Тень

   Солнце припекало затылок все сильнее, и тень росла, убегая вперед, удлинялась, начав свой рост в полдень, из точки под ногами. Солнце пряталось – тень росла. Все просто, как первые уроки естествознания, полученные еще не в школе. Вернее, в школе, в лучшей школе в жизни – у самой природы, в перерывах между сном и едой, когда мама отпускала, наконец, на улицу, и там можно было учиться. Познавать. Удивляться. Радоваться изведанному. Названному. Тому, что обретало жизнь в моем его именовании.
   Сейчас же, сегодня, тень убегала вперед и вперед, грозя вырваться из-под моей власти. Ей не хватало моего небольшого роста, ее самолюбие и амбиции стремились к большему, чем я. Не удивительно. Я сам стремился к большему. Чем я. И слегка поддав носком ботинка, я помог тени оторваться. Благодарно и блаженно вздохнув на прощанье, она разлеглась вдоль улицы, заполняя тротуар, заглядывая во дворы, повисая на деревьях. И исчезла вдали, там, где я уже не мог ее разглядеть.
   Интересно, ведь тень не исчезла, мой я-центризм заставляет меня так говорить, так воспринимать жизнь. Если я что-то перестал видеть  – оно исчезло. Но ведь тогда и я – исчез. Встретившись взглядом с прохожим и отправившись дальше, завернув за угол – я исчез. Из его глаз. Исчез для него. Или я действительно утратил частицу себя, когда меня перестали воспринимать как нечто живое, существующее его глаза? Когда я родился, мама взяла меня на руки, всего, полностью, сразу видя, мои пятьдесят три сантиметра, завернутые в пеленку, помещались в ее глазах, и там, в ее взгляде, я обрел жизнь: не в момент рождения, а в момент узнания меня ей. Но что было потом? Когда я начал расти и перестал помещаться в единый любящий взгляд? Сколько частиц себя я уже утратил? Они облетают с меня подобно листве, или скатываются, как капли с мокрого стекла: вот стекло мокрое, а вот… А вот оно уже сухое. И его влажная призрачность стала прозрачной и невидимой явью. И где вода, где стекло – кто скажет тогда? Капля за каплей, листок за листком, я теряю себя, проходя через дни. И что потом? Что будет в той прозрачной яви, когда меня уже не останется?
   Тень бежала, ей казалось, что ее жизнь удлинняется с каждым отвоеванным у солнца сантиметром, но я-то знал, что ее и без того короткий век укорачивается. Ее мнимая жизнь, которую она заполняла темнотой, уходила вместе с солнцем, которое еще грело мне спину, но дневной жар давно спал, и от теней веяло вечерней прохладой, от которой зябко вело плечи. Еще час, и солнце скроется за горизонтом – и где тогда будет тень? Без солнца, дававшего ей жизнь? Неблагодарная глупая тень, ищущая… А чего она искала? Я не знаю, и мне было жаль ее. Я привык к своей тени, то растущей, то съеживающейся, сворачивающейся клубком в темноте возле кровати, когда я спал, и солнце спало, хотя оно вовсе не спало. Но представить солнце спящим проще, чем земной шар, крутящийся вокруг него в огромном космосе. И я отправлял солнце спать, ночь за ночью. Так нам с тенью было не столь одиноко. Мы спали не одни, само солнце ложилось где-то недалеко, и уж если оно спало, то и нам можно было. Мне – можно было. Спала ли тень, я раньше не думал. Я вообще раньше мало думал о тени, зачем думать о том, что есть, просто есть и всегда рядом, что появляется и исчезает независимо от моего памятования о нем? Есть солнце – есть тень. Даже если нет солнца, тень есть. Достаточно лампы, фонаря, света из чужого окна. А теперь тени нет. И я думаю о ней. А еще мне ее жаль, я знаю, что солнце скоро ляжет спать, и у тени больше нет кровати, возле которой она может скоротать ночь в ожидании рассвета. Может, мне отправиться искать ее? Но где? Я не знаю. А что, если вслед за тенью исчезну и я? Не так, как раньше, а полностью, целиком? Исчезну и не смогу появиться вновь? Стану прозрачным – и?..
   Вечер наступил и прошел, ночь мягко поползла по земле. Не от солнца, как тень, а наоборот, к нему, издали приближалась, тянулась к розовой полоске, которой солнце прощалось со мной, чтобы накрыть ее темнотой, спрятать под собой. Я смотрел на ночь, и не верил себе, вместе с ней по земле ползла моя тень, выросшая до пределов ночи, слившаяся с ней. Моя маленькая тень, которая, бывало, в полдень была не больше футбольного мяча и робко выглядывала из-под ботинка, теперь дышала полной грудью, наполнив всю землю. Впрочем, могу ли я теперь называть эту тьму моей тенью? Не слишком ли это…самонадеянно? Величием этой ночи не хочу ли я заставить испытывать это величие – себя?
   Мама всегда говорила, что я задаю слишком много вопросов, и слишком глубоко копаюсь в себе. Жизнь проще. Может быть…
   Но эта ночь, в которой тень моя обрела не смерть, которую я ей сурово предрекал, а полноту жизни, слилась с сотнями теней и осталась собой, настолько, что я узнал ее в грозной и мягкой поступи ночи – эта ночь не только лишила меня надежды встретить свою тень:  испробовав на вкус ночь, она вряд ли променяет ее на пресную жизнь возле моих ног, - но и избавила от страха. От того страха, который я испытывал с того момента, как мой рост превысил первые пятьдесят три сантиметра. С момента, когда вместе с ростом жизни я начал утрачивать, как мне казалось, себя. Я рос – и становился меньше. И я ужасно страдал от неотвратимости ничегойности. Стать однажды ничем, никем, окончательно и бесповоротно исчезнуть – из глаз, из слов, из памяти. Стать абсолютно прозрачным, тем, на ком не задержится взгляд. Если моя тень стала тьмой, я стану – светом? Моя прозрачность больше не задержит солнечные лучи, не прервет их устремленность в мир? И значит, в мире будет больше света? И я буду – часть его? Я не знаю. Я еще не понимаю до конца, но уже не боюсь. Я пойму потом, когда придет время и облетит последний листок. Я теперь не боюсь. Теперь я жду.