Рассказ Хочу тишины

«Свезло! Ох, как свезло!» – сказал бы незабвенный булга-
ковский Шариков. И что мне не сиделось ровно? Молчал бы
в трубочку и дальше, но нет же – неймется ему, то есть мне.
Тридцать лет разговаривал языком жестов, слышал собеседни-
ков глазами! И что? Чем мне мешала тишина, что я ежеднев-
но, ежечасно, порой ежеминутно, досаждал Господу, моля его о
даровании мне голоса и возможности слышать, как все люди?
Когда все дети лепетали нечленораздельные звуки, пыта-
ясь выразить то, что они хотят, я разминал «голосовые связки»
на пальцах. И мама меня понимала, и отец меня «слышал».
Когда начал вникать в детали окружающей меня действитель-
ности, вот тогда и возникло это зудящее чувство, которому я
не мог дать точного определения. Как будто я не из этого мира.
Язык жестов скуден по сравнению с членораздельной речью,
но он и более точен. Нет такой фигуры на пальцах и мимики
губ, чтобы передать весь смысл фразы «Да нет, наверное».
Объясняясь с родными и близкими, такими же, как я, не
чувствовал себя ущербным и обделенным. Но стоило выйти
в люди, так тут же на меня глядели, как на инопланетянина,
бессвязно и беззвучно шлепая губами и таращась глазами, пы-
тались объяснить мне, в чем я не прав. Всякий выход в свет
заканчивался для меня одинаково – слезами и молитвами к
Создателю, который то ли по недоразумению, то ли по забыв-
чивости не доложил в тесто, из которого меня ваял, какого-то
важного ингредиента. И вот поэтому я кричал пальцами и ми-
микой губ в небеса о даровании мне возможности говорить,
как все, и слышать сказанное.
Я представлял себе, насколько красивой, сказочной мо-
жет быть мысль, выраженная словами, которых я начитался
в книжках. Проглатывая тома с чужой любовью, с искрен-
ними слезами, с почти физически ощутимой болью, я роб-
ко выглядывал в окно и думал, что таков мир, которого я
был лишен. Мне казалось, что все изъясняются так же, как
А.С. Пушкин в стихах. Говорят о своих чувствах как Марина
Цветаева. Как Мандельштам выражают свои эмоции. Стиха-
ми Есенина я слышал шум берез и пение птиц. Тогда я начал
понимать, насколько я чужой в этом мире. Всё то лучшее,
что создал Господь, проходит мимо меня, оставляя раба Бо-
жия в полной тишине, взирающего на открывающиеся рты
и расширенные от удивления глаза, что их чувства остались
мною не услышанными.
Как бы мне хотелось извлекать эти чудесные звуки, как все
нормальные люди, не стесненные обстоятельствами, легко, не-
принужденно и изысканно. Ах, Шекспир! О, Тютчев! О, поэты и
прочие мастера слова, которые имеют этот щедрый дар – гово-
рить! Как точно, красиво и изысканно вы выражаете то, что я
никогда не смогу передать в жестах. О, Создатель! Кто тебя от-
влек, когда ты меня пускал в этот дивный мир, полный звуков,
любви, чувственности? Мои молитвы ещё «громче» звучали на
языке жестов. Но видно, Господь не разумеет мою мову!
Вскоре обволосился в нужных местах! Объяснялся в люб-
ви на пальцах с такими же обделенными, как и я, и знал, что
точно понят. И так же точно понимал простые человеческие
слова: «да» то есть «да», и «нет», то есть «нет»! Я думал, не до-
сказал того чудесного, что есть в стихах, и поэтому мой язык
жестов не поняли эти прекрасные создания, к которым меня
так влекло. Наверное, мои пальцы гнулись не в тех местах, что
неразделенные чувства, коими я так богат, не были «услыша-
ны», а если «услышаны», то не поняты.
С трудом устроился на работу. Выбор был невелик как и
зарплата, но за неимением лучшего, привык «ни в чем себе не
отказывать», на что хватало денег. Зато научился экономить
и жить по средствам. И я снова падал на колени и молился,
чтобы запоздалой СМСкой Господь послал моему телу опции
«слух» и «умение говорить». Мне представлялось, вот сейчас
потолок разверзнется и в просвете, в окружении мириад звезд
и Херувимов, поющих Псалмы, появится Всевышний и скажет:
«Возрадуйся, раб мой! Твои стенания, выраженные руками и
губами, я, наконец, понял! Согласен! Непростительная с моей
стороны ошибка! Каюсь! Был слегка занят и поэтому упустил
из виду, что ты остался без этих очень важных опций! Распи-
шись в получении и наверстывай упущенное! Аминь!»
И вот я на пороге тридцатилетия, завтра мой день рожде-
ния! Мои молитвы так и остались не услышанными – навер-
ное, до Господа действительно далеко! И когда я уже смирился
и понял, что никогда не смогу достучаться до этих прелестных
созданий так, чтобы меня поняли, и чтобы я понял, что они
хотят сказать мне – меня услышал Создатель! Наверное, не-
бесная ось на что-то налетела! Появилась надежда, что следу-
ющим шагом будет полное взаимопонимание с женским по-
лом! Конечно, всё произошло не так, как я себе представлял!
Потолок остался на месте! Громогласного голоса я тоже не
услышал! Всё было как-то прозаично! Тихо и вкрадчиво меня
спросили где-то внутри меня:
– Ты действительно хочешь услышать всё, что говорят люди?
– Да! Очень! – трепетала моя душа.
– Ты действительно хочешь говорить так, как это делают
другие люди?
– Это моя мечта с того дня, как оказался в этом мире! –
ликовал я.
– Странно! – ответил мне тихий голос. – Я думал, что сде-
лал тебе великое благо, лишив возможности слушать то, что
слышу я каждую секунду. Твоя душа роптала, но я видел, на-
сколько она прекрасна! Как точно ты выражаешь мысль не-
сколькими жестами! Немногословен! Тактичен и даже мудр не
по годам! Я не видел жестов твоих рук, но слышал твою душу!
Важно ведь не то, какие звуки издаешь, а что при этом чувст-
вуешь! У тебя с этим, мне кажется, было всё хорошо! Прости,
не угодил! Возрадуйся! Твои желания исполнены!
Голос внутри меня стих! Тишина, как пустота, как вакуум,
ещё окружала меня! Я стал сомневаться, уж не послышалось
ли всё это мне? Нет! Я точно это слышал каким-то внутрен-
ним слухом! Это не были жесты, мимика, а именно звуки. Но
какие-то странные! Не такие, как я себе представлял!
Я лежал на диване и вслушивался в себя. Ничего не происхо-
дило! Подошел к черному окну, в котором кипел огнями большой
город. Меня терзали сомнения, но я всё же верил: я услышу теперь
каждый звук, каждое слово и даже стрекотание сверчка тихим ве-
чером; смогу сказать всё, что накопилось в душе за тридцать лет
безмолвия; найду общий язык со всеми, кто меня окружает. Они
не смогут меня не понять, потому что я буду говорить языком
Толстого и Чехова, Достоевского и Анны Ахматовой.
Во мне как будто что-то шевелилось, потом послышался
звон в ушах. Нарастая, как лавина, он заполнял меня, пугая не-
определенностью. Затем всё мое естество прорезали гулкие и
многообразные шумы и обвалом на меня обрушился весь вечер-
ний город со своей суетой. Я слышал каждый звук, который меня
пугал. Клаксоны автомобилей меня сводили с ума. Звуки города,
как невообразимая каша, состояли из миллионов разрозненных
составляющих и медленно вползали в меня. В соседних кварти-
рах я услышал чей-то скандал, мужчина кричал, а женщина виз-
жала так, как будто её режут. В квартире сверху что-то громко
упало и непонятными словами, которых я не встречал в книгах,
некто крикнул через стену и начал колотить железным предме-
том по батарее. Ему ответили снизу сразу несколько человек ещё
более громким стуком и новыми для меня словами.
Я недоумевал: почему во всемирной литературе ни разу
их не встречал, а за первые пять минут моего «слышания» из
ста слов половина была таких, а остальные либо предлоги,
либо междометия. Из-за другой стены послышался плач (как
я понял) ребенка. Откуда-то доносились гулкие звуки басов, и
в шкафу им резонировал хрусталь.
Я ошарашено озирался по стенам, потолку, полу, не успе-
вая пугаться новым невообразимым звукам, и из моего рта
вырвалось: «О, БОЖЕ!» Себя я тоже услышал! Оказывается, это
так необычно!
Я посмотрел на себя в зеркало и увидел перекошенную
от ужаса гримасу недоумения и позднего раскаяния. На язы-
ке жестов нет таких слов, что выражала сейчас мимика моего
лица. Во всяком случае, мои собратья по глухонемоте долго бы
думали, что я хотел им сказать выпученными глазами, стоя-
щими дыбом волосами и ртом, один уголок которого смотрел
вниз, а другой пытался в это время радоваться «прибыли» и
улыбался. В голове прозвучала классическая фраза: «Бойтесь
своих желаний, ибо они имеют свойство исполняться»!
Я лег на диван, даже не желая раздеться! Мои глаза пово-
рачивались в сторону нового звука из-за стен. По шуму в тол-
стой трубе я понял, что двадцать два соседа сверху опорожни-
лись. Потом вода потекла, не останавливаясь! Я долго думал,
что это могло быть, на смыв бачка унитаза это не было похо-
же или бачок был невероятных размеров. Тут меня осенило –
ванная. Кто-то принял ванную! Скрежет, глухое жужжание и
страшные шаги, как из преисподни – это, наверное, лифт. Да!
Точно, лифт! Ещё час, и его отключат! Кто-то смачно высмор-
кался! Мои глаза повернулись в сторону соседской стены спра-
ва, шум из телевизора говорил о трансляции какого-то матча.
Басы где-то далеко сменились женским смехом и потом рит-
мичным скрипом кровати. Ребенок не унимался! По радиато-
ру отопления опять начали стучать! Снизу ответили нервным
тремоло, как будто это язык жестов для нормальных людей.
Я накрыл лицо подушкой, заглушив звуки, но они стали
хоть и приглушенными, но не менее мерзкими. Мои закрытые
глаза продолжали шарить под веками, реагируя на новые про-
явления жизнедеятельности человечества. Клаксоны и шум
из-за окна заполняли секунды тишины. Через час всё стихло и
я начал погружаться в дремоту.
Вдруг глухие шаги прошли в туалет, дверь с невероятным
скрипом открылась, в толстой трубе потекла вода, щелкнул
выключатель. Выбившись из сил и не в состоянии больше
вместить в себя всё шевелящееся вокруг, я тревожно заснул.
Мне Господь дал возможность говорить и слышать, а я в пер-
вый день сказал лишь «О, БОЖЕ!».
***
Утро не стало тише, чем вечер! Смыв унитаз, я перекри-
вился от собственных невероятных звуков. О, ужас! Вдобавок к
посторонним шумам в моей голове прибавилось собственное
плямканье за завтраком. Катастрофа! В животе тоже что-то
бурчит, будто там живет кто-то. Вот попал! Чай, провалившись
в меня, зажурчал, дополняя звуки, доносящиеся из канализа-
ционной трубы. Вокруг одни иерихонские трубы!
– Здравствуйте! – неуверенно сказал я соседу в трениро-
вочных штанах и майке, не скрывающей выпирающее воло-
сатое пузо.
– Сам не загнись! – сказал мужик, потом открыл от удив-
ления рот, как будто увидел классическое «исцеление безно-
гого». – О, как! А прикидывался глухонемым! Ты чё, калека,
от армии косил или притворялся? Теперь за ли****ричество
будешь платить по полной! И за… прочие фекалии! Я тебе от-
лынивать не дам, льготник хренов!
Надо запастись словарем, чтобы переводить с русского на
русский! Слова «хренов», «фекалии», «косил» мне были зна-
комы, но какое отношение они имели к моей персоне, я не
понимал! На комплимент это не было похоже! Создавалось
впечатление, что я, Ахматова и иже с ней говорим на одном
языке, а остальная часть русскоговорящего народонаселения
на каком-то другом.
Знакомые слова в невероятных сочетаниях никак не вяза-
лись с моими знаниями о языке по произведениям классиков.
В голове у себя подытожил: «Ещё одно слово сказал! Невероят-
но! Значит, мне это не приснилось!» Посторонние шумы меня
по-прежнему пугали, но, похоже, к ним я стал привыкать. Но
до воображаемых в прошлом «трелей соловья» им было дале-
ко. Неужели и птички поют так же мерзко, как дребезжит этот
лифт. Я уже ничему не удивляюсь!
Ещё несколько раз я лицезрел выпученные глаза соседей
в ответ на мои приветствия. Непереводимая игра слов про-
должилась. Долго пытался понять, чем связано «растудыть»
и «мое коромысло», «едрить» и «мой корень», которого я не
имел. Соседская старушка скрипучим голосом сказала:
– Милок! Свечку не забудь поставить!
– Зачем? – переспросил я и подвел итог: девять слов.
– Ну как же! А то снова онемеешь и оглохнешь! Чудо-то
какое! Воистину чудо! Пойду соседям расскажу! Прямо Санта-
Барбара какая-то!
Я вышел во двор и на меня налетел шквал звуков: визг
тормозов сменялся гудками десятков клаксонов. Видно, Го-
сподь надо мной посмеялся, дав мне не просто слух, а очень
хороший слух. А главное, громкость убавить невозможно!
С шумом спорили спешащие прохожие, нервно перебивая
друг друга и рассказывая новости. Я начал вслушиваться в их
беседы. Шел за парочкой девиц и, стыдясь своего любопытст-
ва, бессовестно вникал в смысл диалога.
– А она говорит: «Убери свои грабли, а то штукатурку
фейса размажешь по тейблу!»
– А ты?..
– Накачала ей брехальник без ботокса, подвела тени вра-
стопырку и укладку пакли проредила! «Зомби два» видела?
Она теперь страшнее!
«Словарь нужно срочно покупать» –подумал я и пристро-
ился за тремя ребятами.
– Он трешь не чикит воще! Дум жует лаки фигово, а стри-
мы тянет круто!
Чтобы не свихнуться от обилия новых для меня слов, я пере-
ключился на старушек. Старое поколение – носители культуры.
– Давление померила, а оно двести двадцать на сто сорок.
За сахар я вообще молчу. Кстати, надо сахара купить! Слыша-
ла: гречка опять подорожала! Деду моему пенсию добавили, а
льготы скомуниздили.
– А у меня вчера поясницу так ломило, наверное, на по-
году! И точно, передавали: завтра дождь будет! Помазала ма-
зью… э-э-э… да как же её, проклятую… Склероз, памяти сов-
сем нет! Говорят, надо пить пустырник! Все болезни от нервов!
Не будет завтра дождя – спина перестала ломить! Верка замуж
выходит – слышала?
Понятно! – подумал я и попытался найти хоть сколько-
нибудь вразумительную речь. Переходя от одних субъектов к
другим, так и не смог услышать тот язык, на котором говорили
классики или, на худой конец, я языком жестов. Так и дошел
до супермаркета! Может, здесь повезет?
– Повезло! – сказал я десятое слово.
– Я вчера такие краги видела, отпад. Но стоят так дорого!
Надо благоверного поднапрячь, а то расслабился на новой работе.
– А я топчик купила, прямо под те стринги, что ты видела
на мне вчера! Ещё бы сумочку подобрать тип-топ, и я влю-
блюсь сама в себя! Достанется же кому-то такое сокровище!
– Горемычный! Ты котлеты будешь брать или только тупо
разглядывать? – Прервал мои размышления басовитый голос.
– Тогда шевели поршнями в сторонку, не загораживай поляну!
Не мешай людя;м! Думать надо на унитазе, а не в магазине! Ты
что, глухонемой?
– Да! – уже неуверенно ответил я.
– Понятно! – с ухмылкой заявил претендент на котлеты и
добавил: – Придурок!
Было ощущение, что я всем мешал. Тучная женщина меня
подвинула бедром и добавила локтем, по-моему, даже не за-
метив этого. Она зарылась в огромный ящик с овощами и, ко-
пошась, выбирала картофель, морковь и лук одного калибра
по только ей понятным признакам. Я не стал опускаться до
сравнений, которые так напрашивались, лишь только отошел
и тут же был послан… судя по выражению лица, далеко и надо-
лго. Из трех услышанных слов два я знал: «пошел на…» Третье
не значилось ни в словаре Ожегова, ни в лексиконе глухоне-
мых. Я переспросил у пославшего, что означает это слово, и
подвел итог – шестнадцать слов. Покупатель с коляской, пол-
ной продуктов, оторопел, потом замер и, поморгав глазами,
выдал: «Каких только уродов не встретишь в магазине?» – и,
оглядываясь, почти побежал от меня! Пока я шел к отделу мо-
лочных продуктов, был «послан на» три раза, «в» – два раза.
Узнал много новых слов о себе, из которых «придурок» было
самым мягким, поскольку его говорили всегда с какой-то до-
лей иронии (как мне показалось). А я всё вслушивался в диа-
логи, пытаясь совместить великий и могучий с тем, что толь-
ко что услышал. Из тысяч разрозненных фраз в моей голове
образовалась каша:
– Опять продули! Ходят по полю, как беременные бабы, и
мяч пинают!
– Обама назвал нашу страну бензоколонкой!
– Светка развелась, слышала?
– Конец света наступает – покайся!
– Туфли жмут, зараза!
– Соль дорожает быстрее бензина.
– Где ты ходишь? Весь магазин обшарила! Еле тебя нашла!
– Ну купи мороженное! Купи! Купи! Купи!
Я часто заходил в этот магазин, но меня не шокировало
обилие звуков и слов. В полной тишине я выбирал нужное и,
расплатившись на кассе, шел в свою тихую квартиру. Теперь
же я не мог сосредоточится, чтобы что-либо выбрать на обед!
Вырвавшись из галдежа магазина, я оказался в галдеже на
улице. Меня обтекала толпа спешащих куда-то людей и пос-
тоянно говорящих между собой и по телефону:
– Бананы не люблю, от них у меня газы!
– Зайди в «Офелию», там сегодня распродажа!
– А квартира с удобствами?
– Не могу, квартальный отчет! Шеф злой, как собака!
В итоге меня вытолкали из толпы на дорожку, идущую к
скверу. Присев на лавочку, я переваривал услышанное. Шум
дороги и далекое бормотание прохожих не давали сосредото-
читься. Хотелось закрыть уши и бежать куда подальше, туда,
куда меня неоднократно посылали. Рядом плюхнулись две
молоденькие девушки и, не обращая внимания на меня, стали
секретничать (как им показалось):
– Ну, рассказывай! Как это было!
– Тоска! Я думала он, ну… это! А он ещё… того! Поелозил-
ся, не пойми чем, и заснул.
Я пересел на другую лавочку и схватился за голову. Вспом-
нились слова: «Ты действительно хочешь слышать то, что го-
ворят люди?». Я уже не хотел ни слышать, ни говорить! Меня
окружали пустые люди, которые даже не задумывались над
тем, что говорят и кто их при этом слышит. Бесило то, что этот
словесный понос был без остановки, на любую тему, с самым
примитивным набором фраз.
«О, БОЖЕ!» –повторил я и погрузился в себя. В мою быт-
ность глухонемоты каждое слово, сказанное руками, имело кон-
кретный смысл, несло в себе информацию, остальное каким-то
телепатическим образом передавалось из глаз в глаза. Между
короткими и емкими разговорами была тишина и возмож-
ность подумать. Сейчас же я не мог остаться наедине с собой ни
на мгновение. Пустая, нелепая информация текла в мои уши,
не считаясь с моим желанием. Заполняла меня нелепыми фра-
зами, склоками, сплетнями, и всё это под непрерывные гудки
клаксонов, визг тормозов и посылы туда, куда я так и не понял.
Я уже не мог остаться наедине с собой и о чем-либо подумать,
как делал ещё вчера. Я перестал быть личностью, которой был
ещё недавно, стал частью этой пустой серой массы, которую
волнуют только самые примитивные потребности: поесть и
опорожниться, померить давление и совокупиться, купить пи-
люлю и новомодную шмотку. Голодный и злой на весь белый
свет, который не оправдал моих надежд, я бродил в толпе, пы-
таясь услышать хоть что-то приятное уху. Ни один звук, вы-
шедший из речевого аппарата или из дудки клаксона, меня не
радовал. Наоборот, тысячи одновременно говорящих «ДУДОК»
меня бесили. А главное, я стал понимать: никого не интересо-
вало, что говорит собеседник. По городу бродили тысячи таких
же одиноких людей, глухих к чужому мнению и немых душой.
Те, кто с детства имел возможность красиво и изысканно го-
ворить, не перебивая, не ругаясь, не оскорбляя при этом друг
друга, так бездарно распорядились даром Господним. А если
учесть, что при этом они лукавят и злорадствуют, клевещут и
поливают грязью соседа, то ДАР превращается в ПРОКЛЯТИЕ!
Я шел домой, опустив голову! Я радовался простому и натру-
женному скрежету лифта, который был приятней тысяч челове-
ческих голосов. Поворот ключа, и я дома в относительной тиши-
не. Я уже не обращал внимания на проносящиеся мимо меня по
трубе чьи-то испражнения, топот надо мной. Включил телевизор.
Тыкая кнопки, я продолжал слушать непрерывный гомон:
«…и вот, зайдя в тыл, он засадил с такой силой… мяч в
пустые ворота, которых там не оказалось»
«Извилины блондинок неисповедимы!»
«В Миллерове дождь, а в Кемерове снег с порывистым ве-
тром».
– Понятно! И здесь великим русским языком не пахнет!
– сказал я фразу из восьми слов и ужаснулся: – Болтливость,
оказывается, заразна! – подумал я, не став засорять эфир ещё
и собой. Выключил телевизор и посмотрел в зеркало. На меня
смотрел потерянный человек с перекошенным от ужаса ли-
цом, безмолвно вопрошающий: «Ты действительно хочешь
это слышать?»
За стенкой начался скандал, из которого я узнал, что не один
я «придурок», «дебил» и «дегенерат»! Сверху срочно понадоби-
лось двигать мебель и обязательно с этими непонятными мне
словами. Басы, ухая, выдали из-за стены эталон современной по-
эзии: «Водил меня Серега на выставку Ван Гога!..» Тремоло по ра-
диатору отопления завершило картину. Во мне назревал правед-
ный гнев. Он кипел, бурлил, клокотал, грозя сорвать выпускной
клапан где-то в моем горле. С каждым словом и звуком давление
в легких повышалось, пока, презрев все законы физики и нормы
децибел для жилых помещений, я не заорал в окружающее меня
пространство: «ХОЧУ ТИШИНЫ!»
***
Вдруг стало так тихо… и приятно… и спокойно! Я открыл
глаза! Приснится же такой кошмар?! – подумал я, бодро встал,
включил новости с сурдопереводом и стал готовить завтрак в
полной тишине с улыбкой на НЕМЫХ устах.