Маршрут

«Минус двадцать пять с ветром. Ощущается, как…». Окна в маршрутке покрыты слоем окаменевшего инея. Серый утренний свет из открытой двери, смешиваясь с желтым светом ламп, порождает световую грязь. Она рисует на лицах морщины, углубляет тени, искажает и уродует черты. Сквозь шум прорывается  голос водителя: «Едем через...» - дальше  следует  короткое неразборчивое слово. – «Как - через…? – горестно всхлипывает женский, в основном, хор. - «Или - через... Или - если хотите – в пробку. Авария… » Большинство не хочет в пробку, большинство согласно ехать через короткое неразборчивое. Группа несогласных людей выходит, уступая место другим – согласным, и машина трогается. Через короткое время тишины людской монолит оживает, тревожно колыхнувшись: « Кто-нибудь знает - где мы? Эй, пацан… да, ты-ты... у окна. Глянь – куда мы сейчас свернули…?» -  Парень  отрывает взгляд от телефона, выдергивает из ушей наушники,  дырявит пальцем лед:  «Непонятно. Камыши какие-то». Время тянется - густое как смола. Необъяснимое спокойствие овладевает пассажирами. Становится жарко и душно. Люди стягивают капюшоны и шапки, расстегивают молнии и пуговицы. Все это - тихо и осторожно, словно каждый боится коснуться того, кто стоит рядом. Окна оттаяли. Стая птиц, закрывшая полнеба, несется  навстречу; не успевая остановиться, птицы бьются о стекло и металл, падают на дорогу. Оторвавшись от окон, люди обнаруживают на месте хлипкой перегородки, скрывающей водителя, глухую стену. На стене - мозаика: люди и звери, бегущие единой, объятой ужасом, толпой. Это уже никого не удивляет. Никто не спрашивает больше: где едем? куда? зачем? Как никого не удивляет и то, что за подтаявшими окнами зеленеет незнакомый лес - веселый, летний. Стоящий на обочине олень перебирает тонкими ногами, но смотрит  не испуганно, а словно - сострадая. Двери тоже исчезли, на их месте обнажился гладкий, отливающий стыдной синевой металл. «Когда-нибудь все равно доедем куда-нибудь», - трудно выговаривает немолодой мужчина. – «Конечно, - успокаивает его девушка, с головы которой стекает на грудь красный  шарф, - главное – не останавливаться». Маршрутка, словно услышав их, начинает  двигаться быстрее. За окном – пустыня из снега и песка, холмы, обведенные чернильными тенями. В полной тишине слышится, как песчинки скребут стекло, словно лезвия тупых ножей. Вид за окном снова меняется: это -  одиноко цветущие деревья, преходящие в огромный сад. Кто-то, летящий на недостижимой взгляду высоте, бросает на кроны быструю тень. Маршрутка мчится, словно хочет оставить сад позади как можно быстрее. Теперь, за окнами – темнота с редкими всплесками костров. Смутные фигуры передвигается между ними, ворошат угли; искры с треском поднимаются в небо. «Главное – не останавливаться», - повторяет девушка, растворяясь в красноте шарфа. - "Когда-нибудь доедем куда-нибудь", - тяжело кивает мужчина. Постепенно и пожарище остается позади, переходя в серое ледяное поле. Приближаются первые городские дома, покрываются новыми морозными узорами стекла, с треском лопается металл, возвращая дверь.  - «У завода кто-нибудь...?» - раздается голос водителя, – «Да, да… - опережает его нестройный хор, - выходим...». Очень холодно. Люди осматривают себя удивленно, торопливо натягивают шапки и капюшоны, плотно застегивают замки и пуговицы, щелкают заклепками, шуршат сумками; изо ртов идет пар. Машина останавливается.