обустройство границы. То и дело приходилось выезжать на облавы в кулацких хуторах, на всякие зачистки территорий, на разминирование объектов. Часть сил постоянно отвлекалась на охрану мостов, железных дорог, вокзалов, административных зданий, демонстраций, митингов и т. д.
К весне 46-го из Германии и Чехославакии наши стали отводить войска в Союз. Но откуда, если что, бросок на Европу? Из Закарпатья конечно!  Войска наводнили этот район. Пограничники вздохнули свободно! НКВД по прибытию, наладил разведку и контрразведку. Из лояльных к новой власти местных граждан создали милицию, из демобилизованных сколотили группы «истребков», и служба пограничная наладилась. Начались увольнения в запас. Как ни просил начальник погранотряда его остаться, как не подсовывал ему знойных гуцульских солдаток и вдовушек...  Домой! Только домой!
 Уволили Петра лишь в конце апреля 1946-го. Дома его ждал ответ из техникума. На запрос, который он посылал еще с Украины, ответили, что он отчислен не был! Дожидаясь вызова, Петр помогал еще домашним по хозяйству. Помогал колхозникам по уборке урожая. Бравого лейтенанта, с орденом Красной Звезды и четырьмя медалями, присмотрела эвакуированная в начале войны и оставленная работать здесь в школе, молодая учительница...Когда Петр уезжал на учебу, он подарил ей сборник своих стихов, отпечатанный на машинке в простеньком блокноте, думая и надеясь , по наивности, что это, может быть и скрепит их мимолетную дружбу..? Но... Ветреная девица вскоре сбежала из села с "залетным" капитаном - летчиком и исчезла, как  будто ее и не было.

В конце шестидесятых, соревнуясь в сборе макулатуры, пионеры обшарят все заброшенные дома и постройки... один из моих друзей найдет , чудом уцелевший блокнотик ,и передаст его моему отцу.
А Петька шел..
Шел, чтобы окончить все начатое в юности, все  то, что перечеркнула война. Окончил техникум, окончил индустриальный институт и всю свою жизнь посвятил, отраслям народного хозяйства. Написал много научных статей и рекомендаций, имеющих место в решении некоторых проблем в нефтегазодобывающей промышленности. Мирное время тоже не оставило его без наград и званий: орден "Знак почета", медали "За трудовую доблесть" и "Ветеран труда" украшали его парадный костюм в дополнение к его боевым наградам! Будучи главным инженером треста "Кинельнефть", он получил самую почетную мирную награду СССР - орден Трудового Красного Знамени!
Петру Семеновичу было присвоено звание "Почетный гражданин города Похвистнево". Много раз он избирался депутатом Городского Совета. Был бессменным заседателем районного народного суда.
Человек спокойный, медленно и тихо разговаривавший, в любых ситуациях не терявший самообладания, прожил долгую, яркую и насыщенную жизнь. Он много читал, писал, даже умудрялся делать это будучи на рыбалке или отдыхая на даче. В его домашней библиотеке приходилось видеть несколько  подшивок напечатанных его статей, сборник  стихов и очерков, изданный небольшой книжицей в единственном экземпляре, альбом "Мои долгие версты войны" с  фотографиями, и отмеченными на картах маршрутами и населенными пунктами. Он являлся внештатным корреспондентом местной и областной газет. Печатался в окружной военной газете "За Родину".
О войне он мог рассказывать бесконечно долго, если его попытаться разговорить, но мог и оборвать повествование, натолкнувшись на что – ни будь трагическое, замолчать, уйти в себя, погрузившись в воспоминания. Очнувшись от нахлынувшего и вновь перенесшего его на поле боя воображения, как бы по новой пережив  все это, он преображался на глазах и превращался, не смотря на свои годы, в того бравого Петьку - десантника и начинал рассказывать с веселым задором и огоньком в глазах про всякие веселые и курьезные случаи, и даже про свои ранения и "промахи", упоминал с легким матерком и юморком, что нас, подростков потешало и все более к нему тянуло. Эти его рассказы врезались в юношескую память так, что я и через полвека вспоминаю многие его повествования пусть не слово в слово, но довольно подробно, чтоб хоть что - то из этого оставить на бумаге
В личной жизни судьба Петра Семеновича не баловала. Рано, после онкологического заболевания, скончалась его жена. Во время аварии в Уренгое погиб младший сын. Позже старший скончается от внезапного сердечного приступа. Одна сноха покинет родню, после гибели мужа, и оставит своего сына на попечение деду. Повзрослевший внук завербуется куда - то в Сибирь и вернется оттуда инвалидом лишь через десяток лет после смерти деда. Другая сноха, будучи родом из поволжских немцев, отбудет на постоянное место жительства в Германию.  Ее сын, воспитанный патриотом своей страны, останется с дедом , пойдет по его стопами и, окончив МГУ, займет ответственную должность на производстве.
Петр Семенович скончался в сентябре 2009 года. Проводить в последний путь самого почетного гражданина не нашлось времени  ни у кого из администрации города.  Не было  и ни одного бывшего сослуживца и никого из начальства, только сосед по даче, соседи по площадке, да шестеро близких родственников.
Беспрограммный эксперимент "иудушки- Горбачева" и ,в дальнейшем, беспринципное правление "самого пьяного мужика России", похоронили некогда процветающий город нефтяников - город разорился и опустел. Молодое и состоятельное население бежало в поисках заработка и лучшей жизни. Остались лишь "бомжи" да пенсионеры и некому было хоронить уважаемого ветерана. Для всякой мрази , вылезшей на белый свет во время пребывания у власти абсолютно бездарных ставленников жидомасонской ложи и последующего  затем за ними узурпатора, и швали, воспитанной этой мразью ,уже не осталось ничего святого. Награды ветерана были похищены. Остались только орденские планки, да удостоверения и свидетельства. Сиделка, нанятая по интернету, была не в курсе всего этого. Внук тоже ничего не знал, потому,  как находился долгое время на строительстве газопровода. Среди наград был еще один орден "Отечественной войны 1 - ой  степени", полученный в 1985 году(юбилейный вариант). В апреле 2010 года Петра Семеновича найдет его первый орден, присвоенный ему 68 лет назад командующим Карельским фронтом: орден "Красной звезды". Оказывается "Звездочек" у него было две. Но уж если "Отечку" прислали в1962 как на погибшего, то что уж говорить про орден, полученный в начале войны... затерялся. Такое явление сплошь и рядом наблюдается в России - матушке, а потом оказывается, что герой - то давно помер ,и ищут работнички военкоматов родственников, которые поближе к военкомату проживают, чтоб вручить им награду, а она для этих родственников ничего не значит ,и вскоре те ее продадут или пропьют. А человек - то жил настоящей жизнью, всегда с пользой для Родины, с добротой и уважением к людям. Только вот Родина обычно таких забывает, а люди вычеркивают их из своей жизни.
 Советский патриотизм уничтожен, выкорчеван с корнем, вместо патриотического воспитания молодежи -  парад портретов на Красной площади на 9 мая, пустой культ в виде "Бессмертного полка", да огромные деньги, отмываемые на строительстве никому не нужного центра с храмом, вокруг которого пустота.
Современная молодежь, слабая духом, безразличная ко всему, кроме денег и личных проблем, вряд - ли сможет защитить свою Родину, да и захочет - ли ее такую защищать?..
А тогдашние пацаны шли, защищали и защитили.
2020 г.