Партизаны

Утро восьмого мая дворник Палыч встретил на работе и, что было весьма странно для него, в плохом настроении. Даже, пожалуй, в отвратительном. И настроение его испортилось еще накануне, на излете дня седьмого. Когда старик обнаружил, что доплата, шумно обещанная местными властями к празднику, размером своим не перекрывает стоимость тортика для любимых внуков. Зло скребя метлой асфальт, обычно шумный и веселый старик тихо ругался, и из приличного можно было расслышать лишь: "Подавитесь вы своей трехсоткой. Не просил же, сами предложили".
 
- И что это мы такие внезапно тихие, печальные? - раздался позади беззаботный голос друга его с незапамятных времен Михалыча.

Меж тем он мог бы и не спрашивать, поскольку прекрасно знал причину печали Палыча, ведь на почту вчера ходили вместе.

Сам Михалыч отреагировал на обидный размер доплаты стоически. С минуту покрутил в руках три хрустящих сотенных бумажки и тут же в палатке неподалеку купил пухленькой почтальонше Риммочке коробку шоколадных конфет. Палыч в палатку с другом не пошел. Не из скупости, как мог бы подумать кто посторонний, а из-за продавщицы, коей работала там его соседка огородами, давняя вражина Нютка-самогонщица. Старик, как человек приличный и офицер полиции в прошлом, не мог спокойно смотреть на ее противозаконные деяния и сносить спаивание деревенских, отчего собачился и воевал со старухой постоянно. Оттого и остался на почте, дабы не портить себе еще больше и без того упавшее настроение. И травил анекдоты под звонкий хохот девушки. Когда же закончились все – Палыч знал еще пару-тройку не вполне приличных, но рассказать бывшей однокласснице внука язык не повернулся – старик украдкой глянул на часы: прошло без малого тридцать минут, а друг все не возвращался. «И куда он провалился? - с тоской подумал Палыч, следя за резвым бегом секундной стрелки настенных часов. - Тут на все про все три минуты». Римма перехватила его задумчивый взгляд, стеснительно хмыкнула и повернулась в сторону заскрипевшей двери - вошел новый посетитель. Старик, испытывая чувство неловкости, бочком вышел на улицу - Михалыча нигде не было. Глубоко вздохнув, Палыч в обреченности зашел в палатку, моргнул со света в полумраке и вгляделся вглубь пыльного заведения. Там, у маленького окна, двухметровый Михалыч согнулся над заляпанной стойкой и что-то безмятежно выводил на грязном клочке бумажки. Напротив него, грузно облокотившись на раритетные обшарпанные весы, за прилавком стояла Нютка.

В парике цвета «Спелый баклажан» и кричащем макияже, которому позавидовали бы спешащие на ежегодный слет «Горока-шоу» папуасы, она неприступной скалой возвышалась над весами и подобно старой буренке томно и лениво перетирала челюстями жвачку. На громадные плечи старухи для тепла была накинута некогда нарядная, а ныне изрядно побитая молью кроличья безрукавка. Мощную морщинистую шею украшало ожерелье из камней, фактурой и расцветкой до крайности похожих на перепелиные яйца.

Окривевшие от старости весы цвета плесневелой фисташки, которая местами плавно переходила в ржаво-асфальтовый оттенок, успешно пугали всякого залетного гостя деревни. Местные же знали, что раритет сей – любимый талисман продавщицы – давно не работал и стоял рядом с Нюткой только для ее душевного равновесия. Сама продавщица одной из немногих фисташку считала приятным серебристо-голубым цветом, а ржавчину и облупленные участки не видела вовсе. Нюткина начальница не замечала чудодейственного воздействия весов на душевное состояние продавщицы и настойчиво пыталась избавиться от рухляди. Раз сто вдвоем с пыхтящим грузчиком они с трудом засовывали весы в дальний угол подсобки. Столько же Нютка самолично возвращала их обратно. На сто первый начальница уступила. Сдалась она, увидев, как продавщица легко тащит этот хлам из подсобки и, холодно глядя ей в глаза, с грохотом водружает на стол. А после еще и мягко, с любовью обтирает с них пыль и невозмутимо стряхивает грязную тряпку на новенькие блестящие электронные весы.

- Привет, красава! – неприязненно кинул Палыч Нютке, подошел ближе и глянул на каракули, выводимые другом.

Продавщица ответила мрачным, ненавидящим взглядом и яростно блеснула перламутровыми пуговицами безрукавки.

- Вот, смотрите, Анетта Леопольдовна, - невозмутимо и уважительно обратился Михалыч к продавщице.

Палыч с издевкой хмыкнул, Нютка заносчиво оглядела его щуплую, полутораметровую фигуру с ног до головы и, не найдя в ней ничего для себя нового и примечательного, отвела взгляд и снисходительно опустила дряблые веки в голубом перламутре и пушистых, чуть косо наклеенных ресницах.

- Н-ну, - громко чавкнув и с трудом сфокусировавшись на бумажке, неохотно расклеила челюсти продавщица.

На животный Нюткин звук Михалыч едва заметно поморщился и произнес:

- Двести девяносто девять рублей девяносто девять копеек – это триста рублей без одной копейки.

Нютка скучающе кивнула. Весы сильно качнулись, невольно придав ускорение стрелке. Та под толстой рукой старухи заходила ходуном подобно маятнику Фуко.

- Вот я и говорю, - продолжил Михалыч, обращая взгляд на продавщицу, - дайте мне, пожалуйста, коробку конфет за триста рублей.

Как любой мало-мальски опытный психиатр, Нютка давно знала, что больному перечить не стоит, и кивнула вновь. Но, будучи продавцом старой «матерной» закалки, глянула на него, как злой санитар на утомившего затяжной диареей больного.

- А я тебе отвечаю: нет у меня за триста. Есть только по двести девяносто девять.

Михалыч в ожидании призывно приподнял брови, женщина нехотя одним лишь взмахом ресниц наметила кивок и заключила:

- С несколькими копейками, - и толстыми пальцами свободной левой руки описала витиеватую конструкцию в пространстве, которую обычно рисуют, дабы изобразить нечто незначительное и слабо ощутимое. После чего для равновесия в душе и теле вросла в весы сильней и потеряла интерес к старику.

Тот недовольно крякнул, мотнул головой и вновь тихо и спокойно произнес:

- Да нет же. Девяносто девять – это уже не несколько копеек, как Вы изволите выражаться.

Нютка обиженно вздрогнула на фразе «изволите выражаться», но сдержалась, вспомнив крайне несправедливое и «самое-самое последнее» предупреждение начальницы. Она лишь крепче поджала жеваные губы в морковно-алой, пугающей раскраске, и материться не стала. Михалыч продолжил:

- А целый рубль без одной копеечки.

Палыч, привыкший решать все проблемы с наскока, тоскливо вздохнул и громко произнес:

- Я не понял, вы чего уперлись? Полчаса уж развлекаетесь, – он глянул на друга и накинулся на самогонщицу. – А ты чего блондинку в морщинах корчишь? Иль весь мозг пронюхала на самогоне?

Нютка в решительном возмущении оторвала себя от раритета. Весы дернулись, стрелка заскакала вправо-влево, стремясь сорваться с крепления и умчать на волю. Продавщица выпрямилась, богатырским ростом в единый миг сравнявшись с верзилой Михалычем. Свела в жестком изломе густо очерченные брови, грозно зыркнула из-под челки и разомкнула челюсти. «Тьфу ты, купил конфет», - с тоской подумал Михалыч. Но Палыч опередил давнего врага и, не дав старухе рявкнуть, ткнул рукой за ее спину:

- Глянь, у тебя в тылу всего одна коробка! Суй сюда, и разойдемся по-хорошему, каждый оставшись при своем: мы при нервах и с шоколадом, а ты со своим шармом и неувядающей от самогона красотой, - поглядев на оторопевшую старуху, он устало вздохнул. - Давай, Нютка, шевели кирзой, а то самогон весь прокиснет.

- Анетта Леопольдовна! – наклонившись вперед, в возмущении взвизгнула Нютка из-под челки, отливающей металлом в свете тусклой от пыли лампочки. Весы, прося пощады, жалобно скрипнули.

- О том и речь! Давай, Леопардовна, кидай товар и рассчитаемся.

- За двести девяносто девять с копейками? – моментально с победной злостью сощурилась Нютка.

Она сильнее наклонилась к ним, отчего стрелка весов встала намертво и вместе с циферблатом потонула под ее массивной, помятой долгими годами жизни грудью. Кролик не вовремя предательски засветился истертым кожаным боком.

- Да, - шумно выдохнул Палыч и придержал за локоть друга, который с возмущением дернул рукой.

Старуха мигом шваркнула на прилавок коробку конфет с красивой барышней на обложке, вольготно отдыхавшей в бело-розовом кресле вместе с галантным кавалером у ног и цветастым веером в руках. С наглостью кокетливо поморгав, Нютка полными пальцами церемонно приняла три сотенных бумажки. После чего выразительно и с удовлетворением вдохнула спертый воздух палатки, засосав изрядную порцию кислорода – Михалыч прямо почувствовал, как начал задыхаться – широким движением расправила все еще могучие, но основательно одряхлевшие плечи и уставилась в замутненное окно палатки. Старики переглянулись.

- И чего заскучала, подруга? Сдача где? – перегнувшись через прилавок, проорал ей Палыч, старательно целясь в самое ухо.

- Какая тебе сдача? Сдурел совсем? – праведно возмутилась Нютка и демонстративно сомкнула руки на необъятном животе под грудью.

В ответ на жесткие хозяйкины объятия кролик чуть ссыпал мех на грязноватый, в разводах пол. Увидев это, продавщица невозмутимо шаркнула ногой, закинула шерсть под прилавок, и вновь уставилась в окно. Сердитый профиль ее красноречиво говорил об окончании томительного разговора.

Михалыч махнул рукой и двинулся на выход. Друг ухватил его за локоть.

- Красавица, - мягко улыбнувшись, ласково прошептал Палыч.

В знакомых соседских интонациях Нютка вмиг уловила запах полицейского обезьянника, вспомнила про «самое-самое последнее» и «крайне несправедливое», обмякла и неохотно развернулась к нему фасадом. Пудра на лице ее пошла трупными пятнами. Довольный произведенным эффектом, не прекращая улыбаться, Палыч продолжил:

- Ты стукни потертым маникюром по калькулятору и сразу поймешь, какая сдача. Мы ж тебе три сотенных дали, а сама била себя в грудь, что по триста нет. Вот и давай, грохочи медяками.

- Ты оборзел совсем, ментяра поганый? – позабыв об осторожности и последнем-препоследнем крайне несправедливом, возмущенно подорвалась Нютка. - Где я тебе копейку найду? Они уж несколько лет как из обихода выведены.

Тут уже Михалыч невозмутимо выпрямился и вновь совершенно спокойно произнес:

- Анетта Леопольдовна, но ведь цена у Вас сегодняшняя?

Растерявшись от вежливости Михалыча, Нютка кивнула, Палыч довольно хмыкнул в поддержку друга.

- Вот, значит должны быть копейки, - мягко заключил Михалыч.

Старуха не нашлась, что ответить и лишь пристально смотрела ему в глаза, пытаясь сообразить, как выставить стариков без копейки и не нарушить несправедливого запрета начальницы. Придумать ничего не удавалось, и ее вновь опередил Палыч. Он ткнул пальцем в замызганный плакат на стене, отливавший золоченым названием магазина – там значился некий религиозный орден – и проворчал:

- Давай, давай, а то вон, пожалуемся ему.

- Кому? – украдкой кинув взгляд в стену, тупо спросила окончательно одуревшая от наглости соседа Нютка.

Палыч глянул на друга, тот многозначительно кивнул, возвел очи ввысь, увидел паутину у лампочки и брезгливо передернулся. Палыч ткнул пальцем в потолок и сердито проворчал:

- Кому-кому, а то не понимаешь. Ему, на самый верх. Будет потом тебя жарить на сковородке. Вечно! Крестоносцы, мать вашу!

Он вновь мотнул головой в сторону названия магазина и погрозил стенке жилистым кулаком.

Нютка свирепо  сплюнула: как все мелкие злостные преступники, в неминуемую кару она верила, думала о ней постоянно и жутко боялась. Всякий раз вместо молитвы перед сном объясняла коту Бегемоту, что плохого никогда и ни в жизнь. Черный красавец вяло вылизывал засаленные после сытного ужина лапки и успокаивающе блестел плутоватыми желтыми глазами. Но успокоиться Нютка не могла, как и унять свою воровскую натуру. От этой томительной нестыковки веры и реальности плохо спала, что незамедлительно сказывалось на цвете ее пудры. Вот и сейчас, совершенно посерев, старуха со страшным грохотом сунулась в кассу. Та, соблюдая негласные правила игры, крепко-накрепко заела и не собиралась открываться никогда. Друзья не шевелились. В последний раз глянув на непреклонных стариков, Нютка с ворчанием дернула сильнее, выдрала нутро аппарата с деньгами, порылась там и швырнула на прилавок потемневший пятачок.

- Нате, изверги, подавитесь! – тяжело выдохнув и переходя на театральный всхлип, проорала старуха. – Безналом пользоваться научились бы! – вспомнила она такое подходящее  и совсем не ругательное оскорбление.

Палыч сгреб монетку и, махнув рукой другу, развернулся к выходу. Михалыч, внимательно, как на допросе, разглядывая линялого Нюткиного кролика, неспешно произнес:

- Благодарствуйте, Анетта Леопольдовна. И Вам того же.

И старики вышли из магазина под мягкий грохот в дверь не слишком тяжелого предмета, устремившегося им вдогонку.

- Валенок, - уверенно произнес Михалыч. Друг согласился.

Риммочка все еще скучала на работе и в благодарность напоила стариков чаем. Конфеты были свежими, с дроблеными орешками. Палыч с разрешения девушки умыкнул по парочке внукам. Риммочка аккуратно завернула их в белоснежную салфеточку и, чуть краснея, с небрежным вопросом «Как там Илюха-то?» протянула старику гостинец. Про симпатии девушки к внуку Палыч понимал, про обратное отношение не очень, поэтому с дипломатичностью сухо кинул: «Учится».


Глядя в возмущенно-напряженную спину друга, Михалыч улыбнулся.

- Ой, да оставь ты несчастную метлу! Так подметать никакого асфальта не хватит.

И обхватил Палыча за плечи, приподнял над землей и слегка тряхнул. Метла выпала из рук последнего. Оказавшись без орудия труда, Палыч резко развернулся.

Как все люди маленького роста и хрупкой конституции, фамильярностей он не допускал никогда. Даже тайно. Даже от друзей и близких родственников стерпеть не мог. Поэтому рассердился лишь сильнее и свысока зло глянул на массивного друга. Увидев на лице того широченную улыбку, выругался громко, продолжительно, решительно нецензурно, но необычайно красиво и витиевато. Друг довольно кивнул.

- Ну вот, а то праздник, а он сник. Как это возможно, чтоб испортить себе настроение накануне такой победы? Немыслимо. Для полного восстановления праздничного состояния души и тела предлагаю навестить Танюшку и ее буфет.

- Работает? – без энтузиазма, с недоверием спросил Палыч. Блеска в глазах его по-прежнему не было.

Михалыч радостно продолжил:

- А то, заведующая столовой, говорят, вчера на летучке объявила. Сходим для бодрости в тыл врага, а? Пока Наташки нет, а то прискачет, заданий надает. Как тебе вариант? А там, глядишь, время праздника и посадки деревьев подоспеет. Твои-то подъедут?

Палыч вяло кивнул и безрадостно хмыкнул, вспомнив гадкие триста рублей, с обидой засунутые поглубже в кошелек. Но идея посещения буфета все ж таки ему понравилась. Палыч бережно поднял орудие труда и положил метелку на нежную зеленую травку газона. Вместе с другом они пошли в буфет.

Буфетчица Татьяна Николаевна – безмерно уставшая дама лет пятидесяти, последние тридцать из которых она горячо и с нетерпением ожидала пенсии – была привычно оскорблена самим фактом своего присутствия на работе. Она бы с удовольствием отпросилась накануне праздника или ушла на больничный, как делала это много раз. Но с последнего вышла лишь позавчера, а о первом вредная ее начальница даже разговаривать не стала. «Для Вас будет отдельное спецзадание», - только и произнесла, сунув ей в руки военную пилотку, усыпанную яркими значками. С неприязнью глядя на головной убор, Танечка в ужасе гадала, что за задание такое, а посему была крайне насторожена, сердита и встретила стариков весьма недружелюбно. Палыч в ответ угрюмому ее взгляду взбодрился, широко улыбнулся кислой мине, за долгие годы прочно закрепившейся на лице женщины, и громко проорал:

- Танюшка, привет! Как жизнь? Сережка, домочадцы всякие?

Под «всякими» Палыч из вежливости упомянул любимицу Танюши. Противную сявку неведомой старику породы, с длинными лохмами и яркими бантами над острыми ушками. Безостановочно тявкающую, даже когда валила маленькие, гадкие кучи на клумбах. Валила, пронзительно гавкала и тряслась от страха всем своим худосочным тельцем. «Наверняка еще и в постель пускают», - вспомнил Палыч брезгливое замечание Михалыча.

Буфетчика мнила себя дамой воспитанной, даже интеллигентной, занесенной в эту глушь неким шаловливым порывом нелепого ветерка. Причем ветерка не ее судьбы, а чьей-то чужой. Она даже догадывалась – чьей. О чем часто ругалась с притащившим ее сюда мужем. Вспомнив о своей интеллигентности, прогнозе погоды, который обещал несчастной женщине на ближайшие дни яркое праздничное солнце, о ненавистной даче Сережкиных родителей, она чуть поморщилась – ровно настолько, чтобы грубая деревенщина это почувствовал. А почувствовав, по глупой тупости своей не понял, от чего такого морщится Танечка: от не проглоченного лимону ли, от печали или чего другого. После вяло улыбнулась вступившему следом Михалычу – чтобы и тот понял, что в буфет ходить весьма обидно для буфетчика. В любой будний день, а уж в предпраздничный так и подавно.

Столь неприязненный прием ожидаемо порадовал стариков, настроенных на краткий победный бой. Палыч окинул быстрым взглядом привычно пустующий прилавок, напоминавший о бандитских перестроечных годах и сигаретах по талонам. Цокнул языком и смело ринулся в разговор.

- Что, старушка, - буфетчица в ответ поджала губы и с обидой глянула на него, - на продбазе непрекращающаяся  инвентаризация? Где хоть что?

Танюша выразительно глянула на прилавок, молча намекая на слепоту стариков – там красовались две шоколадки в окружении гигантской кучи детского гематогена, привезенного по просьбе подружек Танюши для внуков – горделиво вздернула подбородок и решительно отвернулась, ответив гробовым молчанием. Обрадованный Палыч, позабыв на время о трехстах рублях, подорвался и заголосил громче прежнего:

- Эй, властительница чашек-сковородок, бутербродов хоть каких нету? А? Лень было нарезать? Яиц наварить в лом? Вкрутую? Всмятку? Омлет поджарить? С горгонзолой? Яйца пашот?

Михалыч с восторгом слушал друга. Сам он из множества яичных блюд доподлинно знал лишь два: вкрутую и «не получились» - это те, что не доварены вкрутую, и которые потребно вновь кинуть в ковшик и доварить. А название рецепта «Влом» так и вовсе слышал впервые. Но вот и восхитительно-обширные познания Палыча иссякли, и он замолчал, переводя дух и следя за буфетчицей. Та позы не меняла и хранила гордое молчание.

- Да она не сама готовит-то, - поняв, что женщине нечем оправдаться, потеребил друга за плечо Михалыч.

- Ишь ты, - возмущенно откликнулся Палыч и от избытка чувств подпрыгнул у витрины.

Буфетчица, наконец, отреагировала на присутствие посторонних и поглядела на него продолжительным, испепеляюще-укоризненным взглядом. Желая достичь самого центра бестолкового сознания нахального дворника. Так она обычно глядела на мужа Сережку. После подобной экзекуции тот выполнял всегда и все, что ей было нужно. Но то муж. Дворник же был мужиком крепким, майором полиции в отставке, всю прошлую жизнь прослужившим в уголовном розыске. Посему с врагами общаться умел, да и в глаза ей попросту не глядел, а, с усердием шевеля губами, пересчитывал батончики гематогена. Поэтому фирменный испепеляющий взгляд Танюши утомлял ее впустую. А мгновение спустя и вовсе стал неуместен. В буфет заскочила шумная стайка молодежи во главе с красавицей секретаршей Сонечкой и ненавидимым Танюшею Ромкой из отдела безопасности.

Танечка молодежь не любила – уж столько шума они производили, а суета какая от них! И горы грязной посуды. Женщина устало прикрыла глаза. Ребята внимательно уставились на пустой прилавок, шумно пытаясь найти на нем еду. Танюше от такого пристального внимания взгрустнулось сильней, она нарочито громко вздохнула.

Пухленький и доброжелательный, вечно сонный молодой папаша Ромка глянул на часы, десять минут назад отбившие начало трудового дня буфета, и во весь голос интимно прошептал на ушко Сонечке:

- Буфет уже заработал или мы рано пришли?

Последнее слово прозвенело в ушах стервенеющей Танюши подобно вражескому набату. Будучи человеком «глубоко верующим», она вспомнила последнюю субботнюю проповедь батюшки. Как раз таки о снисхождении к ближнему и нерадивому. И, чуть закатив по-прежнему прикрытые глаза, обратилась к подходящей молитве, для чего бодро зашевелила губами.

Озорно глядя на Танюшу из-за плеча Ромки, Сонечка прыснула в кулачок. Буфетчица оскорбилась пуще прежнего, вмиг позабыла все молитвы. Распахнула-таки глаза, но отчего-то зло посмотрела не на нее, а на дворников, которые по-прежнему топтались у кассы. Старики неустанно изучали пустой холодильник прилавка, где томились и ждали своей участи пара шоколадок и гематоген.

- Работаете уже? – с профессиональной настойчивостью осторожно попытался обратить на себя внимание женщины Ромка, которому после бессонной ночи требовалось взбодриться чашечкой крепкого кофе. «Да и булочка не помешала бы…» - вздохнул молодой отец.

- Компьютер загружается, не видите? – мгновенно сердито буркнула та, не отвлекаясь, впрочем, от стариков.

- Слышь, Палыч, - прогудел Михалыч, - запамятовал: мы в детском саду работаем или в начальной школе? Для кого весь этот гематоген? Кто его кушать изволит?

- Тридцать два, - невпопад откликнулся Палыч и с облегчением выдохнул.

Михалыч меж тем ожидал ответа от буфетчицы и уставился на нее глупым, будто никогда не трезвеющим взглядом. Меж тем старик не пил, всю свою продолжительную жизнь бегал по околице родной деревни, зимой смолоду и по сию пору купался в снегу и проруби. А взглядом этим еще до Танюши успешно доводил все в той же полиции постсоветских жуликоватых «новых русских».

Танечка страдальчески глянула в потолок, прочла там некую инструкцию, кивнула и из последних сил мягко улыбнулась глупому деду.

- Михалыч, - внезапно ласково произнесла она; мутный левый глаз старика просветлился и нагло сфокусировался на костлявой Танюшиной груди, в то время как правый неистово шарил по помещению, пытаясь дотянуться до хорошенькой, пышногрудой фигурки Сонечки; буфетчица кротко продолжила: - будем считать, что ты этого не говорил, а я не слышала. Потому как сказал ты очередную глупость.

Сонечка, едва удержавшись на ногах (для чего она обеими руками ухватилась за окаменевшего от изумления Ромку), захрюкала другу в плечо. Палыч заржал в голос. Михалыч в растерянности сморгнул свой коронный взгляд и пристально уставился в лицо буфетчице. Со злостью коротко глянув в ответ, Танечка взревела: «Заказываем!» - и тоскливо уткнулась в монитор.

Заказав чаю и окончательно взбесив Танюшу галантным предложением распить его вместе с ними и гематогеном (шоколадки старики оставили молодежи, выудив из карманов  еще и горстку желейных конфет в шоколаде, чем очень порадовали Ромку), довольные дворники присели к столу. После буфета успокоенный Палыч едва успел подмести аллейку перед зданием руководства, как из бюро пропусков его окликнула длинноволосая Ксюша. Подпрыгивая на своих и без того огромных каблуках, она громко зазывала старика и размахивала пропусками для его внуков – Дашенька и Илюшка уже кричали из-за ограды забора. Он подмел бы и больше – Палыч был подвижным стариком и работу свою любил – но помешала начальница Наташка. Как и предрекал Михалыч, она прирулила, да не просто так, а с проверкой. Перенести такую ее наглость, да еще после бесстыдной доплаты в триста рублей Палыч не мог и демонстративно присел на бордюр, устало вздыхая и отплевываясь от пыли. Бывшая уборщица Наташка и в бытность мытья полов видом своим походила скорее на главного секретаря самого важного директора, теперь же… В модных джинсах и розовой водолазке, аппетитно обнявшей ее фигуру, Наташка деловито ходила вперед-назад, мягко покачивая бедрами. Нарезая дворнику ценные указания, она брезгливо тыкала в неостриженные кусты пальчиком с точеным ноготком в дорогом, темно-синем маникюре. Палыч сопел и кряхтел, устав сидеть без движения и косить под больного старика.

- Понял? – уткнув руки в округлые бедра, строго уставилась на него Наташка.

Тот поморщился и отозвался:

- Ты назад чуть-чуть откатись. К началу. О чем речь? – и невинно глянул на новоиспеченную начальницу.

Наташка зло сплюнула, чертыхнулась, с силой махнула рукой куда-то далеко и сама ускакала в том направлении, ни на секунду не забывая мягко покачивать бедрами в такт шагам.

Вместе с Ксюшей Палыч пошел навстречу прибывшим внукам. А уж с ними и другом Михалычем они не спеша направились к месту будущей аллеи.

Идея посадки серебристых карликовых ив принадлежала директору – он, как и повсеместно по стране, решил разбить парк в память о родственниках работников центра, погибших на фронтах Великой Отечественной войны. Палыч, хоть стоимость одного деревца и была для него накладной, сразу горячо откликнулся. Одним из первых старик пришел к заму, выкупил парочку саженцев и проследил, чтобы тот правильно записал его фамилию в список участников. Зам писать не хотел. Зная неугомонный нрав крикливого Палыча, он беспокоился, как бы неуемный старик чего не отчубучил на торжественном мероприятии. Но на прием Палыч пришел не один, а с другом Михалычем, которого выпереть из кабинета не представлялось возможным в силу значительной массы тела и небывалого упорства характера. Зам неохотно, тяжело вздыхая о дороговизне саженцев, медленно вывел фамилии стариков в толстой тетрадке. Довольные деды ушли, но осторожный Михалыч впоследствии еще пару раз навещал зама и помогал тому проверять список. Зам обижался, но под суровым взором старого розыскника мусолил список толстым пальцем и тыкал в их фамилии.

Место для ивовой аллейки выбрали чудесное – около громадного пруда с лебедями и уточками, которых старики частенько кормили во время обеденного перерыва. Вдоль пруда шла широкая булыжная дорожка, по сторонам которой и предполагалось высадить деревья. Когда-то, во время закладки пруда, Палыч до того влюбился в дорожку из ровного, темного булыжника, что соорудил подобную у себя дома. Ввиду незначительности места получилась недлинная узкая тропинка от калитки к крыльцу дома. Жена-покойница ворчала: «К чему это?» А у Палыча душа пела всякий раз, едва он распахивал калитку родного гнезда и ступал на теплый, округлый булыжник, чернеющий под дождем и покрывавшийся серебром на солнце.

Настроение у старика поднялось – попав в приятные места, да вместе с внуками он окончательно позабыл все неприятности и любовался двумя изящными кустиками, отливавшими серебром. На каждом саженце к веточке внучка привязала крохотную табличку с именем, годами службы и наградами героев – двух ветеранов Палыча, отцов его и недавно умершей супруги.

- Ты глянь, сказали ж, что жребий тянуть будем, - отвлек его от приятно-печальных воспоминаний о жене и былом Михалыч, тыча пальцем куда-то влево.

Палыч слеповато прищурился на заинтересовавший друга предмет и ахнул – на левой стороне дорожки, возле свежевыкопанных лунок уже стояли бирки с фамилиями. Справа ни бирок, ни лунок не было – только колышки для разметки посадок.

- Уже нахапали ворюги, - сердито ругнулся Михалыч: фамилии на бирках слева были сплошь руководства.

- Странно, - вмиг вспомнив про злосчастную трехсотку, оторопело похлопал глазами Палыч и покрутил головой, ища  Ираиду Иосифовну, руководителя этой древесной операции.

Почти сразу дама возникла в поле его зрения – переваливаясь с боку на бок подобно сытой гусыне, она хлопотливо переходила от одной начальственной лунки к другой, щедро засыпая в каждую белесые гранулы. На полноватых ручках ее были натянуты ярко-оранжевые резиновые перчатки. Палыч глянул на свои худые, изборожденные венами загорелые руки и с силой вдохнул воздух.

- Эй, слышь, - от возмущения память подвела его.

Палыч щелкнул пальцами, Михалыч с готовностью шепнул имя-отчество дамы.

- Йосифовна, ты слышь, чего безобразишь?

Женщина тяжело распрямилась, погладила широкую поясницу и удивленно посмотрела на старика. Тот продолжил:

- Чего мусоришь?

- Деревня, - пренебрежительно отозвалась она, - это удобрение.

- Ах, удобрение! – закипая, проорал Палыч. - И места им без жребия, и удобрения. А нам?

- Ну чего ты кипятишься? – подоспел зам и приобнял его за плечи. Юркий Палыч дернулся и, подобно маленькому цыпленку в лапах хищной кошки беспомощно замер в крепких руках начальника. - Будет вам жребий, по правой стороне. Чего опять не нравится-то?

Зам отпустил старика.

- А удобрения? – Палыч оправил куртку после грубых объятий зама.

Тот устало вздохнул и промолвил:

- Это к Ираиде Иосифовне, она старшая, - галантно улыбаясь, повернулся зам к Ираиде.

Та жеманно улыбнулась в ответ и прощебетала:

- Да что там удобрение, всем не хватит. Ваши и так обойдутся, вырастут.

И она махнула рукой на назойливого старика.

- Что, что, что? – гневно вскричал Палыч, воинственно выпячивая грудь и вскидывая руку по направлению табличек родственников. - И так обойдутся? Да я тебе, да мои! Они герои! И вообще – пред памятью потомков все герои равны!

Ираида укоризненно всплеснула руками и посмотрела на зама. Тот, устав от шума и увидев вдалеке директора, сжал Палычу плечо и прошипел:

- Рот закрой, вышвырну вон. Пожалей внуков.

И спокойно ушел. Не оглядываясь. Палыч, захлебнувшись обидой, повернулся к своим. Дашенька прижалась к расстроенному деду и сочувственно проговорила:

- Дед, не печалься. Смотри, какое здесь место хорошее: и пруд, и уточки. Не нервничай. А удобрение потом купим, Стасик подсыплет, слышишь? – внучка ласково качнула старика.

- Ты не понимаешь…

- Понимаем, - подключился внук, - плюнь. Не стоит это того.

Палыч аж подпрыгнул от гнева:

- Не стоит? Да наши. Мой вон, до Германии в пехоте. А это знаешь? Смертники! А бабкин - летчик. Дальний Восток и Север. Всю войну! Умер в пятьдесят. А их где? Что-то не слыхать. И им лучшие места? Им удобрение? А как же все одинаковы пред памятью потомков?

- Дед,…

Палыч сердито махнул рукой, не глядя, сунулся в коробку для жребия, подставленную ему молоденькой девчушкой из хозяйственного отдела. Вытянул номерок, не взглянув, пихнул его девочке – та отметила три лунки для него и Михалыча и, кивнув Даше, пошла к прочим.

Палыч нахохлился подобно маленькому воробышку после дождя и отвернулся в сторону начальственных лунок. Даша с братом занялись подготовкой своих ям для саженцев. К ним подоспел жених девушки, статный блондин Стас, работавший в охране центра. Молодежь по-хозяйски крутилась, копая и расширяя ямки  под размер кадок юных ивочек. Михалыч практически сразу захватил в плен Стаса, без разговоров вручил ему свою лопату, и тот обреченно копал ямку старика, с каждым движением неумолимо приближаясь к лункам Палыча. И лишь тотальный контроль Михалыча не дал молодому человеку вместе с лопатой свалиться в гости к внукам Палыча. Взволнованная тирадой деда Даша не замечала озорства любимого и краем глаза следила за стариком. А тот стоял, наблюдал за левым флангом: Ираида с замом уже ушли, а хозяева деревьев все не приходили. Вдруг он резко, будто решившись, развернулся к внукам и Михалычу.

- Михалыч, хорош ерундой заниматься, лунку он не сделает, что ли. Прикрой меня, - а на нетерпеливый вскрик внучки строго произнес: - Молчать.

И чуть пригнувшись, зигзагом побежал на левую сторону. Даша охнула и покачала головой. Все разговоры вокруг стихли.

Михалыч хлопнул Стаса по плечу, да так, что тот едва не упал в почти готовую яму, тихо произнес: «Так держать», - и невозмутимо пошел навстречу руководству и их многочисленным родственникам. Прикрытый могучим торсом бесстрашного друга Палыч резво рванул к пакетикам с удобрением. Внучка исподволь с волнением наблюдала за стариками и особенно за путаными передвижениями деда. Илья осторожно огляделся по сторонам – все прочие владельцы лунок по правой стороне также исподволь, не издавая ни звука, наблюдали за стариками.

Пакетиков было три штуки. Палыч ухватил один и, разрывая на ходу, за спиной друга рванул на свою сторону и начал забрасывать пригоршни в лунки коллег. Те, озорно хихикая, благодарно похлопывали его по плечу и тут же вкапывали белеющие гранулы в землю. Одного пакета на всех не хватило. Глянув в спину друга, Палыч помчался за вторым, и уже на левой стороне прикинул, что и его всем не хватит, потому цепко ухватил и третий, уже разрезанный Ираидой пакет. По дороге обратно из него предательски посыпались жемчужинки удобрения, которые тут же на дорожке размела и растоптала меж булыжников Ксюша из бюро пропусков. Вкопав удобрение во все лунки, в ожидании собственно торжественного мероприятия коллеги разбрелись отдохнуть: кто закурил, кто пошел кормить уток, а кто и вовсе направился на лебединый островок, где под охраной злющего самца восхитительная белоснежная самка сидела в гнезде. Палыч знал, что в нем семь яиц, и по такому важному случаю и без того всегда суровый самец страшно возбужден и свирепо набрасывается на всех как коршун. Первым под прицел жесткого кожистого клюва и красных лап, готовых затоптать хоть слона, попал Стас. Посмотрев на его борьбу с лебедем, прочие потеряли к острову всякий интерес и направились к стайке душистых сиреней, набухших бесподобно пахнущими цветами. Отдышавшись после вылазки за удобрениями, Палыч поискал глазами друга. Тот из последних сил фотографировался.

Собственно, фотографироваться надумали руководители с родственниками. Ираида Иосифовна, подобострастно улыбаясь, крутилась рядом. Для фото-отчета торжественного мероприятия директор как обычно пригласил Розу – картографа центра и по совместительству фотографа-любителя. Маленькая, худощавая девчушка с ярко-рыжей копной густых волнистых волос круглый год ходила с огромным фотоаппаратом на шее и жирными конопушками на лице. Все знали, что последние Розу сильно изводят, и она всячески старается вывести их. Но любые ее попытки расстаться с рыженькими пятнышками приводили лишь к большему расцвету бледного, хорошенького личика девушки. Директор часто приглашал ее фотографировать всяческие мероприятия, и это приводило Розу в неописуемый восторг.

- Ты не понимаешь, - тыкала фотоаппаратом она матери, не одобрявшей значительных трат на фотоувлечение, - это же мой шанс!

Та лишь недовольно пожимала плечами.

Вот и сейчас девушка, исполненная тихим восторгом и гордостью, в очередной раз навела оптику на счастливые лица директорского семейства, скомандовала занять позиции и, прицелившись, нажала кнопку, открывавшую ей дверь в светлое будущее известного фотохудожника. Отпуская тоненький пальчик, Роза оторопела, увидев сбоку от старенькой матери директора грандиозный тыл Михалыча. Девушка яростно вздохнула, но взяла себя в руки, отвела фотоаппарат в сторону и оглядела руководящее семейство – старика рядом не было. Да и никого не было, лишь у березки неподалеку топтались Ираида со скучающими замами. Роза мотнула головой, энергично моргнула и решила – то была игра света и тени. Но все же подумала, что не стоит полагаться на фотошоп, а на всякий случай надлежит сделать дубль фотографии на фоне пруда. Вон и утки, будто чувствуя незавершенность торжественного момента, продолжают позировать позади людей. Девушка с уверенностью в чуть дрогнувшем голосе произнесла:

- Дубль, пожалуйста.

Директор понимающе кивнул и мягко пригласил свою разбредшуюся было стайку снова на позицию. Все шло чудесно, как вдруг вновь, отпуская чуть онемевший от ответственности пальчик от кнопки аппарата, Роза увидела голову верзилы Михалыча позади директорской матери. Почти копируя беззубый старушкин оскал, он широко улыбался и приветственно махал ей рукой над директорской шевелюрой. Роза покраснела, цветом бледного личика достигнув почти что цвета свёклы, быстро отвела аппарат и, взревев подобно медведю, рванувшему за врагом, строго глянула на старушку. Бабуля смешалась и кинула настороженный взгляд на сына.

- Все в порядке? – тихо спросил тот Розу, успокаивающе прикоснувшись к плечу матери.

Девушка в отчаянии покрутила головой: гадкого старика нигде не было. Она, кивнув, несчастно улыбнулась. Внезапно нарисовалась бросившая замов Ираида и осторожно предложила:

- Может, возле канала? Там нынче тюльпаны так живописно цветут.

- Обожаю тюльпаны! – вдохнув полной грудью, внезапно оглушительным басом гаркнула старушка, напугав мужа, невестку, внуков и собственно сына, а по совместительству директора закрытого объекта, живописно расположившегося в лесу.

Директор покровительственно улыбнулся Ираиде и повел родителей с супругой прочь от будущей аллеи к водосточному каналу с тюльпанами. За ними потянулись замы с чуть уставшими женами, сопливыми внуками и довольной Ираидой. Роза чуть задержалась, поглядывая по сторонам и изучая кусты. Из-за большого куста орешника вслед директорской процессии смотрел полностью скрытый, улыбающийся Михалыч. Ничего подозрительного не заметив, Роза пошла к тюльпанам. Едва все отошли, старик вышел из засады, нагнал горе-фотографа, встал перед застывшей в изумлении девушкой во весь свой гигантский рост и, озорно подмигнув, навел на себя объектив и щелкнул кнопкой.

- Ах, ты ж! – в возмущении вновь побагровела девушка. - Все фотографии мне изгадил! Что я директору скажу?

Михалыч глуповато улыбнулся и развел руки. Роза ему нравилась всегда. Точнее, ее бабка, рыжеволосая красавица Настасья. Когда-то давно Михалыч сватался к ней, но родителям девушки чем-то не угодил. Видя Розу, так никогда и не женившийся старик вздыхал и думал, какой была бы сейчас девушка, если б дедом был он.

- Наверное, - окинул взглядом крохотную фигурку сердитой девчушки, - высокой.
Она удивленно приподняла брови.

- Михалыч! – окликнул его тихий голос друга. - Ты что, фотоаппарата не выдел?
Палыч уже дошел от аллейки и спокойно, вразвалочку приближался к другу. Тот хитро прищурился и заговорщицки уточнил:

- Порядок?

- А то! – гордо выпятил грудь напарник и развернулся к Розе, все еще стоявшей рядом: - Подслушивать нехорошо, малышня.

Девушка от неожиданности икнула. Старик подобно другу навел на себя объектив и, притянув в кадр Михалыча, нажал кнопку аппарата.

- Да ну вас! – возмущенная девушка подхватила фотоаппарат и побежала догонять директора.

- Розанчик, так мы ждем фотографию! – прокричал ей вслед Палыч, и оба друга, скрывшись за густыми кустами орешника, неспешно пошли назад к аллее.

Полчаса томительной фотосессии не прошли впустую. Растревоженный встречей с Розой Михалыч предался печальным воспоминаниям о былом. Чуть отстав от друга, он в одиночестве ушел в дебри заросшего яблоневого сада. Гуляя средь пышно цветущих деревьев, он наткнулся на скрытую от глаз посторонних несчастную дамочку в пилотке с яркими значками. Она стояла с поникшей головой и гигантским половником наперевес, который держала так, словно готова была отбросить подальше от себя – настолько он был ей отвратителен – но не могла, будто опасалась чего-то. Пилотка на склоненной голове дамочки была ей сильно велика. Да с тяжелыми значками. Она висела на ушах женщины, закрывая самые глаза ее. «Полевая кухня?» - догадался Михалыч. Глушь заросшего сада никак не сочеталась с полевой кухней. Старик пригляделся. Узнав в несчастной незнакомке, охранявшей солдатскую кашу, буфетчицу Танюшу, Михалыч широко улыбнулся:

- Татьяна Николаевна, Вы ли это? Вот не чаял, не гадал. А что ж Вы так далеко? За деревьями и не видать. Что за каша? С чем?

Танюша, обиженная на весь свет, а более всех на вредную начальницу и мужа своего Сережку, зло глянула на старика из-под пилотки и, как это может только глубоко верующая добропорядочная мать семейства, кротко со злостью прошипела:

- Куда тебе? Только ж ел! – от возмущения женщина даже покраснела.

- Нормально, - звонко, с растяжкой прогорланил потерявший было друга Палыч. Он уже спешил к ним. Танечка закатила глаза, старик продолжил: - То есть тот черствый детский батончик неведомой мешанины жутко депрессивного цвета ты считаешь едой? Ох, Танюшка, сочувствую я твоему Сережке. То-то гляжу, он маленький, как шкет.

- На себя посмотри, - зло вернула ему женщина.

Старик не стал обращать внимания на грубость буфетчицы, а в отместку попросту громко закричал на весь парк, приглашая коллег и их гостей к столу.

Подуставшие коллеги от скуки радостно поспешили к полевой кухне несчастной буфетчицы, безуспешно пытавшейся укрыться за деревьями.

Едва все отстучали ложками, расправившись с походной перловкой, директор пригласил подчиненных на посадку деревьев. Повеселевшие сотрудники поспешили к пруду. На прощание Танечка из последних сил вытянулась, нацепила добрую улыбку на чуть измятое усталостью лицо и, проводив всех прочь, в изнеможении упала на кривой стульчик, предусмотрительно притуленный к походной кухоньке. В руках она по-прежнему крепко сжимала огромный половник.

Директор взял речь. Говорил долго и красиво о том, что все герои достойны и прекрасны. Следом говорили замы. Не так долго и не столь красиво. Но о том же и отдельно об уме и таланте директора, додумавшегося до столь замечательного праздника. Ираида Иосифовна с кривой улыбкой на озабоченном лице ходила вокруг лунок и безуспешно искала удобрение. Длинноногая красавица Ксюша из бюро пропусков неустанно следовала за ней, скорее мешая, чем помогая, и громким шепотом удивлялась, поминутно откидывая волосы за спину, куда все могло подеваться – не иголка же. Роза без устали звонко щелкала фотоаппаратом. Все еще сердясь на стариков, при приближении к ним она делала строгое лицо и отворачивала камеру прочь. Но Михалыч всякий раз радостно подбегал со стороны объектива и, подбадривающе улыбаясь девушке, пристраивался ко всякой толпе. Потом, долгими праздничными вечерами девушка сидела у компьютера и, разглядывая счастливого старика, сомневалась – вымарать или не стоит. В завершении тяжелых раздумий решила оставить везде кроме директорских фото. Также, придирчиво изучив уровень краски в принтере, со вздохом распечатала их с Палычем фотки и разложила в конвертики с нарисованной георгиевской ленточкой.

После последнего выступления слово взяла Ираида и с многочисленными поклонами вывела вперед невесть откуда взявшуюся толпу старшеклассников местной школы с горшками цветущих гортензий. Палыч ахнул от восторга и подумал, что не такая уж она и противная тетка. А удобрение – так что ж, его и впрямь всем не хватило. И тут же приглядел себе пышную, волшебно красную. Мальчишки в белоснежных рубашках и с застывшими улыбками прошли вдоль саженцев сотрудников центра и, минуя их, направились к директору и замам. Лишь тут Палыч, да и все остальные поняли, что гортензии безвозвратно проплыли мимо. Улыбка сползла с лица старика. Вытаращив глаза, он все смотрел, как бравые ребята сажают начальственные ивы и расставляют горшки возле них. Смотрел и не верил, но вот уже старушка-мать ласково потрогала ту самую, восхитительно красную. А вспотевшие мальчишки обвязывают место вокруг них дурацкими золотистыми ленточками. Позади старика зло зашипел лебедь, оставивший свой пост ради непривычной забавы. Палыч оглянулся и проворчал:

- Да вижу, мне тоже вон та красная приглянулась. Только кто ж нам ее теперь отдаст, бабка граблями своими мусолит, того гляди поломает. Эх, захватчики, ни стыда, ни совести. Все бы хапать. А меж тем пред богом все равны!

Лебедь несогласно мотнул головой, буркнул что-то напоследок и пошел прочь к воде. Палыч проворчал вслед красивой птице:

- Должны быть. А то как жить-то?

Внук обнял деда за плечи и мягко улыбнулся бледному и отчего-то загрустившему Михалычу. После окончания церемонии и посадки ив они еще долго стояли не в силах оправиться – столько ударов разочарования за два дня давно не приходилось на плечи старых друзей. Все уже разошлись, Стас давно махал рукой, что надо, дескать, уходить, когда Палыч, смахнув слезинку, в последний раз нежно прикоснулся к серебристым веточкам своих саженцев и, старательно не глядя налево, быстро пошагал к проходной. Остальные побрели следом. Огромная утиная семья вышла их провожать, крякая и усердно гадя на теплые и такие домашние камни дорожки.

За проходной Палыч тяжело вздохнул, глянул на друга, повернулся к Стасу и деловито спросил:

- Ты когда работаешь?

Тот пожал плечами.

- Я ж в отпуске, теперь только через две недели.

Старик широко улыбнулся, с силой хлопнул парня по плечу и, энергично зашагав прочь, громко произнес:

- Так это ж здорово! Пошли, Михалыч, дело есть.

- Какое? Дед, ты что задумал? – строго вскричала ему вслед взволнованная Даша.

- Чего, чего. Ничего, - ворчливо отозвался старик, даже не развернувшись, - праздник же завтра! Поехали домой.

И старики направились к машине.

Даша встревожено глянула на брата с женихом, те пожали плечами и все вместе пошли следом.

***

День десятого мая выдался душным. Напряжение витало повсюду, о чем Нютка узнала рано утром, когда любовно ткнула красный в прожилках нос в морду Бегемоту – усы кота с силой стрельнули электрическим разрядом. «Тьфу ты, холера, - дернулась старуха, посмотрев вслед удравшему коту, - гроза, что ли идет?» И, накинув разношенный халат в блеклых бесформенных розах, пошла проверить самогонное хозяйство. Затем вяло умылась, выпила для бодрости кофейку и обреченно поплелась собираться на работу. Бегемот с удовольствием сытно позавтракал, дождался хозяйку и вместе с ней вышел на улицу. Тяжело глотнув спертый воздух, в абсолютной тишине оба разошлись в противоположных направлениях. Каждый по своим делам.

Палыч до самого вечера сидел дома, что-то грозно напевал, был странно рассеян, на вопросы отвечал невпопад и блестел больными глазами. На предложения внучки измерить давление, выпить лекарство, а тем паче прилечь отвечал грозным сопением и суровыми взглядами. Временами старик распахивал окно на кухне, щупал руками плотный воздух и чему-то безосновательно радовался. Даша, с тревогой следя за дедом, позванивала жениху и в волнении громко шептала ему обо всем, что происходит в доме. К вечеру в поведении деда ничего не изменилось. Выслушав последний отчет Даши, Стас решительно произнес: «Дуй ко мне!» - и отключился. Дашенька было возмутилась. И деда оставлять одного не хотела – Илья исчез еще до обеда – и… Нет, была она девушкой современной, и желание любимого увидеть ее в темноте милого майского вечера, пусть и душного, и предгрозового, не могло смутить нашу юную героиню. Напротив, даже порадовало. Но сама форма приглашения на романтическое свидание девушку возмутила. Она вышла в коридор, посмотрела в зеркало, изобразила на лице серьезную гримасу, вернулась к себе в комнату, быстро оделась и пошла на улицу. Зашла во двор Стаса, вложив в походку свою всю суровость предстоящего с ним разговора, и, понимая, что он ее ждет, без звонка толкнула дверь. При входе на мягком лежаке сидела любимица Стаса шоколадного цвета дворняжка Фрося и из коридора внимательно смотрела в комнату хозяина, тщательно ловя каждое его движение. Даша почесала собаку за ухом и прошла дальше.

В комнате царил беспорядок. Посреди на полу стоял небольшой рюкзачок, рядом с ним валялись бинокль, балаклава с перчатками, нож и еще какие-то странные вещи, напомнившие девушке фильмы про гангстеров и спецназ. Она подошла, подняла с пола неведомую штуковину, похожую на гигантский шприц или толстый насос для велосипеда. Стас, вошедший следом за ней со стороны кухни, подскочил и бережно, но быстро выхватил штуковину у нее из рук, приговаривая: «Осторожно, заряжено». Затем перекидал вещи с пола в рюкзачок, аккуратно убрал шприц в чехол, положил сверху и тщательно застегнул все замки. Встав, внимательно оглядел девушку и в сомнении произнес: «Что-то еще. Что-то же еще?»

В ответ на вопрос ничего не понимающая Даша пожала плечами. Парень вдруг со свистом втянул в себя воздух, будто вспомнил что-то важное и, ласково притянув ее к себе, поцеловал. Девушка сразу подобрела.

- И что это за требования: «Дуй», «ко мне»? – игриво, чуть обиженно надула и без того аппетитно пухлые губки Даша и, немного отступив, кокетливо крутанулась вокруг себя, чтобы Стас лучше разглядел новое платье. Затем, присев на краешек кровати любимого, вспомнила отрепетированный дома взгляд и строго уставилась на него.

Задумчиво разглядывая ее наряд, он заговорил:

- Идем на операцию. Ты, кстати, неправильно одета.

Под удивленным взглядом Даши молодой человек полез в шкаф. Вытащил джинсы и свитер. Потрогал шерсть рукой и, поглядев на любимую, как бы себе сказал: «Колоться будет», - и достал еще тонкую футболку.

- Переодевайся, я пока термос налью. Бутерброды уже нарезал.

- Чего? – лицо девушки вытянулось сильнее.

- Вдруг долго сидеть придется. После, по дороге все объясню. Давай, не тяни, переодевайся.

И еще раз с удовольствием чмокнув любимую, парень вновь вынырнул из комнаты.
Даша, подумав о своих романтических мыслях, чуть покраснела, провела рукой по симпатичному платью, вспомнила про дорогое нарядное бельишко под ним и, с улыбкой тряхнув головой, принялась быстро стягивать одежду.

Спустя минут пять Стас с термосом подмышкой и бутербродами в руках проворно влетел обратно в комнату. Пристегнув мешок с продуктами к рюкзаку, парень глянул на любимую, с удовольствием поискал глазами ее стройную фигурку в глубине своей одежды и с легким стоном крепко прижал к себе. Чуть смутившись, Даша мягко охнула. Он тут же отодвинулся и стремглав побежал из комнаты, увлекая ее за собой. В коридоре натянул любимой толстенные носки и осторожно сунул ее ноги в огромные сапоги. Напоследок выдал пахучую косточку обеспокоенной Фросе и велел ждать. Собака, приготовившая уже поводок для прогулки, выронила из пасти кость, плюхнулась обратно на место и в растерянности уставилась на хозяина. На улице молодые люди быстро сели в машину и сорвались со двора.

Из-за угла показалась Нютка. Шаркая гигантскими калошами по асфальту, она в это самое время плелась из своей палатки. Не стесняясь безлюдной вечерней улицы, старуха смачно зевала, демонстрируя кустам и деревьям свои вставные челюсти. От усталости и неважного зрения она не разглядела преграды и наскочила на распахнутую калитку двора Стаса. Чертыхнувшись, старуха недобро сощурилась, разглядела убегающую машину и вперила взгляд вглубь нее. Сканируя наползающую темноту, Нютка пыталась разглядеть, кто там за стеклом. Машина с остервенением закашляла, окатив вонью выхлопных газов окрестности. Жирный Бегемот как раз в это самое время безмятежно шагал хозяйке навстречу из детского садика, где бесстыдно трудился бездомным нахлебником. Попав в эпицентр газового облака, он чихнул, отскочил в сторону и с обидой в голосе мяукнул. Старуха отвлеклась, чертыхнулась вновь и, не солоно хлебавши неохотно побрела домой. Бегемот сердито фыркнул и вяло двинул за ней.

Ребята оставили машину где-то у черта на рогах и пешком пошли в чащу глухого леса. Сапоги «гуляли» на Дашиных ногах достаточно вольготно, отчего девушке было несколько затруднительно продвигаться. Она цепко держалась за руку Стаса и в тишине спешила за ним. Пока ехали, Стас уже рассказал ей, что деды собираются сегодня, ближе к ночи навести порядок в аллее. Прямо так парень и сказал: «Навести порядок». На вопрос любимой, почему он так решил, Стас неохотно ответил:

- Спросил.

Девушка в удивлении замерла. Парень горячо продолжил:

- Да, спросил, - он чуть отвлекся, повернул руль и заговорил вновь, развернувшись к Даше. - Да, так в лоб и спросил. А твой дед так прямо и ответил. И хочу, чтобы та знала: я против. И деду твоему сказал, что я против.

Даша погладила любимого по плечу и кивнула.

 - Не волнуйся, я тоже против, еще накличут на себя неприятностей. Мы едем их остановить? Как?

- Ты с ума сошла! – почти прокричал он, вновь резко крутанул руль, отчего машину чуть не занесло на повороте, Дашу вжало в дверь.

Выровнявшись, девушка испуганно посмотрела на маячивший вдали у горизонта тусклый свет фонарного столба. И снова сильно качнулась, на сей раз вперед – машина как вкопанная остановилась на обочине дороги возле мрачного леса. Стас с силой дернул ручник и вырвал ключ зажигания.

- Я еду им помочь, – и на недоумение в глазах любимой он в отчаянии прокричал. - Да, да, да! Я против подобных поступков, только ты же понимаешь, что их не остановить! Деда твоего не остановить! Но я не могу допустить, чтобы их поймали и опозорили. Они не заслужили такого. Да и, - парень чуть замялся, - дед ведь в чем-то прав, не по-человечески что-то в этой аллее. Одним словом, я с ними, а там как бог решит.

Даша, ликующе всхлипнув, подпрыгнула на кресле, потянулась к Стасу, крепко обхватила парня обеими руками и звонко чмокнула.

- Я с тобой, - с жаром прошептала она ему в самое ухо.

И на его запрещающий жест заключила:

- Я тоже не могу допустить, чтобы тебя… поймали. Одного. Мы вместе. Что делаем?

С улыбкой изучая ее счастливую мордашку, Стас прошептал в ответ:

- Незаконное проникновение на объект? Да еще с таким симпатичным посторонним лицом?

Даша озорно улыбнулась любимому и, хихикнув, в смущении ухватила широкий ворот свитера. Закрыв им лицо до глаз, девушка хулигански с восторгом прошептала:

- И у меня золотая медаль в школе, если вдруг ты позабыл.

Стас в знак понимания на миг прикрыл глаза и притянул любимую к себе.

Как он сказал, пройти им надо всего метров пятьдесят. Но по заросшему участку леса. Старики наверняка пойдут со стороны тропы грибников – там придется значительно петлять, да и дальше это, поэтому они потратят гораздо больше времени. А цель у них одна: на объекте есть участок границы, не перекрытый забором. Как объяснил парень, так такие заросли, что пока и не думали закрывать, настолько плотно подступает дремучий лес. К тому же чуть в сторону расположилось большое болото. На нем по осени даже клюкву не собирают, такое топкое место. Даша испуганно ойкнула, парень успокоил:

- Не волнуйся, туда они не полезут, места знают отлично. А вот через заросли пролезть попытаются – больше-то негде. Там и мы до них пройдем и выведем из строя камеры. Их на этом участке немного: место глухое, руководство считало, что не стоит тратиться.

С трудом перемахнув через толстенное дерево, упавшее то ли от старости, то ли от ветра, Стас протянул руки к Даше, подхватил ее и перенес на свою сторону. Прижав к себе, он с удовольствием поцеловал девушку, и влюбленная пара двинулась дальше.

Даша глянула вперед, и в душе у нее нечто тоненько застонало от страха. Несмотря на совсем еще легкие сумерки, окутавшие своим одеялом все кругом, впереди уже не было видно ничего, до такой степени густо росли деревья. Да и сами деревья своим видом, кривыми, замшелыми стволами наводили жуткую тоску и напоминали глухие леса из страшных сказок, где обитали мрачные лешие, баба яга и прочая волшебная нечисть. Даша в ужасе сглотнула и крепче вцепилась в руку любимого. А тот, подлезая под здоровенный, засохший дуб, тихо проговорил:

- Мы мальчишками часто сюда лазили. И до самого объекта добирались. Так что не дрейфь.

Девушка едва не соскользнула с прогнившего пня, внезапно выступившего из влажной почвы, и с недоверием откликнулась:

- Так это когда было? Сейчас-то вдруг не пролезем.

Стас довольно хмыкнул.

- Не боись, все нормально. Неделю назад только мальчишек соседских выводил из зарослей: они залезть залезли, а выйти обратно никак. Хорошо у Тёмки Мартыновского телефон не отключился. Его отец прибегал, вместе выводили. Ой, осторожно, - парень обернулся на любимую и вовремя: девушка, внимательно слушая, не заметила корягу и, споткнувшись, упала прямо в его протянутые руки.

Чуть постояв, прижавшись к любимой, он посмотрел на часы и тихо произнес:

- Почти вышли. Как раз вовремя. Сейчас проедет дежурная машина с обходом, - он махнул рукой в сторону легкого свечения слева, усиливающегося с каждым мгновением. - Ждем.

Следя за приближающимся светом, они присели на черный ствол упавшего дерева, скрывшись за изломанными ветвями. Буквально сразу из-за деревьев показалась легковушка с прожектором на крыше. Она неспешно ехала по дороге, идущей вдоль зарослей. Прожектор медленно поворачивался, мягко прощупывая световым лучом все на своем пути. Едва машина поравнялась с ними, прожектор выхватил, как показалось Даше, их из-за лезших друг на друга ветвей. Испуганно вздохнув, девушка потянула любимого вниз под дерево. Ничего не заметив, автомобиль тихо проехал дальше и скрылся в сумерках надвигающейся ночи. Прошло минут пять.
 
Все вокруг почернело.

- Уехали. У нас час в распоряжении, - высунувшись и покрутив головой по сторонам, тихо произнес Стас. - Может, подождешь здесь? На краю леса? Тут не страшно и не опасно: камеры не достанут, никто не дойдет. А?

Он поглядел в лицо любимой, та решительно помотала головой. Тепло улыбнувшись, Стас в последний раз поцеловал Дашу и без раздумий шагнул в просвет меж заросших кустов. Прикрыв голову от древесного мусора, девушка шагнула следом, резким движением сдвинула назад наползавший на глаза капюшон дождевика и, оглядевшись, радостно охнула: они были на объекте. Прямо перед ними раскинулся густой, но ухоженный орешник, за которым виднелась крыша неиспользуемого ныне, полуразрушенного здания старой котельной. Только пара отдышалась, и Стас разъяснил, как и куда надо передвигаться, из-за непроницаемого орешника выступил грациозный лебедь. Стас, вспомнив праздничное нападение, тяжело сглотнул и проворчал:

- Иди домой, а не то пока болтаешься тут по закоулкам, твоя родит.

Даша фыркнула от смеха, парень в смущении продолжил:

- Ну, птенцы вылупятся. Пропустишь торжественный момент.

Похоже, лебедь тоже помнил праздничный бой со Стасом. Во всяком случае, он не отреагировал на совет парня, распахнул крылья и, размашисто ступая, грозно двинулся прямо на них.

- Твою мать, чего тебе дома не сидится, - простонал Стас, - у меня только колбаса с ветчиной, ты не будешь. Уйди по-хорошему.

Лебедь все наступал. Тут из кустов, откуда только что вышел белоснежный злой красавец, кубарем вывалился селезень и плюхнулся на дорогу. Стас слышал от ребят из другой смены, где работал бывший орнитолог Пашка Синицын, что птицы отчего-то не ладили и частенько дрались у пруда. Вот и сейчас селезень, едва поднявшись, встряхнулся и принялся клевать лебедя за красные лапы, нарываясь на драку. Молодые люди впервые видели такое, поэтому чуть отвлеклись от своих дел и с интересом уставились на птиц. Но вскоре, осознав, что он теряет драгоценное время, Стас дернул любимую и прошептал:

- Смотри, вон первая камера. Как договорились: я пошел, ты ждешь, а потом только по сигналу подбегаешь ко мне. Махну рукой, поняла?

Даша кивнула и с неохотой отпустила куртку парня. Натянув на лицо балаклаву, он растворился в темнеющем воздухе и, чуть пригнувшись, осторожно продвинулся метров на пять вдоль кустов и замер. Вынув из рюкзака тот гигантский шприц, Стас навел его по направлению камеры.

- Стой! – внезапно громко крикнула Даша.

Птицы замерли. Парень резко опустил руку, подлетел к ней, едва не наступив на селезня, не успевшего улепетнуть с дороги, прикрыл ей рот рукой и оттащил с дороги за кусты.

- Что ты орешь, баламутка? – прошипел Стас, сердито глядя из прорези балаклавы. Из-за куста выглянул любопытствующий селезень.

- А пункт управления? – отталкивая его руку и отплевываясь от мусора, попавшего в рот с перчаток любимого, взволнованно со звоном прошептала Даша.

- Какой пункт?

- Они же в телевизорах увидят, что эти камеры почернели и придут сюда.

Девушка затихла. В тишине настающей ночи слышалось только шлепанье лап селезня. Стас стянул балаклаву с головы и, запрокинув голову, тихо застонал. Даша, довольная тем, что смогла предотвратить провал деда, покачала головой. Совсем как бабушка бывало в детстве, когда малышкой она совершала разного рода оплошности. Но услышала приглушенный смех. В удивлении Даша вытаращила глаза и уставилась на любимого.

- Моя жена будет смотреть только мультики, - насмеявшись, облегченно выдохнул Стас.

Ухватив оторопевшую девушку за свитер, он притянул ее к себе, и озорно сверкая глазами, продолжил:

- И никаких гангстерских фильмов.

- Объяснись, - строго произнесла Даша.

Стас ласково улыбнулся.

- Эти камеры не просматриваются в режиме реального времени. Они работают только на запись. Вот если из-за твоего дурацкого поведения мы попадем в зону их охвата, они непременно нас зафиксируют. И нас накроют. Позже. Когда будут разбираться с происшествием. Потому что записи с этих камер обязательно просмотрят. Поняла?

Густо покраснев – Стас заметил это даже в наползающей ночи – девушка опустила глаза и неохотно кивнула. Парень натянул балаклаву вновь и, взяв Дашу за руку, вернул на исходную точку на дороге. Лебедь так и стоял там подобно гипсовой скульптуре. Стас устало сплюнул, увидев холодно белеющую в темноте птицу. Вернувшийся за ними селезень подкрался и щипнул лебедя за лапу. Тот «ожил», недовольно зашипел и развернулся к противнику.

- Я пошел, ты беззвучно стоишь, я махну рукой, ты подходишь ко мне. Все ясно?
Поджав губки на обидный тон, Даша кивнула.

Не обращая внимания на обиду любимой и зашумевших птиц, Стас подбежал к валявшемуся на дороге рюкзаку, присел и прицелился.

Что-то щелкнуло. Как показалось девушке, в воздухе взмыла серая тучка и, разбухая, улетела по направлению к камере. Лебедь тюкнул селезня в макушку, отвернулся от него и с мрачным видом пошел на стоявшую неподалеку Дашу. Стас в это время глянул в бинокль на камеру, в которую стрелял и по сторонам. Удовлетворившись результатом, он махнул рукой девушке. Та, боязливо таращась на наступавшую птицу, с радостью сорвалась с места и побежала к нему. Лебедь чуть опешил, но быстро оправился от удивления и, ускоряясь, двинулся следом. Селезень истошно закрякал. Видимо, на птичьем языке прозвучало нечто особенно грубое. Во всяком случае, красивая белая птица внезапно резко остановилась, потеряв всяческий интерес к людям, развернулась на сто восемьдесят градусов и, в упор глядя на маленькую, яркую утку, бешеной торпедой понеслась к селезню. Тот бесстрашно стоял, не двигаясь, но едва лебедь настиг его, в полуметре от белого, сердитого красавца селезень проворно взмыл в небо. Лебедь замер и оторопело уставился ему вслед. Он уже расправил было крылья для убийственного рывка за противником, но тут со стороны пруда, расположенного неподалеку, раздался лебединый зов. Красавец, издав последний сердитый звук, с успокаивающим курлыканьем поспешил домой.

- Я же говорил тебе, - прошептал Стас вслед птице и настороженно глянул в небо.

Ночь лишь начиналась, но небо уже окрасилось чернильными пятнами. Через секунду прямо над влюбленной парой яркая молния разорвала небосвод надвое. Ребята замерли и залюбовались всполохом.

Спустя еще пару секунд их оглушил продолжительный раскат грома. Да такой силы, что Даша вскрикнула и уткнулась в плечо Стаса.

- Надо спешить, гроза идет, а у нас еще три камеры.

И парень вновь глянул в бинокль, движением руки приказал девушке стоять на месте и на полусогнутых со шприцем наперевес двинулся вперед.

Даша в ожидании сигнала взволнованно вглядывалась в чернеющий воздух, как вдруг кто-то легонько похлопал ее по плечу. Сердце девушки упало в пятки, в горле застрял крик. «Молчать, не орать», - скомандовала она себе, глубоко вдохнула, выдохнула и на онемевших ногах медленно развернулась. Перед Дашей стояли двое – в черных тренировочных костюмах и вязаных шапочках. Не раздумывая, Даша что было сил врезала по лицу тому, что повыше – он вскрикнул, обеими руками схватился за нос и согнулся. Быстрым движением девушка натянула шапку на лицо второму – маленький толстячок, похоже, не был готов к сопротивлению – и, схватив его за руки, ожесточенно принялась рубить воздух ногами, пытаясь ударить противников.

- Дашка, - услышала она приглушенный стон из-под шапки толстячка, который бешено крутил головой, пытаясь скинуть преграду с глаз.

Успев съездить по надкостнице первому – он аж взвыл – Даша остановилась.

- Вы кто? – смело прошептала она, дернув на себя заскулившего от боли толстячка.

- Конь в пальто, - со стоном откликнулся первый. Он уже успел распрямиться и утирал кровь, хлынувшую из носа, - рехнулась, что ли?

- Илья? – в изумлении медленно прошептала Даша и отпустила, наконец, толстячка. Приподняв его шапку, глянула в лицо, - Римм, ты что ли?

Толстячок всхлипнул, энергично кивнул и раскрыл рот. Но не успел и слова вымолвить, как из темноты на них стремглав вылетел кулак и заехал в лицо парню, который еще не отошел от Дашиного нападения. Измученно охнув, Илья без сил рухнул на асфальт. Даша в страхе взмахнула руками и как подкошенная упала рядом с братом. Второй кулак едва успел затормозить перед лицом взвизгнувшей Риммы. Девушка теперь уже сама быстро натянула на лицо шапку и, сжавшись, закрылась обеими руками.

- Это кто? – в недоумении выдохнул Стас, услышав девичий визг и переводя взгляд с толстячка на распростертое у их ног тело.

Незадолго до этого он несколько раз подавал сигнал на приближение Даше, но она все не шла. Испугавшись, Стас примчался назад, увидел незнакомцев и, не медля, пришел на помощь любимой. 

- Ты его убил? – горестно всхлипнула Даща, упираясь руками в асфальт.

Побелев, она беззвучно плакала, по щекам ее текли горючие слезы. Римма плюхнулась с другой стороны неподвижного тела и тихонько завыла.

Лежавший застонал и распахнул глаза.

- Да жив он, жив, Дашка, не реви, - взвинчено прошептал Стас. Он присел на корточки, нервно выдернул из рюкзачка крохотный фонарик и осветил Илье лицо, - ты тоже не плачь, до свадьбы заживет, - мотнул головой он в сторону всхлипывающей Риммы и облегченно хохотнув, обратился уже к Илье: - где ты успел два-то отхватить? Я вроде только раз.

- Это я, - совсем разревелась Даша, гладя брата по плечу.

Усадив безвольного Илью на дороге, Стас помог ему стереть салфеткой кровь из носа. Затем посветил парню фонариком в глаза, тщательно обследовал лицо и окончательно развеселился.

- И как вы тут оказались? – он посветил тоненьким лучиком в лицо Риммы (девушка в смущении опустила глаза) и убрал фонарь в рюкзачок.

- Деду помочь хотели, - тоненько пискнула Римма, придя на помощь все еще не пришедшему в себя Илье, - чтоб его не поймали.

- Скажи лучше: чтобы поймали всех сразу. Это же черт знает что – всей семьей идти на бандитскую операцию. Если нас засекут, меня ж ребята засмеют!

- Только о себе и думаешь, - сердито буркнул окончательно пришедший в себя Илья. Он уже поднимался на ноги, грубо отпихивая заботливую руку сестры прочь.

Увидев, как Илья оттолкнул Дашу, Стас внезапно рассердился, резко встал с корточек и со злостью зашипел:

- Это ты со своей принцессой только о себе, а вернее сказать, ни о ком не думаешь! Прогулку они придумали – на объект деду помочь. Чем ты ему поможешь? Под видео попасть? Да отстань ты-то хоть.

Стас недовольно отдернул ногу – от резкого движения в кусты отлетел селезень, дергавший его за штанину.

- Чего с птицей-то дерешься, больше не с кем? – выпятив грудь, прокричал Илья.

Стас сорвал с головы балаклаву и решительно пошел на Илью.

- Прекратите, вы с ума сошли оба! – подскочила Даша и прикрыла брата от любимого.

- Не защищай этого сосунка! – зло вскричал Стас, позабыв об опасности, и грозно нахмурил брови. – Отойди, я сказал.

- По-моему, - раздался задумчивый голос Риммы, - он хотел что-то сказать.

- Кто? Этот? - парни как по команде развернулись к ней, с презрением легко толкнув друг в друга кулаками.

- Селезень, - мягко хмыкнула Римма и указала в сторону проходной, - оттуда какое-то свечение приближается.

- Черт, - простонал Стас. – Час прошел, а мы ничего не успели, - и скомандовал: - Быстро в кусты! Да не туда, вправо давай.

Он ухватил ринувшегося было Илью за шиворот и толкнул в нужном направлении, а сам подхватил за талии обеих девушек и скрылся в густом орешнике. Все свалились в ложбинку за кустами. Где-то рядом крякнул селезень.

- Тихо ты, не ори, - шепнул ему Стас, вжимая девочек в землю, - спасибо, конечно, но шел бы и ты уже домой.

Селезень осторожно выбрался из кустов. В приближающемся свете прожектора ребята услышали тихую возню, кряхтенье и шелест крыльев. Все стихло.

- Он говорит, что ли? – со смехом прошептал Илья, оторвав голову от земли.

- Не знаю, но понимает точно, - откликнулся Стас, улыбнувшись в сторону свечения.

Машина благополучно миновала кусты. Полежав еще минут пять, Стас перевернулся на спину и поглядел в страшное небо. На нос ему упала крупная капля. Илья толкнул парня в плечо:

- Как действуем?

С легким стоном Стас поднялся и поглядел на встающую троицу – ребята шумно отряхивались и поглядывали на него. Решив, что безопаснее места, нежели эти густые кусты, нет, Стас поручил Илье остаться здесь и охранять девушек, а сам направился обратно.

Отстреляв по всем камерам, что находились на пути до аллеи, молодежь поспешила назад в заросли забора. Там они засели в укромном месте под плотными еловыми ветвями, укрылись плащ-палаткой и принялись ждать стариков. Погода испортилась окончательно: дул пронизывающий ветер, с неба лил проливной дождь, все вокруг озаряли молнии. Стас вынул из рюкзачка термос и протянул девочкам кулек с бутербродами. Даша взяла здоровенный кусок хлеба с вкусно пахнущей колбасой и, с удовольствием жуя, прижалась к парню. Риммочка протянула бутерброд Илье, но Стас тормознул ее руку и холодно спросил: «Вы докуда дошли, помощники?» Пара хором вскричала: «Да мы только вошли, Дашку увидели. Обрадовались, а она». Стас хмыкнул и отпустил руку девушки: «Там еще с ветчиной есть». Из-под ближайших зарослей раздалось тихое поскуливание.

Вздрогнув, ребята огляделись по сторонам, в руки Стасу ткнулся мокрый собачий нос.

- Фроська, ты как тут? Я же велел оставаться дома! – вскричал парень совершенно мокрой собаке. Та в ответ тихонько заскулила вновь. Даша со смехом сунула ей колбасу.

- Не удержалась, на запах вышла, - хихикнула Риммочка.

Парень покачал головой, вынул из рюкзака мягкую тряпку и принялся обтирать ею мокрую шерсть любимицы.

- Бесстыдница, не слушаешь хозяина, - с нежностью в голосе проворчал Стас, собака ластилась к нему, заглядывая в руки к Даше.

Со времени их появления на объекте прошло два часа. Снова проехала машина с прожектором. Стас в нетерпении и волнении озирался по сторонам. Пусто. Молнии освещали участок так, будто хотели выдать их всем охранникам. Оглушенная громом, Даша дернула Стаса за рукав: уверен ли он, что старики придут. Парень в легкой растерянности поглядел на нее и не успел ответить, как с противоположной стороны раздался шум, который усиливался с каждым мгновением. Ребята вгляделись в черноту ночи – перекрывая гром страшными матюгами, совсем рядом возник Палыч. Даша от неожиданности выронила остаток бутерброда. Фрося, на лету подхватив его, укрылась за ногами хозяина. Вжавшись Стасу в бок, Даша спряталась от деда. Илья почувствовал себя неуютно и подтянул длинные ноги. Но деду было не до них: Палыч приподнялся на искривленном стволе и воинственно проорал в черноту, из которой возник только что. В руке у него дергалась металлическая авоська, похожая на мягкую клетку, и издавала противный писк. Из глубины зарослей возник голос Михалыча, который, подходя, тихо произнес: «Да иду я, не ори, всех гвардейцев соберешь».

- Кого тут соберешь? – Палыч ткнул кулаком в небо, то в ответ разверзлось грохочущим огненным зигзагом. Старик махнул рукой сильнее и проорал куда-то вверх: - Давай, давай, бушуй! Слышь, Михалыч, правда на нашей стороне!

Михалыч поравнялся с другом и, кивнув, молча перелез через дерево и выступил вперед. Палыч резво соскочил со ствола и поспешил следом.

- Увидят, - с тихим спокойствием произнес Михалыч.

- Да и ладно, что нас тут держит-то? – дерзко откликнулся Палыч, махнув рукой вокруг.

- Это ясно, но все равно обидно: если поймают, позору не оберешься.

- Это да. Брось бояться, никто не увидит. Ты глянь: погода-то какая классная! Ветрюга вон поднялся, деревья как крутит! Ливень эвон как полощет. Прямо на удачу! Да ни одна камера не засечет. А засечет, никто не разберет.

- Ты все вспоминаешь, когда мы работали. Сейчас техника другая.

Палыч нетерпеливо дернулся и пристально глянул в глаза Михалычу.

- Так, я не понял, друг. Ты честно скажи: не идешь? Тогда я один, а ты стой и жди героя.

И Палыч шагнул было вперед. Михалыч тормознул его.

- Да нет, просто жалко: столько лет проработать и с позором вылететь.

Палыч вытянулся, вдохнул воздух и, вскинув кулак и проигнорировав последнее горестное замечание друга, прокричал:

- Все, помчали, пока гроза не закончилась.

Авоська напоследок мерзко пискнула, старики скрылись в зарослях орешника, устремившись к аллее. Все вчетвером ребята вынырнули из своего тайника, подбежали к ореховым кустам и принялись по очереди следить в бинокль за убежавшими дедами. Фрося, не успевшая обсохнуть, высунулась следом и встала рядом со Стасом.

А старики неслись, подгоняемые грохочущими молниями. Высоченный Михалыч широко раскидывал ноги, из-под которых летели мириады брызг из набравшихся луж. А впереди него маленьким петушком меж луж прыгал Палыч, размахивая своей странной авоськой. Ливень стегал стариков по спинам и затылкам и нещадно гнал вперед.

Молодежь довольно долго следила за обстановкой. Приближалось время объезда. Стас уже начал беспокоиться и подумывал выйти и прокрасться следом за стариками, как вдруг с победным криком под грохот небесной канонады из орешника вырвался Палыч с пустой авоськой в руках, к которой добавился небольшой мешок.

Запутавшись в лапах рванувшей под ель Фроськи, Стас спешно утащил всех в тайник, откуда они впятером тут же высунули головы. Палыча нагнал Михалыч, усталые старики миновали орешник и со стоном заползли за пределы объекта, а там присели на деревья перевести дух.

- Я удивлюсь, если нас не поймают, - спокойно изрек Михалыч.

Палыч задорно крякнул и поднялся. Михалыч глянул на друга и в свете ярко полыхнувшей молнии Стас заметил в глазах старика беспокойство, тот спросил Палыча:

- А вдруг все погрызут? Жалко. И где ты их раздобыл?

- Где раздобыл, не важно. Главное, они у нас есть и своими активными лапками в педикюре все там расковыряют, - произнес Палыч почти ласково и продолжил: - Не, наше не погрызут, я же им вслед отравы напихал. Не успеют расползтись, пожрут все, ироды. К тому же там не просто земля, а котлован засыпанный, забыл, что ли? Водоем искусственный делали, потом передумали. И не знаю, чего они свои деревья потыкали в такое место, как бассейн? Не знают, что ли. Там если и сажать, только кусты какие. Гортензии, например, они воду любят, - Палыч мягко, почти нежно прижал к себе мешок. - А у котлована стенки в метр толщиной. Из бетона! Так что не успеют, передохнут раньше.

- А если успеют? Да и не метр там.

Молния высветила в глазах Палыча легкое волнение, но тут же оно сменилось решимостью. Он с горьким отчаянием поглядел на друга и почти спокойно произнес:

- Что ж. Значит, мы тоже не заслуживаем красоты этой. Пошли, надо еще домой добраться. Дашка там, небось, все глаза проглядела. Да и Илюха, поди, уж дома. Расспросов будет!

И старые друзья в изнеможении побрели в чащобу. Со стороны объекта их провожало мягкое свечение прожектора. Ребята с девушками прислушались к затихающему шороху под ногами стариков, дождались проезда машины и осторожно пошли прочь. Выйдя к машине, они устало залезли внутрь, насухо вытерли благодарную собаку и с удовольствием допили горячий чай и доели бутерброды.

- Может, надо было им открыться? – с жалостью в голосе произнесла Даша, жующая Римма кивнула. - Все промокшие, усталые. Как доберутся?

- Нормально доберутся, не волнуйся. Ты представь, как дед расстроился бы, пойми он, что его кто-то опекал?

- Это да, - кивнула Даша, вспомнив независимый характер старика.

- Кстати, - Стас глянул на Илью, - а как вы вообще тут оказались?

- Я случайно услышал, как он с тобой спорил, - Илья махнул рукой в лес, - а про место это Римма знала. Ты ее племянника недавно выводил. Вот мы и решили попробовать помочь. Деда ж не остановить.

Стас с ухмылкой кивнул.

Ребята стихли, лишь негромко мурлыкал двигатель машины, да на заднем сиденье сопела уставшая от приключений собака. Плотно прижавшись к Даше, она положила голову девушке на колени, передними лапами обхватила ее руку и, ткнувшись носом в ладошку, крепко заснула. Гроза закончилась.

Ехали быстро, чтобы успеть до стариков. Завезя Риммочку, Стас подъехал к дому Палыча. Выйдя из машины, он с извинениями обнял Илью. Тот кивнул и со словами благодарности пошел в дом. Стас с Дашей остались и долго не могли расстаться. Едва простившись с девушкой, Стас увидел ковыляющего Палыча.

- Дед, привет, откуда это ты? – спросил парень с хорошо сыгранным интересом, из машины старику приветственно тявкнула Фроська.

- Чего орете-то? – ворчливо отмахнулся от нее старик, утираясь от соленого пота, градом струившегося по щекам. - От Михалыча, в баню мы ходили. Кудыкает он. Ты-то сам чего тут?

И, не дождавшись ответа парня, устало махнул рукой.

- Давай, дуй домой, «Спокойной ночи, малыши» прозеваешь.

И не прощаясь, скрючившись, повернул к дому. Стас, чуть обидевшись на последнее замечание, молча сел в машину и завел двигатель. Дед застучал по боковому стеклу. Парень неохотно открыл окно.

- Ты это, не дуйся, езжай, а то у Нютки, небось, все окуляры запотели. Давай, до завтра, - и старик устало побрел домой.

В избе он неспешно снял верхнюю одежду, сапоги, тяжелой походкой прошел в гостиную к телевизору. Задумчиво поставил возле него мокрый, грязный мешок и развязал тесемки.

- Дед, - заглянула Даша, - что это у тебя?

Старик, вздрогнув от неожиданности, прикрыл мешок, оказавшийся старой холщовой сумкой, и развернулся к внучке.

- Ничего, «срументы» всякие. Ты мне чайку завари.

- Уже, пошли к столу, - отозвалась внучка и, понимая, что дед хочет остаться один, первой пошла в кухню.

После чая девушка, порядком уставшая на вечернем приключении, сразу пошла спать. Илья, не дождавшись чаепития, давно похрапывал в своей комнате. Сам старик еще долго без сна кряхтел, перетаптываясь по дощатому полу дома.

Даша уснула сразу и крепко. Всю ночь вместе со Стасом она пряталась в угрюмом заросшем лесу среди топких болот от каких-то страшных и, как она понимала, очень опасных чудищ. Под утро, измучавшись и успешно укрывшись от врагов, молодая пара сразу, не переодеваясь, пошла под венец. В свидетелях у них были жутко промокшие Михалыч и Палыч. В руках деда была нелепая металлическая авоська с неведомыми, противными, жутко пищащими носатыми зверьками, а у Михалыча за спиной висел мокрый холщевый мешок. Дашин дед волновался, как бы друг не потерял ценный мешок, отчего постоянно забывал о свадьбе внучки.

Несмотря на рассеянность старика, к утру их все же сумели обвенчать. И Даша с ощущением колечка на безымянном пальчике правой руки в самом романтическом настроении проснулась и прямо босиком, хулигански отпихнув тапочки, пошла по приятно прохладным деревянным половицам. Илья по-прежнему спал у себя. Деда нигде не было. Девушка в смятении зашла в гостиную. Там, возле тумбочки с телевизором, ближе к окну стоял горшок с необыкновенно красной гортензией. А за окном, во дворе в клумбе ковырялся старик.

- Ну, дед, - прикоснувшись к красной шапке цветов и счастливо хохотнув, прошептала девушка.

***

В первый же рабочий день прямо поутру директор неспешно направился прогуляться до аллейки. Рядом, переваливаясь с боку на бок, шагала верная Ираида. В руках у нее был пакет, содержимое которого формой своею напоминало большую пластиковую бутыль. Директор нес пышный букет лилиецветных тюльпанов. Изящные цветки склонялись к земле и покачивались в такт его шагам. Ступая к аллее, директор неустанно прислушивался к себе – что-то неприятно сжималось у него в груди. Он и спал последние два дня плохо, все жаловался жене на боль под лопаткой и тяжелое дыхание. Та с сомнением посматривала на мужа и со вздохом приносила капельки. Мужчина пил, с кряхтением укладывался на край дивана и пытался заснуть. Сейчас, подойдя к аллее, он с ужасом осознал, что угнетало его последние дни.

Зрелище, представшее его взору, было поистине жутким и до боли похожим на декорации к фильму, подаренному дочке на 8-ое марта ее женихом. Там, на серо-зелено-болотном экране люди попадали в некую больницу и не без помощи врачей-головорезов проваливались в кому. Выбраться из которой к финалу картины удалось единицам. Да и тем, кто выбрался, для решения этой нереальной проблемы пришлось облазить сотни вязких болот, полуразрушенных дикого вида строений. Преодолеть десятки растерзанных мостов, клоками нависавших над черными руслами рек, заросших гниющими травами. После семейного кинопросмотра супруга директора негромко кашлянула, глянула на оцепеневшего благоверного и с великой осторожностью намекнула дочке, что жених возможно совсем и не жених. И лучше порвать с ним пока не случилось чего похожего на эту страшную катастрофу. Дочка с обидой глянула на мать и, всхлипнув, выдрала диск из недр телевизора. После чего, не проронив ни слова, ушла на свидание. И дулась на мать две недели.

Вот и теперь от одного лишь взгляда на аллею, в памяти директора живо всплыла грязно-болотного цвета картина. Вся левая часть аллеи, а вернее сказать вся округлая лужайка, что находилась слева от булыжной дорожки и еще пару дней назад восхищала свежим зеленым цветом густой майской травы, сейчас сплошь была изрыта противными черными дырками и всклокочена комьями мокрой, ржавого цвета земли. Деревца, еще пару дней назад бывшие нарядными и серебристыми, сейчас несчастно развевались на ветру серыми бесформенными засохшими вениками. Таблички с фамилиями неровно стояли, поблескивая потухшим кое-где золотом надписей. Гортензии… Гортензии почернели, будто весь сок был высосан из молоденьких, беззащитных кустиков. Директор несчастно охнул, схватился за грудь. Где-то там, за ребрами снова с неистовой силой заколотилось сердце.

В абсолютном молчании и полном непонимании побродили они с Ираидой по мертвой лужайке, несчастно поглазели на прижившиеся серебристые ивы по правой стороне. Не чуя времени, спустя полчаса директор вышел из грязи, стряхнул края брюк и раскрыл рот:

- Начальника охраны ко мне.

И решительно двинулся прочь, не оглядываясь на разоренную аллею.

Выяснить ничего не удалось. Несмотря на все усилия службы безопасности объекта и верной помощницы Ираиды. Определили лишь, что котлован неведомо каким чудом атаковали крайне разорительные земляные крысы. Почему и, главное, откуда они взялись – не с неба же спустились – определить так и не удалось.
Почти все камеры объекта во время праздничной грозы не работали, и виной тому были роскошные вековые сосны, что росли на территории объекта с доисторических времен, то есть еще до постройки здесь рабочих территорий. Именно их мягкие колючки, развеянные страшным грозовым ураганом по территории объекта, сплошь залепили все камеры. Особенно пострадали последние три, расположенные по границе с выходившим на болота заросшим лесом. Вычищали их потом больше двух недель.

До грозы, пока весь объект прекрасно просматривался, никакого подозрительного движения обнаружить не удалось. Лишь на пункте пропуска охранники скучали и периодически вяло покуривали, да проехала дежурная машина. Вот и получается, что ненасытные разорители в буквальном смысле спустились с небес – прилетели в грозу.

- А как еще? – разводила руками несчастная Ираида на докладе у директора, слезливо всхлипывая и опасливо поглядывая на крестящегося второго зама.

- А уж там, - подрывался первый зам, истовый охотник и рыболов, - такие твари, им только кустик дай. Сожрут в единый миг! Клок земли – перероют все!

Директор смотрел с подозрением и сурово. На вопрос, смущавший всех более всего: почему же, собственно, вторая половина аллеи осталась в целости и сохранности, не решался ответить никто. Даже первый зам, ранее позволявший себе смелые высказывания при начальстве, лишь осторожно шепнул: «Может, бетон не прогрызли?»

А уж куда подевались, и вовсе никто не смог объяснить. Приглашенная служба дератизации долго ползала по котловану, собирала пробы грунта, проводила анализы. После чего вывела вердикт: самоликвидировались. И докладывавший специалист службы радостно заключил: «К счастью!» После чего посуровел и с серьезностью рекомендовал на всякий случай обработать котлован отравой и засеять чем-нибудь незначительным. Чтобы земля отдохнула и пришла в себя.

Что и было сделано – лужайку засеяли симпатичными многолетними злаками, которые мило развевались на ветру, украшая крепнувшие месяц от месяца серебристые ивы на правой стороне дорожки. Утки полюбили устраивать в злаках гнезда, играть с малышами в чехарду. И нагло гоняли оттуда любопытствующее лебединое семейство.

Директор потерял интерес к проекту сразу и полностью.