Солдатик

В небе высоко взошла лимонная серповидная луна. Её мягкий свет заскользил вдоль деревянных крестов, покосившихся от времени, плешиво покрашенных металлических оградок и гранитных памятников, горделиво выпячивших портреты своих владельцев. Земля едва ощутимо вздрогнула, и безмятежную кладбищенскую тишину разорвал истошный юношеский вопль.

В маленьком окне сторожки загорелся свет. Раздался тяжёлый топот, невнятное басистое бормотание, затем открылась дверь, и на пороге появился мужчина в зелёной телогрейке, здоровый как шкаф-купе, и с лопатой наперевес, черенок которой он крепко сжимал внушительным мозолистым кулаком. Мятое заспанное лицо выражало крайнюю степень раздражения.

- Каждый раз одна и та же байда! Будто я им в няньки нанялся! Вот счас как огрею лопатой-то... - зашипел он себе под нос, торопливо засовывая босые ноги в гигантские резиновые сапоги, сплошь покрытые комьями чернозёма.
 
Испуганный крик перешёл в икающие рыдания, и земля содрогнулась снова, сильнее чем в предыдущий раз.

- Да иду я! - крикнул мужчина в темноту, и добавил уже тише, - Черт бы вас всех побрал...

У могилы, откуда доносился звук, уже был аншлаг. Мертвецы разной степени свежести толкались и возбужденно галдели.

- Голос вроде молодой, - заметила серая и тонкокожая, как газетный лист, лысая особа средних лет в пожелтевшем от времени свадебном платье, - напуган, бедняга. А уж не очередного ли...
- Оксана, голубушка, давайте без гаданий, - строго перебил скелет, стоящий чуть поодаль ото всех, явно демонстрируя своё главенство. - С минуты на минуту господин Юрич продемонстрирует, кто изволит так нечеловечески орать. О, а вот и он.

Оксана с обидой поджала бескровные губы, но перечить старосте Филиппу Степановичу не решилась. Это он только с первого взгляда дряхлая безобидная развалина, а на деле из-под земли достанет и всю душу своим занудным нравоучением вытряхнет. Буквально. Он - второй по авторитету после кладбищенского сторожа. Во-первых, и умер в преклонных годах - сто пять лет, шутка ли! Во-вторых, дольше всех на этом погосте обитает, ни много, ни мало - тридцать лет.

- Ну и что столпились, нежить? - грубо пробасил сторож. - Изыдьте.
- И тебе доброй ночи, Юрич, - вразнобой поздоровались мертвецы.
- Да какая уж добрая, когда так верещат, - поморщился мужчина и потёр седой короткостриженый висок.
- Поддерживаю! - Филипп Степанович нервно щелкнул челюстью. - У меня уже спинной мозг раскалывается от этих звуков. Бога ради, любезнейший, избавьте нас от пытки.

Юрич перехватил лопату поудобнее, крякнул и принялся за работу. Вскоре лопата стукнула о гроб. Крики внутри стихли.

- Фанерный? - озадачился мужчина. - Что-то слишком уж... экономно.
Он извлёк из кармана телогрейки отвёртку и стал ковырять ею, пытаясь поддеть крышку. Спустя пару бранных ругательств она поддалась. Юрич просунул в образовавшуюся щель пятерню и потянул на себя. Личность, лежащая внутри, тут же резко села и стала жадно хватать синим ртом воздух. Лопоухий паренёк лет девятнадцати на вид, одетый в камуфляжный костюм и обритый практически под "ноль", бешено завертел головой.

- Попов Николай Александрович, - протяжно прочитал вслух Юрич с металлической таблички на кресте. - Третье июля две тысячи второго года, тире, первое мая две тысячи двадцать второго года. Мда, дела. Хоть бы фотографию прикрутили...

Парень попытался вскочить на ноги, но тут же рухнул обратно. Он перевел взгляд вниз и закричал:
- Где? Где мои ноги?

Юрич взглянул на штанины, зашитые в том месте, где обычно у человека должны быть бедра, пожал плечами:
- Это я хотел спросить у тебя.
- Почему я в земле? - губы мальчишки затряслись, голос снова сорвался, и из глаз потекли слезы.
- Фильм "Убить Билла" смотрел? - устало вздохнул сторож.
Парень ошарашенно кивнул.
- Так вот, ты как Ума Турман. Только без ног. И мёртвый.

Николай поднял на мужчину голубые глаза. Непонимание, отрицание и боль - всё смешалось на бледном лице.
- Это невозможно, - неожиданно тихо и серьёзно проговорил он. - Я не мог умереть.
Юрич печально усмехнулся.
- Все могут, парень. За всю историю человечества померло сто семь миллиардов человек, и ты не исключение.  Так что не выделывайся, привыкай.
- Я не могу... Я хочу уйти! У меня... у меня мама... одна совсем. Как она без меня? - Коля с мольбой оглядел толпу мертвецов, будто кто-то из них мог ему помочь.
- Валяй, ползи - мрачно ответил сторож и щелкнул зажигалкой, закуривая. - Но за ворота кладбища тебе всё равно не выбраться. И через забор не перелезти, и подкоп не поможет. Всё одно - на этом месте снова окажешься. Я не пугаю, правду говорю. Пробуй, только плоть зря сотрешь. Олежа!
- Тут, - из толпы шагнул сутулый молодой мужчина в коричневом костюме, с впалыми щеками и торчащими в стороны остатками чёрных волос, - Чем могу?
- К тебе родня накануне приходила? - Юрич задумчиво почесал пятерней квадратный подбородок.
- А как же, Радоница ведь. Почти бутылку водки оставили, сигарет да куличей, сухих правда. - Олег с досадой сплюнул на землю.
- Водки, говоришь. Значит тебе задание - отпои мальца, трясется весь вон. И... Впрочем, ты и сам знаешь. А ты! - Юрич резко махнул лопатой в сторону новенького. - Больше без воплей мне! Всю округу взбудоражил. Ещё раз такое выкинешь - сожгу к едрене фене.
 
Юноша кивнул, не подняв головы. На мгновение сторож испытал укол совести за свою резкость и давящую жалость в груди, захотел было протянуть руку, и потрепать паренька по голове, но тотчас же одёрнул себя. "Не за этим я здесь. Это чистилище, а не пионерлагерь," - подумал Юрич и решительно зашагал от могилы. Староста Филипп Степанович заковылял за ним.
- А что, может партейку в шахматы, а? - проклацал скелет.
- А вот это можно, - согласился сторож, - я бы ещё...

Но пара товарищей скрылась за деревьями, и голосов их уже было не разобрать. Новенький остался наедине с нежитью. Две пары крепких рук, с проглядывающими сквозь плоть костями, схватили Колю за одежду и выволокли из могилы на поверхность. Он не пошевелился, и не произнёс ни слова, оставшись лежать на земле и уставив остекленевшие глаза в ночное майское небо, обрамленное чёрными покачивающимися силуэтами сосен.

- Давайте, валите, - хрипло сказал Олег. - Кина не будет. Тут не на что смотреть.
Нежить недовольно загудела, но совету последовала. Мертвец не церемонясь сел прямо на землю, достал из кармана пиджака початую бутылку и хлебнул из горла. Занюхал рукавом и протянул водку Коле. Тот поколебался, но всё же поднялся, взял дрожащей рукой гладкое стекло и сделал большой глоток.

- Кха, - мальчик закашлялся. Спирт обжёг горло, ударил поддых и мгновенно повёл голову.
Олег ласково хлопнул новичка по спине и улыбнулся щербатым ртом.
- Хорошо-хорошо, вот так. Лучше?
- Угум, - промычал Коля.
- Ты, как я погляжу, солдатик? Расскажешь о себе?

Взгляд парня наткнулся на собственный крест. Голова закружилась, пропало чувство реальности. Конечности ощущались теперь ватными. Коля зачерпнул ладонью горсть земли, но не ощутил её температуру. Он поднял руку к щеке, и размазал чернозём по лицу. Но и кожей лица он не сумел ничего почувствовать, пьяно усмехнулся сам себе и откинулся на спину.
 
- А что рассказывать, - заплетающимся языком проговорил он, - я солдаат, недоношенный ребёнок войны, я солдаат, мама залечи мои раны...
Олег жевал безвкусный пасхальный кулич, извлеченный из кармана брюк, и терпеливо ждал.
- Служить пошёл, потому что я думал... А ничего я не думал. Долг есть долг, я ж мужчина, - продолжил парень и икнул. - А там нас на учения отправили. На спецоперацию, точнее. Освободить пару городов от сраных нациков. Плёвое дело, зашел и вышел. Все обрадовались, конечно, это ж опыт. Выдали автоматы в общем... И тут раз - я здесь. Мамку жалко, ссука. И поживиться мало чем успел, тоже обидно.

Коля умолк. Олег глотнул ещё водки. Тепло и жалость пропали из его взгляда. Он криво усмехнулся:
- Только свою мамку? А мамок ребят и девчат, которых ты в землю в другой стране отправил, не жалко?
Парень резко поднялся на локтях и прошипел:
- Чего? Ещё бы мне их жаль было, ты совсем что ли? Нациков жалеть?
Олег насмешливо посмотрел на солдата.
- Вот уж правда забавно, что ты думаешь, будто нацисты - люди, защищавшие свой дом, свой язык и свои семьи. А кто же по твоему мнению те, кто напал на чужую страну, кто пришёл убить и "поживиться"?
Коля выхватил у мертвеца бутылку, выпил и, стиснув зубы, начал:
- Ты знать не знаешь, что...
- Всё я знаю, - хрипло перебил Олег. - Вон они, там, у окраины погоста, такие же как ты. Вас таких приехало видимо-невидимо, всё уж рассказали. Живой конструктор - без рук, без ног, а кто вообще в цинковом гробу с окошком - одни безмолвные кишки вперемешку с осколками. И каждый с кривдой, вложенной в голову, с псевдоистиной. А истина, мальчик, в том, что людей убивать нельзя. И нет никаких "но", исключений, оправданий и особых причин. Людей. Убивать. Нельзя. И не будет покоя тому, кто поднял оружие на брата. Маму он вспомнил, ой-ей...

Коля хотел было сказать что-то ещё, но Олег больше его не слушал. Он встал, отряхнул со штанов крошки, задумчиво посмотрел сквозь парнишку и, ссутулившись, побрёл прочь.



- Эй, Олежа, ну что там? - пробасил Юрич. 
Мертвец поднял на сторожа мрачное лицо. Покачал головой. Мужчина вздохнул.
- Ещё один, значит. Ну, у него впереди лет сорок до полного истления. Поймёт.
- Дай Бог, - сквозь зубы процедил Олег.
- Дай Бог, - задумчиво кивнул сторож.



Нежить разошлась по своим местам, и на погосте воцарилась привычная торжественная тишина. Юрич курил на крыльце сторожки, вглядываясь в свои владения. Старые могилы оттаяли, и на памятниках проступили выгравированные лица. Они с ужасом смотрели на свежие могилы, тянущиеся за светлеющий горизонт. То ли ещё будет. Юрич тяжело вздохнул, печально улыбнулся восходящему солнцу, потушил окурок и побрёл в сторожку.



Тем, кто ложится спать — спокойного сна.
Вот вам на выбор гроб — дуб и сосна.