Юродивый

                ЮРОДИВЫЙ


                «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное.
                Блаженны плачущие, ибо они утешатся.
                Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
                Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.
                Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.
                Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
                Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими.         
                Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.            
                Блаженны вы, когда будут поносить вас, и гнать, и всячески
                неправедно злословить за Меня.»


               
                Евангелие от Матфея  гл. 5





     Не жаркая августовская погода, хотя солнышко, зная своё дело туго, нет-нет да и заявит о себе: сначала обласкает, потом пригреет, и даже очень  прилично  пригреет, это чувствуется сразу же когда оно выныривает  из-за тучки, но спасибо лёгкому освежающему ветерку сглаживающему солнечную реальность.
     Красавец Кремль не фоне голубого неба, очень впечатляет и Красная площадь при нём, сердце нашей Родины, а в центре этой площади, в данный момент, стоят две фигуры, одна из которых высокая, сухощавая и чуть сутуловатая, в рубашке с короткими рукавами, цвета не понятного: то ли серо-бежевого, то ли просто грязная от долгой носки, заправленная в широкие, плохо выглаженные, льняные брюки-шаровары фасона тридцатых годов прошлого века, из под которых обувка не просматривается. Другая же, про которую скажем мягче, - фигурка девчушечья, шести лет, а семь ей исполниться всего лишь через два месяца. И вот стоит она, на фоне старческом, вся в красивом цветастом платьице, в белых носочках и в тёмно-синих босоножках, а на её русой головке две шикарные косички, с вплетёнными в них небесно-голубыми лентами, увязанными в большие банты на концах.
     Девочка, в отличии от дедушки, а это, забегая не много вперёд, скажем честно, что он действительно был её родной, но только, прадедушка, так вот она, как и положено детям, была нетерпелива, энергична, словоохотлива и, видимо, назначив себя главной в их ограниченном семейном кругу, старалась использовать все свои детские  преференции, присовокупив их к нарождающимся  способностям современной женщины, а так же добавим сюда ещё и не малое воображение, которое, в сочетании со всем остальным, она и применяла для решения своих сугубо личных задач, не оставляя выбора остальным членам семейства, что в данном случае относилось к Петру Андреевичу. А если сказать коротко, то девочка была просто избалованная капризуля, пользующаяся добротой и безволием дедушки.
     Держась за его правую руку она беспрестанно дёргала её, чтобы обратить на себя внимание, а когда это получалось тут же начинала очень громко, наверное для большей убедительности, щебетать, навязывая деду свою волю, при этом она притоптывала ножкой, а свободной ручкой указывала на предполагаемый их дальнейший путь движения.
     Однако в данный момент дедушка, так нам удобнее его называть, солидаризируясь с правнучкой, остановился почему-то именно в этом месте и, не желавший двигаться дальше, держался стойко, на сколько мог, демонстрируя всю свою совершеннейшую безучастность к её командирским наездам, чем ещё сильнее раздражал балованного ребёнка, ведь она уже минут десять, что было не выносимо для её юного возраста, пыталась обратить на себя внимание. И всё же дед не поддавался, продолжая стоять твёрдо как вкопанный, как памятник нерукотворный, как капитан на мостике своего корабля в девяти бальный шторм, как смотрящий вперёд на плакатах развитого социализма, который, пробирающим до дрожи, взором своим обращён в наше светлое будущее. Так вот Пётр Андреевич, так звали нашего прадедушку, стоял на этой, бесспорно значимой для всего человечества, площади внутренне гордясь своей причастностью к нашей истории. Дышалось ему легко и на душе было спокойно и взгляд он не отводил, смотря прямо перед собой, а вот на чём фокусировался его взгляд, так это одному ему и было известно.
     - Деда, ну пошли, - в командном голосе девчушки, уже прослушивались лёгкие нотки раздражённой усталости.               
     Нет, дед по-прежнему не реагировал, его, как будто, одновременно хватил столбняк и обуяла немота.               
     - Мне уже надоело ходить по этой улице.   
     - Это не улица, это площадь, - слегка подняв брови, вдруг ответил дед, что для внучки стало большой неожиданностью. Перестав хныкать и выламываться, она с новым и не поддельным интересом посмотрела на родственника.
     - Площадь? - девочка посмотрела на право, потом заглянула за спину деда, оценила обстановку по вновь открывшимся обстоятельствам, и внутренне, конечно, согласилась со старшим по возрасту, но оставила для себя, так, на всякий случай, запасной вариант, ответив с равнодушным спокойствием,  - пускай будет площадь, хотя я думала что это улица, только широкая.               
      - Нет, Настенька, давай без всяких там пускай, это изначально площадь и таковой останется на всегда, - потом подумал и добавил, - Красная площадь.
      - Какая же она красная, - Настя хихикнула, - не похожа она на красную, - и тоже не много подумав добавила, - она серая.
     - Возможно, если смотреть только себе под ноги, - лёгкая улыбка нарушила строгий ряд морщин на лице старика, - булыжники действительно серые, но и здесь не всё так просто, как кажется на первый взгляд, а в общем-то дело, по большому счёту, не в цвете.
     - А в чём же тогда?
     - Я не философ, но мыслю так, - всё дело в исторической правде.
     - Ой как интересно, а что это такое, - историческая правда?.
     - Настёна, - дед нагнулся и взгляды их встретились, - это очень для меня, знаешь ли, несколько неожиданно. И с какого такого перепугу ты хочешь услышать то, о чём, ещё пять секунд назад, ты и слышать не желала? В тебе проснулся ген историка? На сколько я помню у нас в роду историки не водились. Бухгалтера были, - и, почему-то улыбнувшись, добавил, - священники тоже были.
     - А-а-а я не зна-а-а-ю, - смущённая таким вопросом, Настя не осознано растягивала слова, чтобы в своей головке, наверное, так ей казалось, подготовить и сформулировать правильный ответ, но ничего не придумав она выпалила как на духу, - я просто так сказала.
     - Просто, кхе-кхе - прокряхтел дед, - вот именно что просто, всё у вас, у молодёжи, просто: просто сказала, просто промолчала, просто не подумала, а враг, между прочим, не дремлет и все ваши «просто» отслеживает, фильтрует и записывает, а потом использует против вас же, - затем тихо добавил скорее для себя, - нашим же салом и нам же по сусалам, - а теперь громко и внятно для внучки, - нет уж, голубушка моя, вот теперь ты мне обязана ответить, и не просто ответить, а ответь конкретно как на исповеди, - тебе действительно интересно узнать всё про Красную площадь, и в частности почему её именно так называют?
     - Не интересно! - громко и с некоторым возмущением прозвучал ответ, и только хитрый прищур карих глаз говорил нечто совсем другое.
     - Ну, тогда зачем же спрашиваешь?
     - Потому что интересно, - голос опять сник, губки сжались в тонкую упрямую ниточку, головка опустилась и взгляд упёрся в те самые, отполированные временем, серые булыжники.
     - О женщины! - вознеся свободную руку к небу, воскликнул дед, всё больше и больше  расплываясь в улыбке, - и ничего тут не попишешь, женщины, - всегда женщины, и возраст для них ни какого значения не имеет, - дед нагнулся и зачем-то отряхнул полы штанин, -  не скрою, будет трудно, однако же все точки над «и» надо расставлять, а поэтому действую как учили в академиях и спрашиваю контрольный вопрос, в последний раз, и без всяких там туда-сюда, и без выкрутасов с твоей стороны, короче в самый, я повторяю, в самый, что ни на есть, последний раз, - так мне рассказывать про Красную площадь или нет?
     - Ты, деда, сам решай.
     А после этих слов дед просто расхохотался, и хохотал он от души, долго и в голос, а в конце аж прослезился.
     - Ладно, беру всю вину на себя и, не смотря на все твои хочухи-не хочухи, вкратце расскажу тебе про нашу Красную площадь, - на сей раз дед зачем-то поправил воротник своей рубашки, - дело в том, что, по рассказам наших далёких прабабушек и прадедушек, а это записано в письменах, наш царь московский и всея Руси, а на Руси у нас, если ты не в курсе, были цари, которые в те далёкие времена проживали здесь в Кремле, так вот один из них так и назвал эту площадь в честь своего парадного или, как тогда называли, красного крыльца. В то время красное означало - красивый. Буду не справедлив, если не скажу, что была ещё и другая версия, но она почему-то историками не поддерживается, а раз не поддерживается, то и мы не будем заморачиваться за ней, а последуем поступательно вперёд. Кстати о крыльце, его ты, прямо сейчас, сможешь увидеть, - дед указал рукой на Спасскую башню, - вот с этого-то, так теперь скажем, красного крыльца, минуя арку, и сходили наши цари к народу. Арка перекрывалась, в основном от врагов, мощными и очень крепкими дубовыми воротами. Ну, а на этой площади, перед выходом царя, собирался со всей округи народ, чтобы, так сказать, воочию лицезреть нашего Батюшку, и оценить его состояние: как в целом выглядит, здоров ли, да речь его послушать, что не так часто бывало в те времена.
     - Это как в сказках? - в карих девичьих глазках блеснул огонёк любопытства.
     - В некотором роде можно и так сказать, тут ты, пожалуй, права, но, в отличие от них, от сказок, всё, что происходило здесь, происходило по-настоящему: царь настоящий, ворота настоящие и булыжник, по которому ты ходишь, он тоже настоящий, и выложили этот серый булыжник, между прочим, аж триста лет тому назад. Представляешь, он помнит всех, кто по нему ходил и помнит всё, что здесь происходило, он помнит все слёзы человеческие, - слёзы горя и слёзы радости. Видишь, как он отполирован по прошествии стольких лет? и мы, ты и я, продолжаем его полировать творя нашу историю.
     - Деда, а куда ты всё смотрел, я тебя и так и вот так, а ты ну никак, всё смотришь и смотришь в ту сторону, - Настенька указала на памятник Минину и Пожарскому, - ты на этих дяденек смотрел?
     - Я, Настенька, на всё смотрю, и на этих... достойных и любимых моему сердцу людей тоже, на гражданина Козьму Минина и князя Дмитрия Пожарского.
     - А откуда ты знаешь, как их зовут?
     - Вообще-то их все знают, - речь старика прервалась, и на лице появилась озабоченность, но через мгновенье он со вздохом продолжил, - хотя нынешняя молодёжь, всё больше и больше, позорят наши седые волосы, что обидно до глубины души. А ведь этим двум, как ты говоришь, - дяденькам, мы обязаны своей жизнью, - тут дед поспешил себя поправить и заговорил как бы извиняясь, - может с жизнью я и поторопился, но что своей свободой а так же сохранением веры нашей, это точно, - однако подумав ещё несколько секунд, закончил фразу леденящим душу голосом, и не столько эта фраза соотносилась с внучкой, как в большей степени старик обращал её к самому себе, - а знаешь, Настенька, без свободы, без веры и жизни не будет, потому что не бывает такого, чтобы народ, пленённый в рабство, имел право на жизнь! - старик провёл своею костлявой пятернёй по юной головке, - ты ещё маленькая и многого не понимаешь.
     - Я не маленькая! - с силой, которую никак нельзя было ожидать от такого хрупкого существа, Настенька вырвала свою ручку из руки деда, затем она встала в позу правофлангового в шеренге, сложила руки калачиком, а на лице изобразила всё своё недовольство.
     - Ох ты, да это поступок, - дед снова попытался взять внучку за руку, однако, свёрнутые в калачик руки, не так-то просто было разнять. - Ну, что такое? Перестань вредничать, тебе это не к лицу. Ну, не обижайся на дедушку и прости, пожалуйста, прости старого человека. Конечно, ты не маленькая, просто я не то имел ввиду или, скорее всего, не так выразился, я всего-навсего хотел обратить внимание на твой рост, а что на счёт твоего понимания, то тут конечно, тут ты права и спору быть не может, но, в тоже время, согласись, что кое что ты всё-таки ещё не знаешь, а от этого и лёгкое недопонимание. Ну всё, прекращай дуться, как мышь на крупу, давай будем мириться, - дед сделал вторую попытку завладеть детской ручкой, - не хочешь, очень хорошо, тогда я тоже буду дуться и посмотрим, что из этого получится, - и тут, как показалось деду, он сделал гениальный тактический и психологический ход, - а вон смотри какой красивый за дяденьками стоит собор, просто чудо какое-то.
     Гениальный тактический и психологический ход не возымел никакого действия внучка даже бровью не повела и ситуация, похоже, перешла в цейтнот.
     - Добро, - как бы сам с собою рассуждал дед, - а чем я хуже тебя, я тоже обиделся, - и он встал в точно такую же позу свернув руки калачиком.
     Противостояние продлилось не более пяти минут, детское терпение, в конечном итоге, лопнуло, и дед почувствовал, как его снова тянут за рубаху. Он с охотой пошёл на примирение и руки их вновь воссоединились.
     - Я вижу, что он красивый.
     - Это ты про собор? - тактично, не торопя события, раскрывал тему дедушка.
     - Ну, да.
     - Я тебе даже больше скажу, он не просто красивый он великолепный, я бы даже добавил, что он величественный, завораживающий и манящий. Только гений человеческого ума и душа русского человека смогли создать это чудное произведение. Хочется долго его рассматривать, со всех сторон, не пропустив ни единой детальки, а затем, насытившись его внешним великолепием, уже не сдерживая себя, направить свои стопы в его внутренний мир. Ты даже не представляешь, как там внутри хорошо, как там благостно и блаженно. Кстати, этот собор так и называется, - Собор Василия Блаженного, там даже его мощи лежат.
     - А-а-а...!? - Настя, видимо, хотела задать вопрос, однако это осталось не выясненным, так как дед не дал ей договорить.
     - Не продолжай, я понял, что ты хотела спросить. Тут, я так подозреваю, подкралось не знакомое, для тебя, словцо, - я про «мощи» имею ввиду, так я тебе про них потом отдельно расскажу. Хорошо? Ты согласна? - дед, торопя событие, не стал дожидаться ответа, а Настя, честно говоря, даже и не собиралась отвечать на этот вопрос. - Вот и умница. Теперь на счёт Собора этого, который Василия Блаженного, про который я вот что хочу пояснить, - вообще-то это не официальное его название, это люди так назвали собор после кончины самого Василия Блаженного, а вот до смерти старца он назывался, - Собор Покрова Пресвятой Богородицы что на Рву. Захоронили же Василия аккурат рядом с этим собором а, чуть погодя, решением тогдашнего синода, отдавшего дань чудесным делам старца, он был причислен к лику святых, а на месте захоронения старца построили придел на который мы сейчас и смотрим. Народ тоже не забыл своего особо почитаемого старца, проложив тропинку к его могилке, чтобы, значит, придя на это место поклониться ему и, если большая на то нужда, попросить помощи. - Дед перевёл дыхание после напряжённого монолога, и только после этого задал тот самый вопрос с которого всё и началось. - Хочешь посмотреть, что там внутри?
     Видать пламенная речь деда затронула какие-то самые что ни наесть потайные струнки детской души, прошлась по ним лёгким перебором и возбудила то нестерпимое желание познания от которого теряют голову, а некоторых даже изгоняют из рая.
     - Хочу! - не задумываясь отреагировала Настенька, и дёрнув деда за руку, практически потащила его за собой.
     Неожиданная перемена в настроении внучки, конечно же, обрадовало старческое сердце, но одновременно и насторожило. - «А правильно ли я разложил силы, и не слишком ли много информации я нагрузил на не окрепшую психику ребёнка, а вдруг как не выдюжит, или вектор развития  направится не потому пути? Как я потом посмотрю её родителям в глаза, продолжая жить с этим грузом, я же этого не вынесу и придётся, в конечном итоге, наложить на себя руки, чего бы мне очень не хотелось, да же в таком моём возрасте.» - От таких глубоких умозаключений у Петра Андреевича тут же зачесался затылок. Удалив зуд с затылка, дед продолжил внутренний умственный анализ. - «Ого, да мне впору самому себе раскладывать силы, да за вектором следить, ведь всего-навсего каких-то пара мгновений, а в башке уже такой винегрет. Видать сегодня на солнце бури магнитные разбушевались, а голова, между прочим, в отличие от всего остального тела, находится ближе к светилу» - От быстрого шага последующие мысли приходили к деду уже в виде не связанных между собой обрывков, а потом он совсем отогнал их от себя, чтобы самому, не дай Бог, не впасть в паранойю.
     - Подожди Настя, - дед чуть притормозил, - куда ты так разогналась? Давай я хоть подскажу направление куда надо бежать.
     - А разве мы не правильно идём?
      - Ну, в общем-то направление верное, но всё же кое что нужно уточнить, так сказать подкорректировать наш курс, и определить конечную точку маршрута.
     - Дедушка, только скорее.
     - Вот торопыга. Ну да ладно, я постараюсь быть предельно краток, лаконичен и понятен. - Дед присел на корточки и указал пальцем на придел храма, который был частично закрыт памятником Минину и Пожарскому. - Смотри, вон там между голубой и зелёной маковками, видишь? виднеется маковка поменьше, а рядом с ней ещё меньше, так нам туда надо. Поняла?
     - К самой маленькой?
     - Да, которая ниже всех.
     - Ага, поняла!
     - Ну если так, то чего мы стоим? Вперёд!
     И как по заказу порыв освежающего ветра в лицо. Платьице на ветру веером, седые локоны тоже, и горящие глаза на радостных лицах. Однако через несколько метров дед снова остановился, а у внучки, в связи с этим, на личике немой вопрос, который был понятен и без слов.
     - Погоди Настёна, постой немножко, что-то дыхание у меня перехватило, давай чуточку передохнём, я дух переведу, продышусь и тогда мы уж... того! Ты только не егози, наберись терпения, я тебя очень прошу, я быстро.
     Дед прикрыл глаза и начал медленно и глубоко дышать. А тем временем, пока он делал дыхательную гимнастику, мысли, ощутив свободное пространство, снова полезли в его старческую голову. Ему вдруг вспомнилось одно стихотворение Сергея Михалкова, оно как будто всплыло на поверхность из глубокого детства. - «В воскресный день с сестрой моей мы вышли со двора. - Я поведу тебя в музей! - сказала мне сестра. Вот через площадь мы идём и входим наконец в большой, красивый красный дом, похожий на дворец. Из зала в зал переходя, здесь движется народ. Вся жизнь великого вождя передо мной встаёт...» - «Что за бред, что за чертовщина, - хмурился старик, - к чему бы это.» - Отдадим ему должное, в этот раз он не стал отгонять от себя это наваждение, а постарался спокойно в нём разобраться. - «Ведь это неспроста, отнюдь неспроста, что-то это должно значить, какой-то намёк, подсказка, которую я должен непременно разгадать.» - И снова мистика. Какие-то невидимые руки,  заключив его голову словно в железные тиски развернули её, а вслед за ней поспешило и всё  туловище, аж на все сто восемьдесят градусов. Дед даже сдержано застонал от резко возникшей боли в шейных позвонках, но тут же о них забыл, когда увидел перед собой мавзолей Владимира Ильича. - «Так вот в чём тут дело, вот где собака зарыта! - воскликнул старик про себя, - оказывается, что на одной площади, рядом друг с другом лежат мощи двух великих людей. То что они велики тут нет никаких сомнений, но вот величие у каждого из них своё, хотя, и не все, наверное, с этим согласны, но уверен, что есть и объединяющая их составляющая, - они оба хотели: один направить, другой повести за собой людей в правильном, для каждого из них, направлении, наставить, так сказать, на путь истинный, в конце которого, с одной стороны, - АГНЦЫ Божьи, а с другой стороны, - ТОВАРИЩИ обретут каждый своё счастье, одни в царстве Божьем, но только после смерти, другие же при жизни и в коммунистических кущах, правда срок, когда произойдёт это самое коммунистическое благоденствие, конкретно не был определён, говорили, что вот-вот в самом ближайшем будущем стоит только трошки потерпеть. В общем, если коротко подытожить, то получается, что каждому свой рай: одному после смерти а другому при жизни, однако и тот и другой в далёкой и зыбкой перспективе, до которой ещё нужно шагать и шагать и ещё не известно до какой перспективы ты дошагаешь раньше. Вот поэтому мощи Василия Блаженного и мумия Владимира Ильича, как две исторические сущности нашего бытия, уже не ассоциируются друг без друга, они лежат и лежат, и никто не задаёт вопроса, -как это смогло произойти? однако всего лишь одним своим присутствием, своим простым существованием удерживают эти две личности равновесие на чашах весов дальнейшего развития нашего государства, не давая им качнуться ни в ту ни в иную сторону. Плохо это или хорошо, не нам об этом знать. Однако нельзя исключать и очевидное: а это застой в развитии, шатания и разброд, метания между православием и коммунизмом, между верой в Бога и не проходящей идеей о всеобщем равенстве. Но, однажды, это всё-таки должно будет случится и всё решит выбор людей, потому что тот кто, из них двоих, останется, тот и повлияет на дальнейший ход истории, определив его направление, как минимум, на столетие вперёд. Борьба, так сказать, двух единств и двух противоположностей.» - От таких глубокомысленных выводов у Петра Андреевича лоб покрылся испариной. - «Похоже, - продолжал размышлять про себя Пётр Андреевич, - на сей раз я и Настя, чисто интуитивно, выбрали, с моей точки зрения, правильное направление. Но, сказать по правде, мы-то как раз и не выбирали, мы, как-то на подсознании, другого объяснения я просто не нахожу, сразу и без колебаний пошли, нет, побежали в этом самом направлении. Значит, - делаем вывод..., вообще-то пора заканчивать со всякими выводами, пора бы уже, наконец, вернуться в реальность и продолжить путь к намеченной цели, а то что-то мы застоялись, то есть я застоялся.» - Дед рванулся вперёд и расклад поменялся, теперь уже он тащил внучку за собой.
     Перед крыльцом ведущим в подклет они остановились, но не просто так, а преднамеренно, чтобы, значит, отдышаться, привести себя в божеский вид и упорядочить вопросы по их значимости.
     - Настя, давай сперва решим: или мы, сначала, обойдём и посмотрим весь собор снаружи, или сразу пойдём во внутрь?
     - Туда пойдём, - Настя указала на ступеньки ведущие вверх.
     - Точно туда или ещё подумаешь?
     - Я уже подумала.
     - Тогда, значит, точно туда, нет, ты не думай, я не придираюсь, просто уточняю, чтобы потом вопросов ни у кого не возникало.
     Как только Настенька ступила на первую ступеньку, она вдруг остановилась и, ничего не говоря, посмотрела на деда.
     - Что случилось, что опять не так, ты раздумала идти по какой-то причине или ступеньки слишком высокие?
     - Деда, я боюсь, - почти шёпотом, как бы выдавливая из себя слова объяснила внучка свой странный поступок.
     - А чего ты испугалась?
      - Не знаю, - она поёжилась, словно от холода, - я не совсем испугалась, даже почти и не испугалась.
      - А в чём же тогда дело?
     - Там кто-то поёт.
     - Поёт!? - дед сдвинул брови к переносице, прислушался, но ничего не услышал, однако момент оказался не простой и на него нужно было как-то реагировать и что-то отвечать, а чтобы дать быстрый и, в тоже время, обоснованный ответ надо было быстро и толково соображать, - ах, поёт! - дед хлопнул себя ладошкой по лбу, - ну конечно поёт, как же не петь, ведь это..., это..., да это просто..., это церковный хор во время службы поёт. Видать сегодня в храме служба исполняется.
     - Дедушка, а хор, - это когда много людей?
     - Конечно много, хор, он для того и создан, чтобы объединять много людей для специального исполнения музыкального произведения. Не скрою, люблю я это хоровое пение, так, знаешь, привораживает, что слушаешь и наслушаться не можешь.
     - Но там я слышу только один голос.
     - Да...!? М-м-м..., это..., - деду вдруг жутко захотелось присесть и не важно на что, главное унять возникшую дрожь в коленях. Однако, распрощавшись с этой мечтой, Пётр Андреевич, напрягая все свои последние извилины,  специально долго набирал воздух в лёгкие, чтобы, значит, потянув время, не упасть в грязь лицом и снова достойно выйти из щекотливой ситуации, оставшись в глазах внучки продвинутым дедушкой, - это солист, - он выдохнул с таким облегчением, как будто после километровой пробежки скинул с обоих плеч по мешку с картошкой.
     - Солист, - на сей раз внучка была удовлетворена ответом, - а правда он хорошо поёт?
     - Кто? - тут дед понял, что ляпнул что-то не то, и тут же поправился, - ты это..., ты солиста имеешь ввиду? - а сейчас дед чуть не сплюнул от досады, ругая себя за повторную глупость, но плевать, показывая плохой пример, было не педагогично, и тогда ему ничего не оставалось делать, так он решил, как, подчёркнуто равнодушно, закончить, - конечно он хорошо поёт, он просто обязан хорошо петь на то он и солист. Ну, теперь-то мы можем уже подняться и зайти вовнутрь?
     - Пошли, дедушка.
     Величаво шаг за шагом поднимались они по каменным ступенькам, не торопясь, как будто хотели прощупать на прочность каждую, не пропуская при этом ни одной. Войдя во внутрь они не вольно замедлились, но лишь только для того, чтобы глазки их перестроились на приглушённое искусственное освещение. Привыкнув к свету парочка, тем не менее, продолжила идти по галерее медленным шагом, но это было не специально, просто по другому как-то не получалось. Молча, с открытыми ртами рассматривали они всё вокруг, а дед, тем временем, нет-нет да всё прислушивался, иногда даже прикладывая ладонь к уху, дабы желая услышать пение воображаемого солиста. Как хорошо, что их никто не торопил и никто им не мешал, что, кстати, не осталось не замеченным для Петра Андреевича. Больше того, он с удивлением для себя осознал, что рядом с ними вообще никто не стоит, что никто их не обгоняет и на встречу не попадается, хотя снаружи народу было предостаточно, как входящего так и выходящего. Пётр Андреевич, продолжая удивляться всему происходящему, в какой-то момент понял, что они уже входят во внутрь придела, где слева вдоль стены их взору предстал иконостас с царскими воротами а, прямо перед ними, около противоположной стены была расположена рака Василия Блаженного. От такого великолепия, замешанного на невиданной энергетике, само сознание в купе с подсознанием без спросу выворачиваются наружу, рождая всполох положительных эмоций а в след за ними и неопределённость в ожиданиях. И снова остановка, как по команде, и то правда, ведь не остановиться при входе было нельзя, и они, сами не понимая почему, остановились. Тут как перед прыжком в воду, надо внимательно посмотреть вниз и, оценив обстановку, крепко подумать прежде чем оказаться внутри водного пространства. Перед тем как переступить порог, не шибко религиозный, дед машинально перекрестился, сделал глубокий поклон, и тут же, от всего проделанного, сам себе и удивился. Внутренне он понимал, что с ним что-то происходит, дивясь в своём поведении этой новизне, но вот понять с какого места это началось, как это будет действовать дальше, и что, в последствии, с ним произойдёт он не мог. Зато он реально ощущал, как внучка отчаянно сдавливает его большую ладонь своей маленькой ручкой. Не подавая виду дед решительно ждал дальнейшего развития событий.
     - Деда, - внучка говорила полушёпотом, однако звук, отражённый от стен, может быть по причине встроенных внутри них продухов, как-то по особенному резонировал, от чего речь в помещении звучала раскатисто, сродни набату, но без звона в ушах, - а что это за ящик?
     - Тише Настенька, это не ящик, - это рака. По виду он, конечно, смахивает на ящик, кто бы спорил, но называется ракой, так называемый сосуд где хранятся останки самого Василия Блаженного.
     - Пойдём, посмотрим, - девочка двинулась вперёд, увлекая старика за собой.
     - Что мы будем смотреть? - задал дед риторический вопрос.
     - Останки будем смотреть.
     - Хороший ход мыслей. Я бы тоже не против посмотреть на них и, даже может быть, прикоснуться к ним, но тут, Настёна, есть одна загвоздка, которую мы преодолеть никак не сможем. Во-первых, видишь это ограждение, за которое нам заходить нельзя, во вторых, раку открывать запрещено, но даже если бы мы, каким-то невероятным образом, её и открыли, то останки старца всё равно бы там не нашли, потому что они покоятся немножко ниже..., - дед подыскивал доходчивые слова, - не в самой раке, а  под ракой в земле, а почему так получилось, то на это есть свои исторические причины, ну и в третьих..., а в третьих я не знаю что в третьих.
     - Так мы их не сможем увидеть?
      - К сожалению не сможем, но мы..., - дед огляделся вокруг, - и-и-и эх..., была-не была, мы можем потрогать саму раку.
     Пётр Андреевич взял внучку на руки и перенёс за ограждение, и, в след за ней, сам перешагнул через провисший канат, натянутый между металлическими стойками, чисто символически обозначающий ограждение.
     Как два заговорщика они ступали очень осторожно, словно шли по минному полю, прощупывая ногами каждую чугунную плитку каслинского литья. Настенька, не обременённая ответственностью за свои действия, первая прикоснулась, на лицевой стороне саркофага, к золочёному литому барельефу с изображением чуда о спасении на море сотворённое в своё время старцем. Она, с очевидным интересом, рассматривая барельеф, водила своим пальчиком по выпуклому контуру рисунка, и не отняла руки до тех пор пока не обвела его весь. Дед не торопил её, но ежесекундно оборачивался и прислушивался и вообще был как сжатая пружина.
     - Пойдём, - словно очнувшись от забытья, позвала внучка деда и потянула за собой на выход.
     - Подожди, - такое резкое изменение в поведении внучки застало Петра Андреевича врасплох, он поддался было команде и даже сделал шаг, но вдруг развернулся, приблизился к саркофагу, перекрестился и поцеловал раку.
     Внучка, глядя на деда, видимо решив что так и положено тоже приложилась губами как раз в тот барельеф на котором было изображено чудо, совершённое Василием Блаженным на море, при этом она даже попыталась осенить себя крестным знамением, но у неё не то чтобы ничего не получилось, получилось, конечно, но очень своеобразно, на счёт чего она сильно-то и не переживала, да и дед не стал её поправлять.
     Дальнейшие их действия были слаженными, чёткими, быстрыми и только оказавшись в переходной галерее они замедлили шаг до спокойного. Оказавшись снова на площади, они вдруг разом почувствовали не хватку кислорода и, остановившись, несколько минут жадно вдыхали свежий воздух.
     Солныщко снова припекало, Кремль стоял на том же месте, брусчатка не покраснела, разношёрстная масса людей продолжала энергично сновать по площади, вспыхивая, тут и там, своими фотоаппаратами и телефонами, и только две фигуры, дойдя до центра, остановились, вращая головами в разные стороны, видимо кого-то искали, а может быть снова прорабатывали дальнейший маршрут в своей культурной программе.
     Краем глаза, дед первый заметил парочку, мужчину и женщину, бежавших в их направлении, при этом они размахивали руками и что-то кричали, однако слов разобрать было не возможно.   
     - Настёна, ну-ка посмотри, у тебя глазки по зорче, это не твои ли родители, случаем, к нам бегут?
     - Где?
     - Да вон там, - дед развернул детскую головку в направлении бежавших.
     - Не вижу.
     - Да как же ты не видишь?
     - Тут столько людей, поэтому и не видно.
     - Каких людей...? - и тут Пётр Андреевич понял в чём дело, - ах, людей...! - он быстро взял внучку на руки и посадил себе на плечо, - ну, а теперь видно?
     - Ой, а там вон мама и папа бегут к нам! - она замахала рукой, а когда увидела ответный жест, то от радости такой тут же захлопала в ладоши.
     Чем ближе приближались родители Настеньки, тем, почему-то, тревожней становилось на душе у Петра Андреевича. Откуда растут ноги у этой тревоги он не понимал, однако он её чувствовал всем своим нутром. Его опасения оправдались, когда женщина, а в данном случае это была родная внучка Петра Андреевича, и её муж поравнялись с ними.
     - А ну-ка иди сюда, - Татьяна, так звали маму Настеньки, вцепившись в детское плечо, с силой рванула на себя дочку, - вы где были? - она нагнулась к дочери, лицо-в лицо, и обращалась именно к ней, не замечая, стоявшего рядом, своего деда,- мы всю эту долбанную площадь обошли раз на десять, мы все закоулки обшарили, даже в полицию обращались.... Смотри на меня, я с тобой разговариваю. - Настенька, на все претензии мамы, ничего не отвечала, да и не могла она ничего ответить, так как просто не знала что нужно говорить, и вообще она не понимала за что её ругают, чем ещё более раздражала свою мать.
     - Это не долбанная площадь, а красная, - вырвалась истина из уст младенца.
     - Что...!? Какая ещё там красная, я тебя про что спрашиваю, ты вообще слышишь меня или нет. Твоё поведение..., оно..., нет, это не выносимо, это просто инфаркт на ровном месте. - Мамаша выпрямилась, и с любопытством осмотрела свою дочь, как будто хотела рассмотреть то, что второпях видимо не сразу заметила, но, не найдя ничего, чтобы её заинтересовало, обратилась к мужу. - Вась, ты что-нибудь понял? Если понял, то может быть сам поговоришь с дочерью, а то я что-то начинаю терять нить рассуждений, а это чревато ещё и срывом на нервной почве.
     - Настенька, солнышко, - с решительным возбуждением принялся за дело отец, -  мама просто хочет знать, где ты блуждала три часа? Мама даёт тебе понять, что она чуть с ума не сошла, разыскивая тебя. А то, что ты, в конечном итоге, нашлась, это бесконечно маму радует, и даже обнадёживает на счёт её здоровья, однако ей всё же интересно, так из чисто её женского любопытства, узнать где ты всё-таки пропадала некоторое время назад. Не волнуйся, я пойму тебя если это твой секрет, и ты имеешь полное право никому его не раскрывать, только мне шепни на ушко, а уж я никому только маме, - отец наклонился и поднёс своё ухо к устам дочери, - давай, Настюленька, поделись своей тайной и скажи где же ты всё-таки была?
     - Я была в театре, - прошептала Настя папе на ухо.
     - В театре!? очень хорошо, - папаша спешно распрямился, виновато посмотрел на супругу и, разведя руки в стороны, добавил, - она была в театре.
      - В каком ещё театре!? - Татьяна не глядела на дочь, а вопрос задавала Василию, еле сдерживая бушевавший в груди гнев.
     - Я не знаю, - Василий отвёл свой виноватый взгляд в сторону, будто нашкодивший первоклашка, - я сейчас уточню.
      - Вот в этом театре, - перебив отца, Настя указала пальчиком на собор Василия Блаженного. 
     - Вот в этом, - уверенно добавил Василий, указав тоже самое направление.
     - Вот приедем домой, вот я тебе покажу театр, - Татьяна схватила дочь за руку и потащила к машине, которая стояла на парковке в квартале от площади, - обязательно покажу, во всей его театральной красе. - Потом она вдруг вспомнила о своём родственнике. - Тебе тоже дома будет театр, при чём Большой театр. Ей богу, что стар, что мал. Вас ни на минуту нельзя оставить одних. Не можете вы без приключений, обязательно вляпаетесь в какую-нибудь неприятность. Ну, и чего молчишь ответь если сможешь?
      - Дело вот в чём... - ели поспевая за Татьяной, начал было Пётр Андреевич.
      - Ой, вот только этого не надо, я тебя знаю, сейчас начнёшь размазывать кашу по тарелке, мне твои объяснения ну просто в никуда, потом расскажешь, а пока мы будем ехать до дому продумывай свой монолог, но только я тебя очень прошу без аллегорий в виде театра, только факты и ничего кроме фактов, да и уж будь так любезен подбери эти факты по убедительней. - Тут, вдруг, как будто что-то вспомнив, Татьяна остановилась, развернулась к деду и уже совсем спокойным, совершенно не злобным и даже можно сказать добродушным взглядом оглядела его с ног до головы. Со стороны можно было подумать, что она до сих пор его не видела, а тут вдруг совсем неожиданно встретилась лицом к лицу и ещё секунда и она, со слезами на глазах, бросится к нему в объятия. - Всё дед, не сверкай глазами, ты же знаешь, что я права, а ты..., и-и-и... хватит уже, поехали скорее, а то мы и так опаздываем.
     - Куда? - этот вопрос вырвался у Петра Андреевича чисто машинально, он даже сам удивился этому.
     - В ту сторону, - прозвучал сухой ответ.
     - Это всё из-за меня, это я её впутал, ты же понимаешь, что она ещё ребёнок и сама бы никогда не додумалась, да мы всего-то туда и сразу обратно, буквально одним глазком, и Насте очень даже понравилось, - оправдываясь сокрушался Пётр Андреевич, - Танюша, я тебя очень прошу ребёнка не наказывай. Меня накажи, и, если уж по справедливости, то я готов отстоять в углу весь, отведённый мне трибуналом, срок.
      - Он ещё и шутит, - бросила она ему через плечо, - вот что дед, давай не сейчас, - Татьяна не сбавляла набранный темп, а в её голосе, что несомненно обнадёживало деда, уже не звучала раздражительность а тем более злоба,  - дома разберёмся кому пряник а кому и кнут.
     - Конечно, - Пётр Андреевич удерживал на лице полную серьёзность, - конечно разберётесь, как говорится, - да здравствует наш суд, самый гуманный суд в мире!
     Машину вела Татьяна, рядом с ней Василий, кто бы сомневался, а на заднем сиденье, не трудно догадаться, Настя и Пётр Андреевич. Пока ехали по городу, Пётр Андреевич с интересом разглядывал Москву, в которой он не был почти сорок лет и честно себе признавался, что она ему так же нравится и даже в своём обновлённом варианте. Однако мегаполис есть мегаполис и его бесконечное нагромождение инфраструктуры быстро начинает давить на психику, особенно тем, кто живёт в провинции, а ещё хуже в деревне. Вот и Петру Андреевичу, проживающему не в провинции и даже не в деревне а на самом, что ни на есть, обычном хуторе, быстро наскучило смотреть в окошко на прелести урбанизации, хотя они ещё даже не выехали на объездную дорогу, и тогда он, истратив последний интерес к за оконным пейзажам, откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и предался своим раздумьям. Первое, о чём он подумал, так это об их недавней экскурсии в храм Василия Блаженного. Он даже улыбнулся слегка при этом воспоминании, но затем случилось то, от чего он чуть не подпрыгнул на сиденье, он вдруг вспомнил, что оставил на вокзале в камере хранения свою сумку с вещами. - «Ох, Боже ж ты мой! да как же это я, чурбан безмозглый, забыл совсем об этом, как же я без барахла-то своего. Вот незадача.» Оставшуюся дорогу о преданиях старины глубокой пришлось забыть а предстояло думать как решить возникшую проблему, ведь расстояние между ним и вокзалом, а стало быть и его вещами, с каждой минутой, безнадёжно увеличивалось.  Думай не думай а в данный момент выход, к сожалению, никак не хотел вырисовываться, и тогда, ещё не много попереживав, Пётр Андреевич в сердцах, широко и громко, махнул на это рукой. - «Да и хрен с ними, ведь это всего лишь обыкновенные шмотки, не прокиснут небось за пару дней.» - Повторно приведя себя в мысленный порядок Пётр Андреевич снова расслабился, а в последствии даже похвалил себя за то, что на протяжении всей своей автомобильной релаксации даже умудрился не открывать глаза.
     Проснулся Пётр Андреевич от толчка в бок. Открыв глаза, как ему показалось, мгновенно, он увидел, что машина уже стоит на площадке, специально отведённой для этих нужд, в стороне от двухэтажного, в стиле «хайтэк», особняка, и до него от стоянки ведёт замысловато выложенная дорожка из материала, который Пётр Андреевич за время пребывания в гостях так и не смог раскусить. - «Технологии за сорок лет шагнули уж слишком далеко вперёд» - таким умозаключением оправдывал свой строительный пробел Пётр Андреевич.  В дом он зашёл одним из последних, и не потому что про него вдруг забыли, нет, просто было много покупок, видать «шопинг» удался, и нести все эти не удобные и тяжёлые пакеты да сумки пришлось обоим родителям и поэтому они торопились, мало того, так они ещё и дочку припахали, с чем Пётр Андреевич был не согласен. Гораздо лучше было бы воспользоваться его услугами, но его мнения на этот счёт, почему-то, никто не спросил, то ли забыли, что навряд ли, а может быть выглядел он сильно старым и немощным, с чем лично он так же категорически был не согласен. - «Надо же, ещё и в дом не зашёл, а два несогласия уже высказал, хоть бы даже и в уме.» - С этими мыслями Пётр Андреевич постарался расстаться ещё за порогом, в дом же он  входил с чистым мозгом и благими надеждами, правда какими именно будут эти надежды он определить не успел.  Разобравшись с покупками, Татьяна, словно забыв про скандал и про обещанное наказание, показала деду его комнату на втором этаже.
     Комната, квадратов десять, ну совсем маленькая, как есть только для гостей. Кровать-полуторка с овальным ковриком на полу, прикроватная тумбочка возле изголовья, а на против при входе узкий шкаф-пенал и никаких больше излишеств, всё аскетично, как в монашеской кельи. Больше взгляд ни за что не цеплялся и тогда Пётр Андреевич решил совершить поход в ванную комнату, зафиксировать, так сказать, её месторасположение, а заодно и ополоснуться после дневного путешествия. Возвратившись в свои пенаты Пётр Андреевич присел на кровать, но посидев на ней пару минут вдруг понял почему он сел именно на неё. Вывод был до банальности прост, дело в том, что стула в комнате не было, так же не было и стола и телевизор тоже отсутствовал. - «Комната сугубо для ночлега и без вариантов. Могу с этим согласиться, но всё-таки не плохо было бы столик какой-нибудь немудрящий да стульчик или табуреточку на худой конец, ну и радиоточку для связи с внешним миром, а вдруг война началась, а я не в курсе. Может быть указать хозяевам на их недоработку или сюда не принято приходить со своим уставом? Надо будет подумать на досуге над этим вопросом.» - Навалилась усталость, - «всё-таки возраст,» - согласился с собой Пётр Андреевич и тут же, опустив голову на подушку, отключился, погрузившись в сладкий мир сновидений.
     Ему казалось, что он вот только что закрыл глаза, как его уже снова кто-то тормошит принуждая просыпаться. Настенька, ну конечно, кто же ещё мог так жёстко, даже можно сказать безжалостно, отрывать его от сна, его, - старого человека для которого сон - это не просто сон, это больше чем сон, и потом, очень проблематично, знаете ли, в его возрасте менять своё внутреннее состояние, быстро переходя из одного в другое.
     Что случилось красатуля моя? - дед улыбался, видя серьёзный взгляд внучки, и ему было чертовски приятно, что именно она пришла его разбудить.
     - Пойдём, мама зовёт.
     - Это она тебя послала за мной?
     - Нет, я сама, - внучка тянула деда за рубаху, - она папу просила, а я сказала, что сама тебя позову, вот мама и разрешила.
     - Пойдём, пойдём скоренько, не будем, в очередной раз, расстраивать твою маму, - кровать, потревоженная дедом, уныло заскрипела, высказывая тем самым своё недовольство, - кстати, а почему ты не в углу, тебя разве ещё не наказали?
     - Нет, не наказали.
     - Ну, по попке-то наверняка шлёпнули?
     - Нет, никто меня не шлёпал.
     - Это очень даже, я бы сказал, обнадёживающая информация, значит и меня, наверное, может миновать кара сия, - дед взял внучку за руку, ему очень нравилось ходить с внучкой держась за руки, и поспешил выполнить приказ.
     Спустившись, Пётр Андреевич увидел в центре зала ломящийся от изобилия стол. - «Оба-на, а стол-то действительно уже накрыт, Ну, Танюша, ну молодец, и кода она успела всё это изобразить, неужели я так долго спал?» - терялся в догадках Петр Андреевич одновременно высматривая себе такое место, чтобы к выходу поближе и на глазах по меньше, но его посадили туда, куда заранее было определено.
     - Вася, ты бутылочки пока открывай, - суетилась возле стола Татьяна, - мама уже подъезжает, - это она о Елене Петровне, дочери Петра Андреевича.
     И, действительно, не успела Татьяна закончить фразу, а Василий только прикоснулся к первой бутылке, как в дверь позвонили и, конечно же после того, как её впустили, в дом вошла Елена Петровна собственной персоной в сопровождении молодого человека, и молодого не в фигуральном выражении этого слова, а вполне реальном смысле. Мужчина был явно моложе Елены Петровны, что на её контрасте сразу бросалось в глаза.
   - Боже мой, какой сюрприз! - вытянув руки вперёд и растянув на лице американскую улыбку, Елена Петровна быстро сокращала расстояние между собой и Петром Андреевичем. Слегка соприкоснувшись в объятиях и не дав себе испортить губной макияж, дочка своеобразным образом обозначила: безумную радость, крепкие прижимания и страстные лобызания, оставив, такими изысканными действиями, своего папу в некотором замешательстве. Завершив протокольную часть Елена Петровна отошла, а старик всё гадал, - «То ли дочь не соскучилась, то ли теперь так полагалось в продвинутой Москве, а может быть это из-за того, хотя и бредовая мысль, однако не исключать её совсем тоже нельзя, что он не достаточно тщательно принял душ? - Ну, Танюша, ну подсуропила, такой сюрприз, и, ведь, молчала негодница, и ведь ни намёком ни пол словом не обмолвилась.» - В её голосе, выражении лица, да и во всём  облике Елены Петровны не чувствовалось никаких эмоций: ни радости, ни восторга, ни удивления, ни досады, ни огорчения какого-нибудь или обиды, единственное, что бросалось в глаза на этом контрасте, так это то, что Елена Петровна, при всём своём показном равнодушии, не сводила масляных глаз с блондинистого, да к тому же ещё голубоглазого «аполлона», которого нежно подталкивала в направлении стола, упираясь ладошками в его накаченную спину.
   - Завидую, доченька, твоей выдержке, чем о себе похвастаться не могу. Ох! - она сладко вздохнула, затем, только мельком взглянув на сервированный стол, снова вернула свой ненасытный взгляд на свою живую, плоть от плоти, собственность, - и откуда такая прыть в готовке?
     - Мама, я тебя умоляю, всё гораздо прозаичнее, чем ты всё это нам  представляешь, просто мы с тобой долго не созванивались. Хотя если говорить честно, раскрыв для тех, кто ещё не в курсе, некоторый секрет, то я-то как раз тебе звонила, но твой телефон с некоторого времени был почему-то не доступен. От чего бы это? Что же на счёт моей, по твоему выражению, готовки, то тут совсем просто, обыкновенный сервис, заказ по телефону и всё привозят на дом в назначенное тобой время.
     - Давайте уже садиться за стол, а то ну прямо невтерпёж, а почему? а я скажу, - с утра маковой росинки во рту не было, - Елена Петровна закатила к верху глаза, вспомнив, видимо, о чём-то приятном, затем выгнула назад спину, подав грудь вперёд, и слегка мотнула головой, словно стряхивала тяжёлые грёзы навалившихся воспоминаний, закончила же она свою фразу словно извиняясь, - только вчерашний ужин и помню, - и чуть помедлив сладострастно добавила, - в полумраке, при свечах, ну… и вот, практически всё.
     - Понимаем, - Татьяна хихикнула, подмигнув при этом мужу. - действительно, чего мы тянем, давайте уже приступим к праздничному обеду.
     - Что за праздник сегодня, позволь полюбопытствовать? - накладывая салат себе в тарелку успела задать вопрос Елена Петровна, не позабыв при этом позаботится и о своём кавалере, - милый, налегай на белки, они способствуют гармоничному развитию организма и поддержания его в работоспособном состоянии, так что у нас сегодня за праздник, ты говоришь?
     - Мама, ты меня заставляешь волноваться в отношении тебя, ты какая-то рассеянная, забывчивая стала в последнее время. Сто раз тебе говорила, - бросай..., бросай свою работу.
     - Ага, и жить на пенсию, ты это хочешь сказать? А что есть пенсия в наше время? Кто мне может на это ответить? Никто! Вот и я смотрю на неё и не могу найти подходящий эпитет, - тут она перевела взгляд на Петра Андреевича, видимо случайно и, мы надеемся, без задней мысли, - одна только похабщина в голову лезет, а ведь хочется, наконец, удивиться, потерять дар речи и чтоб слёзы ручьём от радости, но нет, кроме матов ничего больше. И ты, моя дорогая доченька, сама это знаешь, что на одну нашу, я хочу особо это подчеркнуть, нашу пенсию не проживёшь, напиться вдрызг можно и то только дома, со своим пойлом и под свою закуску, а вот прожить, - ну никак хоть тресни. Пенсия, по большому счёту, микроскопична, а потребности мои макроскопичны, и они ещё не угасли, я жить хочу, понимаешь ли ты это, жить полноценной жизнью и, наконец-то, для себя. Да, милая моя, для себя и я это заслужила, надеюсь? Да что там, - надеюсь..., уверенна!  А если мне не работать, то кто меня кормить, развлекать, обувать, холить и лелеять будет? На деток надежды мало, дорогие и любимые мои, не обижайтесь, но запомните и зарубите на носу, вам это в жизни тоже пригодится. Надеюсь, я никого не обидела?
     Все, кроме Насти, после слов Елены Петровны, - «холить и лелеять...» - разом, как по команде, посмотрели на маминого бойфренда, однако он этого не заметил, так как усердно выполнял белковый приказ, более того он даже никогда и не узнает, как три пары глаз синхронно сверлили его с одним и тем же вопросом.
     - Теперь на счёт праздника, - продолжала мама, уже более спокойным и сдержанным тоном, - естественно, я не знала по поводу чего мы сегодня собрались, да и откуда мне было знать, что папа приезжает к нам. Могла бы, кстати, и предупредить..., - тут, спохватившись, она поправила себя нахмурив брови, - ах, да, у меня же телефон был не доступен, и всё равно, если б захотела, то изыскала бы возможность как-нибудь оповестить. Наконец, отправила бы телеграмму-молнию. - Тут в поле зрения Елены Петровны снова попала, сидящая прямо напротив неё, фигура её отца. Их взгляды встретились, но буквально через несколько секунд Елена Петровна отвела свой взгляд, маска весёлой безмятежности слетела с её лица, а в глазах появилась грустинка, - Я опять отвлеклась..., есть у меня, знаете ли, в характере какая-то не хорошая черта, эдакая чертовщинка, а может быть это последствия недовоспитанности. По большому счёту и сама толком не знаю, однако сейчас, в данную минуту, прошу прощенья, да и на будущее тоже. - Это были последние слова откровения после которых Елена Петровна вернула себе прежнее настроение, надев маску столичной гламурной леди. - Так что у нас сегодня? А у нас сегодня, надо полагать, междусобойчик в узком семейном кругу, и без всяких там друзьёв и товарищёв?
      - Правильно мыслишь мама, сегодня у нас семейный праздник, а не корпоратив, и я, так уж получилось, на правах хозяйки этого дома беру узды правления в свои руки. Ты не возражаешь?
     - Ни Боже мой!
     Первый и он же последний тост прозвучал, как и положено, за приезд, за здоровье, за активную жизненную позицию ну и, конечно же, за кавказское, а как же без него, долголетие Петра Андреевича, больше он о себе, за оставшееся время, когда был за столом, ничего не услышал, чему, если уж положить руку на сердце, радовался больше всего. Всю ответственность за тосты возложили на Василия, которому и пришлось отдуваться, а было их числом только три, последний же, по традиции, был адресован милым дамам, после чего в этой ритуальной процедуре необходимость отпала, как-то сама собой.
     После того, как изрядно подкрепившись, а чего греха таить, Пётр Андреевич тоже был голоден как волк,  он откинулся на спинку стула и стал, ведь у него  появилась великолепная возможность, с удовольствием и не скрываемым любопытством, спокойно наблюдать за своими близкими людьми, ведь не известно когда ещё выпадет такой счастливый случай увидеть их сразу всех в одно время и в одном месте, и не забыть отметить для себя как изменились твои девчонки внутренне и внешне. Всегда хочется по дольше побыть в семейном кругу наслаждаясь всеми прелестями этого общения, но всему приходит конец и эта встреча, хочешь или не хочешь, скоро уйдёт в историю, а вот когда состоится, и состоится ли вообще, следующая встреча его не большой, но такой родной и дорогой для сердца, семьи одному Богу известно. Он вспомнил супругу, безвременно ушедшую от него, вспомнил её образ, вдруг вставший перед ним во весь рост, как живой, её ангельское лицо с большущими фиалковыми глазами и с нисходящей ироничной улыбкой на губах, чуть курносый нос и прядь непослушных густых русых волос, которые она лихо отбрасывала назад одним только кивком головы, но они, не послушные, тут же возвращались на прежнее место, скрывая под собой часть её лица. - «Кто-то скажет, что это судьба. Может быть. Но никто мне не объяснит почему она, эта судьба, такая не справедливая. Жить бы ещё и жить Марьюшке на радость нам, а перво-наперво мне, а не исполнять то, что ей было предначертано кем-то свыше. Я мечтал умереть с ней в один день, а что теперь, - а теперь я должен страдать и мучиться в ожидании своего часа. Ох, как же это тяжело одному! Нельзя быть человеку одному. Только законченный эгоист может, как тот премудрый пескарь, прожить всю жизнь в одиночестве. Вот, ей Богу, если б не мои девчонки, то от жизни такой индивидуальной точно наложил бы на себя руки. Как говориться, - наши руки не для скуки, или от скуки на все руки. К денежным миллионам я равнодушен, мне своих денег хватает, учёный из меня не получился, не было желания, политика в её сегодняшнем виде уж точно не по мне, и тогда что у нас в сухом остатке? Может быть религия, через которую с Богом поговорить можно по душам? Поговорить-то можно, но что я могу ему предложить, взамен того, что он когда-то подарил мне жизнь, вдохнув в моё тело бессмертную душу. Вернуть эту душу, в целости и сохранности? Можно, но это только после, когда тело моё, выработав свой ресурс, околеет. А пока? А пока я ещё на земле и ещё живой и мне с этим надо что-то делать. Сидеть и ждать, - глупо, ускорить событие и вернуться к тому, чтобы, опять же, наложить на себя руки, - так это, говорят, страшный грех. Чем же занять своё бытиё, чтобы не страдало сознание? А, как ни странно это прозвучит, но я знаю, как успокоить сознание, ведь об этом я уже давно и успешно договорился сам с собой, а поможет мне в этом любовь или, точнее, запасы любви в душе моей, и тогда всё  будет складно получаться и с успехом доводиться до конца. И то правда, - зачем мне такая жизнь если не для кого жить. Ну вот, я снова вернулся, сделав круг, к тому, в чём давно уже утвердился.» - Он оглядел своих девочек и слёзы как-то сами накатились на глаза, а чувство было такое, как будто они зачесались, и Пётр Андреевич, чтобы не выдавать себя, не стал их трогать, а просто наклонил голову вниз, чтобы «проморгаться». - «Надо бы помянуть.» - Пётр Андреевич уже и рот было открыл, чтобы предложить тост, но когда снова поднял голову и осмотрел весёлую компанию, то тут же отказался от своей затеи. 
     Женщины пили вино, разное: и белое, и красное, Василий же, в отличие от них, употреблял водочку, а вот молодой человек не пил ничего, категорически, блюдя абсолютную трезвость, наверное был кришнаидом, ну и Настенька, в этой пёстрой компании, успешно налегала на сок. Бурная застольная беседа, на повышенных тонах, с употреблением жарких словечек, началась буквально после десерта и проходила в основном между Татьяной и Еленой Петровной, остальные просто не поспевали за ходом их мыслей, по причине притупления реакции: у кого по старости, у кого по молодости, у кого от выпитого алкоголя, а у некоторых от излишнего употребления белков и протеина.
     Когда же разговор перешёл в плоскость денег и социального положения, дополняясь рассуждениями о зависти и, как следствие, предательстве, Пётр Андреевич понял, что пора покидать праздничную поляну и по-тихому схорониться в своём скиту. Он даже стишок сочинил в дорогу, или лучше сказать переделал, что в данном случае не принципиально, а вот толчком был снова Сергей Михалков. - «И чего это Михалков сегодня на меня так запал? Ну, да ладно, - дело было вечером, делать было нечего. Вася пил, кришнаид молчал, я же головой качал...» - Возможность свалить ему скоро представилась, как раз в тот самый момент, когда Татьяна и Елена Петровна отошли на кухню за горячим, прихватив со стола использованную посуду. «Отряд не заметил потерю бойца, и «Яблочко» песню допел до конца..., ну вот, на сей раз обошлись без Михалкова,» - выпав из застольной обоймы, боец, как и записано в песне, по-тихому слинял, а застолье продолжилось, и шло оно своим чередом, всё громче и всё веселее.
     И вот, сидя на выделенной ему кроватки, Пётр Андреевич, разглядывая идеально отштукатуренную, в светло персиковом варианте, стенку, думал думку, конечно же не вслух а только в своих мыслях, в которых так и не смог удержаться от критических замечаний в адрес внучки, то есть Татьяны, - «ну, хотя бы, маленький экранчик на эту стену прилепили, пускай даже и с одной программой и даже с чёрно-белым экраном, я и на это согласен. Ну, разве для них, с их заработками, это проблема? Хорошо, согласен, пусть это будет проблема, хотя и абсурдная, но, неужели всё совсем так плохо и нет никаких вариантов, ну а если допустить, что это такая невероятная правда, то тогда уж конечно, тут уж ничего, как говорится, не попишешь, приходится  соглашаться, а засим и принимать, и я, куда уж деваться схимнику, принимаю всё это как должное, но прошу, прошу лишь только одного, да что там прошу - просто требую, и это уже принципиально, - положите вот на эту тумбочку библию! Да-да! ту самую библию с ветхим и новым заветом, а что же ещё в этой кельи остаётся делать, да только и остаётся, что читать запоем псалтырь и молиться до упаду всем святым на свете.» - Распаляясь в своих мыслях, Пётр Андреевич и не заметил, хотя и сидел прямо напротив двери, как она тихонько приоткрылась и в образовавшимся проёме показалась детская головка. Настя смотрела на деда и удивлялась, задавая себе вопрос, - «почему он смотрит прямо на меня, а не видит?» - Это был единственный вопрос, промелькнувший в её головке, после чего, перестав рассуждать, она просто окликнула своего деда.
     - Боже мой, Настенька! - от радости дед аж заелозил на кровати, - чего ты там застряла, заходи скорее.
     Внучка подошла к деду и тот, не мудрствуя лукаво, усадил её к себе на колени.
     - Кто же надоумил тебя придти ко мне?
     - Никто, я сама пришла.
      - Опять сама!? Настенька, я, конечно, безумно рад, но зачем ко мне? ведь у меня тут ничего интересного нет. Телевизора нет, радио тоже нет, даже балалайки и той нету. Эх, мне бы балалайку в руки, то я, поверь старику, сыграл бы чего-нибудь из классиков, а как бы я при этом спел..., да не хуже того солиста, ух! как представлю, аж у самого дух захватывает, а там глядишь и тебя развеселил бы. - Старик чмокнул внучку в её пухлую щёчку, а Настя, почувствовав на себе жёсткую  щетину, поёжилась, втянув голову в плечи. Ответная реакция ребёнка заставила Петра Андреевича сознаться в своём необдуманном действии. - «В следующий раз целуй в маковку, старый болван.» - Жёстко укорял он себя, продолжая говорить ласково и с душой. -  Хорошо что нет балалайки, ведь соврал я, что умею играть, представляешь какой конфуз получился бы окажись, к примеру, в этом шкафу, совершенно невообразимым образом, этот инструмент. Ты знаешь, я всё-таки настаиваю, на счёт того, что зря ты ушла от такой весёлой компании. Хоть на дворе и темно, однако спать ещё никто не собирается, и у тебя, раз подвернулся такой момент, есть прекрасная возможность, без оглядки на сон, повеселиться от души.
     Тут Настенька, ни с того ни с сего, обняла деда за шею и положила свою головку ему на плечо. Он подумал, что она хочет что-то сказать, но она молчала, - «какое счастье сидеть так и ни о чём не думать, подольше посидеть, сколько возможно, да хоть всю жизнь». - Однако сиди не сиди, а разговор когда-нибудь заканчивать всё же придётся, и тогда, чтобы как-то её разговорить, Пётр Андреевич щекотнул внучку в подмышку, от чего та слегка вздрогнула, но только и всего.
     - Ну и чего, так и будем в молчанку играть?
     - Дедушка, расскажи мне про блаженного, ты обещал.
     Уж чего-чего, но этого Пётр Андреевич никак не ожидал - «очень тонкий, знаете ли, подход,» - так оценил он поступок внучки.
     - Я обещал!? хм..., - дед крякнул, и на минуту задумался, - вообще-то я, на сколько мне помнится, обещал про мощи рассказать, а вот на счёт самого Василия я что-то не припоминаю.
     - Что ты прицепился, - мощи-не мощи, обещал-не обещал, говорил про блаженного? вот теперь и рассказывай.
     - И то правда, чего это я к ребёнку..., ой, извини, к девушке пристал. Здесь у нас, я так понимаю, ключевое слово, - рассказать, а темой к рассказу является образ Василия Блаженного. Я верно сформулировал?   
      - Да, дедушка, расскажи мне про него.
     - Давай я тебе лучше сказку про Конька Горбунька расскажу?
     - Про Конька Горбунька я уже слышала.
     - Слышала, значит, ну что же такой аргумент принимается, ну, а раз таким образом стоит вопрос, тогда придётся исполнять данное мною обещание относительно нашего Блаженного, с царственным именем Василий, - дед чуть подумал и уточнил, - имя Василий обозначает - царский или царственный, - но если уж совсем  откровенно, то Петру Андреевичу до конца ещё не верилось, что в такой юной головке, могут рождаться такие взрослые запросы, - Настюша, я всё-таки задам тебе не скромный вопрос, - а ты готова слушать? ведь это долгий рассказ.
     - Я буду слушать.
     - Ну, что же, тогда, как говорят моряки, - отдать швартовы!.
     Пётр Андреевич снял Настю с колен и усадил её напротив себя, в то место, где кровать упиралась в угол стены, а для удобства подложил ей за спину подушку.
     - Так, я думаю, тебе будет совсем комфортно. Да?
     - Да.
     - Тогда слушай. - Пётр Андреевич, прежде чем начать, секунд так двадцать настраивался, а настроившись, сам весь как будто преобразился. В его облике, если повнимательнее приглядеться, появилось какая-то отрешённость, а в голосе зазвучала загадочность.  - Случилась, значит, эта история давным-давно - начал он полушёпотом, - второго августа 1469 года, по новому лето исчислению, которое ведётся от рождества Христова, но одновременно и в 6977 лета, а это уже по старославянскому календарю, который берёт своё начало аж от сотворения мира в звёздном храме, опять же оговорюсь, - сотворение мира, это не образование нашей планеты и не появление на ней человека разумного, здесь, скорее всего, говорится о подписании некоего договора о мире, а вот кто его подписывал доподлено не известно, могу лишь утверждать, но с полной ответственностью, так это то, что наши предки точно сидели за этим столом и участвовали в его подписании, - прервав повествование Пётр Андреевич призадумался о сказанных только что словах, и о своих мудрёных фразах, которые он так лихо вложил в не подготовленные детские уши. Однако слово вылетело и в воробья не превратилось, поэтому не время, решил он, объяснять там всякие разные тонкости, всё потом, а сейчас только вперёд, что Пётр Андреевич и сделал, не забыв при этом предупредить. - Настенька, если тебе что-то не понятно, так ты спрашивай, не стесняйся.
     - Ладно, я буду спрашивать.
     - Тогда идём дальше?
     - Идём.
     - Ну, если у матросов нет вопросов, то самый малый вперёд, что на гражданском языке означает, - поспешаем не спеша, - снова перейдя на шёпот Пётр Андреевич продолжил повествование чуть растягивая слова. - В русском селе Елохово , раскинувшимся в те стародавние времена под Москвой, а Москва тогда была размерами раз в двадцать меньше сегодняшней, а то может быть и того меньше, так вот, повторимся, в те незапамятные времена, как и положено в свой срок, наступал, что было неотвратимо, первый день седмицы, то есть понедельник, если же опять перевести на наш старославянский лад. Стояла тихая, тёплая августовская ночь, ну, прям как сейчас, чистый небосвод без единой тучки, а на нём луна, как большая круглая рыбина медленно дрейфующая по течению в тёмной глубине небесного океана в сопровождении россыпи серебряных икринок.  Так вот под этим великолепием, аккурат между ольховым лесом и краем села, приютилась довольно добротная, сложенная из толстых брёвен, крытая широким тёсом изба-пятистенка, с большим подворьем да  просторным хлевом для скотины, коей в этой семье было в достатке и главное, что хочется отметить, так это наличие у этой семьи лошади, тем самым возводя их в ранг, не просто смердов, но уже стадников. Однако оставим пока подворье со скотиной в покое, но поспешим в избу и посмотрим, - так же она достойно выглядит изнутри, как и снаружи. Спешу обрадовать, мы не ошиблись в своих предположениях увидев ухоженную светлицу с чисто выскобленными полами, с устланными на них дорожками, которые связанны из лоскутков материи, чистую и аккуратно расставленную по открытым настенным полкам не хитрую кухонную утварь, в центре же избы красуется свежевыбеленная русская печь топящаяся по белому, ну а в красном углу, как и положено, резной кивот с центральной иконой - Богородицы с младенцем, списанная с большой Владимирской, и маленькими иконками с ликами святых по обеим сторонам от неё. Сверху кивот покрывал вышитый убрус, а вот под самим кивотом, на тоненькой медной цепочке, тускло мерцала лампадка выжигая остатки масла. Внутри помещения темно, однако передвигаться можно, даже не боясь наткнуться на предметы мебели, коим являлись: стол, пара столец, типа наших табуреток, сундуки и широкие лавки вдоль стен, а причиной всему всё тот же лунный свет, проникающий сквозь щели на волоковых окнах закрытых на ночь тесовыми заслонками, он отпечатывался на полу белыми контурами в виде трапеций, которые медленно смещались в противоположную сторону от хода луны. На широких, как мы уже упоминали выше, лавках мирно почивали родители Иакова: отец его Архип Никитович, матушка Евдокия Фектистовна и младший брат Ермила, а за стенкой сама супружеская пара, которая интересует нас более всего, - это Иаков, и супружница его - Анна.
     Иаков спал как младенец: глубоко и сладко, что нельзя тоже самое сказать про Анну, чем-то в данный момент встревоженную: то ли странным сном, то ли реальными событиями, происходящим, как ей казалось, снаружи дома, и чтобы прояснить эти сомнения она поспешно, раз за разом, открывала глаза, в которых отражался лёгкий страх а более того недоумение, и каждый раз она долго и пристально смотрела на закрытое окно, осмысливая происходящее там снаружи, сравнивая его с видением пришедшем к ней во сне, а в оконцовке, с усиливающейся тревогой в душе, она вновь и вновь переводила взгляд на мужа, - «как же так, на дворе такое происходит, а он и ухом не ведёт, спит себе спокойненько, посапывая в подушку, а мне-то как быть, и неужели это всё-таки сон: страшный, странный и не приятный, а если не сон, вдруг это всё мне свиделось наяву, взаправду, только я была в этот момент как будто во сне. Что же это такое делается. Ой, Господи спаси мя и сохрани!». - Анна перекрестилась, двинула было рукой, но замешкалась всего лишь на пару секунд, а после чего уже решительно толкнула спящего мужа в бок, чего с первого раза оказалось не достаточно, тогда ей пришлось повторить задуманное и не один раз,  приложив не малые усилия, чтобы достичь результата.
     - Ты по што будишь меня Аннушка?
     - Яшенька просыпайся, - она потянула мужа за руку, - прошу тебя, сходи на двор и загони скотину в хлев.
     - Какую скотину, ты о чём?
     - Нашу скотину, какую же ещё, я про нашу скотину печалюсь, чужая ведь к нам не зайдёт.
     - Ты запамятовала видать, давеча вся загнана была, - Иаков отмахивался от жены, как от назойливой мухи, - аль не помнишь, я самолично и загонял.
     - Так разбрелась она вон сызнова.
     - Как это? - полуоткрытые глаза Иакова теперь уже открылись полностью, дрёма сошла на нет, и более того он даже приподнялся на локте.
     - Гроза была ночью, дюже страшная, да и с градом кажись.
     - Окстись, да как же это возможно, не должно быть грозе-то, не было на то приметы, - Иаков окончательно отошёл от сна, выражение лица стало серьёзным, а взгляд, обращённый на супругу, пристальным.
     - Я сама в толк не возьму, думала сон пригрезился, ан нет взаправду всё: и гроза и скотина и сова под окном ухала аж до звона в ушах, а потом тошнота к горлу аж дыхание перехватило а перед глазами пелена, навроде тумана, и всё это от кошмара ночного. Ты, однако, сходи всё же на двор, не ровен час скотину градом побило.
     - Неужто всё-таки и град был?
     - Может и не был, я ведь самолично не видала, однако гром был и дюже силён, а ветер такой, что думала, вот-вот, ещё чуть-чуть и крышу начисто сорвёт.
      - Странно, что кроме тебя больше никто ничего не слышал, - Иаков не стал больше спорить, да и не хотел, учитывая в каком положении находилась его супруга, - добре, раз такое случилось, то схожу и погляжу.
     - Поди Яша, поди, только свечу не запаливай, чтобы родителей не дай Бог разбудить.
     Накинув приволоку, стараясь не шуметь Иаков босиком на цыпочках подкрался к двери, приоткрыл её и выдохнул облегчённо, ведь дверь не подвела, не издав ни единого скрипа. Подобравшись к выходу он юркнул в сени, а тут уж было полегче, и тогда уже, распрямившись во весь рост, он смело ступил  на двор. При такой луне ему действительно свечка была без надобности. Никакой, конечно, скотины во дворе он не нашёл, но, на всякий случай, проверил её в хлеву, где окончательно успокоился увидев всю живность в полном здравии и в прежнем количестве.
     Вернувшись к жене под тёплое одеяло Иаков, используя свой авторитет, довольно быстро успокоил Анну, однако сохранить своё раздражение, вызванное её бурными фантазиями, он не смог, а поэтому выражался жёстко и в выражениях не стеснялся. Анна же, в свою очередь, покорно молчала и только кивала головой в знак признания своей неправоты.
     - Дюже ты мнительная в последнее время, что вельми не спроста, - смягчив тон к примирению, добавил Иаков в конце.
     - Есть немножко, - Анна, как ни в чём не бывало, прижалась под бочок к мужу,  - подходит срок родов моих, не сегодня-завтра разрешусь, вот и боязно мне, не шибко, конечно, однако как вспомню, так холодок по спине, ведь впервой это со мной происходит.
     - Не боись, и меня не накручивай, - Иаков зевнул в полный рот, - все рожают, и ты родишь, у нашей повитухи руки золотые не одного дитя приняла с Божьей помощью и все здоровенькие, - Иаков перекрестил рот не поднимая руки.
     - По утру в церкву сходим.
     - На кой ляд?
     - Надо Яшенька, на сей раз расстарайся и доверься мне.
     - Завтра никак не можем, батя наказал нам по утру, мне и Ермиле, к тивуну ехать оброк платить. Давай погодим, а третьего дня наметим и сходим.
     - Нет, завтра надоть. Что-то тревожно мне на сердце, так и заходится оно от снов не хороших, иной раз так бьётся, словно колотушкой кто изнутри колотит, а иной раз и не слышу его вовсе,  а вдобавок ещё и сынок беспокоен стал очень в последние дни, всё ножками толкается, да ручками стучит словно просится...
     - А ты окудова знаешь?
     - Да как же мне не знать-то, когда я чувствую это, - Анна взяла руку мужа и приложила её к себе на живот, - ну как, слышишь?
     - Дурёха, я тебя не про то спрашивал.
     - Как не про то, а про что же?
     - Я хотел тебя спросить, откудова ты знаешь что мальчик родиться?
     - Дык повитуха сказала, когда, аккурат на Рождество честнаго славнаго пророка Предтечи Крестителя Иоанна, после всенощного бдения, на которое я по своей причине ходить не сподобилась, беседы со мной вела да по ходу меня и осматривала, особливо отмечая форму живота да изменения на груди моей.
     - А что за изменения такие? - чтобы удовлетворить своё любопытство Иаков предпринял попытку снять с жены сорочку.
     - Тебе что за гребта, - Анна решительно пресекла поползновения мужа, настучав ему по рукам, - ишь, какой любопытный, посмотреть ему, на ночь глядя, захотелось, а потом может быть и потрогать вздумается, а там, глядишь, и и ещё чего удумаешь, нет уж, не время сейчас, да и не твоего ума это,  это всё наше женское, и вас никак не касается.
     - Стало быть ничего не скажешь, а более того не покажешь? - решительная, но последняя попытка Иакова взглянуть на женскую грудь окончилась так же безрезультатно.
     - Ну зачем тебе Яшенька в женские дела влезать.
     - Ну, и ладно, не очень то и хотелось, - Иаков хмыкнул в усы, - подумаешь повитуха, да я и без неё давно знаю, что мальчонка родится.
     - Ой ли! - тихо вскрикнув, Анна не сдержала улыбку, при этом лукаво посмотрела на мужа, - вельми ты самонадеян, ка я погляжу.
     - Не самонадеян я, а уверен, - Иаков поцеловал жену в лоб и нежно провёл тыльной стороной руки по её зарумянившейся щеке, - да ты на себя-то погляди: вон расцвела вся, как подснежник после долгой зимы, так и светишься, хоть свечки вечером не зажигай.
      - Скажешь тоже, - Анна ещё плотнее прижалась к мужу, не переживая, по темноте, за румянец вспыхнувший было на её щеках, - однако помолиться всё же надоть Богородице Владимирской, что над папертью, о благополучном, стало быть, разрешении.
     - Ладно, утро вечера мудренее, вот завтра, на свежую голову, и спросим совета у родителей, а там уж и решим. А таперича спать, и без разговоров, скоро уж заря займётся а за ней и петухи закукарекают, а там уж совсем не до сна будет.
     Глаза у Иакова слипались уже в конце его фразы, да и говорил он с каждым словом всё тягуче и нараспев, глотая окончания, от чего речь становилась невнятной. Анна, после разговора с мужем, удивляясь самой себе, быстро успокоилась, расслабилась, но заснула не сразу а чуть погодя, прямо перед самым рассветом.
     Рассвет не заставил себя ждать, а с криком первых петухов пробудилось и всё наше семейство: в первую голову Архип Никитович с Евдокией Фектистовной, затем был разбужен Ермила, и только после, оттянув время на столько на сколько это было возможно, матушка постучалась к молодым в комнату, призывая их вставать, говоря при этом чуть громче чем обычно.
     - Вставайте лежебоки, утро уже на дворе, петухи вон глотки по-надорвали и рукомойник во дворе вас заждался, - Евдокия Фектистовна приложила ухо к двери, а когда заслышала голоса и движение по ту сторону, то сразу же отошла от неё с довольным видом.
     Прежде чем сесть за стол и позавтракать всё семейство собралось в красном углу перед иконами.
     - Во имя Отца, Сына и Святага духа, - Архип Никитович перекрестился, затем  раскрыл часослов и начал чтение. - Восстав от сна, благодарю Тебя, Святая Троица, что по великой Твоей благости и долготерпению, Ты, Боже, не прогневался на меня, ленивого и грешного, и не погубил меня с беззакониями моими, но оказал мне обычное Твоё человеколюбие, и поднял меня, в бесчувствии лежащего, чтобы я рано утром к Тебе обратился и славословил власть Твою. И ныне просвети взоры мыслей моих, отверзи уста мои, чтобы мне поучаться слову Твоему, и уразумевать заповеди Твои, и творить волю Твою, и петь, прославляя Тебя от сердца, и воспевать все святое имя Твоё, Отца, и Сына, и Святого Духа. - Прочитав положенное, что по времени составляло не так долго, глава семейства в конце громко пробасил. - Благословен Бог наш всегда, ныне и присно во веки веков! - Осенив себя троекратно крестным знаменьем он закончил. - Аминь! 
     Вслед за ним все дружно вторили - «аминь», так же троекратно перекрестились, а после сели трапезничать. В это утро пища на столе стояла постная, а значит никаких белковых блюд, в следствии начавшегося накануне Успенского поста, не такого долгого как Великого или Рождественского, но по своей жёсткости им не уступавшего. Продлится этот пост всего лишь две недели, и ознаменуется в конце великим праздником, - Успения Пресвятой Богородицы. Архип Никитович, на правах главы, перекрестил стол, предварительно попросив Евдокию Феоктистовну принести ему листочки с письменами, в которых содержались выдержки из 58 главы пророчества Исайи. Каждый день, но только во время поста, из года в год, утвердив однажды для себя эту традицию, читал он эти выдержки перед утренней трапезой.
     - Разреши оковы неправды, - руки Архипа Никитовича подрагивали от волнения которое он, как ни старался, но так и не научился, за все прошедшие годы, контролировать, - развяжи узы ярма и угнетённых отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо. Раздели с голодными хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом. Когда увидишь нагого — одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется как заря свет твой и исцеление твоё скоро возрастёт, и правда твоя пойдёт перед тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда ты воззовёшь, и Господь услышит, возопиёшь — и Он скажет: вот Я! Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца, тогда свет твой взойдёт во тьме, и мрак твой будет как полдень, и будет Господь вождём твоим навсегда, и во время засухи будет насыщать душу твою и утучнит кости твои..., - свернув листочки вчетверо, он положил их на стол возле себя, затем прозвучало ожидаемое, - аминь! - и только после этого слова все уже непосредственно приступили к еде, соблюдая при этом полное молчание.
     Завтракали плотно, чтобы не переживать по этому поводу до самого обеда, где-то часов до четырёх, ну может быть чуть раньше, смотря по обстоятельствам. Когда же Евдокия Фектистовна, не без помощи Анны, начала убирать со стола, оставив только, на всякий случай, ендову с квасом да квасные лепёшки, на разговор решился Иаков.
     - Слушай батя, - избегая глядеть отцу в глаза, Иаков с трудом подбирал слова, - как бы мне..., ну и не мне одному, а вместе с Анной..., так вот нам бы, значит, сходить..., - услышав своё имя Анна подошла к мужу, и чтобы поддержать его положила свою руку ему на плечо и, как ни странно, этот жест подействовал на мужа ободряюще, речь его утвердилась и выровнялась, - хотел бы попросить тебя, прежде как ехать мне к тивуну, сходить нам в церкву да молитву совершить в просьбе к Богородице Владимирской о благополучном разрешении моей Анны.
     - По што спешка такая, что-то случилось, и почему именно сегодня?
     - Да я и сам уговаривал её подождать до третьего дня, но она ни в какую, очень боязно ей в последнее время, а особливо после этой ночи совсем невмоготу стало, - вдруг на Иакова накатило, а что накатило и от чего произошёл такой накат он и сам не понял, но почувствовав в своей решимости зачатки правоты, а так же прилив уверенности в своих намерениях,  он враз перестал бегать глазами и уже смотрел прямо на отца не моргая и с твёрдостью во взгляде. - Приснился Анне этой ночью сон, показавшийся ей совсем не хорошим и зело тревожным, чего раньше с ней не случалось. Всю ночь она промучилась не понимая смысла его, от чего, так и не сомкнув глаз до утра, не смогла избавится от дум своих.
     - Не понимаю я тебя, - в голосе Архипа Никитовича появилось лёгкое раздражение, - а так же не вижу причины откладывать поездку к тивуну. Мало ли что может приснится. Мне, может быть, тоже сегодня ночью старуха с косой приснилась, но это же не повод чтобы после этого нам всем бросить дела, сходить на погост и выкопать там ямки для могилок, а потом всей гурьбой пойти в церкву на отпущение грехов, ну а после остаток дня горлопанить песни, заливая медовухой страхи свои о близкой кончины.
     - Не гневись батюшка и дослушай меня до конца. Причина-то как раз есть, - Анне рожать не сегодня-завтра, вот и беспокоится она за сыночка нашего.
     Задумался Архип Никитович о причине услышанной для него впервые, это в смысле про внука, который обещался народиться, покрутил ус свой пышный, однако недоверие в голосе всё же осталось.
     - Кто же весть вам принёс о сыночке, что должон будет  родиться?
     - Так повитуха намедни и подсказала Анне.
     - А жёнушке твоей какое такое видение сон испортило? Пускай расскажет нам, может оно того и не стоит, чтобы из-за него так горюнится.
     Анна, с батюшкиного позволенья, с жаром и мельчайшими подробностями поведала обо всём, что помнила про свой ночной кошмар, и рассказала даже о том, как заставила Иакова сходить на двор.
     - Интересно всё это, и может быть что-то да значит, даже скорее всего значит, однако я не разумею в чтении снов, - Архип Никитович, теперь уже нервно, перекручивал тот же ус, но только в обратную сторону, тем самым нарушая всю их симметрию, - Дуняша поди сюда и объясни нам сии виденья.
     Сидевшая в углу комнаты, и не проронившая до этого ни единого слова, Евдокия Фектистовна послушно подошла к столу.
     - Сон Аннушки не плохой, но, и в тоже время, не хороший, - матушка знала о чём говорит, а поэтому говорила уверено, - ухающая сова за окном, - это тревожный знак, не буду разжёвывать его до мелких подробностей, просто поверьте, а вот что касаемо грозы, - то тут как раз всё к добру и защите от всего худого.
     - Тогда я спрошу, - у кого и какие на то мысли есть? - неожиданное, прямо скажем, обращение главы к своему семейству ввело последних в лёгкий ступор. Все молчали в недоумении, молчал и Архип Никитович ожидая ответа, при этом всё смотрел на жену свою, не двигая головой и не сводя с неё взгляд.
     - Ты, Архип Никитович, дозволь всё же мне досказать, так как я об этом думаю? - Евдокия Фектистовна решилась довести свою мысль до конца, и не только потому, что супруг сверлил её своим не мигающим взглядом, а потому что более всего переживала за сноху. - Анна на сносях, последние дни донашивает, - это важно для неё в первую очередь, и правильно Иаков говорит о том, что ей вот-вот рожать, а малейшее волнение, переживание, недомогание, и, не дай Бог, душевное расстройство плохо скажется на младенце. Надоть Анне покой на душе иметь, а для этого к Богородице лик свой и слово своё обратить в борзе.
     - Добро, так и порешим, - глава семейства встал, тем самым показывая, что разговор закончен, - Ермила и я к тивуну съездим, Иаков с Анной пускай в церкву сходят, а если захотят, то и матушку могут с собой захватить, - однако, услышав такое не совсем ожидаемое решение, все, по инерции, ещё продолжали стоять не двигаясь, так как усомнились и не знали: то ли им взаправду уже можно расходиться, каждому в своём направлении, то ли они еще не всё дослушали. Замешательство это Архип Никитович оценил правильно и отреагировал достойно, - гаркнув во всё горло. - Чего стоишь Ермила, как будто к половице присох, иди снаряжай подводу, и вы глаза мне не мозольте, расходитесь с Богом!
     Горница враз опустела, все разошлись каждый в своём направлении: Ермила с отцом на двор запрягать кобылу да грузить на телегу отловленную заранее птицу, кое какие не портящиеся продукты, бочонок мёда литров на десять, и ещё привязали к телеге овцу. Молодые же, на радостях таких, переоделись в нарядные одежды: Иаков в красную рубаху опоясанную плетёным пояском того же цвета, Анна, под стать мужу, сарафан новый, а на шелковый волосник цветастый повойник прикинула, на ногах же у них вместо онучей вышитые не замысловатым орнаментом полотняные ноговицы, и лапти двойного плетения, - льняное лыко с пеньковым шнуром, да с подшитыми кожей подошвами, а вот Евдокия Фектистовна, отказавшись от предложения молодых пойти с ними в церковь, обыденно занялась по хозяйству. 
     Сложив не хитрые церковные дары в корзинку, Анна отдала её Иакову а сама взяла его под руку, оперевшись на неё как на опору, ведь путь не близкий, идти им предстояло сквозь всё село аж на другой его  край. Село хоть и не большое но растянутое вдоль дороги, вот и получается, что скрыться от сельских глаз никак не возможно кто бы не прошёл по этой дороге, все и всё про всех видят и всем про всех всё известно, впрочем как и в любом другом селе или деревне.
     Однако Анна, в это прохладное утро, ничего вокруг себя не видела, она была вся в себе в своих мыслях, которые несли её вперёд как на крыльях, только иногда она отвечала на приветствия сельчан, машинально кивая головой то в одну то в другую сторону.
     Сложенный в камне Богоявленский кафедральный собор с пристроенной к нему колокольней, они словно как коренастый пятиглавый красавец богатырь с позолоченными куполами-шлемами, и его изящная с тонким станом невеста покрытая так же, как и её суженный, позолоченным волосником стоят, красуются перед нами, и на радость нам. Но, вот вопрос, а почему, собственно говоря, все купола позолоченные? На это наш великий поэт, не скажу какой, потом, Настюша, ты сама, если будет на то желание, узнаешь, предположил свою сакральную версию озвучив её так, - «чтобы чаще Господь замечал». 
     Но, всё это сейчас, а в то время это была скромная сельская деревянная церквушка с Владимирской иконой Божьей Матери, которая как раз и висела над входом в придел.
     Утро первого дня седмицы, а у нас бы сказали, -  понедельник, первый рабочий день, день тяжёлый и всё там такое, но церковь в этом селе, не смотря ни на что, совсем не пустовала, и даже в этот ранний час прихожане уже поспешали туда неся свои проблемы, в надежде получить ответ и желательно в положительном ракурсе.
     Первая ступенька, вторая, третья их всего девять, а после остановка, и перед твоим взором она, - Владимирская икона Божьей Матери. Анна подняла голову, перекрестилась и в пол голоса стала читать молитву, заранее ей выученную.
     - О Пресвятая Госпоже Владычице Богородице! Приими недостойную молитву нашу, и сохрани нас от навета злых человек и от внезапныя смерти, и даруй нам прежде конца покаяние. На моление наше умилосердися, и радость вместо печали даруй. И избави нас, Госпоже, от всякия беды и напасти, скорби и болезни и всякаго зла. И сподоби ны, грешныя рабы Твоя, одесную стати во втором пришествии Сына Твоего, Христа Бога нашего, и наследники быти Царствия Небеснаго и жизни вечныя со всеми святыми в бесконечныя веки веков. Аминь!
     И надо же, чтобы в это самое время, во время её молитвы, из церкви на паперть вышел игумен, - отец Саватий, который и узрел беременную молодку истово молящуюся на Владимирскую икону, а чуть позади парень, глядевший на неё влажными глазами в которых угадывалась нежность и любовь. Ничего не обычного в том не было, она не первая и она не последняя, так и должно было быть, ведь для этого люди и приходят сюда. Однако в следующий момент всё пошло не по заранее отработанному сценарию.
     Отец Саватий, по обычаю, озадаченный своими проблемами, уже спускался было по ступенькам, но вдруг услышал за спиной как вскрикнула женщина, но не так как кричат от боли или от испуга, она вскрикнула как будто от удивления, а вслед за этим первым вскриком сразу же второй, а вот третий вскрик показался отцу Саватию уже криком отчаяния. Он обернулся и увидел ту самую молодку, но уже опустившуюся на колени, и которая, в свою очередь, тоже обернулась, видимо искала глазами своего мужа, но вместо него она наткнулась взглядом на священника, и он прочёл в её испуганных глазах мольбу о помощи.
     - Ой, мамочки! - Анна в испуге схватилась за живот, - Яша..., Яшенька! - от очередной схватки у неё перехватило дыханье а спазм сдавил гортань.
     - Что случилось!? - Иаков обнял супругу за плечи и попытался приподнять её, но она резким рывком, освободившись от объятий, дала ему понять, что этого делать не стоит, - Аннушка, да что с тобой!?
     - Тоже мне муженёк, - голос прозвучал прямо над головой Иакова, - аль не видишь!? - это игумен, понимая всю серьёзность положения, вернулся, отложив свои дела на потом, - жениться, значит, сподобился, а в стремена, видать, ещё не сел, - священник, готовый к любым неожиданностям, вплотную приблизился к Анне, - рожает твоя жёнушка и похоже всерьёз.

     - Вот что, - приказал священнослужитель Иакову, - никуда не уходи и постарайся её успокоить...
     - Я?! - Иаков от недоумения даже опешил, -да как же я её успокою?
     - Как величать твою жёнушку?
     - Аннушкой.      
     - Не переставай говорить Аннушке, как сильно ты её любишь, а я пока помощников поищу. 
     Священник скрылся за церковной дверью, оставив вскрикивавшую от периодических схваток Анну в месте с ошалевшим от такой ситуации Иаковом на том самом месте, что называется папертью. Было бы не так драматично, оставайся они одни, но всё происходило на людях, и народ, в силу своего природного любопытства, потихоньку начал собираться вокруг Иакова и Анны образуя своеобразный полукруг.
     Подмога пришла от туда, куда до этого скрылся отец Саватий. Он привёл всех своих клириков, оказавшихся в данный момент в храме.
     - Берите женщину на руки, - игумен отдавал распоряжения чётко, громко и понятно, как будто дело это было для него вполне привычное, даже можно сказать будничное, - несите её в церкву и положите на клирос, так же приготовьте тёплую воду да пару мер полотна, но берите только льняное. А ты..., кем наречён по святцам?
     - Иаковом нарекли меня.
     - Вот и добре Иаков. - отец Саватий положил свою широкую ладонь ему на плечо, - знаешь где стоит изба повитухи?
     - Как не знать, знаю конечно.
     - Так беги же скорее за ней, да скажи ей, что привести к ней твою Аннушку уже поздно, и что рожать ей предстоит здесь. Да что там предстоит, она уже рожает, вот так повитухе и передай. 
     - Я быстро, одна нога здесь а другая уже там! - кричал Иаков, исчезая за углом церкви.
     Всех рожениц в своём селе бабка-повитуха знала наперечёт, а поэтому, по одному только виду запыхавшегося Иакова, сразу поняла в чём собственно дело, и не мешкая ни секунды побежала в церковь. Она успела вовремя, только-только появилась головка, а так как, благодаря грамотным усилиям отца Саватия, всё необходимое было уже готово, то дальнейшее принятия ребёночка было для повитухи делом техники. Всё образовалось как нельзя удачно и через некоторое время взору Иакова, ожидавшему в сильном волнении исход родов снаружи церкви, и меря торопливыми шагами метры на паперти, представилась улыбающаяся супруга с младенцем на руках, в сопровождении повитухи и отца Саватия со святцами, прижатыми к груди.
     Иаков не знал Рафаэля Санти, тем более он не видел картину «Сикстинская Мадонна», сюжет которой почти в точности повторяла наша троица на фоне распахнутых дверей храма. Иаков стоял с широко раскрытыми глазами, и еле слышно, почти не двигая губами, возносил благодарность Пресвятой Богородице, возводя взгляд на икону, а потом, возвращая его обратно, и, воздавая должное уже своей жене, не переставал шептать ей ласковые слова, все два которые смог вспомнить в данный момент.
     - Я вижу, что от радости такой тебя аж заколдобило, и что ты застыл как корабельная мачта, иди принимай жену свою да сына, обними их да поцелуй.
     Подсобила повитуха, она лихо подскочила к Иакову, и, хлопнув его по спине, подтолкнула в направлении новоявленной мамаши.
     Иаков, как в тумане, неуклюже обнял Анну, по протокольному поцеловал в лобик сына, даже не успев рассмотреть его хорошенько, оставляя в мыслях то, что это можно будет сделать потом, когда они вернуться к себе домой.
     Народ же, проявлявший было любопытство, практически разошёлся, но остался в некотором неудовлетворении, так как не успел поделиться с Анной нужными советами по поводу родов. Повитуха тоже исчезла, никто и не заметил когда, только игумен, перед тем как возвратиться к своим делам, подстраховался задав последний, но очень волновавший его вопрос, обращённый в большей степени к Анне, чем к Иакову.
     - Скажи мне, как ты себя чувствуешь и не надобно ли вам провожатого, чтобы на обратной дороге подмога была тебе?
     - Нет, батюшка, не беспокойся о нас, мы справимся, теперь уж всё позади, и мне сейчас гораздо легче.
     - Не торопись, подумай хорошенько, роды, дело сурьёзное, и любая промашка боком может выйти, - отец Саватий снял скуфейку и рукавом вытер пот со лба, - дьяк не при делах пока, так вот и подсобил бы вам, если что.
     - Спасибо тебе, отче, ты и так сделал больше чем мог, - тут Анна обратилась к мужу, - а как бы ты, Яшенька, посмотрел на то, чтобы имя нашему сыночку было Саватий?
     - Да-а-а я как-то об этом ещё и не задумывался, - Иаков глазами показал на игумена, на что Анна, так же глазами, утвердительно подтвердила, медленно опустив веки.
     - Нет-нет, даже и не думайте, - настоятель замахал руками, - я даже запрещаю вам, - тут он раскрыл святцы, - вот здесь записано, а я прочитаю, что имя вашему сыночку должно быть, - Василий. Понимаете, Василий, что значит - царственный. Уразумейте же вы наконец, что всё произошедшее здесь с вами, это не спроста, это всё Божье провидение, так Ему, - отец Саватий указал пальцем на небо, - было угодно. - Захлопнув святцы игумен широко улыбнулся. - Значица так, дети мои, слушайте меня внимательно и сделайте по моему велению.  А велю я вам придти ко мне через восемь дней, чтобы, как полагается, окрестить младенца, а как закончим вот тогда и запишем, увековечив в церковной книге, именно это имя, и не коим образом другое. Вы хорошо запомнили слова мои? - Не дожидаясь ответа игумен за них же и ответил. - Я уверен, что хорошо. А пока привыкайте к нему, к имени этому, да крёстных подготавливайте. Всё, более разговаривать с вами некогда, идите с Богом, и, да хранит вас Господь!
   Пётр Андреевич глубоко вздохнул, чтобы перевести дух. Настенька же, притихшая в углу как мышка, смотрела на деда широко раскрытыми глазами.
     - Вот так, Настенька, хочешь верь, а хочешь нет, но лучше, конечно же, мне поверить и был рождён Царственный наш, Василий  Блаженный, - дед невольно улыбнулся, отметив про себя не мало важную деталь, а именно то, что внучка во время всего рассказа ни разу его не перебила: ни вопросом, ни капризами, - как не крути, - продолжил он с той же добродушной улыбкой, - но так повествуют придания нашей, так сказать, старины глубокой, ну и некоторые архивные документы.
     Дед замолчал, молчала и правнучка. Возникла пауза, при которой рассказчик обдумывал свои дальнейшие действия: то ли пока прерваться, отложив продолжение рассказа на завтра, то ли всё же продолжить, используя терпение ребёнка, а вот о чём думал сам ребёнок мы никогда не узнаем, но даже если с пристальным вниманием оценивать настрой Настеньки, то всё равно никак нельзя было утвердительно заявить о том, что она явно устала. Более того, выражение её лица говорило совсем обратное, и Пётр Андреевич это отчётливо видел, или думал, что видит, и от этого ещё более терялся в догадках, не зная опереться ему на свои выводы или ещё чуток поразмыслить. Честно говоря, сознаваясь самому себе, Пётр Андреевич и сам уже достаточно подустал, но не физически а скорее всего эмоционально, а ещё добавим сюда лёгкий дурман в голове благодаря похмелью, наступившему от выпитого давеча спиртного. В общем ему хотелось уже лечь, расслабиться, закрыть глаза и придаться своим, приятным для него, воспоминаниям, при этом ни в коем случае не думать о будущем, он терпеть не мог думать о этом будущем, которое, вопреки его желанию, надвигалось на него со скоростью снежной лавины. - «Наверное на сегодня уже хватит.» - подвёл итог Пётр Андреевич и открыл было рот, чтобы объявить о своём решении, как неожиданно, это всегда так бывает, когда не ждёшь посторонних вмешательств, дверь в комнату распахнулась и на пороге, собственной персоной, нарисовалась мама Насти.
     - Я так и думала, - Татьяна выдохнула с облегчением, - и как я сразу не догадалась, вот дурная голова.
     - А что случилось-то вообще, и, в частности, с головкой с вашей? - включая непонятку, Пётр Андреевич изящно дополнял свой вопрос таким удивлённым видом, что не поверить в его искренность, наверное, было нельзя.
     - Да так, ничего существенного, просто потеряла своего ребёнка, - Татьяна всё-таки не поверила в искренность изображённую на дедушкином лице, - я гляжу на двор, а там темно, я на часы а там давно уж за полночь, я к детской кроватке, а там никого. Странно как-то, не правда ли?
     - Странно, - это не то слово, я даже вам больше скажу, это полный раскардаш в вашем семействе. На дворе, как ты правильно заметила, давно уж за полночь, а ребёнок, понимаешь ли, не спит, более того шляется не известно где и ещё общается не известно с кем.
      - Дед, не ёрничай, пожалуйста, у меня и без твоих приколов проблем столько, что лопатой не перелопатить.
     - А ты, Танюша, вилами вооружись, ими хоть много и не зачерпнёшь, зато насколько легче лопатить будет.
     - А дедушка у нас оказывается ещё и с чувством юмора, вот только юмор у вас, Пётр Андреевич, не обижайтесь,  уж очень плоскодонный. Ну что, Настенька, пойдём к тебе в комнатку, там тебя мягкая пошушечка да тёплое одеяльце заждались а матрасик так тот просто плачет от одиночества, пора уже..., пора детка тебе на покой.
     - Пойдём мамочка, - Настя шустро выбралась из угла кровати, подошла к матери и взяла её за руку.
     - Оба-на...! Вот сейчас я тебя, Настюша, что-то не поняла, - Татьяна не поленилась, нагнулась, и внимательно, даже не скрывая удивления, заглянула ребёнку прямо в глаза, потом, так же внимательно, но уже с немым, и явно грозным, вопросом посмотрела на деда, - ты что, действительно, вот так, прямо сейчас, пойдёшь в свою комнату и ляжешь спать?
     - Конечно, пойду, только ты меня проводи и пожелай спокойной ночи.
     - Дед, что тут у вас произошло? - немой вопрос Татьяны грозно вырвался наружу.
     - А в чём, собственно говоря, дело? - Пётр Андреевич пожал плечами.
     - Ты что с ребёнком сделал?
     - Я!? С ребёнком!? Неужели, что-то плохое?
     - Ты знаешь, - Татьяна выпрямилась, прищурилась, и указала пальцем на деда, - я даже и не знаю как тебе ответить. С одной стороны такая послушность подкупает, но с другой стороны уж очень сильно настораживает, ведь это же не возможно...
     - Ты, Танюша, не пыхти как паровоз, ты поконкретней пожалуйста поясни, что у нас здесь такое возможное от не возможного образовалось?
     - Такое перерождение за пару часов, и, надо заметить, в лучшую сторону. Хотя нет, вру, это произошло гораздо раньше, да-да, вот сейчас я отчётливо припоминаю, но тогда я не придала этому должного внимания. Видимо сильно нервничала. А ведь это случилось ещё на Красной площади, ну конечно, там и прозвенел этот первый тревожный звоночек. Надо же, а я и не думала и не гадала, что в нашей фауне проявится такой педагогический талант. Дед, да на твоём фоне Макаренко на пару с Сухомлинским просто недоучки, нервно курящие папироски в дальнем тёмном углу. За диссертацию сесть не хочешь?
     - Извини, Танюша, что я, проявив инициативу, не посоветовался с тобой, а вот на счёт диссертации..., то я обязательно подумаю, надо только с местом определиться, чтобы не так жёстко сидеть было.
     - Не извиняйся, сейчас как раз тот случай, когда твоя инициатива не будет наказуема.
     - Спасибо тебе, Таня-сан, благодетельница ты наша, - приняв молитвенную позу, Пётр Андреевич поклонился Татьяне.
     - Боже мой! - Татьяна всплеснула руками, - Интересно и о чём вы тут секретничали в тишине от всех, и какие такие волшебные пасьянсы раскладывали? Ой, - приложив руку к груди, Татьяна покачала головой, - любопытство меня ну просто распирает, а от предчувствия чего-то такого, ну прям совсем необычного, так у меня вообще, как у той вороны - аж «в зобу дыханье спёрло». Настюша, детка, ты, надеюсь, поделишься со мной вашими чудодейственными методиками?
     - Нет, мамочка, не поделюсь.
     - Ого! Ничего себе ответ родной матери, - Татьяна, уперев руки в боки, развернулась к деду, - а ты, я надеюсь, не будешь партизана из себя изображать?
     - При всём моём глубоком к тебе уважении, Танюшечка, и может быть даже некоторого хотения с моей стороны трепануть языком, я всё же не могу, не имею права сделать это, предав доверие, оказанное мне правнучкой. Настя сказала мне нельзя, а я, как истинный прадедушка, взял под козырёк и ответил, - есть!
     - Значит поторопилась я с не наказанием, - Татьяна погрозила Петру Андреевичу пальцем, - ладно, заговорщики, не буду больше вас пытать, пускай ваши тайны остаются при вас, потом всё равно кто-нибудь из вас проболтается, мой интерес только в том, кто из вашей подпольной ячейки первым расколется, а расколется он обязательно, тут и к бабки не ходи, так что не будем торопить события и подождём, - взяв дочку за руку, Татьяна направилась было к выходу, но Пётр Андреевич её остановил.
     - Подожди Танюша, мне ещё пару слов надобно тебе сказать.
     - Говори дед, только короче, время действительно уже позднее и Настюше давно уже пора спать.
     - Не боись, я тебя на долго не задержу. Дело тут вот какое, - вы меня с утра не теряйте, я завтра спозаранку съезжу на вокзал и заберу свои вещи из камеры хранения, я их сегодня, то есть уже вчера, случайно там забыл.
      - Дед, вот что ни говори, а ты всё-таки способен удивлять, а твоя многогранность в этом вопросе просто поражает своим разнообразием, и это только за один день, а что будет дальше, наверное мне лучше и не представлять. Да?
     - Не надо, не представляй, потому что фантазии у тебя всё равно на это не хватит, да и  проку от этого тоже не будет, так что не засоряй понапрасну свои мозги.
     - Хорошо, я так и поступлю. Теперь на счёт моего разрешения, - не удержавшись, Татьяна смачно и протяжно зевнула в кулак, - я не против, съезди и забери свои вещи.
     - Я понимаю, что ты не против, мне просто надо разъяснить как от сюда выбраться до ближайшего метро.
     - Нет ничего проще, первая маршрутка в шесть часов утра а потом через каждые пол часа, она здесь одна ходит, так что не перепутаешь. Остановка, как выйдешь из калитки, направо, метров двести не более, её сразу видно.
     - А куда маршрутка идёт?
     - Так прямо до метро она тебя и доставит, это её конечная остановка.
     - Спасибо тебе, Танюша.
     - Да, не стоит, обращайся если что.
     Мама с дочкой ушли, а Пётр Адреевич, оставшись наедине сам с собой, снова погрузился в свой мир. Залезая под одеяло, он уверял себя, что есть ещё минут десять-пятнадцать, чтобы понежиться, переворачиваясь с боку на бок отыскивая удобную позу для разборок некоторых своих мыслей, но он ошибся, сон сморил его, как новобранца в армии, уже на пятом вздохе.
     А в это же самое время Татьяна торопилась поскорее уложить дочку в кроватку, ведь ей ещё предстояла уборка на кухне, а силы, даже у такой молодой женщины, не беспредельны.
     - Всё, кисуля, поворот на правый бочок, ручки под щёчку, глазки закрывай и баюшки-бай, спи засыпай, - Татьяна прибрала растрёпанные детские волосы, поцеловала дочку в лобик и похлопала по спинке, - спокойной ночи Настюша.
     - Спокойной ночи, мамочка.
     Татьяна направилась к двери, но только она её приоткрыла, как вдруг услышала за своей спиной тихий детский  голосок.
     - Мама!
     - Да, радость моя.
     - Я хочу тебя спросить.
     - У тебя что-то важное?
     - Да.
     - Ладно, спрашивай, чего уж там, - Татьяна, не вернулась к кровати а осталась стоять у двери.
     - Мама, а почему ты не хочешь отвести дедушку на вокзал, а потом привести его обратно?
     - Как это не хочу!? - Татьяна растерянно смотрела на юное дарование, в мыслях ругая себя за медленную реакцию и некоторое тугодумство, - нет, я, в принципе, не против, но ведь дедушка сам решил, что поедет на маршрутке. И потом, навязывать своё мнение  не совсем тактично, а может быть он хочет побыть наедине, сам с собою.
     - А он и так уже давным-давно один наедине с собою.
     - И что ты хочешь этим сказать? - Татьяна повысила голос, в котором явно слышались ледяные нотки.
     - Ничего, - девочка повернулась на бочок, спиной к маме.
     - Послушай, Настенька, - Татьяна смягчила тон, - твой дед, если ты заметила, давно уже взрослый человек, - понимая, что вины её здесь никакой нет, тем не менее Татьяна почему-то оправдывалась, она злилась на себя за это малодушие, однако ничего не могла с собой поделать, снова продолжая оправдываться, - и, на сколько я владею информацией, маниакально-депрессивным психозом наш дедушка не страдает, провалы в памяти у него тоже не наблюдались, а здоровья у него столько, что любому сорокалетнему фору даст, а так же, в дополнение к выше сказанному, не могу не добавить, что дедушка наш совсем даже не стеснительный, да и за словом в карман не полезет, так что ты уж сильно-то не переживай за него.
     Настя ничего не ответила, а Татьяна, выждав, на всякий случай, минутку, быстро выскользнула из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.
     На следующее утро, пока все ещё спали, Пётр Андреевич, позавтракав остатками салата «Мимозы» и побаловав себя крепким кофе, отметив при этом его хорошее качество, во всяком случае на его вкус, выдвинулся в сторону входной двери. Взявшись за ручку он вдруг поёжился от непонятного чувства, до того внезапного, а от этого не много пугающего, что даже и не сразу заметил у себя в коленях лёгкую дрожь. Он явно ощутил за своей спиной чьё-то  присутствие, а на затылке чей-то взгляд. Времени на всякие там предположения да рассуждения не оставалось, и поэтому Пётр Андреевич резко обернулся, чтобы разом прояснить ситуацию. К его великому разочарованию за спиной никто не стоял, однако, не сразу, но он всё же нашёл первопричину, заставившую его затылок проявить чудеса телепатии. Причина обнаружилась на верхней площадки второго этажа, между балясинами ограждения, из-за которых на него глядели большие детские глазки. У Петра Андреевича сжалось сердце, однако внутренне собравшись он показушно нахмурил брови, сведя их к переносице, погрозил правнучке указательным пальцем, потом его же приложил к губам, тем самым показывая, чтобы Настенька не шумела, и помахав ей другой рукой, резко развернулся, и, не оглядываясь, быстро скрылся за входной дверью. - «Не отвлекайся и не расслабляйся, шагай, как учили. Вот калитка, теперь направо и двести метров прямиком а там должна появиться остановка...» - Пётр Андреевич мысленно повторял эту фразу, раз за разом, как заученный монолог, желая освободиться от наваждения, в виде детских глаз, смотревших на него со второго этажа, которые маячили перед его взором, мешая ориентироваться в пространстве. Хорошо, что дорога была прямая и не долгая, а то ещё не известно куда бы кривая завела.
     Маршрутка подкатила вовремя, народу в ней было не много, так что до метро Пётр Андреевич ехал без каких бы то ни было проблем и с комфортом. Настроение было приподнятым, а на душе его, от таких неожиданных детских проводов, трудился целый хор канареек, В общем начало дня, а может быть и его остаток, обещался быть удачным. Не знал он, что все неприятности начнутся уже в метро.
     Кассирша, солидная, симпатичная женщина бальзаковского возраста, с открытой и добродушной улыбкой, почему -то не захотела продавать ему абонемент для проезда в метро. На его вопрос, - «почему!?», - она в ответ, отгородившись пуленепробиваемым стеклом, продолжала улыбаться, при этом что-то невнятно мычала, указывая пальцем не понятно куда и не понятно в какую сторону. Пётр Андреевич не стал упражняться в красноречии, добиваясь её расположения к своей личности, а тем более что-то ей доказывать, он просто решил найти представителя транспортной полиции и привлечь его для выяснения причин отказа кассирши в продаже ему проездного билета.
     Он стоял в центре вестибюля, напряжённо просчитывая ситуацию. - «Значица так, в основном, - а это первая мысль, которая пришла ему в голову, - сотрудники транспортной полиции, по всей вероятности, несут своё дежурство внизу, где большое скопление народа и движение поездов, где их и надо искать в случае чего, ведь наверх они поднимаются крайне редко, если вообще поднимаются. Ну, что же, на первый взгляд всё логично.» - Однако в нашем случае полицейский сам появился практически сразу, даже не дав Петру Андреевичу дождаться второй мысли и проанализировать её, видимо кассирша передала информацию по внутренней связи.
     Молоденький сержант возник так неожиданно, словно вырос из под земли. Он решительным образом взял Петра Андреевича за локоть, и развернул его к себе лицом.
     - Гражданин! - сержант усердно напрягал лицо, чтобы выглядеть более солидно, - гражданин, я к вам обращаюсь.
     - Вы меня?
     - Да, вас, - полицейский взял под козырёк, - сержант Перетрухин.
      - Очень приятно товарищ сержант, а я как раз о вас сейчас думал. Как говориться, - на ловца и зверь...
     - Не понял..., - Перетрухин не врал, он действительно не понял смысл последней фразы, - на счёт зверя.
     - У меня к вам просьба..., - Пётр Андреевич действовал на опережение.
     - Давайте гражданин сразу договоримся, - теперь уже сержант, опомнившись, отыграл ситуацию в свою пользу, - сперва я задаю вопросы, потом, опять же я, слушаю ответы и, после того, как я удовлетворюсь вашими ответами, вы сможете обратиться ко мне с просьбой. Надеюсь это понятно?
     - Я, товарищ сержант, абсолютно не против, и более того с вами согласен, а поэтому слушаю вас большим вниманием.
     - Повторяю для особо..., - Перетрухин вынужден был сделать паузу перед следующим словом, так как, наконец-то, разглядел перед собой не бомжару, с которыми он в основном имеет дело, а вполне приличного мужчину, причём солидного возраста, - для особо непонятливых повторяю, - слушаю здесь я, а вы рассказываете, отвечая на мои вопросы.
     «Два раза повторённое лучше запоминается, а повторённое троекратно ну просто врезается в память», - с какой-то стати эта мысль вдруг промелькнула в голове Петра Андреевича. Более того, он даже хотел поделиться ею с сержантом, но вдруг от чего-то в последний момент от этой идеи отказался.
     - Итак, гражданин, сможете ли вы сейчас предъявить какой-либо документ удостоверяющий вашу личность.
     - Вы имеете ввиду паспорт?
     - Я имею ввиду всё, но паспорт был бы предпочтительней.
     - Понимаем, - Пётр Андреевич уверенным движением достал из нагрудного кармана рубахи паспорт, он ещё со времён социализма помнил, что в Москве ходить без паспорта себе дороже, - вот, пожалуйста.
     Сержант Перетрухин долго изучал документ, периодически подозрительно поглядывая на Петра Андреевича, он тщательно прощупывал каждую страницу не пропуская ни одной, и казалось ещё немного и он начнёт их обнюхивать, словно легавая ищейка, но к удивлению задержанного, окончив процедуру осмотра, сержант не возвратил ему паспорт, а соединившись по рации со своим напарником, пригласил того к себе в помощь. Пришлось дождаться напарника, и теперь он, уже вместе со вторым сержантом но только младшим, словно консилиум у кровати умирающего, что-то обсуждали, переговариваясь шёпотом, чтобы, значит, Пётр Андреевич вольно или не вольно не смог услышать их сомнения и растерянность в смертельном для себя приговоре.
     - Послушайте, товарищи полицейские, или господа полицейские, если хотите, - не выдержав такой пристрастной проверки, взорвался Пётр Андреевич, - если я в чём-то провинился, то прошу немедленно предъявить мне это обвинение, а если всё в порядке, в чём я абсолютно уверен, то уже отпустите меня восвояси на все мои четыре стороны. 
     - Всё в порядке, гражданин, - сержант возвратил паспорт, - извиняемся, накладочка небольшая вышла, можете теперь спокойно идти на все ваши четыре стороны.
     - С кем не бывает, - пошёл на мировую Пётр Андреевич, но прежде чем сержанты уйдут, поспешил выяснить для себя только один вопрос, -а со мной можно поделиться этой самой накладочкой?
     - А надо ли? - к удивлению Петра Андреевича голос подал второй, который младший сержант.
     - Конечно надо, а вдруг меня снова патруль остановит, и снова будет терзать мой паспорт, а я, как дурак, буду хлопать глазами, изображая невинность.
     - Ладно, Пётр Андреевич, так кажется согласно паспорту вас зовут, - сжалился молоденький, который просто сержант, - расскажу я вам в чём суть проблемы, - он ещё раз взглянул на, младшего по званию, товарища, ища у того в глазах поддержку, и видимо получив её, сразу же всё рассказал. - Ориентировка у нас на одного отморозка, которого мы поймать никак не можем, ну а вы, надо же такому случиться, уж очень на него похожи, а наши метрополитеновские сотрудники, - сержант сделал приветственный знак кассирше, - весьма профессиональны и, как никогда, бдительны.
     - Неужели так сильно похож?
     - Были бы не похожи, то не останавливали бы.
     - А разве в моём возрасте ещё остались такие активные негодяи?
     - Вы даже не представляете сколько их бегает по Москве.
     - Надо же, это будоражит мой интерес, и... ещё чуть-чуть, скажите, а откуда у них на эти гнусные дела силы берутся? им бы на покой, да о душе подумать...
      - Да они бы, наверное, с удовольствием вняли вашему совету и о душе своей подумали, да вот тёмная энергия нашего города не позволяет. Это у вас там на периферии всё размеренно, тишина, благодать, свой огород да печка тёплая с пирогами, а у нас..., - цивилизация, порази её гром и засыпь её горящей серой, понимать надо, совсем другой мир, здесь это..., как его..., а, вот..., здесь вечное броуновское движение, бег наперегонки в режиме non`stop, и днём и ночью в поисках зелёных денежных знаков. Знаете, поделюсь своим наблюдением, это очень похоже на собачьи бега, - Перетрухин даже позволил себе скромно хохотнуть, - когда доверчивые собачонки, бегут по кругу за несъедобным механическим зайчиком. На ипподроме когда-нибудь бывали?
     - Не бывал, но кое-какое представление об этом имею.
     - Тогда вы меня поймёте. Да, вот ещё что, чуть не забыл, вы, Пётр Андреевич, если рассчитываете пробыть в нашем городе больше чем месяц, то я посоветую вам встать на учёт и оформить временную прописку, а то ведь проблемы могут возникнуть, а они возникнут, это я вам обещаю, но уже по другому поводу.
     - Спасибо за совет, но я только вчера приехал, так что у меня ещё уйма времени.
     - Как знаете, моё дело предупредить.
     Сержанты направились к эскалатору, но Пётр Андреевич их остановил.
     - Извините, товарищи полицейские, чуть не забыл про свою просьбу. Пожалуйста, скажите кассирше, чтобы она продала мне абонемент.
     - А зачем ей что-то говорить, - сержант Перетрухин был явно не доволен, что его остановили, а тем более, что ещё и о чём-то просили, - она и так всё видела, мы же не защёлкнули на ваших запястьях наручники и не отвели вас в предвариловку.
     - И всё же очень вас прошу, ведь вам это ничего не стоит, а я, в свою очередь, буду застрахован от всяких неожиданностей со стороны ваших особо бдительных метрополитеновских сотрудников, - Пётр Андреевич показал глазами на кассиршу.
     Борясь с внутренними противоречиями, а это было заметно, сержант Перетрухин вынуждено подошёл к кассе и что-то пробормотал кассирше, но сделал это с таким не довольным видом, что Пётр Андреевич тут же почувствовал себя виновником, спровоцировавшим испорченное настроение, как минимум трём человекам.
     На сей раз кассирша, опять же, продолжая всё так же очаровательно улыбаться, без всякой волокиты продала Петру Андреевичу необходимый абонемент, и он, довольный удачным разрешением этой ситуации, уже спускался под землю, крепко держась за движущееся перила эскалатора. В первую голову он изучил карту метрополитена, после чего мысленно проложил маршрут, и так же мысленно повторил его пару раз, а затем направился к нужной стороне перрона.
     Наше метро, - это вам не западная профанация. Электропоезд прибыл ровно в течении минуты, как и пол века назад, и время для него тут неподвластно. - «Молодцы, что тут попишешь, просто гордость берёт за наше метро, я уж не касаюсь архитектурного аспекта, здесь мы вообще, как и в балете, в недосягаемости для гламурного запада.» - С такими мыслями Пётр Андреевич протиснулся к тому месту в вагоне, где возле окна висела миниатюрная карта метрополитена.
     В это раннее утро в вагоне пассажиров было не так много, никакой толкотни, однако все сидячие места были заняты, но для Петра Андреевича это было не принципиально. - «Метро, конечно, дело хорошее, вот только одна незадача, - за окнами ни черта не видать, а поэтому чувствуешь себя в этот момент вроде посылки на пневмопочте.» - Развернув бесполезный взгляд от окна, он переключился на пёстрый пассажирский контингент.
     Ничего привлекательного для себя Пётр Андреевич не усмотрел, а поэтому  расслабился и даже прикрыл глаза, убаюканный мерным покачиванием вагона, но в какой-то момент до его ушей донёсся разговор, привлёкший, в последствии, его особое внимание.
     Достаточно пожилая дама просила молодого человека, лет двадцати пяти- тридцати, уступить место женщине с маленьким ребёнком, хотя с таким же успехом она могла бы не просто попросить а даже потребовать это место и для себя. Она не кричала не обзывала парня, более того, достаточно вежливо но настойчиво обращала его внимание на его же, не совсем адекватное, поведение. Парень в ответ, на предъявляемые к нему претензии, взглянул на возмутительницу его спокойствия всего один лишь только раз, при этом рявкнул нечто довольно грубое, и почти матом послал её подальше от этого места, затем, воткнув наушники себе в уши, с головой погрузился в свой смартфон, напрочь отключившись от всего остального мира. Ну а женщине только и осталось, что сглотнуть всё это, использовав все свои аргументы и возможности, и теперь она, с видом побитой собаки, без какой-либо надежды, смотрела вокруг себя ища в людях поддержку и возможность опереться на сильное плечо, но никто, а были в салоне и взрослые мужики, никто не поддержал её, взяв на себя ответственность разрешить возникшую проблему и довести её до справедливого конца.
     Довольно неприятная ситуация, да что там неприятная, просто паршивая, и Пётр Андреевич, глядя на такое равнодушие мужской половины, внутренне распалялся всё больше и больше, до такой степени, что аж кровь начала закипать в жилах и пеной своей душить горло, оттеняя лицо бордовым румянцем. И он не выдержал, и буквально через пару секунд, не отдавая себе отчёт в своих действиях, не думая о последствиях и не сравнивая шансы между собой и парнем, шагнул на встречу судьбе.
    - Молодой человек, - Пётр Андреевич подошёл к парню и выдернул наушники из его ушей, да так сильно, что и от смартфона они тоже отсоединились, оставшись у него в руке, - будьте так любезны, уступите место  женщине с ребёнком, и желательно побыстрее, ведь ей стоять, это вам не в «лохматиков» играть.
     Парень, ни как не ожидая такого развития событий, в первую секунду даже опешил, захлопав ресницами. Он втянул голову в плечи, а в наглых, до этого, глазах появился лёгкий страх.
     - Вы, наверное, меня не достаточно хорошо слышали? - голосом Левитана продолжал наезжать Пётр Андреевич, - повторяю для плохо слышащих, для начала заканчивай с «игрунингом», затем быстренько встаём и уступаем место  матери с ребёнком.
     Оправившись от первичного шока, парень пришёл в себя и теперь уже с пристальным вниманием изучал нависшую над ним старческую фигуру. А дальше, сделав определённые выводы и успокоив себя тем, что возникший перед ним старик ему ну никак не конкурент и тем более не угроза, он быстренько убрал с лица первичный испуг и снова натянул на себя нахальную улыбку.
      - Слыш, старый, ты бы скрылся туда откуда до этого возник. Сделай это сам, а то мне вставать-то внапряг. Да..., и не забудь вернуть наушники.
     Ответ Петра Андреевича не заставил себя долго ждать.
     - А теперь слушай меня, пехота. Ты сейчас быстренько оторвёшь свою тощую задницу от дивана, и чтобы с тобой не случилась болезненная неприятность, быстренько очистишь вагон от своей протухшей душонки, причём на следующей же остановке. 
      - Старый, не грузи меня за жили-были, - это раз. А теперь, - это два, я повторяю для тупоголовых, - наушники мои мне верни, а то ведь я не посмотрю что ты ветеран Куликовской битвы, вразумлю по полной.
     - Ты мне льстишь, я ветеран всего лишь авганской битвы.
     - Да мне вообще плевать, какой ты там битвы..., я за проезд заплатил, и это место моё, - парень предпринял попытку выхватить у Петра Андреевича свои наушники.
     Далее разговаривать с наглецом было, в принципе, бесполезно, и Пётр Андреевич, сделав ход конём, просто забросил наушники в дальний конец вагона. Парень подскочил как ужаленный, провожая глазами полёт своих аксессуаров, он даже руку вскинул в надежде поймать их, но эта жалкая попытка, естественно, окончилась ничем. Теперь уже парень, от вспыхнувшей в нём злобы, покрылся багровыми пятнами, кисти рук его сжались в маленькие кулачки, между глазами сверкнула молния и даже длинные жиденькие волосёнки на его голове зашевелились от неимоверного напряжения. Более ни секунды не раздумывая молодой боец с криком, - «ну теперь тебе конец! сейчас ты отправишься к своим друзьям-жмурикам, они тебя давно заждались», - пошёл в атаку, надеясь быстренько разобраться со «старым пердуном», - так он, по началу, мысленно обозвал Петра Андреевича. Но не тут-то было, «старый пердун» оказался ещё тот крепкий орешек, воспитанный в советское время на дворовых драках и бесплатных секциях борьбы. Он проявил незаурядную ловкость, когда, уклонившись от летящего кулака, ответил левым хуком точно в челюсть, а потом простой подножкой тут же уложил наглеца на пол. - «Можно пропить здоровье, силу, выносливость, но технику никогда», - эта мысль должна была быть озвучена и предназначалась она наглецу, лежащему на полу вагона, однако Пётр Андреевич решил повременить с озвучиванием, и думая, что предпринятых действий будет достаточно, распустил захват. Он встал, отряхнул штанины, поправил, сбившуюся на бок, рубаху, проверил паспорт в нагрудном кармане, и, взяв женщину под локоть, очень настойчиво, не принимая ни каких возражений в свой адрес, усадил её и ребёнка на освободившееся место. А в это время парень, поднявшись с пола, предпринял новую попытку разобраться с непокорным стариком. И тут уж картина, как говориться, - «маслом», один в один, как у Лермонтова в поэме «Мцыри», - «и мы, сплетясь, как пара змей, обнявшись крепче двух друзей, упали разом и во мгле бой продолжался на земле, и я был страшен в этот миг; как барс пустынный, зол и дик,... Казалось, что слова людей забыл я - и в груди моей родился тот ужасный крик, как будто с детства мой язык к иному звуку не привык... Но враг мой стал изнемогать...» - и действительно парень, понимая что в борьбе справиться со «старым пердуном» не сможет, пошёл на хитрость, он прекратил сопротивляться и ослабил хватку, а Пётр Андреевич, поддавшись на эту уловку, отпустил противника, затем, поднявшись в очередной раз, опрометчиво развернулся к наглецу спиной. А зря. Парень, уже в последнем отчаянии, вновь кинулся на Петра Андреевича, и когда они, в который уже раз рухнули на пол, Пётр Андреевич не удачно ударился головой об угол дивана. От этого удара у него потемнело в глазах, а дальше он уже ничего не помнил.
     Очнулся наш герой уже в карете скорой помощи, которая неслась по улицам столицы, прокладывая себе путь в стационар, понятной для всех, сиреной а так же проблесковыми маячками. Над собой Пётр Андреевич увидел низкий в грязно-сером цвете пластиковый потолок, а повернув голову, которую еще продолжали сотрясать глухие удары молота по вискам как по наковальне, наткнулся взглядом на двух людей в белых халатах: мужчину и женщину с добрыми глазами и с заботливым выражением лица, опять же у обоих. - «Ну прям как в том фильме, - «хорошо, что живой» а поэтому не будем противиться и задавать глупых вопросов, просто отдадимся в руки родных эскулапов.» - Размышлял Пётр Андреевич, покачиваясь на носилках. Скорая помощь доставила пострадавшего в полуподвальное приёмное отделение ближайшей больницы, и, оставив его на попечение местных докторов, удалилась восвояси. Приёмное это помещение было, так скажем, не во всех отношениях приятное: оно не сверкало чистотой, было не по летнему прохладное, и с кислым запахом, разрывающим носоглотку в клочья. Рядом, на другой кушетке, уже сидел мужик средних лет, с густой курчавой головой и с перебинтованной рукой, которую, видимо за не имением других подручных средств, уложили на самопальную шину сделанную из куска древесно-волокнистой плиты.
     Прошло некоторое количество времени, Пётр Андреевич уже стал ощущать прохладу под тонкой простынёй, а никто из медиков так ещё и не соизволил придти. Тогда Пётр Андреевич, на свой страх и риск, решил встать, и чтобы окончательно не околеть, свернул простыню в два слоя, накинул на плечи и  мерным шагом стал прохаживаться по комнате, чтобы хоть как-то согреться.
     - Да куда же они все подевались, забодай их комар? - рассуждая вслух, Пётр Андреевич ощупывал себя проверяя карманы.
     - Рано вы забеспокоились, - подключился к разговору сосед, - я, в отличие от вас, прибыл сюда на пол часа раньше но до сих пор, как говориться, не оприходован.
     - Да..., не повезло вам, - теперь Пётр Андреевич добрался до повязки на голове.
     - Хочу уточнить, не повезло не мне одному, теперь не повезло нам вместе, и вообще, если смотреть в глубь проблемы, то всё это мелочи, - сосед поднял перебинтованную руку, словно пионер, отдающий честь, после слова, - «клянусь», - главное чтобы вот... рука срослась правильно.
     - А что у вас с рукой? - и тут Пётр Андреевич рассмеялся, - нет, вы не подумайте, это я не на ваш счёт посмеялся, просто я представил, что вы сейчас ответите так же, как в той кинокомедии. Помните - «подскользнулся, упал, потерял сознание, закрытый перелом, очнулся, - гипс».
     - Из всего сказанного в том фильме ко мне подходит только закрытый перелом, - но подумав, добавил, - и подскользнулся, ну и ещё упал, а что на счёт сознания, то я точно его не терял, всё произошедшее случилось в полном моём сознании и... у меня на глазах.
     - И всё-таки перелом?
     - Предполагают перелом, но не сильный, скорее всего большая трещина.
     - И под каким же давлением ваша косточка смогла дать такую трещину, если не секрет?
     - Да какой тут секрет, совершеннейшая банальность. Вообще-то сломал я руку ещё вчера, а понял, что сломал только сегодня утром, когда увидел как она за ночь сильно опухла и что до неё теперь нельзя даже дотронуться, и ещё рукой вдруг стало невозможно шевелить, а поэтому и кушать, что для меня лично совсем не приемлемо. А случился сей казус в Соборе Василия Блаженного, ну, не совсем в нём, а сразу на выходе. - Видно, что мужчина с превеликим удовольствием, словно только об этом и мечтал последние пол часа, делился своим необычным приключением и ему было совсем не важно кто его слушает в этот момент, лишь бы не глухой и мало-мальски усидчивый. - Однако начну сначала и расскажу всё по прядку. Вы же, я надеюсь, не торопитесь?
     - Я до этого момента торопился и вот что из этого вышло, но теперь, на будущее, прежде чем выдохнуть громкое «ура!» и броситься на амбразуру, буду хорошенько думать и всё взвешивать.
     - Мудрое решение с вашей стороны. Так я, значит, продолжу. Каждый год, 15 августа, я и супруга отмечаем день памяти святого юродивого. Поэтому вчера, не случайно оказавшись в соборе, мы, как истинные доброхоты, добросовестно отстояли молебен по святому Василию. В храме всё шло хорошо и достойно, а по окончании, когда мы, с лёгкостью в душе и невесомости в теле, вышли из него, вот тогда-то и случилась та самая неприятность, приведшая меня в этот занюханный полуподвал. Выходим мы, значит, их храма на свет Божий, и, не о чём не подозревая, спускаемся с крыльца, топ-топ, топ-топ, стучат наши каблучки о каменные ступени, но в какой-то момент вдруг вижу, как моя нога, по моему левая, резко уходит вперёд и вверх, я теряю равновесие и начинаю опрокидываться навзничь, прямо на эти самые каменные ступеньки лестничного пролёта. Думаю, - ну всё, мне хана! Хорошо, что я, в последний момент, сгруппировался, и, извернувшись, брякнулся не на копчик, как было предначертано, а завалился на бок, смягчив падение выставленной вперёд рукой. Жена в испуге, а я, не чувствуя никакой боли, встал и,  как ни в чём не бывало, отряхнулся, а затем, почему-то, глупо заулыбался, вместо того, чтобы первым делом успокоить жену. Потом она, не без моей помощи, конечно, всё же успокоилась, да и страшного, в принципе, ничего ведь не произошло, но, всё равно, всю дорогу домой, где нас уже поджидала тёща, дети и накрытый стол, мы ехали молча, переживая случившуюся эту самую неприятность каждый по своему. А вдруг окажется, что падение у храма, - это плохая примета, и что тогда? Вот в том-то и дело. У меня такая мысль нет-нет да пробегала в голове и может быть не у меня у одного, ведь супруга тоже молчала всю дорогу. - Мужчина приумолк, застыв буквально на пару минут, не отводя, при этом, своего честного взгляд от Петра Андреевича. - Я вот всё думаю: наверное от, принятой на грудь, водочки, а, надо признаться, принято было прилично, я, за весь оставшийся вчерашний день, никакой боли не чувствовал вообще, словно был под общим наркозом. Ну, согласитесь, ведь только так я могу оценить своё состояние.
     Рассказчику казалось, что Пётр Андреевич, затаив дыхание, слушает своего собеседника пожирая его ненасытным взглядом, но это ему только казалось. Пётр Андреевич перестал его слышать уже после слов про пятнадцатое августа и о ежегодном молебне по святому Василию.
     - Извините, что вы сейчас сказали? - неожиданный вопрос Петра Андреевича, застал мужчину врасплох.
     - Я...? Мне казалось, вы меня слышите.
     - Конечно слышу, прекрасно слышу, только в конце чуточку отвлёкся.
     - Я сказал, что вчера весь вечер был как будто под наркозом, - а потом добавил, - под общим наркозом.
     - Нет-нет, вы сказали, что вчера в соборе праздновался день памяти святого Василия Блаженного? Я не ошибся?
     - Нет, не ошиблись. Было такое дело.
     - Теперь мне всё понятно, - Пётр Андреевич, глядя куда-то сквозь стенку, говорил тихо, уже не обращая внимание на соседа.
     - А что вам понятно?
     - Да, практически, всё.
     - Вот так, прям, сразу всё и понятно? 
     Повязка на голове, бессвязная и местами пространная речь, отсутствующий взгляд, мысли озвученные невпопад, все эти факторы начали очень тревожить собеседника Петра Андреевича, и он некоторым образом даже задумался в своей нерешительности, не зная в каком направлении дальше действовать, и в какой форме вести беседу, и надо ли вообще о чём-то говорить. Тогда мужчина решил действовать по наитию, он даже это слово вспомнил, а значит, как ему думалось, он должен проявить какую-нибудь неординарность. И он её проявил, протянув здоровую левую руку, громко представился, - Михаил!
     - Очень приятно, - Пётр, - прозвучал такой же торжественный ответ.
     - А по батюшки?
     - Андреевич. А вас по отчеству значит...?
     - Иванович, но это совсем не обязательно, можно просто, - Михаил.
     - Ну, как же, конечно Михаил, - и тихо-тихо про себя добавил, - Архангел-Михаил.
     - Я не расслышал, что вы сказали?
     - А вы знаете Михаил, - пропуская вопрос мимо ушей, нарочито громко продолжил Пётр Андреевич, - что вы вчера неспроста, так сказать, навернулись на этих ступеньках, и, между прочим, правильно сделали.
     - Секундочку, - от такой неожиданности Михаил чуть не подавился слюной, которую только что хотел проглотить, - вы сказали, что я правильно сделал навернувшись на лестнице?
     - Так точно. Вы поняли всё правильно.
     - А из этого выходит, следуя вашей логике, что я так же правильно сделал, что сломал себе руку?
     - Ну, конечно!
     - Хорошо, тогда ответьте мне ещё и на такой вопрос, а что же я сделал не правильно?
     - Вот не правильного, - ничего. Я понимаю ваш вопрос и ваши намёки, однако поймите, а более всего поверьте в то, что всё это было предопределено, - вытянувшееся лицо Михаила излучало полное не понимание а внутри его сознания росло и укреплялось подозрение в том, что его новоявленный товарищ с головой точно не дружит, а после нанесённой ему травмы в эту область у него началось необратимое обострение всех не хороших процессов. Каких именно он не знал, но то что они смертельны для его собеседника Михаил не сомневался ни на йоту. Но Пётр Андреевич, словно чувствуя подозрения Михаила, оценил это по своему, поспешив пояснить. - Видите ли, если там, куда я сейчас указал пальцем, - направление пальца было на потолок, - а вы, надеюсь, меня правильно поняли, решили послать вас ко мне, чтобы через вас, ну не вас лично, а через ваш рассказ, я должен был понять, сложив мозаику воедино, весь смысл произошедших вчера событий, касающихся лично меня и ещё одного маленького человечка.
     - Надо же, - Михаил почесал за ухом, - так всё не понятно, но так интересно. А что там у вас вчера такое произошло?
     - Это долго объяснять, - Пётр Андреевич махнул рукой, - да и не принципиально, главное, - это сегодняшний факт. Понимаете, ведь я теперь должен, как ни странно это прозвучит, должен поблагодарить того молокососа за его наглую выходку, в результате которой я и попал сюда, в ваши широкие дружеские объятья, можно сказать, совсем ещё тёпленьким. Как вы считаете, может быть мне его поискать?
     - Кого?
     - Да, одного любителя навороченных гаджетов
     - Я не знаю, мне трудно что-либо вам посоветовать, потому что не в курсе ваших дел. А может быть вы всё-таки поделитесь со мной вашей тайной, чтобы потом я смог ответить на ваш вопрос. Это же не государственная тайна, в конце-концов, и не интимные подробности, как я понимаю, так от чего же не удовлетворить теперь моё здоровое любопытство?
     - Может быть вы и правы, но, в свете вскрывшихся фактов, у меня возникла острая необходимость вернуться домой. Не обижайтесь, Михаил, я, конечно же, мог бы вам всё рассказать, но это займёт некоторое время, которого у меня, к сожалению, сейчас нет. Вот видите, я снова начал торопиться.
     - А вот торопиться не надо, лучше всё-таки подумать и, как вы говорите, всё взвесить, а ещё лучше посоветоваться с ТОВАРИЩЕМ, - делая ударение на слово товарищ, Михаил тем самым, выделяя его особо, намекал на некоторые перемены в их отношениях.
     - Правильно, надо подумать, пару минут, но не больше, потому что на остальное у меня, как ни крути, дорогой мой ТОВАРИЩ, - Пётр Андреевич так же сделал упор на слово товарищ, - всё равно не остаётся времени.
     Пётр Андреевич сел на кушетку и, приняв позу Роденовского мыслителя, погрузился в не простые размышления, а Михаил, ожидая решения, продолжал разглядывать новоявленного товарища, свалившегося ему на голову, как ком с горы.
     - Вот теперь я точно знаю, что мне надо делать, - Пётр Андреевич встал, подошёл к Михаилу и пожал ему здоровую руку, - я к главному врачу, а вам скорейшего выздоровления и счастливо оставаться, и пожалуйста не замёрзните раньше, чем придут врачи. Хотите, я одолжу вам свою простынку, мне она теперь без надобности?
     - А вы знаете, я не откажусь, во всяком случае она мне лишней не будет.
     Быстрым шагом Пётр Андреевич продвигался к двери с надписью, - «Главный врач», останавливаясь лишь только для того, чтобы уточнить правильность намеченного курса к заветному кабинету. Миновав секретаршу, которая только и успела сказать, - «а... вы...!?» - больной вломился в кабинет.
     - Здравствуйте!
     Глав врач, на сей раз мужчина, на удачу Петра Андреевича, оказался на месте. Он, то бишь глав врач, в своей практике, видел всяких больных, и этот для него не оказался чем-то не обычным, а поэтому, опустив приветствие, он спокойным голосом поинтересовался, обращаясь к старику с вопросом, и одновременно показывая жестом секретарши, вбежавшей вслед за больным, что всё мол в порядке.
     - Больной, а вы случаем не перепутали часы приёма?
     - Я не больной а травмированный, а с часами приёма может быть и перепутал, но в данном случае это не важно.
     - Не исключаю, а что же тогда для вас в данном случае важно? Обо мне не переживайте, меня мы потом спросим.
     - Важность заключается в том, что мне необходимо вернуть мой паспорт, телефон, проездной в метро и банковскую карточку.
     - Вы так хорошо всё помните и ничего не забыли?
     - Я помню всё и ничего не забыл, а если чего и забыл, то обязательно вернусь и потребую, но это будет потом.   
     - А вы из какой палаты к нам прибыли?
     - Я ещё не успел заселиться в палату, так как меня забыли в вашем приёмном отделении.
     - Это уже кое-что проясняет, - глав врач нажал кнопочку селектора и в кабинет тут же вошла секретарша, - Екатерина Ивановна, пригласите ко мне заведующую приёмным отделением. А вы..., я извиняюсь, как вас по имени отчеству...?
     - Пётр Андреевич.
     - Вот и славно, - глав врач указал на стул возле стены, - присядьте здесь Пётр Андреевич. Сейчас придёт специалист и мы во всём разберёмся. А пока его нет, расскажите мне причину, сподвигнувшую вас принять такое решительно-безумное действие? Вы, как мне понимается, ещё не прошли положенного обследования после, приобретённой вами, травмы.
     - Не надо никакого обследования, травма не серьёзная, а у вас и без меня проблем выше крыши. Между прочим в вашем приёмном отделении, от куда я только что пришёл, в ожидании ваших специалистов, замерзает человек. У вас там холодгыга как в холодильнике.
     - Мы и это выясним.
     - Поторопитесь, а то может такое случиться, что ваши положенные обследования ему уже не понадобиться.
     - Я же вам сказал, что всё будет в порядке.
     - Хочется верить.
      - Вы, Пётр Андреевич, лучше о себе побеспокойтесь, ведь травма головы, да ещё в вашем возрасте, опасное явление, и с этим шутить не стоит.
     - Наоборот, в моём возрасте только и осталось, что шутить..., - Пётр Андреевич хотел было ещё кое что возразить, но ему этого сделать не дали, так как в кабинет уже входила заведующая приёмным отделением.
     - Нина Павловна, - спокойно, без суеты и каких либо эмоций обратился к ней глав врач, - как у вас налажен контроль за вновь поступающими больными?
     - Всё осуществляется согласно инструкциям.
     - Какие у нас предприняты действия в отношении Петра Андреевича, который поступил к нам с травмой головы?
     - В первую очередь нужно пройти все анализы, перечислять которые, я думаю, нет необходимости, так же назначена томография и не только головы, но и всего тела, на предмет скрытых травм. Послано сообщение в полицию о данном происшествии. Так же оповещены родственники, на счёт сменного белья и гигиенических принадлежностей, мы ведь не можем принять больного в стационар без всей этой атрибутики. Родственники отзвонились и прибудут с минуты на минуту.
     - Вот видите, Пётр Андреевич, всё идёт по плану и о вас никто не забыл. Согласен, не так быстро, как вам бы хотелось, но таков порядок, вы уж не обессудьте. А теперь идите с Ниной Павловной, она вам всё покажет и расскажет, а ваши вещи, когда вы переоденетесь, мы, в целости и сохранности, передадим родственникам.
     - Нет, никак нельзя, - умом Пётр Андреевич понимал правильность действий администрации, но разум настаивал на своём, не оставляя выбора для иного решения, - у меня нет времени сдавать анализы и проходить ваши процедуры, мне срочно нужно ехать домой. Я настаиваю, чтобы мне вернули мои вещи.
     - Пожалуйста, - вдруг согласился главный врач, - я не против, но давайте прежде сходим на компромисс.
     - Куда сходим?
     - На компромисс, - казалось, что глав врача ничто не может вывести из себя, - заключим соглашение или сделку, если это вам ближе по смыслу. А суть сделки в следующем: сначала вы без возражений соглашаетесь и проходите положенные процедуры, это нужно для того, чтобы наша совесть осталась чиста, ну а после их окончания мы тут же возвращаем вам ваши вещи и отпускаем вас на амбулаторное лечение.
     - Значит, на домашнее лечение?
     - Ну, конечно же, на амбулаторное. По научному оно так и называется, - амбулаторное.
     - Хорошо, раз амбулаторное, значит амбулаторное. Я согласен.
     - Ну вот и договорились, приятно, знаете ли, иметь дело с понимающим и всецело доверяющим пациентом.
     Не заметил Пётр Андреевич, как глав врач не заметно подмигнул Нине Павловне, а та, ему в ответ, одобрительно кивнула головой. Согласившись сходить на компромисс, а что оставалось делать, Пётр Андреевич покорно поплёлся за Ниной Павловной.
     Много времени анализы не заняли, даже вместе с томографией, и вот уже Петру Андреевичу торжественно вручают сменное бельё, телефон и... пакет с фруктами.
     - А где моя карточка и паспорт, и зачем мне сменное бельё и все эти фрукты? - резонный вопрос, после завершения обязательных процедур, задал Пётр Андреевич заведующей приёмного отделения.
     - Фрукты, - это необходимые витамины для вашего ослабленного организма, а ваш паспорт и банковскую карточку мы отдали Татьяне Васильевне.
     - Как... Татьяне Васильевне!? Мы же договорились..., а как же амбулаторное? - это был крах, катастрофа, крушение всех надежд и планов, которыми, в последний час, жил Пётр Андреевич, и если сейчас же, срочно, ничего не предпринять, то потом, наверное, уже ничего возвратить будет не возможно. - «Думай, думай, ты можешь,» - повторял он эти слова, лихорадочно ища выход из создавшегося положения. - Послушайте, Елена Павловна, а можно мне, раз уж так получилось, сказать пару напутственных слов Татьяне Васильевне, если она ещё не ушла.
     - Скажите, если вам так необходимо, но поторопитесь, я её видела возле кассы, где она вносила деньги за одноместную палату для вас, о которой мы с ней договорились.
     - Спасибо, Нина Павловна, я быстро, только пару слов и всё, и я ваш, так сказать, на веки-вечные.
     Он бы с удовольствием бегом, да возраст не позволял, за то через одну ступеньку получалось, а значит Пётр Андреевич всё же летел к центральному входу, и, надо сказать, вовремя, ведь ещё мгновенье и силуэт Татьяны навечно бы исчез за дверями больницы. На сей раз ему повезло, он догнал её, когда она уже открывала дверь.
     - Ни каких вопросов, - схватив внучку за локоть, Пётр Андреевич потащил её к машине, - объясню всё потом, а сейчас, быстро валим отсюда, пока не хватились и не повязали нас по рукам и ногам.
     - С какой стати валим, и куда валим? ты что дед совсем головой тронулся, я, между прочим, тебе одноместную палату оплатила.
     - Ну, и дура, надо было для начала со мной посоветоваться. А теперь давай, Танюша, давай, жми на гашетку и заряди мне пистолет.
     - Не поняла..., какой пистолет, зачем пистолет?
     - Какой-куда, какой-зачем, слова у тебя какие-то заковыристые и не по теме, не надо вот этого, и..., пожалуйста Таня, я тебя попрошу, на будущее, - без тарабарщины. А пистолет обыкновенный, - ПМ, нам, то есть мне, ну и тебе со мной предстоит вступить в не равный бой, и поэтому нужна простая и надёжная «волына». Нам придётся отстреливаться, чтобы хоть как-то противостоять насилию.
     - От кого нам отстреливаться? Дед не тупи, а то я начинаю пугаться и не только за тебя, а уже за нас обоих.
     - Будем отстреливаться от страшной и беспощадной погони белых гуманоидов с красными крестами на лбу и большим шприцем наперевес, в котором закачено зелье для анабиоза. Тебе же я открою маленький секрет, - в этом анабиозе нет ничего привлекательного, и поэтому впадать в него я не желаю.
     - Ладно дед, уговорил, доставай свой пистолет.
     - Так у меня его нет, я думал, что он есть у тебя.
     - А-а-а..., ну теперь я понимаю, всё шутить изволим. Ну тогда, как скажешь, Аника воин, хочешь валить, значит будем валить. Ремень пристегни. - До самого дома Татьяна больше не проронила ни слова, только, как было велено, давила до отказа на гашетку. - «Зря я сказал ей, чтобы давила на гашетку, надо было просто попросить ехать чуточку быстрее обычного.» - Вцепившись руками в подлокотники, уперевшись ногами в пол и втянув голову в плечи Пётр Андреевич со страхом наблюдал как мелькают, оставаясь позади, машины, деревья, дома а за людьми вообще уследить было не возможно.
     И вот наконец-то приехали, слава тебе Господи, живые и здоровые. А дома их уже ждали, всем семейством встречая на крыльце, в полной уверенности, что приедет только одна Татьяна, а тут такой сюрприз, из машины, собственной персоной, объявился Пётр Андреевич. Настенька, увидев деда, бросилась, сломя голову, к нему на встречу. С лёгкой помощью деда она запрыгнула к нему на руки, обняла его за шею, поцеловала в щёчку, а потом уютно приложилась головкой у него на плече. В этот момент Пётр Андреевич почувствовал как на его душе в новой тональности зазвучали старинные родные напевы, в следствии чего на глазах его, словно провокаторы, наворачивались слёзы, но он из последних сил боролся с их произволом, сдерживал их как мог, чтобы, в очередной раз не проколоться, и не показать окружающим свою тонкую и ранимую натуру.
     - Вот, получайте своего новоявленного Дон Кихота Ломанческого, - Татьяна забрала у Петра Андреевича пакеты, которые он всё это время продолжал держать в руках, - Василий,  забери пакеты у меня и ещё в машине, да в дом, на кухню, занеси, я их потом разберу. - После того, как Василий забрал пакеты, Татьяна поинтересовалась, шепнув деду на ухо, - надеюсь ты внимательно следил за дорогой, хвоста за нами не было?
     - Я..., это..., - Пётр Андреевич растерялся, не зная как ответить, но выручила Настя.
     - Мамочка, что ты такое спрашиваешь у дедушки, про какой хвост ты говоришь?
     - Дедушка в курсе про какой хвост я говорю, а тебе знать не обязательно. У нас с дедом может быть тоже свои тайны имеются. Дедушка подтверди.
     Дед не подтвердил слова Татьяны, но и не опроверг их, он тактично промолчал, при этом не переставал коситься на Настеньку. Тем временем они уже подошли к дому, где Петра Андреевича ждал очередной наезд, но теперь в лице его родной дочери.
     - Папа, ты что с ума сошёл, и это в твоём-то возрасте, - спускаясь с крыльца, Елена Петровна то ли грозила пальцем, то ли взывала к всевышнему - тебе что, больше всех надо? Ты погляди на себя, такое впечатление, как будто тебя в бетономешалке замешивали вместо раствора. Ты решил в героя поиграть на старости лет, чтобы, значит, мир переделать?
     - Настенька, детка, ну-ка становись на свои ноженьки, - Пётр Андреевич опустил внучку на землю, - беги скоренько в дом, - девочка послушалась и побежала, но пробежав пару метров, остановилась и обернулась, - беги, беги, Настюша, не оглядывайся, я сразу за тобой, только кое что здесь по быстрому утрясу. - Теперь Пётр Андреевич обратился непосредственно к Елене Петровне. - Вот что доченька я тебе скажу, а ты послушай, вдруг в будущем пригодится. Может я и сошёл с ума, и может быть на всю свою голову, но только не тебе меня судить. Ясно? Теперь на счёт всего остального  мира, который я, конечно же, не переделаю, тут ты права, и для всего мира меня, естественно, не хватит, это не обсуждается, однако свою маленькую лепту в дело мировой справедливости я всё же внёс, я смог это сделать, тем и горжусь, и вообще, ты кому нотации читаешь, девчонка, да ещё голос повышаешь на отца. Поди-ка лучше... в дом, вслед за своей внучкой, да подсуетись там на кухне, Татьяне помоги, чтобы стол поскорее накрыть, а то я что-то проголодался аж до невозможности.
     За время пока накрывался стол Пётр Андреевич успел наскоро принять душ и предстать перед роднёй в одеждах, одолженных на время у Василия, пока его собственная одежда крутилась в стиральной машине. Кто хотел тот отметил, а кому было всё равно тот не обратил никакого внимания, однако и те и другие промолчали о потешном виде Петра Андреевича. Дело в том, что по росту шмотки были коротки, ну прям совсем коротки, а вот по объёму - на пару размеров больше.
     На радость всем, и причём никто этого не ожидал, застолье перешло в весёлую пирушку. Случилась какая-то метаморфоза, какое-то изменение в сознании людей, передавшееся в последствии на их поведение за столом, где каждый хотел непременно высказать всё, что у него накопилось на душе, иногда, от нетерпения, перебивая того, кто говорил в данный момент, однако никто ни на кого не обижался, по возможности уступая тому, кто в очередной раз так бесцеремонно встревал в разговор. Слов, во время застолья, было столь много, а поток их так непрерывен, что пирующие не то что не успевали выпивать и закусывать, они просто напрочь забывали об этом. - «Давненько не было такого весёлого застолья без сор и разборок и вообще без каких бы то ни было не нужных шероховатостей. Так всё весело, всё непринуждённо и всё по доброму. Вот так бы всегда. Хорошо, когда большая семья и за одним столом. И почему люди разъезжаются?» - с умилением глядя на своих родных, думалось Татьяне. - «И в чём же та причина, разводящая родных по четырём сторонам света, и верна ли она, и справедлива ли её суть?» - Но, на поставленные самой же себе вопросы, Татьяна так и не смогла дать исчерпывающий ответ, забывшись в суматохе застольного веселья.
     Тем временем Настенька, дождавшись пустой тарелки возле деда, украдкой стала дёргать его за рубаху, и дед, в конце-концов, обратил на это внимание. Он вдруг как будто бы прозрел, вернув своё сознание из какого-то другого бытия или может быть даже из параллельной действительности. Пристально посмотрев на внучку, и на секунду задумавшись, он, практически не шевеля губами, произнёс.
     - Уходим тихо соблюдая конспирацию, при встрече пароль тот же, - деньги ваши - будут наши, отзыв я тоже не менял, - четыре сбоку - ваших нет, - пришла на ум крылатая фраза из легендарной повести Пантелеева - «Республика ШКИД» и Пётр Андреевич с удовольствием её озвучил. - Теперь давай, сначала ты пойдёшь, а за тобой, по тихой грусти, и я. По дороге ни с кем не общаться и на провокационные вопросы не отвечать, будут преследовать, заметай следы. Встречаемся, как и раньше, у меня в комнате. Понятно?
     - Понятно, - пожав плечами, ответила внучка.
     Настенька не запомнила ни пароль ни отзыв, она не знала что такое конспирация и как нужно заметать следы, а поэтому просто встала, вышла из-за стола и демонстративно прошагала на верх. А вот деду, в отличие от неё, пришлось придумывать предлог, чтобы вполне официально отлучиться. Долго напрягаться не пришлось, стоило просто намекнуть о малой нужде.
     Свершилось, заединщики снова вместе. Они оба, не сговариваясь, и понимая что им нужно друг от друга, быстренько устроились на кровати, расположившись по удобней: зрители в партере, а артист художественного слова на авансцене, и приготовились каждый к исполнению своих обязанностей.
     - Ну, что, Настюша, давненько мы с тобой не играли в шашки? - Настя даже и ухом не повела на дедовский каламбур, и тогда Пётр Андреевич понял, что сморозил нечто не по теме, а поэтому пришлось поправиться, - продолжим отложенный наш рассказ?
     - Продолжим, - от радости Настенька даже захлопала в ладоши.
     - И на чём мы остановились в прошлый раз?
     - Дедушка, а у тебя сильно болит голова?
     - Ох, ты, верно подмечено..., у меня же голова! Ёлки-палки, а я про неё совсем забыл, - Пётр Андреевич резким движением сорвал повязку, но, на всякий случай, потрогал рану, которая, на его счастье, ни капельки не кровила, - честно говоря, нахлобучка эта мне уже порядком надоела, из-за неё я даже голову толком не смог помыть, да и вид у меня совсем не презентабельный, когда на голове такое творение нежных женских медицинских рук. Да, ты не беспокойся, Настюша, с моей головой всё в полном порядке. Ну..., в смысле... того, что... ну, в общем ты поняла о чём я...? Готов, так сказать, к труду и обороне.
     - И я готова.
     - Умница! Ну, а теперь снова перенесёмся и с радостью окунёмся в наше далёкое, но такое близкое для нас, прошлое и посмотрим, как же там поживает наш герой, - маленький мальчик Вася-Василёк. А поживает он вот как. На дворе весна, и наступил новый 6984 год от сотворения мира. Тут я тебе кое что поясню. Дело в том, что раньше наши предки отмечали наступление нового лета, а по нашему года, весной, в день весеннего равноденствия. А что для нас есть этот день весеннего равноденствия? В этот день ночь отступая сравнивается с днём, и считалось, что именно с этого момента природа, после долгой зимы, пробуждается и обновляется.
     Вот и сейчас всё шло своим чередом, солнышко всё выше, деньки всё жарче, снег, намокая, проседает и уж вовсю проталинки, как грибы после дождя, возникающие перво-наперво с южной стороны, покрывают землю чёрными «язвочками». Василию семь лет с гаком, по нашему уже первоклашка, навроде тебя, только чуточку постарше. Но это, я тебе доложу, уже не грудничок и не ползунок какой-то там, а вполне взрослый и, надо доложить, смышлёный мальчишка. В ту пору взрослели быстро, так сказать, не застаивались, потому что некогда было, ведь доживали до старости не все а сделать надо было много, это не то что в наше время: водопровод, канализация, доставка продуктов на дом и такси до Крымского санатория. Так вот Василий, как я уже сказал выше, по сути дела ещё только мальчишка, однако по факту уже во всю помогал своим родителям по хозяйству, и не только, ведь в его обязанность  входило присматривать за младшим братом, которому четыре годика и за полуторагодовалой сестрёнкой.  Так же хочется с большой радостью сообщить, что годом раньше вся их семья переехала, а если быть точным, то переселилась в новый дом, построенный рядом с родительским. Дом этот, не какая-то там мазанка-времянка, а вполне себе добротный бревенчатый сруб, как практически все дома на Руси в то время. Так вот: пятистенка срубленная в, так называемое, обло, или в простонародье в чашу была из листвяка..., да..., ну это из лиственницы значит..., а крыша..., - замедляя речь, дед быстро сошёл на нет. Затем он, с какой-то стати, почесал свой кадык, неловким движением  пригладил кудряшки на детской головке, стыдовато ухмыльнулся, как будто за что-то извиняясь, однако же продолжил, сделав при этом необходимую оговорку, - что-то я, по ходу моего рассказа, не туда забурился, а если по нашему по деревенски: то похоже не в ту степь забрёл. Я думаю тебе совершенно не интересно как был сложен сруб или изба вообще, и наше архаичное деревенское зодчество в частности?
   - А мне как раз это интересно!
   - Не понял.
   - Мне очень интересно узнать про избы, про срубы и архи...эту, как её там..., и про неё тоже интересно.
   - Ну я не знаю..., ну раз тебе в шесть лет это действительно так интересно..., - дед развёл руки в стороны, - а тем более про архаичную архитектуру, то тогда я не против, тогда я пожалуйста, тогда я просто обязан, тем более что в этом нет ничего сложного. Ну тогда с «обло» и начнём? В обло..., ну это..., это..., эх..., это..., как бы тебе вот это всё да по по нагляднее и попроще-то объяснить..., на пальцах попробую, чтобы в трёхмерном изображении..., - начал Андреич с энтузиазмом, он крутил, вертел пальцами и так и эдак выворачивая руки на изнанку, пыхтел от напряжения и злился от безрезультатности, и в конце-концов, устав от бесплодных попыток, он, упёршись локтем в колено и вложив подбородок в ладонь, с грустью посмотрел в ясные очи ребёнка.
     «Скорее всего эта такая детская бесхитростная хитрость или такой вот безрассудный и не подотчётный разуму розыгрыш, не понятный даже ей самой, - озадачившись рассуждал дед, прикусив по обычаю губу, и продолжая глядеть в те же ясные очи, надеясь через них всё же проникнуть в детское подсознание и понять причину столь необычного интереса, возникшего в её детском мозгу. Но, как ни старался дед ничего у него не получилось, видать экстрасенсорики не хватило, - ну вот зачем ей это, ну вот для чего ей это, и что сподвигло её к этому? - нет, мне никогда не понять детской логики, - подытожил он сам себе, а вслух сказал следующее.»
   - Не получилось у меня с кандачка. Я тебе, Настюша, потом, опосля, чуточку попозже обязательно всё доразъясню, ну после того, как мы закончим с нашим основным рассказом. А если я, по каким-то причинам, забуду, то ты мне, пожалуйста, напомни. Договорились?
   - Дедушка, да не нервничай ты так, - девчушка приложилась своей ручкой к руке деда на её тыльную сторону, - если ты скажешь после - так после, скажешь напомнить - значит напомню.
   - Занервничаешь тут, - крякнул Андреич, - ну а теперь непосредственно к нашему герою. И так: близких друзей или закадычного друга, с которым мальчишка Вася бегал бы по чужим огородам и делился бы своими секретами у него не было. Как-то не складывалось у него со сверстниками, то ли они его не интересовали, то ли он не вписывался в их миропонимание. А почему так? - да всё потому, что никто толком об этом ничего не знает, свидетелей опросить не удалось, и летопись по этому поводу сведений тоже не предоставляет. Да и когда ему было веселиться, ведь всё своё свободное время, которого и так катастрофически не хватало, он пропадал в церкви у отца Ионы, Саватий к тому времени уже помер по причине сухотной болезни. Царствия ему небесного, - Пётр Андреевич перекрестился, закатив глаза к потолку. - Здесь, Настенька, вся фишка в том, что их, я имею ввиду отца Иону и Василия, каким-то образом и какими-то неведомыми силами, непреодолимо тянуло друг к другу. Да-да..., и не смотри на меня так, я в хорошем смысле слова об этом говорю. Именно вот этого простого сельского мальчугана и, умудрённого жизненным опытом, священника, который при должности и всяких там обязанностей церковных и мирских, их что-то реально объединяло. Дорожа каждой минутой проводили они свои встречи в беседах и чтениях книг, познавая через них тот, другой мир, никогда ими не видимый, но ясно представляемый в своём воображении и там, в том же воображении, дорисованный всем разнообразием оттенков. Так же отец Иона давал мальчику знания в точных науках. Но тут стоит пояснить, что  для Василия точные науки познавать было чуточку сложнее и не так интересно, как в большей степени его тянуло к библии и всё, что было связано с Богом, что не преминул отметить острый глаз настоятеля. По молодости лет мальчишка не воспринимал эту тягу, как что-то особенное, красивая сказка для взрослых да и только, а поэтому не шибко-то и задумывался над этим, это уж потом, после своего просветления, понял он, что путь ему был предначертан ещё тогда, когда он только начал ходить пешком под стол. Но всё это будет потом, а сейчас Василий в накинутом на плечи тулупчике, сидел в сенях на полу, хотя рядом стояла миниатюрная скамеечка, и натягивал старые растоптанные, но добротно подшитые, валенки, чтобы, по наказу матушки, сходить до торговой площади, к палатке Матрёны и отдать ей долг в одну новгородскую денежку.                               
     - Вот тебе денежка а к ней полушка, - Анна поправила треух на голове у сына, - денежку, как и договорились отдашь Матрёне в уплату долга, а на полушку купишь три меры масла. А вот тебе и кубышка, как раз под эти три меры, да смотри там, чтобы Матрёна не хитрила со своей памятью, и кубышку-то полную наливала, - Анна подала сыну пояс, - торлоп подвяжи хорошенько, всё-таки не май на дворе.
     - Всё, матушка, сделаю, как ты велишь, - Василий накинул на плечи крошни, навроде нашего рюкзака только плетёного, и двинулся было на выход, как вдруг, нежданно-негаданно, в сенях объявился Иаков, по виду которого было понятно, что появился он неспроста и при этом явно торопится что-то сказать.
      - Я чего хотел-то, - глава семейства замялся, - говорят, царь наш, Иоан, новый поход против Новагорода учинил, однако теперь, в противовес давешнему, решил с миром пойти.
     - Ой, учинил, - Анна поправила, съехавший на лоб, платок, - и по что у нас мир-то никак с новгородцами этими не складывается?
     - Да как же он сложится, если гордыня съедает их, если они себя вперёд Москвы ставят, а из-за этого и оказия. А нашему и деваться более некуда, ведь начать-то он начал принуждать новгородцев к союзу под своим покровительством, а закончить вот всё никак не может по причине их супротивления. Видать чего-то не хватает царю нашему батюшке: может силёнок, может быть характера, а может быть и тямы.
     - Яшенька, ты это всё к чему? Другого места, как в сенях, не нашёл, чтобы царские косточки перемывать?
     - Да я ничего, просто как-то к слову пришлось. Слушай Васятка, заскочи к скорняку, да узнай у него на счёт кожуха моего, перелицевал аль нет, и если что, то может и прихватишь по ходу, а на счёт оплаты не беспокойся, всё оплачено вперёд.
     - Ишь ты чего удумал! - вступилась Анна за сына, - не можно, Яшенька, никак не можно. Скорняк на другой стороне села, а у Василия масло на руках. Нет, не будет он бегать с маслом по всему селу за кожухом твоим, и потом, кожух не из лёгких, так что сам сходишь а заодно и примеришь на месте. Нет-нет Яшенька, и не смотри на меня так, повторять больше не буду, Василий не пойдёт к скорняку, забудь и даже не вспоминай об этом.
     Такой ответ матери очень обрадовал мальчика и он поспешил побыстрее выбраться на улицу, а то кто его знает, а вдруг мамка возьмёт да передумает в последний момент, или папка домыслит ещё чего свеженького.
     - На следующую весну наш царь помирится с Новагородом, - уже в дверях Василий обронил эту фразу, на которую тогда, никто, конечно же, не обратил внимания.
     День был ясный, воздух свеж, да и морозец не давал о себе забывать, не такой трескучий как зимой, но вполне себе чувствительный, и в целом сносный, а в некоторых отношениях даже приятный. Торговая площадь находилась в центре села, но в стороне от дороги, а идти до неё не торопливым детским шагом минут двадцать. Обходя влажные проталины, чтобы не намочить валенки, Василий шёл знакомой улицей насвистывая себе под нос какую-то, даже самому себе, не понятную мелодию, и вдруг, после очередного поворота, встал как вкопанный. Он увидел как перед ним трое мальчишек, чуть постарше чем он, кидались снежками в бездомную собаку. Щенок, месяцев трёх, загнанный в угол, жался бочком к изгороди, и старался, после каждого удачного попадания в мордочку, спрятать её между передними лапами. А мальчишки наоборот, после каждого своего попадания, распалялись всё больше и больше, они радостно вскрикивали, показывали на щенка пальцем, заливаясь при этом весёлым смехом. Самый старший из них даже предложил проучить щенка палками, только не пояснил за какие такие проступки кара сия щенку выпала. Двое других, на радостях, кинулись вытаскивать из изгороди колья, при этом они по взрослому ругались на эту изгородь за её крепкое плетение. Василий не знал этих пацанов, а значит забрели они сюда с другого края села, или хуже того, - были вовсе не местные. - «Что же мне делать и как поступить? Попросить о помощи, но вокруг ни души.» - лихорадочные мысли круговоротом   кружились у Василия в голове. - «Сейчас они выдернут колья и, как пить дать, забьют собаку на смерть. Ну, как же так..., как же так...?» - В следующую секунду, от прямого, болезненного попадания в голову, щенок, в очередной раз, взвизгнул, а затем жалобно заскулил. У Василия от услышанного что-то внутри оборвалось, в глазах враз потемнело, а до ушей донёсся звон колокола.
     - Изверги, что вы делаете, не сметь! - в отчаянии бросился он к собаке и, упав на колени, закрыл её своим телом.
     - Куда ты лезешь, - прикрикнул старший, - отойди, а то ненароком и тебя зашибём.
     К этому времени у ватаги уже имелись на руках две палки, вытащенные из изгороди. Василий же, не зная чем всё это для него закончится, тем не менее, прижав собаку к груди, не двигался с места.
     - Уйди тебе говорят, по хорошему прошу, это наша собака, она провинилась и мы вольны делать с ней всё что захотим, - старший мальчишка грозил Василию выдернутым колом.
     - И мы желаем её не медля наказать, - надменно поддержал товарища парнишка средний по росту.
     Василий плохо слышал угрозы, зато он отчётливо чувствовал как, в его объятиях, бьётся сердечко перепуганного щенка. Уговоры, а потом и угрозы на Василия не подействовали, и тогда один из хулиганов предложил, вместо собаки, расстреливать снежками её защитника и остальные с радостью его поддержали. Тут же, в след за этим предложением, Василий на своей спине почувствовал его реализацию. Боли, как таковой, он не ощущал, ведь спину защищал толстый тулуп а голову треух.
     В какой-то момент пацанам надоело кидаться снежками, тем более, что толку от этого всё равно было мало, и тогда, опять же, по предложению вожака решено было проучить, теперь уже, Василия, отлупив его палками, а что касаемо собаки, то про собаку они на время забыли. Услышав очередной приговор Василий, удивляясь самому себе, воспринял его совершенно спокойно.
     - Можете забить меня хоть до смерти, а животину я вам всё равно не отдам, - он встал со щенком на руках и двинулся прямо на обидчиков, - он теперь мой!
     - Это наша собака! - в голос закричали обидчики, а старший, не долго думая, первый нанёс Василию удар палкой, - давайте братцы все пачеленки ему переколотим.
     Пришлось Василию снова развернуться к обидчикам спиной, что несомненно ему помогло. В целом щенка Василий уберёг а вот кубышку не удалось, она разлетелась вдребезги от очередного удара. Изрядно утомившись, хулиганы на время прекратили избиение упрямца и Василий подумал что всё закончилось, но он обманулся. Неожиданно от старшего, которому в голову пришла некая идея, поступило, если перейти на современный язык, коммерческое предложение.
     - Эй, как там тебя, если уж тебе так сильно приглянулась наша собака, то мы не против, - мальчуган пнул ногой большой осколок от кубышки, - ты, как я вижу, шёл за покупками, так вот теперь тебе некуда их складывать, а раз купить ты уже ничего не сможешь, то эти деньги мы возьмём выкупом за щенка.
     - Если я отдам вам деньги за собаку, то чем я расплачусь за масло? Матушка дюже рассердится если я его не куплю.
     - А ты и так его не купишь, кубышка-то твоя вдребезги, - старший захохотал, а остальные гнусяво подхихикнули, - куда ты масло будешь заливать, олух ты царя небесного, неушто за пазуху? - и опять гоготание во всё горло, но через мгновенье старшим подростком, в жёсткой форме, был озвучен ультиматум, - если не купишь у нас пса, то тем хуже для тебя и для него. Мы ведь всё равно его у тебя отберём, а засим палками забьём и в овраге схороним. Нас трое а ты один, сила на нашей стороне, так что подумай.
     И Василий подумал, да так быстро, что шалопаи даже искренне удивились, услышав его ответ. При всём желании Василия, он никак не мог поставить на одну чашу весов беззащитное живое существо а на другую, в противовес, всего лишь масло, при этом ясно осознавая какое страшное наказание ему последует от матери. Где-то в глубине души ему, может быть, и хотелось, потянув время, запутать обидчиков, а потом, может быть, и поторговаться на лучших для себя условиях, да вот только трясущийся от страха тёпленький комочек у него на руках не давал такой возможности.
     - Я согласен, - Василий полез за пазуху в потайной карман, - вот вам полушка, а больше... - он не умел врать, а поэтому сказал так, - больше дать не смогу.
     - Ого! - вскрикнул на радостях старший, - да ты босяк, оказывается, при деньгах.
     - Да за такие деньги мы тебе ещё с десяток собак приведём, - поддержал товарища средний.
     - А сейчас беги отсюдова скорее, пока мы не передумали, - наконец-то подал голос самый низкорослый, видимо единственный из них, кто понял смысл слов высказанных Василием. Видимо что-то шевельнулось в его не окрепшей душонке, разворошила какую-то субстанцию, о которой он понятия не имел и тем более не знал как она называется. Однако при всей своей дремучести, и полагаясь только на чувства, он испытал некое душевное облегчение.
     Конечно же Василий не побежал, не так-то просто это было сделать с собакой на руках, но всё же шаг свой ускорил, и назад уже не оглядывался. А пошёл он не в сторону дома, как можно было бы предположить, а взял курс прямиком на церковь, не зная наверняка застанет ли он на месте отца Иону или нет. На сей раз ему повезло, игумена он обнаружил на амвоне возле иконостаса.
     - Отче, Отче их всех надо наказать! - со слезами на глазах подбежал Василий к священнику и прижался лицом к рясе. Он хотел ещё что-то добавить, но не смог от, душившей его горло, обиды и ярости.
     Увидев своего воспитанника с ссадинами на лице и с собакой на руках настоятель, в данный момент не вдаваясь в подробности, быстренько отвёл Василия в свои покои, которые находились за церковью на заднем дворе и представляли собой не большой сруб, более похожий на большую баню.
     - Заходи, - старец пропустил Василия со щенком вперёд себя, - животину на пол опусти, а пока ты раздеваешься я ей молока принесу, пусть напьётся и успокоится, а то вон как дрожит.
     Василий оставил щенка у порога, а сам, скинув тулупчик и сняв треух, проследовал к столу, сел на лавку а вещи положил рядом с собой. Не много погодя к нему присоединился и сам настоятель, а щенок, налакавшись молока, как ни странно но успокоился, перестал дрожать и улёгся тут же у порога, а на вытянутые передние лапки положил свою мордочку. По первости он с любопытством, так во всяком случае казалось, разглядывал людей, один из которых был его спасителем, а потом, без всякой на то боязни, закрыл глаза, придавшись, надо полагать, сновидениям.
     - Хочешь я тебе тоже принесу молока, или квасу, а может воды простой, а то вон сам дрожишь как осиновый лист, не хуже щенка своего.
     - Я бы водицы испил, а то во рту как-то всё пересохло, - и, действительно, от сухости во рту Василий с трудом выговаривал слова.
     Отец Иона дождался пока его подопечный напьётся и только после этого начал расспрос из которого и получил исчерпывающий ответ. А Василий, охотно отвечая на расспросы старшего товарища, всё более и более горячился, местами переходя, в своей эмоциональной речи, на крик.
     - Скажи мне Отче, за что..., за что они обозлились на щенка и откуда у них столько злобы в душе? Ведь они, не убоявшись кары небесной, готовы были даже забить его на смерть, а засим в овраг сбросить.
     - Правильно ты говоришь, не вольно отвечая на свой же вопрос. Душа их заполнена злобой и ненавистью, а надо бы чтобы любовью, что в нашем понимании есть Бог, - отец Иона перекрестился, - а если нет в душе Бога, то, значит, нет любви и к Божьим созданиям, будь то люди или братья наши меньшие. Души их не окрепшие прибывают в тумане, но ещё не черны совсем а значит есть надежда на очищение. Будем надеяться, что придёт к ним осознание грехопадения своего и однажды покаявшись обретут они веру православную, истинную в первом лице её, Бога нашега а так же сына его и духа святого. Родителям же, отроков этих безбожных, допрос бы надо учинить, - а христиане ли они, родители эти, и по вере ли живут православной, искренне веруя в Отца нашего, Сына и Святого духа - в нераздельную Троицу? А если христиане они, то почему за детьми своими не бдят, дозволяя сиим отрокам мерзости разные совершать?
     - А как же с наказанием, Отче? - Василий отошёл от горячности своей и теперь говорил ровно, спокойно и рассудительно, - за грехи наказывать надобно, ведь по делам и расплата? 
     - Тут, справедливости ради, поддержу тебя. Надобно наказать несмышлёнышей этих, по паре плетей каждому, чтобы через одно место да в голову разум вошёл. Как правильно сказано мудрейшими, - «Любя сына своего, учащай ему раны - и потом не нахвалишься им. Наказывай сына своего с юности и порадуешься за него в зрелости. Уничижая тело ты душу его избавляешь от смерти.» - Хорошо бы родителям сообщить, да ты говоришь, что не знаешь их, и не уверен, что они вообще из села нашего, а, стало быть, отыскать родителей мы никак не сможем, что ни есть хорошо.
     - Я не успел, Отче, не успел спросить их, да и не до того мне было. Эх..., кабы знать...!
     - Ну, да ладно, призовём в свидетели Господа нашего и на него положимся, а он уж знает как поступить с отроками этими. Тебе же Василь хочу сказать, чтобы обиду в душе не таил и мести не желал, не воздавал бы злом за зло и согрешающих не осуждал, а лучше помнил бы про свои грехи и заботился бы прежде всего о них, ревнуй живущих по правде да деяния их занеси в сердце своё и сам поступай так же.
     - Отче!
     - Слушаю тебя сын мой.
     - Дозволь мне щенка у тебя оставить?
     - Как же это возможно? Господь дал его тебе в руки, так и неси с благодарностью.
      - Я не отказываюсь, я понесу, но только не сейчас. Сейчас нельзя, я за него полушку отдал, а мне на неё масло наказано было купить. Матушке скажу что потерял полушку, а когда она успокоится, тогда и щенка заберу, а пока я сюда приходить буду и здесь заботиться о нём.
     - Я тебе одно, а ты мне потому, и даже не слышишь себя. Как же так, Василь, как же можно с вранья жизнь начинать? Ты кому врать собрался, паршивец ты этакий, ты родной матери врать собрался? Смотри же, запутаешься быстро, а вот для того чтобы распутаться иногда и всей жизни не хватит.
     - Прости меня Отче! Я не хотел врать, то есть хотел, но только чуть-чуть, ну чтобы матушка не сильно расстраивалась.
     - Во вранье, Василий, чуть-чуть не бывает.
     - А как же тогда быть? Подскажи Отче.
     - Не переживай Василь, с этой бедой я тебе помогу. Полушку для масла я тебе дам.
     - Спасибо тебе Отче, но не возьму я у тебя полушку.
     - Пошто так?
     - Я не смогу этот долг тебе вернуть.
     - Что значит долг?
      - А то и значит, что так просто деньги не даются. Их надобно или возвращать или отрабатывать. Вот и получается, что возвращать мне нечем, а на отработку времени нет, во всяком случае пока.
     - Боже ж ты мой, да ведь я тебе не взаймы даю и не в рост, я тебе даю как будто в дар, ну что-то вроде подарка. Я же могу подарить тебе что-нибудь на память? - И сам же себе и ответил. - Могу. Так вот, пускай эта полушка будет моим тебе подарком.
     - Нет, не будет полушка мне подарком. Подарок должен остаться у меня на память, правильно? А как же я смогу оставить полушку себе, если мне нужно будет отдать её Матрёне за масло.
     - Вот незадача-то, - отец Иона хлебнул водички, но не для того, чтобы жажду утолить, а для того чтобы поиметь время на раздумье, - и всё-таки я настаиваю на своём предложении, и давай, наконец, придём к единому мнению, - полушку мне возвращать а тем более отрабатывать не нужно, сойдёмся на том и будем считать, что это всё-таки мой подарок тебе, который ты вправе передарить кому угодно, хоть своей Матрёне. Надеюсь, что теперь противиться мне и спорить со мной ты больше не будешь?
     - Спорить не буду, но и брать тоже не буду.
     - Да что же опять не так?
     - А вот что, - кубышку мне разбили? разбили, а с чужой кубышкой да ещё и с собакой на руках матушка враз заподозрит не ладное и добьётся от меня истины, потому что я ничего не смогу от неё утаить, ну просто-таки ничего, а поэтому всё ей поведаю, всё, как было на самом деле. Если накажут меня одного, - это ничего, я заслужил мне и страдать, но матушка моя и тебе Отче может жару задать, и ещё такого, что мало не покажется, а этого я допустить не могу.
     - Ну, что же, - отец Иона вздохнул, но не глубоко, -на это я могу предложить тебе только одно, - бери собаку и возвращайся домой. Семь бед один ответ. Повинись матушке, в ноги упади, прощенья попроси, авось и простит.
     - Отче, ты так говоришь, потому что не знаешь моей матушки. Лучше от отца  семь раз наказание получить, чем один раз матушке под опалу попасть.
     - Не уж-то строгая такая?
     - Ещё какая!
     - Да-а-а.., - и снова отец Иона отхлебнул из кружки Василия студёной водицы, но теперь уже для того, чтобы действительно промочить пересохшее горло, - тогда это будет последнее что я скажу тебе, - выхода нет, если суждено тебе принять наказание, то прими его как должное, как нечто очищающее душу твою, как благодать Божью, - игумен перекрестился, - а на мамку не обижайся, она накажет, она же потом и приголубит. Материнское сердце отходчиво.
     Василий слушал отца Иону со вниманием и не перебивал, а после ещё несколько минут сидел в раздумье, а игумен, понимая душевное состояние отрока, терпеливо выжидал решение, которое должен был принять Василий.
     - Ты прав Отче, отходчивая она, - а потом, после короткого замешательства, добавил, - да и не такая уж и строгая.
     - А знаешь что, - воодушевился игумен, - я сейчас для твоего щенка поводок смастерю, знаю я в этом деле один толк, будет удобно и для собаки да и тебе на будущее будет полезно.
     Поводок отец Иона смастерил для того времени очень даже оригинальный, что-то вроде нашей сегодняшней шлейки. Василий же при этом как мог внимательно смотрел и старался запомнить всё и сразу, потому что второй демонстрации, как он правильно полагал, не предвидится.
     После отца Ионы, уже без каких-либо происшествий, Василий дошёл до базарной площади, нашёл там торговку Матрёну и возвратил ей должок. Теперь домой, а там полная для него неизвестность, и от того, как отнесутся родители ко всему что случилось с Василием, и будет зависеть дальнейшая судьба его четвероногого друга, так он для себя уже соотносил этого собачонка, который, в этот момент, беззаботно шагал рядом с ним. Страх Василий не испытывал и мандража тоже не было, была твёрдая уверенность в том, что щенка он не бросит ни при каких обстоятельствах, даже самых трагичных. И уже, от осознания одного только этого, решение родителей было для него не таким уж важным и тем более обязательным, и чем ближе был дом, тем крепче была его уверенность в своей правоте.
     Матушка встречала своё чадо на крыльце и первая её реакция, на грязную одежду и в ссадинах лицо, была предсказуема.
     - Боже, что это такое, что за чума к нам пришла? - она всплеснула руками, затем брови её соединились на переносице а лоб прочертила глубокая морщина,  взметнувшись от переносицы к волосам в виде куриной лапки. Затем в поле зрения матушки попалась собака, и она, чуть нагнув голову, не то чтобы воскликнула, но произнесла с некоторым надрывом, - Боже, а это кто такой, и из какой преисподни заморыша этого достали?
     - Это мой друг! - гордо объявил Василий.
     - А дальше, видимо, я должна буду услышать душераздирающий рассказ о том, как это существо досталось тебе в тяжёлом бою?
     - А откуда ты об этом знаешь?
     - Да, вот, как-то смогла догадаться, даже сама себе удивляюсь.
     - Матушка, разреши моему другу жить у нас. Места он много не займёт, а ухаживать за ним я буду сам.
     - Так всё-таки, для начала, - разреши? А я-то уж, грешным делом, подумала, что всё давным-давно решено, а я здесь постольку-поскольку, да с боку-припёку, вышла на крыльцо полюбоваться красотой небесной. Ну, а теперь, на счёт того, чтобы пожить, так это не мне решать, это мы у отца спросим, за ним последнее слово будет. Ты, сынок, лучше подскажи где масло оставил? а то я что-то кубышки: ни в руках, ни на твоём поясе не наблюдаю.
     - Прости меня матушка, так вышло, что с маслом не получилось, я его вместе с кубышкой сменял на щенка.
     - Сменял, значит, - Анна спустилась с крыльца, - а подскажи ка мне сыночек мой разлюбезный, кто ж это был такой интересный, даже может быть из наших сельчан, который спозаранку бродит по окрестностям и меняет собаку на масло? Надо будет, если он действительно нашенский, сходить к нему на досуге, да совета попросить, а он, я надеюсь, совет-то этот и даст, да ещё и опытом поделится, как блудливых собак, - блохастых и вонючих, на благородное масло нужно менять, особливо по утру. - Василий молчал, плотно сжав губы. - Так будем правду говорить...?
     - Ты права, матушка, я за щенка не совсем маслом рассчитался... - Василий потупил взгляд и втянул голову в плечи.
     - Не уж-то денежкой и полушкой?! - Анна не вольно приложила руку к сердцу, в предчувствии очередных не хороших новостей.
     - Нет, только полушкой, деньгу я Матрёне отдал.
     - Ну, допустим, - вздох облегчения и Анна отняла руку от сердца, - а куда же тогда делась кубышка?
     - Я её случайно разбил.
     - Или её разбили?
     - И тут ты права, разбили они её, когда я от них отбивался, чтобы уберечь своего друга от расправы.
     - Ну что же, решение, может быть, ты принял смелое и наверное мудрое, не мне судить, хотя я бы, честно говоря, и приложила к этому судилищу руку, но дело-то не столько в этом, как в том, что есть туточки одна загвоздочка..., - Анна развела руки в стороны.
     - Какая загвоздочка матушка?
     - Ты забыл спросить нашего позволения.
     - Я не смог, мне никак нельзя было оставлять его одного. За позволением сбегать можно было бы, только потом я уже никогда бы его не нашёл, а если и нашёл то только мёртвым, где-нибудь глубоко в овраге.
     - Значит судьба такая у этой собаки, а ты, найдя его мёртвым, смог бы достойно захоронить, и это тоже богоугодное дело.
     - Как ты можешь такое говорить, это же мой друг, а ты смерти ему желаешь. Для тебя масло важнее чем душа живая?
     - Василий, ты брось путать меня на счёт душ живых и всего такого прочего..., нам сейчас масло дюже требуется, а не собака. Если суждено ему  было умереть, то на то воля Божья, и не нам вмешиваться в Его провидение.
     - Не правда, матушка, вмешиваться нам позволено, а потому судьба его, - это я, и я его не брошу, даже если ты мне прикажешь.
     - Спорить нам, Василь, не о чём, придёт отец и решит, как поступить с другом твоим. За маслом же придётся теперь мне самой сходить. Собака собакой а готовить на чём-то надо, мы же ведь не святым духом питаемся. Надеюсь меня пронесёт чаша сия, и мне не предложат за масло какого-нибудь... бурундука. А ты друг ситный, в мою отлучку, в избу зайди, да грязь с лица смой, чтобы раны очистились, я их потом узой смажу.
     - В избу не пойду, я здесь батю ждать буду.
     - Как знаешь, - Анна шагнула в сени, но притормозила в дверях, - мороз крепчает, а батя неизвестно когда возвратится.
     Ни чего не ответил Василий матери своей, только крепче прижал к груди друга своего. Так, мало-помалу, заканчивалась вторая половина дня и вот уже смеркаться стало а отец всё не возвращался. Мороз, по предсказанию матушки, действительно крепчал, но Василий, дав слово, всё сидел на заваленке и, не обращая внимания на крепчающий мороз, любовался своим другом, который, быстро освоившись в новой обстановке, гонялся по двору за курами да гусями, принимая их за своих братьев и сестёр.
     Однако, уже почти по темноте, случилось то, что и должно было случиться, - домой вернулся отец. Выслушав все за и против, он рассудил следующим образом. Для начала он всыпал плетей Василию, не много, раз пяток прошёлся по голой заднице, а потом похвалил сына за мужской поступок и в награду за это разрешил оставить щенка, возложив все обязанности по уходу непосредственно на спасителя. А Василий, не ожидая такого поворота событий, что ему позволят  так легко отделаться, принял плотское наказание с радостью, и, как ему казалось, боли при этом он даже не почувствовал, так как пребывал в данный момент на седьмом небе от счастья. Не откладывая в долгий ящик, на следующий же день для своего друга начал он мастерить конуру, принципиально не принимая ни от кого никакой помощи, потратив на неё несколько дней к ряду. Домик для собачки вышел славный, ладненький и отец, оценив про себя ловкость и сноровку сына, взял это себе на заметку. Кличку собаке Василий дал не замысловатую, назвав его Угольком, так как чёрен был пёс от носа до хвоста, только одно ухо, в противовес всему остальному, у него было белое.
     Пётр Андреевич прервал своё повествование, уйдя в некоторое раздумье, а Настя просто тихо  сидела на кровати в своём углу и смотрела на деда. Не известно, как долго продлилась бы немая сцена, не откройся в этот момент дверь и не появись на пороге Татьяна.
     - Я вам не помешала? - Татьяна виновато улыбалась, хотя взгляд её был добрый а голос звучал тихо и мягко.
     - Ну что ты, как ты можешь нам помешать, такого в принципе быть не может, тем более что мы как раз прервались, чтобы дух перевести, а так же, обдумать и  кое что решить, а именно, - продолжать ли нам разговор дальше или отложить его на завтра.
     - И каково ваше решение?
     - Дедушка устал и ему нужно отдохнуть, - неожиданно для остальных вмешалась Настя со своим утверждением.
     - Правильно, что вы решили отложить продолжение разговора на завтра. Зачем торопиться, до школы ещё далеко, так что успеете ещё наговориться. А сейчас, - Татьяна постучала пальцем по своим наручным часам, - время, друзья мои дорогие, и Настеньке снова пора в кроватку. Правильно я говорю, Настёна?
     - Правда матушка.
     - Как? Как ты меня назвала? Мне послышалось, или взаправду ты назвала меня матушкой?
     - Нет, тебе не послышалось, - голос дочери даже не дрогнул.
     - А с какого такого перепугу, вдруг такое панибратство? - Татьяна ждала, а дочка молчала, не имея способности объяснить перемену в её обращении к матери.
     Не ловкую ситуацию поспешил сгладить Пётр Андреевич.
     - А что, красиво звучит, - матушка, да и тебе подходит. Молодец Настенька, лихо это у тебя получилось, так сказать - не в бровь, а в глаз. Ну и чего стоишь, я к тебе обращаюсь, - матушка, бери свою доченьку и ступайте к своей кроваточке, а то мне уже давно пора байбулечки. Да..., и снова чуть не забыл, - завтра я опять пораньше смоюсь, так что не теряйте.
     Что-то остановило Татьяну в ту секунду, когда её рука коснулась дверной ручки, кто-то невидимый дёрнул её сзади за халат, во всяком случае ей так показалось, но она не поверила в это и оглянулась. Ничего сверх естественного и никого за спиной, а дед как сидел на своей кровати так и сидит не колыхаясь, та же самая картина, что и мгновенье назад, и всё бы ничего, только при этом у неё вдруг неприятно засосало под ложечкой. - «Ну, конечно же, он снял повязку с головы, вот что я сразу не заметила. Вот сумасбродный старик и характер подстать натуре.» - Оправдывала она своё неприятное ощущение и какой-то дискомфорт в душе. Татьяна взяла дочку за руку и буквально потащила её по коридору, не понимая при этом, куда она так спешит.
     А на следующее утро, первое что увидел Пётр Андреевич, когда открыл свои ясные очи, так это то, что его одежда аккуратно вывешена на спинке кровати, вся чистая и выглаженная. - «Спасибо тебе Танюша, хорошее начало дня ты мне уже обеспечила.» - едва слышно прошептал Пётр Андреевич, а заходя в ванную комнату, ещё раз, но уже мысленно, снова поблагодарил Татьяну за внимание и заботу к своей личности. В это утро он решил обойтись без кофе, так как, к своему удовольствию, обнаружил упаковку с Иван-чаем, который он очень любил а поэтому предсказуемо заварил его себе для завтрака. Всё шло своим чередом: снова вчерашний подвялившийся салат, а в дополнение к нему, не понятно каким образом, оставшаяся кулебяка, и ещё многое чего остаточного на выбор, и шёл этот черёд до тех пор пока он снова не заметил курносое личико между балясинами на втором этаже.
     - Иди-ка сюда, - полушёпотом позвал Пётр Андреевич внучку, - составишь мне компанию, раз у нас пошла такая пьянка..., ой, извини, я имел ввиду традицию, нашу с тобой традицию на утренней зорьке.
     Настенька не заставила себя долго уговаривать, и как послушная девочка спустилась вниз, составив обрадованному деду компанию.
     - Я, конечно, всё понимаю, но, честно говоря, ничего не понимаю, - дед, не спрашивая желания внучки, наливал ей чай и конструировал бутерброд импровизируя с его формой и содержанием, - ты чего спозаранку встаёшь, на тебя неспячка напала или ты из принципа решилась на такое?
     - И никакого принципа тут нет, просто глаза сами открываются и больше не хочется спать.
     - Ух, они какие, эти глазки твои! Ну, ничего, мы это быстро исправим, - дед указал на оставшийся бутерброд, - сейчас ты плотно позавтракаешь, а желудок, как известно, на глаза давит, затем пойдёшь к себе в комнатку, приляжешь на своей кроватке и не заметишь, как глазки твои тут же закроются, и уже к тебе спящей во снах твоих придут цветные образы немого кино.
     - Я пойду в свою комнату, только после того, как провожу тебя.
     - Добро, я тебе верю, следовательно на этом и порешим.
     Как и было оговорено, по окончанию завтрака, Настенька, взяв деда за руку, дошла с ним до входной двери, и только после того как дверь за ним закрылась, направилась в свою комнату. А Пётр Андреевич, чтобы ни коим образом не высказать своего недоверия, не оборачиваясь дошёл до калитки, что для него стало делом не таким уж и лёгким. И мы его понимаем, однако: вкусный завтрак, свежее утро, чистый воздух, и как следствие, - приподнятое настроение  с которым Пётр Андреевич и прошёл, да что там говорить, - пролетел, знакомый маршрут, заглушая лёгкую тяжесть расставания с Настенькой, поддавшись  навеваниям новых приятных ощущений от предстоящей поездки. Он так погрузился в свои мысли, что чуть не проскочил мимо остановки, едва успев вовремя затормозить.
     А на ней, на этой остановке, ожидающих маршрутку, кроме Петра Андреевича, было ещё двое, а именно, - женщина, лет шестидесяти, хотя и не прилично раскрывать возраст женщины, но мы думаем, что эту нашу необходимость она нам простит, а так же девушка, лет восемнадцати-двадцати, по-видимому её внучка. Сидели они рядышком и при этом оживлённо беседовали между собой. Когда же пришла маршрутка, то оказалось, что женщина была провожатой, так как в маршрутку не вошла а осталась на остановке, стеснительно махнув на прощание внучке рукой.
     Всю дорогу девушка, а Пётр Андреевич этого не замечал, так как сидел впереди, а значит спиной к ней, пристально вглядывалась в его старческую, но ещё довольно ладную, фигуру, буквально не отрывая глаз, как будто хотела высмотреть, сделаем осторожный вывод, что-то такое важное и очень нужное для себя. Так они вместе и доехали до метро, и спустились в него тоже вместе, а самое невероятное, но это только для нас, сели они опять же в один вагон. Но и тут Пётр Андреевич всех этих мелких совпадений для себя не отметил, да и не мог, потому что глубоко был погружён в свои думки.
     А далее, буквально после двух остановок, девушка, видимо решившись для себя окончательно, встала со своего места, подошла к Петру Андреевичу и, нисколечки не тушуясь, словно заправская журналистка, завела разговор.
     - Здравствуйте!
     - Здравствуйте, - чисто машинально ответил Пётр Андреевич, и только после этого посмотрел на того, кто прервал ход его мыслей, - а мы с вами разве знакомы?
     - Да, знакомы, только мы не знакомились.
     - Как это такое может быть, чтобы мы были знакомы, но при этом даже не знакомились? Так, мне кажется, в жизни не бывает, - но тут до Петра Андреевича дошло, что он, с большей долей вероятности, может быть и не прав, - или всё-таки бывает? - добавил он задумчиво, - могу предположить только один вариант, что мы каким-то образом знакомы, но заочно?
     - Вы почти угадали, что знакомы мы в каком-то смысле заочно, только с существенной разницей, - я вас видела, а вот вы меня нет.
     - Ну прям, как в том еврейском анекдоте. А если это так, то спорить не буду, такой вариант событий весьма возможен, а в данном случае со мною, он не просто возможен, - он реален.
     - Вы правы, это именно такой вариант, который весьма возможен и довольно часто.
     - Да, что вы говорите! - Пётр Андреевич улыбнулся и у него это получилось очаровательно, чем раскрепостил свою новую знакомую окончательно, - вы, наверное, в таких делах профессионал, раз так утвердительно говорите? - девушка не ответила, но при этом лукаво улыбнулась. - А, знаете, я вам поверю, просто так, без всяких на то доказательств. Ну а теперь, раз с официальной частью покончено и возражений по этому поводу нет, разрешите представиться, и теперь уже не заочно, - Пётр Андреевич.
     - А я Лиза.
     - Прекрасное имя дали вам ваши родители. Прямо как наша царица. Позвольте за не скромный вопрос, - а отчество в вашем случае не Петровна ли?
     - Петровна.
     - Вы меня убиваете просто наповал. В таком случае, ещё раз, и как бы заново, - очень приятно познакомиться теперь уже с Вашим величеством, - Пётр Андреевич снова добродушно улыбнулся, получив взамен такую же улыбку от его юной собеседницы, - и ещё один не скромный вопрос, - вы журналистка?
     - А почему вы решили, что я журналистка?
     - Ах вот как, мы, значит..., мы, значит, вопросом на вопрос отвечаем? - Пётр Андреевич хмыкнул, - и надо бы возмутиться, хотя бы для приличия, но почему-то..., и не только  из уважения к вашему возрасту, но всё же возмущаться у меня желания нет, а вот ответить Вашему величеству желание есть. А может быть всё гораздо проще и до безобразия банально? - Пётр Андреевич пригладил шевелюру на своей голове, хотя необходимости в этом вроде бы и не было. - Ведь я известный артист, и лицо, так сказать, медийное, а поэтому ни один журналист, а тем более молодая журналистка пройти мимо меня просто так не могут. А ещё добавим сюда мою третью молодость и неувядаемую красоту. В данный момент, это только для вас, я еду в метро и, замете, этого не скрываю, но не потому что это мой повседневный способ передвижения и не потому что я безумно люблю метро и жить без него не могу, нет, просто у меня на днях «Бэнтли» забарахлил, а в довесок ещё и водитель слёг с аппендицитом. 
     - Нет, - Лиза едва сдерживала смех, так и рвавшийся с её губ, - тут у вас промашка вышла, я не журналистка, но каламбур ваш пришёлся мне по душе.
     - И я рад, что пришёлся ко двору Вашему величеству, но дело, я так понимаю, не в том, чтобы, без всякой на то причины, каламбурить с не знакомым стариком в вагоне метро?
     - На счёт старика я не соглашусь, но в другом вы правы, каламбурить нам времени не остаётся, потому что мы скоро выходим.
     - Мы...!? - вот чего-чего, но такого услышать Пётр Андреевич ну никак не ожидал, и чтобы поверить в её слова ему пришлось с пристальным вниманием заглянуть Лизе в глаза, изогнувшись при этом словно вопросительный знак, и далее задать уточняющий вопрос, - Ваше величество настаивает, чтобы я пошёл вслед за вами, не обсудив предварительно такое, прямо скажем, неожиданное для меня предложение?
     - Вчера, вот так же утром, я ехала одном вагоне с вами и была свидетельницей драки. Да-да, той вашей потасовки с молодым парнем. - выражение лица девушки изменилось и стало, как-то не по юношески, серьёзным. - Сначала я не придала этому событию должного внимания, ну, подумаешь, драка, сколько таких происходит каждый день, ну, подумаешь, вступился старый человек за женщину с ребёнком, - тоже не новость, хоть и не такая частая в наше время. И всё вроде бы ничего, справедливость восторжествовала, как и должно было быть, и я уже к обеду практически стала забывать об этом инциденте, однако что-то не давало мне покоя, что-то гложило изнутри, и что-то во всём в этом для меня стало вдруг не совсем обычно, а что, понять не могла до самого вечера.
     - А вечером, стало быть, поняли?
     - Вы знаете и вечером я ничего не поняла, а потом я долго не могла уснуть, и опять всё думала и думала, возвращаясь к этому случаю снова и снова, чуть мозги не свихнула совсем, однако так до конца и не поняла что за причина такая, что разворошила мне душу. Помогите мне разобраться в этом хитросплетении мозговых потуг, и это первая причина, по которой я решила обратиться к вам...
     - Постойте Лиза, дайте мне самому угадать, - Пётр Андреевич всё более и более проникался симпатией к новоявленной знакомой, и более того, ему хотелось поддержать разговор, развивать его до каких-то пределов, которых он пока ещё для себя не определил, - я уверен, что есть и вторая причина, по которой вы решились подойти ко мне и вы её сейчас мне назовёте?
     - Назову, но только отнеситесь к ней так же серьёзно как и к первой.
     - Пусть поразит меня гром а молния расколет пополам, - Пётр Андреевич согнул правую руку как делают при произношении клятвы, - я обещаю, что отнесусь к вашей второй причине серьёзно и без дураков. Честное пионерское, комсомольское и беспартийное!
     - Когда вчера вечером я обдумывала эту драку..., - Лиза замялась, а потом, как будто извиняясь, продолжила, - я, наверное, не корректно выразилась на счёт драки, но с другой стороны ведь по другому и назвать её нельзя. Так вот, когда я разбирала эту ситуацию, то передо мной, раз за разом, проплывали яркие картины произошедшего: бешеные, налитые кровью, глаза парня и ваша кровь на полу вагона и всё это так впечатляюще, что я в какой-то момент решила, что обязательно нужно выразить вам свою признательность и поблагодарить вас за смелый поступок. Но в следующую минуту я пожалела о своём решении, так как желание пройдёт, может быть и не скоро, но пройдёт, а вот выполнить его возможности не представиться никогда. Надо быть реалисткой, ведь найти не знакомого человека в нашем городе даже теоретически не возможно. Однако чудеса случаются и я, к своей радости и удивлению, увидела вас на нашей остановке, и сердце, от волнения, чуть не выскочило у меня из груди. Я хотела тут же обратиться к вам, но вовремя решила погодить, так как ещё не знала чем и как смогу выразить свою благодарность. Зато теперь знаю, хотя у меня и было всего-то не много времени об этом подумать, сначала в маршрутке а потом уже здесь, в самом вагоне. - Елизавета выдохнула перед решающей фразой. - Я приглашаю вас на наш студенческий спектакль по роману Фёдора Михайловича Достоевского «Идиот». Сегодня у нас генеральный прогон.
     - Да что вы говорите! - Пётр Андреевич даже приложил руку к сердцу и театрально охнул, - Весьма неожиданное, прямо скажем, неординарное предложение, если учесть название пьесы и соотнести к ней мой не обдуманный поступок в метро. Не скрою, благодарность ваша на столько оригинальна, что и надо бы отказаться, да только вот причину придумать никак не получается, что-то ничего толкового в голову не приходит. Я даже больше скажу вам, Елизавета Петровна, надо, надо проявить мне скромность и каким-то образом увильнуть от вашего предложения, но в том-то и парадокс, что мне не хочется этого делать. Что-то со мною сегодня с утра не так, и ничего не предвещало к переменам, даже никаких там примет или знаков свыше..., ну просто ничего такого не было, а тут бац..., и я в полной растерянности.
      - И правильно делаете, что не отказываетесь. Посмотрите наш спектакль, и я уверена, что вы не пожалеете. А как мне будет при этом приятно, я даже выразить словами это не могу.
     - Заранее извиняюсь за нескромный вопрос, - но, в каких закромах или сусеках, а может быть на пыльных пробабушкиных полках вы нашли пьесу по роману Фёдора Михайловича Достоевского «Идиот»? На сколько мне не изменяет память такой пьесы не было и в помине.
     - Не знаю, Пётр Андреевич, может быть и была такая пьеса, и, как вы говорите, пылится ещё на каких-нибудь полках, но эту пьесу мы написали сами, - я и ещё трое моих одногрупников.
     - Неужели сами..., и никто ни единым словом и ни каким-нибудь намёком вам не подсоблял?
     - Истинно вам говорю, всё сами, от начала и до конца.
     - Вы, Елизавета Петровна, в очередной раз поразили моё сознание, да и подсознание тоже. А ведь мы едва знакомы, и это не намёк на будущее, просто констатация фактов. - Тут Пётр Андреевич не много выждал, сделав паузу, но скорее всего не для себя а для своей собеседницы. - И всё же, при всём моём уважении..., у меня другие планы на сегодняшний день намечены. Ваше предложение немножечко рушит мои обязательства перед самим собой.
     - Ну и ничего страшного, я думаю вы сможете подкорректировать свои планы. У вас же не посекундно день расписан?
     - Вы, Елизавета Петровна, меня так быстро заговорили, и так мастерски запутали, сделав из меня какого-то героя, и не просто героя, а супер героя, которым я, наверное к вашему разочарованию, не являюсь и никогда им не являлся, а про вознаграждение я вообще хочу сказать отдельно...
     - Нам сейчас выходить, - Лиза двинулась к дверям, - не отставайте Пётр Андреевич, держитесь рядом со мной, чтобы не потеряться.
     - Что ни говори, а у вас удивительный талант убеждения, а аргументы ваши на столько весомы, что расплющивают всю волю к сопротивлению. - Лиза оглянулась, чтобы удостоверится о наличии Петра Андреевича рядом с собой. - Я здесь, я не отстаю и будьте спокойны, что не отстану от Вашего Величества ни на шаг.
     Они выбрались из метро и не спеша пошли по, не знакомому для Петра Андреевича, проспекту, свернув в последствии на такую же не знакомую улицу. По дороге Лиза: то ли намеренно предотвращая возникновение пауз, которые обязательно станут не ловкими, то ли от её врождённой словоохотливости, а может быть от нахлынувших чувств, всё говорила и говорила, не замолкая ни на секунду. Сначала про учёбу и студенческие дела а потом перешла на их драм кружок, который они организовали собственными силами, а так же к сценариям для спектаклей, которые тоже писали сами, а потом своими силами ставили, каждый год приурочивая их ко дню посвящения в студенты. Так, не заметно за разговором, а если быть точнее, то за монологом, они и дошли до университета, к дому с колоннами, как мысленно окрестил его Пётр Андреевич, и обойдя который оказались, нос к носу, со студенческим клубом, - зданием так же во всех отношениях примечательным, благодаря своей архитектуре. Добравшись до актового зала они тихонечко, чтобы никого на себя не отвлекать,  и воспользовавшись его полумраком, устроились на задних рядах. А в середине зала, освящённый настольной лампой, стоял столик, типа журнального, но на высоких ножках, за которым сидел мужчина лет сорока. Больше в зрительном зале не было ни кого.
   - Это наш режиссёр, - с гордой ноткой в голосе доложила Елизавета, - артист театра и кино. Да вы, наверняка, его знаете, он очень популярен стал в последнее время.
   - Ну, как же, конечно я его узнал, такую спину забыть не возможно.
   - Опять шутить изволите? Вот он обернётся и вы сразу же его вспомните.
   - А если не обернётся, что делать будем?
   - Ну, и ничего страшного, тогда я вас, как закончится прогон, с ним познакомлю.
   - А стоит ли?
   - Ну, а почему бы и нет.
   - Ладно, знакомь, если тебе так хочется.
   И тут, к удивлению Петра Андреевича, режиссёр действительно, как будто услышав их разговор, обернулся, пристально вглядевшись в глубину зала, и, различив в полумраке силуэты людей, не преминул возмутиться.
   - Почему посторонние в зале? Товарищи, я к вам обращаюсь.
   - Какие же мы вам товарищи, - шёпотом возмутился Пётр Андреевич, - мы для вас господа. Не по возрасту старомоден ваш режиссёр
   Лиза отреагировала молниеносно и нарочито громким голосом, но не Петру Андреевичу, а своему режиссёру. В то время, как сам Пётр Андреевич с досадой поймал себя на мысли, что не узнал знаменитого артиста театра и кино ни в лицо а тем более со спины.
   - Юрий Александрович, это я, - Лиза Прохорова, - она даже привстала для убедительности.
   - Вот теперь вижу. Здравствуй Лиза.
   - Здравствуйте Юрий Александрович.
   Удовлетворённый режиссёр возвратился в исходное положение, но, видимо, всё-таки он не полностью удовлетворился а поэтому снова обернулся.
   - Лиза, мы же договорились, что до премьеры никого на репетиции не приводить и тем паче на прогон.
   - Юрий Александрович, - быстрая реакция девушки приятно удивляла Петра Андреевича, - это мой дедушка, он в Москве проездом и на премьеру придти не сможет.
   - Хорошо Лиза, ты меня убедила.
   Режиссёр вновь вернулся к своим обязанностям, но опять же не на долго, так как в результате очередной мысли, осенившей его светлую голову, он вновь обернулся.
   - Лиза постой, но ты как-то в нашем с тобой разговоре говорила, что у тебя нет дедушек.
   - Всё правильно, Юрий Александрович, но это другой дедушка.
   - А-а-а... ну да, ну да, - режиссёр призадумался, или, скорее всего, пытался призадуматься, услышав ответ, но, видимо не додумав до конца, и не сведя все концы воедино, решил мысленно махнуть рукой, поставив жирную точку в этом инциденте, - ну тогда конечно..., тогда понятно..., а то как же, - после чего он, в очередной раз и теперь уже окончательно, вернулся к своим обязанностям, объявив при этом пятнадцатиминутную готовность.   
   - Лиза.
   - Что Пётр Андреевич?
   - Я хочу задать тебе вопрос.
   - Задавайте, только постарайтесь как можно тише, а то нас точно выгонят.
   - Это даже и не вопрос, а скорее всего желание получить совет. Так, наверное, будет точнее.
   - Вы хотите посоветоваться? Со мной? Что-то я сомневаюсь, что могу дать вам какой-либо совет.
   - А вот это мы сейчас и узнаем. У нас ведь в запасе целых пятнадцать минут?
   - Уже тринадцать.
   - Вот именно, так что поторопимся. Вот ты говорила что тебя вчера вечером что-то гложило не давая даже спать, а что именно тебя беспокоило ты понять не смогла?
   - Да, и поэтому попросила вас мне помочь в этом разобраться.
   - Давай сделаем так: я расскажу, что меня, в свою очередь, гложило тем же вечером, а ты, потом, расскажешь: удовлетворена ли ты ответом,  с чем согласна а с чем нет, и что хотела бы поправить, а может быть и дополнить. Добро?
   - Непременно, я думаю это интересное и даже заманчивое предложение.
   - Но сначала не большое отступление с вопросом на засыпку. Вот ответь мне, какие, на сегодняшний день, самые популярные слова у народа в обиходе, или, так скажем, чаще употребляемые?
   - Это неожиданный вопрос, и я, вот так с наскоку, пожалуй ответить на него не смогу.
   - Не мучайся, я сам за тебя отвечу. Диктую, - это: хайп, фэйк, уау, брутальный, селфи, шоу, кастинг, шопинг, флеш моп, корпоратив, гаджет, волонтёр и, как говорится, изюминка на торте, - это лайк, - паразит и сволочь ласкающий ограниченным людям глаз и слух.
   - И в чём подвох, что здесь не так?
   - Да во всём подвох, и всё не так! Ты только вдумайся, что ради этих бесовских лайков человек готов ни есть ни пить, а если потребуется то и маму родненькую на органы пустить, и я здесь не утрирую ни на йоту, факты подтверждают. - Пётр Андреевич не удержался и повысил голос.
   - Тише. Я же вас просила, пожалуйста по тише.
   - Виноват, извини. Не могу, Лиза, понимаешь не могу, как вспоминаю обо всём этом, так сразу кровь в жилах закипает. Это выше моих сил, это самопроизвольные тектонические процессы внутри меня бушуют. Ну ты сама посуди, - здесь же нет ни одного русского слова, сплошная иностранщина. Уши вянут, когда я слышу этот убогий язык, особенно по телевизору от наших всяких «грамотных» дикторов и ведущих. Для чего эти понты, и что мы хотим этим показать или сказать, или дать понять? Есть у тебя ответ? Вот видишь, - нету. А я тебе вот что скажу, - мы окончательно загламурились, а если перевести на русский, - то завшивились, натягивая на себя западную облезлую и всю провонявшую овчинку, которая и выделки-то не стоит. Однако мы, как полоумные, как будто под гипнозом всё тянем и тянем её на себя, чихаем, кашляем, чертыхаемся но всё равно не бросаем. Да она и сама уже поняла, отторгаемая всем нашим существом, что не по Сеньки шапка, и уже сама готова сдаться на нашу милость, но нет, мы снова упорствуем в своём отупевшем желании. А для чего, спрашивается? а всё для того, чтобы нас в очередной раз впустили в их сатанинский вертеп, который нас же потом и «зашкварит» окончательно. Запад перерождается, всё больше и больше превращаясь в Содом и Гомору. А католическая ихняя церковь этому процессу не противится и даже потворствует. А Бог-то ведь не фраер, он шельму метит. Так что не благовидная участь ожидает весь этот запад и Ватикан в том числе в ближайшем будущем, и я надеюсь дожить до этого светлого дня. Да не округляй ты так глаза, я тебе поясню, что означает слово «зашкварить». Это такое зэковско-тюремное выражение которое обозначает, что кто-то, а в данном случае мы, замарались или вымазались в чём-то очень не хорошем. Ну, что-то вроде того, как если наступить в коровью «шанежку», то есть «лепёшку». Представляешь, мы как попугаи по прозвищу «Попка» повторяем из раза в раз всю эту чертовщину. Мы, громогласно и во всеуслышание принимая, так называемые западные ценности, тоже тихим сапом деградируем, по ходу теряя свои корни и уникальную самобытность. А западу только этого и надо, они спят и видят нас одичавшими существами пасущимися на зелёной лужайке, а они, в тенёчке под деревом с хворостиной в руках, время от времени перегоняют нас на свежий выпас. Поэтому-то у меня, в данном случае, одна надежда, - на нашу историю, только правдивую, на православие, на опыт предков и на нашу продвинутую молодёжь у которой обострённое чувство к несправедливости, на нашу генетическую память в спасении мира от краха. И как пример, - это ваш спектакль по произведению Фёдора Михайловича и это ещё одна из причин по которой я согласился на твоё предложение. Но, в тоже время, когда я вдруг вижу что  молодёжь ведёт себя так, как тот парень в метро, то у меня в момент рушится, рассыпаясь в прах, эта последняя моя надежда, а в голове застрявший осиновый кол напрочь вышибает всё моё серое вещество, и в душе наступает пустота, а остатки сознания кричат оглохшему подсознанию, что вот мол, именно сейчас, и наступил для тебя, Пётр Андреевич, полный «кирдык». Всё, - финита ля комедия, и сразу же слабость во всём теле, ну а дальше, сама понимаешь, апатия и желание побыстрее напиться, забывшись в похмельном угаре на всю оставшуюся жизнь.
   - Может быть вы преувеличиваете и не всё так плохо, как кажется на первый взгляд?
   - Может быть, Елизавета Петровна, может быть. Но лучше уж преувеличить в данном вопросе, чем недоувеличить, - Пётр Андреевич откинулся на спинку кресла, запрокинул голову назад и как-то с надрывом произнёс, - не первый это у меня взгляд, Елизавета Петровна, давно уже не первый.
   - И что же делать?
   - В деревню уезжать, подальше от цивилизации но поближе к Земле-Матушке, где не воняет гламуром и отсутствует этот бесовский интернет. Зато есть роса, понимаешь, прохладная роса на зелёной травке по утру, где воздух свеж и чист и надышаться им не можешь, как там Высоцкий сказал, - «Ветер пью, туман глотаю.» - где шмель жужжит, и дурман в голове от запаха полевых цветов, где труд ручной и русская смекалка чудеса творят, где на парном молоке дети здоровые, где по вечерам за большим столом песни советско-народные, где на ночь сказки русские детям читают и колыбельные поют. И чем раньше мы это всё начнём, тем уверенней будем, что не опоздаем.
   - А туалет на улице?
   - Ничего плохого в том, что туалет находится во дворе я не вижу, хотя и не против воспользоваться минимальными плодами индустриализации, но не в ущерб природе. Электричество, - это хорошо, но и керосинку пока ещё никто не отменял, которая в сарае хранится на всякий пожарный случай.
   - Всё что вы говорите, - это же прописные истины и их знают все.
   - Откуда ты знаешь, что знают именно все, ты проводила опрос, ты опросила каждого, и всех до единого? Возможно знают все, допустим, да вот только не все читают сказки на ночь детям, и эту проблему уже давно мы наблюдаем не вооружённым глазом и без всяких там опросов. Мне трудно формулировать свои мысли, а тем более аргументированно обосновывать, доказывая их правоту, ведь в этих вопросах я не учёный и даже не бакалавр, будь трижды проклято это слово, но одно могу сказать с полной уверенностью, - не надо об этом молчать, надо звонить во все колокола, бить в барабаны, а так же ломиться в закрытые, а тем более в открытые в двери и во всё остальное, куда только можно ломиться. - Пётр Андреевич смахнул капельку пота со своего лба. - Ох, ну и тяжело же мне даётся это изъяснение без должной научной  подготовки. Теперь, что касаемо тебя. Я попытаюсь, по своему скудоумию, разложить проблему на составляющие, и, рассмотрев каждую, вскрыть их глубинные причины. Ого! - Пётр Андреевич довольно хмыкнул, - вот это я выдал на гора формулировочку. Как тебе такое? Не напрягайся, не отвечай, это я так к слову, чтобы дух перевести. Ну а теперь начнём с не большого сравнения и на минутку заглянем в моё детство. Так вот раньше дети, то есть мы вообще и я в частности, с удовольствием  гуляли во дворе допоздна и родители порой с трудом загоняли нас домой, иногда даже до скандала доходило и как следствие, - воспитание ремнём. А сейчас? А сейчас я не вижу, на пример, чтобы дети играли во дворе в «кашевара», в «казаки-разбойники», в «городки», я уж не говорю про нашу знаменитую «лапту». А если в нашем дворе, я опять же про своё детство, у кого-то появлялся футбольный мяч, то тут всё, тут наступал вечный праздник для нас и головная боль для наших родителей по обновлению нас спортивной одеждой и обувью, которая изнашивалась буквально в считанные дни. Да, Лиза, не улыбайся, не так-то просто аккуратно  гонять мяч на асфальте. Ведь даже самые простые и ходовые вьетнамские кеды, которые, к стати, были гораздо качественнее наших отечественных и не на много дороже, купить в магазине было проблематично. Зато сейчас есть всё, всё что душе угодно, а вот главного нет, оно куда-то запропастилось. Главное, Лиза, - это детство, настоящее, со слезами и радостью, с папиным ремнём и мамиными объятиями, с духом товарищества и неприятием  предательства.   
   - А вы правы, Пётр Андреевич, я не играла в эту игру, как вы там её называете?
   - В «кашевара»
   - Вот именно, в «кашевара» и в «казаки-разбойники» я тоже не играла. Скажу больше, я даже названия такие не слышала, хотя и проживала некоторое время в коммуналке и двор у нас был большой. А может быть сейчас время другое?
   - Время...? - переспросил Пётр Андреевич, затем качнул головой и взгляд его потух, затуманился, он почесал под подбородком и только после этого продолжил, - на счёт времени ты права, время сейчас действительно другое. А раз так, то тогда и колыбельные давайте будем петь на другом языке, допустим на не доделанном английском. Хотя нет, зачем заморачиваться, пусть теперь это всё за нас делает робот. Пускай теперь эта силиконовая болванка читает перед сном «Денискины рассказы» и гладит по головке засыпающего ребёнка, согревая, если это возможно, его лоб своей холодной железной ладонью, а мы в это время займёмся отслеживанием «лайков», оценивая свой рейтинг с другими хайпанутыми инстаграмщиками, чтобы в дальнейшем, если повезёт, стать звездой интернета и на халяву получать дивиденды. Более того, став звездой ютюба, чёрт бы его побрал, ты как никогда становишься близок к гламурному западному миру, который, распахнув свои лохматые объятия, впустит тебя наконец в, долгожданные тобою райские кущи, которые на проверку окажутся ни чем иным как дьявольским садомизмом. Да-да, ведь именно в содомизме и произрастает пышным цветом халява. А дальше..., ну а дальше уже не так и важно, что вдруг, и кажется с чего бы, но твоя, плоть от плоти кровинушка твоя, радость твоя и надежда в будущем уже выгоняет тебя взашей из твоего же гламурного дома на гламурную улицу, а в перспективе в гламурный подвал. А ты радуйся и наслаждайся, ведь всё правильно, всё в порядке, - в гламуре жил, в гламуре тебе и помирать. Ну а теперь к тому юноше в метро. Я его, ни в коем случае, ни в чём не осуждаю, он, по своему, может быть и нормальный парень, но он, в свою очередь, такой же продукт современности, а поэтому даю рупь за сто, что ему не читали в детстве стихотворение Маяковского «Что такое хорошо и что такое плохо». Он не виноват, виновато что-то..., что-то другое, что-то с нашим участием и при нашем исполнении а может быть и не исполнении, но воспитавшее в этом парне  равнодушие, эгоизм, злость и ненависть. И вроде по закону он прав: проезд оплачен и со своего места он никого не выгонял, оно было свободно, и он искренне не понимает на каком основании он должен освободить своё место кому-то другому. Однако парадокс заключается в том, что в той женщине он не увидел свою мать, и его разум не качнулся в эту сторону даже после того, как ему пытались об этом напомнить. А разозлился он не от того что его согнали с этого места, а от того, что его насильно вытащили из его виртуального мира в котором ему было так хорошо и очень комфортно, где он был почти что царь и почти что Бог. Он считает, что это его частная территория и никто не в праве в неё вторгаться, тем самым нарушая его покой. Я не против частной территории, как внутренней так и внешней, а так же частной собственности, эта штука может быть полезная и, скорее всего, нужная. Она, я надеюсь, воспитывает в людях чувство хозяина и, наверное, даёт им уверенность в стабильное завтра. Но, в то же время, я так думаю, частная собственность порождает эгоизм и разобщает людей. Теперь человека заботит только то, что у него происходит в его дворе и в его доме, то есть внутри забора, а вот что там за забором ему, в принципе, наплевать. А вот в бытность моей молодости форма собственности была общественная. И даже квартира, машина, дача находящиеся в личной собственности, заметь не в частной а в личной, всё равно в конечном итоге были собственностью государства и мы это подсознательно понимали всегда. Случись что, и все твои накопления тут же заберут без суда и следствия. Однако мы так же отчётливо понимали, что то что у нас заберут то в последствии нам и восстановят, хотя не в том объёме и не в том качестве, но вопреки всему жилось нам легко, весело и ходили мы друг к другу в гости не только по праздникам и в дни рождения. Я вот думаю, опять же возвращаясь к тому парню, а, не дай Бог, случится война. Как он поведёт себя в данной ситуации: будет спасать своё добро или пойдёт защищать общественное? Если бы была возможность, то я бы спросил его, что для тебя есть Родина, Отечество и люди проживающие в этом Отечестве? Помнишь как в песне поётся, если помнишь, конечно, - «С чего начинается Родина? С картинки в твоём букваре, с хороших и верных товарищей живущих в соседнем дворе». Тогда, в вагоне метро, у меня не было возможности задаться этими философскими темами, зато я успел спросить себя - а что же ты, умудрённый жизненным опытом и воспитанный на высоких советских идеалах гражданин, стоишь и равнодушно созерцаешь на несправедливость. Раскольников, опять же возвращаясь к Достоевскому, этот, запутавшийся в частной собственности, человек в какой-то момент сумел таки, хоть и коряво, но всё же сформулировать для себя и поставить перед собой вопрос, чтобы хоть как-то оправдать свой гнусный поступок, - кто он для самого себя - тварь ли он дрожащая, или право имеет? И тут же я вспомнил другой пример. Подвиг двенадцатилетнего мальчика, Тихона Барана, на глазах которого фашисты расстреляли всю его деревню, девятьсот пятьдесят человек, в том числе и двух его сестёр, а его маму перед этим вывезли в Германию на принудительные работы. Ему же, под страхом смерти, приказали показать дорогу к партизанам, потому что фашисты точно знали что он был с ними связан через своих братьев. И мальчик согласился, и повёл большой отряд немцев в лес. Немцы даже и представить себе не могли, не укладывалось в их нацистских бошках, что обычный ребёнок заведёт их в не проходимые болота, но было уже поздно, живым смог выбраться только один фриц, который, в последствии, и рассказал эту историю. Фашисты, когда поняли, что зашли куда-то не туда, расстреляли юного героя. Вот тогда и я задумался, а кто я на самом деле, - тварь ли я дрожащая, как говорил Раскольников, или достойный наследник наших предков во все времена истории Руси а в последствии и России, но всё равно, - Родины нашей. Способна ли личность моя на что-то большее, благородное, на какой-никакой поступок, я уж не говорю о подвиге. И ты знаешь, Лиза, мне стало стыдно, стыдно перед памятью того мальчика, который шёл в лес, зная что его, в конечно счёте, убьют. Объясни мне, если сможешь, откуда в таком маленьком сердечке столько мужества, столько стойкости и героизма. Многое бы я дал, чтобы узнать о том, о чём, в последние минуты жизни, думал этот мальчишка, идущий сознательно на смерть. И последнее о чём не могу не спросить, - а почему никто в вагоне не отреагировал на эту конфликтную ситуацию, никто не вмешался в нашу драку на той или иной стороне? Почему нас никто не разнял в конце-концов?
   - Наверное не считали нужным вмешиваться. Думали, что стоит только вмешаться, так потом и по лицу ненароком схлопочешь, вот тебе и синяк на видном месте, поди потом объясни своему начальнику, а тем паче своей жене, его происхождение, а в довесок к этому ещё и в полицию затаскают со свидетельскими показаниями.
   - Нет, Лиза, не в этом дело, хотя от части ты и права. Как же ты своими молоденькими зоркими глазками не заметила, что нашу драку снимали на телефоны. И, я уверен, что тут же, не выходя из вагона, все, соревнуясь в ловкости и скорости, выложили всё это в «киноютюб», а затем «лайки», «лайки» и «лайки», и удовлетворение на душе от проделанной работы. Изменились, дорогая моя Лизонька, приоритеты у нашего народа, в корне изменились, сплошная корысть в головах и неутолимая жажда прославиться на халяву, а если повезёт, то ещё и капусты нашинковать.
   Пётр Андреевич остановил монолог и взгляд его остекленел. Но получилось, что в самый раз, потому что в следующую секунду свет в зале погас и заиграла музыка означавшая начало спектакля.
   - Я бы тоже многое дала, чтобы узнать мысли того мальчика, - через пару минут после начала прогона Лиза тихонько прошептала на ухо Петру Андреевичу.
   - Жаль, но нам действительно никогда не суждено будет об этом узнать, - с сожалением в голосе  Пётр Андреевич поддержал Лизу, - теперь ты, пожалуйста, не отвлекай меня, я буду смотреть спектакль.
   Спектакль шёл примерно час, и без антракта. Режиссёр, по ходу спектакля, несколько раз вставал, порываясь видимо что-то подправить, но так и не решился на прерывание действия.
   В какой-то момент переноса центра тяжести на не затёкшую часть тела, Пётр Андреевич не вольно оглянулся и с удивлением увидел, что зрительный зал на треть был заполнен. И вот этого Пётр Андреевич понять никак не мог. Каким таким образом и когда не терпеливые почитатели театральной драмы просочились в зал? - «Странно это, ведь двери не хлопали да и свет из вестибюля не вспыхивал, тогда каким макаром у них это получилось? Загадка, да и только» - решил Пётр Андреевич, и это его развеселило. - «А может быть я просто этого не заметил по причине того, что достаточно сильно увлёкся просмотром, так меня захватила работа самодеятельности, или всё-таки  первопричиной всё же были мои сугубо личные мысли? Как бы там ни было, но это не тот случай, чтобы на нём зацикливаться, заостряя всё своё внимание» - на этом и договорился Пётр Андреевич сам с собой
   Спектакль закончился, снова зажёгся свет и тут..., тут все, сидящие в зале зрители,  зааплодировали. Изумлённый режиссёр встрепенулся, навёл грозный взгляд на зал, набрал в грудь побольше воздуха и хотел уже было разрядиться изысканной бранью, но вдруг улыбнулся, раскрыл объятия и вместо изысканной брани одарил зал лёгким поклоном, от чего аплодисменты зазвучали ещё громче.
   - Пойдёмте, я познакомлю вас с нашим режиссёром, - Лиза встала со своего места и уже было двинулась в проход.
   - Лиза, - Пётр Андреевич перехватил девушку за руку, - я думаю в этом нет необходимости, - и видя, что Лиза упрямо сжала губки, всё же настоял на своём, - ну поверь мне, ну кто я для него а он для меня, да и смысла в этом я не вижу...
   Он готов был ещё чего-нибудь сказать этакого веского в своё оправдание, но его перебила девушка, видимо подруга Лизы, подскочившая к ним в эту самую секунду.
   - Лиза, беда! - от волнения у девушки перехватывало дыхание, - он опять пришёл.
   От такого сообщения Лиза тут же изменилась в лице сильно побледнев, что не осталось не замеченным для Петра Андреевича, и тревога на девичьем лице тут же передалась ему.
   - Где он? - озираясь по сторонам прошептала Лиза.
   - Он внизу на выходе.
   - Боже, да когда же всё это закончится!? - она, конечно же, хотела выразиться  тихо, но получилось так, что все оглянулись на её вскрик, - нет, нет я по другому поводу, это моё..., это личное, - пытаясь быть убедительной в голосе, Лиза, чтобы помочь себе и отвести от себя не желательное внимание, отчаянно жестикулировала руками.   
   - Что случилось?
   - Да, ничего такого, Пётр Андреевич, так, - мелкая затянувшаяся ссора с одним негодяем.
   - Ничего себе мелкая, да он конченный выродок, - подруга от возмущения продолжала тяжело дышать, как после быстрого бега.
   - Да, кто он, вы можете толком объяснить?
   - Не надо, - Лиза рукой прикрыла рот своей подруге, - я сама разберусь.
   - И не затыкай мне рот, - подруга отшатнулась от Лизы, ударив её по руке - сама она разберётся, как же, держи карман шире, уже год разбираешься, а он, тем временем, всё наглее и наглее. Говорила я тебе, - пиши заявление в полицию. А ты...?
   - А что я …, что я там скажу?
   - Правду!
   - Без толку это, за такую правду не сажают человека в тюрьму. Я узнавала. Его даже задержать не имеют права, потому что не за что, криминала говорят нет.
   - Елизавета Петровна, - решительным образом Пётр Андреевич вмешался в разговор, - раз уж так случилось и я стал не вольным свидетелем, какого-то вялотекущего конфликта, то уж позволь мне принять участие в его разрешении.
   - Нет, - Лиза отрицательно покачала головой, от чего растрепавшиеся волосы скрыли её лицо, на котором застыла глубокая озабоченность и некая безысходность, - я, наверное, сама виновата в том, что позволила зародиться а потом и продлиться этому конфликту, виновата в том, что не сразу разглядела и не прекратила отношения в зародыше а позволила им развиваться дальше. Тут без вариантов, - вина моя, мне и разбираться, а вот впутывать сюда кого-то кроме меня я не хочу. Всё, разговор закончен!
   - Ты эти голивудские штампы брось, что за банальщина? - «это моя вина, я сама всё решу, я никого не хочу впутывать,» - мы не в кино снимаемся, Лизавета Петровна, у нас здесь реальная жизнь. Прошу, очень тебя прошу не надо глупых жертв, а из нас не нужно делать равнодушных наблюдателей и вообще, я тоже предлагаю закончить эту полемику, а засим настаиваю на своём участии в конфликте.
   - Как хотите, Пётр Андреевич, заставить вас я не могу, но сразу предупреждаю у него очень влиятельные родители и при больших деньгах.
   - Предупреждение принято и я срочно испугался...
   - А может быть, - подруга обняла Лизу за плечи, - я, как нейтральный человек, поговорю с ним и постараюсь его убедить?
   - В чём, в чём ты хочешь его убедить?
   - Чтобы он отстал от тебя.
   - Ага, и он тут же, и причём с превеликим удовольствием, тебя послушает. Катюша не смеши народ. В лучшем случае он просто пошлёт тебя по дальше, а в худшем..., а в худшем..., у меня даже фантазии не хватает.
   - Тогда вы, - неожиданно подруга переключилась на Петра Андреевича, - поговорите с ним, как мужчина с мужчиной.
   - Ну вот и до мужчины добрались, - Пётр Андреевич натужно улыбался, стараясь смягчить напряжёнку витавшую в воздухе, - если Лиза будет не против, то я охотно помогу ей в этом вопросе. Люблю, знаете ли, разводить мосты.
   - Я вас тоже разочарую и опять же повторюсь, с ним говорить бесполезно, это не тот вариант.
   - И что же тогда нам, или скорее всего тебе, Лиза, делать в такой ситуации?
   - Дайте-ка я подумаю, - и она замолчала, чуть склонив голову в своём раздумье.
   Через пару минут Лиза выдала окончательное решение.
   - Пётр Андреевич проводите, пожалуйста, меня домой. В вашем присутствии он не отважится на какую-нибудь авантюру.
   - Я, естественно, не против, но ведь это не решает проблему в целом.
   - Согласна, что не решает, зато даёт отсрочку для серьёзного обдумывания.
   - Тогда, - едем. Подружку с собой берём?
   - Нет, не будем её впутывать, справимся сами. Дорога не близкая а ей ещё домой возвращаться.
   - В таком случае решено, я тебя провожаю до дому, а по дороге покумекаем над этой проблемой. Ну а теперь слушайте мой первый приказ, - вызывайте «тачку». А почему вы? Поясняю, - потому что у моего телефона нет интернета, у меня обычная переговорушка без всяких там наворотов. Да, вот ещё чего, - сразу же хочу предупредить о том, что за доставку Лизы до дома плачу я. И вот тут я убедительно попрошу со мною не спорить. 
   Девушки не возражали и тем более не спорили. Лиза вызвала такси и пока оно не подъехало к центральному входу все оставались на месте. Приняв дозвон от водителя троица двинулась к выходу. Пётр Андреевич сразу заметил этого высокого красавца спортивного телосложения. Аккуратная причёска, не броский, но дорогой и со вкусом прикид, и только нервное накручивание автомобильного ключа на указательном пальце да сжатый кулак в оттопыренном кармане брюк выдавали некую нервозность молодого человека. Юноша никак не ожидал такого расклада в лице Петра Андреевича и от этого слегка подрастерялся, это было заметно по выражению его лица, но буквально через пару тройку секунд он пришёл в себя, и сдвинутые к переносице тёмные роскошные брови в совокупе со злобным прищуром бирюзовых глаз не предвещали в будущем ничего хорошего. Парень вышел вслед за ними, но остановился у дверей, молча наблюдая как Пётр Андреевич и Лиза садятся в такси, причём оба на заднее сиденье. Лиза буквально из последнего держалась чтобы не оглянуться, но всё же не удержалась, по женски конечно, и после того как таксомотор проехал пару метров всё же обернулась и к своему ужасу увидела, что у дверей клуба никого нет.
   - Он исчез...
   - Кто?
   - Тот, даже не хочу озвучивать его имя, от которого мы спасаемся бегством.
   - Не кипишуйся, просто юноша понял, что планы его накрылись медным тазом и он ушёл. И я думаю, что это логично с его стороны, так как к этому месту его больше ничего не привязывает.
   - В том-то и дело, что его ни к чему и ни к кому ничего не привязывает, и это причина моего волнения. Просто так этот тип не отстанет, а поэтому, я уверена, что он наверняка что-то задумал.
   - Послушай Лиза, а может быть хватит паранойи? Уж слишком много внимания мы уделяем этому мимолётному событию.
   - Да я бы с удовольствием, Пётр Андреевич, поверьте. Да вот только мой, не долгий но насыщенный яркими событиями, опыт не отпускает меня и не даёт расслабится.
   - Я, Елизавета Петровна, стараюсь тебя понять и уверен, что понимаю. Но всё же давай постараемся перенаправить наш вектор в противоположную сторону и поговорим на другую тему, более приятную для такой уютной обстановки. Вскроем чего-нибудь этакое..., и в чём участвовать будет комфортно всем, даже нашему товарищу водителю. Товарищ водитель, вы не против поучаствовать в разговоре?
   - Жорж!
   - Я так понимаю, что не против?
   - Не против, - подтвердил тот, который назвал себя Жоржом.
   - Вот видишь Лизавета Петровна, товарищ Георгий не против.
   - Можно просто, - Жорж.
   - Ну что же, и нам очень приятно. А я просто Пётр. Не первый, к сожалению, но всё же Пётр, а рядом со мной, - Елизавета Петровна, а если просто, то тоже, - просто Елизавета Петровна.
   - Вы, - Пётр, - водитель аж заёрзал на своём сиденье, - она, - Петровна, - Жорж не громко гоготнул, - на папашу вы явно не тяните, с чего и делаю вывод, что вашего сына и её отца звали Пётр Петрович? Угадал?
   - Ход мыслей логичен, а вот вывод не правильный, - мы не родственники, - и подумав, добавил, - мы соседствуем домами.
   Забегая немножко вперёд скажем, что водитель, теперь уже понятное дело, с удовольствием поддержавший разговор, проявил при этом хорошо поставленную речь и широкий диапазон знаний. По возрасту и по виду он был, скорее всего, из бывших советских инженеров.
   - И какая у нас вырисовывается тема для разговора? - глядя в боковое окно равнодушно поставила вопрос Лиза.
   - Давайте про футбол, - предложил водитель и снова в пол голоса загоготал, наперёд зная, что его инициативу не поддержат.
   - Я же заранее предупредил, - добавив метала в голос, Пётр Андреевич перебил водителя, -  что тема должна быть интересна всем.
   - А кто его знает, может быть девушка заядлая болельщица, или хуже того, - сама играет в футбол. Сейчас это модно.
   - Про футбол, так про футбол, мне без разницы, - равнодушно согласилась Лиза.
   - Ну вот, а я что говорил? - водила был явно доволен собой, - сейчас футбол гендерно равнозначный вид спорта.
   - Можно, конечно, и о гендерном футболе, как о виде социального конструктивизма, но только там обсуждать практически нечего, там всё ясно, - футбола у нас нет и по ходу не предвидится, ни гендерного ни архаичного. Однако в данный момент меня интригует другой аспект нашего бытия.
   После таких слов Лиза медленно но верно отвернулась от окна, и с не скрываемым любопытством и улыбкой на устах посмотрела на Петра Андреевича.
   - Да, да, и ещё раз да, - ощутив на себе такое неординарно повышенное внимание Пётр Андреевич тут же распрямил спину и вытянулся в струнку, оглядывая салон орлиным взором, - окажите мне некоторую услугу и расскажите мне, о моя юная Елизавета Петровна, кто там у вас такой умный, что написал такой великолепный сценарий?
   - Сценарий писала я, - тихо, очень тихо, как будто не желая разбудить спящего, выдавила из себя Лиза и тут же поправилась, - в основном я, но мне помогала Катерина, которую вы уже знаете.
   - Кто его написал? повтори а то я что-то не расслышал.
   - Повторяю, его написала я, ну честное слово, - чуть громче и более уверенней подтвердила Лиза, - а помогала мне Катюша.
   - Нет, вы только посмотрите на неё.  Жорж, ты тоже это слышал?
   - А в чём, собственно, дело, что за сценарий такой?
   - Не важно, главное что ты, при этом разговоре, был свидетелем, - позвоночник Петра Андреевича снова принял форму спинки дивана, и орлиный взгляд сразу же куда-то улетучился, - да как же ты смогла такое сотворить?
   - Не знаю, как-то само-собой получилось.
   - Боюсь ошибиться, Елизавета Петровна, но, по моему, у вас талант. И это не в коем разе не комплимент.... Хотя постойте, а почему бы и не комплимент, и даже очень комплимент, обязательно комплимент, и не надо тут жеманиться. Так же стоит отметить и вашего, по моему слегка заносчивого, но в целом не плохого, режиссёра, и отдать ему должное за его постановку.
   - Так вам действительно понравилось? - Лиза не скрывала своих горящих глаз.
   - Если учесть, что ваш театр самодеятельный, то на этом уровне вы просто превзошли самих себя. Мои слова вполне искренние и лукавства и какой бы то ни было лести в них не содержится, я уж не говорю о корысти, которой просто неоткуда взяться.
   - Да дайте же мне сказать-то хоть пару слов! - Жорж не преминул воспользоваться паузой, чтобы вклиниться в общий разговор и удовлетворить своё любопытство, - я здесь, в конце-концов, не последний человек, и между прочим хозяин на этой ограниченной территории, а значит в этом частном образовании я глава государства. Так!? Возражений нет!? Нет! Вот и хорошо. А теперь обскажите лично мне, наконец, в чём, собственно говоря, суть вашего  спектакля? а то я общаюсь с вами как глухой со слепым.
   - Елизавета Петровна, вы позволите мне, пояснить кое кому, из здесь присутствующих собственников, преамбулу прошедшего театрального действа? - Пётр Андреевич выжидательно смотрел на Лизу, и от предвкушения своего рассказа не терпеливо потирал руки. Не дождавшись отмашки автора, Андреич начал самолично. - Спектакль этот, про который идёт речь, и о котором вы, Жорж, нас пытаете  поставлен по роману Дмитрия Михайловича Достоевского -  «Идиот». Вот так, если вкратце, и ни больше и не меньше. Ущучил, самодержавный ты наш?
   - Ни хрена себе! - водитель покачал головой, - надо же до чего дошли студенты в наше время, идиотов ставят на сцене.
   - Вот и я себе точно так же сказал, когда досмотрел спектакль до конца. Переложить такой роман на театральную сцену, впихав, ни больше не меньше, всю его суть в какие-то там девяносто минут, - это дорогого стоит.  В общем всё прекрасно и в тоже время не обычно, но особое вниманием я хочу обратить к эпизоду в котором говорилось о католической церкви и её роли в мировой диалектики.
   - Интересные, знаете ли, иногда вскрываются факты во время моей работы, - водитель просигналил короткими гудками впереди идущей машине, - все-таки есть некоторые преимущества в таксистском бизнесе, - он снова надавил на клаксон, только гудки в этот раз были протяжней, - ну и чего же такого интересного Достоевский писал вообще и о католическом материализме в частности?
   - Я так понимаю, что вы, Жорж, не читали «Идиота», или судя по вашему высказыванию, - «Идиотов»?
   - Как-то не получилось, об чём сейчас не много сожалею.
   - Получается что вы, Жорж, скажем смягчённо, - обделённый духовной пищей человек? Не доедает ваша душа, постепенно иссушаясь без энергетической подпитки.
   - Не надо переходить на личности, ведь вы, всё таки, в моей машине находитесь, и в некотором смысле являетесь моими гостями, а гостям не пристало оскорблять хозяев.
   - Вы правы. Извините Жорж, я погорячился, и давайте спишем этот нехороший выпад на мой преклонный возраст и зарождающийся маразм в моём мозговом системном блоке.
   - Принимается, - Жорж был явно доволен собой, - так что там, я снова возвращаюсь к своему вопросу, у Достоевского про центристский католицизм говорится?
   - Сейчас узнаем, - Пётр Андреевич развернулся всем телом к девушке, - и попросим самого автора нам сейчас всё рассказать. Возражений, я надеюсь, с вашей стороны не будет? дорогая Елизавета Петровна.
   - Ой, я даже и не знаю. У меня что-то совсем все мысли разбежались куда-то. И потом, здесь в такси, когда ничего не подготовлено и как бы с бухты-барахты и всё это мне так неожиданно.
   - Наоборот, здесь как раз самое подготовленное место: во первых уютное, во вторых публика понимающая, а на счёт неожиданности, так это..., как его..., готовым надо быть ко всяким неожиданностям, ведь так завещал нам великий Кормчий. Правильно я его цитирую, товарищ водитель?
   - Не знаю о ком вы, но думаю, что правильно, товарищ пассажир.
   - Ну, Елизавета Петровна, смелее, видите мы уже все в нетерпении.
   - Хорошо, я попробую, но за результат не отвечаю.
   - Про...сим, про..сим! - Пётр Андреевич захлопал в ладоши.
   - Если помните там был такой персонаж, - слегка нараспев и не спеша начала девушка, - князь Мышкин. Так вот он с большой уверенностью заявлял, что католичество — всё равно что вера не христианская, а потом ещё добавил, что именно римское католичество само по себе изначально даже хуже самого атеизма. Дальше он подробно объясняет свою точку зрения. Он говорит, что - «Атеизм проповедует только нуль, а католицизм идёт дальше: он проповедует искажённого Христа, им же оболганного и поруганного, - Христа противоположного! Он антихриста проповедует...»
   - Вот прямо-таки так и заявил!? - Жорж даже обернулся назад, чтобы ещё и глазами убедиться, что это не наваждение, а потом вдруг, каким-то осевшим голосом, добавил, включившись в рассуждение, - ведь это же сам товарищ  Достоевский через этого князя Мышкина высказывает свои крамольные мысли. Надо же  какой правдоруб выискался. И это происходило именно в то время когда католики и православные были братьями. Как же он не убоялся всеобщего осуждения?
   - Католики и православные никогда не были братьями, - поспешил вставить своё мнение Пётр Андреевич, - вспомни Александра Невского, а если память короткая, то посмотри фильм Сергея Эйзенштейна.
   - Братьями не в смысле по крови, но братьями по вере, как единой христианской вере. Разве не так? - Жорж не хотел так просто сдаваться.
   - Вроде бы и так, но не так, и у меня на этот счёт своё особое мнение, - отреагировал Пётр Андреевич, - но давайте всё же, дорогой мой Георгий, дослушаем, что по этому поводу, опираясь на первоисточник, нам прояснит сама Елизавета Петровна.
   - Я постараюсь, хотя не знаю способна ли. Так вот дальше князь Мышкин говорит, что - «римский католицизм верует, что без всемирной государственной власти церковь не устоит на земле...» и ещё он говорит, что - «римский католицизм даже и не вера, а решительное продолжение Западной Римской империи...», а дальше больше..., он уверял, что - «папа захватил землю, земной престол и взял меч...» и прибавил к нему, по видимому к мечу, во всяком случае я так поняла: ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие и злодейство. А потом, этот обращик католицизма, играя на самом святом, - над простодушными, пламенными чувствами народа, променял всё это на деньги и на низкую земную власть, и, как следствие, - из римского католичества вышел атеизм. Развивая мысль дальше князь Мышкин рассуждает, что социализм, - «тоже порождение католичества и католической сущности! Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в смысле нравственном, чтобы заменить собой потерянную нравственную власть религии, чтобы утолить жажду духовную возжаждавшего человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием! Это тоже свобода, но через насилие, это тоже объединение, но по средством меча и крови! «Не смей веровать в Бога, не смей иметь собственности, не смей иметь личности, fraternite ou la mort, (братство или смерть).» И вот здесь я подхожу к финалу монолога, - «...о, нам нужен отпор, и скорей, скорей! Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знали!»
   Своим образом Лиза в этот момент напоминала Марианну с картины Эжена Делакруа, этакую бунтарку взошедшую на вершину баррикады, олицетворяющую собой: свободу, равенство и братство. Ей только недоставало: в одну руку винтовку со штыком, а в другую красный флаг. Когда Лиза закончила свой монолог, воцарилась тишина.
   - Ну вот мы и в пробке, - Жорж отбил барабанную дробь на руле, - тьфу ты, горе луковое!
   - Не переживайте Георгий, это всего лишь пробка, и не более того.
   - Я не переживаю за пробку, как таковую, пробка, - она и в Африке пробка, мне времени жалко, ведь для меня время, - есть деньги, в прямом смысле этого слова.
   - Я тебя понимаю, Георгий, и готов компенсировать твои форс-мажорные обстоятельства.
   - Премного благодарен, но этого не нужно, а то подумаете ещё, что я жалуюсь на судьбу-судьбинушку, вымораживая с клиентов лишнюю копейку.
   - А я ничего не думаю и разрешения мне твоего не требуется, просто если есть возможность помочь человеку, то почему бы не проявить добрую волю?
   - А зачем?
   - Что зачем?
   - Зачем нужна мне эта ваша воля?
   - А затем, Георгий Батькович, что нужна она не тебе а, в большей степени, мне. Чтобы после дел таких у меня бы на душе колокольчики с бубенцами  звенели, да канарейки с соловьями хором заливались.
   - Так ты этот..., как его..., альтруист, что ли, или скорее всего подпольный олигарх косящий под простачка? Корейко одним словом.
   - Для вас, Жорж, не большое уточнение: гражданин Корейко не был альтруистом, он был наоборот крупным аферистом, и потом, мне абсолютно не важно как ты меня окрестишь. Я ещё раз повторяю, для особо глухих, делается это не для тебя, а, в большей степени, для себя, - тут Пётр Андреевич резко оборвал диалог с водителем, видимо сильно ему поднадоевший, и переключил внимание на другого собеседника, однако тема осталась прежняя, - а вы, Елизавета Петровна, православная?
   - Я!?
   - Акустика подвела..., понимаю. Ничего страшного, я повторю свой вопрос. Вы Елизавета Петровна у нас православная?
   - Нуууу, наверное...
   - Слово, - «наверное» не подходит. Сразу же приходит на ум ассоциация про  беременность, - Лиза молчала, - ну если не помнишь, то и не будем вспоминать. Подойдём с другого конца: Вас, Елизавета Петровна в какой церкви крестили?
   - В обыкновенной, правда это было давным-давно.
   - Хорошо, мы это учтём. А как, в таком случае, эту церковь называла твоя мама или бабушка, когда вела тебя креститься: синагога, кирха, буддийский храм?
   - Нет, просто в церковь. В деревне у бабушки она там одна была.
   - Поверим, что она там одна и предположим, что она православная. Ну, а крестик тебе на шею вешали?
   - Конечно!
   - Если не трудно, то покажи его, и тогда нам сразу всё станет ясно.
   Лиза долго не могла справиться с непослушными пальцами. Но вот, наконец, пуговка на блузке поддалась и крестик лёг на её ладонь.   
   - Глядя на крестик твой нательный, могу с уверенностью сказать, что ты у нас православная.
   - Неужели это было так важно в данный момент?
   - А в жизни, Елизавета Петровна, вообще всё не важно, начиная от рождения и заканчивая смертью. И какая, к чёрту, разница какой на груди крест, если вера для тебя, это просто «хайп», - будь трижды проклято это слово. А знаешь Лиза, что во время великой отечественной войны Ватикан своими молитвами и большими деньгами помогал Гитлеру, да не просто помогал, а потом ещё и  спасал нацистских преступников. Эти католические доброхоты, в рот им дышло, оформляли фальшивые документы и используя свои, так называемые, крысиные тропы выводили нацистов из окружённого Берлина, а дальше сопровождали их через всю Европу. А гламурная Европа об этом знала, но ничего не предприняла, чтобы задержать этих ублюдков, и не дать этим идолопоклонникам скрыться от справедливого возмездия. Им, коллективным европейцам, не нравился Гитлер, было такое, однако более всего они ненавидели Россию, которая в данный момент называлась – Советским союзом. Теперь возвращаюсь к тому месту, это касается тебя Жорж, где я обещал осветить своё личное мнение на счёт католической церкви. У тебя закурить есть?
   - Это ты меня спрашиваешь?
   - Лиза не курит, значит остаёшься только ты.
   - А с чего ты уверовал, что Лиза не курит? Она же не твоя внучка, и дружите вы только домами. Сейчас все малолетки балуются этим.
   - А наша Лиза давно уже не малолетка и поэтому, как ты говоришь, с этим у неё проблем нет! Услышал меня, или тебе ещё раз повторить?
   - Радуюсь, когда женщины не курят, я тоже не курю, да и в салоне у меня сплошной «ноу смокинг».
   - Это правильно. Да, правильно, и... что-то я разволновался не на шутку. У меня всегда поднимается давление и в жар бросает, когда я вспоминаю про этих католических недорезанных педофилов.
   - Это ты про кого? - Жорж развернулся лицом к пассажирам, - там всё равно пробка и впереди ничего интересного, а здеся, у вас, такой базар сурьёзный пошёл. Хочу видеть всё собственными глазами.
   - Я не против, смотри и даже можешь слушать. Католицизм, по моему особому мнению, это обыкновенный коммерческий проект, но по своей сути абсолютно гениальный. Это случилось давным-давно, в те времена, когда процветали тамплиеры, и раз уж мы их затронули то разберёмся, кто были эти самые тамплиеры, то бишь храмовники. Не будем вдаваться во весь спектр их деятельности, а выделим лишь один, но самый, я думаю, важный. Так вот, тамплиеры, - это первые банкиры на средиземноморском побережье, и они, благодаря своему «старт апу», - тоже идиотское выражение, очень сильно разбогатели, да на столько, что купили всех монархов того времени и обложили данью саму церковь. Долго так продолжаться, естественно, не могло, ведь долги храмовникам отдавать надо, а денег нет и взять их не от куда, прихожане не шибко-то жертвуют на церковные нужды, да и десятина не покрывает все расходы. Во тогда-то и снюхались нищие короли и дышащая на ладан церковь, сговорившись устроить тамплиерам, кровавую баню, в пятницу тринадцатого числа, чтобы одним ударом избавиться от долгов и от конкурентов. Закончив резню, ихним клирикам от католичества сразу стало на много легче дышать и более свободно ходить, нет кредитора нет и долгов. Только одна проблема осталась не решена, - денег всё равно не было, и брать их было не от куда и не у кого, а так хотелось богатства. У тамплиеров, как они надеялись, сокровищ так и не нашлось и даже пытки не помогли, а поэтому пришлось им, закусив удила, напряжённо шевелить мозгами, почёсывая лысую маковку. Долго чесать репу не пришлось, и церковники наконец додумались до простого, но очень прибыльного, финта. Они ввели в обиход индульгенцию. Вот уж, действительно, когда не хочешь работать, а от жратвы отказаться не в состоянии, тогда и рождаются в головах всякие удивительные каверзы. Ведь это же так просто, но так гениально. Чуть ранее они уже пытались практиковать такой разводняк, но только после того, как с тамлиеровскими сокровищами произошёл облом католичество не задумываясь поставило индульгенцию на промышленный поток. Вот тогда-то, в один из солнечных дней, божьи пастыри громогласно объявили своим овцам, что мол, - «ничего не бойтесь братья и сестры, можете грешить хоть до посинения, потому что есть простой и радикальный способ очиститься. Заплатите церковнику определённую денежку и он, с Божьего благословения, отпустит вам любой грех.» Стоит так же добавить, что аппетит приходит во время еды. К чему бы это я? А вот к чему: эти христианские католики решили, что не достаточно отпускать грехи, которые уже были совершены, теперь будем отпускать грехи, которые человек возможно совершит в будущем. Вот тут-то и понеслась халява по бездорожью, да так, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Теперь человек совершив непотребное или планирующий совершить его в будущем, а именно грех, и не важно какой, может за определённую плату, соразмерную с этим грехом, снова стать абсолютно безгрешным. И не надо каяться, в муках отмаливая грехи, обдирая колени до крови и доводя гортань до хрипа, просто заплати сколько нужно и спи спокойно.
   И снова к товарищу Достоевскому. Представляете его реакцию узнай он о том, что Ватикан со временем обретёт государственность со всеми его атрибутами. Да он, ей Богу, крестовый поход бы организовал против католиков. Всегда и везде церковь отделена от государства, это аксиома. А здесь что же? А здесь как раз всё наоборот, церковь сама преобразовалась в государство. От сюда и все пороки светского общества быстренько проросли в государстве под названием Ватикан, такие как: корысть, жажда наживы, коррупция, сращивание с преступным миром, захват новых рынков, разврат, оправдывание педофилии и, как следствие, признание однополых браков, - это последняя их фишка, с чем я ихнего Папу и поздравляю.
   - Ого! За разговорами и пробка рассосалась, - Жорж занял привычное положение за рулём, - теперь поедем по веселее.
   - Пётр Андреевич..., - Лиза замешкалась, - как вы считаете, что будет с католичеством в будущем?
   - Если коротко, то католичество, как религия исчезнет в глобальном масштабе. Останутся от неё кое-какие обрывки, разбросанные по тёмным углам нашего земного шарика.
   - Тогда и у меня вопрос, - Жорж не торопился вычёркивать своего участия из беседы, - как известно свято место пусто не бывает. Правильно...?
   - Логично, - Пётр Андреевич улыбнулся, и Жорж это заметил, глядя в зеркало заднего вида, - я, предугадывая твой вопрос, сразу отвечу. На смену католичеству придёт другая религия, более жёсткая чем это сегодняшнее разложившееся аморфное образование. Предположительно это будет ислам, если судить по последним событиям в Европе, и это, по моему мнению, правильно и справедливо. Содомизм нужно искоренять калёным железом, и ни каким другим способом. Почитайте библию, там наглядно описано как нужно  правильно выжигать содомистов.
   - Подъезжаем, - отрапортовал Жорж, и в голосе его звучало некоторое сожаление, - ах как быстро путь проделан...
   Навигатор уверенно вёл машину к конечному пункту. Ещё не много и будет съезд с асфальта на грунтовку.
   - Не сворачивайте, пожалуйста, - предупредила Лиза водителя, - тут не далеко, дальше мы дойдём пешком.
   - Как вам будет угодно, желание клиента для меня закон.
   Водитель остановился как его и просили, Пётр Андреевич расплатился по счётчику и доплатил сверху. Жорж пытался было отказаться от чаевых, но Пётр Андреевич был непреклонен и водитель, не сразу, но в конечном итоге дал себя уговорить, согласившись на это предложение.
   Дальше парочка не торопясь двинулась по переулку, достаточно короткому и пройдя его сделала последний поворот на право, после чего до дома Елизаветы оставалось каких-то сто метров по аллее. Шли не разговаривая, видимо наговорились уже досыта, каждый думал о своём и смотрел в свою сторону. Вдруг кто-то вскрикнул и Пётр Андреевич, захваченный своими думками, не сразу понял чей был вскрик. Это Лиза увидев перед собой картину, которую она предполагала увидеть а поэтому боялась больше всего, не удержалась от выражения своих эмоций.
   А посмотреть было на что. Дорогу перегородила большая машина, - внедорожник марки «Мерседес», а рядом с ним стоял тот самый парень, который давеча поджидал Лизу у входа в студенческий клуб. Его довольная ухмылка говорила о многом, но ничего хорошего в этом многом не просматривалось.
   - Всё, - Лиза ухватила Петра Андреевича за плечо и слегка подтолкнула, приговаривая, - идите домой, и спасибо вам за всё, теперь я сама...
   - Ты не толкай меня, - дед высвободился от захвата, - я раньше не ушёл, а теперь и подавно не уйду. Видишь, как всё обернулось, забодай его комар, как же я оставлю тебя одну? Ты только глянь вокруг, о-о-ох...! да здесь же на километр ни души, а то что дома стоят, так это полная фигня, будешь кричать, звать на помощь, а никто не выйдет, по одной простой причине, - это не их проблема.
   - Пётр Андреевич, ну правда, я не против вашей помощи, и даже рада, в вашем лице, иметь такого защитника. Однако есть ещё один не мало важный момент, - а вдруг помощь ваша пойдёт не на пользу а во вред. Пускай вред этот  отойдёт ко мне, что вполне понятно, ведь я прямой заложник ситуации, а вот вы-то за что должны страдать? Пока не поздно, давайте расстанемся.
   - Видишь ли в чём дело, о юная моя Елизавета, не мы а судьба распорядилась привести нас сюда. Зачем судьбе это было нужно, я не знаю, зато я уверен в другом: мы должны вместе пройти это испытание до конца, а там уж будь что будет. Давай станем на время чуточку фаталистами и постараемся не бояться исхода.
   Елизавета обречённо вздохнула, но одобрительно кивнула головой.
   - Ну что же, давайте выпьем эту чашу до дна.
   - Не дрейфь, подруга, не в таких ещё переделках бывали, выкрутимся с Божьей помощью. Сейчас я пойду поговорю с твоим парнем, извиняюсь, с твоим бывшим парнем, а ты пока вспоминай молитву, любую какая на ум придёт, и молись за наш успех.
   - Я не знаю ни одной молитвы, - с досадой проговорила Лиза.
   - Надо же, и я, как на зло, забыл молитвенник дома, - Пётр Андреевич улыбнулся и прибрал своей костлявой рукой растрепавшиеся на ветру льняные девичьи кудри, - не напрягайся из-за молитвы, Бог с ней, не так важно, просто думай о хорошем.
   Пётр Андреевич оставил девушку и направился к парню, остановившись перед ним в полутора метрах.
   - Здравствуйте, - как можно спокойней начал разговор Пётр Андреевич.
   - Виделись уже, - пренебрежительно фыркнул молодой человек.
   - Мы не знакомы, - Андреич оглянулся назад и убедился, что Лиза стоит на том же самом месте, где он её и оставил, - я, - Пётр Андреевич, а вас как зовут?
   - Радмир, - парень усмехнулся, - скажите, а для чего всё это, весь этот маскарад? У меня совершенно нет желания и времени с вами знакомиться, а тем более общаться. Идите своей дорогой.
   - Знакомлюсь я с вами не от большого желания, а только для того, чтобы в процессе разговора я бы мог обращаться не к абстрактному образованию, а к конкретному человеку, имеющему имя собственное. А вот разговаривать вам со мной, хотите вы этого или не хотите, но всё же придётся, дорогой товарищ Радмир.   
   - Я просто ума не приложу о чём нам с вами говорить, - и тут Радмир обращаясь напрямую к девушке, прокричал, посылая своё предложение как бы поверх Петра Андреевича, - Лиза, заканчивай эти прятки, твоё упирательство бессмысленно, хватит дуться как мышь на крупу, садись в машину и поедем уже.
   Девушка ничего не ответила и тогда снова заговорил Пётр Андреевич.
   - Не нужно кричать. Лиза и шагу не сделает, пока я с вами не переговорю.
   - Да кто вы такой, чёрт возьми? - лёгкая нервозность прозвучала в голосе Радмира, - вы родственник её?
   - Нет, я не родственник Елизавете.
   - А кто тогда? Неужели её парень?
   - Шутка глупая, тупая и не в кассу, я её случайный знакомый.
   - Если вы случайный знакомый, то в таком случае и ступайте случайно туда куда шли и не лезьте не в своё дело. Что за стариковская привычка совать свой нос во все дырки. Мы с Лизой, я уверен, сами разберёмся, что к чему и без посторонней помощи.
   - Послушайте, Радмир, не усугубляйте своего положения, будьте мужчиной и оставьте в покое девушку, которая вас не любит и не желает видеть.
   - Это Лиза меня не любит и не желает видеть? - парень искренне рассмеялся, - да она просто выкаблучивается, корчит из себя не весть что, цену себе набивает. Я её не раз спрашивал, что ты хочешь? Чего твоя душенька желает? Я всё сделаю, ты только скажи, любая прихоть твоя будет оплачена.
   - Вы так много зарабатываете?
   - Это не имеет значения, главное, что деньги у меня есть.
   - Это имеет очень большое значение, - Пётр Андреевич ловил себя на мысли, что парень, разговаривая с ним, не видит перед собой собеседника и Пётр Андреевич для него словно муха на стекле его объектива, мешающая вести съёмку, - поскольку вы не работаете, то значит сидите на шее у родителей, а если сказать коротко то вы иждивенец. У вас, кроме апломба, нет ничего своего, и Лиза это прекрасно видит. В материальном смысле вы для неё ещё не состоявшаяся личность. А вот ваше мировоззрение, ваше отношение к жизни и к людям, окружающим вас, сформировалось в полном объёме и зацементировалось в крепкий монолит. Вы законченный эгоист, удовлетворяющий только свою хотелку и не принимающий никаких возражений. Своим поведением, повадками и действиями вы олицетворяете истинного феодала или помещика, не хватает только плётки в руке для устрашения своих холопов. И ещё - у вас проблемы со слухом. Лиза вам громко, чётко и при том внятно из раза в раз повторяет, что не любит вас и строить свою жизнь совместно с вами не желает.
   - Я не совсем понял, что вы тут мне наговорили, слова какие-то всё заковыристые. К чему это? Мнение Лизы для меня, конечно же, важно, и пусть она его высказывает, я ей не запрещаю, однако решать, в конечном итоге, буду я сам. Это сейчас ей всё не так и не эдак, зато потом благодарить будет, это сейчас она вроде как не любит или сомневается в своей любви, но пройдёт не много времени и не заметит как ноги будет мне целовать. Она ещё не совсем понимает какое счастье сваливается на её голову, - парень самодовольно ухмыльнулся, - многие тёлки мечтают оказаться на её месте
   - Вы хотите сказать, что деньги решают всё, а что не решают деньги, то решают большие деньги?
   - А что, разве не так?
   - По вашему, конечно так, сто раз так. Сначала - стерпится, как говориться, слюбится, ну а дальше, - бьёт, значит любит, и напоследок - куда ты пойдёшь и кому ты нужна в таком возрасте и с двумя детьми, а потом будут случатся редкие домашние праздники - это когда день прошёл без мордобоя. И всё бы это так, да вот не так, а потому что есть здесь маленький нюанс. О Радмир - величайший из величайших, - Лиза не многая и не всякая валяющаяся на помойке или голосующая в ночное время на обочине, которую ты якобы подобрал и облагодетельствовал, Лиза не тёлка, и не ослица, и её морковкой на верёвочке не заманишь в золотую клетку. У неё есть своё понимание жизни, не входящее в резонанс с вашим пониманием. 
   - У нас всё будет по другому, по правильному.
   - Ну откуда вы знаете, что у вас всё будет по другому, и откуда такая уверенность в правильности?
   - Так жизнь устроена.
   - И снова тот же вопрос: откуда вы знаете как устроена жизнь? Вы ясновидящий, или пророк?
   - Вы совсем заморочили мне голову. Задолбали вы меня своими нравоучениями. Отойдите, не доводите до греха, мне Лиза нужна, а времени в обрез. Лиза! - парень снова, обращаясь непосредственно к девушке, прокричал как бы через голову Петра Андреевича, - у меня ресторан заказан и предоплата оплачена. Если мы через пол часа не приедем, то деньги пропадут.
   - Не получится, молодой человек, пока я здесь вы не то что Лизу, вы даже от неё слова не получите. Поймите: ничего, и даже взгляда, а деньги ваши, то есть ваших родителей, точно пропадут..., и пускай пропадают. И ещё..., мне горько видеть, когда у такого испорченного молодого человека такое красивое древнерусское имя - Радмир, что означает радующийся миру. Родителей можно понять они хотели как лучше, а оказалось так как оказалось. Благими намерениями родителей вымощена сыночку дорога в Ад. Тебя стоило бы назвать - Подминмир, что означает подминающий мир, это вполне соответствует твоему характеру и мировоззрению. Однако позволь мне всё же напомнить тебе, что никогда..., и я ещё раз хочу подчеркнуть - никогда мир этот не подстроится под тебя а так же не будет вращаться вокруг тебя. Скорее всего тебя разорвёт на части, прежде чем мир хотя бы услышит тебя.   
   - Послушай дед, - голос Радмира угрожающе задрожал, глаза вспыхнули гневом, - всё...! хватит! мне осточертели твои нравоучительные речи, мне осточертела твоя внешность и мне осточертела вся эта ситуация. Ты или отойдёшь, или я тебя отойду? Выбирай скорее, но предупреждаю: первый вариант для тебя предпочтительней.
   - А теперь ты послушай меня, позолоченный мальчик-недоносок, который поблёскивает только снаружи, а внутри полнейшая говяшка, - грязная, вонючая и склизская. Мне, человеку в преклонных годах, противно с тобой разговаривать на этом месте. Да, именно на этом самом месте, где в кровавом сорок первом такие же молодые парни как ты встали на защиту нашей родины от фашизма, и не испугались, не драпанули а стояли насмерть. Так вот благодаря им, тем которые сложили свои головы на этих полях, ты и стоишь сейчас здесь, холёный и сытый, дышишь полной грудью, брызгая при этом своей ядовитой слюной направо и налево. Ты не достоин их памяти, ты, придёт время, продашь свою Родину за тридцать  серебренников. Душа твоя черна. Так что прыгай по-шустрому в свою «лохмоть» и катись на ней в свой гламурный вертеп, а здесь, я тебе советую, больше не появляйся, ведь мне терять нечего, тем более что много за твою вшивую шкурёнку мне не дадут, так что задумайся на досуге лучше о своём денежном будущем, а то как бы не растерять его в начале жизненного пути.
   - Ладно дед, ты сам хотел этого, а я тебя предупреждал.
   Парень вяло махнул рукой и развернувшись пошёл к машине. Он сел за руль и завёл мотор. Машина добродушно заурчала, ксеноновые фары зажглись слепящим светом и это успокаивающе подействовало на Петра Андреевича, с чем он себя и поздравил. Решив что инцидент исчерпан, он тоже развернулся и не спеша пошёл обратно к Лизе. Пётр Андреевич ошибся, как всегда поддавшись своей наивности и доверчивости, ведь на самом деле ничего ещё не закончилось и занавес никто не опускал..
     Как-то так быстро, и совсем неожиданно для Петра Андреевича, у него за спиной возникла фигура парня, но уже с бейсбольной битой в руках, и Лиза, увидев такую страшную развязку, тут же вскрикнула, - «берегитесь». Но, видимо, от поспешности или недостатка воздуха а так же может быть от спазма гортани, но только крик прозвучал как шёпот. Тогда она стала размахивать руками указывая на Петра Андреевича, в это время глаза её, от предчувствия неизбежной трагедии, готовы были выпрыгнуть из орбит. Но в следующую секунду Лизе всё же удалось-таки выкрикнуть короткое, - «берегитесь», но было уже поздно и бита с глухим звуком опустилась на спину Петру Андреевичу. От удара грудь Петра Андреевича подалась вперёд, а всё остальное осталось на месте, дыхание у него тут же перехватило, враз ослабевшие ноги согнулись в коленях, а в глазах стало темнеть и сознание, почему-то, против воли своего хозяина, с обречённой неизбежностью, покидало бренное тело. - «Опять...» - только и успел подумать Пётр Андреевич, оседая всем телом на мягкую зелёную травку.
     Пётр Андреевич открыл глаза, но только и всего. Он ничего не помнил и ничего не соображал. Он услышал голоса, по его мнению их было два и оба женских и это точно были не ангелы, так как спор вели приземлённый а именно о том, вызывать карету скорой помощи или обойтись своими силами. - «Надо бы спросить, - а кто это там нуждается в услугах скорой помощи? Сейчас не буду спрашивать, сейчас как-то затруднительно, да и говорящих не вижу, а повернуться в ту сторону откуда идёт звук не могу, сил пока не хватает и тело почему-то не слушается. Вот потолок вижу: ровный, гладкий, цвета небесно-голубого. А вдруг это действительно небо...? Вот я влип-то негаданно нежданно.» - Пётр Андреевич снова прикрыл глаза и впал в забытьё. Неожиданно сознание, прежде покинувшее его без спросу, так же без стука к нему вернулось и он вдруг вспомнил, вспомнил всё, а когда вспомнил, то тут же поторопился вновь открыть глаза и даже произнести вполне осознанную фразу, стараясь при этом говорить как можно громче и внятно, что, при его состоянии, давалось с трудом. - «Не надо скорой помощи, я чувствую себя вполне дееспособно.»
     В следующую секунду он увидел над собой две склонившиеся женские головы и, к радости своей, он узнал их. Это была Лиза и её бабушка.
     - Какие же вы всё-таки красивые, ну просто ангелы небесные, только без крыльев. Прошу вас, девицы-красавицы, пожалуйста, моей родне ни слова, ни полслова о том, что со мной произошло.
     - Об этом потом, - чуть не плача шептала Лиза, - сначала скажите нам, Пётр Андреевич, как вы себя чувствуете?
     - Как я себя чувствую...? - Пётр Андреевич призадумался, - мне кажется, что я в нирване.
     - Я не совсем вас поняла, - вмешалась бабушка Лизы, - вот эта вот нирвана, - это значит хорошо, или это безнадёжно плохо?
     - Для тела плохо, но не безнадёжно, а вот для общего состояния в общем сносно, - Пётр Андреевич предпринял, не совсем удачную, попытку перевалиться на бок, - мне бы присесть, - смущаясь высказал он свою просьбу, - хочется поговорить, а лёжа как-то... не хочется, да и не тот коленкор.
     Со словами, - «конечно, конечно» - женщины кинулись поднимать Петра Андреевича, и, подложив маленькие подушки под поясницу, усадили на диване, при этом не забыв поинтересоваться удобно ли ему.
     - Лиза, - Пётр Андреевич подал знак головой, чтобы та подошла как можно ближе.
     - Что Пётр Андреевич?
     - У меня, Лиза, к тебе просьба...
     - Конечно, Пётр Андреевич, говорите, не стесняйтесь.
     - Познакомь меня, пожалуйста, с этой очаровательной женщиной. Дело в том, что вижу я её уже во второй раз, а как обращаться к ней до сих пор не знаю.
     Вроде бы простой и понятный вопрос, подразумевающий однозначный и быстрый ответ, однако Лизу он, по вполне понятным причинам, застал врасплох.
     - С бабушкой...? - недоумённо переспросила она.
     - Не может быть, ты меня разыгрываешь, неужели она для тебя бабушка, вот никогда бы не подумал.
     - Пётр Андреевич, вы опять в своём репертуаре, вам сейчас бы о здоровье подумать, а вы..., - Лиза обернулась в сторону бабушки, посмотрела на неё пристально, потом, правда уже с улыбкой, на Петра Андреевича, и снова на бабушку, - ну, что же, - Марина Евгеньевна, прошу любить и жаловать, - всё с той же ниспадающей улыбкой Лиза удовлетворила просьбу Петра Андреевича.
     - Здравствуйте Марина Евгеньевна! - протарабанил Пётр Андреевич, - Извините, что знакомство наше произошло при таких не совсем обычных обстоятельствах. Что по мне, так я бы хотел как-нибудь иначе..., эдак по-романтичнее, а оно..., видите как..., вмешался его величество случай и вышло всё как... через пень-колоду. Но спешу добавить, что даже такому случаю а так же пню с колодой я бесконечно благодарен.
     - Здравствуйте Пётр Андреевич, - глазки у бабушки сверкнули юношеским лукавством и озорством, - вам бы пока не усердствовать со словесными изречениями, а направить усилия для поправки здоровья.
     - Ну, что вы, Марина Евгеньевна, если я смог открыть глаза, и, в данный момент, сижу ровно и не заваливаюсь на бок, то значит здоровье спешит ко мне на встречу семимильными шагами. А можно мне задать вам не скромный вопрос?
     - Предупреждаю, что среди нас дети.
     - Не переживайте, этот не скромный вопрос даже для детского уха в пределах разумного.
     - Ну, если так, то задавайте.
     - Чем вы заняты в ближайшие, примерно, часа два?
     - В ближайшие два часа у меня очень ответственное задание.
     - А можно поинтересоваться какое это задание?
     - Не запрещается. А задание такое, - поставить на ноги одного очень хорошего человека.
     - Я постараюсь быть послушным пациентом.
     - И я надеюсь, что вы меня не подведёте.
     - Батюшки-святы...! - вскричал Пётр Андреевич, от чего остальные не вольно вздрогнули, - Лиза, и всё-таки ты здесь!? Как же я сразу-то...!
     Девушка оторопела, глядя на пострадавшего в некотором недоумении. Её ответом было, как ей казалось, простое и вполне логичное разъяснение своего пребывания на этом месте.
     - Пётр Андреевич, не пугайте нас в очередной раз, мы и так..., за последний час, пережили столько всего, что хватит этих воспоминаний..., я не уверена, что на всю жизнь, но что на долго, это точно.  И потом, где же мне быть, как не здесь? Здесь мой дом, и это естественно что в нём я и нахожусь. А чего вы, Пётр Андреевич, так перепугались?
     - И она ещё спрашивает, - старик аж поперхнулся в придыхании а затем прокашлялся, - нет, вы слышали такое, Марина Евгеньевна, ведь она просто не вкуривает о чём я. А я-то всё о том же, а это о том, - как она смогла, оставшись одна, такая хрупкая и беззащитная, не пропасть, а отбиться от этого молодчика? Как она, без моей и другой посторонней помощи, смогла справиться?  Очень интересно, любопытствую безмерно, и рассказ желаю выслушать немедленно.    
     - Ой, а и то правда, рассказать вам, Пётр Андреевич, - не поверите. Да я и сама не ожидала от себя такое, не ожидала что смогу вот так..., и откуда только силы взялись, прям и не знаю. Меня до того всё это взбесило, и до такой степени, что я как раненная тигрица кинулась на него и чуть не порвала его в клочья. Я звала полицию, колошматила его руками и ногами, и он, в конечном итоге, испугался, да, испугался, что теперь придётся драться со слабым полом, а это уже ни в какие ворота, даже для такого подонка как он. Хорошо, что машина была заведена, а так бы я ему все дорогущие стёкла повыбивала.
     - Ну ты, Лиза, молодчина, ну прям как в той песне у Высоцкого, - «и откуда взялось столько силы в руках, я как раненный зверь напоследок чудил, выбил окна и дверь и балкон уронил».
     - Сама в недоумении и до сих пор не могу понять, действительно, откуда силы взялись. А как вспомню, так аж в жар бросает и руки, вот смотрите, сразу начинают трястись.
     - А я всегда говорил, что человек не до конца знает потенциал своих возможностей, и в твоём случае, Лизавета, это прекрасно подтверждается.
     - Может быть вы и правы, Пётр Андреевич, но я в тот момент об этом как-то не задумывалась.
     - Марина Евгеньевна..., - Пётр Андреевич попробовал приподняться на руках, и, к своему удовольствию, ощутил что у него это получилось довольно таки легко, без напрягов, и главное без какой-либо острой боли в теле, - первая просьба выздоравливающего.
     - Слушаю.
     - Отведите меня на кухню, пожалуйста.
     - На кухню? - Марина Евгеньевна специально переспросила, чтобы иметь возможность предугадать желание больного, - вы хотите на кухню чтобы...
     - Чтобы хлебнуть чашечку вашего замечательного кофе, - опередил её Пётр Андреевич, - а если есть молоко, то и с молоком, а если есть сахар, то может быть и с сахаром. Люблю, знаете ли, баловать себя сладеньким.
     Взятый под рученьки, но только для страховки, двумя прекрасными дамами Пётр Андреевич продефилировал на кухню где и был посажен за стол напротив окна выходящего в сад. Дамы засуетились вокруг своего подопечного, выставляя на стол все свои вкусняшки, которые имелись на данный момент. Старались как могли, а все равно получилось не густо, но с другой стороны ведь никто и не предполагал что в их доме появится незапланированный гость.
     Пётр Андреевич с удовольствием наблюдая за кухонной суетой поймал себя на мысли, что оказывается вся жизнь его прощла в окружении женщин. - «Надо же, - отмечал он сам себе, - а я никогда и не задумывался над этим.»
     А дальше случилось ещё одно пикантное обстоятельство. Откуда-то из под стола прямо Петру Андреевичу на колени запрыгнул большой лохматый сибирский котяра. Сначала этот кот, а может быть и кошка, что в данном случае не принципиально, принял позу сидячего памятника, мордой своей прямо супротив лица Петра Андреевича и застывшим взглядом приступил к рентгеноскопии своего, видать давно пропавшего, но вдруг нежданно-негаданно объявившегося, друга, проявляя свои бурные эмоции лишь подрагиванием белым кончиком своего хвоста. В результате телепатической беседы удовлетворённый котяра, видимо получив все ответы на поставленные им же вопросы, не придумал ничего иного, как свернуться калачиком тут же, прям на коленях у Петра Андреевича, словно на своём любимом коврике.
   - Чивас, что за беспардонность? - Марина Евгеньевна всплеснув руками, тут же в сердитых интонациях потребовала от кота вести себя прилично с гостями, на что кот, при попытке хозяйки согнать его с колен, зашипел и, активно защищаясь растопыренной лапой с выпущенными на ней коготочками, едва не поцарапал свою кормилицу. - Лиза, что это с Чивасом? Никак Солнечный протуберанец долетел до Земли, а может быть давление упало ниже красной черты. - Размышляла в слух Марина Евгеньевна. - Нет, Лиза, ты только глянь на эту наглую усатую морду и на его, выходящее из ряда вон, поведение. Ну в точности как по Черномырдину, - «никогда такого не было, и вот опять». Давай, помогай мне!
   - Так это, стало быть, товарищ Чивас, - Петр Андреевич поглаживал, спокойно лежащего у него на коленях, кота, - а почему именно Чивас? Дайте-ка угадаю, - Андреич хитро прищурился, затем щёлкнул пальцем и утвердительно выдал на гора, - он у вас бухарик.
   - А вот и не угадали, - с улыбкой поспешила ответить Елизавета.
   - Ладно, сдаюсь, - Андреич поднял руки вверх, - но какая-то причина всё ж таки побудила вас дать ему именно такую кличку, а не какую-нибудь другую.
   - Побудила, - Лиза продолжала улыбаться, вопросительно поглядывая на бабушку, как будто ждала от неё отмашку, чтобы раскрыть секрет происхождения котовой клички.
   - Лизавета, - бабушка пригрозила пальчиком, - не томи гостя.
   - Дело в том, - Лиза, стоявшая поодаль, подошла ближе к столу, - когда мы, подобранного на улице котёнка, а потом, отмытого и почти просушенного, отпустили на пол, то первое что он сделал, так это то, что лихо запрыгнул на кухонный стол и ударом лапы смахнул с него бутылку шотландского виски, которая благополучно, упав на керамическую плитку, разбилась. С тех пор за ним и закрепилась такая кличка, - затем Лиза, чтобы не испытывать судьбу, так как примера бабушки для неё было вполне достаточно, просто отмахнулась от оборзевшего и довольного собой Чиваса.
     Когда всё было готово и скатерть самобранка наполнилась законченным содержанием, Лиза вдруг вспомнила о каком-то не законченном деле. Она позвонила кому-то по телефону, затем скоренько собралась и, пожелав всем всего хорошего, выпорхнула из дому. Все её резкие и внезапные движения не остались не отмеченными для Петра Андреевича и он мысленно поблагодарил сообразительную Елизавету.
     Был кофе, было молоко и сахар тоже был, а так же прекрасная дама напротив: словоохотливая, с притягательной улыбкой на лице, и как бы сказал товарищ Бендер, - с персидскими глазами.
     Действительно, что ещё нужно, не углубляясь глубоко в фантазиях, для истинного наслаждения в такой ситуации.
     - Я угадал, вкусный у вас кофе, - Пётр Андреевич, покрутив в руках опустевшую чашечку, поставил её на стол, - и как это у вас так удачно получается?
     - Ну что вы, Пётр Андреевич, кофе самый обыкновенный, не очень дорогой, однако в зёрнах. Открою вам секрет..., - тут она осеклась, - вот видите Пётр Андреевич что со мною происходит, - я уже секретами делюсь с..., вот такие дела. Ну, да ладно, раз уж заикнулась и назвалась груздём, то... полезай, как говорится, в кузовок. - Марина Евгеньевна подсела поближе к Петру Андреевичу. - Вот вам..., не знаю почему..., хотя нет, конечно же знаю..., так уж и быть, признаюсь.  Я всегда не любила когда меня хвалят и до сих пор не люблю, для меня это сравни взятке. Вот представьте, - вам суют на лапу, а вы  отказаться не можете. Вот не можете и всё тут! - и почему-то шёпотом добавила, - паранойей, знаете ли попахивает, - дальше она снова заговорила обычным голосом, - но с другой стороны необходимо добавить, что всегда, когда слышу похвалу, ловлю себя на мысли, что мне это чертовски приятно, от чего ещё больше злюсь. Вот так бы и убила бы себя в этот момент. - Персидские глаза Марины Евгеньевны вспыхнули негодованием. - Вам налить ещё чашечку?
     - Конечно налить, ведь ваш кофе, как бы вы там не оправдывались, действительно вкусняцкий..., - тут Пётр Андреевич с показным отчаянием похлопал ладошкой себе по губам, - ой извините, и что это я опять на похвалу свалился. Между прочим, оставим-ка мы кофе, как таковое, в покое, и теперь  уже точно без всякой похвалы, хотел бы вам заметить, Марина Евгеньевна, что чашечки кофейные у вас..., как бы вам по деликатней выразиться, ну они очень уж маленькие. Ну что это за объём? позвольте вас спросить. Ну это же «кочмар», это же сплошное издевательство для русского горла. Ну мы же с вами не в какой-то там занюханной Франции. Эта ваша чашечка всего лишь на один зубок, а хочется на все тридцать два или сколько там в моём возрасте осталось? Да сколько бы не осталось, - не так важно, главное, что горло-то у меня до сих пор..., слава тебе..., - Пётр Андреевич закатил глаза к верху, - не усохло.
     Совсем даже и не возражая, Марина Евгеньевна ополоснула чашечку и поставила её обратно в сушилку, а вместо неё взяла чашечку по солиднее.
     - Такая подойдёт?
     - Уже лучше.
     - Мне Лиза всё рассказала. Она никогда от меня ничего не скрывает, так уж повелось в нашей семье, и тут у нас полное доверие, да и как тут утаить, когда я сама стала невольной участницей вашего конфликта.
     - Аааах..., да ну его! - Пётр Андреевич махнул рукой, - конфликт как конфликт, чего уж о нём вспоминать по прошествии времени. Меня, Марина Евгеньевна, в данный момент, более всего вот что интересует, - как вы сумели дотащить меня до дивана?
      - Ничего сверхъестественного, всё до банальности просто. Я пробежалась по соседям и нашла пару мужчин. Ведь до нашего дома не далеко, можно сказать, что рукой подать, вот мы все вчетвером, на, принесённом Лизой, покрывале быстренько вас сюда и доставили.
     - Извините, что перебиваю вас, но хочется спросить, - а где же были ваши мужчины?
     - Наши мужчины...
     - Подождите, не продолжайте, я попытаюсь угадать сам, - ваши мужчины были на охоте, добывали мамонта, чтобы в вашей пещере не закончилась еда, а чтобы не наступила цинга вам необходима сырая, только что вынутая, печень.
     - Не угадали. В нашей пещере вообще нет мужчин, у нас матриархат, а это значит - чисто женский коллектив и я - ведающая мать этого клана. - Марина Евгеньевна заметила перемену в лице гостя. - И от чего такая перемена в нашем лице? И о чём вы так резко озаботились? Я не гадаю, это отчётливо видно по изменившемуся выражению вашего лица.
     - Неужели так заметно? - Пётр Андреевич наскоро ощупал своё лицо. - А как же вы в таком случае..., или лучше сказать, - как же вам в таком случае..., даааа..., прямо скажем ситуация..., ведь согласитесь, - дом на земле без мужика, и хозяйство..., а хозяйство знаете ли это не просто так..., чтобы по щучьему веленью, да по моему хотенью.
     - Ну, что вы, какое там хозяйство. Нет-нет, кроме кота больше никакой скотины не держим.
     - Знаете, Марина Евгеньевна, если б я сам не жил в своём доме, то я бы и не переживал за хозяйство вообще и за ваше в частности.
     - Ах...! я вас постараюсь успокоить, Пётр Андреевич, какие проблемы в нынешнее капиталистическое время. Мы же, как-никак, русские женщины, а этим многое сказано.
     -  Русские женщины, - это знаете ли... это да... это русские женщины, и остаётся только, в очередной раз, удивиться и преклониться. Однако и вы со мной согласитесь, - а если вдруг, откуда ни возьмись, произошла внештатная ситуация, а сильных умелых рук с холодной и трезвой головой рядом не оказалось. Ну, вот как тогда? Я даже не беру в расчёт сегодняшний инцидент, который при определённых обстоятельствах мог бы завершиться летальным исходом.
     - Вы правы про летальный исход. Скажу честно, все наши спонтанные действия, я имею ввиду себя и Лизу, происходили словно в тумане, мы ничего не оценивали и действовали чисто интуитивно. Осознание пришло потом, когда перевели дух и взглянули трезво на, лежащего в нашем доме, человека. Что же мы наделали, - с испугом подумала я вслух, - зачем мы трогали раненного до приезда скорой помощи. А вдруг своими не обдуманными действиями мы усугубили и без того тяжёлое состояние потерпевшего. Откровенно говоря я, в этот момент, не на шутку испугалась. Ну, ладно, Лиза, она молодая и не опытная, но я-то, я-то вроде бы дружу с головой, и тот самый опыт какой-никакой имеется, а кроме того ещё и с начальным медицинским образованием у меня всё в порядке. Как же я смогла так наивно проколоться и поддаться панике в самый ответственный момент? Если бы вам стало хуже, то я, поверьте, никогда бы не простила себе, обрекая всю свою оставшуюся жизнь на душевные муки. Но, слава Богу, вы, и это в вашем-то возрасте, быстро пришли в себя, и только тут у меня отлегло от сердца, и моя спасённая душа смогла вздохнуть с облегчением.
     - Спасибо что напомнили про возраст, но я, Марина Евгеньевна, немножко не это имел ввиду.
     - Вы знаете, Пётр Андреевич, я вам так отвечу, - какая бы не стандартная ситуация не возникла, а ситуации бывают действительно разные и иногда тяжёлые, но поверьте никто ещё от этого не умер и руки, от безысходности, на себя не наложил.
     - Не скажите, Марина Евгеньевна, в моей деревне, где я прописан и реально имею счастье проживать, на этот счёт другая статистика имеется.
     - Хорошо-хорошо, не буду спорить с вашей статистикой, вам в вашей деревне виднее, однако останусь при своей. 
     - Оставайтесь, кто же вам запретит. Итак Марина Евгеньевна, - Пётр Андреевич заговорил более чем серьёзно, - теперь же я, на правах вашего спасителя, надеюсь на некоторое вознаграждение в свой адрес, - в ответ Марина Евгеньевна замерла в ожидании, - многого мне не надо, я не жадный, но вот от горячего поцелуя я бы не отказался, не сочтите меня слишком наглым. Вы знаете, удовольствоваться поцелуем от такой..., даже эпитетов подходящих не могу подобрать, во всех отношениях желанной женщины, - такой шанс не всегда выпадает. Спешу воспользоваться своим привилегированным положением и благоприятствующей ситуацией, уж не обессудьте.
     Марина Евгеньевна, сбитая с толку таким поворотом событий, смотрела на суровое выражение лица собеседника, слегка теряясь в своих дальнейших действиях. Чем больше она думала, тем обширнее румянец покрывал её лицо.
     - Вы сейчас это серьёзно? - только и смогла выговорить она.
     - Более чем и это, заметьте, только второе желание выздоравливающего. Вы, Марина Евгеньевна, не считаю нужным скрывать, мне сразу понравились, еще с той первой мимолётной встречи, там на остановке, если помните, конечно?
     - Помню, я тогда тоже обратила на вас внимание.
     - Ну, вот...! Вот видите! Что и требовалось доказать! - Пётр Андреевич аж подпрыгнул на стуле, от чего, не ожидавший такого подвоха, котяра с испугу сиганул обратно под стол, - И что вы теперь об этом думаете? - воодушевлённый Пётр Андреевич еле сдерживал улыбку, так и рвавшуюся с его губ, - если мы оба при первой же мимолётной встрече обратили друг на друга внимание, то это, по всей вероятности, судьба, если не сказать больше?
     - Какой сегодня скорый день, вы не находите?
     - Нахожу..., очень даже нахожу, и день скорый, и вся жизнь скоротечна, и события мимолётные так и мелькают перед глазами, и успевать надо за всем и во всём, особенно на предмет счастья. Ведь оно, я имею ввиду счастье это, такая..., как бы это по точнее выразиться, - неуловимая и тяжёлая субстанция, и ведь её, как оказывается, не достаточно ухватить случайно за хвост, её ещё надо суметь удержать в руках не изломав при этом конечности.
     - Разве счастье ловят? На сколько мне помнится, то за хвост ловят удачу. А как же тогда крылатое наше выражение, - человек сам кузнец своего счастья? Что-то не стыкуется с вашей философией.
     - Почему не стыкуется, очень даже всё стыкуется. Я на своём личном примере убедился, когда не раз и не два брал молот в свои руки и пытался ковать себе счастье. Ковал-ковал, ковал-ковал, да только наковальню всю изломал, нервы попортил, здоровье надорвал а результата так и не познал.
     - Так вы, стало быть, бесконечно несчастный человек?
     - Трудно вам ответить однозначно, просто я не знаю что такое счастье в полном его значении, так сказать - вообще, и потом, я не могу определить его критерий, а всё это от того что не могу его увидеть, почувствовать, да и пощупать тоже не могу. Вот если бы кто образец предъявил..., на сколько было бы тогда легче.
     - Мысль интересная, и хотелось бы с вами согласиться, но не могу, потому что моё полное не согласие с вашей истиной не оставляет в моём мозгу ни одной свободной клеточки, и эта тема, поверьте, не гложет меня более всего. А если копать глубже, то тут ещё думать и думать и причём крепко, но... только не сейчас, да-да... не сейчас и не в этом месте. Теперь же, Пётр Андреевич, - Марина Евгеньевна взяла со стола чайную ложку и стала нервно перебирать её в руках, - возвращаясь к вашей второй просьбе выздоравливающего, это на счёт поцелуя, то я думаю следующее, - для начала надо хотя бы узнать человека по ближе, оценить его для себя, всё взвесить и, согласившись с собой, тогда уж...
     - Согласен, что для начала надо узнать, оценить, взвесить, - Пётр Андреевич шумно отхлебнул из чашки, - а может быть сперва прислушаться к своему сердцу и, неожиданно для себя, довериться ему как можно скорее, вдруг оно, в данный момент, сеет разумное, доброе, вечное? Так же хочется обратить ваше внимание на то, что я, в отличие от вас, нахожусь в не равных с вами условиях. Вы обо мне знаете практически всё, со слов Лизы, а вот я о вас ровным счётом ничего. Надо, знаете ли, как-то выправлять сложившуюся ситуацию, вот поэтому я и предлагаю начать именно с поцелуя. Ну, а потом, и это естественно: цветы, кино с попкорном, мороженое в кафе, и бесконечные разговоры о наших желаниях, наших возможностях, наших страстях и наших, может быть, страхах.
     Тут, совсем некстати для Петра Андреевича, раздался звонок, и Марина Евгеньевна со словами, - «кто бы это мог быть?» - буквально выскочила из дома и только на брусчатой дорожке притормозила, засеменив не спеша по направлению к калитке. Возвратилась она не одна, а с мужчиной. Возраст гостя определить было сложновато: не высокий, полноватый, с огромной лысиной, но при всём при этом с ясными добродушными глазами и с неподдельной детской улыбкой. А когда гость заговорил, то расположил Петра Андреевича к себе сразу, окончательно и бесповоротно. Петру Андреевичу даже же захотелось его по братски приобнять и выпить вместе с ним: за знакомство, за женщин, за здоровье всех присутствующих, затем, как и положено, за мир во всём мире, ну, а потом..., если повезёт, то за роскошную зарю.               
     - Здравствуйте, - отрапортовал гость и тут же поспешил представиться, - Чеботарёв Аркадий Никонорович, бывший супруг Марины Евгеньевны, если кто-то ещё не знает.
     - Очень приятно, - подхватил Пётр Андреевич, - ой..., лучше сказать, - приятно познакомиться, - и тоже назвал своё имя, отчество так же не преминул добавить, а вот на счёт фамилии решил умолчать.
     - Я ненароком потревожил вас, - Аркадий Никонорович говорил извиняющимися голосом, продолжая при этом улыбаться во всю ширь своего рта, - приношу свои извинения, так уж получилось, что я не сообразил предварительно позвонить, а всё из-за того, что проездом был я здесь и, понадеявшись на авось, решил, чем чёрт не шутит..., зайти и попроведовать бывшую супругу а заодно, если повезёт, то и дочку с внучкой повидать, - Аркадий Никонорович жестом показал бывшей супруге чтобы та подсуетилась на счёт кофе, - я не слишком быстро говорю? - он, чуть склонив голову, развернулся в сторону Петра Андреевича.
     - Ни в коем разе, что касаемо лично меня, то я без проблем успеваю за ходом ваших мыслей. Я, можно сказать, ловлю их на лету.
     - На долго я не задержусь, вот хлебну пару-тройку глоточков..., - Аркадий Никонорович вновь демонстративно развернулся и задержал внимание на Марине Евгеньевне, - больше одной чашечки не получится, время знаете ли, - он потыкал пальцем по циферблату часов на руке, - поэтому просто взбодрюсь и дальше галопом по Европам.
     - Аркадий Никонорович, - Пётр Андреевич заставил бывшего супруга снова перевести свой взгляд на себя, - давайте в честь нашего знакомства, раз уж оно всё равно произошло, хлопнем по рюмашке, если, конечно, Марина Евгеньевна нам позволит. - теперь он обратился непосредственно к хозяйке, - Марина Евгеньевна одолжите мне бутылочку коньяка с последующим возмещением ущерба.
     Пока хозяйка раздумывала, за неё вступился, не желанный для Петра Андреевича, гость.
     - Нет-нет, что вы, я бы и с удовольствием, но только в данный момент не могу, я, так сказать, за рулём и поэтому не позволяю себе таких инсинуаций.
     - Чего вы себе не позволяете?
     - Инсинуаций!
     - Вы, наверное, учёный?
     - Нет, я обычный промышленник.
     - Но степень научную определённо имеете?
     - Спешу вас огорчить, я даже институт не заканчивал.
     - Так вы, стало быть, даже не бакалавр? Надо же..., а я-то возомнил себе..., вот, думаю, к бакалавру, как к живому, прикоснусь. А туточки..., делаем неутешительный вывод, - вы обычный русский самородок, наш доморощенный Ползунов и Кулибин в одном лице.
     - Не готов про себя такое сказать, и ответом на этот вопрос порадовать вас не могу. Но вам, со стороны, по видимому виднее.
     - Жаль..., жаль что мы не сможем, прежде сказав красноречивый тост, замахнуть пару-тройку рюмашек, а потом, под мясную-то закусочку..., да нескончаемые разговоры до утренней зорьки..., - Пётр Андреевич, скрестив руки на груди, развернулся к хозяйке, - душевно поговорить о проблемах мировых и делах насущных. Я опять повторюсь, - мне очень жаль.
     - А вы знаете, Пётр Андреевич, меня воодушевили ваши слова, и я думаю, нет, я просто уверен, что мы сможем осуществить, внезапно возникшее, ваше предложение, во всяком случае мне уже этого хочется. Связь, я так думаю, будем держать через нашего резидента, которого в лицо знаем только мы. А теперь, - Аркадий Никонорович снова переключился на бывшую супругу, - мне, действительно, уже пора. Жаль, что не смог увидеть девочек, ну да ладно, в другой раз, я думаю, повезёт. И вот ещё что, чуть не забыл, деньги на твою карточку я перегнал, так что можешь не названивать.
     Аркадий Никонорович исчез так же быстро, как и до того появился. Воцарилась пауза, в которой, оставшиеся один на один Пётр Андреевич и Марина Евгеньевна, смотрели друг на друга не сводя глаз, однако, при всём при этом, думали они каждый о своём. Пётр Андреевич о Марине Евгеньевне и превратностях судьбы, а так же о своей решимости изменить образ жизни на старости лет. Марина же Евгеньевна просчитывала варианты своих запланированных трат опираясь на деньги, которые ей только что перегнал бывший супруг. В ней всегда вспыхивал кипучий энтузиазм и творческий подъём после магического слова - транзакция. 
     Динамика общения была утеряна, первая кавалерийская атака, не удавшаяся с сходу, сошла на нет, а вторую попытку, в данной ситуации, делать было просто глупо и нелепо, вот поэтому Пётр Андреевич и принял решение ретироваться домой, чтобы в тиши своих апартаментов поразмыслить о создавшейся ситуации. 
     Проводы были не долги, и как бы это правильнее выразиться, - не совсем обычные. А необычность их заключалась в том, что этот самый сибирский котяра, с алкоголическим прозвищем - Чивас, неотрывно шёл нога в ногу с Петром Андреевичем до самой калитки, выискивая при ходьбе удобный  момент, чтобы в очередной раз шоркнуться своим боком об его штанину. Но вот уже калитка за спиной не громко захлопнулась, и, не договорившись ни о чём на будущее, Пётр Андреевич мерным шагом уже сокращал расстояние до своего дома. Однако на подступах к родным пенатам случилась оказия, - резкая боль в спине в районе печени заставила Петра Андреевича остановиться, вызвав при этом болезненную гримасу на лице, согнуться и, опершись руками о колени, постоять несколько минут. - «И всё-таки печень. Оххх! Поберечь бы надо печень, ведь она у тебя одна, а единичными экземплярами разбрасываться - себе дороже, и это тебе не это, а так... на будущее.» - Прикрыв глаза старик ждал когда боль утихнет. Боль, в конечном итоге, почти утихла, на душе почти повеселело и мерный шаг возобновился. Родные пенаты встретили его... привычной тишиной. - «Куда-то, видимо, снова все разбежались.» - Никого не повстречав Пётр Андреевич прошмыгнул в свою комнатку и, опасаясь за свою спину, лёг не раздеваясь на живот, прямо на заправленную кровать. Ему хватило трёх секунд чтобы расслабиться и ещё пару секунд чтобы отключить сознание и сладко задремать.
     Образ Марьюшки снова, как живой, встал перед ним. Пётр Андреевич улыбнулся во сне своей любимой, однако светлый образ его супруги не ответил ему взаимностью. - «Что случилось, Машенька?» - Пётр Андреевич не на шутку встревожился. Ответом было молчание, только глаза её становились всё печальнее и грустнее. Вдруг ни с того ни с сего она, взмахнув рукой, осенила Петра Андреевича крестным знаменьем, как будто жестом этим давала понять, что благословляет его на что-то, после чего глаза её закрылись, не оставив под густыми ресницами даже щелочки. К горькому разочарованию Петра Андреевича образ его любимой Марьюшки стал стремительно таять, прямо на глазах превращаясь в дымку, а вскоре и сама дымка исчезла совсем не оставив следа.
     Сквозь сон он слышал как открывается дверь, сквозь сон он слышал шаги, сквозь сон он слышал детский голос и слова в свой адрес, и в частности о том, что он цитрец, и не сообщил домочадцам о своём приходе заранее, и вообще... на будущее, он будет строго наказан, правда не уточнили вид наказания, и только острую боль в спине, после прыжка на неё правнучки, он почувствовал уже наяву. Стон сквозь сжатые зубы и вымученная, больше похожая на оскал, улыбка на лице, - это всё, чем смог ответить Пётр Андреевич своей правнучке в данную секунду.
     - Ну я так не играю, - девочка, по отработанной привычке решать проблемы своим способом, сложила руки калачиком и демонстративно села на край кровати спиной к деду, - ты специально так тихо пробрался, чтобы я тебя не заметила.
     - Ты не права!
     - Нет, права! - девчушка даже притопнула ногой.
     - Нет, не права..., - настаивал Пётр Андреевич, с умиленьем разглядывая свою кровинушку, - совсем не права, и я постараюсь тебе помочь в этом разобраться, - дед погладил, заплетённую в две косички, детскую головку, - ну, сама подумай, дурёха ты моя ненаглядная, какой мне смысл прятаться, когда я всё равно обнаружусь, оказавшись подле тебя. Может быть и не сразу, тут я не спорю, но к ужину-то уж точно. И потом, как же я могу скрываться от тебя, когда, наоборот, я ловлю каждую минутку, чтобы побыть рядом с тобой. Ведь ты для меня, никого не хочу обидеть, самая любимая.
     И девчушка оттаяла, и не потому что на её уши легли лестные слова, а потому, что она и не намеревалась дуться вечно. Ей этого никак не хотелось, а хотелось ей общения с дедом, таким интересным, весёлым и значимым для неё.
     - А я и не сержусь, - Настенька прильнула головой на дедовскую грудь, - но ты так долго ходил, а я ждала, а ты всё не приходил, а я и не знала что мне делать. Дед, не уходи больше никогда!
     - Вот те раз, ну у тебя и запросики, - дед таял, как эскимо на солнце, слёзы скапливались в уголках глаз и он всё крепче прижимал к своей груди это, до того родное, существо, глубоко вздыхая её молочный аромат, и даже забыв про боль в области печени, - я бы и хотел, радость ты моя, пообещать тебе, но не могу, потому что есть реалии жизни от которых отмахнуться нельзя, их надо исполнять хочешь ты этого или нет. Однако кое что я пообещать могу, - пока я у вас в гостях обещаю, что всё свободное время посвящу тебе. Кстати, вот о чём я хотел тебя спросить, - дед прильнул к уху внучки, - а куда подевался весь остальной народ, проживающий в этом курином подворье?
     - Бабушка ещё вчера уехала, ты что, не помнишь? Мама, как всегда, на работе, а папа..., а папа на кухне пьёт втихаря.
     - А с чего ты взяла, что папа пьёт?
     - Я сама видела. А ещё он беспрерывно чего-то бормочет под свою гармонь.
     - Бормочет, говоришь, ну это уже хужее. А чего он там такого бормотал?
     - Я не знаю, он тихо бормотал.
     - Ладно Настёна, давай сделаем так, - ты, по нашей заведённой традиции, готовься к занятию, настраивайся... и вообще, ты же для этого пришла, или я ошибаюсь? - девочка утвердительно кивнула, - ну вот,  а я пока, тоже быстренько, сбегаю в одно место, освежусь там, и тут же вернусь.
     - Дедушка, - Настя поймала Петра Андреевича за рубаху, - а куда ты каждое утро уходишь, а когда возвращаешься ничего не приносишь?
     - Я... это..., я после... как приду..., я бы и хотел, но мне надо срочно туда.., ополоснуться.
     - Нет, ты сначала мне скажи, а потом иди ополоснись.
     - Ну, хорошо, - я езжу на вокзал за своим чемоданчиком, он лежит там в камере хранения.
     - А почему ты его до сих пор не принёс?
     - Ох, ну и вопросики у вас, гражданочка! Дело в том, что не получается у меня никак доехать до этого чемодана.
     - А почему?
     - Сам себе задаю такой же вопрос, а ответить не могу.
     - А почему не можешь?
     - Слушай, - «почемучкина», может быть хватит почемукать, а то от твоих почемучек только ещё больше..., этого..., всего..., - дед описал руками большой круг. - Короче, - я туда, - дед указал на дверь, - а ты здесь, - он так же указал, но теперь уже на кровать. - ущучила? - и не дождавшись ответа, ответил за неё утвердительно, - ущучила! - после чего Петр Андреевич картинно чеканя шаг промаршировал в ванную комнату. 
     Закрывшись в ванной комнате, прежде всего Пётр Андреевич оголился по пояс, и, подставив спину к зеркалу, оглядел себя. Опасения его оправдались, - он увидел на правом боку обширную припухлость в виде здорового синяка. Покачав головой и поохав Пётр Андреевич неторопливо надел рубаху, ответственно пообещав себе, завтра прямо с утра, сходить в аптеку и прикупить чего-нибудь снимающее отёки и рассасывающее синяки. А пока, чтобы оправдать своё присутствие в ванной, он тщательно вычистил зубы, вымыл лицо, руки, шею и намочил волосы. Возможно ему стоило бы, для полной картины, спрыснуться туалетной водой, но он не стал этого делать, так как на дух не переносил всякий парфюм, особенно мужской.
     Настя искренне заулыбалась, когда дед зашёл в комнату. Она даже сдвинулась чуточку в сторону, как будто показывая этим, что уступает место старику рядом с собой, хотя места на кровати было предостаточно.
     - Итак, дорогой мой слушатель, и критик в одном лице, на чём мы остановились в прошлый раз?
     - Ты рассказывал про то, как мальчику Васи разрешили оставить щенка у себя.
     - Ага...! Верно, так и случилось к большому удивлению и радости Василия. Ну, что же - время снова, как снежная лавина, неумолимой мощью накатывала, не давая даже шанса оглянуться назад. Уголёк, ставший красивым кобелём, так, со временем, привязался к своему хозяину, что не отпускал его ни на шаг, - куда хозяин, туда и он - его верный друг, короче не разлей вода да и только. Они, грешным делом, и спали бы вместе, если бы на то было высокое позволенье. Отдать должное Василию, он и сам души не чаял в своём четвероногом друге стараясь, по возможности, держать его подле себя и время от времени баловать друга всякими вкусностями.
     Но, повторюсь, время шло дальше, и шло на удивление быстро. На дворе аж 1481 г. от рождества Христова, и 6989 лета от сотворения Мира. Василию уже двенадцать лет. А по тем временам это уже срок, это уже, я вам доложу, возраст, - можно сказать, почти что мужчина. Василий действительно возмужал, как может возмужать двенадцатилетний мальчик в те времена, но вот чего от него не отнять, так это то, что смотрел теперь этот мальчик на мир вокруг себя уже не много другими глазами и порой мысли в его голове, возникающие из ниоткуда, пока что сильно удивляли только его самого.
     Как-то поздней весной в аккурат аж перед самым летом, по утру случился  покос. Время ему пришло и откладывать дальше уже никак было нельзя. Бытует  у землепашцев такая вот поговорка, и, надо сказать, правильная поговорка, - один день год кормит. А первый покос..., я вам доложу... - Дед многозначительно поднял указательный палец вверх. -  И тут же у меня, к присутствующим, вопрос, - а что есть покос, что это значит и с чем его едят? Опять же отвечаю только для тех, кому интересно, - покос не едят и не используют в виде  приправы. Покос, - это когда вся семья, от мала до велика, с утреца, ещё до восхода Солнца, отправляется на деляну косить разнотравье, заготавливая её на предстоящую зиму для своей скотины. - Тут дед скривился, как будто разжевал счастливый пельмень с пуговицей. - Плохое это слово - скотина. Я, пожалуй, заменю его на - домашних животных, так будет справедливее. Ну, ты поняла - не скотина, а домашние животные. Так же я не буду долго разрисовывать и разжёвывать в подробностях, что есть такое настоящий покос, так как нет у нас на это времени, - дед закрыл глаза и с акцентированным шумом втянул воздух через нос, при этом он как можно шире раздувал ноздри, подчёркивая тем самым своё ностальгическое наслаждение от запаха свежескошенного поля, - ты даже не представляешь себе, моя милая Настенька, что это такое покос, какая это красота, какая это фантастическая философия жизни, какое это райское наслаждение когда опять же по свежачку, да под пение птичек, да босыми ногами по влажной от росы траве... Ох...! Я так же не буду вдаваться в детали с объяснениями, что значит чистый воздух в поле по утру, как, прошибая носоглотку, дурманит он твоё сознание запахом полевых цветов. Мммм... да, это вам не парфюмерная лавка, тут всё по-настоящему. Я ни в коем разе не буду расписывать тебе всю палитру этого пока ещё не скошенного и не перепаханного поля, его разноцветье, когда вдруг выходишь из полутёмного леса на открытый простор и глаза разбегаются и желание возникает охватить взглядом сразу всё, всё что вокруг тебя, а ты не можешь, сразу не можешь, и никак, для этого нужно повращать головой на все сто восемьдесят градусов. Эта диарама, знаете ли, не одного русского художника свела с ума, и, будь уверенна, еще не одного сведёт с того же ума. Эх..., - дед лихо взлохматил свои седые кудри, - как бы я хотел, чтобы ты сама прочувствовала, каждой клеточкой своего тела, всеми фибрами своей души, всеми шестью чувствами, а может быть и девятью, если таковые имеются, всю прелесть настоящего русского покоса. А после..., запах свежескошенной травы... ммммм..., - дед опять, не удержавшись, с шумом втянул воздух ноздрями, - вот просто поверь мне, от этого точно башню сносит..., не передаваемое чувство. Кстати, а кто это там рыбу жарит? Не твой ли папашка? Какая душистая рыбка, натотения или минтай никак не меньше, а запах..., что за запах, просто чудо, что за запах, от такого запаха гвозди сами из стропил вылезают. Хотя им-то что, - они железные, у них терпения хоть отбавляй, а вот как нам пережить эту газовую атаку? По ходу у нас на ужин будет минтаево-натотениевое ассорти под маринадом. - Дед посмотрел на внучку, а та, в свою очередь, затаив дыхание, просто пожирала его глазами, - Но, что-то я снова отвлёкся, как ты считаешь? Правильно, надо переходить непосредственно к продолжению рассказа. И так, - расположившись на деляне и промочив горло холодной колодезной водицей, а так же наскоро перекусив векошниками, это значит пирогами, заправленными мясными и рыбными остатками, семья приступила непосредственно к покосу, как таковому. Родители, вооружившись литовками, отошли к началу деляны и начали косить, Василий лёгкими деревянными граблями прибирал скошенное в валки а девятилетний младший брат его приглядывал на стойбище за сестрёнкой и за распряжённой, но стреноженной передними ногами кобылой, которая, не обращая ни на кого внимания, с аппетитом щипала, смоченную росой, сочную травку. Родители, дойдя до противоположного края поля развернулись в обратную сторону. Дело лихо спорилось, и уже к полудню образовался большой клин аж в четверть поля.
   - Шабаш, - прокатился над полем зычный бас главы семейства, - трапезничать будем.
   Расстелив на земле полотнище с той стороны телеги, где была ещё хоть какая-то тень от стоящего в зените солнца, Анна выложила из кошёлки не хитрые закуски, а в центр поставила большую крынку с молоком. Прочитав предобеденную молитву и поблагодарив Создателя за хлеб их насущный Яков разломив краюху хлеба раздал всем по куску, обозначив этим самым начало трапезы. Анна же, тем временем, успела разлить по чаркам молоко, а дочку, придвинув вплотную к себе, кормила с рук.
   Первым, идущего через поле человека, заметил Василий.
   - Смотри, батя, никак служилый идёт и прямо на нас, - и сразу же получил деревянной рукояткой ножа по лбу.
   - Негоже за трапезой рот не по делу разевать, - а сам, тем временем, приложив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило, вгляделся в ту сторону, куда показал Василий. - Экий ты зоркий, - Яков протёр глаза, - и как же ты так уверен, что это именно  служилый, что по мне так совсем баба чудится.
   - Яков! - поспешила вмешаться в разговор Анна, - при детях хоть не чуди, мысли свои непотребные при себе оставь.
   - Значит говоришь служилый? - продолжая вглядываться в даль, Яков всем видом показывал, что реплика его жены для него прошла пустым звуком.
   - Да ты приглядись, видишь он только одной рукой отмашку даёт.
   - Даёт, не даёт, нам то что с этого. Ты вот лучше ешь давай, силушку набирай да помалкивай, у нас вон работ невпроворот.
   Тем временем фигура, появившаяся на горизонте не раньше-не позже, явно держала курс прямо на лагерь семьи Якова.
   - Здравы будьте люди добрые, - поравнявшись с семейством поприветствовал служилый человек, развеяв все сомнения окончательно своим воинским облачением и саблей на поясе.
   - Здрав будь и ты, мил человек, - за всех ответил Яков, - присядь к столу нашему, да не побрезгай пищи нашей скоромной. У нас, как видишь, не густо, однако в животе не будет пусто.
   - Благодарствую за приглашение хозяин сердечный, - путник присел на траву рядом с со скатертью, - Фектистом кличут меня, раз уж я решил присоединиться к вашей кумпании.
   - А я Яков, - степенно ответствовал глава семейства, - это жена моя — Анна, ну а это сам понимаешь..., дети мои.
   - Хотите молочка холодненького в дорогу испить? - как добродушная хозяйка и как истинная православная Анна не могла не предложить гостю, а тем более путнику, угоститься со своего стола, - а то всё ж подумайте да откушайте с нами, что Бог послал.
   - Спасибо хозяюшка, но всё же придётся отказаться мне, так как сытый я, и не успел ещё проголодаться с утра, а вот на счёт молочка, то тут грешен, а поэтому не могу устоять от вашего предложения.
   Свободной чарки не было и тогда Анна, ополоснув чистой водой, налила молока в свою. Служилый прилёг на локоть и с удовольствием, маленькими глоточками, стал потягивать молоко.
   - Трава то у вас нонче что надо, вон какая славная наросла, знатный будет покос.
   - А ты разве не здешний?
   - Нет, не здешний. Мне туда, по Камаринской дороге, - Фектист показал на юг, - Волоцкий я. Слыхали о таком уезде?
   - Слыхали, как же не слыхивать. Светлейшего князя Бориса удел, брата царя нашего.
   - Верно Яков говоришь, - служилый поставил пустую чарку на землю, - выпал и мне срок, теперь вот домой иду, да видать к первому покосу-то уже и не поспею.
   - А чем на Москве занимался?
   - Так в том-то и дело что на Москве я ничем не занимался. Дружина князя Бориса в сём городе квартировалась до последнего времени. А до этого мы Хана Ахмата на Угре воевали. Слышали небось про битву эту?
   - Как же не слышали, слышали и даже очень. Вельми странная какая-то битва была. Сошлись, понимаешь, два войска, встали супротив друг друга, а про меж них река, постояли, покричали, постреляли из пищалей да разбежались в разные стороны. Слышали мы ещё и о тех самых убедительных грамотах которые Митрополит Геронтий, Архиепископ Вассиан и Паисий а так же Игумен Троицкий, сведав о переговорах с Ахматом малодушных и безрезультатных, напомнили Великому Князю про обет его стоять крепко за Отечество наше и Веру нашу. А поведать тебе, служилый человек, что писал старец Вассиан Великому Князю нашему по этому поводу?
   - Откуда же тебе, простому смерду, доподлинно знать, что писал старец Вассиан нашему Князю?
   - А мне вот Василий, сынок мой старшенький, дал почитать. Вижу, вижу твой немой вопрос и отвечаю на него как на духу. Сынок мой у Игумна нашего Ионы переписал во время очередных занятий. Таперича всё село наше знает о бесхребетности Князя нашего Великого и малой души его.
   - Дюже интересно своими глазами почитать послание это и удостовериться в правде великой.
   - А ты, Фектист, не переживай, я тебе перескажу как оно есть, если у тебя на то есть желание и терпение, всё слово в слово, потому что помню я его и забыть уже не могу.
   - Ну что ж, коли так, то поведай мне о сём, мил человек.
   - Изволь. Вот так писал старец Вассиан Великому Князю нашему. - «Наше дело говорить царям Истину: что я прежде изустно сказал тебе, славнейшему из владык земных, о том ныне и пишу, ревностно желая утвердить душу твою и державу нашу. Когда ты, вняв молению и доброй думе Митрополита, своей родительницы, благоверных Князей и Бояр, поехал из Москвы к воинству с намерением ударить на врага Христианского, мы, усердные твои богомольцы, денно и нощно припадали к алтарям Всевышнего, да увенчает тебя Господь победою. Но что же слышим мы? Ахмат приближается, губит Христианство, грозит тебе и отечеству: ты же перед ним уклоняешься, молишь о мире и шлёшь к нему Послов; а нечестивый дышит гневом и презирает твоё моление!... Государь! каким советам внимаешь? Людей, недостойных имени Христианского. И что советуют? Повергнуть ли щиты, обратиться ли в бегство? Но помысли, от какой славы и в какое уничижение низводят они твоё величество! Предать землю Русскую огню и мечу, церкви разорению, тьмы людей погибели! Чьё сердце каменное не излияется в слезах от единыя мысли? О государь! Кровь паствы вопиёт на небо, обвиняя пастыря. И куда бежать? где воцаришься, погубив данное тебе Богом стадо? Взыгравши ли, яко орёл и посреди ли звёзд гнездо себе устроишь? Свергнет тебя Господь и от туду... Нет, нет! уповаем на Вседержителя. Нет, ты не оставишь нас, не явишься беглецом и не будешь именоваться предателем отечества!.. Отложи страх и возмогай о Господе в державе крепости Его! Един пожнёт тысящу и два двигнут тьму, по слову мужа Святого: не суть боги их яко Бог наш! Господь мертвит и живит: Он даст силу твоим воинам. Язычник, Философ Демокрит, в числе главных Царских добродетелей ставит прозорливость в мирских случаях, твёрдость и мужество. Поревнуй предкам своим: они не только землю Русскую хранили, но и многие иные страны покоряли; вспомни Игоря Святослава, Владимира, коих данники были Цари Греческие, и Владимира Мономаха, ужасного для половцев; а прадед твой великий, хвалы достойный Дмитрий, не сих ли неверных Татар победил за Доном? Презирая опасность, сражался впереди; не думал: имею жену, детей и богатство; когда возьмут землю мою, вселюся инде - но встал лицо Мамаю, и Бог осенил главу его в день брани. Неужели скажешь, что ты обязан клятвою своих предков не поднимать руки на Ханов? Но Дмитрий поднял оную. Клятва, принуждённая разрешается Митрополитом и нами: мы все благословляем тебя на Ахмата, не Царя, но разбойника и богоборца. Лучше солгать и спасти Государство, нежели истинствовать и погубить его. По какому святому закону ты, Государь православный, обязан уважать сего злочестивого самозванца, который силою поработил наших отцов за их малодушие и воцарился, не будучи ни Царём, ни племени Царского? То было действием гнева Небесного; но Бог есть отец чадолюбивый: наказует и милует; древле потопил Фараона и спас Израиля: спасёт и народ твой, и тебя, когда покаянием очистишь своё сердце: ибо ты человек и грешен. Покаяние Государя есть искренний обет блюсти правду в судах, любить народ, не употреблять насилия, оказывать милость и виновным... Тогда Бог восставит нам тебя, Государя, яко древле Моисея, Иисуса и других, освободивших Израиля, да и новый Израиль, земля Русская, освободиться тобой от нечестивого Ахмата, нового Фараона: ангелы снидут с небес в помощь твою; Господь пошлёт тебе от Сиона жезл силы и одолеши врагов, и смятуться, и погибнут. Тако глаголит Господь: Аз воздвигох тя, Царя правды, и приях тя за руку десную, и укрепил тя, да послушают тебе языцы, и крепость Царей разрушиши; и Аз перед тобо иду, и горы сравняю, и двери медные сокрушу, и затворы железные сломлю... и дарует тебе Всевышний Царство славное и сынам сынов твоих врод и род вовеки. А мы Соборами Святительскими день и нощь молим Его, да рассыплются племена нечестивые, хотящие брани; да будут омрачены молниею небесною и яко псы гладные да лижут землю языками своими! Радуемся и веселимся, слыша о доблести твоей  и Богом данного тебе сына: уже вы поразили неверных; но не забуди слова Евангельского: претерпевший до конца, той спасён будет. Наконец прошу тебя, Государь, не осудить моего худоумия; писано бо есть: дай мудрому вину, и будет мудрее. Да будет тако! Благословение нашего смирения на тебе, на твоём сыне, на всех Боярах и Воеводах, на всём христолюбивом воинстве... Аминь». - Так как же так случилось, я от тебя желаю услышать ответ, от человека бывшего на том берегу свидетелем живым, что имея полки лучше устроенные, чем были даже у Дмитрия Донского, когда он шёл воевать Мамая; а так же Воевод опытнейших, опалённых славою и величием, каких не было у Ахмата, но отступил он, уклонился от битвы великой, вместо того чтобы силою русской разом покончить с басурманской нечестью. Поосторожничал наш Государь, снедаемый неверием в силе оружия своего и воинской доблести дружинников своих, не мог он спокойно думать, что в один час может решить судьбу Руси. Тянул время и выгадывал, опасаясь провалом его великодушных замыслов и всех успехов, сотворённых до этого. А вдруг, как всё не по евоному выйдет и гибелью войска закончится битва эта, а далее и град Москва разорят и разграбят, людей порежут да в полон заберут и снова поруха на долгие лета, а засим и Отечество наше впадёт в тягчайшую неволю? Каково тогда Князю нашему Великому ответ перед народом держать?
   - Есть в твоих словах зерно правды, спорить не буду. Однако, как ты утверждаешь, я там был и видел всё своими глазами и слышал всё своими ушами и скажу тебе следующее: всё, что ты мне рассказал, есть, как я уже сказал, правда, но всё это только половина её. Было такое, что отошли мы от берега Оки, но не по малодушию Царя нашего, а чтобы, заняв лучшие позиции, борзо, но основательно приготовиться к сражению. Великий Князь Московский и всея Руси со всей решительностью готовился к бою, о чем нам и сообщил накануне. Я не знаю, воля это Божья или проведение какое, от чего Ахмат трусливо сбежал, но подозреваю другую причину такого поведения Хана Ахмата.
   - Жарко сегодня, водицы испей, чтобы горло не дай Бог, - перебил Яков говорящего, - не пересохло у тебя от рассказа твоего, - Яков взял чарку, - или всё же молочка, на посошок, нашего вкусненького, тебе понравившегося?
   - Водицы налей, - служилый приподнялся, и, размяв заиндевевшие мыжцы, всё же остался сидеть, приняв позу лотоса, - злобился Ахмат, грозился, что морозы откроют ему путь через реку, а там и путь к победе ему будет открыт, так же подмогу ждал он от Литовцев. Ждать-то он ждал, да только не было слуха от Литовцев никакого, гонцы как в воду канули. В исходе же Октября морозы сильные настали, и Угра льдом покрылась, во тогда-то, к большому удивлению Ахмата, и отступил Великий Князь на лучшие позиции для битвы, заняв близлежащие холмы. А на счёт тог, что уклонится хотел, так брехня всё это и домыслы несведущих людей. Есть ещё одна причина бегства Ахматова. Сказывают, что Крымский Царевич Нордоулат и Князь Василий Ноздреватый, счастливо исполнив повеление Иоанново, достигли Орды, взяли юрт Батыев, множество пленников, добычи и могли бы вконец истребить сие гнездо наших злодеев, если бы не Улан Нордоулатов который помешал тому сказав, - «Ты исполнил долг чести и службы Московской: нанёс удар Ахмату, а теперь довольно, не губи остатков!» - Хан же Ахмат, сведав о разорении Улусов своих, оставил Русь, чтобы защитить свою собственную землю. Так вот сие обстоятельство служит к чести Иоанного ума. Так как он,  заблаговременно взял меры чтобы отвлечь Ахмата от России, ждал этих действий, а поэтому оттягивал битву. Ахмат вышел из Литвы с богатою добычею, но Князь Шибанских и Тюменских Улусов Ивак, желая отнять её, с Ногайским Мурзою Ямгурчеем да Мусою и шестнадцатью тысячами Козаков гнался за ним от берегов Волги до Малого Донца, где сей Хан, близ Азова, остановился зимовать, распустив своих уланов. Тихой ночью, перерезав весь ханский яртаул, приблизился Ивак к Царской белой веже, окружил её, и на рассвете собственною рукою умертвил спящего Ахмата. Вот так, без всякого сражения и была завоёвана Орда. Ивак же взяв его жён, дочерей, богатство, множество Литовских пленников, скота возвратился в Тюмень, откуда и прислал грамоту, чтобы объявить Великому Князю, что злодей Руси лежит в могиле.
   - Расскажи мне кто другой, то не поверил бы, но тебе верю, так как ты самолично был там и участвовал в тех событиях, - затем Яков хитро прищурился и вкрадчиво так процедил сквозь зубы, - а всё же супругу свою царь отправил-таки, по видимому на всякий случай, подальше в отдалённые северные земли, думая об её личной безопасности более, нежели о столице, где надлежало бы им ободрять и воодушевлять народ свой присутствием своим, - тут Яков встал, отряхнулся, взял литовку и, с интонацией не требующей возражения, сказал, - ну что же, благодарствую тебе, Фектист, за то, что сам не зная того, успокоил ты сердце моё ноющее, от чего и дышать стало легче. А таперича прости, но косить нам надобно, а то Солнце наше ясное вона уж под  горку покатилось.
   - Теперь Русь Матушка, столь долго губимая татарами, будет их вечною  покровительницею и верным убежищем в несчастьях, а присматривать за этим  двуглавый орёл будет, - глядя на восток, тихо произнёс Василий как будто сам с  собой разговаривая, затем он быстренько встал и направился к полю, чтобы никто не заметил слезу бегущую по его щеке.
   Трое взрослых стоящих тут же, от слов таких неожиданных, переглянулись между собой в молчаливом недоумении. Первым спохватился служилый, вспомнив видимо о прощальных словах главы семейства. Он поблагодарил Якова за угощение и тёплый приём, поклонился в пояс Анне и скорым шагом пошёл дальше своей дорогой.
   А жизнь тем временем, на отдельно взятом кусочке русского поля, снова потекла своим чередом, где  каждый, прибывая на месте своём, был при деле нужном. Работа спорилась и на душе, как бы сейчас у нас сказали, играла музыка и пели канарейки. Это явно читалось на лицах Якова и Анны, что нельзя было сказать тоже самое про Василия.
   Конечно, другого и не могло быть, после такого разговора, когда находясь, после вскрывшихся фактов, под таким великим впечатлением, совсем не заметить как погода вдруг резко  изменила характер. Как? что? и откуда? ведь ничего не предвещало, и ни единой народной приметы на счёт какой-то там перемены, однако порыв холодного и сырого ветра, но не где-то там за лесом и горой, а именно здесь, прокатившийся волной по полю, ласково обдал приятной влажной свежестью потные лица косарей, намекая присутствием своим о скорых грядущих переменах. И совсем не удивительно, что и на эту невзрачную тучку, показавшуюся на горизонте, больше похожую на грязного барашка, тоже никто не обратил внимания. И вот уже не просто облака, но свинцовые тучи зависли над их головами, а установившийся устойчивый ветер сводил старания Василия на нет, разметая по полю его аккуратно сграбленные валки. Яков, взглянув на небо, и скажем так - сразу всё понял, да и что там было  понимать, когда всё, что нужно для понимания, было перед глазами.
   - Быть грозе, - показывая на тучи, прокричал Яков Анне, - собирай монатки и  уходим с поля, надо переждать грозу. Василь, брось грабли и, пока мы здесь шель-шевель, беги скоренько к телеге, натяни полог и укрой под ним брата и сестрёнку, да, чуть не забыл, коня привяжи к телеге, чтобы не убежал с испугу к чёрту на кулички, а то потом ищи его останки по лесам.
   Со всех ног пустился Василий, по приказу отца, к лагерю своему, а вдогонку ему уже молния саблей кривой распарывает всё небо на пополам и гром раскатистый гремит с такой силой, что ноги у Василия подкашиваются а вся душа его от страха уходит прямо в пятки. Прибежал он к лагерю и что видит: испуганный братишка, с сестрёнкой на руках, сидит съёжившись возле телеги, умудряясь при этом ещё и коня придерживать за узду. Вздохнул с облегчением Василий, поцеловал обрадованного братишку в маковку, и полез уже было в телегу за пологом, как вдруг увидел на телеге этой верного друга своего. Увидеть-то увидел, но не узнал Василий Уголька совсем, преобразился пёс, и не по образу своему, а более по поведению. Не подпускал Уголёк своего хозяина к телеге, скалился, лаял и бросался с таким озверением, что испуг взял Василия не на шутку, а за ним растерянность накрыла его с головой, и теперь не знал он, что и делать в таком случае. Вот-вот ливень прольётся на их головы а тут такая, знаете ли, оказия, но медлить уже было нельзя, так как  счёт шёл не на минуты а буквально на секунды. Тогда Василий, схватив хворостину, решительно пошёл на пса, но не тут-то было, Уголёк и не думал сдаваться, а наоборот с ещё большим остервенением продолжал бросаться на своего хозяина. - «Что же делать со взбесившимся другом?» - отойдя на несколько шагов от телеги, решал для себя Василий. Он смотрел и думал, думал и смотрел на обезумевшего пса и не находил хоть какого-нибудь мало-мальски приемлемого решения. И вот развязка, которая и должна была случиться, случилась: молния вновь расколола небо пополам, ударив теперь уже остриём своим прямо в телегу, и точнёхонько в притихшего, как будто ожидавшего чего-то неизбежного на тот момент, пса, мгновенно прошив своим огненным остриём бедное животное насквозь. Ослеплённый, оглушённый и отброшенный ударной волной под лошадиные ноги, Василию, не совсем ещё осознававшему всего происходящего, понадобилось некоторое время, чтобы окончательно  придти в себя. Спасибо молодому организму, который быстро привёл его в порядок, после чего он снова смог вернуться к мысли о том, что ему ведь, кровь из носу, необходимо достать этот злополучный полог и укрыть наконец под ним своего брата и сестрёнку. А когда он почувствовал на своих плечах тяжёлые капли начинающегося дождя то понял, что размышлять более некогда, а надобно, во что бы-то ни стало, действовать и положить конец выкрутасам взбешённой собаки. Но что это, что случилось, и почему его верный друг уже не лает и не бросается на своего хозяина в своём безумном отчаянии. - «Надо же, - тишина. Видать налаялся бедняга, утомился, да и успокоился, и это хорошо. Теперь можно не боясь подойти к телеге, отогнать его и достать полог.» - Что Василий и собирался сделать без какого бы там ни было промедления и возражения со стороны друга. Да действительно Уголёк не лаял и не бесновался, он спокойно лежал на том же самом несчастном пологе, положив мордочку на передние лапы, вот только глаза его почему-то были закрыты. Василий, глядел на друга своего и отказывался верить своим глазам, отгоняя, сразу же возникшие, страшные предчувствия, но реальность была неумолима, а трагедия, развернувшаяся перед ним в последние минуты, оказалась неотвратимой. 
   Не детский крик, но рёв похожий на рычание, вырвался из груди мальчика, оставшись не услышанным ни для кого, потому что совпал он с грохотом небесным. В последней надежде на чудо, Василий, что-то беззвучно шевеля губами, прикоснулся пальцем к голове друга и слегка толкнул его. Голова подалась, но глаза не открылись. Тогда Василий стал толкать посильней и не раз и не два, и вот он уже просто трясёт всё его тело, в надежде пробудить друга к жизни. Напрасные потуги, Уголёк не подавал признаков жизни и чудо, на которое так надеялся Василий, не произошло.
   Когда Яков с Анной прибежали к лагерю, косой ливень уже нещадно бомбардировал своими крупными каплями всю округу. И тут неожиданная картина, представшая перед их глазами, ввела их в глубокую оторопь. Младшие, как и было приказано, находились в телеге скрытые под натянутым пологом, а сам Василий сидел на промокшей земле в обнимку со своим другом. Плакал ли он при всём при этом видно не было так как дождь сплошным потоком омывал его лицо. Увидев родителей, Василий, не проронив ни слова, встал, взял заступ и направился к опушке леса. Странно, но не успел он дойти до него, как дождь внезапно прекратился а ветер стих. Там, возле молодой осинки, вырыл он яму, где и захоронил своего Уголька. Всё что он проделал, он делал молча не обращая ни на кого внимания. После выполненного долга, Василий, так же молча, не спрашивая на то ни какого разрешения, направился в сторону деревни. 
   Провожая взглядом сына, Яков обратился за советом к супруге, что случалось в их жизни крайне редко.
   - Совсем взрослый стал, - а после не большой паузы добавил, - пора Василию ремеслу обучаться, - озвучил Яков давно витавшую в воздухе дилемму, - как ты, Аннушка, смотришь на это?
   - Не раз мы говорили об этом, и вот сейчас, я думаю, самое время решить, - глубоко вздохнула Анна, - да и отвлечься ему надобно будет от горя своего, забыться как можно быстрее, а работа, - она ведь завсегда помогает.
   - Задумал я, Аннушка, отдать Василия в мастерскую Микулы Андреича, сапожному делу обучаться.
   - А я, грешным делом, всё об мережняках думала, - однако, заметив не добрый огонёк вспыхнувший в глазах мужа, потупила взор, и, напоследок, чтобы уже никогда более не возвращаться к этой теме, тихо  добавила, - всё бы и ничего как быть мережняком, да вот только большой реки у нас нет, от того и промысел рыбный не ахти какой богатый, а сапожное дело, по твоему уразумению, ту ты прав, куда как надёжнее. Курочка..., она ведь по зёрнышку клюёт.
   На том и сошлись, по умолчанию приняв мужнину версию за основу.
   А тем временем, напрягаясь изо всех сил, спешил Василий в деревню,  боясь опоздать и не застать отца Иону в церкви. И ведь старался он, сильно старался, а всё одно идти ему было очень тяжело, от того что всё тело его вдруг  стало каким-то чужим: руки не слушались, болтаясь вдоль туловища как плети, ноги переставлялись с большим трудом, как будто к ним свинцовые пластины привязали, в груди всё горело, как будто туда расплавленный метал залили, а в голове гул, сплошной гул от навязчивого и непрекращающегося набата. 
   А вот уж и маковки златоглавые показались над лесом. Увидев их возрадовался бы Василий и по легче стало бы на душе и сил бы прибавилось а идти стало бы гораздо веселее. Но Василий, глядя себе под ноги, по-прежнему шлёпал по большаку босыми ступнями, не обращая должного внимания на пыль, а ведь если рассудить по логике, то на дороге должна была присутствовать мокрая жижа. Да и то правда, Бог с ним, с этим  большаком, и с пылью его, ведь впереди у нас всего лишь один поворот остался, после которого дорога уже выведет Василия прямо к церкви.
   Увидев, представшие перед глазами стены Богоявленского кафедрального собора, Василий испытал облегчение, что не скажешь о терпении, которое, к тому времени, у него уже окончательно закончилось. И тогда он побежал, побежал изо всех сил, и правильно поступил, так как игумен Иона уже спускался по ступенькам, направляясь куда-то по своим, сугубо личным, делам.
   - Отче! Отче! - кричал Василий осипшим голосом.
   Спасибо Господу, услышал священник детский крик, узнав в кричащем последыша своего, так во всяком случае планировал Отец Иона судьбу талантливого ученика, и остановился, пристально всматриваясь в, семенящего по пыльной дороге, отрока. Из последних сил добежал Василий до отца Ионы, после чего буквально рухнул на руки старцу.
   - Что случилось, сын мой? Что за беда такая постигла тебя, забрав остаток сил твоих?
   Василий усердно открывал пересохший рот, пытаясь что-то сказать, но не мог, и только слёзы, бегущие серебряными ручьями по щекам, красноречиво говорили сами за себя.
   - Пойдём, не нужно сейчас, не растрачивай силы понапрасну, там в келье моей передохнёшь, а когда восстановишь силы свои то расскажешь о кручине своей.
   Священник, поддерживая Василия за плечи, довёл до своей кельи, снял с него, к своему великому удивлению, мокрую одежду и, уложив на лавку, прежде подложил ему под голову большую подушку.
   - Полежи пока здесь, но только глаза не закрывай, это чтобы наваждения твои к тебе опять не вернулись, а я расстараюсь с Божьей помощью, да настой из Иван-чая, Чебреца, и других травинок чудотворных тебе заварю.
   Когда Василий согрелся под мягким покрывалом, то дрожь, сотрясавшая до этого всё его тело, унялась довольно быстро, и он, не смотря на пожелания священника, всё же задремал, да так сладко и без кошмарных сновидений, что при пробуждении почувствовал необычайный прилив сил. Перевалившись на бочок увидел он перед собой на стольце большую кружку со свежезаваренным чаем.
   - Тебе это поможет, - с отеческой любовью в голосе настаивал старец Иона, указывая на кружку, - только попрошу тебя сесть, потому что так тебе будет удобнее и пить и рассказывать.
   Душистый отвар, уже не столь горячий для пития, ароматом своим дурманил и расслаблял Василия, а на лбу, как показатель его эффективности, бисером  проступили капельки пота.
   - Ну как? - искренне поинтересовался Отец Иона.
   - Очень хорошо, славный получился чай. И как это Отче получается у тебя заварить его так быстро и так вкусно? Видать секрет какой-то тебе ведом?
   - Ты мне зубы-то отваром моим не заговаривай, допивай в борзе, да сказывай что у тебя приключилось?
   Вспомнил тут Василий про беду свою, на мгновенье забытую, и лицом сразу же изменился: серым стало его лицо и взгляд, не по детски, посуровел.
    - За что Отче, за что...? - и Василий изложил во всех подробностях происшедшее на покосе.
   - Что же тебе здесь не понятно, ведь всё просто, как день Божий: друг пожертвовал своей жизнью ради тебя, твоего братика и сестрёнки. Жалко, конечно, собачонку, но ничего не поделаешь, тут наглядно просматривается промысел Божий.
   - А почему промысел этот Божий не отвёл молнию в сторону? Зачем Ему понадобилось Уголька моего, прямо на глазах моих, в жертву приносить? Этим хотел показать Он, как сотворяется промысел Его? Хочет Он, чтобы до кончины своей я отмаливал безгрешную душу друга моего?
   - Не в моём праве обсуждать волю Всевышнего а, тем более, осуждать содеянное им. Могу сказать лишь одно: оставил он тебя в живых только потому, что нужен ты Ему для чего-то другого, а вот для чего, сказать не могу, но видать более важного, чем твоя преждевременная смерть.
   - Значит я, как ты говоришь, нужен Ему? А как же, в таком случае, быть с Угольком, ведь он тоже мне нужен, и почему я должен был его потерять? - Василий шмыгнул носом, - А ведь я просил Его, умолял как мог, чтобы Он вернул мне друга. Но Он не откликнулся на мои мольбы, и тогда я попросил Его о другом: о том, чтобы дал Он мне силу, такую же какой обладал Иисус, когда воскрешал Лазаря в Вифании, и тогда я тоже смог бы оживить друга своего.
   - Случается в жизни такое, что мы теряем тех, кто нам нужнее всего и кого мы любим всем сердцем. Но, в отличие от нас, Иисус, - это сын Божий и поэтому ему сие позволено было.
   - Но мы ведь тоже дети Божьи, так говорится в писании, или я что-то путаю?
   - Иисус святой!
   - А как же тогда искра Божья в каждом православном?
   - Иисус, - Бог!
   - Но ведь Бог един?
   - Бог отец, а Иисус сын его единородный, а значит и он Бог. Вспомни, как мы говорим, - во имя Отца, Сына и Святого духа. Аминь, - отец Иона троекратно перекрестился.
   - Что же мне делать?
   В дверь неуверенно постучали. Отец Иона отвлёкся на стук, обратив голову в сторону двери, но ничего не произнёс. Стук в дверь повторился, и только после третьего стука она приотворилась и в образовавшуюся щель просунулась голова старушки, уборщицы при храме по поддержанию порядка. Найдя глазами настоятеля она, как бы извиняясь, заговорила.
   - Отец Иона не обессудь, но там прихожане пришли, тебя требуют на отпевание, как и было тобой обещано.
   - Ступай, Авдотьюшка, да скажи там, что помнит мол отец Иона про обещание своё и неотступно ему следует.
   Авдотья, виновато улыбнувшись, скрылась, аккуратно притворив за собой дверь.
   - Ну, а ты чего, сын мой, никак снова пригорюнился?
   - Так что же мне всё-таки делать, отче? - повторил Василий свой вопрос.
   - Отправляйся до хаты, постели себе постель и забудься сном праведным. Выспись хорошенько, а проснувшись поблагодари Господа нашего за то что даровал тебе жизнь новую, - благословенную, и не усомнись в этом, ведь Он всё видит, и всё знает наперёд, что когда-нибудь, а это время обязательно наступит, призовёт Он тебя к себе, вот тогда и попомнишь ты слова мои пророческие.
   А тем временем на покосе Анна никак не находила себе места, сердце матери не давало покоя, всё переживала за сыночка своего и делала всё возможное, чтобы возвернуться домой пораньше. Яков же, показывая всем своим видом, что не понимает намёков со стороны жены, всё ж таки, не выдержав очередной атаки, сломался, позволив себе согласиться с её доводами и закончить костьбу раньше запланированного. Он был очень, очень не доволен своим решением, отчего всю обратную дорогу молчал, хмуря лохматые брови, а если и приходилось отвечать, так как сам он говорить не о чём не желал, то выдавливал из себя что-то вроде «угу» или некоего не определённого мычания.
   Как только за повозкой закрылись ворота Анна первым делом пошла искать Василия. Она обыскала вдоль и поперёк избу, а затем весь двор вместе с закромами, сеновалом и яслями, не забыла сходить даже к свёкрам, выдумав для них банальную причину, и всё в пустую. Сына нигде не оказалось, от чего тревога в сердце Анны только усилилась. По деревне она не пошла, из-за боязни всеобщей огласки а так же гнева мужа, и поэтому, приняв для себя не лёгкое решение, решилась дождаться утра, положившись на Божий промысел.
   Утром, ни свет ни заря, пока все ещё спали Анна снова пошла с обходом по подсобкам, без какой-либо надежды на положительный исход. Но она обманулась, когда нашла Василия в яслях, спящим на полстях, под мужниной епанчой. Радости не было предела, слёзы наворачивались на глаза, когда глядела она на своего, сладко посапывающего, сыночка. Однако радость её была не долга, когда, присмотревшись сквозь утреннюю пелену, увидела она что-то из ряда вон выходящее, пугающее и тяжёлое для восприятия. А дело было в том, что вся голова Василия была абсолютно белая. За одну ночь из мальчугана с тёмной волнистой шевелюрой он превратился в седого подростка с прямыми волосами. Всплеснув руками Анна чуть не вскрикнула от такой неожиданности, но сумела-таки вовремя зажать рот рукой. Тихо выбравшись наружу она стремглав бросилась в избу будить мужа. Спросонья Яков не сразу понял чего от него хотят, но когда он увидел своего сына, то весь его дрёмный налёт вмиг улетучился. Он глядел во все глаза, почесывая бороду и неустанно повторяя при этом только одну фразу, - « ну, надо же».
   Пётр Андреевич посмотрел на часы и покачал головой.
   - Ого! Засиделись мы с тобой, Настасьюшка, ох засиделись. Тебя, поди уж, собаки с милицией..., тьфу ты, что за напасть, опять перепутал, не с милицией, а с полицией по всему дому ищут. Опять всыпят нам по первое число. Ну в основном, конечно, мне, но ты-то не улыбайся, да-да, и не радуйся раньше времени, тебе тоже на орехи достанется.
   - Ничего мне не достанется. Сегодня маме не до меня, она с папой целый вечер будет ругаться.
   - С чего ты взяла, что сегодня вечером у твоих родителей намечена разборка?
   - Они всегда ругаются, когда папа напьётся.
   Тут уж и Пётр Андреевич, прикусив губу, призадумался крепко.
   - Деда, ты чего остановился? Рассказывай дальше.
   - Нет, душа моя, на сегодня действительно предостаточно, - Пётр Андреевич сказал, как отрезал, - время уже позднее, так что отправляйся по-быстрому спать, и это не просьба, это приказ, а приказы не обсуждаются.
   - А завтра утром ты опять за «чумуданом» своим пойдёшь?
   - Обязательно пойду, только не за «чумуданом», а за..., - Пётр Андреевич не успел договорить, как в распахнувшуюся дверь решительным шагом вошла мама Насти.
   - Ну, конечно же, наши иллюминаты, как и положено уставу, в сборе, - в голосе да и в облике Татьяны просматривалось нервное раздражение, - надеюсь на сегодня все тайные вопросы уже обсуждены? - ответа с противоположной стороны не последовало, - и, я так понимаю, ваше молчаливое кивание головой означает, что все ваши наболевшие темы оговорены и проголосованы, а посему младшая сектантка может сию же минуту, с чувством выполненного долга, отправляться спать?
   Анастасия без промедления выполнила приказание, юркнув между косяком и матерью в коридор.
   - А теперь, - Татьяна обратилась к Петру Андреевичу подчёркнуто сухо, - раз уж я вынуждена была зайти к тебе, то скажу..., или нет, если быть точнее, спрошу: как долго будет длиться твоя бесконечная сказка? Нет, ты не подумай чего-то там такого, я не против сказок как таковых и на ночь тоже, это не плохо для детского сна, но только сказок настоящих и проверенных, а не придуманных тобой путём высасывания не понятного сюжета из пальца. Так же хочу тебя просветить в том, что в отличие от твоих: самопальных, самопроизвольных и самоизобретённых придумок, настоящие сказки, запиши это себе в подкорку, благоприятно действуют на детскую психику. А вот как на детскую психику подействует твоя «сказка», или как там она у тебя называется, я не знаю, зато я знаю точно, что неведение, вспомни свою школьную программу, порождает не уверенность и, в конечном итоге, страх. Такой вот расклад тебе в голову случайно не приходил?
   - Конечно приходил. Он часто ко мне приходит, а в последнее время прямо, спасу нет, совсем задолбал.
   - Ну и какой вывод ты сделал, или намереваешься сделать?
   - Честно говоря, я и не собирался никому, а особенно Настеньке, ничего рассказывать. Всё получилось как-то само-собой, и так плавно и не заметно, что, оглядываясь назад, я с удивлением на это смотрю и поражаюсь безмерно, не забывая спрашивать себя в строгости: а как всё то, о чём мы здесь говорили, подействует на её детскую психику? И ты знаешь, не нахожу ответа ни достойного ни даже простого, видимо мне не дано это для понимания. Я не детский психолог и тем более не провидец, но всё же надеюсь, что всё то, о чём я ей рассказываю, отразится на её психике положительно, ведь я к Настеньке с добром и с душой чистой. А ты как думаешь?
   - Чтобы подумать, нужно сперва послушать твою выдумку, на что у меня в ближайшие лет десять времени точно не будет.
   - Ничего страшного, прочитаешь на пенсии. А после того, как проникнешься её глубоким содержанием и осознаешь её неординарный внутренний смысл, то потом обязательно будешь, не переставая, внукам своим перед сном рассказывать.
   - Подожди секундочку, ты сказал, что я могу твою..., это твоё произведение прочитать?
   - Конечно.
   - В интернете оно есть?
   - Нет, в интернете его нет, так как у меня с этим образованием полный антагонизм.
   - А где же тогда его можно будет лицезреть?
   - Оно написано по старинке на обычных листах и лежит в моей походной сумке, а сумка в камере хранения на вокзале.
   - Хочется надеяться, что твоя сказка стоит того, чтобы я её прочитала. Ладно дед, - взгляд Татьяны подобрел, - ложись-ка и ты спать. Надеюсь, тебе сказку на ночь не нужно рассказывать?
   - А что, есть новенькие, о которых я ещё не слыхивал?
   - Всё, я сказала, крибле-крабле-бумс, спокойной ночи товарищ сказочник.
   Татьяна ушла, а ей вдогонку Пётр Андреевич мысленно тоже пожелал спокойной ночи и приятных сновидений. - «Дело было вечером, делать было нечего...» - вспомнил Пётр Андреевич нетленную строчку из стихотворения Сергея Михалкова. - «А ведь действительно делать, в данный момент, нечего. В помощи моей никто не нуждается и даже совета не просит. О времена, о нравы... А это кто сказал? Не помню, да и не столь это важно. Правильно, давай-ка лучше поближе к... подушечке, ка советовал Мопасан» - и Пётр Андреевич, подложив ладонь под щёчку, закрыл глаза, и теперь уже точно до следующего утра.
   А утром, выспавшийся и бодрый постоялец, а для нас уже теперь новоявленный сказочник, Пётр Андреевич, бурча себе под нос какую-то мелодию, о которой он и сам понятия не имел, проследовал в ванную комнату, где и совершил обязательные водные процедуры. Проходя обратно в свою каморку он обратил внимание на настенные часы, где, к своему удивлению, увидел, что стрелки показывают, ни много-ни мало, а уже девять часов утра. - «Ё-моё! ну надо же, лихо это я разоспался сегодня.» - Когда же, взявшись за ручку своей двери, повернул её, то снова ощутил боль в спине с правой стороны. - «Значит так: с утра все дела побоку, но, кровь из носу, сначала срочно в аптеку или какой-нибудь аптечный ларёк. С этой несносной печёночной болью нужно срочно кончать.» - Застолбив для себя план действия окончательно и бесповоротно, Пётр Андреевич уже не отвлекался по мелочам, а действовал прагматично, продуктивно и последовательно. Он даже не стал будить Настеньку, заснувшую на ступеньках лестницы, соединяющую первый и второй этаж, дабы не выходить за рамки запланированной, как бы сейчас сказали по новомодному, дорожной карты. - «Давно видать ждёт, девочка моя горемычная.» -  Наскоро заглотнув целый стакан своего любимого томатного сока Пётр Андреевич, как застуканный врасплох любовник, буквально выпорхнул из дома.
   Согласно одобренному утреннему плану первым делом ему должно было определиться  с аптекой или каким-нибудь большим магазином, где обязательно есть аптечный ларёк. И такой магазин нашёлся. Он стоял в центре коттеджного посёлка, куда без промедления Пётр Андреевич и направил свои стопы.
   Прежде чем подняться по ступенькам, ведущим к центральному входу, Пётр Андреевич на минутку остановился и, задрав голову вверх, стал во что-то пристально всматриваться. Ах, если бы не эта злосчастная и безобидная минутная задержка, то план действий на сегодняшний день был бы непременно осуществлён. Но, человек, как говориться, предполагает, а Бог располагает.
   У поднимающихся и спускающихся по ступенькам людей естественным образом не возникало  никаких вопросов к обычному человеку, стоящему перед зданием с задранной вверх головой. Ну вот, захотелось этому человеку, в данный момент, остановиться и задрать голову вверх, так что ж тут такого предосудительного, пусть задирает, главное не создавать при этом трудности и неудобства для других, а он, как раз, их и не создавал, стоял себе тихо с запрокинутой назад головой и смотрел. Но, как это часто бывает, найдётся-таки один индивидуум, которому как раз и будет не всё равно, которому до всего есть дело и которому просто необходимо узнать почему это всё вот так вот образовалось, а более того узнать в  подробностях причину сей образованности. И вот он, не прошло и половины отведённой Петру Андреевичу минуты, как живой, не прогонишь и не сотрёшь, подобрался тихонечко сзади и, мягким убаюкивающим тембром, задал: ну прям-таки  не обычный, ну совсем уж мудрёно-витееватый, и даже провокационный до самой глубокой банальности вопрос.
   - Вас определённо что-то заинтересовало? 
   - Как ни странно, но заинтересовало..., - охотно отозвался Пётр Андреевич.
   - Подождите, - индивидуум был удивлён необычайно и по большому счёту поражён реакцией пожилого человека, ведь он никоим образом  не ожидал, что незнакомец вот так запросто и просто сразу же пойдёт на контакт, - не отвечайте, я попробую сам догадаться.
   - Ну что же, давайте развлечёмся.
   - Вам понравилась наша вывеска?!
   - Хочу вас обрадовать, вы снова угадали, - и только после этого Пётр Андреевич позволил себе оглянуться на подошедшего незнакомца, увидев в нём человека высокого, облачённого: в бежевый костюм новомодного покроя, состоящий из  пиджака застёгнутого на одну пуговицу, в следствии чего из под него в двух местах просматривалась красная рубашка на пару с грязно-синим галстуком, а так же брюки-дудочки, доходящие только до щиколоток, без носок он был и в белых кроссовках, с добрыми глазами под цвет своего галстука, с новомодной причёской в виде петушинного гребешка на голове или маленького не прокрашенного «ирокезика», с приятным лицом и не менее приятной улыбкой, и как вывод - лет он был средних, (в пределах сорока, плюс-минус пять в ту или иную сторону), - я действительно смотрю на эту уникальную вывеску.
   - Да, что вы говорите, вот бы никогда не подумал! - не поддельный интерес вспыхнул в глазах у индивидуума, - надо же, а я в тысячный раз прохожу мимо этой вывески, но не разу в моей голове не закралась мысль об её, какой-то там, уникальности. Мне жуть как интересно узнать, если вы, конечно, согласитесь раскрыть секрет этой вывески? 
   - Я вас разочарую, но в этой вывески никакого секрета нет. - «Ну конечно же, он вылитый Пат из известного дуэта - Пат и Паташонок.» - Промелькнуло между фразами у Петра Андреевича в голове, и он, удовольствовавшись этой мыслью, продолжил. - Зато в ней, опять же я имею ввиду вашу вывеску, есть мысль, а может быть намёк, или, если хотите, идея, по средством которой в нашем мозгу должно видимо что-то возникнуть, нечто тёмное да непонятное. А   затем эта вот субстанция, эта энергетическая каша, должна будет непременно преобразоваться, приняв форму законченной мысли, и, отложившись где-то между сознанием и подсознанием, изменить наше мировоззрение в нужную для кого-то сторону.
   - Вы как-то витиевато начинаете. Нельзя ли по проще, так скажем для людей среднего класса.
   - Ну, по проще так по проще. Обратите внимание на надпись, - «MINI МАРКЕТ». Вроде бы надпись как надпись, ничего необычного. Ан нет, есть здесь кое что, на что стоит обратить внимание. Первый вопрос: почему слово MINI написано латинским шрифтом, а МАРКЕТ кирилицей. Если уж писать на вывеске иностранные слова, так значит и пишите все слова иностранными закорючками. А если вы, как патриот своей страны, собрались писать по русски, то тогда не поганьте надпись всякой недоделанной иностранщиной. Русский язык не терпит вмешательство в свой мир всякой недоразвитой  письменности. Напишите..., ну предположим - торговый двор, дворец торговли, ну а если уж совсем «креативненько», то «Три поросёнка на одну лоханку». Сколько можно уже об этом талдычить, ну проявите же наконец нашу русскую фантазию плюс смекалку, включите воображение творческого человека, а то получается как в той поговорке, - что крестьянин, то и обезьянин, на всех магазинах одна и та же абракадабра. Я заранее извиняюсь, но это обращение не относится лично к вам..., а только к тому недоучке, который дал согласие на эту безвкусицу. Вот в Советском Союзе, я надеюсь вы мне поверите глядя на мой возраст, всё было по другому, всё было просто и понятно: магазин - значит магазин, гастроном - значит гастроном, ну, а если уж универсам, то уж будьте любезны не выпендриваться, а то..., знаете ли, могут быть и последствия в виде оргвыводов.
   - Ну, что вы, какие могут быть извинения. А вы не предполагали, что это может быть своеобразный маркетинговый ход, которым все пользуются и он, по видимому, работает.
   - Что на счёт маркетингового хода и его работоспособности, то мы к нему ещё вернёмся. Вы мне лучше вот что объясните: данная вывеска обозначает то, что в этом здании подразумевается маленький рынок, этакий не большой базарчик. Так?
   - Давайте, - Пат поспешил поправить собеседника, - употребим это словосочетание с не большим уточнением, - это не очень большой рынок.
   - В данном случае не важно: совсем большой, в общем-то не большой или большой но с оговорками, здесь важно то, что это именно РЫНОК, где торгуют разными товарами.
   - Совершенно с вами согласен и не вижу в этом никакого подвоха.
   - Жаль, а подвох всё же присутствует. Здесь ключевое слово РЫНОК, и, если кто не сведущ, то это слово обозначает место, где при покупки товара можно торговаться с продавцом. А теперь обрадуйте меня и скажите, что в этом стеклянном аквариуме я смогу поторговаться с продавцами?
   - Какой к чёрту торг, там на каждом товаре висит готовый ценник, что, кстати, сделано для удобства покупателей. Человек видит товар лицом и сразу понимает сколько он стоит.
   - Я повторю вопрос: на этом рынке покупатель может торговаться с продавцом, или нет?
   - Нет!
   - А вот я бы с удовольствием поторговался. Ведь торг - это не только ради торга, он, в большей степени, общение, разговор, произношение слов и повторение букв а так же тренировка мышц лица при помощи движения губ.
   - А какой смысл шевелить губами, как вы говорите, если цена и так снижена до предела.
   - Вот в том-то и дело, что нет никакого смысла, а если его нет, этого смысла, то значит и вывеска не несёт никакого смысла. Спрашивается: зачем тогда писать всякую галиматью, в которой нет ни капли здравого смысла.
   - Мне кажется, что вы уж сильно глубоко копаете и залезли в такие дебри, что простому человеку и не снилось.
   - А вот не надо думать о наших простых людях как о быдле, которым, что не скормишь, то всё сожрут. Просто у большинства людей нет желания, да и времени связываться с такими вот глупейшими ляпами.
   - А у вас, я так понимаю, на это время и желание есть?
   - А вот у меня, как ни странно это может прозвучать, есть. Мне, как тому Верещагину из «Белого солнца пустыни», за Державу обидно.
   - Ну, согласитесь, по большому счёту дело не в вывеске...
   - Позвольте мне вас перебить и сразу же не согласится, потому что дело-то как раз именно в ней и есть, в ней родимой. Данная вывеска является скрытой пропагандой западной идеологии, которая говорит нам о том, что мы, - это убогие дикари, не правильные люди и живём мы не правильно, вот поэтому-то нам надо хоть и медленно но настойчиво вдалбливать в нашу безмозглую голову правильные цивилизационные ценности. Это сравни с двадцать пятым кадром, где показывают, якобы, вкусный поп-корн, и как результат: в кинотеатре эту дрянь сметают с прилавков буфета подчистую, а потом, во время просмотра фильма, чавкают во весь свой хавальник назло безденежному соседу, а чтобы окончательно его добить, запивают этот комбикорм заборокрасителем, под звучным названием - Кока-Кола. Однако я ещё не закончил с этим шедевром наглядной агитации.
   - А что, что-то ещё не так? Знаете, мне от ваших замечаний уже как-то не по себе становится. Всего два слова видим на верху, а столько проблем возникает в низу.
   - Не будем отвлекаться. Есть здесь ещё кое что, на что стоит обратить пристальное внимание. Меня, когда я взглянул на вашу вывеску, чуть не хватил апокалиптический удар, а после того, как я с ним более-менее совладал у меня тут же разразился нестерпимый зуд на почве любопытства от чего и возникло огромное желание узнать, кто додумался раскрасить вывеску в такой цвет? В какую не здоровую голову пришла такая гениальная и просто бесподобная идея этой цветовой гаммы? Я хочу видеть этого человека, я хочу заглянуть ему в душу через его глаза!
   - А мне кажется..., - Пат втянул голову в плечи и, изменившимся до неуверенности голосом, попытался робко возразить, - как по мне, так и ничего вроде, можно даже сказать, что красиво.
   - Я больше скажу: бесподобно, шедеврально, очень творчески, или как там у вас на тусовках говорят - «креативненько». Ну, а мы, люди из низшего сословия, скромненько подытожим сказав, что на этот ваш «креативчик» как-то противно смотреть и возникает огромное желание в него плюнуть. 
   - Ну, здесь-то уж..., ну позвольте уж..., ну чем вам уж радужная раскраска-то не угодила?
   - Ах, вон оно что, оказывается там радуга изображена!? Надо же, а я-то, по своей  деревенской наивности, и не догадался.
   - Ну, конечно же! - Пат просиял от ощущения того, что наконец-то вразумил этого занудного старикашку, - а вы разве так до сих пор и не поняли?
   - Откровенно говоря, не понял! Более того чуть с ума не свихнулся, напрягая остатки мозгов.
   - Вы, пожалуйста, - индивидуум облачил лицо в заботливо-переживальческую форму, - не берите близко к сердцу, поберегите здоровье ведь оно вам в таком возрасте ещё понадобится.
   - Я последую вашему совету, только если вы мне объясните от чего это так получилось, что у радуги всего шесть цветов?
   - А сколько должно быть? - Пат прохихикался, словно проблеял арию барана, - неужели пять?
   - Не пугайте меня и скажите, что вы пошутили? - в ответ индивидуум замялся, глаза его забегали, как у нашкодившего первокласника, однако же он, в этой не приятной для себя ситуации, сумел-таки мужественно промолчать, - Если учесть современную раздачу знаний, - Пётр Андреевич оценил стойкость собеседника и продолжил, - то радуге вполне достаточно и четырёх цветов. Какая к чёрту разница: шесть, четыре или двадцать четыре, ведь на курс доллара это всё равно повлиять не может.
   - Так всё-таки где же истина?
   - Ого! Да вы меняетесь прямо на глазах. Не прошло и десяти минут, как вы уже начали искать истину, и я представляю, что будет дальше, поговори вы со мною ещё пол часика.
   - Ну, ладно, не томите..., скажите наконец.
   - Я всё-таки не пойму, вы продолжаете разыгрывать меня или действительно не знаете сколько цветов у радуги?
   - Я этой темой никогда не интересовался.
   - Жаль, а стоило бы поинтересоваться для общего кругозора. А вы, знаете что..., вы загуглите в своём «лопатнике» слово радуга, и тогда всезнающая википедия вас тут же просветит.
   - Вы решили, я так понимаю, испить свою победную чашу до конца и насладится своим превосходством.
   - Ни в коем разе, и извините меня за то, что я дал вам повод думать таким образом. Просто в нашей, я особо это подчёркиваю, в нашей..., в той ещё советской школе учителя заставляли нас заучивать вот такое незамысловатое выражение, - «каждый охотник желает знать где сидят фазаны». Я повторю ещё раз, а вы, за каждым моим словом, загибайте пальцы, - и Пётр Андреевич медленно повторил, чётко проговаривая слова, - сколько получилось?
   - Семь.
   - Так почему же на этой..., как бы слово-то поприличней подобрать, ну пусть будет - злосчастной вывеске цветных полос только шесть?
   - Не знаю.
   - А я знаю: вывеску раскрашивали сексуальные меньшинства, а по современному - ЛГБТэшники, и заметьте: не ГАИшники, не КГБэшники и даже не ФСБэшники, это цвета ихнего - ЛГБэтэшного флага, флага совсем свободной не традиционной любви от не свободной но традиционной зависимости.
   - Досадно, не спорю, да только это не критично. По-моему, кроме вас ещё никто из посетителей не обратил внимание на этот колор.
   - А вы, я уверен, всех посетителей уже опросили, причём всех до единого, раз так уверенно о них говорите? А что на счёт критичности, то конечно же это не критично, если учесть, что в нашей стране пропаганда не традиционных ценностей, на законодательном уровне, запрещена и наказывается в уголовном порядке. 
   - Да, что вы говорите, вот не знал так не знал, - Пат поскрёб толстыми пальцами свой выдающийся, в физическом смысле, лоб, - так что же теперь делать?
   - Вам-то с чего переживать? Пусть переживают те, кто всё это придумал и вынес на всеобщее обозрение.
   - Ну да, ну да, вам рассуждать легко, а вот каково...
   - А вы не в курсе...? - Пётр Андреевич вдруг нахмурился, поискал глазами что-то на земле, а потом извиняющимся голосом произнёс, - прошу прощения, но за этим нашим философским разговором я совсем забыл представиться - Пётр Андреевич.
   - Да и я тоже хорош, - индивидуум слегка нагнул голову, - Александр Юрьевич.
   - Очень приятно, - Пётр Андреевич протянул руку и пожал руку, протянутую в ответ, - скажите мне, Александ Юрьевич, если, конечно, вы в курсе, для какой цели вдоль ограды выставлены эти новенькие «Лады», и почему они покрашены в одинаковый цвет, - цвет детской неожиданности?
   - Эти машины для каширинга, - с некоторой гордостью произнёс Александр Юрьевич, а для полной убедительности не хватало только ударить себя в грудь кулаком.
   - Для кого!? - Петра Андреевича аж передёрнуло.
   - Не для кого, а для каширинга..., - Александр Юрьевич оценивающе, словно впервые, осмотрел своего собеседника, причём всего, начиная с головы и кончая ногами, - вы, наверное, не местный, - и тут же поправился, - я имею ввиду не москвич?
   - Я просто обезоружен вашей прозорливостью. Действительно я здесь проездом, следую из одного сельпо в другое.
   - Тогда я вам охотно поясню что есть такое каширинг, - лицо Александра Юрьевича озарилось наслаждением от своего, внезапно свалившегося, величия, от чего даже зрачки его закатились под верхнее веко, - эти машины сдаются в аренду под любые надобности человека. Всё просто, дорогой товарищ: берёшь, как в ваше время говорили, «точилу», платишь определённую сумму и едешь куда захочешь, хоть по своим делам хоть по чужим, а потом, если что, доплачиваешь за просрочку.
   - А почему вы эту услугу называете каширингом, а, допустим, не аренда или сдача в наём?   
   - Ну..., - Пат снова поскрёб пятернёй-лопатой свой выдающийся лобешник, - да потому что так во всех цивилизованных странах принято..., - и тут он, увидев насмешку в глазах Петра Андреевича, почти прокричал, - ёлки-палки, ну а здесь-то что не так?!
   - Как там Высоцкий сказал, - «Всё не так ребята...» - и он прав, всё не так ребята, не так как вам думается. Помните, я обещал вернуться к вашему маркетингу?
   - Помню, чего уж там.
   - Так вот: там маркетинг, тут каширинг, а за углом вообще дайвинг с тренингом-хренингом. А теперь позвольте мне вас спросить, а зачем нам тогда наш русский язык? Давайте переведём всё на цивилизованный англо-сакский и будем говорить примерно в таком разрезе: теперинг я будинг разговариватинг с ваминг на правильноминг языкинг. Надеюсинг, ваминг это понравитсясинг? Ну, что теперинг скажетенинг Александринг Юрьевичинг?
   - Ну как же..., ну всё же..., ну прямо уж...
   - Да не нервничайте вы так, всё правильно: обезьянин имеет привилегированное право только в одном, - повторять всё за хозяином, и никак не задумываться над тем, что говорит, о чём говорит и как он это произносит. Получил дневную пайку - полное корыто силоса, вот и набивай кишку пока не отобрали, а чтобы приём пищи проходил без икоты а переваривание без пробок, для этого перед твоим рылом развернут занимательно-просветительную картинку, а по вашему - «коллаж», с постельной сценой между двумя трансгендерами и двумя транссексуалами в одной постели, с обязательным музыкальным сопровождением в виде американского рэпа, и не важно, что ни хрена не понятно, зато по модному, по западно-продвинутому, ну а под потолком, вроде вишенки на торте, плакат пришпандорят, - «Добро пожаловать в рай» Дарвинские выкормыши. Так вот, мой юный друг, - мы с вами и есть эти самые обезьянины, и примите это как данность, живите с этим и в могилу с собой заберите.
   Неожиданный порыв ветра тронул нежной рукой седую шевелюру старика, не забыв при этом и гребешок на голове Александра Юрьевича, как бы сдувая с их голов налёт токсичного дурмана. И именно в этот самый момент Пётр Андреевич вдруг почувствовал прям-таки усталость во всём теле. Вроде бы невзрачный, проходящий, не долгий и не обязывающий ни к чему разговор, а между тем так сильно подействовал на Петра Андреевича, обесточив его физические ресурсы, что нестерпимо захотелось прилечь на мягкий диванчик и загрузить себя хотя бы на пол часика безмятежным сном. - «Видать старею.» - И тогда он решил, что пора бы уже заканчивать этот интелектуальный диалог, и вернуться к выполнению своего плана действий на сегодняшний день, и он уже было открыл рот, чтобы объявить о своём намерении, как вдруг всё вокруг зашевелилось, забегало и откуда ни возьмись появился он, - ОМОН в чёрных балаклавах, при полном вооружении и с собаками в подмогу. Всё произошло в мгновенье ока: часть спецназа вошла в здание, часть осталась у входа а его остатки взяли в плотное кольцо людей, оказавшихся на тротуаре возле здания, в число которых и попали наши собеседники.
   Прозвучал приказ никому не расходиться и оставаться на своих местах. Попавшие в кольцо люди испугано шептались, переспрашивая друг у друга о случившимся. И какой-то человек, соблюдая определённую предосторожность, поделился свежей информацией с остальными. Он рассказал, что в пришедшей на его телефон СМСке, полученной от жены, находящейся внутри здания, сообщалось об ужасном, о том, что в полицию поступил анонимный сигнал проинформировавший спецслужбы о том, что здание сие заминировано. Люди его одинаково внимательно выслушали, но отреагировали на это сообщение по разному: кто-то  веселился и шутил, кто-то испугано метался в ожидании взрывной волны и обломков здания, которые непременно накроют их всех до одного толстым слоем, образовав тем самым братскую могилу, но были и такие, которые молили у Господа прощенья за грехи свои, истово крестясь на все четыре стороны, а некоторые просто стояли и тупо смотрели на весь этот маскарад ожидая развязки.
   Пришлось немножко обождать и дождаться того момента, когда полиция прощупает а собаки обнюхают всё здание, на что ушло, прямо скажем, не мало времени. Затем задержанных на улице завели во внутрь для освидетельствования и снятия показаний. И тут выяснилось, что, оказывается, собеседник Петра Андреевича не кто иной, как собственник этого магазина и директор в одном лице. - «Да чтоб тебе..., и надо же было так вляпаться. Язык мой - враг мой, а ведь я его..., называл..., и обезьянином тоже. Ну с виду-то, ни дать-ни взять, обыкновенный стиляга. Боже ж мой..., ну откуда мне было знать..., я даже и предположить не мог..., что всё вот так обернётся. Тоже мне - умудрённый опытом правдоруб, балабол хренов, вечно ты со своим языком лезешь туда куда ни попадя. Тебе видимо больше всех надо? Сам одной ногой уже... где-то там, а всё не успокоишься никак. Срочно разыщи этого Александра Юрьевича и извинись перед ним пока он не слинял куда-нибудь.» - Подписав показания Пётр Андреевич на время отодвинул свой первый план на задний план, а вместо этого решительным образом навострился на поиски своего собеседника. Но не успел он отделить своё тело от стула, как вдруг почувствовал на своём плече чьё-то прикосновение и лёгкий нажим, доказывающий, что это не обман его воображения а реальные действия какой-то другой силы. Да, это была Марина Евгеньевна собственной персоной. От неожиданности Пётр Андреевич только и смог, что развести руки в стороны и открыть рот с немым вопросом на устах.
   - А что тут удивительного, - Марина Евгеньевна поспешила ответить на этот немой вопрос, - это же магазин, а не мужской монастырь, и поэтому имеется весьма большая вероятность встретиться здесь со знакомым человеком, тем более, что в нашем посёлке он такой один, я имею ввиду магазин. Ну всё, Пётр Андреевич, достаточно, приходите уже в чувство, а то у меня все аргументы закончились.
   - Я давно уже в чувствах и причём в очень глубоких, - Пётр Андреевич взял Марину Евгеньевну за руки, крепко сжал их и не отпускал до тех пор пока она не дала добро на его просьбу, - обещайте мне, что вы останетесь на этом самом месте и никуда не уйдёте до моего прихода.
   - А что случилось?
   - Мне надо сказать пару слов человеку, которого я вот только что ненароком обидел, но для начала мне потребуется его отыскать.
   - А это так важно для вас, - она попыталась высвободить руки, но у неё это не получилось, - и потом, где вы его найдёте?
   - Очень важно, очень. Но вы не переживайте, я его быстро найду, я найду его здесь, ведь он директор этого заведения, а по совместительству ещё и собственник.
   - Он ваш друг?
   - Нет.
   - Значит хороший знакомый.
   - Опять нет, я видел его сегодня в первый раз, и причём мимоходом.
   - Так значит, увидев человека в первый раз и мимоходом, вы сразу же его обидели?
   - Получается, что так всё и произошло.
   - Хорошо, - Марина Евгеньевна отказалась от попытки высвободить свои руки, - не буду больше отягощять вас своими расспросами, ну а вы, в ответ, постарайтесь управиться как можно быстрее.
   - Вы куда-то торопитесь?
   - Я оставила молоко на плите кипятиться, так вот переживаю не убежало бы.
   Пётр Андреевич шутку не оценил: то ли пропустил её мимо ушей, то ли мысли его были заточены под что-то другое.
   - Я мигом, только туда, потом пару слов с извинениями и сразу же обратно. Вот, ей Богу, буквально пару слов без письменного протокола и подписей.
   Директор, а по совместительству ещё и собственник нашёлся быстро, он прятался за дверью к которой была прикручена табличка с надписью - «Директор». Пётр Андреевич постучал в дверь так усердно, что могло показаться, что он, не то что тарабанит, а просто долбится в неё всеми допустимыми способами. Благо, что дверь открывалась наружу, а то ещё не известно, что с ней стало бы в такой экстремальной ситуации. Он вошёл в кабинет без приглашения, потому что времени, как мы понимаем, было в обрез, а приглашение «войдите» из-за двери могло и не прозвучать. За столом, с не скрываемым ужасом на лице и телефонной трубкой в руке, сидел Александр Юрьевич в полном ожидании увидеть что-то не предсказуемое и пугающее в одном лице. И директор не ошибся, опознав во входящем своего недавнего знакомого. Однако положение должностного лица обязывало к некоторому приличию, и Александр Юрьевич, собрав всю волю в кулак, кое-как заставил своё лицо изобразить подобие улыбки а жестом пригласить посетителя к столу.
   - Я даже боюсь вас спрашивать, - директор впился взглядом в Петра Андреевича, - если учесть, как вы стучали в мою дверь, то мне думается, что всё абсолютно безнадёжно и крах наступит незамедлительно? Говорите прямо и без всяких там итальянских подходов - где и в чём «косяк»?
   - Как раз всё наоборот. Я пришёл не про «косяки» говорить а извиниться за все те нехорошие слова, которые я давеча вам наговорил. И ещё, Александр Юрьевич, простите старого грешного недоумка и не держите на меня зла, а то, если вы меня не простите, я обречён на мучительные бессонные ночи до конца жизни, а их, по понятным причинам, осталось не так уж и много, но всё равно хочется чтобы проходили мои ноченьки с закрытыми глазами, ровным дыханием и с приятными сновидениями. Пожалуйста, не лишайте меня такой возможности на старости лет.
   - Ух ты..., однако ж вы это... умеете ошарашивать. Да я... на радостях таких..., да всё что угодно для вас, Пётр Андреевич. Поверьте, ничего такого, сильно обидного, с вашей стороны в мой адрес не прозвучало, ну, если только чуть-чуть... Вот критика была, не спорю, ну а как же без неё, а в остальном..., «прекрасная маркиза всё хорошо, всё хорошо», - директор даже предпринял попытку хохотнуть, -  спите спокойно, Пётр Андреевич, и не переживайте ни о чём.
   - Так значит — мир?!
   - Мир!
   - И я могу идти?!
   - Непременно!
   - Вот прямо сейчас?!
   - Сию минуту!
   - В таком случае я пошёл.
   - Счастливого вам пути, Пётр Андреевич. А на прощание хочу сказать: если что  увидите, ну что-то в роде каких-нибудь «косяков», так не стесняйтесь, заходите и непременно делитесь со мной, только в следующий раз, я вас убедительно прошу, сильно так не ломитесь в мою дверь. - Но на пороге кабинета, перед тем как Петру Андреевичу исчезнуть в сумраке коридора, директор остановил его последним вопросом, мучившим его последние пол часа. - Мне хотелось бы задать вам вопрос на посошок?
   - Ну что же - на посошок, так на посошок. Задавайте, чего уж там.
   - А что такое - сельпо?
   - В двух словах не хочется, а поэтому, не сочтите за труд, и обратитесь к своему ноутбуку, вот к этому, который у вас на столе, и попросите его, что бы он перенёс вас в наше социалистическое прошлое. Надеюсь вы подчерпнёте там много интересного и поучительного.
   Сказать по честному, - то у Петра Андреевича, после выхода из кабинета директора, сразу же отлегло, что не преминуло отразиться на работе его сердца. Стало легче дышать, настроение попёрло вверх, а вокруг всё озарилось нежным светом, переливающимся в пределах от ультрафиолетового спектра до инфракрасного, даже не смотря на полумрак коридора. Марину Евгеньевну он нашёл на том же месте, где и оставил.
   - По вашему виду могу с уверенностью констатировать, что всё прошло хорошо?
   - Вы абсолютно правы.
   - Так значит теперь домой? - засуетилась Марина Евгеньевна.
   - Домой.
   - Тогда попрошу вас, Пётр Андреевич, помочь мне донести вот этот вот пакет с продуктами, раз уж нам всё равно по пути.
   - Я донесу всё что вы пожелаете, только прежде зайдём в аптечный ларёк, мне там нужно кое что прикупить.
   - А что именно...? хотелось бы мне узнать, - персидские глазки Марины Евгеньевны лукаво заблестели.
   - Да так..., одну ерундовину, - и чтобы прекратить дальнейшие не удобные расспросы, Пётр Андреевич просто вырвал из руки Марины Евгеньевны пакет и буквально бегом направился к аптечному павильону. - У вас есть что-нибудь..., - полушёпотом обратился Пётр Андреевич к молоденькой продавщице, - бодяга например или что-то вроде этого?
   - А вам для чего? - сочувственно полюбопытствовала девушка.
   - Мне... для этого..., - Пётр Андреевич оглянулся на Марину Евгеньевну и ещё тише добавил, - от ушибов.
   - Могу предложить: троксевазин, траумель, лиотон, - девушка старалась говорить громко чётко и понятно, что совершенно не устраивало Петра Андреевича, - а если туго с деньгами, то могу предложить простое, надёжное и универсальное средство, - «Спасатель».
   - Я не...
   - Девушка послушайте меня, - отодвигая Петра Андреевича от окошка, неожиданно вмешалась Марина Евгеньевна, - дайте нам самое проверенное и действенное средство, а о цене не беспокойтесь деньги для нас не проблема.
   Девушка отреагировала правильно, продав средство проверенное и надёжное, которое было оплачено карточкой Марины Евгеньевны, причём с категорическим неприятием возражений Петра Андреевича на этот счёт. Когда же они подошли к дому Марины Евгеньевнгы, то, опять же, именно она настояла на том, чтобы Пётр Андреевич непременно зашёл к ней, шантажируя его тем, что принципиально не будет забирать у него свой пакет аж до самой кухни, хотя, если сказать честно, то Петр Андреевич и не сопротивлялся, а наоборот, в глубине души очень хотел побыть с Мариной Евгеньевной наедине как можно по дольше.
   - Поставьте пакет туда, - Марина Евгеньевна указала на рабочую зону кухонного гарнитура возле мойки, - и пройдите со мною в гостиную.
   Пётр Андреевич подчинился приказу беспрекословно, испытывая при этом щемящее чувство ностальгии по прошлой семейной жизни.
   - А сейчас, Пётр Андреевич, сделаем следующее, - единолично взяв инициативу в свои руки Марина Евгеньевна не собиралась её отдавать, - пока я варю кофе, вы разденетесь до пояса и ляжете вон на том диванчике ушибом кверху. Надеюсь, повторять не надо?
   - Вы так уверенно предлагаете мне раздеться до пояса, а вдруг окажется, что мой ушиб гораздо ниже этого моего пояса, то, что тогда?
   - Не окажется, потому что я точно знаю где и с какой стороны у вас ушиб.
   - Вопрос исчерпан. На диванчик, так на диванчик, на живот, так на живот, да с превеликим удовольствием, - под тихое своё бормотание Пётр Андреевич снял рубашку и растянулся на мягкой сидушке дивана, - а у меня вопрос..., или, скорее всего, потребность в виде просьбы, которую я хотел бы озвучить в горизонтальном положении. Можно!?
   - Слушаю, - не отвлекаясь от дела тут же отреагировала хозяйка.
   - Мне бы маленькую подушку под голову для маленького удобства.
   - Подушку...? - Марина Евгеньевна оглянулась, и улыбка, прибывавшая в этот момент на её лице, тут же исчезла, когда перед её глазами предстал огромный синячище, занимающий добрую часть поясницы Петра Андреевича, - сейчас принесу, - через подкативший к горлу комок, только и сумела выдавить она из себя.
   Сбегав за подушкой, она, затем, быстренько доразобралась с кофе, а после незамедлительно приступила к врачеванию. С необычайной нежностью, стараясь исключить, как ей казалось, любую боль, втирала она мазь в ушибленную поясницу Петра Андреевича, даже забыв на мгновенье о кофе, который благополучно остывал в кружках на столе.
   - Ещё не много такой терапии и я бы точно уснул, - Пётр Андреевич перевернулся на спину, - давно я не испытывал такого блаженства.
   Он взял Марину Евгеньевну за руку, подтянул к себе, и она… поддалась, приблизившись лицом к его лицу. Губы их сомкнулись в жарком поцелуе, и прерывать его никто из них не спешил.
   Всё испортил, запрыгнувший на живот Петру Андреевичу, котяра. Он прошёлся по его голому животу как по подиуму, потом по груди в том же стиле, а улёгся он, в конечном итоге, точнёхонько на шею.
   - Да, чтоб тебя..., а ну-ка отстань..., брысь я сказал, - Пётр Андреевич сбросил кота на пол, - как же ты мой котик - тёпленький животик, вовремя так додумался здесь оказаться..., это он специально наехал на меня, наступив мне на горло для того, чтобы..., надо же какой ревнивый.
   - Пётр Андреевич..., - воспользовалась моментом Марина Евгеньевна.
   - Не Пётр Андреевич, - перебил он её на полуслове, - а просто Петя и попрошу на «ты», - он снова привлёк её к себе.
   - Так вот Петя, - она отстранилась, высвободившись из его объятий, - пока мы тут с тобой... шуры-муры, наш кофе уже благополучно остыл.
   - С некоторых пор, открою тебе, Мариночка, страшную тайну, я просто влюблён в холодный кофе, - он не отпускал её руки, стараясь снова притянуть её к себе.
   - Неужели!? И с каких это таких пор вы.., ой, извини, ты полюбил холодный кофе? - Марина Евгеньевна всё же высвободилась из ручных оков и отошла к столу, - ты присоединишься или тебе к дивану подать?
   - Конечно я с тобой, куда ты туда и я.
   Дальнейшая их беседа проходила уже в гостиной за столом. 
   - Может быть тебе бутерброд сообразить? - подсуетилась Марина Евгеньевна, - наверняка ещё не завтракал?
   - Нет, с кофе нет, я бутерброды завсегда с Иван-чаем и вареньем употребляю, - Пётр Андреевич вдруг встал из-за стола и стал расхаживать по гостиной взад и вперёд, - сейчас, подожди пару секунд, я соберусь с мыслью и кое о чём тебя спрошу, - затем он снова сел к столу и, буквально, одним глотком допил свой кофе, - я долго думал о нас с тобой, давеча почти пол ночи не спал..., понимаешь каково это мне пол ночи..., да ещё не спать? но я преодолел и всё же принял некое решение для себя. Нельзя сказать, что я скор в принятии решений, а может быть наоборот скоропалителен в этом самом принятии..., но ведь это как посмотреть... Я не сильно заумно объясняю?
   - Пока всё понятно. Продолжай, только, прошу тебя, не волнуйся.
   - Я постараюсь. Так вот, обдумав всё досконально и ответив на все не удобные вопросы, заданные самому себе, я сделал вывод, что смогу коренным образом изменить свою жизнь, и этот вывод имеет непосредственное отношение к тебе. Поэтому я хочу спросить тебя - ты замужем?
   - Ну ты, Пётр Андреевич..., ну прям необычная, скажем так, у тебя методика подхода к главному вопросу. Сказать по правде, я тоже какое-то время думала, но, сказать честно, не так долго как ты, но всё ж таки думала: и о тебе, и о себе и о нас в том числе. Сразу поясню, что ночью я стараюсь не думать, по ночам я предпочитаю спать. Так вот, я тоже пришла к решению, которое, а мне очень жаль, разрушит твои иллюзорные надежды на ближайшее будущее, и больше не заставит тебя ломать свой привычный жизненный уклад, потому что я до сих пор замужем и разводиться в ближайшее время не планировала.
   - Факт не из приятных, но не фатальный. Я предусмотрел и такой вариант событий. Можешь не разводиться, ведь развод как и женитьба это всего лишь формальность. Кстати, а почему вы не развелись до сих пор?
   - А зачем, какая такая острая необходимость в этом разводе? Развестись никогда не поздно, и потом: я ещё не встретила того, ради которого я бы не задумываясь разорвала отношения со своим мужем, хотя и бывшим.
   - Значит я - это не тот вариант, ради которого ты решилась бы на развод?
   - Как тебе сказать: может быть ты и есть тот самый неожиданный подарок судьбы, кто его знает, однако загвоздка в том, что я ещё, покамест, не потеряла голову от чувств к твоей личности. Так же хочу заметить, что в моём возрасте потерять голову уже практически не возможно. Не скрою, ты мне нравишься, но... это пока что всё, что я могу сказать по этому вопросу. Вот я всё думаю и даже не представляю себе, как я смогу решиться сделать этот безрассудный шаг и кинуться в омут с головой, разрушив при этом устои, которые я так долго создавала, к которым привыкла и чувствую себя в них вполне комфортно. И потом, сказать по правде, я ведь, по сути, ничего о тебе не знаю, да и вижу тебя всего лишь второй раз в жизни.
   - Не второй, а третий
   - Тот случай можно не считать, он был скоротечный и мимоходом, да и глядела я в противоположную сторону от тебя.
   - Хорошо, раз ты так настаиваешь, то я с удовольствием расскажу о себе. Наберись терпения и слушай, это не займёт много времени. Я - вдовец, возрастом не много за сорок, хронических болезней нет, но иногда, при виде красивой женщины, поднимается давление. Про потенцию говорить?
   - Пока не стоит.
   - Добро, тогда пойдём дальше. Живу я в деревне под Кандалакшей, у меня там свой дом сложенный из брёвен лиственницы, из домашних животных только собака редчайшей породы - двортерьер, умнейшее существо, на подворье моём сад и не много огорода, который сугубо для личных нужд и для запасов на зимний период. Моей пенсии для жития-бытия достаточно, ну а хобби..., конечно же рыбалка и никаких браконьерств, только на удочку. Я закончил, вопросы по анкете есть?
   - Значит ты предлагаешь мне поехать с тобой в деревню? В эту..., как её там?
   - В Кандалакшу.
   - Вот-вот, именно в Кандалакшу, так сказать - на край географии?
   - Я предлагаю тебе полюбить меня до такой степени, чтобы без всяких сомнений оставить цивилизацию и переехать на хутор, где есть возможность слиться воедино со мной и природой. Я тебе больше скажу: если бы у меня был свой город, что не приемлемо мне по вероисповеданию, то я пригласил бы тебя в город, а так как его нет и никогда не предвидится, то придётся радоваться хутору, зато у тебя будет возможность постоять на краю географии, и узнать что находится по ту сторону от неё.
   - А дом у тебя большой?
   - А сколько тебе нужно комнат, кухонь и туалетов для счастья?
   - Для счастья..., - Марина Евгеньевна улыбнулась открытой и очаровательной улыбкой, - я не привередливая, мне бы хватило одной комнаты, одной кухни и одного туалета, только не совмещённого.
   - Вот видишь, ты сама ответила на свой вопрос. Будет у тебя одна комната, одна кухня и один туалет, но, к сожалению, совмещённый.
   - А другие комнаты, кухни и туалеты...?
   - А зачем тебе две кухни, три спальни или четыре туалета? Я тебя разочарую, весь этот набор в единственном экземпляре, других спален, кухонь и туалетов нет физически, зато есть кладовка, погреб, чердак, сени и подсобка.
   - Стеснённые, прям скажем, у вас условия.
   - Зато уборка занимает не больше часа.
   - А магазин в вашей деревне большой?
   - Врать не могу: магазина нет, есть автолавка, которая приезжает по понедельникам, и то если дорога не раскисшая или не заметённая снегом. Опережая твой следующий вопрос сразу же отвечаю - кинотеатра с боулингом, ресторана с караоке и музея с планетарием тоже нет. Столичный цирк не доезжает, гламурная попса игнорирует, а цивилизационные достижения нас просто не замечают. Вот горки есть, к сожалению, не американские, а наши «целинстроевские» и то только зимой.
   - А что ещё, кроме бюджетного набора сельчанина, имеется, и на что следует обратить особое внимание?
   - Кое что есть: например воздух дышать-не предышать, небо синь-синева, трава-мурава, ночь черна-причерна, звёзды серебром по небу, рассвет с петухами да закат с песнями под гармонь, брат родничок да сестрёнка речка, бор сосновый да пашня золотистая, зверья вокруг видимо-невидимо, всякой твари по паре, долгие разговоры зимними вечерами возле русской печки после бани по белому и контрастного душа в виде снега пушистого. Как видишь, ничего такого примечательного да интересного, всё как всегда, как восход и закат, как день и ночь, в общем обычное прозябание вдали от цивилизации.   
   - Ну, что же: при таких аргументах и предложение твоё становится весьма заманчивым, осталось только влюбиться в тебя без памяти.
   - Так в чём же дело стало, влюбляйся быстрей, у тебя на это есть ещё несколько дней, а я, в свою очередь, приложу все свои неимоверные усилия, чтобы предстать перед тобой во всей своей красе и при всём своём уме перемешанным с каким-нибудь талантом. И ещё, только не обижайся, что я повторяюсь, но у меня к тебе последняя просьба, - после того как влюбишься в меня, разведись пожалуйста, а то как-то не по-христиански получается.
   - Сразу хочу тебя предупредить, что я не разведусь ни при каких обстоятельствах. И всё, и забудем об этом.
   - Да что же это за стена-то такая стоит перед тобой и разводом? Что же тебя сковывает по рукам и ногам, а может быть ты чего-то боишься?
   - Ничего я не боюсь и даже смешно об этом говорить, просто мне не хочется отвечать на этот вопрос?
   - Да, нет уж, сказавши «а», будь любезна говорить и «бэ».
   - Послушай Пётр, а с какой это стати я должна раскрывать тебе свои пусть даже маленькие секреты? По какому такому праву ты напрягаешь меня?
   - Всё просто - по праву будущего супруга, венчанного с тобой в церкви.
   - Тогда встречный вопрос? А что будет с моим секретом, если так случиться, что наши чувства не достигнут нужной глубины и слово люблю не сорвётся с наших губ, а вместо того, чтобы слиться, как ты говоришь, воедино, мы, наоборот, разойдёмся как в море корабли, и долгожданного венчания в сельской церкви не состоится? Как я тогда буду себя чувствовать? Получится, что я разбалтываю свои секреты всем, кому ни попадя, так сказать - первому встречному-поперечному.
   - Ладно, не мучайся Марина свет Евгеньевна, я облегчу тебе задачу и сам раскрою тебе твой секрет - секрет твоего Полишинеля, - Пётр Андреевич выждал паузу, не переставая внимательно отслеживать реакцию собеседницы, - Готова услышать свою тайну от постороннего человека? 
   - Давай попробуем, - с нарочитым равнодушием согласилась Марина Евгеньевна, - не скрою, мне даже заманчиво это послушать. Ведь не так часто в жизни бывает, чтобы кто-то со стороны, не будучи цыганкой, рассказывал мне про мои же секреты.
   - В жизни ещё и не такое бывает, Марина Евгеньевна, но ты слушай, слушай и запоминай, а если есть желание, то записывай. Так вот, никакого такого страшного секрета у тебя нет, да и не было никогда, всё просматривается не вооружённым глазом, как на открытой ладони, и даже без надобности быть цыганкой или обладать знаниями хироманта. Твой муж - купец, человек дела, слово бизьненьсмень я не употребляю принципиально, а если не нравится купец, то можно назвать, к примеру, промысловик или, допустим, промышленник. У твоего мужа водятся деньги и, как я понимаю, не малые, чтобы иметь возможность содержать вас и ваше хозяйство на плаву. Вы, в материальном смысле, зависимы от него. Так же у него, у твоего мужа, наверняка имеется кубышка, которую тебе, как официальной жене, легче унаследовать, будем реалистами, после его смерти, чего я искренне ему не желаю. В данном случае имеется выбор: или всё тебе, или делиться с остальными нахлебниками, если, конечно, таковые появятся, например после следующей его официальной женитьбы. Теперь о доме, в котором вы живёте. Я так же предполагаю, что оформлен он на твоего супруга. Так? - Марина Евгеньевна, не сразу, но всё же утвердительно кивнула, - Я только одного не могу понять: почему при таком идеальном мужике вы живёте врозь?  Тогда, в загсе, слушая Мендельсона, в окружении своей родни, помнишь? освежи свою память, ты не могла этого забыть, ведь в тот праздничный день, вы клялись друг другу в вечной любви, клялись в верности и обещали умереть вместе в один день. Ах, какое же то далёкое ваше настоящее было восхитительным, а ваше будущее казалось таким  захватывающим. А что же теперь, как будете доживать остаток счастливой старости? В страхе ожидать, с оглядкой друг на друга, в надежде, что ты не первый? - Пётр Андреевич почесал под подбородком, а потом, зачем-то, пригладил короткую бороду, - а может быть твой супружник скрытый сексуальный маньяк, или законспирированный вампир, проявляющий свои гнусные потребности в полнолуние? Ах, нет, скорее всего он бил тебя нещадно за неисполнение тобой супружеских обязанностей, или наоборот, сам не мог их исполнять, от чего и злился, вымещая на тебе всю свою несостоятельность? Нет, нет и нет: я уверен, он просто отъявленный сектант, состоящий в мормоновской секте, и вы все боитесь, что у него, в какой-то момент, переклинит в мозгу, и он в одночасье всё своё добро пожертвует этой самой секте, оставив вас у разбитого корыта. А? Ну…, скажи мне теперь, в какой версии я угадал?
   - Позволь мне снова промолчать, оставшись при своём мнении.
   - Твоё право, можешь не отвечать и оставаться при своём мнении, - Пётр Андреевич взял свою чашку и заглянул вовнутрь, как будто ответ находился там, на дне чашки, где причудливые узоры кофейной гущи зашифровали, понятную только ему, информацию, - просто ты его не любишь и никогда не любила, - как-то обречённо проговорил он эту фразу, - вот, - Пётр Андреевич показал дно своей чашки, - здесь так и написано. - Он глянул в окно, и, к своему удивлению, увидел маленькую птичку, сидевшую на подоконнике. - Какая необычная расцветка у этой птахи, я никогда раньше не видел таких в этих краях. Мне только одно не понятно, - он опять обратился к Марине Евгеньевне, - кто, или что заставило тебя выходить замуж за не любимого человека? - На каменном лице Марины Евгеньевны не дрогнул ни один мускул. - И в заключении этой части моего монолога хочу добавить, а это безусловно моё личное мнение, но я утверждаю, что выйдя замуж не по любви, ты заведомо разрушила семью. В своё время в советской школе меня учили, что семья - это ячейка нашего общества, а тот, кто разрушает её, тот разрушает и наше общество, а значит и страну на радость содомистскому западу. Делайте выводы ненаглядная моя Марина Евгеньевна.
   - Поставь уже, наконец, эту злосчастную чашку на стол, или лучше отдай её мне, - она забрала чашку и отнесла её в мойку, - пусть так, пусть не так, прав ты или не прав, ну и что, что из этого всего следует? Да, ничего, я уж тут сама отвечу за тебя, просто ни-че-го! Страна наша существует в пределах своих границ, пока ещё, общество с успехом разлагает себя само, а разводам подвержены даже любящие друг друга люди, и поправь теперь ты меня, если я ошибаюсь, но сейчас, как я понимаю, речь идёт не о моём муже, мы разговариваем о нас?
   - Правильно, о нас! - Пётр Андреевич, не замечая за собой, повысил голос, - и я хочу кое-что тебе в этом вопросе прояснить, ну а ты всё-таки постарайся меня понять, - шлёпнув себя ладошками по коленкам он встал, и, опершись кулаками на столешницу, перегнулся через стол, как будто хотел наикратчайшим путём  подползти к собеседнице и успеть донести до её ушей что-то очень важное и срочное, - не будет нас в будущем! - громогласно шептал он, - понимаешь, не будет, если мы не разберёмся с нашим прошлым. - Пётр Андреевич смотрел в упор на Марину Евгеньевну не отводя взгляд, а та, в свою очередь, растерянная и обескураженная, старалась уклониться от этого психологического давления, не имея на то характера, чтобы ответить тем же. - Я был честен с тобой, а вот ты, наверное, по складу своего женского характера, не приоткрыла мне ту дверцу, за которой можно было бы разглядеть твою душу. Заметь, ты говоришь - возраст, ах этот проклятый возраст, это он негодяй, это он провокатор. А я хочу тебе сказать, что возраст - это, всего лишь набор цифр, и ничего более. Ну конечно же, мы всегда ссылаемся на него, когда нам это удобно. В одном случае он виновник наших так и не сбывшихся мечт, не будем перечислять аргументы, а в другом он просто то долгожданное время, когда в наличии есть всё, к чему стремился в молодости: опыт, знания, умение, а также уважение, почёт и твой комфорт, я беру всё это в лучшем варианте никак не уличая тебя ни в чём, ну и, конечно же, достаток, этот сладострастный достаток во всём, это когда ты чувствуешь себя сыром а вокруг тебя сплошное масло и ты всё булькаешься в нём да барахтаештся, как…. Эх! Вот только молодости..., этой ни с чем не сравнимой молодости: такой бесшабашной, а порой безрассудной, но в тоже время такой интересной, такой восхитительной, такой не предсказуемой в событиях, но к несчастью такой скоротечной молодости уже нет, нет, и никогда больше не будет, её не вернуть, как бы мы не старались, и поэтому остаётся только сожалеть, охать да ахать, и, зажмурив глаза, ностальгировать вспоминая о ней. А бывает и так, что, при всех накопленных к концу жизни благ, ты испытываешь жалость за потраченную на эти достижения молодость. Да, Марина Евгеньевна, это бывает и очень часто, и я скажу почему... - тут Пётр Андреевич, прикусив губу, сделал паузу. - Нет, я не скажу почему так бывает, сейчас не скажу..., а может быть не скажу и после, лишь добавлю только одно опираясь на свой жизненный опыт, что  всем человекам хочется, чтобы в конце жизни, вспоминая с упоением о прошедшей молодости, мы хотя бы прослезились от переизбытка чувств. Я иногда думаю: а будь я волшебником, то вернул бы я себе молодость, обратив время вспять. И ты знаешь, ловил себя на мысли, что не хочу возвращаться в прошлое, не хочу, зная, что было раньше, заново переживать какую-то свою новую жизнь, сравнивая её с той, которая уже случилась. В такой ситуации я бы быстренько скатился к раздвоению личности, или ушёл бы в запой, а в результате лучшее, что могло бы со мной быть, лучший, так сказать, выход из этого состояния, - это психушка. И вот я себя спрашиваю, - а где же тот правильный выход, и где найти силы, ту внутреннюю энергию, благодаря которой не угаснет смысл моего бытия? В юности, возвращаясь опять же к ней, смысл бытия был, и перспектива виделась яснее на три порядка, но только разница между юношеским прошлым и зрелым настоящим была в том, что тогда наши мечты сводились в основном к материальному, а сейчас наоборот, - всё больше к духовному. И сразу же вопрос, - а от куда её взять, эту духовность, из какого сусека её наскрести, на какой наковальне выковать, да что б ещё и смысл был понятен? Долго я думал, днями не жрал, ночами не спал, мозг плавился от перенапряжения, и вот оно…, случилось: вдруг однажды, как сейчас помню - это была звёздная, с большущей луной, безветренная ночь, я, совсем неожиданно для себя, понял, что надо посвятить себя чему-то большому, хорошему, с пользой для людей, и что бы этого большого хватило не только мне одному, но и всем вокруг. А дальше больше: опять же ночью, но только ненастной с громом и молнией, ты не поверишь, снова озарение, - я осознал, что себя нужно посвятить любви, а это значит дарить свою любовь людям, как некое лекарство, не требуя и не ожидая любви ответной, ну а благодарности тем более. Ой, да Боже мой, размечтался я тогда, нет ничего проще, чем дарить то, чего у тебя в переизбытке. Однако жизнь снова щёлкнула меня по носу. Оказалось, что осуществить это гораздо тяжелее, чем я мог себе представить, ей Богу не вру, очень тяжело, это такое тяжёлое счастье, что словами не передать и пером не описать. Оно, это злосчастное счастье, как-то по оригинальному и своеобразно всё время гнет тебя и ломает, выворачивая на изнанку, а ты, как конченный мазохист, получаешь от этого процесса, несравнимое ни с чем, удовольствие. Хочешь пример, вот прямо сейчас, не сходя с этого места? Чего размолчалась, ведь вижу, что хочешь. Ну раз ты настаиваешь, то пожалуйста, получай его - это твой, де факто, бывший муж. Ведь он, бедолага, до сих пор любит тебя, не получая в ответ ничегошеньки, безумно страдает от недостатка твоего внимания, от твоего тепла и твоей уникальной нежности. Да ради того, чтобы только ощутить на себе твой холодно-циничный взгляд, он представляешь…? как бы тебе по наглядней-то представить эту картинку, да он бы, сто пудово, зайца в поле загонял бы на смерть, причём на коленках, а также пьяный и связанный. Жалко мне его, горемыку, по-отечески жалко. Выглядит не важно, в глазах какая-то безысходность, наверное, плохо питается, не спит по ночам, вечерами, как пить дать, бродит по пустым городским улицам, читая вслух стихи советских дисидентов-шестидесятников, а люди, глядя на него, думают, что шизанулся-де парень-то, причём в глухую, и без вариантов на выздоровление. Но мы-то знаем, что не шизанулся он, просто ищет способ вернуть себе толику того малого, что имел раньше, снова обрести своё маленькое счастье, только и всего, ну а от остальных женщин он, естественно, шарахается, как чёрт от ладана.      
   - Не будем о грустном, Пётр Андреевич, лучше вернёмся к нашим баранам. Поделитесь сокровенным и расскажите теперь о любви к себе. Любознательность моя, знаете ли, зашкаливает, и очень хочется узнать, как вы разбираетесь с этой проблемой?
   - Очень даже просто: себя тоже нужно любить, но только скромненько, по-тихому, и чтобы никто этого не замечал.
   - И ты, стало быть, себя любишь?
   - На столько, на сколько это допустимо.
   - Где ты научился так заумно говорить?
   - Советский разговорный самоучитель на русском языке, Колымское издание выпуска 1937 года, а в дополнении к нему упорные тренировки с кайлом в руках.
   - Пётр Андреевич, позволь мне ещё спросить тебя кое о чём?
   - Хоть ты и засыпала меня вопросами, но не могу отказать женщине, тем более той, к которой я не очень ровно дышу.
   - Значит ты, как я поняла, ходишь-бродишь по свету и раздаёшь любовь направо и на лево…
   - Я по свету не хожу, мне бы деревеньку мою осилить и того уже будет выше крыши, а что на счёт право и лево, то тут ты права.
   - Не перебивай меня, пожалуйста, а то я потеряю нить своего рассуждения, в моём возрасте это случается, и твои цифры тут не причём, - Марина Евгеньевна быстрым движением руки убрала чёлку со лба, - ну а вопрос мой до банальности простой, но довольно-таки глубокий: скажи, из какого источника ты пополняешь свои запасы любви, ведь, согласись, не возможно до бесконечности её раздавать, когда-то и опустошение должно наступить?
   - Действительно, вопрос твой на столько глубокий, что напоминает бездну. Я не могу ответить на него, потому что не знаю. Могу только поделиться своими «унутренними» ощущениями: иногда у меня возникает такое чувство, что этот, мой внутренний источник, не иссякаем. Наблюдается интересный парадокс: чем больше отдаёшь, тем полнее он становится, ну прямо как тот горшочек с кашей из известной советской сказки. Я, Марина Евгеньевна, не вру и не рисуюсь перед тобой, это истинная правда. Мне совершенно не понятно, как и каким образом всё это происходит, однако факт остаётся фактом, и ты это можешь наблюдать воочию.
   - Ну, что же, не могу констатировать, что твой ответ меня удовлетворил, но на этом мои вопросы ещё не исчерпаны.
   - Кто бы сомневался.
   - Следующий мой вопрос скорее всего не вопрос а…, - глубокая морщинка от, сдвинутых к переносице, бровей выдавала определённую напряжённость в мыслительном процессе Марины Евгеньевны, - и всё же да…, несомненно это вопрос. Скажи, а чем тогда отличается добро от любви, если они выполняют одну и ту же функцию? Может быть ты заблуждаешься и вместо любви просто делаешь добрые дела, как тот «тимуровец» из повести Гайдара?
   - В данном случае ты права только в одном, - очень легко спутать эти два понятия и, по незнанию, подменить их одно другим. Что бы раскрыть значимость этих понятий и их очерёдность, я бы мог опять прибегнуть к примеру с твоим мужем, но не воспользуюсь этим, так как пример плохой и не раскрывает всей глубины взаимодействия между добром и любовью. Я постараюсь коротко, буквально в двух-трёх словах выразить своё понимание этого вопроса. Значит так, - любовь первична, а добро вторично - это аксиома, не требующая доказательств. Без любви в душе не сотворишь добро руками - это вторая аксиома. Человек потому и называется добродушным, потому что доброта произрастает из души, где её, в свою очередь, формирует любовь. Вообще-то любовь, по большому счёту, субстанция до конца не познанная и обращаться с нею нужно тоже очень осторожно. Она, заметь, тоже женского рода. Так вот, эта своеобразная женщина может вознести человека до небес, а может и убить. Иногда она убивает напрямую, а иногда через добро. У тебя всё, или ещё завалялся «нежданчик» на посошок?
   - Пока всё, «нежданчиков» больше не предвидится.
   - Тогда позволь уж теперь и мне задать тебе один не скромный вопрос?
   - На сколько не скромный?
   - Зачем ты так, ведь знаешь, что это всего лишь фигура речи. Вопрос вполне приличный, во всяком случае с моей точки зрения.
   - Хорошо, задавай свой не скромный вопрос, однако я оставляю за собой право не отвечать на него.
   - Как пожелаете Марина Евгеньевна, - Пётр Андреевич, глядя на сидящую перед ним женщину, вдруг призадумался о целесообразности своего вопроса, но чем дольше глядел, тем больше утверждался в решимости вопрос всё-таки  задать, - вот почему ты: вся такая красивая, умная, и не надо морщиться тебе это не к лицу, всё у тебя при всём, работящая, не обделённая чувством юмора, в общем хорошая с какой стороны не глянь, а до сих пор одна? Почему идёшь по жизни без близкого друга, который для души, ну и для тела, не без этого?
   - А на каком, интересно, основании ты сделал вывод что я одна?
   - Ваш вопрос на мой вопрос, Марина Евгеньевна, наталкивает меня на размышления о вашей генетической предрасположенности к, избранному Богом, народу, как они об этом утверждают и всем пытаются это втюхать. Если бы у вас был, так называемый, друг, то я, в данный момент, не сидел бы здесь, рядом с тобой, а ты бы не обещала мне подумать о моём предложении соединить наши сердца. Ну, а теперь я прошу, нет, я настаиваю на твоём ответе на мой, заданный прежде твоего, вопрос.
   - Нет проблем, слушай. Наверное, я сильно завысила планку, предъявляемую для моего будущего друга, а может быть от того, что я вся такая хорошая, как ты говоришь, вот никому и не понадобилась.
   - Мммм… да. Ответ, конечно, интересный, особенно концовка фразы поражает своей железобетонной логикой. Ну, да ладно, Бог с ним, с ответом, какой бы он ни был, а принять его придётся. Меня сейчас в большей степени беспокоят наши отношения, вот как с ними-то быть?
   - Я могу пообещать только одно, это то, что я обдумаю твои умозаключения, которые ты мне тут наговорил. Единственная просьба к тебе - не торопи меня с принятием решения.
   Беседу прервал телефонный звонок. Марина Евгеньевна посмотрела на дисплей телефона, затем перевела взгляд на Петра Андреевича, потом снова на дисплей и, после не большого раздумья, всё-таки нажала на соединение. Она не беседовала с оппонентом в обычном стиле, а только односложно отвечала «да» или «нет». Закончив таким образом диалог, она, ничего не пояснив, вышла из дома, и, буквально, через пару минут вернулась, но не одна, а с..., да, именно с ним, с де факто бывшим, но де юре настоящим мужем. Он выглядывал из-за спины своей официальной жены, и, видимо предупреждённый обо всём, источал почему-то, ни больше ни меньше, радость на лице.
   Вторичное появление Аркадия Никоноровича, и снова в не очень подходящий для этого момент, навевало на Петра Андреевича некое наваждение, указывающее на какой-то мистический знак, видимо не двусмысленно предупреждающий о каких-то грядущих событиях, о хороших или плохих, то не ведомо, зато ясно тут одно - это всё не спроста и относиться к нему, к тому будущему, которое возможно произойдёт в ближайшее время, стоит серьёзно и внимательно.
   «Брехня всё это.» - Гнал от себя эти бредовые мысли Пётр Андреевич. - «Я понимаю если бы три раза подряд..., тогда, согласен, это уже не случайность а закономерность. Кстати, оттолкнёмся, для начала, от базиса как такового, и спросим себя осторожно, - мы кто? Мы православные христиане или бесовские отступники, мы верим в Бога или в приметы? А если в Бога, то значит встань, улыбнись всяк сюда входящему, протяни ему руку и поприветствуй, как положено православному.»
   - Здравствуй Аркадий Никонорович! Русская поговорка не врёт: вспомни о хорошем человеке и он сразу же появится, - Пётр Андреевич пошёл навстречу, крепко пожал протянутую руку а свободной рукой пригласил гостя к столу, - вот не ожидал, так не ожидал. А мы, действительно, как раз сейчас о тебе вспоминали, а ты вдруг возьми да и появись, как та Сивка-Бурка которая вещая Каурка, и заметь, это появление неспроста, это означает, что жить ты будешь долго, вот не знаю только счастливо или нет, но зато абсолютно уверен, что долго.
   - А я как раз сомневался, стоя на распутье перед калиткой: постучать или не постучать?
   - Я бы на твоём месте даже и не сомневался, уж кого-кого, ну а тебя-то здесь завсегда видеть желают, - Пётр Андреевич скосился на Марину Евгеньевну и неожиданно пропел, - а без меня, а без меня тут ничего бы не стояло, тут ничего бы не стояло, когда бы не было меня. Хорошая песенка, не правда ли, Марина Евгеньевна? - затем Пётр Андреевич снова переключил своё внимание на гостя, - и так, Аркадий Никонорович, желаете чего-нибудь выпить?
   - Можно просто Аркадий.
   - Принято, а в ответ у меня встречное предложение, - не будем фамильярничать и быстренько перейдём на «ты», и поэтому меня тоже можно просто Андреич. Не обессудь за Андреича, всё-таки разница в возрасте. 
   - Я не только согласен, но так же уверен, что это облегчит наше дальнейшее общение.
   - Прекрасно! И так, Аркадий, чего же тебе всё-таки налить с дороги? Если я не ошибаюсь, а ошибаюсь я прямо скажем редко, то могу предположить, что ты у нас за рулём? - Аркадий смущённо кивнул, - правильно, значит алкоголь для тебя исключается изначально.
   - Тогда..., наверное кофе, если отталкиваться от вашего стола, - и не много подумав, добавил, - а сока томатного у вас случаем нет?
   - И то правда, - поддержал Андреич товарища, - Марина Евгеньевна, глянь-ка в свои закрома, поскреби там по сусекам и осчастливь моего друга и меня, у нас тут неожиданно вкусы совпали, соком томатным. Надеюсь, Аркадий, ты не против если я тут не много похозяйничаю?
   Марина Евгеньевна проследовала на кухню, а тем временем, воспользовавшись моментом, Пётр Андреевич заторопился кое-что сказать Аркадию Никоноровичу.
   - Дай я скажу, а ты послушай меня не перебивая, так как времени в обрез. Получается, что у нас, и причём уже во второй раз, сложилась пикантная ситуация: ты не вовремя припёрся, а я не вовремя здесь оказался, и поэтому, чтобы не сжигать все мосты а развести их правильно, я, на основании этого, срочно и деликатно удалюсь. Сейчас она принесёт сок, и тогда я сразу же перед ней откланяюсь. Ты, Аркадий, правильный мужик, я это вижу с доподлинной очевидностью, и поэтому прими моё предложение в форме ультиматума, как от старшего не только по возрасту, но и по званию, ведь я не просто сержант запаса, я старший сержант, - я должен уйти, а ты обязан остаться.
   - Я бы этого не хотел, но раз ты так настаиваешь, то я вынужден подчиниться старшому. Позволь только, у меня здесь тоже мысль одна родилась, кое-что дополнить для тебя в виде предложения, но всего лишь с лёгким налётом ультиматизма?
   - Давай, только быстро.
   - Завтра воскресенье, у меня выходной, и поэтому я хочу пригласить тебя на природу. Устроим на этой природе, так сказать, не большой мальчишник при шашлыках. Брать ничего не надо, я обо всём позабочусь.
   - Не скромный вопрос: наш мальчишник из скольких мальчишек будет состоять?
   - Только ты и я. Наши разговоры не должны касаться ни чьих ушей, кроме заинтересованных.
   - Цыгане, девочки, стриптиз, а так же...?
   - Исключено категорически, по уставу не положено.
   - Жёсткая очевидность, но я принимаю предложение.
   - Я заеду за тобой в девять утра, это тебя устроит?
   - Без проблем, а я как раз, до твоего приезда, освежу в памяти устав, чтобы, так сказать, быть во всеоружии..., - договорить не дала хозяйка, вышедшая из кухни с подносом в руках, и, как мы правильно понимаем, с соком на нём, и, понятное дело, томатным, - послушай Аркадий, - нарочито громко продолжил Пётр Андреевич, - а в каком ты сейчас звании?
   - Майор запаса.
   - Ну, вот..., - Андреич почесал за ухом, - надо же, и как это ты сумел до такого дослужиться?
   Как и обещал, Пётр Андреевич, не принимая от Марины Евгеньевны никаких возражений, откланялся и спешно удалился. 
   «Интересно, о чём они сейчас беседуют? А может быть и не беседуют вовсе, а ловят момент, выдавливая всё возможное из подвернувшейся ситуации. Эх, сейчас бы замахнуть за воротник грамм эдак пятьдесят, да чего уж там мелочиться - сто пятьдесят и не меньше», - это жгучее желание выпить неожиданно возникло у Петра Андреевича уже возле дома, - «может быть вернуться в магазин, да взять шкалик водки, или лучше коньячку...», - и он уже было повернул свои стопы в обратную сторону, однако следующая мысль отвела его от этого поступка, - «вот ей Богу, вернись я в магазин, то не избежать мне очередной встречи с Мариной с этой Евгеньевной и при чём нос к носу, ну прям как в том фильме - «День сурка», - и поэтому, рассудив здраво, он не стал испытывать судьбу в очередной раз, а насвистывая продолжил путь в том же направлении, каким и шёл до возникновения шальной мысли.
   Приятный и не укладывающийся в обычные рамки сюрприз ожидал Петра Андреевича по приходу домой. У крыльца, на ступенях он увидел свою правнучку с букетиком цветов, сорванных тут же в цветнике.
   - Какой шикарный приём! - Пётр Андреевич поцеловал внучку в щёчку, - Неужели это прелестное икебана мне?
   - Ага, - Настенька засмущалась отведя взгляд, и её можно было понять, ведь это первый в её жизни букет, который она сама дарила кому-либо, - мы поставим его в твоей комнате.
   - Не ожидал, не ожидал, и более того даже подумать не мог, завидную приятность ты изобразила мне с утра. А вазу для него ты  заприметила, надеюсь?
   - Ваза стоит в буфете на верхней полке, - Настя взяла Петра Андреевича за руку, - ты поможешь мне её достать?
   - Для тебя, радость моя, я достану всё, даже звезду с неба, если допрыгну.
   - А правда сможешь?
   - Ты про что?
   - Про звезду с неба.
   - Звезда, золотце ты моё, - это не в прямом смысле звезда и не в переносном с неба, это всего лишь такая замысловатая штука, которая  аллегорией называется, так сказать придуманный вымысел, переложенный на какой-либо предмет. Тебе, в виду твоего возраста, ещё сложно понять все эти взрослые словарные извращения в виде оправданий, отговорок и отмазок. Да и то правильно, пусть твоя светлая головка остаётся как можно дольше чистой и не осквернённой всякой правдой жизни.
   Так за разговорами они дошли до кухни, достали вазу с верхней полки буфета, налили в неё воды, а дальше по лестнице вверх и прямиком в комнатушку Петра Андреевича, где ваза и заняла своё почётное место на тумбочке.
   - Сегодня нам никто не помешает. А до вечера, то бишь до прихода твоих родителей, ещё далеко, так что настраивайся Настенька на рассказ долгий, а посему садись по удобней и слушай внимательно. Может быть тебе принести чего-нибудь погрызть, чтобы, так сказать, легче было переносить все тяготы познания во время восприятия нашей истории, Российской истории или лучше сказать истории Руси?
   - Мне ничего не надо, мне и так хорошо.
   - Даже от своих любимых сушек откажешься?
   - От сушек..., - Настя замялась по причине вспыхнувшей внутренней борьбы двух противоположностей, где столкнулись - желание полакомиться против желания выглядеть взрослой, - я бы хотела погрызть..., но до кухни бежать далеко.
   - Зачем же тебе бежать, - дед хитро улыбался, продолжая прямо-таки издеваться над детскими чувствами, - я сам сбегаю, мы ведь не знаем, а вдруг сушки лежат так высоко, что тебе их и не достать никак, а по ходу я ещё и кружечку вишнёвого компота прихвачу. Ну как?
   - Я..., - тут Настя нахмурилась, сжала свои маленькие кулачки и громко, чуть ли не в крик, проговорила, - хочу, чтобы ты скорее начал рассказывать.
   - Моё дело предложить, а твоё... Ну, что же, помолясь начнём, - и дедушка решил больше не останавливаться отвлекаясь на разные мелочи. - Тот случай произошёл весной на Пасху, как раз в след того знаменательного покоса, ну ты помнишь, когда от удара молнии погиб Уголёк. Так вот после того случая, о котором мы упоминали выше, Василий, а прошёл уже почти год, заметно изменился: меньше стал говорить, всё больше молчал, пуще прежнего и по долгу пропадал у своего духовника, вновь и вновь перечитывая церковные книги, всё, которые были у отца Ионы, ведя при этом бесконечные беседы, переходящие иногда в горячие споры. Одновременно с этим Василий уже полгода, а это была его основная задача, с успехом обучался сапожному ремеслу у известного на всю деревню мастера - Васюка Матвеевича. Сказать, что сапожное ремесло нравилось Василию, значит соврать, однако новый подмастерье прилагал к своему обучению большое терпение и усердный труд, приносящий видимые плоды в конечном продукте.
   И вот, именно в Светлое Воскресенье, когда вся семья Якова дружно разговлялась после Большого поста, к ним буквально вломился тот самый Васюк Матвеевич. - «Христос воскресе!» - прокричал он с порога и не дожидаясь ответа а так же приглашения прошагал прямо к столу. С его стороны, со стороны Васюка, если посмотреть внимательно ему в глаза, отчётливо просматривался испуг и растерянность, однако же он, прежде чем приступить к важному разговору, всёж-таки не забыл, прежде помолясь на образа в красном углу и воздав хвалу Господу нашему, преподнести хозяевам пасхальные подарки: а это крашенные яйца, лубяная солонка с четверговой солью, сама пасха с кедровыми орешками и пара куличей. После официальных действий, непрестанно косясь на Василия, мастер сапожных дел попросил Якова оставить их одних для важного разговора. Глава семейства согласился, но при условии, что жена останется с ними, оправдывая это тем, что всё равно придётся ей потом всё пересказывать. Васюк, капельку подумав, ни коим образом возражать не стал.
   - Помнишь ли ты, Яков, кузнеца нашего - Козьму? - Васюк залпом осушил, преподнесённую ему, чарку с медовухой, закусил выпитое кусочком кулича, а затем медленно, как будто действие сие успокаивало его, стал чистить яйцо, аккуратно укладывая рядом с чаркой пирамидку из красно-белых скорлупок.
   - Ты меня спрашиваешь, - помню ли я Козьму? Странный у тебя вопрос.
   - Это пока он для тебя странный, зато опосля, после того, о чём я тебе далее сообщу, ты изменишь своё мнение об этом странном вопросе.
   - Ну хорошо, я помню Козьму, более того - знаю его, и даже видел давеча, аккурат в эту Страстную пятницу на большаке, когда за сеном ездил. Ты Васюк давай не томи моё любопытство и не испытывай терпение а рассказывай в борзе.
   - И то правда, - не подумав вмешалась в разговор Анна, - что ты всё вокруг да около... - и тут же получила от мужа такой взгляд, от которого дальнейшие её вмешательства в разговор были исключены. 
   - Не то-ро-пи-те ме-ня, - прошипел Васюк, одаривая взглядом то одного то другого собеседника, - тут надоть... без суеты, и начну я пожалуй..., - он качнул головой в сторону левого плеча, - да и не пожалуй вовсе, а с самого, что ни на есть начала. - Вновь наполненная чарка медовухи опорожнилась прежним способом и теперь уже скорлупа нового пасхального яичка продолжила увеличивать красно-белую горку. - Так вот, две недели тому назад пришёл ко мне кузнец с просьбой стачать ему сапоги. Ну, сапоги так сапоги, почему бы и не стачать. - «Иди, говорю, к Василию, чтобы заказ он от тебя принял да мерки снял.» - Посмотрел Козьма на Василия и, не доверчиво так, спрашивает, - «что-то уж больно молод твой мастер, не напортачил бы чего с сапогами?». - А тут уж и я обиду изобразил, и строго так ему отвечаю. - «За сапоги твои, будь что с ними не так, я в оконцовке перед тобой ответ нести буду. А теперича заруби себе на своём волосатом носу, что если я доверяю своему мастеру, то, значит, и ты должен ему доверять. А так же не понимаю я, с чего это ты заговорил в таком ключе, ведь сам же мастером являешься и должен вроде бы понимать брата своего по ремеслу.» - Извинился он передо мной и, вполне уже успокоившимся, подошёл к Василию. - «Давай ка, брат Василий, сработай мне сапоги, да такие, чтобы я их и за год не сносил.» - Промолчал Василий в ответ, да и только, а вот я случайно-то кое-что и заметил, - Васюк поднял указательный палец вверх, затем погрозил кому-то там на верху, а после стал тыкать им: то в Якова то в Анну, и опять: то в Якова то в Анну, и в какой-то момент вообще застыл как истукан.
   - И чего!? - не выдержав зарычал Яков, - коромыслом тебе по хребту, чёрт малахольный, - Яков перекрестил рот, - чего ты там заметил?
   - А то и заметил, - сапожник вздрогнул от громких слов Якова, - что слеза выкатилась из глаза его. Понимаешь, ни с того ни с сего, вот такущая слеза, во всю щёку. Когда кузнец ушёл, я давай тут же пытать Василия, - «Расскажи мол  мне сынок, с чего так случилось, что на просьбу кузнеца ни словца от тебя он не услышал, зато глаза твои, супротив этому, сразу же промокли? А  может быть кузнец тут совсем и не причём, а может быть навеяло тебе в воспоминаниях чего-то грустное?» - Долго Василий не отвечал, однако настойчивость моя взяла верх и он поведал мне такое, во что, по началу, я и верить-то не хотел, а только посмеялся в душе над фантазиями отрока. А ответ был такой, - «Не обуть кузнецу сапог этих, так как прежде умрёт.» - За слова такие я чуть подзатыльник не отвесил Василию. - «Типун тебе на язык!», - прикрикнул я на него, да ещё и пару крепких словцов добавил вдогонку. Рассержен был я очень, но ответ этот всё же запомнил. Ну а таперича, хозяева вы мои хлебосольные, слушайте самое главное. Вчерась прибегает ко мне жена кузнеца в слезах вся и сообщает весть жуткую, о том, что Козьма-то наш Никандрович который скоропостижно значит преставился, и получается, что сапоги эти, ранее заказанные, ему таперича ни к чему, и просит она залог-то вернуть, чтобы к похоронам его присовокупить, значит. Да-а-а..., это ж надо, ведь никто и подумать не мог, что такой здоровый и цветущий мужик снаружи, окажется таким немощным внутри. Расстроила меня весть о кончине кузнеца, ну просто жуть как, а за сапоги я не переживал: сапогам что, не пропадут никак, потому что вещь ценная и нужная, а поэтому покупатель завсегда найдётся. И всё бы так, да и забылось бы всё после похорон, если бы не другие подмастерья, шептавшиеся тут же про меж собой о словах, давеча сказанных Василием после ухода кузнеца. И ведь не забыли, бесенята, - Васюк подскочил, развернулся в сторону кивота и охнув троекратно перекрестился во всю грудь, - уж прости меня Господи за слова окаянныя в этот Светлый день. Я рядом стоял и слышал перешёптывание сие. - «Ох ты ж, Боже ж ты мой...! - это я про себя восклицал, - и в заправду слова-то те пророческими оказались.» - Вот хочешь верь Яков, а хочешь..., как посмотришь, это твоя воля. Может быть случайность произошла, может и быть, только вот что я тебе посоветую: присмотрись-ка ты к сыночку своему повнимательнее, боюсь не напророчил бы чего-нибудь пострашнее.
   Васюк самолично, не спрашивая на то дозволенья у хозяев, налил себе полную чарку медовухи, перекрестился, рявкнул, - «во истину воскресе!», - и опрокинул её себе в глотку, не поморщившись при этом ни разу. 
   - Да-а-а..., веселы новости в Светлый день, - Яков тоже налил себе полную чарку крепкого мёда, - пусть земля ему будет пухом, - и тоже одним залпом выпил её до дна, - когда хоронить будут?
   - Так завтре, после полудня, когда отпевание закончится, так сразу и захоронят.
   - Надо будет сходить, проводить кузнеца нашего в последний путь.
   - Правильно, и я пойду, - Васюк Матвеевич встал, - на похороны пойду..., на поминки... пойду, да и  домой... тоже пойду, ведь пора мне, засиделся я тут у вас. Благодарствую тебе хозяюшка за приём тёплый. Христос воскресе!
   - Воистину воскресе! Пойдём Матвеич, провожу я тебя до ворот.
   У калитки они распрощались и Яков вернулся в хату. Зайдя в горницу увидел он, что стол не прибран почему-то, а жена, как сидела так и сидит за ним, подперев голову руками, и, слегка покачивая ею, что-то намурлыкивая себе под нос. Вознамерился тут Яков непременно узнать от жены своей о поведении её таком необычном. И Анна, словно освободившись от дремоты, рассказала о причине побудившей её на время уйти в забытьё, позабыв тем самым об обязанностях своих.
   - Знаешь Яшенька, после слов Васюка про сыночка нашего мне сразу как-то не по себе стало, - Анна при этом тяжело дышала, - защемило сильно вот здесь вот, - она приложила руку в районе сердца, - тоской повеяло, и грусть овладела мной, да так, что хоть волком вой. А почему вдруг так стало со мною, в толк-то и не возьму. Думала, что не понять мне в скорости, но благо Господь сподобил, - она перекрестилась, - ошиблась я, потому что враз разум-то мой ко мне и возвернулся. Помнишь, что на покосе было на этом на злосчастном, и те слова Василия про Русь, что она, якобы, покровительницею станет для агарянцев, что защищать их будет да оберегать? А ещё он что-то про двухголового орла говорил. Ну..., вспомнил?
   - Как-то не припоминается мне. Видать не придал я словам этим значения большого.
   - Да и я, грешным делом, не придала тогда значимости словам его, а вот сегодня, после случая с кузнецом, вдруг вспомнила, и ты только представь, что ведь всё, что сказал тогда сын наш, тоже правдой оказалось: и про татар, и про двухголового орла. Ох, Яшенька, что-то не хорошо мне от всего этого. Как бы действительно беда какая-нибудь не приключилась с Василием-то нашим.
   - Ну, вот ещё, и ты наговоришь тут сейчас всякого, а пуще того накаркаешь на наши головы. Нет уж, давай-ка лучше, как заведено у нас издревле, не думать о том, о чём нам не ведомо, мысли крамольные прочь гнать, потому что предсказания все эти от лукавого, бесом ведомые, а значит для нас не приемлемые ни в коем разе. Нам хозяйством своим треба заниматься, да детей поднимать, чтоб образованные были да при ремёслах.
   - И то правда, - Анна начала убирать со стола, - а вдруг всё же случится сие..., - она перекрестилась, - страшно-то как. Давай завтра в церкву сходим, свечки поставим за сыночка нашего - Василия.
   Но Яков последние слова жены своей в пол уха слышал, так как был уже за порогом горницы и дверь за собою прикрывал.
   Хоть и обещал Пётр Андреевич самому себе не прерываться отвлекаясь на мелочи всякие, но не смог и всё же отвлёкся, хотя скорее всего заставил себя отвлечься, что не скажешь то же самое о Настеньке, которая в течении всего монолога, даже и не шелохнулась ни разу, только грудка её, движениями своими, давала знать, что волноваться по разным там не хорошим поводам не стоит.
   - А я уж, прах меня разбери, подумал, не заснула ли ты с открытыми глазами?
   - Нет, я не спала. А почему ты остановился, рассказывай дальше.
   - Да я спросить только хотел. Может быть принести всё-таки сушек с компотом? Между прочим сушки ванильные маком посыпанные, и компот из свежей вишни, маманя у тебя уж очень вкусно его варит.
   - Я же тебе говорила, что не хочу, - но подумав добавила, - то есть я хочу, но не сейчас.
   - А я..., - сглотнув слюну, ответил Пётр Андреевич, - а я хочу и именно сейчас. Обожди меня здесь, а я быстренько сбегаю и быстренько вернусь.
   Пётр Андреевич спустился вниз, нашёл поднос, поставил на него ручной работы плетёный туесок наполненный сушками и, предусмотрительно, две кружки с компотом, а далее, с определёнными предосторожностями, как эквилибрист на канате, вернулся к себе в комнату. Настя наблюдая, как дед демонстративно смакуя уничтожал сушки, не выдержала, сломалась и не долго думая, отбросив все сантименты,  присоединилась к трапезе. Знатно перекусив, они вернулись к тому на чём до этого остановились, а поднос с кружками и опустошённым туеском задвинули под кровать, просто потому, что другого подходящего для него места не нашлось.
   - Так вот, Настенька, после окончания курсов сапожного ремесла, где-то в конце весны, Василий перешёл на вольные хлеба, а это значит стал самостоятельным, и, надо тебе доложить, у него эта самостоятельность не плохо получалась. Народ, мало-помалу, не сразу конечно, но потянулся к новому мастеру, даже не смотря на его малый возраст, и уже к четырнадцати годам Василий прочно стоял на ногах, имея устойчивый авторитет в своей округе. Родители не нарадовались за сыночка, особенно Анна, украдкой смахивая слезу по ночам на ложе супружеской, а так же, нарушая заветы православные, по тихому сплёвывала три раза через левое плечо, чтобы не сглазить ненароком, рисуя в своём воображении будущие радужные перспективы. Всё к этому и шло, но как говорится - человек предполагает, а Бог располагает, вот и у нас, нежданно-негаданно, стали происходить события круто изменившие жизнь Василия.
   А началось это с обычного тёплого летнего денька, когда Василий, по своему обыкновению, возвращался от отца Ионы домой. Солнышко пригревало, настроение было приподнятое и мысли, опережая время ровно на пол дня вперёд, распределяли запланированные дела по их значимости.
   Он заметил её боковым зрением и то не сразу, а тогда, когда почти прошёл мимо. Пришлось остановиться, оборотиться и оглядеть виновницу его остановки. Она сидела на пне вытянув спину в струнку и улыбалась. Не зная почему, но Василий тоже улыбнулся в ответ, а потом с чего-то подошёл к ней и, поздоровавшись, назвал своё имя. В ответ же он услышал имя - Аглая.
   - Я вот тут проходил..., а ты одна и никого вокруг. Ты заблудилась, или кого-то ждёшь, сидя на этом пне?
   - Нет, я не заблудилась.
   - Тогда просто отдыхаешь?
   - В каком-то смысле отдыхаю и не только.
   - А что ещё можно делать, кроме того, что ты не только отдыхаешь?
   - Я, Василий, ногу подвернула и пока что пошевелить ею не могу. Вот сижу и жду: или нога пройдёт сама собой или кто-нибудь, проходя мимо, поможет мне добраться до села.
   - Ты молодец, что дождалась именно меня, потому что я помогу тебе дойти. Только погоди чуток я чего-нибудь подыщу для тебя, на что бы ты смогла опереться.
   Василий обежал окрест и нашёл-таки подходящую рогатину для костыля. Обломав рогатину по высоте, он торжественно вручил Аглае, теперь уже полноценный костыль. И вот потихонечку, не торопясь они и пошли: в левой подмышке у Аглаи костыль, а правой рукой она опиралась на Василия.
   - Скажи, Глаша, как ты умудрилась, практически на ровном месте, ногу себе  подвернуть?
   - Сама удивляюсь, и ведь ничего не предвещало, когда шла по дороге, а тут вдруг, что-то со мной случилось, и понять-не понять, только свернула я с дороги.
   - А причина какая?
   - Увидела я в траве фигурку совсем маленькую, приблизительно три пяди ростом, ну точь-вточь на человеческую похожа и одета во что-то странное, и точно не по нашему, а вот глаза..., - Аглая передёрнула плечами, - я бы даже сказала глазищи его светились зелёным светом, на прогляд как два огромных изумруда на солнце играют. Подошла я ближе, пригляделась и тут же сплюнула от досады. Оказалось, что это просто остаток сухостоя мхом поросший из земли торчит. Разозлилась я, пнула его, и хорошо что левой ногой, потому что тут же боль почувствовала в голяшке. Мне бы дальше идти, да ступить не могу, падаю на траву от боли и всё тут, а чуть погодя уже и шевельнуть ступнёй не могла. Кое-как вот хватило сил добраться, на карачках уже, до пня этого. А дальше ничего..., сижу себе и жду, только и осталось мне это.   
   Уже вечером, сидя на заваленке, Василий, всякий раз, возвращаясь к случаю произошедшему на большаке, тут же представлял, уже милый для себя, образ Аглаи, от чего лицо его тут же обдавало жаром а сердце в миг учащало своё биение, и ловил он себя на мысли, что помнит её облик до мельчайших деталей, а вот волосы её разглядеть не пришлось, по причине туго повязанного платочка, но он не переживал, потому что был уверен, что обязательно увидит её локоны, и будут они непременно русыми, не светлыми а скорее всего темноватыми, как ему нравилось и как хотелось бы. Вот так, сам того не подозревая, и влюбился наш Вася, как говорят у нас в народе, - по уши.
   Следует отметить, что Василий и Аглая сильно сдружились, и при любой возможности старались быть вместе, часто бывая у друг друга в гостях. Анна это видела, прекрасно всё понимала, и те изменения в поведении сыночка её ничуть не удивляли, а как раз радовали. А дальше: по бабьим каналам была собрана обширная информация об Аглае и её семье, что дало повод материнскому сердцу успокоиться и, наслаждаясь этим фактом, ощущать себя в полном смысле счастливой матерью, а в будущем, кто его знает, может быть и бабушкой.
   Прошёл год после той знаменательной встречи Василия и Аглаи на обочине дороги. Анна нет-нет да уже и подумывала о будущей засылке сватов, ведь время пролетит быстро и глазом не успеешь моргнуть, но, прежде чем кого-то куда-то засылать, надобно было ей, так единолично решила она, основательно поговорить с сыном. Однако этим материнским планам, опять-таки, не суждено было сбыться.
   Год 1483, ничем не отличавшийся от предыдущего, протекал мирно и без каких бы то ни было потрясений. Лишь одно только событие всё же заставило всколыхнуть размеренный быт бояр, купцов, стадников, смердов да сирот не оставив равнодушным практически никого. Дело в том, что в лето 6991, в самом его начале, сразу же после весеннего равноденствия, вспенив студёные воды Сухоны, начался грандиозный сибирский поход, организованный Великим князем Иваном Васильевичем, не путать с Грозным, пославшим «судовую рать» в поход на вугулич и на угру, да на Обь великую реку, а воеводами рати той назначены были князь Фёдор Курбский-Чёрный да Иван Салтыка-Травин, которые, в свою очередь, и совершили этот беспримерный подвиг: от Устюга, через Уральский хребет, перетаскивая свои ушкуи, в прямом смысле слова, на руках, дойти аж до самых верховий реки Оби, присоединив тем самым западную Сибирь к владениям великого князя Московского Ивана 111.  И вот, ты только представь себе, всего за пять месяцев, эти отважные русские первопроходцы преодолели, по самым скромным подсчётам, свыше 4,5 тысячи километров, и уже в октябре того же года победоносная «судовая рать», с небольшими потерями, возвернулась обратно в Устюг, а затем, после не большого передыха и приведения себя в порядок, двинулась на стольный город Москва, аккурат через село Елохово, видимо у кого-то из воевод были там родственники или какие другие «шкурные» интересы.
   Княжеский поезд продвигался не торопливо, по долгу задерживаясь в городках да сёлах, где герои с удовольствием рассказывали любопытным, а это были практически все жители, о своём грандиозном походе и невероятных приключениях, о высоких горах и бескрайней тайге, о великих болотах и о множестве рек, о народе живущем там и про многое другое, не забывая при этом прихвастнуть кое-где для красного словца, не без этого.
   В тот самый день проезжая с оказией через село Елохово поезд «судовой рати» сделал короткую остановку и уже примерно через час в калитку Якова громко и настойчиво постучали. То был высокий дебелый ратник воеводы Фёдора Курбского-Чёрного, без головного убора, зато в дорогом юшмане и боевым топором за поясом, прикрыт же он был сверху плотной, грубо сваляной, епанчёй, ну а в руках держал причину своего визита, имеющую прямое отношение к сапожным делам.
   В это время дня Василий, по своему обыкновению, если не было срочной работы по хозяйству, находился в своей мастерской выполняя очередной заказ, одновременно неторопливо беседуя с Аглаей, сидевшей тут же рядом. Они зашли без стука: отец и незнакомый здоровяк. Едва взглянув на ратника Василий почувствовал как у него холодеет спина и он понял, что этот незнакомец есть предвестник чего-то не хорошего, а вот конкретно чего такого не хорошего Василию, в данный момент, не дано было увидеть.
   - Вот, сынок, к тебе важный гость, - Яков пропустил здоровяка вперёд себя - это кологрив воеводы нашего Фёдора Курбского-Чёрного, выслушай его и помоги чем сможешь. Проездом они у нас, и спешат прибыть на град Москва аккурат до начала поста Рождественского.
   Василий внимательно изучил проблему, (сапог не простой, из дорогой кожи, искусно сработанный да богато украшенный), и пообещал, что, отложив текущую работу на потом, немедленно приступит к выполнению заказа. На что здоровяк в ответ тоже пообещал не скупиться на оплату, если работа его удовлетворит. Ситуация для Василия, во всех смыслах, была не однозначная и ответственная, ведь не каждый день тебя посещает человек, который  ручкается с самим воеводою, а может быть и с самим Великим князем Московским. Ратник же, разговаривая с Василием, тем не менее, не спускал глаз с Аглаи, обволакивая её не добрым маслянистым прищуром.
   За заказом пришёл тот же самый кологрив. Рассматривая сапог он одобрительно кивал головой, довольно причмокивал и, как и обещал, щедро расплатился. Ближе к вечеру поезд «судовой рати» двинулся дальше на град Москву, а ещё через неделю пропала Аглая, и все сельчане, кроме, естественно, семьи Якова, точно знали куда. Чуть позже узнала и Анна, ведь в деревне, как и в мешке шила не утаишь, в том смысле, что ничего не бывает тайным. И только тут Анна, вспомнив визит высокопоставленного ратника, поняла жгучий интерес его к Аглае, прибывая в полной уверенности, что она является её дочерью, но получив отрицательный ответ, осведомился о действительном её проживании. В последствии оказалось, что Аглаю, супротив воли её, сосватали к сынку высокопоставленного боярина, а засим увезли в Москву. Сердце у Анны замирало с мыслью о том, что обо всём об этом придётся рассказать сыну, но не пришлось, так как Василий сам узнал о причине послужившей исчезновению Аглаи. А как узнал, то, не долго думая, первым делом пошёл к духовнику своему за советом, хотя для себя он уже, в принципе, давным-давно всё решил. Исповедь Василия не застала священника врасплох, ведь он так же как и все в округе знал о проблеме, а значит подготовлен был к визиту своего юного друга.
   Они, восседая друг напротив друга, приступили к разговору только после не продолжительного молчания.
   - Знаю Василий, знаю причину твоего прихода, но не знаю какой совет ты хочешь от меня услышать, - прервав паузу, первым заговорил отец Иона.
   - Отче, я всё решил, и не за советом пришёл, а токмо хочу спросить тебя - правильно ли я поступаю?
   - Однако так ли я тебя понимаю, сын мой, что решил ты покинуть нас?
   - Всё так, всё верно, я иду на Москва град.
   - Взял ли ты благословение у родителей своих?
   - Нет, отче, я подумал, что будет правильнее не спрашивать разрешения у родителей.
   - Не можно так, сын мой, родители благословение своё должны тебе дать..., или, наоборот, не дать такового. Обидев родителей своих, ты прогневишь Бога, - отец Иона перекрестился.
   - Зачем спрашивать, если знаю наперёд, что они меня не отпустят, - слеза скатилась по щеке Василия, - так же я знаю, что гнев Божий будет на мне, однако решения своего не изменю, и на град Москва всё равно уйду. Прав ты, отче, больно им будет, тяжело будет, но и я с собой поделать ничего не могу, без Аглаи мне жизни нет. Мы поклялись всегда быть вместе, и мы будем вместе и только смерть разлучит нас.
   - Неужели так сильны твои чувства к этой девушке, что ради неё ты готов покинуть отчий дом и навсегда порвать с родителями своими?
   - Намедни вечером, можно даже сказать, что совсем глубокой ночью, ко мне в мастерскую зашёл старец, причём дверь скрипа не издавала и не хлопала. Он был маленький, сухонький, с седой реденькой бородой да с такими же реденькими длинными волосами на голове, а ещё босой и в белых одеждах на голое тело. Его передвижение походкой никак назвать было нельзя, скорее всего он парил над полом. Своего имени он не назвал, зато знал как меня зовут. Старец с порога спросил меня, - «боюсь ли я?», - и я ответил, что боюсь. Тогда он спросил, - «а чего ты Василий боишься, или может быть кого-то?». Я сказал, что не знаю кто это или что это, однако чувствую, что надвигается это на меня, такое огромное и тёмное, на подобие песчаной бури, и я уже вижу эту стену на горизонте из песка, пыли и камней, и мне нестерпимо хочется бежать, бежать и бежать без оглядки, найти спасительную пещеру, чтобы, забившись подальше в какой-нибудь укромный угол, переждать это бедствие. И тогда старец сказал, что это страх и от него не убежать, его надо дождаться, а когда он тебя поглотит полностью, тогда ты сполна познаешь сей страх, и только после этого поймёшь, как с ним бороться. Последние же слова его были о том, что надежда есть, просвет будет, но наступит он после перерождения моего. Сначала, когда старец исчез, я утешал себя мыслью о том, что я сплю, однако же я не спал, потому что, ударив себя клещами по руке, почувствовал острую боль. Теперь вот я пришёл к тебе отче, как к мудрецу, с вопросом, - о каком таком перерождении говорил старец и когда оно должно наступить, и ещё скажи - нужно ли мне перерождаться, и если для этого мне вдруг придётся умереть, то, в таком случае, как мне предстоит умереть?
   - Подожди меня здесь, - вставая ответил священник, - я вернусь вскоре, а ты никуда не уходи.
   Целый час, неистово молясь перед образами, проговаривал отец Иона одну молитву за другой. Он стоял на коленях перед алтарём в надежде увидеть, а может быть услышать, или хотя бы почувствовать божественное провидение, ну хоть какой-нибудь захудалый знак или намёк. Напрасны были потуги его, ничего такого он не дождался.
   - У меня нет ответа на твои вопросы, - вернувшись, с горестью признался отец Иона, - не дано мне сие. Одобрить или запретить тебе не могу, нет у меня на это ни прав, ни возможностей, так что поступай так, как решил для себя сам. Лишь в одном только могу тебе подсобить: есть у меня брат единокровный, Захарием кличут, насельником он в Чудовом монастыре послушание исполняет, так ты к нему обратись за помощью, когда уж совсем будет невмоготу. 
   Отец Иона на прощание поцеловал Василия в лоб, перекрестил три раза и сказав, - «Бог тебе в помощь», выпроводил из церкви. Больше их пути-дорожки не пересекались никогда.
   Пётр Андреевич прервал своё повествование не потому что было достаточно на сегодня, а только из-за того, что вдруг взгрустнулось ему, да так сильно, что от спазма в горле он и слова произнести не мог, а в голове, как удары пульса, стучала одна и та же мысль, - «дорожки не пересекутся, дорожки не пересекутся», - и образ почившей супруги стоял перед глазами как живой.
   - Ты почему замолчал, - Настёна дёргала деда за рубаху, - так Вася ушёл из дому в Москву или не ушёл?
   В ответ Пётр Андреевич смог только кивнуть одобрительно головой.
   - А дальше..., что с ним стало в Москве?
   - А дальше мы, наверное, будем укладываться на боковую, и никаких возражений на эту тему. Ясно?
   - Почему так рано?
   - У меня завтра с утра кое-какие внештатные дела образовались и мне надо лечь пораньше, чтобы хорошенько выспаться.
   - Деда, но ведь завтра воскресенье.
   - Правильно, обычно так и бывает, что за субботой приходит воскресенье, а «понедельник начинается в субботу», как говаривали братья Стругатские. Когда вырастишь не забудь почитать.
   - У мамы по воскресеньям выходной. Давай я попрошу её, чтобы она отвезла тебя и меня на вокзал где ты сможешь забрать свой чумудан.
   - При всём моём желании, золотце ты моё ненаглядное, завтра на вокзал съездить не получится, потому что я обещал одному человеку поприсутствовать у него на «мальчишнике».
   - Мальчишник? А что такое мальчишник?
   - Ну..., это когда компания выезжает якобы на рыбалку а на самом деле жарят на берегу реки шашлыки и пьют водку. Однако «фишка» заключается в том, что участвуют в этом ритуале только представители мужского пола, и никаких женщин.
   - Хорошо, мы больше никого с собой брать не будем.
   - Тут я что-то не понял: ты собралась вместе со мною на шашлыки?
   - Я тебя не брошу, потому что ты уже старенький и за тобой нужен, как говорит моя мама, глаз да глаз.
   - Но ведь ты же..., тоже вроде как..., а впрочем что я такое говорю, конечно я без тебя пропаду, и конечно же ты поедешь со мной.
   - Ну вот, а ты говорил..., я же всегда права.
   - Где-то я уже слышал это гениальное выражение, - «я всегда права». Добро, в таком случае ты, уже как взрослая и самостоятельная жен... девушка, надеюсь. сама себя уложишь в постель. Я правильно рассудил?
   - Правильно.
   - Ну, так вперёд, заботливая ты моя, завтра поутру я разбужу тебя ни свет-ни заря.
   Пётр Андреевич действительно лёг спать пораньше, предварительно запрограммировав будильник на восемь утра. Ночь, как и положено здоровому человеку, прошла быстро, а ровно в восемь утра забрянькал будильник в телефоне. Пётр Андреевич открыл глаза, дал отмашку телефону а потом спросил сам себя, глядя в потолок, - « как твоё самочувствие живой свидетель прошедшего века?», и ответ не заставил себя ждать, не дав Петру Андреевичу даже поразмыслить, - «да пусть хоть парализует, всё равно хорошо себя чувствую». А дальше, после лежачей растяжки, быстренько на водные процедуры, а за ними, по вчерась утверждённому плану и пока все спят, без особого шума разбудить Настеньку, уговорить её на кружечку чая и пару бутербродов на дорожку, ну а дальше..., на утреннюю лошадь и галопом на рыбалку, туда, откуда не видать цивилизации.
   Они уже выходили из дома, когда Настя, очевидно что-то вспомнив, остановилась прямо на пороге.
   - Что-то забыла?
   - Давай напишем записку маме, чтобы она не волновалась.
   - Очень предусмотрительно, и как это я сам не догадался, - и тут же в голове фраза, как напоминание, - «я же всегда права».
   Пётр Андреевич быстро отыскал на кухне бумажную салфетку, что нельзя было сказать тоже самое про карандаш, за которым пришлось сбегать в детскую комнату. Фраза была короткая, информативная и лаконичная, и звучала она так, - «мы на рыбалке, обедайте без нас», и ниже две подписи: обе до невозможности корявые и обе до невозможности не разборчивые.
   Аркадий Никонорович, подъехавший заранее, никак не удивился тому сюжету, когда из калитки появился Пётр Андреевич в сопровождении маленькой девочки. Без лишних расспросов и объяснений расселись строго по местам: Аркадий Никонорович, понятное дело, за рулём, Пётр Андреевич на переднее кресло справа от водителя, ну а Насте был предоставлен  весь задний диван. Когда же ремни безопасности были пристёгнуты, Пётр Андреевич, возложив на себя роль главнокомандующего, протрубил голосом, отдалённо напоминающим, Левитана, - «давай-ка ямщик потихонечку трогай...», и машина, повинуясь приказу главного и умелым действиям ямщика, тут же «потихонечку» рванула прямиком за город, в уединённое место на песчаную излучину реки.
   Прибытие на место все путешественники отметили дружным, протяжным, громогласным и троекратным - «ураааа!». Команда действовала слаженно, как будто это было результатом их многочисленных совместных поездок. Буквально через час дымок, исходящий из походного мангала, разносил на всю округу запах жаренной свинины. Для приличия забросили пару удочек, жёстко закрепив их на рогатинах, таким образом, чтобы случайно клюнувшая большая рыбина не утащила их на глубину.
   А вскоре и походный столик был накрыт всем, чем только можно было его накрыть без применения газовой плиты и жарочной духовки. Получилось более чем шикарно. Оглядев стол, Аркадий Никонорович, довольный собой, радостно хлопнул в ладоши, после чего широким жестом пригласил гостей к столу.      
   - Водку и тому подобные напитки я брать не стал, - обратился он к Петру Андреевичу, - я рассудил, что они нам не к чему.
   - Ты правильно прочувствовал ситуацию, и я в этом вопросе всецело на твоей стороне.
   - А как же вы тогда будете отмечать «мальчишник»? - вмешалась в мужской разговор Настя с явным недоумением на детском личике.
   - Какой такой «мальчишник»? - Аркадий подошёл к девочке, сел на корточки, взял её за плечи и повторил свой вопрос, - о каком таком «мальчишнике» нам туточки намекает наша дама?
   - Деда сказал, что мы поедем на «мальчишник» и там будем пить водку, потому что без водки «мальчишника» не бывает.
   - Бог ты мой, и что же это такое льётся в мои не подотовленные уши, - Аркадий расхохотался от души, - уста младенца глаголят истину?
   - Ну а как же без неё-то..., без этой истины, без которой нам никуда, - спокойно, как ни в чём не бывало пояснил Пётр Андреевич, - а ребёнок глаголит так как его учили, я только забыл пояснить этому ребёнку, что у нас не такой «мальчишник» как у всех, у нас своеобразный «мальчишник», так сказать - особенный.
   Вскоре и шашлык подоспел. Аркадий торжественно вручил каждому по шампуру, произнеся при этом не замысловатый тост, в котором говорилось в основном о здоровье и немножечко о благополучии. На свежем воздухе аппетит нагуливается быстро, от чего кусочки мяса исчезали с шампура с неимоверной быстротой причём при полном молчании, и Настя в этом процессе никак не отставала от взрослых. Когда плотный перекус был закончен, то на смену ему пришло время расслабления. Откинувшись на спинку походного кресла мужчины завели не хитрую беседу ради которой, в общем-то, и приехали сюда, не выпуская, однако, Настю из своего поля зрения. Необходимо также пояснить, что во время беседы мужчины не курили, так как оба были не курящими, и если кто-то посчитает это пояснение за пропаганду, то пускай так и будет.
   - Я человек прямой, а поэтому сразу хочу кое-что прояснить, - начал разговор Аркадий Никонорович, - и постарайся понять меня правильно: ваши отношения с моей бывшей женой - это только ваши отношения и вмешиваться в них у меня нет никакого права, да и, честно говоря, желания тоже. Я не злопамятен и не завистлив, и как бы там у вас не сложились эти самые отношения, мне хочется только одного, - чтобы Марина была счастлива, или во всяком случае, чтобы ей не стало хуже чем сейчас.
   - Раз у нас, как говорится, пошла такая пьянка, то откровенность за откровенность: в данный момент у меня нет никаких отношений с твоей бывшей женой, хотя, отрицать не буду, планы на эти отношения у меня возникали, одновременно с некими чувствами, ну а потом, мы ведь все взрослые и разумные, а значит проанализировав всё и всё взвесив, стало понятно, что практически невозможно в таком возрасте и при таком благополучии, это касается твоей жены, круто изменить свою жизнь, повернув её на все сто восемьдесят градусов, тем более, что ответных чувств у неё ко мне, к сожалению, не возникло. Я, как реальный реалист, всегда ставлю перед собой реальные планы. Она права, я ничего не смогу ей дать, выше того, что у неё уже есть, кроме как свои чувства, со всеми вытекающими из них последствиями. Однако ей этого оказалось не достаточно, потому что в её голове бытиё определяет сознание, а практический ум определяет это самое бытиё. Не считает она это разумным поступком, чтобы вот так наспех поменять шило на мыло, тем более, что шило у неё реальное и золотое а моё мыло всего лишь «хозяйственное», да к тому же ещё и виртуальное.
   - Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.
   - О чём это?
   - Как раз о золотом шиле.
   - Здесь какая-то интрига?
   - Никакой интриги как бы и нет, но однако же она, зараза, всё-таки присутствует.
   - Надо же! От этих твоих слов у меня в голове образовался некий парадокс, в котором интриги как бы и нет, но ты меня как бы конкретно заинтриговал. Вот поэтому я настоятельно тебя попрошу потрудиться объяснить мне этот парадокс: в доходчивой форме, по порядку и простыми словами.
   Пётр Андреевич, прежде чем выслушать про интригу, поискал глазами Настеньку и к своему ужасу не увидел её в своём поле зрения. Холодок пробежал по его спине, а ноги тут же сами выкинули его из кресла, после чего обзор увеличился до кругового. Оказалось, что хитрая «бестия» тихо подкралась за спину деда и, присев на травку, настроила свои ушки на прослушку.
   - Настенька, это что за не стандартный подход к нашей взрослой беседе? Тебя мама разве не учила, что подслушивать не хорошо?
   - Я и не собиралась подслушивать, просто, чтобы вам не мешать села сюда.
   - Во-первых, - не пытайся обмануть старших, а во-вторых, - неужели тебе так интересно слушать разговоры взрослых дядек?
   - Ага!
   - Что - ага?
   - Очень интересно.
   - А вот здесь стоп, здесь остановка. В этом вопросе наши позиции коренным образом расходятся. Я прекрасно тебя понимаю, что у тебя не здоровый интерес к нашей взрослой беседе, однако от наблюдения за удочками тебя тоже никто не освобождал. Ведь не кому-нибудь там, а только тебе мы решились поручить такое очень ответственное и трудное задание - следить за удочками. Ты должна оправдать наше высокое к тебе доверие, и оправдать его надо тем, чтобы неотступно и безотрывно наблюдать за «сторожком» на конце удилища, чтобы успеть вовремя подать сигнал, - (клюёт), и тогда мы, ну это ты и кто-нибудь из нас, сумеем вовремя подсечь а затем выудить большущую рыбину, от которой твои родители, в последствии, сойдут с ума от зависти. Понятно?
   - Нет!
   - Короче, девица-красавица, вот удочки, вот «сторожок», - дед дотронулся до чёрной трубочки-резинке на конце удилища, - а рядом, вот на этом раскладном стульчике, твой пост - бессменный и круглосуточный. Шаг в сторону буду считать побегом, а наказание за побег - остаться без продолжения рассказа на ночь, ну и о сладком забудь, - потом подумав добавил, - на весь вечер. Надеюсь, теперь тебе всё понятно?
   - Теперь понятно, - и Настенька, ну прямо-таки с очень не довольным видом, села между удочек на этот злосчастный раскладной стульчик, чтобы, значит, по чьему-то принуждению тащить службу, наблюдая за подёргиванием каких-то там «сторожков».
   Пётр Андреевич вернулся к столу и возобновил прерванный разговор.
   - Извини, Аркадий, я тебя перебил, но ты сам видишь, для этого была уважительная причина.
   - Дело в том, что моя кимберлитовая трубка истощилась, - Аркадий начал скороговоркой, но потом чуть застопорился для того, чтобы убедиться в отношении Петра Андреевича - понимает ли он, что означает кимберлитовая трубка, и ответ не заставил себя ждать, - «продолжай, пожалуйста, я в курсе на счёт этих кимберлитов», - так вот, именно моя трубка истощилась, в смысле совсем истощилась. Всё, кончился алмазный, золотой и долларовый дождь, как говорится был - да весь вышел. Ну а теперь всё по порядку. Я, как вполне современный, прагматичный и подкованный в предпринимательских делах человек не кладу все яйца в одну корзину, и твоя ехидная улыбка, Андреич, в данном случае не уместна. - «Извини» - прозвучал ответ. - Так вот, инвестиционный фонд, акции голубых фишек и ещё кое-какие не большие вложения, всё было правильно и приносило ощутимый доход. Но дело не в этом: «каюков» подкрался от туда от куда не ждали, и картина Репина в этом смысле просто детская зарисовка.
   В этот самый момент с берега послышалось злобное, - «клюёт», и Пётр Андреевич, подпрыгнув на месте как ужаленный, бросился на голос.
   - Какая клюнула.
   - Вот эта, - Настя уверенно показала на удочку слева.
   Перво-наперво, что необходимо было сделать, это освободить удочку от рогатин, а это не так уж и просто, ну а потом проверить её, выбирая леску из воды. Тут опять стоит пояснить читателю, что эти удочки были не такие какие мы представляем себе в обычном их понимании - бамбуковая палка и леска с поплавком. Нет, это были так называемые «фидеры», настроенные в данном случае как «донка», что подразумевает под собой наличие катушки и отсутствие поплавка. Таким образом выбирая леску Пётр Андреевич уже чувствовал, что на её конце никакой рыбы нет, а весь шум по этому поводу, скорее всего лишь хитрая девичья уловка. Так и получилось - крючок был пуст, без насадки как таковой, а значит червячка кто-то всё-таки сожрал. Мысленно себя успокаивая, Пётр Андреевич оправдывал ситуацию тем, что не всё так драматично, и теперь юная рыбачка на своём опыте познает как нужно управляться с «фидером» и перенасаживать крючок.
   Оставив Настеньку на своём посту, Пётр Андреевич снова вернулся к прерванной беседе.
   - Ещё раз извиняюсь, и надеюсь ты не злишься, ведь это всего лишь ребёнок у которого оказался не много строптивый характер.
   - А забавно было на вас смотреть, нет, правда, по-хорошему забавно. Так вот, пока в очередной раз не клюнуло, я продолжу. В какой-то момент ко мне поступило предложение вложить деньги в очень рискованный, но очень интересный проект. Мне предложили потратиться на создание исторического многосерийного фильма. Риск риском, но всё-таки и он должен быть оправданным, а поэтому я с головой погрузился в изучение уже готового сценария. Скажу прямо читал я его с интересом, но, как говориться - было классно на бумаге, да забыли про овраги. В сценарии рассказывалось о нашей стране в до Рюриковскую эпоху, век эдак второй-третий после рождения Христа. Ну, как тебе сюжетик? Теперь дальше: я, как сомневающийся финансист, стал проверять информацию изложенную в сценарии, перевернув, в смысле прочитав, кучу другой, вполне официальной, научной литературы. И что же ты думаешь? - а ничего, всё одно и тоже в жутко ограниченном виде или вообще сплошная пена да густой туман. Ни одного толкового историка по этому отрезку нашей истории я так и не нашёл. Оказывается не было у нас истории до Рюрика, мы как бы и не существовали вообще. Это меня ни в коем разе не устроило, и моя проверка продолжилась, а время, тем не менее, безвозвратно уходило, как вода сквозь пальцы. Сроки поджимали, контингент нервничал, заявленные артисты начали потихоньку линять и поэтому оставалось одно - положиться на свою интуицию и рискнуть.
   Аркадий откинулся на спинку кресла, запрокинул голову и упёрся взглядом в небо, видимо решил перевести дух.
   - А зачем ты вообще влез в это дело? - задался вопросом Пётр Андреевич, - ты не историк, не киношных дел мастер, ни опыта у тебя ни знаний, я имею ввиду на этом поприще.
   - Да я понять не могу, и ведь сам всё это хорошо осознавал и понимал. Всё вроде бы правильно, сознаюсь, я даже уговаривал себя не лезть туда, куда Макар телят не гонял, но напрасно всё было, потому что захватила меня эта идея, понимаешь, что-то она в глубине моей души разбередила, а затем вынесла на поверхность аж до гортани, да так, что горло перехватывало и реально  становилось тяжело дышать, хоть скорую вызывай.               
   «Клюёт!», снова протрубил детский голосок, только теперь уже с радостными нотками. Пришлось взрослым опять прерваться на какое-то время.
   - Я по-быстрому, - приложив руку к сердцу извинялся Пётр Андреевич, - сам понимаешь, но этот крест нам придётся нести до конца сегодняшнего дня.
   Теперь уже спокойным шагом подойдя к берегу Пётр Андреевич, как бы равнодушно, поинтересовался.
   - Ну а теперь, какой из... этих двоих соизволил клюнуть?
   На сей раз клюнул тот «фидер», который справа. Опять же, сохраняя завидное хладнокровие, спокойствие и выдержку Пётр Андреевич освободил удилище от рогатин, выбрал леску из воды, быстренько насадил на пустой крючок нового червячка и вновь забросил насадку подальше от берега.      
   - Молодец, Настенька, - голосом, лишённым всяческих эмоций, поблагодарил внучку Пётр Андреевич, - с работой справляешься не плохо, продолжай..., - он хотел сказать - «в том же духе», но подумав, что его пожелание не правильно истолкуют, закончил по другому, - внимательно следить за «сторожками». Я вижу, что у тебя уже наметился, какой-никакой, а прогресс в этом не простом деле.
   Когда Пётр Андреевич возвращался к столу, то не мог не обратить внимание на улыбающегося Аркадия.
   - Согласен с тобой, - опускаясь в кресло, глубоко вздохнул Пётр Андреевич, - мне теперь уже и самому интересно узнать, чем это всё закончится. Ну, с внучкой всё понятно, а вот с тобой всё только начинается, и, как я понял, твою картину в процесс всё-таки запустили?
   - Действительно, картина пошла в производство и всё складывалось так, как предписывала смета, но постепенно, я даже не мог отследить когда это произошло, моё детище, а теперь уже не только на съёмочных площадках но и в финансовых отсчётах, быстро пошло, я даже больше скажу, - побежало в гору, и чем ближе к завершению тем большие суммы на это требовались. Всё это, конечно, здорово, но фишка заключается в том, что свободные деньги уже давно закончились, и все потаённые заначки тоже опустошены. Тогда я приступил ко второй части «марлизонского балета», а это значит, что настал черёд продавать не особо ликвидные вложения. Дальше больше и дальше хуже, - скоропостижно умирает главный режиссёр, а главный оператор выходит из проекта без объяснения причины. И что мне, по-твоему, оставалось делать?
   - Вот уж, действительно, дилемма. Ну и как же ты в этой ситуации поступил?
   - Единственное, что можно было сделать, - это идти до конца. Вот я и пошёл, причём совершенно осознано пошёл, до этого самого рокового конца. Практически пришлось продать всё, а дальше: найти и буквально выкупить нового режиссёра, да и нового оператора тоже, а далее каким-то невообразимым образом вдохнуть жизнь в почти умерший процесс. - Аркадий встал, сделал круг вокруг своего кресла, махнул рукой, как будто забросил в речку невидимый камень, сплюнул и снова сел на своё место. -  Эх, сейчас бы в самую пору закурить...
   - Или выпить одним махом грамм эдак двести?
   - Нет, пока только закурить.
   - Я бы рад тебе помочь, да вот только нечем.
   - Ну да ладно, перетерпим как-нибудь, и не смотри на меня такими удивлёнными глазами. Была у меня одна крамольная мысль, была, - бросить всё к чёртовой бабушке и забыть как страшный сон, но её переборола другая, - а зачем тогда начинал? Дорогу осилит идущий, застолбил я себе в башке, и ты знаешь я всё-таки воскресил картину и она пошла, не останавливаясь больше ни на секунду.
   После слова «секунда», в ту же самую секунду новый позывной «клюёт» протрубил с такой силой, что те, первые два, вместе сложенные, были только тихим писком. На этот раз Пётр Андреевич, даже ухом не повёл, даже головы не повернул, продолжая сидеть в кресле, уложив ногу на ногу. Ответ был послан голосом докладчика, выступающего на трибуне. - «Очень хорошо, пока ничего не предпринимай, сделаем паузу и дадим возможность рыбке прочно закрепиться на крючке. Ставлю это предложение на голосование. Кто за, просьба поднять руки.» - «Деда, ты не понимаешь, - сейчас точно клюёт.» - «Конечно клюёт и пусть клюёт, однако терпение прежде всего.» - Его надежды, что на этом всё закончится, никак не оправдались. В ответ он больше не услышал истеричного крика или истошного вопля с призывом к действию, до его слуха донеслось лишь едва уловимое, - «ну… всё, сейчас удочка сломается».
   - Да не сломается…, - но, на всякий случай, Пётр Андреевич всё же оглянулся и тут, к своему ужасу или удивлению, а может быть и восторгу, он увидел, что удилище, в своём изгибе, стремится принять форму круга, а сторожок практически уже касается поверхности воды, - да это ж…! мама дорогая! - Пётр Андреевич чуть не задохнулся от волнения, - да у тебя же клюёт! ты чего ничего не говоришь-то? - раньше, в его детстве, была такая забава, - «гигантские шаги», так вот ему понадобилось всего два таких шага, чтобы успеть ухватить «фидер» в последний момент.
   - Как не говорю, когда я так и говорю! – Настенька, по привычке, даже топнула ножкой.
   - Нет, ты не так говоришь!
   - А как тогда надо говорить?
   - Я не знаю как, но не так!
   - А что ты на меня кричишь?
   - Да разве я кричу, я ещё только начал шептать.
   А дальше, как рассказывают очевидцы, а их всего два, - Настя и Аркадий Никонорович, пошла борьба, борьба цивилизованного человека с необузданной энергией дикого жителя водной стихии, ну прям как в том рассказе, - «старик и море», только в данном случае море заменила река. В отличие от Хемингуэя наша борьба продолжалась не так долго. Победил большой рыбацкий опыт и технические достижения в области снастей для рыболовства. В данном случае на крючок попался сазан, ни дать-ни взять килограммов эдак на пять. Радости у рыболовов не было предела.
   - Никонорыч! - рычал от восторга Пётр Андреевич, - если ты сейчас же не заснимешь нас на свой «лопатник», то история, в моём лице, тебе этого не простит!
   Никонорыч отреагировал мгновенно, включив камеру на мобильнике, а удачливые рыбаки, позируя ему в объектив камеры, отплясывали у воды ритуальный танец.
   - Давай садок, - отдышавшись от энергичных движений, Пётр Андреевич обратился к Аркадию.
   А тот, слегка задумавшись, не уверенной походкой направился к машине. Порывшись в багажнике, он вернулся с пустыми руками.
   - Ну, где садок? - терял терпение Пётр Андреевич.
   - А я его, так получается, не взял.
   - Как не взял, почему не взял?
   - Да откуда же я знал, что мы чего-нибудь поймаем, я думал, что здесь вообще рыба не водится.
   - Вот те раз, - Пётр Андреевич, случись такое при других обстоятельствах, почесал бы себе под подбородком, но в данном случае он сделать этого не мог, так как обеими руками держал рыбу, - и чего теперь делать?
   - Я не знаю, - пожал плечами Аркадий, - вообще-то рыбак у нас ты, причём профессиональный, вот и выкручивайся, прояви, так сказать, рыбацкую смекалку.
   - Возьми у меня рыбу, - Пётр Андреевич передал Аркадию сазана из рук в руки, - за жабры держи, так надёжней будет, а я пока поищу из чего можно будет наладить кукан.
   Где Пётр Андреевич нашёл кусок проволоки он не сказал, ну а его, в свою очередь, никто об этом и не спрашивал. Может быть в машине у Никонорыча, а может быть на берегу в оставленном мусоре. Один конец проволоки он продел через жабру и рот, сконструировав кольцо, а другой конец примотал к одной из рогатин, стоявших в воде.
   На этом рыбалка для Насти закончилась. Её больше не интересовали «сторожки», крючки и червячки, весь её интерес переключился на сазана и она просто не отходила от рыбины, которая в прозрачной воде спокойно стояла по направлению против течения, слегка лавируя хвостом. Правильно оценив дальнейшую перспективу данной рыбалки, Пётр Андреевич смотал удочки, выбросил остатки червей в реку и вытащил рогатины из воды, кроме той, к которой был привязан сазан.
   - Ну вот теперь у нас с тобой, - снова восседая на своё кресло, с облегчением подвёл итог Пётр Андреевич, - наступило спокойное время, я так думаю, что мы теперь сможем беседовать сколь угодно долго, не отвлекаясь на посторонние мелочи. 
   - Да я не сильно-то и отвлекался, это была твоя производственная обязанность бегать туда-сюда и обратно.
   - Но ты же тоже, не произвольно конечно, но отвлекался вместе со мной.
   - Только для того, чтобы перевести дух, и я вам, тебе и Настеньке, за это очень даже благодарен, ведь знаешь как тяжело исповедоваться человеку: не отцу, не брату, не свату и даже не собутыльнику, а тому которого видел-то, до сегодняшнего дня, всего два раза и то мимо ходом?
   - Не знаю, хотя пробую представить. Но ты продолжай, раз уж начал и попрошу теперь уже без остановок. Желаю я насладиться концовкой исповеди.
   - Правильно, раз уж начал, то обязан и заканчивать. Так вот, после долгих мытарств, передряг, проколов и исправлений многострадальная картина всё ж таки вышла в прокат, хотя с прокатом своя, отдельная история, на которой я, по понятным причинам, уже не буду заострять своё и твоё внимание. И вот оно, - свершилось, думал я, и сердце, при одной только этой мысли, замирало. Я ждал этого проката и одновременно боялся, боялся до дрожи в коленках. А когда картина в прокате провалилась, то я, как ни странно это прозвучит, почувствовал неимоверное облегчение, как будто с моих плеч сняли второй атмосферный столб а за ним третий и даже четвёртый, не известно откуда там взявшиеся. Мне вдруг стало хорошо, и я почувствовал себя свободным, не понимая от кого или от чего, но то, что свободным это точно. Ты представляешь, мне стало очень легко дышать. Оказывается воздух в нашей стране очень даже чистый, лёгкий и оздоровительный. «Ну а теперь-то что?» - такой вопрос не произвольно встал в моей голове. Действительно, что теперь делать и куда податься нищему человеку? Последнее, что я сделал, буквально с неделю назад, так это переоформил дом на Марину, но ей об этом ещё не сказал, потому что не придумал, как и в какой форме всё это преподнести.
   - Ты спрашиваешь моего совета?
   - Почему бы и нет, если есть что толковое, то говори, я с удовольствием возьму это на заметку.
   - Преподнеси это как подарок на день рождения.
   - А что, мысль хорошая. Всё раздать и голым в рай. Как там в писании говорится, - блаженны нищие духом, ибо Царствие Небесное увидят.
   - Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное, - уточнил Пётр Андреевич древнее писание.
   - Не столь важна форма, главное суть правильная.
   - Но ты-то, Аркадий Никонорович, не очень-то обольщайся, ведь для тебя не уготована сия благодать, закрыто пока для твоей души Царство Небесное.
   - Не правда твоя и не согласен я с тобой. Я же помню, как там в Библии написано, - что тот, кто всё раздаст, тот в рай и попадёт. Всё, как есть про меня.
   - Всё, да не всё. Ключевое слово, которое ты правильно назвал - это раздать. Но, как и кому? Разве ты раздавал нищим или не имущим, а может быть ты пожертвовал всё своё состояние на благотворительность? Нет, нищий брат мой во Христе, ты тратил деньги для получения прибыли, а следовательно, для обогащения своего.
   - Но дом я всё-таки подарил.
   - Опять же повторюсь, - разве твой дом оказался в руках не неимущих или в нём теперь будут жить бездомные? - Пётр Андреевич, в ожидании ответа, смотрел на Аркадия, сопереживая его потухшему взгляду, - вот видишь, дружище, ты и ответил на мой вопрос. Кстати, товарищ нищеброд, а ты крещёный? начнём с этого.
   - Кажется, крещёный, не помню точно, по малолетству всё происходило.
   - Кажется, не кажется, креститься надо когда кажется. Хотя тебе и креститься-то нельзя, ведь ты же не крещёный. Вот такой замкнутый круг получается, - и надо бы покреститься, когда кажется, но… нельзя.
   - И что же мне теперь прикажешь делать, как жить дальше? Посоветуй старший товарищ младшему товарищу.
   - Хоть я родом из страны советов, однако на этот вопрос мне очень сложно будет дать тебе хоть какой-то совет, товарищ, потому что я, изначально, не пророк, не психолог, и даже не врач-хирург, чтобы резать по живому. Поверь, мне очень хочется тебе помочь, но у меня и на ум не приходит каким образом превратить мою благородную идею в практические действия, да так, чтоб и результат оказался таким, каким я его ожидаю, - Пётр Андреевич сочувственно смотрел на своего младшего товарища, и, положа руку на сердце, действительно, искренне хотел ему помочь, - сходи в церковь, поговори со священниками, авось чего и подскажут, они в этих делах большие доки. Слушай, а может быть тебе бросить всё к ядрёной «фене», тем более, что у тебя и так уже ничего нет, - Андреич по доброму улыбнулся, - уйти в монастырь, подстричься в монахи, принять схиму, уединиться в каком-нибудь самом отдалённом скиту, запереться там, объявив себя «молчальником» и посвятить себя всего, без какого бы то ни было остатка, служению Богу. Будешь ты, брат мой во Христе, денно и нощно читать псалтырь, разбивая себе лоб в кровь об не циклёванный пол, а раз в сутки монахи будут приносить тебе пайку, и лет так через десять-пятнадцать усердного богослужения на тебя снизойдёт просветление, понимаешь - просветление, ты обретёшь святость, нарекут тебя старцем и потянется к твоей землянке нескончаемый людской поток, будешь давать им мудрые советы да будущее предсказывать, а они в ответ будут разносить славу о тебе по городам и весям. Имя твоё вознесётся выше небес, и Ванга перевернётся в гробу от зависти. Ну, как тебе такая перспектива?
   - Перспектива стоит того, чтобы обратить на неё внимание.
   - А прежде, чем ты обратишь на мою перспективу должное внимание, скажи, объясни мне тёмному человеку, зачем ты изначально заварил такую мудрёную кашу с этим кино, почему ты вдруг стал действовать не как нормальный прагматично-циничный коммерсант, а как некий гражданин, которому на голову вдруг свалилось огромное количество денежной массы, от которой у него кругом идёт голова и он мечется в желаниях: от - просто пропить, до неимоверно прославиться? Снял бы для начала тупой сериальчик про крутую сыскарицу, или сыскаря в юбке, этакую молодую, «красявую» «бляндинку» в звании майора, не меньше, которой величайшая мисс Марпл и в подмётки не годится, по характеру жёсткая, в поведении прямая, решительная в поступках, строящая в райотделе, на щелчок пальца, весь мужской контингент по росту и ранжиру, включая самого начальника, бескомпромиссная законченная карьеристка, мужененавистница, для которой регулярный секс - это только как физиологическая потребность и никакой семьи, минимум до сорока пяти лет. Я тебя уверяю, что при любом раскладе ты был бы в прибылях. А за этим сериальчиком следующий беспроигрышный - про больницу. Здесь я тебе советов не даю, просмотри все предыдущие, сделай сборную «солянку» или выбери самый лучший, измени название больницы, а также все имена и фамилии, и всё - запускай смело в широкий прокат. А вместо этого, нате вам с кисточкой, тебе вдруг понадобилось докопаться до нашей древней истории, тоже мне, ещё один Карамзин сыскался. Если как по мне, то я-то тебя как раз прекрасно понимаю, а также твоё желание и стремление показать правду в нашей истории, ну и тут же напрашивается вопрос, - а для кого вот это всё, кому нужна эта твоя правда? Научно-преподавательскому сообществу ни к чему этот геморрой, это всё равно как засунуть им вилы в мягкое место. Только представь себе, в одночасье окажется, что всё, о чём эти седовласые учёные от науки писали, - всё ложь, тогда значит надо переписывать учебники, а значит заново писать диссертации, доказывая в них новую парадигму (долбаное словечко), одновременно расписываясь в своей предыдущей неправоте, а может быть и в невежестве. Однако не переживай, им это осуществить никак не суждено, потому что знаний у них нет, не на что им опереться и неоткуда брать материал для новых трудов, а поэтому и ни к чему им вся эта суета. Вот до шумеров дошли и хватит, а если, не дай Бог, дальше, в глубь веков, то это как обычно - палка-копалка, набедренная повязка, мычание вместо членораздельной речи и пляски у костра с ляшкой мамонта в зубах, и всё…, и больше ни-ни. Молодёжи нашей тоже это всё, как они говорят - «фиолетово», а в школе альтернативную историю не преподают, дома же базары только про «бабки», так, что заучиваем ответы для ЕГЭ и вперёд – через идиотский бакалавриат и дебильную магистратуру в светлое «менчендайзерство» с последующим выходом на «менеджерство». Да, не переживай ты, Никонорыч, по большому счёту, твоё дело правое, и глядишь через пять поколений наши правнуки, в конечном итоге, достойно оценят твой труд, вознеся его на должную высоту, но ты, к сожалению, об этом уже не узнаешь. Как говорил один из великих - «для того, чтобы тебя признали, нужно просто умереть».
   Так, в дружеской беседе и при удачной рыбалке, не заметно для отдыхающих, подошёл к логическому  концу этот своеобразный мальчишник. Всё, что можно было выловить - выловили, всё, что хотелось обговорить - обговорили. Теперь пора ехать домой и если поспешить, да с попутным ветром в спину, то можно будет успеть приготовить рыбу к ужину.
   Дорога домой всегда короче, и не успели Пётр Андреевич с Настей оглянуться, как перед их взором предстал до боли знакомый забор. По-братски распрощавшись с Аркадием Никонорычем, дед с внучкой скрылись за калиткой.
   Взбучка была бы жёстче, не предъяви «побегушники» свой веский аргумент, после которого у любого воспитателя отпадёт всякое дальнейшее желание читать нотации, и мама Таня быстренько погасив свой гнев, тут же всё простила и постаралась как можно быстрее забыть об этом не приятном инциденте, после чего, как и положено главнокомандующему, снова взяла в галоп, то бишь повела пехоту за собой, при этом заверив домочадцев, что к ужину она приготовит вкуснейший деликатес под названием, - запечённый в рукаве сазан с гречкой и овощами, от которого, по её же утверждению, все оближут пальчики. Ожидания жаждущих оправдались, ужин получился на славу, все реально облизывали пальчики, ну а как же иначе, ведь рыбу вилкой не едят.
   Как ни крути, а в итоге оказалось тяжело: эта воскресная движуха с нервной рыбалкой, а в довесок ещё и ужин на разрыв желудка. Всё это, негативным образом, отразилось на организме Петра Андреевича. Всеми своими нервными окончаниями почувствовал он сильнейшую усталость, и уже просто мечтал о кровати, представляя себя в лежачем положении на мягкой подушке в полузабытьи, и если же он, буквально в ближайшие минуты, не осуществит эту свою маленькую мечту, то, хотите вы этого или нет, но он непременно уснёт прямо за столом, опустив лицо, вместо любимой подушки в свою жёсткую, жирную, с остатками сытного ужина тарелку. - «Вот будет конфуз так конфуз, вроде и не пил, а срубился напрочь, как последний алкаш.» - Рассуждал Пётр Андреевич, реально клевая головой. Однако собрав остаток сил в кулак и призвав всю свою немощную волю на помощь, Пётр Андреевич, улучшив момент, просто взял и слинял, в смысле исчез, из-за стола никем не замеченный, благо практика в этом деле уже имелась, и она, спасибо ей, не подвела. Сначала он решил прилечь не раздеваясь, чтобы чуть-чуть отдышавшись восстановить силы, а когда понял, что ошибся, то было уже поздно, потому что преследовавший его в последние полчаса сон, не оставил ему шансов на манёвр, и как следствие овладел им полностью и без вариантов.
   Проснулся он не от того, чтобы, перед тем как окончательно отойти ко сну, переодеться в ночное, ополоснуться и почистить зубы, нет, его тормошили решительным образом, и кто же это мог бы быть, угадайте с одного раза. Правильно, это была Настя, маленький деспот, безжалостный в своих желаниях. При таком неудержимом напоре и усердном внимании деду ничего не оставалось делать, как проснуться и, не откладывая в долгий ящик, быстро привести себя в порядок.
   - Настенька, радость моя, я прекрасно тебя понимаю и желание твоё - оно более чем естественно, однако же я всё-таки попрошу тебя, давай отложим наш сегодняшний рассказ, перенеся его на завтра. Я, в данный момент, от чего-то так сильно устал, что кроме, как хорошо выспаться ни на что более не способен. Давай завтра встанем по раньше и на свежую голову продолжим наше повествование.
   - Нет, деда, ты сейчас будешь рассказывать, как и обещал мне на вашем «мальчишнике».
   - Я… обещал? Вот те раз, что-то не припомню.
   - Ну, как же…, ты сказал, что если я сделаю хотя бы шаг в сторону от стула, на котором сидела, следя за удочками, то ты меня накажешь тем, что не будешь перед сном рассказывать мне свой рассказ.
   - И что…?
   - Как что! Но я же выполнила твою просьбу, и ни на шаг не отошла ни в какую сторону. Так?
   - Скорее всего так, как ты и говоришь.
   - Ну, вот, теперь твоя очередь.
   - Моя очередь…? В чём? - дед решил сыграть под дурачка, авось, надеялся он, ему повезёт и не надо будет напрягаться в конце этого, такого тяжёлого и бесконечного, дня. Но не тут-то было, его надежды рухнули как карточный дом, потому что туточки кое-кого на мякине провести оказалось не возможно.
   - В рассказывать! - вырвался из души отчаянный детский крик.
   - Хорошо, хорошо, только без громких эмоций, а то вся родня сюда сбежится. Всё, не нервничай, я начинаю, только напомни мне, старому склеротику, на чём я в прошлый раз остановился.
   - Вася поехал в Москву.
   - Поехал? Разве я говорил, что, он на чём-то поехал?
   - Ну да, а как же можно добраться до Москвы?
   - Действительно, - дед хитро прищурился, - а каким образом можно добраться до Москвы?
   - На самолёте…, на машине…, на поезде...
   - Правильно, можно было бы и на поезде, но дело в том, что в то время о поездах, о самолётах, впрочем, как и о машинах ещё ничего не знали, а в глаза их и подавно не видели, а поэтому пришлось нашему Василию идти по старинке - пешком, благо до города Москва было не столь далёко. Котомка за плечами, в руке суковатая палка, на поясе зачехлённый нож, через плечо свеже сработанная добротная обувка, а вместо них на ногах - ничего, то есть босиком, и за пазухой тоже пусто, в смысле ни гроша. В столицу он входил ранним утром, под фанфарное пение вороньего хора, в отличие от самого стольного града, который даже и не заметил великого пришествия…, или вхождения…, ну, в общем кому как нравится. И первое, что пришлось предпринять Василию, - так это позаботиться о пропитании, так как его не большие запасы, взятые из дому, закончились ещё на подходе к городу. К единокровному брату отца Ионы Василий обращаться не стал, решил пока повременить, а устроился в торговых рядах, если перевести на наш лад, разнорабочим, то есть делал всю грязную и низкооплачиваемую работу на которую охочих ещё подыскать. Ночевал он тут же, соорудив себе подобие лежака под прилавком богатого торговца, благо лето было тёплое. Все местные бродячие собаки, с выгодой для себя, открыли в нём надёжного товарища и верного друга, а если бы вы вдруг, оказавшись там ночью, увидели свору спящих в одном месте собак, то без труда, тут же неподалёку, отыскали бы и нашего Василия. Постепенно лотошники привыкли к, не много странному, юноше, а чуть погодя и не мыслили себя без его безотказной помощи, за которую он получал сущие гроши, а чаще оплата была чашкой полбы, или большим спасибо с неизменной  благодарственной улыбкой во всё наглое лицо. Однако с другой чертой его характера некоторые торговцы смириться никак не могли, ибо терпели от его действий серьёзные убытки, а порой даже прогорали на своём «прибыльном» деле. Но то были не честные торговцы, которые так и норовили, разными заковыристыми способами, обмануть доверчивого покупателя, вот они-то пуще всего и ненавидели нашего героя. А причина была совсем проста - Василий всегда видел обман и никогда не проходил мимо: то квас опрокинет, выплеснув содержимое ендовы на землю, то выпечку с прилавка смахнёт, ну а про обувку и говорить нечего - рвал нещадно или дёгтем обмазывал как внутри, так и снаружи. И ведь не переживал он, что его за эту правду побьют, и его били, реально били, причём били порой очень даже жестоко, а он, после каждого такого побоя, зализав раны, становился только крепче духом и телом, а так же и авторитет его укреплялся неизменно. Но вот как потом выяснялось: квас тот был прокисшим, а в пирогах оказывалось протухшее мясо бездомных собак, и молва об этом, со скоростью литерного поезда, мгновенно разлеталась по торговым рядам. Теперь, пришедшие за покупками, люди старались перво-наперво отыскать в рядах нашего Василия и проследить за ним, ведь если он пройдёт мимо товара или продуктов, которые они хотели купить, и не задержится на них никоим образом, то значит товар или продукт этот чистый, и его можно заведомо спокойно брать. Сам же Василий, после каждого трудового дня, всякий раз, отправлялся на поиски того заветного двора, куда, предположительно, увезли его возлюбленную, начав с посадских домов а там, кто его знает, может быть и до Кремля дело дойдёт. Время шло, вот уж и осень на дворе: то морозцем прихватит, то «мухи» белые налетят, а его поиски к каким-то конкретным результатам пока не приводили. Но он не отчаивался, успокаивая себя тем, что круг не обойдённых дворов неуклонно сужается и результат уже вот-вот замаячит на горизонте, и тогда, когда всё это, на что было потрачено столько времени и сил, случится, он в миг станет самым  счастливым человеком на земле, потому что перед собой он увидит желанный образ его возлюбленной, а дальше…., ну конечно же, он сможет поговорить с ней, а затем и уговорить её пойти вместе с ним туда, где осуществляться все их мечты, клятвенно обещанные друг другу на их секретном месте возле студёного родничка.
   И, ты, Настенька, не поверишь, - ведь однажды всё так, как предполагал Василий, и случилось, он таки нашёл ту, которую искал. То был большой зажиточный дом, с высокими тесовыми воротами и, под стать ему, мощным забором, вокруг всей усадьбы. Долго стоял Василий, робея перед калиткой, прежде чем решиться постучать, а когда железное кольцо дважды с глухим звоном всё ж таки ударилось о подложку, понял он, что обратной дороги уже нет, а впереди: или грудь в крестах, или голова в кустах.
   Калитку открыл здоровенный парень, косая сажень в плечах, и долго не мог понять, из сбивчивого рассказа Василия, что ему конкретно нужно, а когда понял, то рассмеялся вначале, рассматривая чудоковатого незнакомца, а потом со всей серьёзностью объяснил, что не гоже мол посторонним мужчинам приходить к замужним женщинам. Так же он попытался дать понять Василию, что если ему и всё равно, то вот его бывшей девушке этот компромат может очень даже больно аукнуться, а то, того и гляди, как испоганить всю её дальнейшую жизнь. Напоследок же парень сказал Василию так. - «Иди ка ты, мил человек, по добру-по здорову, туда от куда пришёл, - и уже смягчившимся тоном посоветовал, - и забудь дорогу к этому дому. Я на тебя зла не держу, так как плохого ты мне ещё ничего не сделал, но предупреждаю, что в следующий раз, если увижу тебя здесь, то не обессудь, - плохо для тебя закончится этот приход.» Забегая немного вперёд скажу, что здоровяк этот оказался мужем Аглаи.
   Ушёл Василий, понятное дело ни с чем, однако в душе его крепла твёрдая уверенность в том, что он обязательно сюда ещё вернётся, как бы не страшны были последствия.  А ведь последствия действительно могли быть серьёзные, вплоть до смертельного исхода. Василий понимал это и ему было страшно, но другой страх, более сильный, разрывал его сердце в клочья, - это то, что он, отказавшись от рода своего, от отца и матери, потеряв кров, а затем пройдя через такие тернии, что не каждому и снились, наконец найдя свою любимую, в итоге никогда больше не сможет с ней видеться, не сможет дышать вместе с ней одним воздухом, никогда больше не обнимет её и не услышит её божественный голос. Это было поистине не выносимо, и он в конец потерял всякий покой в своей измученной душе. В нём боролись две силы: одна здравая, а другая как цунами, вышибающая все мозги напрочь. Ну а когда все мозги выбиты и рассуждать, практически, нечем, то остаётся полагаться только на чувства, что Василий, в конечном итоге, и сделал.
   Второй приход к дому, как ему и предсказывали, оказался для Василия, мягко говоря, болезненным. Калитку открыл тот же самый парень, на лице которого не отобразилось никакого удивления, а в место того, чтобы сразу прогнать Василия он, наоборот, вежливо пригласил его зайти во двор, где и произошло всё самое не приятное. После тяжёлых физических объяснений беднягу Василия, как половую тряпку, вышвырнули за ворота, прямо в дорожную слякоть.
   Долго пришлось Василию восстанавливать своё здоровье, благо торговый люд, в основном конечно женщины, помогли, кто чем мог: кто с продуктами, а кто с отварами да мазями. И снова настал тот день, когда Василий уверенно стучался в, знакомые уже нам, ворота. Вот тут уж, действительно, удивлению парня не было предела, да и двум другим, вышедшим за ним, и торопившимся самолично посмотреть на пришедшего самоубийцу. Но не торопитесь хоронить нашего Василия так скоро, тем более, что рассказ про него ещё не закончен, а до конца ещё далеко. Так вот, в самый последний момент трагической развязки, растолкав локтями громил, появилась она, - его ненаглядная Аглая, чей громкий голос, командирский тон и решительные действия враз перекодировали агрессивных громил в послушных ягнят, и которые, подчинившись приказу хрупкой девушки, выстроившись гуськом, скрылись в хоромах, но через мгновенье засветились в окошке, устроив там своеобразный наблюдательный пункт.
   - Василько, - так ласково она его называла, - зря ты опять сюда пришёл. Я после твоего последнего прихода места себе не находила, чуть с ума не сошла, думала, что не выживешь ты после таких побоев, но слава Всевышнему, что не дал тебе усопнуть, а то не простила бы я себе, ведь первопричина греху этому - я. 
   - Скажи мне Аглая, скажи как на духу, - глаза Василия наполнились слезами, но говорил он твёрдо, чётко выговаривая слова, - люб я тебе али нет?
   - Василько, я замужем…
   - Что ты замужем я знаю, а вот любишь ли ты меня до сих пор я не знаю, а поэтому и хочу услышать от тебя лично эту правду.
   - Васенька, да разуй ты глаза, посмотри на меня внимательно.
   - Смотрю.
   - Ну, и видишь чего?
   - Тебя вижу, вот смотрю и понимаю, что люблю тебя ещё сильнее чем раньше.
   - Да я же беременна, - Аглая обхватила живот руками, сарафан натянулся, повторив форму, довольно прилично, округлившегося живота, - вскоре у меня будет ребёнок.
   - Ребёнок, это хорошо, я назову его в честь деда.
   - Какого деда, очнись Василько, ну ты, ей Богу, как малахольный. Ну хорошо, допустим я согласилась, и куда мы втроём пойдём, где жить будем, чем питаться?
   - Я открою сапожную мастерскую, она приносит не плохой доход, а дом…, если батя простит, то у родителей…
   - А если как не простит?
   - А если не простит, то… выкопаем землянку на первое время.
   - Ты хочешь сказать, что моё дитятко будет жить в сырой землянке?
   - Если землянка не подходит, тогда пойдём в услужение получив сразу же и кров, и пищу.
   - И плети за провинность.
   - Какие ещё плети, откуда провинность?
   - Была бы спина и плети, а провинность найдётся.
   - Глаша, ты меня действительно больше не любишь? скажи, не бойся обидеть. Пойми, ты единственное, что у меня осталось в этой жизни. Не будет тебя, не будет и этой жизни.
   - Прошу тебя, пожалуйста, не пугай меня так больше. Пойми Василий, не всё решается на земле, кое-что решается ещё и на небесах. Я по-прежнему тебя люблю, однако пойти с тобой куда бы то ни было мне не позволено, ни людьми, ни Господом. У меня муж, семья и этому я посвятила свою жизнь. Если ты меня любишь и не хочешь сделать мне больно, то не приходи сюда больше никогда, и не рви сердце ни себе ни мне.
   - Значит ли это, что мы больше никогда не увидимся?
   - Ты правильно меня понимаешь, это последнее наше свиданье. Прости, Василько, но мне пора. Ты тоже иди, а меня забудь и очисти своё сердце от образа моего, - на прощанье Аглая поцеловала Василия в лоб, - постарайся найти себе новую любовь.
   - Слушая тебя, мне кажется, я слышу свою маму.
   Больше ничего не сказала Аглая, упорхнув в дом, словно голубка в облака, а перед Василием, как будто из-под земли, снова предстали три брата, выражения лиц которых не внушали оптимизма. Не то чтобы пригорюнился наш Василий окончательно, нет, просто земля ушла у него из под ног, а перед глазами всё померкло, голову он свою буйную повесил и побрёл восвояси, туда, куда глаза глядят, а глядели они в землю, вот поэтому и шёл он, не разбирая дороги, по сплошному бездорожью. А братовья-то эти кровожадными оказались, худое замыслили. Чёрных людей наняли для дела злого и подлого, чтобы, значит, от Василия нашего избавиться, но не просто избавиться, а избавиться навсегда, стало быть - погубить его. Шли, значит, эти наёмники за Василием по пятам даже не скрываясь, и улучшив момент, в глухом закоулке подальше от оживлённых улиц и случайных глаз, нагнали Василия, дубинками избили до бездыханности, сняли всю одежду, оставив только портки, а на шею ему, видимо для устрашения остальным охочим до чужих жён, цепь намотали, да на горле узлом завязали, и в таком виде оставили замерзать, в полной уверенности, что несчастный, при таких обстоятельствах, долго на морозе не протянет, о чём и доложили своим заказчикам, передав, в качестве доказательства, одежду, обречённого на лютую смерть, Василия. К своему несчастью Аглая стала не вольным свидетелем разговора её мужа и братьев его с этими наёмниками, признав, в переданном свёртке, одежду и обувь своего возлюбленного. Бледная, дрожа как осиновый листок, Аглая, держась за стенку, чтобы, не дай Бог, не упасть в обморок, заплетаясь в собственных ногах, спустилась в крестовую, заперлась там изнутри и, упав на колени перед аналоем, обратив взор свой к образам Спасителя, обливаясь слезами стала истово молиться о спасении души своего возлюбленного в полной уверенности понимая, что живым его уже никогда больше не увидит. На почве нервного срыва у Аглаи случились преждевременные роды. Однако родился вполне себе здоровый мальчик, и для такого срока даже весьма крупный, рученьки да ноженьки в перетяжках, с большими карими глазами и с длинными тёмными волосами, с завитушками на концах, одним словом - образцовый «пупс» с витрины магазина детских игрушек. Аглая была на седьмом небе от счастья и всю свою любовь, всё своё внимание и материнскую заботу она перенесла на сыночка. Но не долго длилось материнское счастье, через месяц, по не понятной ни для кого причине, мальчонка скончался. Не буду тебе Настёна пересказывать в деталях, да и не возможно это передать словами, то душевное состояние молодой мамы, потерявшей, почти одновременно, двух, самых близких, и любимых ей людей. Было такое, что хотела она наложить на себя руки, не видя дальнейшего смысла в жизни, но не сделала этого по довольно веской причине, - по православным канонам самоубийство считается страшным грехом, а ей хотелось, и она искренне в это верила, что когда-нибудь настанет такой момент, когда встретиться она с Василием на небесах. Мы достоверно не знаем встретились ли их души на небесах, однако хотим надеяться, что именно так всё, в последствии, и произошло. Последнее, о чём не возможно не рассказать, ведь без этого наше повествование будет не полным, а так же будет не справедливо и по отношению к слушателям, а значит и к тебе, - дедушка нежно приобнял внучку, - что беда, как говориться, не приходит одна, прах её разбери, вот и в нашем случае несчастья продолжались. Аглая в скорости тронулась рассудком, и её, горемычную, не откладывая в долгий ящик, под белые рученьки сопроводили в монастырь, где она и провела остаток своих дней.
   Всё это, конечно, очень печально и требует сочувствия, однако ж нас, в большей степени, волнует сам Василий. Как он, где он, жив ли, а если жив, то, где залечивает раны?
   Так вот, слухай сюда Настёна, пролежал, значит, наш Василий на снегу, по времени, довольно-таки прилично, и, не появись в этом глухом месте, проходившие мимо, монахи, то превратился бы наш герой, как пить дать, в большую ледышку. Тут, первое на что следует обратить внимание, так как непонятка эта остро возбуждает чувство удивления, - откуда вдруг в этом самом глухом месте и именно в это самое время взялись монахи? А засим и вопрос на засыпку, - а как ты думаешь, из какого монастыря они были? Угадай с одного раза. - Настя смотрела на деда и как всегда молчала. - Я тебе помогу - они были из того же самого монастыря, о котором упоминал отец Иона в последнем разговоре с Василием. Ну, давай, напряги извилины. - Пётр Андреевич, для приличия выждал паузу, разжигая тем самым интригу, а затем сам и ответил за Настю. - Так вот, эти монахи были из, самого что ни на есть, Чудово монастыря, ни больше-не меньше. Теперь удивление второе, которое   не покидает меня до сих пор, а теперь и тебя не покинет, - монастырь-то этот, про между прочим, находился в совсем противоположной стороне. А…! Каково! Вот так-то и получается…, дорогая моя Настенька, монахи шли в монастырь, а оказались совсем в противоположной стороне, аккурат возле Василия. Ой, ёлки-палки! - дед прикусил губу, - а может быть они шли вовсе и не в монастырь? Вот оказия какая, ведь об этом я как-то и не подумал. Придётся, видимо, на досуге выделить для себя время и разобраться с этой несостыковочкой. Зато теперь-то мы уж не промахнёмся и легко догадаемся, куда монахи отнесли Василия? Отвечаю, - ну, конечно, к себе, в тот самый Чудов монастырь, где, как мы уже знаем, терпит послушание Захарий, единокровный брат отца Ионы. И ещё добавлю не много мистики - название Чудова монастыря происходит от слова - чудо. Это отдельная история и если у тебя появится желание узнать от какого чуда пошло это название, то я потом с удовольствием тебе расскажу. А пока не будем отвлекаться и продолжим.
   Так вот, низкий поклон выразим монахам этого монастыря за спасение и за проявленную отеческую заботу в выздоровлении Василия. Как, в последствии, рассказывали сами монахи их не смутила его нагота, видели они и по хуже, но вот цепь на его шее, тут да…, порождала между братьями множество кривотолков. По началу, когда Василий был ещё без сознания, монахи, чтобы как-то определиться для себя, дали ему прозвище - Нагой. Так и обращались к нему до его пробуждения. Цепь тоже не решались трогать, чтобы ненароком не нанести вред здоровью, отложив процедуру до лучших времён. Когда же Василий пришёл в себя и увидел такую «награду» на своей шее, то решил не снимать её, оставив как напоминание, и дав тем самым обет, что с прошлым покончено, и оно это прошлое теперь затянуто большим узлом, а значит возврата к нему уже не будет никогда. А раз прошлого нет, то нету его во всём, поэтому одежда и обувь тоже не нужна, только подштанники были заменены укороченными штанами, навроде современных бридж. В последствии на один конец цепи он нанизал маленькую иконку Николая Чудотворца. Уговоры со стороны администрации монастыря на Василия не действовали, одеваться он категорически отказывался, разве что только во время службы накидывал на себя подрясник, ну а цепь свою, вообще, не снимал никогда. Так, в последствии, и похоронили Василия с этими веригами.
   Там, в монастыре, Василий познакомился, а затем сошёлся с тем самым Захарием с которым, в последствии, крепко сдружился, разделив с ним одну келью на двоих. Хоть годами Захарий и был старше Василия, однако на отношения между ними это никак не сказывалось, братьями они были не только по монашеству, но и в душе относились друг к другу как родные. А вот теперь мы можем подвести некоторый предварительный итог, и получается, - всё что было предначертано Василию свыше, то, на данный момент, и случилось, хотя планы его на жизнь были как ни на есть - прагматически-мирские.
   Василию было хорошо в монастыре, на душе покойно, и думал он, что достиг всего, о чём давно, видимо где-то глубоко внутри себя, так сказать на подсознательном уровне, мечтал. Теперь же упомним о тех его чудесах, сотворённых им в монастырский период. Они всем довольно хорошо известны и достаточно правдиво описаны, так что не стоит повторяться, уж очень время жалко тратить на их пересказ, хотя напомнить бы о них стоило. Ну, да ладно…, может быть как-нибудь потом, за рюмкой чая в приватной обстановке.
   Перелом или переворот, а может быть некое переосмысление в сознании Василия произошло по времени в 1530 году нашего летоисчисления, или в 7038 лета правильного летоисчисления. Это произошло в одну из ночей первой декады августа, когда глаза Василия вдруг сами-собой открылись и взор его неудержимо устремился в центр сводчатого потолка кельи, который он, по какой-то причине, не видел, зато в место него продолжал наблюдать свой сон, такой несколько странный, не понятный и не много его пугающий. Видел он кровавое Солнце на востоке, карабкающееся вверх на чёрный небосвод, потом вдруг картинка резко меняется и теперь на востоке Солнце сверкает своим обычным ярко-убийственным светом, ослепляя до боли глаза, а за ним и небосвод окрашивается в притягательную синеву, и опять всё повторяется: снова кроваво-бордовое солнце на чёрном небосводе, и тут же вновь обычное и в синеве. Василию не нравится эта свистопляска, он отводит взгляд, но взгляд, по какой-то причине, не отводится, Василий напрягает веки, чтобы закрыть глаза, ан нет, глаза опять же не закрываются, и от этого ещё больший ужас овладевает им. Дополнял же видение, звучащий в ушах, не знакомый ему, голос, который своим шершаво-низким баритоном, повторял одну и ту же фразу. – «Бог, Держатель мира, благословляет своей милостью тебя, по воле родителя усопшего твоего, государь, князь Володимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Тверской, Югорский, Пермский, Болгарский, Смоленский и иных земель многих, царь и государь всея Руси! – а после шло название населённого пункта, - Коломенское то село.» - Это знак, знак ему, так по крайней мере Василий определил для себя это своеобразное видение.
   Дальше Петру Андреевичу договорить не дали, а точнее не дала Настина мама, которая в эту же самую секунду энергично распахнула дверь. Усилие было таково, что затрещал косяк, на котором была навешена дверь, а из-под обналички мелким песочком посыпалась штукатурка. Татьяна медленно, даже очень медленно, со взглядом, истосковавшегося по работе, инквизитора, потрясая указательным пальцем куда-то в пустоту, словно грозовая туча, неотвратимо надвигалась на, потерявших от неожиданности дар речи, голубков.
   - Дед…! - ещё секунду и с Татьяниных губ сорвётся трёхэтажный мат, - время…! - ели сдерживая свой гнев, она тыкала тем же указательным пальцем в наручные часы на своём запястье, - ты хоть знаешь который сейчас час? Сказочник ты хренов.
   - Мне, конечно, очень жаль, но я не располагаю такими же красивыми наручными часами как у тебя. Свои-то я потерял ещё учась в институте, вот с тех самых пор и не обзавёлся, то денег не было а потом совсем не досуг стало, а к старости приучился по солнцу ориентироваться, а так-как окна, окошка, окошечка в моей комнате нет то значит и солнца я наблюдать никак не могу, а поэтому и время для меня в данный момент потеряно. Смотрела, - дед обратился к Настеньке, - сказку о потерянном времени? - Настя отрицательно покачала головой, - не переживай, это не критично, потом… через некоторое время не забудь попросить свою маму, чтобы она поставила тебе этот фильм. Очень советую…
   - Ты…, эти свои…, знаешь, что…, оставь для своих…, не знаю для кого, - а ведь действительно, оглядев комнату, Татьяна вдруг впервые для себя обратила внимание на этот чудовищный просчёт в строительстве дома, - если у тебя такая проблема, что нет часов, а окно не прорубили, то неужели нельзя попросить какую-нибудь альтернативу для замены? Ведь это так просто делается… Однако я не об этом… Скажи, сколько сейчас времени? Ах да…, но всё равно…, скоро уже солнце взойдёт, - она указала на глухую стену, - а вы всё тут – ля-ля-ля, да хи-хи-хи. Если ты, дед, за свою жизнь уже выспался, то у ребёнка, я тебе напоминаю если ты забыл, режим, промежду прочим. Ты, как ошпаренный кипятком, всё носишься и носишься со своими не здоровыми вымыслами, ну прям как ошалелый, а их и читать-то никто и никогда не будет. Зачем, зачем выдумывать то, что никому не понадобится? Ну, а тут тебе, конечно, тут нам наконец подфартило, дорвался-таки, понимаешь, до свободных ушей и пошло-поехало, и остановиться мы уже не можем. Всё, Пётр Андреевич, больше никаких ночных посиделок, лавочка-развлекалочка ваша прикрывается, и я думаю навсегда. Достал ты уже меня своими россказнями. А теперь, что касается вас, дорогая доченька, - если я ещё хоть один раз застану тебя вечером в этой комнате, то ты немедленно отведаешь каши берёзовой полную чашу. Поняла!? - Настя отрицательно мотнула головой. - Ну а теперь марш спать. И ты дед ложись. Пожелать тебе доброй ночи не могу, так как утро уже на дворе, могу только сказать - спокойного тебе старческого сна.
   Настенька, как обычно, чуть понурив голову покорно проследовала в свою комнату, а за ней и «грозовая туча» удалилась, да и Петру Андреевичу ничего не оставалось делать, как лечь в постель и поскорее забыться, как ему посоветовали, спокойным старческим сном.
   Он хотел, чтобы ему приснилось что-нибудь хорошее, приятное, положительно влияющее на сердцебиение и кровообращение, но нет, ему не то, чтобы ничего не снилось, ему категорически не спалось. Он менял позы, считал до ста, вспоминал приятные жизненные моменты, но всё напрасно, сон, как говорится, в руку не шёл, однако после того, как Пётр Андреевич прочитал ровно семь раз - «Отче наш», веки его плавно сомкнулись и реальность быстренько ушла на второй план.
   Он не хотел верить, но ему казалось, что его кто-то осторожно толкает в плечо. Во сне он никого не видел, а значит это происходило наяву. - «А ведь только-только уснул, и так мне было хорошо…, а тут нате вам…» - Пётр Андреевич решительным образом решил не просыпаться, кто бы там не тормошил его. Однако вместе с настойчивыми движениями он так же услышал и голос, на просьбы которого он не мог не отреагировать, а отказать тем более.
   - Дедушка быстрее вставай, - Настя чуть не плакала.
   - Уже пора!? - дед сладко потянулся, однако глаза открывать не торопился, - уже утро на дворе?
   - Нет не утро, уже день на дворе.
   - Настенька, котёнок мой ненаглядный, с добрым тебя…, - Пётр Андреевич подскочил и в этот же момент открыл глаза, - как это день на дворе? - дед оглянулся на стену, где предположительно должно было быть окно, - а который сейчас час?
   - Двенадцать.
   - Ни хре…, ни фига себе, это что значит - двенадцать по полудню, или я ошибаюсь?
   - Нет, не ошибаешься.
   - Подожди, а ты зачем здесь, тебе ведь нельзя находиться в этой комнате, если мама узнает, то несдобровать тебе, ведь там что-то про кашу берёзовую обещано было, да и мне прицепом тоже полную тарелочку подкинут.
   - Мама не узнает, она уехала на работу.
   - А мы, значит, пока она там, продолжим втихаря наш рассказ? - дед с довольным видом потирал ладони.
   - Нет.
   - Ты сказала - нет, странно слышать от тебя такое, а почему?
   - Там… на кухне мой папа…, - Настя шмыгнула носом.
   - Папа на кухне, - дед почесал затылок, - а разве он не на работе вместе с мамой?
   - Утром они сильно поругались, и папа остался дома.
   - Видишь, как хорошо, папа дома вместе с тобой, а ты вместо того, чтобы радоваться, стоишь и шмыгаешь носом, ещё не хватало разревёшься тут, как кисейная барышня.
   - Он на кухне пьёт.
   - Пьёт!? Прямо вот так на кухне и вот так просто пьёт?
   - Ага.
   - А что пьёт? - дед жестом дал понять, чтобы Настя не торопилась с ответом, - я так понимаю он пьёт вино, в обед это допускается, или…, не хочется верить, но всё-таки водку?
   - Водку.
   - Совсем не хорошо, - Пётр Андреевич встал с кровати и поспешно оделся, - но хоть закусывает?
   - Закусывает.
   - Это обнадёживает, значит ещё не всё потеряно, - дед взял внучку за руку, - пошли, раз уж такое дело, будем спасать твоего не путёвого папку.
   Они спустились вниз и узрели нелицеприятную картину. Василий сидел на стуле сложив на столе руки калачиком, а перед ним, на деревянной разделочной доске, стояла приличных размеров сковорода полная жаренной картошки, слева от сковороды на тарелочке лежали свежие помидорчики и малосольные огурчики, а справа от сковороды стояла початая бутылка водки и стограммовая гранённая рюмка - привет из советского прошлого. Василий, не отводя упёртого взгляда от, висевшего на стене напротив, телевизора, наливал себе треть рюмки и тут же одним глотком выпивал её, после чего занюхивал «горькую» ломтём ржаного хлеба, и, не глядя на тарелку нащупывал огурец или дольку помидорки, закусывал, а вдогонку, лихо орудуя столовой ложкой отправлял в рот приличную партию картошки, зажаренную плоскими кружочками с золотистой корочкой. Ни единого лишнего движения и ни капли эмоций на лице, - тупо смотрел в телевизор, тупо замахивал рюмашку, тупо закусывал и всё это он проделывал с каким-то тупым отчаянием во взгляде.
   Пётр Андреевич расположился напротив Василия. Не много подождав, он понял, что Василий его даже не замечает, а поэтому пришлось ему самому обратить на себя внимание.
   - Не слишком ли тёплая водка, может быть поставить её в холодильничек, да подостудить?
   - Давно пора, - наконец Василий, своим стеклянным взглядом, заметил, сидящего перед собой, тестя, отреагировав на его голос, - точно, у меня же там другая в морозильнике заготовлена для такого случая, а эта, правильно, пусть пока охлаждается, - Василий оторвался от стула и, захватив бутылку, направился к холодильнику. Совершив обмен, он, возвращаясь на своё место, не забыл прихватить ещё одну рюмку, которую и поставил перед тестем. Не спрашивая на то разрешения, он разлил водку по рюмкам и предложил тост. – За женщин!
   - Оба-на…, чё прям так сразу и за женщин?
   - За мужиков принципиально не пью.
   - Тогда, может быть для начала, за мир во всём мире?
   - Я сказал за женщин, значит за женщин! Не будет женщин, не будет и мира, а на хрена нам такой мир, где нет женщин.
   - Глубоко философская мысль, - Пётр Андреевич осушил рюмку.
   Василий дождался, когда тесть поддержит своими действиями тост и тоже выпил, не забыв при этом закусить.
   - Следующий тост, - Василий разлил по рюмкам, - за мир женщин или женский мир без мужиков!
   - Подожди. Что-то не пойму я тебя зятёк, а как же женщины да без мужиков?
   - А зачем мы им?
   - Ну, как так зачем…, как так зачем…, мы им за этим…, чтобы…, - Пётр Андреевич поискал глазами Настю, и нашёл её сидящую на ступеньках лестницы, - ну ты, Василий, прям как будто бы только вчера народился. Неужели не понятно зачем нужны мужчины женщинам, а женщины мужикам?
   - Андреич, вот кого-кого, но тебя я завсегда видеть рад. Какими судьбами ко мне?
   - Наконец-то оценил. Да..., это я, собственной персоной прямо к тебе на твой тлеющий огонёк, а что касаемо судьбы, то есть тут одна, которая привела меня к тебе, - Пётр Андреевич оглянулся на Настю, которая по прежнему сидела на том же месте.
   - Хорошая судьба, я бы ей руку-то пожал. А почему ты не выпил, я, промежду прочим, тост произнёс?
   - А вот с тостом заминка. Никак не могу въехать в суть твоего тоста.
   - А не надо въезжать, ты не на тракторе и гаража для него у меня нет, просто бери и пей.
   - Не могу так.
   - А как ты можешь?
   - Причину хочется узнать, чтобы пить далее осознанно.
   - Ах, вон оно что! Хочешь причину узнать? Имеешь право, любопытство не порок, -  Василий сжал кулаки до побеления косточек, - все хотят знать причины... А причина есть, как же без неё и вскрыть её не проблема, только вот будет ли она тебе понятна, ведь не всем дан сей прозорливый талант.
   - А я постараюсь.
   - Мне с самого начала разъяснить?
   - Желательно с него, того самого, дорогой мой Василий.
   - Ну, гляди, Андреич, ты сам этого захотел, а затем и просил, ну, а если настаиваешь, то слушай, а я посмотрю на сколько хватит у тебя терпения. Ну, что поехали? - Василий замахнул рюмку, опять же не забыв про закуску. - Сначала всё было замечательно, очень замечательно, и жизнь казалась прекрасной, и жить хотелось, и дышалось легко, и люди вокруг как родные. А вот когда всё это началось я как-то и не заметил.
   - Я извиняюсь, что перебиваю тебя, но просьба к тебе - не так обобщающе, а чуть-чуть по подробнее.
   - Хорошо, по просьбе трудящихся пенсионеров рассказываю по подробнее. Я ведь знаю про тебя, со мною Настя секретом поделилась о том, что ты корпишь над какими-то там рассказами, а следовательно - трудишься. Так вот, перейдём к подробностям. Ты знаешь какая она была, - чистый ангел. Глазищи во! Косища во, и до пояса! Фигура…, закачаешься, а душа…, эх, Андреич, ты даже представить себе не можешь, что за душа была у твоей внучки. Мне её не хватало даже тогда, когда она была рядом, я не мог не то, что надышаться возле неё, я даже наглядеться на неё не мог, а работа для меня, когда я уходил, была сущей пыткой. Ну, как я мог думать о работе, когда я думал только о ней и это было не выносимо. Долго я решал эту проблему и наконец решил - понадобилось открыть совместное дело. Надо - сделано, и я его открыл. Раскрою тебе маленький секрет: ещё тогда, грешным делом, я думал записаться в секцию «культуристов». А знаешь для чего? А-а-а…, не догадываешься..., - Василий нежно провёл ладошкой по столешнице, представляя в мыслях супругу, - а для того, чтобы носить её на руках. Ну…, и чего мы так выпучили глазёнки? Повторяю, по буквам – но-си-ть на ру-ках! Зачем? Да потому что мне очень этого хотелось, а кроме того, чтобы она всегда была в моих объятиях. - Василий наполнил свою рюмку. - Однако потом я передумал записываться в секцию.
   - А что так?
   - Ну представь себе: идти с ней по городу, неся её на руках, ещё куда ни шло, но как я буду заходить в общественный транспорт, - тут, знаете ли, проблема возникает, а машины на тот момент у нас ещё не было. Давай выпьем!
   - После выпьем, Василий, вот договорим не высказанное и выпьем. Ты продолжай, не отвлекайся по мелочам.
   - Она закончила курсы бухгалтеров, так сподручней: я - директор, а она - бухгалтер, всё в одних руках. Потом решила выучиться на юриста, затем какие-то курсы какого-то «мендж и мента», и я не препятствовал, считая это дело тоже нужным и правильным. Со временем предприятие наше набрало обороты и пошло в гору, появились свободные деньги, выстроили дом, на курортах отдыхаем там, где душа пожелает, и ни каких ограничений.
   - Так вот за это и надо выпить!
   - А теперь она даже не хочет брать меня своим личным водителем и отдыхаем мы, между прочим, раздельно: она с Настей на югах, а я на хозяйстве здесь.
   - Да-а-а.., проблема. А ты не пробовал с ней поговорить, ну так…, по серьёзному?
   - Пробовал и не один раз.
   - И что она говорит?
   - Говорит, что проблемы, как таковой, не существует, а потом добавляет, что траву на нашем участке надо подстригать ровнее.
   - И ты, значит, решил под воздействием водки уйти от этой навязчивой реальности?
   - Прорабатываю приятные варианты суицида. Первый, и пока единственный пришедший на ум, вариант - это водка. Вот допьюсь до чёртиков, авось сердечко-то и не выдержит и всё решится само собой. 
   - А другие варианты, без водки и суицида ты, случаем, не прорабатывал?
   - Честно признаюсь, развестись я не смогу, духу не хватает, да и не хочу.
   - А она…, она хочет развестись с тобой?
   - В том-то и дело, что не хочет. Люблю, говорит, тебя и никуда от себя не отпущу. А я, как только слышу эти слова про - «люблю», так у меня сразу «башню» рвёт в клочья, хочется ещё больше напиться.
   - Долго же придётся водку хлебать, пока такого бугая, как ты, удасться закатать в гроб.
   - Сколько понадобиться, столько и потребуется.
   - Ну что же, проблема вскрыта, перспектива обозначена, дорожная карта начертана, ресурсы подготовлены, вот только с гробом-то как, поди заказан уже?
   - Пока не заказан.
   - Жаль, а то я бы не посмотрел что ты шире меня в два раза а я старше тебя во столько же раз, взял бы молоток и долбанул бы тебя в твоё тупое темячко, уложил бы в ящик и этим же молотком гвозди в крышку гроба позабивал бы, - Пётр Андреевич встал из-за стола, подошёл к Насти, взял её за руку и вместе с ней вернулся к столу, - смотри сюда, суицидник ты вшивый, смотри, кто перед тобой стоит? Отвечай, пока вот этой бутылкой тебе по харе не зарядил.
   - Настенька, доченька, а ты зачем здесь, здесь не надо…, здесь этот…, здесь мужской разговор…
   - Смотри-ка узнал и пока ещё имя помнишь. А я тебе ещё кое что напомню - это дочь твоя, плоть от плоти, кровинушка твоя, которую ты - сучий потрох, хочешь осиротить. Суицид он тут себе безболезненный устраивает! Я тебе… отыщу суицид, я тебе такой суицид отыщу, что даже в гробу будешь вечно икать.
   - Я…? Её…? Осиротить…? - Василий, не мигая смотрел на Настю, а потом вдруг, как-то по-детски, шмыгнул носом, глаза его наполнились слезами, нижняя губа задрожала, плечи нервно дёрнулись, а когда он закрыл лицо руками, плечи задрожали мелкой дрожью, - Настенька…, - сквозь слёзы бормотал Василий, - доченька…, да как же это я…, прости…, прости меня.
   - Что ты нюни распустил, будь мужиком, руки от лица убери, сопли подотри и тут же, сейчас же, немедленно пообещай своей дочери, что начнёшь новую жизнь.
   Василий, подчинившись, убрал руки от лица, промакнул салфеткой сырость на щеках и уже взглядом серьёзным несколько минут не отрываясь смотрел на Настю, а та, в свою очередь, вместе с Петром Андреевичем, терпеливо ждали нужных слов.
   - Сейчас..., - с горечью в голосе шептал Василий, - сейчас я чуть не совершил самую большую глупость в своей жизни, - он взял бутылку и стал рассматривать её, как будто обдумывая что-то новое для себя, а в этот самый момент, с противоположной стороны стола, Настя вместе с дедом с замиранием сердца следили за его последующими действиями, отгоняя в мыслях самое худшее, - а теперь я сделаю первый шаг в правильном направлении и с которого уже никогда, слышишь Настенька, уже никогда не сверну, - Василий, не выпуская бутылку из руки, встал, подошёл к мойке и вылил туда остатки содержимого, - тебе, Настенька, уже совсем скоро в школу идти, в первый класс, а это только раз в жизни бывает и я постараюсь сделать так, чтобы ты запомнила этот день навсегда. Дай мне сегодняшний день для приведения моего состояния в нужную форму, а завтра мы, все вместе, продумаем план подготовки к школе. Пожалуйста, поверь мне, Настенька?
   - Верю!
   - Всё это хорошо, - поспешил вмешаться Пётр Андреевич, опасаясь только того, что Василий вдруг возьмёт сейчас да и уйдёт, а невыясненного осталось ещё достаточно, - подожди-ка ещё чуток и присядь-ка на минутку для пары вопросов, волнующих меня и которые безотлагательны, - Василий не возражал и вернулся на своё место, - в первый раз, в первый класс - это здорово и тут ни каких возражений, а вот что дальше?
   - Как это понять, и что значит это твоё - дальше?
   - Ты дал нам понять, что первый шаг сделан, второй, как я полагаю, - это предстоящий поход в школу, ну а после того, как в первый класс мы уже благополучно прошли, и…, какой третий шаг и все последующие за ним? Как я понял из твоего пьяного объяснения тебя от вашего общего дела, как бы это по мягче-то…, в общем отодвинули. Траву ровно ты тоже стричь не умеешь, а поэтому вопрос, - а что дальше?
   - М-м-м…, действительно, а дальше-то что? Надо бы подумать. Вот умеешь ты, Андреич, в самый не подходящий момент сбить с понталыку.
   - Вышивать умеешь?
   - Не понял, что значит вышивать?
   - Вышивать, - это значит вышивать, как делают все, кому нечем заняться, крестиком ли, гладью ли не важно, пяльцы в доме имеются?
   - Ну ты, Андреич…, ну уж прям совсем, разве мужики занимаются таким делом?
   - Ещё как занимаются, посмотри на запад, у них это сплошь и рядом, они это называют матершинным словом - хобби. Там, у них, уже давно практикуется такая метаморфоза, - если женщина зарабатывает деньги, то муж, вместо неё, сидит на хозяйстве, и величают они его - домохозяином, со всеми вытекающими социальными последствиями. Ну а что, я тут к тебе пригляделся, и ты знаешь…, думаю, что ты полностью соответствуешь роли домохозяина.
   - Ну не ожидал, вот от тебя ну никак не ожидал и чего я тебе плохого сделал, - Василий неожиданно хохотнул, - представляю себя шуршащим на кухне в цветастом домашнем халатике и в таком же передничке, в одной руке у меня половник, а в другой швабра, - картина Репина, - «Докатились».
   - Если проблемы с вышивкой, тогда займись плетением корзин, надеюсь, это уж конкретно мужское ремесло. Ивняк по близости произрастает?
   - А кто его знает, может и произрастает где-нибудь, только всё это ерунда: и про вышивку, и про домохозяина, и про плетение. Пойду работать как все - по найму. Не возьмут в родное предприятие, устроюсь в другое. Работа…, она и в Африке работа, она имеет свойство лечить и причём очень хорошо.
   - Молодец, вот мы, наконец-то, и нашли выход из, казалось бы, на первый взгляд, трудного положения. Правильно: ты на своей работе, супруга на вашей работе, а кто, мне интересно узнать, ребёнком будет заниматься? Я даже больше скажу, один ребёнок - это не ребёнок, то есть как бы ребёнок, но семья при этом всё рано остаётся не полноценная. Настя, ты хочешь братика?
   - Хочу.
   - Очень хочешь?
   - Очень-очень хочу.
   - Ну, папаша, теперь ты, надеюсь, понял к чему надо стремиться и что для этого нужно делать?
   - Понял, постараемся в ближайшее время произвести братика и наймём домработницу, так как она - это единственный выход из создавшегося положения.
   - Дурак ты, Вася, и лечиться не хочешь. Твоим детям не нужны родители на «удалёнке», им не нужна чужая тётя, пусть даже очень хорошая, читающая сказку на ночь и, целуя их холодными губами в лобик, желающая спокойной ночи. Детям, если ты ещё так и не понял, нужна, в первую очередь, родительская любовь, которая передаётся только при непосредственном контакте.
   - Опять ты, Андреич, в тупик меня загнал. По твоей милости я, между прочим, уже протрезвел напрочь, а теперь ты хочешь, чтобы ещё и мозги мои окончательно опухли?
   - Ничего страшного, иногда не плохо мозгам подопухнуть. Напомни, пожалуйста, мне, кто всегда был хранителем очага?
   - Ну-у-у…, женщина, по всей видимости.
   - Вот тебе и ну-у-у - подковы гну! А добытчиком кто был?
   - Ах, вон куда ты клонишь, - Василий рассмеялся, - сейчас уже не те времена, Андреич, не те: мамонта не добыть, так-как они все благополучно повымерли и в пещере нашей нет необходимости постоянно дрова подкидывать в костёр.
   - Я не знаю, какие сейчас времена, изменились они или искривились, однако для меня остаётся незыблемым то, что отец, - это глава семьи, а мать - её душа. Отец должен возвращаться с работы, а жена с детьми должны его встречать. Супруга должна показать то место на стене, где будет висеть картина, а мужик должен забить гвоздь в это место.
   - А если, как ты тут расписал, не получается, что тогда делать?
   - Тогда остаётся, надев халатик, а поверх него передничек, заняться вышивкой гладью или плетением корзин. А что..., может быть это и правильно, научишься сам, научишь и детей, только смотри не перепутай - мальчики плетут, а девочки вышивают, и заметь..., я не хочу дальше развивать эту тему, а то мы так, не заметно для себя, и до трансгендерных дебрей доберёмся. Мы с тобой, как истинные русские люди, а это звучит гордо, не будем уподобляться деградирующему западу и пойдём нашим, проверенным веками и единственно верным путём. А для этого, зять мой дорогой, следует тебе пойти и выспаться хорошенько, а когда проснёшься, то принять контрастный душ, после чего привести себя в Божеский вид, ну а затем, спокойно и без суеты, заглянуть себе в душу, как можно глубже заглянуть, и уже только после этого, сидя перед зеркалом, поговорить откровенно с не предвзятым собеседником, в виде твоего отражённого двойника. Поговори с ним о своей дальнейшей жизни и постарайся в этом диалоге выяснить - кто ты такой есть и для чего ты такой уникальный на этой земле существуешь, - Пётр Андреевич взял Настеньку за руку, - пойдём, душа моя, в мою каморку, пора нам с тобой заканчивать со сказкой, ведь и мама твоя, как не крути, в некотором смысле, права на счёт наших затянувшихся посиделок. Сегодня у нас будет последнее заседание по одноимённой повестке.
   - Погоди, Анреич, не спеши, ответь мне, - Василий подался вперёд и был уже готов, в случае, если бы Пётр Андреевич и Настя, не дослушав его, продолжили движение в сторону второго этажа, настигнуть их и, перегородив им путь, заставить выслушать его вопрос до конца, - я не имею ни малейшего представления, а тем более практического опыта по заглядыванию куда бы то ни было а тем более в душу, но ты, в отличие от меня, мудр и опытен, ты многое видел а знаешь ещё больше, и поэтому прошу тебя, подскажи, дай совет, как и каким образом я смогу заглянуть в эту самую душу, которая во мне?
   - Эх...! - устало вздохнул Пётр Андреевич, - как бы я хотел помочь тебе, рассказать, показать да на пальцах разложить, вот только не могу, нет у меня на этот счёт универсальной методички, тут, знаете ли, у каждого всё индивидуально, тут как-то надо самому прочувствовать и самому же докопаться до истины. Дерзай, Василий, не дрейфь, ты же знаешь, что дорогу осилит идущий. А мы..., - Пётр Андреевич погладил внучку по головке, ему было приятно гладить её по головке и он ловил любой момент, чтобы воспользоваться этой представленной возможностью, - а мы пошли, я правильно говорю, Настенька? оставим твоего папку наедине со своим отражением и пусть они на пару кумекают.
   Настя с дедом ушли, а за ними, не откладывая в долгий ящик, и Василий ретировался из столовой не забыв прибрать за собой.
   Расположившись вместе с внучкой, как обычно, на кровати дед, уставившись глазами в стенку, никак не мог собраться с нужными мыслями, вспоминая только что  прошедший разговор с Василием, критически оценивая правильность своего вмешательства, хоть и в родную, но всё же в другую для него семейную жизнь. Он мучился в рассуждениях, но всё время ловил себя на мысли, что не мог поступить иначе, даже если он и был сто раз не прав. Постепенно буйная круговерть в его голове успокоилась, возвращая Петра Андреевича непосредственно к тому, для чего, собственно говоря, он и привёл Настю в свою комнату.
   - Давай, Настенька, уже продолжим, если ты, конечно, не возражаешь.
   - Я не возражаю, - спокойно и как-то по взрослому ответила внучка.
   - Ну и славно. Так на чём мы там застолбились в прошлый раз? Напряги по быстрому свою светлую головку и, как уже не раз ты это делала, напомни мне событие на котором мы прервались.
   - Мы остановились на том, что в монастыре Василию приснился плохой сон.
   - Правильно..., - вдруг, ни с того-ни с сего, Петру Андреевичу стало трудно дышать, пелена опустилась на глаза, на лбу появились капельки пота а перед глазами, в долю секунды, так ему показалось, пробежало видение, где он, один-одинёшенек, стоит на выжженной потрескавшейся земле, а вокруг до самого горизонта никого и ничего. А в это время, Настенька, толкая Петра Андреевича в грудь и чуть не плача от страха пыталась привести своего деда в чувство и, в какой-то момент, она всё же достигла своей цели. Дед почувствовал её усилия, и, вернувшись из небытия, переключил свой взор на внучку, а дальше, уже как ни в чём не бывало, продолжил рассказ. - Точно, ты права, - это был сон! Только не приснился он ему, а привиделся, и не скажу, что плохой, а скорее всего вещий, и принятый Василием как приказ к действию. Он тут же разбудил своего друга по кельи, а я напомню, что это был Захарий, и поведал ему о своём видении. На вопрос товарища, - «и что ты собираешься делать,» - Василий отвечал так, - «жизнь моя в монастыре закончилась, следует мне, в первую голову, объявиться в Коломенском, а дальше..., а дальше как Бог подскажет» - и уходя добавил, - «вельми точно знаю я, что сюда больше не вернусь, а засим прощаюсь я с тобой, брат мой Захарий, навсегда, и не поминай меня словом лихим». - С тем и ушёл Василий из монастыря прямо ночью, не откладывая сие действо до утра, без запасов воды и еды, и только суковатая палка с навершием в виде головы сокола в руке.
   Путь не близкий, но и не долгий пролегал через всю Москву, строго на юг к родовому гнезду князей Московских. По пути нигде не задерживаясь прошёл он этот путь всего за пару дней, благо люди узнававшие в путнике Василия Нагого подкармливали чем могли. Не доходя до села случилось Василию пересечь овраг, и как потом оказалось не совсем обычным оказался тот овраг, потому что, услышал он там голос, мягкий, не громкий, и не мужской и не женский, однако зовущий его по имени из самой глубины этого оврага. Как только спустился Василий на самое дно, то взору его предстал родник петлявший серебряной змейкой среди густой травы, а по прошествии нескольких десятков метров наткнулся он на большой валун, на котором и решил чуток передохнуть. Не успел он присесть, как сразу туманом зелёным всё заволокло и на вытянутую руку ничего не видно стало. И что было делать Василию, когда вокруг такое, что не видно ни зги? - «Ничего,» - решил он для себя, - «надо просто подождать, когда туман этот рассеется.» - Так и поступил, устроившись по удобней на камне, да видать не заметил, как задремал, а может быть и не задремал, а впал, как сейчас модно говорить, - в состояние изменённого сознания. И снова, как бывало у него не раз, картинки одна за другой вереницей побежали перед взором его. Видит он младенца новорожденного в колыбели, а над ним хлопочет Аграфена, назначенная мамкой, которая, всплёскивая руками, причитает с радостью, - «Царь наш, Батюшка,» - а дальше..., а дальше вся жизнь этого младенца до самой старости, но не до смерти, потому что не можно было Василию видеть смерть этого великого человека и он прекрасно понимал по какой причине наложен этот запрет. Туман рассеялся так же неожиданно, как и появился, голос пропал и больше о себе не заявлял. Тут я сделаю маленькое отступление и скажу, что в последствии люди нарекут этот овраг - Голосовым, воду из родника будут пить как целебную, набирая в разные ёмкости про запас, а камни нарекут, их там оказалось два: один - Гусь камень, а другой - Девий (Девичий) камень.
   К Коломенскому Василий подошёл перед рассветом, а сам же рассвет встретил на холме, с которого перед взором его открылось всё величие княжеского дворца, больше похожего на сказочный терем, собранный из разных частей в один единый комплекс, куда входили кроме жилых помещений ещё и домовая церковь с приказными и полковничьими палатами, которые соседствовали с кормовыми, хлебными и сытными дворами да караульными службами. Когда прокричал первый петух Василий уже сидел с правого края нижней ступеньки высокого парадного крыльца, при этом он плохо понимал своё состояние, проявлявшееся в том, что как-то вдруг учащённо забилось сердце в груди, но потом так же неожиданно замерло, а в довершении всего ему всю спину жутким холодом окатило.
   В определённый момент, видимо повинуясь какому-то не гласному приказу, терем-дворец ожил и началась движуха. Люди выходили и входили озадаченные своими делами, не обращая никакого внимания на очередного нищего, пришедшего сюда, как они думали, за приличным подаянием. А Василий, тем не менее, продолжал сидеть и ждать, но чего конкретного надо было ждать он не знал, однако чувствовал, что скоро всё поймёт. И это случилось, когда к нему спустилась дородная женщина с миловидным лицом. Она протянула ему большую краюху хлеба, шмат сала и денежку. И только теперь Василий понял, вспомнив картинки в Голосовом овраге, что ему нужно сделать, а если быть точнее, то сказать именно этой женщине с большими и добрыми глазами. И было слово, а значит разговор у них состоялся, и его нам надо бы по подробнее пересказать.
   - Благодарствую тебя, Аграфена, - с глубоким поклоном взял Василий подношение.
   - Тю-ю-ю, и откуда ты, мил человек, знаешь меня?
   - Видел тебя, прежде чем придти сюда.
   - Ох не путай меня, - Аграфена, улыбнувшись, погрозила пальчиком, - как же ты мог меня видеть, еже ли я тебя не видела ни разу? - и хитро прищурившись добавила, - а ведь у меня, мил человек, память на лица ой какая хорошая.
   - Видел я тебя глазами того, кто и привёл меня сюда и ты, как православная, поймёшь о чём я говорю, - Василий показал жестом, что приглашает женщину присесть рядом с ним.
   - Понять-то, наверное, можно, - Аграфена приняла приглашение и села на ступеньки напротив нищего старца, - скажи-ка, мил человек, издалеча ли ты идёшь и куда теперь твой путь лежит?
   - Пришёл я из Москва-града и надлежит мне вскоре возвернуться обратно.
   - Боже праведный! - Аграфена всплеснула руками, а затем мелко перекрестилась, - и какая такая нужда заставила тебя проделать столь долгий путь до нас, и вот теперь поди ж ты, зараз не успев и дух перевести, надлежит тебе в обратку идти.
   - Была нужда, от меня не зависящая, сюда придти, а теперь во мне ещё большая нужда есть, - идти обратно.
   - Ой, да что же это я..., - Аграфена подскочила, - подожди меня здесь чуток, я тут мигом сбегаю и соберу тебе чего-нибудь серьёзное в дорогу.
   - Пустое это, - Василий удержал женщину за подол сарафана, - лучше присядь и выслушай меня внимательно, потому что это очень важно, - Василий сделал не большую паузу, чтобы собраться с мыслями, - на светлую седмицу случится у вас великое событие, народится у твоей госпожи сын, нарекут его Иваном а после Царём провозгласят...
   - Каким-таким Царём, - Аграфена отмахнулась, - как же так можно, ведь не бывало такого на Руси.
   - Ты, женщина, слушай и запоминай а думать потом будешь. Сегодня же убедишь Елену призвать из Иосифовой Волокаламской обители Кассиана Босого и Даниила Переяславского, чтобы для младенца восприемниками от купели стали, а засим и духовными наставниками. Будет сей Царь велик и Русь под ним большой станет, как по земле так и по силе. Трепещать будет запад перед ним, а юг покорится воли его. Одни люди будут славить его, другие же проклинать, так как не Бог он, но человек а значит не совершенен. Великая слава осенит чело его, но и слёзы рекой потекут об одном упоминании имени его. Перескажешь ему слова мои, после того, как на помосте пурпурном поцелует он крест из рук митрополита Даниила и этим же крестом осенён будет на царство. Я же тем временем на рву у Кремля ждать его буду. Ежели захочет он уберечь себя от дум лихих и дел не Божеских, то пусть поторопится и приходит ко мне по простому, забыв, что он есть Царь всея Руси. Ежели не случится ему придти ко мне, то после кончины моей на месте этом пусть деньги возьмёт, которые оставлю я для храма великого, не виданного до селе никем. А засим прощаюсь я с тобой, пора мне поспешать. За хлеб, соль поклон тебе земной, а напоследок ещё одна просьба к тебе: когда будешь вспоминать о душе моей, не забудь слова добрые сказать да свечку в церкви за здравие моё поставить.
   - Да что ж ты так скоро-то, погостил бы пару-тройку дней у нас, отдохнул, а я б тебе одежонку, какую-никакую, справила. Экий ты неугомонный, всё о нуждах каких-то талдычешь, а рассказать про них не хочешь.  Затравил простую женщину на интерес и в кусты, а мне теперь думками мучиться.
   - Не мучайся, спи спокойно, а нужда на то не моя, но Отца нашего небесного, а Он ждать не любит.
   - Слова твои странны, однако можно в них поверить если это правда, а вот правда это али нет, про то ведь никто не знает, токмо Бог, но если ты от Его имени говоришь, то значит доверился он тебе для чего-то. А теперь вот что скажи мне, Божий человек, от чего, если радость такая у нас настаёт, слёзы на глазах твои?
   - Слёзы мои от того, что изменить я не в праве то, что хотелось бы мне изменить. Ничтожен я, как и все люди, зато желания мои велики, но правда в том, что желания эти, какими бы добрыми и правильными они не были не приведут меня к чертогу Отца нашего небесного.
   - Ой, верно ты говоришь, ох как верно. Вот у меня случай был с духовником моим...
   Аграфена порывалась ещё что-то сказать, да только жестом понятным остановил её Василий, и, не проронив больше ни слова, скорым шагом стал удалятся по дороге в сторону города Москва. Аграфена, прикрывшись от солнца ладонью, провожала его молчаливым взглядом и только когда собралась зайти в терем, к своему удивлению обнаружила на ступеньке, оставленные нищим, её дары: всё та же краюха хлеба, шмат сала и денежка. Встрепенулась она, метнулась было за Василием, да куда там, далеко уже ушёл он, и решила Аграфена окрикнуть его, да только сейчас осознала, что имени-то его не знает и тут же додумала, - «а как же мне теперь свечку ставить за здравие его, ежели я имени не знаю,» - с тем во дворец и вернулась.
   Василий благополучно вернулся в город Москва и прямиком на ров неподалёку от Спасских ворот, точно на то место, где сейчас этот храм и стоит, прозванный простым людом в честь имени его.
   Весь остаток жизни провёл он на этом месте. В тёплый сезон здесь же и ночевал, а в студёные времена уходил иногда на ночь к людям, однако в дом никогда не входил, как бы его не уговаривали, довольствуясь только подсобными помещениями, разделяя ложе своё вместе с домашней скотиной.
   Молва о нём по всей земле русской ходила, горожане с прихожими иногородцами при любой возможности старались придти на ров, чтобы у старца совета спросить или о родных узнать, а то и о будущем побеспокоиться и на всё ответ находили, озвученный устами юродивого.
   В конце жизни захворал наш Василий, занемог и слёг в постель, предоставленную ему одним посадским доброхотом, который и принёс его туда на руках своих. А на месте, где Василий творил деяния свои, осталась приличная кучка монет, на которую даже самые худые люди не смели покушаться, так как знали они и вся Москва знала, что на Богоугодное дело были деньги эти, а тому, кто по корысти своей или по недоразумению своему, вздумает покусится на них тут же объяснят, что счастья этими деньгами он себе не сыщет, а только беду накличет на свою голову, а возможно и на весь свой род.
   Не за долго, уж перед самой смертью Василия, узнал Иван (Грозный) о болезни юродивого, и пришёл-таки к нему. Когда такое было, чтобы сам Государь, Царь всея Руси снизошёл со своей высоты до простолюдина, а поэтому можно, с очевидной долей вероятности, предположить, что произошло некое чудо. Пришёл же он, потому что не мог не придти, так как помнил наказ данный ему нянькой его - Аграфеной и обещания свои, данные в ответ на этот наказ. Побоялся Иван Васильевич такой грех на душу взять, хотя грехов у него  к тому времени уже и так было предостаточно и, вроде бы, одним больше, другим меньше - какая теперь разница, да только грех греху - рознь, а потому и убоялся великий Самодержец больного и слабого юродивого, убоялся не исполнить волю святого.
   Происходило это так. Как-то под вечер услышали домочадцы стук настойчивый в калитку свою и пошёл глава семейства не спеша дверь отворять, а как открыл, так сначала ахнул громко и искренне, а потом чуть чувств не лишился и было от чего, - перед ним стоял Царь Русский, собственной персоной, да к тому же совсем один и без охраны. Такая неожиданность любого лишит дара речи и напугает до смерти, и тут, как говорится, без вариантов, но то, что Царь нарисовался в простолюдинском рубище, это уж было совсем за гранью всех человеческих пониманий. Бедный глава семейства не знал, продолжая стоять в оцепенении, то ли радоваться такому приходу, то ли плакать от предчувствия надвигающейся беды, при этом совсем забыв, что стоило бы для начала поклонится в пояс, а лучше всего пробить челом своим землю перед Помазанником Божием. Однако ему повезло, всё случилось само собой, и всё из-за вдруг ослабевших ног его, потому что они, опережая голову, подкосились сами собой, сложились, потянув за собой всё тело, и вот уже посадский мужик лобызает землю на которой стоит сам Царь всея Руси. С большим трудом поднял Иван Грозный главу семейства с земли и ещё с большим трудом объяснил цель своего прихода.
   В светлицу Грозный вошёл один. Василий лежал на лавке в углу, напротив входной двери. Глаза юродивого были закрыты и дышал он так медленно, что казалось будто бы помер совсем. Иван Васильевич вплотную подошёл к лежащему , постоял пару-тройку секунд, а затем медленно опустился на колени.
   - Пришёл я по просьбе твоей, - Самодержец оглянулся, чтобы удостоверится в отсутствии кого-либо, - дай знак, если слышишь меня.
   Василий открыл глаза, развернулся лицом в сторону Царя и заговорил спокойным и ровным голосом.
   - Что же ты, Государь, так долго шёл ко мне?
   - Оправдываться не хочу, а рассказывать слишком долго будет, тем более уверен я, что ты и сам всё знаешь.
   - Я о причинах не спрашиваю, но о желании твоём хочу узнать, которое ты гасил в думах своих и делах.
   - Не скрою, было у меня желание придти к тебе. Иногда сильно хотелось и терпежу не было, однако что-то останавливало меня в последний момент, а что - понять я не мог. Долго не мог, но опосля всё же додумался, и скажу честно, не надо было бы мне этого додумывать, потому что от этого понимания страх закрался в душу мою. Страх услышать то, что противоречит замыслам моим, от которых отказаться не можно было мне, ведь я догадывался о смысле речей твоих для меня предназначенных, в которых предостережения всякие были мне уготованы. А я не хотел предостережений, я хотел быть свободным от этих оков.
   - Зачем же ты сейчас пришёл, ежели от страха своего давно избавился, а замыслы свои воплощаешь без посторонней помощи и притом воплощаешь так, как считаешь нужным?
   - Ты прав, страха у меня нет, силу же я чувствую великую и дела хочу творить по силе своей - великие. Токмо вот с душой моей, в последнее время, что-то не ладное происходит, что-то не спокойно у неё там. Всё больше и больше тревога заполняет душу мою. Думал я раньше да и говорил всем об этом, что Юродивый наш - яко провидец сердец и мыслей человеческих, а вот теперь хочу надеяться, что души человеческие и царские в том числе тебе подвластны, как в воспитании так и в лечении.
   - Не я ловец душ, а токмо Бог,  и лечить не способен, ну а уж воспитывать, так это..., - замолчал Василий и казалось, что дух испустил, но нет, слава Богу, опять вздохнул полной грудью и продолжил, - верно говоришь, мыслил я приготовить путь для тебя, чтобы прямым был он, как в писании говорится, потому что, - «не может укрыться город, стоящий на вершине горы.» - То не я сказал, но Сын Божий. И тебе не укрыться от глаз людских, даже если бы ты и пожелал этого, и в душу в твою они заглядывают и понять хотят, - чиста ли душа твоя, а от того и помыслы твои из души исходящие. - «Сберёгший душу свою потеряет её, а потерявший душу свою ради Меня сбережёт её. Какая польза человеку, если он приобретает весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою?» - Спроси её, - душу свою, чего она, душенька твоя, желает и для кого ты её бережёшь? А может быть торгуешься о сбережении её, тогда с кем? Ты сделал шаг, спустившись с высоты своей до меня, а значит до самого низа, сделай и второй - вспомни пророчество, - «Слухом услышите - и не уразумеете, и глазами смотреть будете - и не увидите», ибо огрубело сердце людей этих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и да не обратятся, чтобы Я исцелил их.» Лукавый поселился в сердце твоём, Государь, засеяв его плевелом, который и иссушает душу твою. А ведь слова твои, из уст исходящие, - они же не из откуда-нибудь появляются , но из самого сердца исходят. Хотел бы я видеть будущее твоё, да не дано мне сие, и огорчался я по началу, а вот теперь радуюсь, что не позволено мне о тебе знать. Больше скажу тебе: что бы я сделал, если бы озарилось передо мной будущее твоё? Не сказал бы я тебе ничего, так как не колдун я и не чернокнижник, чтобы невольно смерть твою ускорить, потому что  тот, кто знает своё будущее, - уже мертвец. - Василий снова закрыл глаза, но через пару минут открыл их и продолжил так же спокойно и уверенно. - Я благодарен тебе за то, что ты пришёл ко мне, как я и просил - по простому, как равный к равному. Теперь груз с моей души снят, мне легко и покойно, а значит готов я предстать перед Всевышним и радуюсь тем, что сие вскоре случится. Иди Государь, оставь меня наедине с Отцом нашим небесным, мне уже пора, а тебе ещё долго нести крест свой земной.
   Не стал возражать Иоанн (Грозный) старцу, встал, но прежде чем уйти восвояси, поцеловал юродивого в лоб.
   Замолчал и Пётр Андреевич, а Настя, не решаясь прервать его молчание, не понимала: то ли это уже всё, или же короткая остановка. Вот так они и сидели, думая каждый о своём.
   - Слышишь? - дед повёл ухом в сторону двери, - слышишь, как будто дверь входная хлопнула? - дед снова прислушался, - я отчётливо слышу голос твоей матери. Вовремя мы с тобой закончили, ну просто молодцы, как будто знали когда надо заканчивать.
   - Как! - Настя схватила деда за рукав рубахи, - ты не расскажешь, что дальше случилось с Василием и Иваном (Грозным)?
   - В этом нет необходимости, всё остальное, довольно подробно, описано в учебниках по нашей истории. Когда научишься хорошо читать сама обо всём узнаешь. Ты лучше беги в свою комнату, пока нас не застукали обоих на месте преступления. Не хочется мне, знаете ли, никчёмного скандала, да и тебе лишняя взбучка ни к чему, тем более, не знаю как ты, но я, честно говоря, проголодался. Сейчас мы поужинаем вкусностями твоей матушки, а после я всё-так приму волевое решение и, пока ещё не так поздно, всё же съезжу на вокзал за шмутками.
   Настя, как обычно, послушалась деда и убежала в свою комнату, а Пётр Андреевич, чего уж там скрывать, с нетерпеньем стал ждать приглашения к столу на ужин. Время шло, а приглашения как не было так и нет. Лёгкое волнение охватило Петра Андреевича, вспомнив давешний свой разговор с отцом Насти. Делать нечего, пришлось продолжать ждать и волноваться ещё некоторое время, и только когда Пётр Андреевич увидел на пороге своей комнаты Василия, то, без всяких вопросов, понял, почему приглашение к ужину так затянулось и что заставило лицо зятя принять такой бледный вид.
   Ужинали молча, то есть совсем без единого звука, никто ни с кем не переглядывался и не перемигивался, уставившись сугубо в свои тарелки. Буркнув короткое - спасибо, Пётр Андреевич один из первых покинул стол, скрывшись в своей комнате, в надежде всё-таки успеть съездить на вокзал, ведь ему собираться, - только подпоясаться. Но всё пошло не так, как ему задумалось, а всё потому что дверь в его комнату вдруг жалобно скрипнула и он услышал голос, которого не хотел слышать, хотя бы в этот вечер.
   - Разреши мне зайти, если ты, конечно, не  занят, - Татьяна была подчёркнута вежлива.
   - Заходи, чего уж там, - Пётр Андреевич дождался когда гостья его временных апартаментах и одновременно хозяйка всего дома пройдёт в глубь комнаты, - раньше ты не утруждала себя предварительными..., этими..., видишь, даже и не знаю как их обозвать.
   - Обстановка изменилась, - она огляделась вокруг себя, - сразу предупреждаю, я не международную обстановку имею ввиду, - она снова огляделась вокруг себя, - у тебя что, и сесть даже не на что?
   - В данном случае не у меня, а у вас, дорогая внученька, не предусмотрены сидячие места в этой комнате.
   - Придётся сходить за стулом, - Татьяна развернулась, но, сделав пару шагов к двери, остановилась и тут же вернулась назад, - я присяду здесь на кровати, рядом с тобой, а то, не ровен час, я выйду, а ты оп..., и быстренько слиняешь куда-нибудь. Ведь слиняешь? - дед молчал, - слиняешь, я говорю? - дед продолжал молчать, - конечно слиняешь, вон уже и вещи разложил, приготовился, значит?
   - Я хотел съездить на вокзал, за своим скарбом, вот и подумал, что сейчас самое время.
   - Сегодня тебе не нужно ехать на вокзал, поедешь завтра с утра, заберёшь свой скарб и, не останавливаясь, прямиком в свою Костомукшу.
   - Кандалакшу.
   - Чего?
   - Я живу не в Костомукше, а в Кандалакше.
   - Да какая, в данный момент, разница, главное подальше от этого города.
   - Если я правильно тебя понял, ты меня гонишь и намекаешь на то, чтобы я больше никогда у вас не появлялся?
   - В некотором смысле всё так, как ты сказал.
   - Я не против, но хочется узнать, в чём, собственно говоря, причина такой жёсткой перемены в твоём гостеприимстве?
   - Ты разрушаешь мою семью.
   - Я-я-я...!?
   - Нет, - понты от соловья, которого баснями кормят. У меня перед ужином состоялся разговор с Василием, по теме о которой ты, надеюсь, догадываешься?
   - Догадываюсь, но разве эта причина повлиявшая, как ты говоришь, на развал вашей семьи?
   - Я может быть и была бы готова согласиться, что не твой утренний разговор с моим мужем стал той самой причиной в корне изменившей наши отношения, однако факты говорят о другом - о том, что до твоего приезда у нас всё было в порядке. Жизнь текла своим чередом, не всегда гладко, соглашусь, но всё, в конечном итоге, разрешалось мирно и без выноса мусора из избы. Зачем ты лезешь со своими советами в чужую семью, кто дал тебе такое право, а может быть тебя кто-то просил об этом?
   - Татьяна...! Да как ты можешь такое говорить, - чужая семья! Разве ты, Василий и Настя для меня чужие? Разве мне не больно смотреть, как спивается твой муж, как работа для тебя становится важнее чем семья? У тебя растёт дочь и очень быстро растёт, надеюсь ты не будешь этого отрицать? И вот у меня, по этому поводу, вопрос, - а скажи ка мне, когда в последний раз ты со своей дочкой ходила в зоопарк смотреть бегемотов, или просто разговаривала, чисто по женски, сидя у неё на кровати в вечернем сумраке, как будто в тёмном сказочном лесу?
   - Не придирайся к словам, - чужая, не чужая. Мы живём отдельно и никого не трогаем, а поэтому хотим, чтобы и нас никто не трогал и ближайшие родственники в том числе. Теперь ответы на твои вопросы. Первое, - мужа от алкоголя мы вылечим, сейчас это не проблема. Попивает он, не спорю, но ведь не запивается. Второе, - на счёт сказок и разговоров по душам: я достаточно времени уделяю своей дочери, она подготовлена к школе, как никто другой так не подготовлен, а так же уверена на сто процентов, что перебарщивать с усиленным вниманием не стоит, а тем более сюсюкаться. Ты тут со мной споришь, а ведь сам знаешь, что виноват, более того я убеждена, что ты чувствуешь ответственность за созданный тобою цугцванг, ведь с твоим больным стремлением к справедливости, ты просто не можешь этого не чувствовать. А теперь, возвращаясь к справедливости, как таковой, я думаю, что её надобно восстановить, но делать это мы будем без посторонней помощи.
   - Обязательно без посторонней помощи, но под твоим чутким руководством. Я правильно выражаю твою недосказанность? Складывается впечатление, а за ним и уверенность, что ты, моя дорогая внученька, - автократ. А знаешь ли ты, что автократия, в отдельно взятой семье, быстренько перерастает в самодержавие, ну а затем, как правило, в самодурство, а это уже второй шаг к развалу семьи.
   - Ты кто, - пророк, чтобы предсказывать у кого и на каком этапе разваливаются семьи? Если пророк, то я не видела твой диплом об образовании по специальности - пророк, диссертаций твоих не читала на эту тематику, о заграничных премиях ничего не слышала. Наверное я не тот канал по телевизору смотрю и не в ту библиотеку хожу.
   - Можешь верить мне, а можешь сколь угодно прикалываться, но люди, сумевшие дожить в России до такого возраста, не зависимо от себя становятся русскими пророками.
   - Надо же..., вот новость, так новость! Пророками говоришь становятся? Главное достичь определённого возраста? Но если рассуждать логически, то выходит, что кроме русских пророков, есть ещё и другие пророки, - немецкие, китайские, индейские...?
   - Конечно есть, только они все разнесены по двум группам: где одни западные, а другие восточные, что же касается северных и южных то их нет.
   - Интересно будет узнать, ну, так, для общего кругозора, - а в чём отличие русского пророка от, на пример, западного или восточного?
   - Я хотел бы, но не смогу так точно и доходчиво сказать, как сказал по этому поводу Малек Яфаров, - наш русский философ. А сказал он следующее: «Пророчество в русской культуре имеет совершенно другой смысл, чем в западной или восточной, а именно: внимание русского человека направленно не на предметность происходящего, как на западе, а на единство жизни, как стихии творения. Русское пророчество, - не разгадывание и не предвидение того, что неминуемо будет, по независящим от людей обстоятельствам, и тем более, не прямое причинение будущих событий, (обратное по отношению к предсказыванию). Русский человек - не ясновидец, предвидящий независимое от него будущее, и не колдун, это будущее создающий. Русское пророчество - это со-творение, которое достигается обращённостью всей силы внимания на саму стихию творения с удерживанием всего того, что стало для человека живым, значимым и важным благодаря «не вольному прикосновению мысли к верховному промыслу». Русское пророчество невольно потому, что не придумано человеком, не может быть им создано, помыслено, придумано, желаемо; оно рождается самой жизнью и только в этом смысле невольно! Но в то же самое время оно причастно стихии творения, поскольку волит то, на что направляет своё внимание, и тем самым волит, пророчествует будущее.»
   - Здорово, просто прекрасно, - Татьяна встала, - запиши эту мысль на бумажке и оставь её на тумбочке, я потом заберу эту мантру для себя. А теперь в роли пророка выступлю я и расскажу тебе о твоём ближайшем будущем: ты принимаешь ванну, приводишь своё хозяйство в порядок, ложишься спать и рано по утру, чтобы Настя не видела, отчаливаешь в свою Костомукшу.
   - В Кандалакшу.
   - Ах, ну да, в Кандалакшу. И чего это Костомукша ко мне привязалась. По выражению твоего лица у меня складывается впечатление, что ты всё прекрасно понял. А раз так, то спокойной тебе ночи, дедуша-пророк, а я пошла, мне ещё надо ребёнка в лобик на ночь поцеловать, да свет не забыть потушить.
   Татьяна ушла, а Пётр Андреевич ещё долго сидел на кровати и мысленно рассуждал о своём ближайшем будущем, напророченным ему его внучкой, и это  будущее, надо отдать ему должное, неотвратимо надвигалось: становилось темно, движений по дому и звуков никаких, усталость, как ни странно, накатилась на всё тело, глаза упрямо слипались и жутко захотелось спать.
   Пётр Андреевич глубоко вздохнул, потом с шумом выдохнул, махнул рукой, быстренько разделся и нырнул под одеяло. Через минуту он уже созерцал цветной сон, правда о чём был тот сон, он, в последствии, не вспомнит, однако поймёт, что сон был приятный, потому что если бы он был страшный, то Пётр Андреевич обязательно бы проснулся.
   Утром, проявив весь свой армейский опыт, Пётр Андреевич встал, как он думал, ни свет-ни заря, и собрав всё, что у него было при себе, а при себе у него практически не было ничего, кроме паспорта, кредитной карточки и не много налички, он, можно сказать, на цыпочках, стараясь как можно меньше производить шума, спустился на кухню, чтобы напоследок на дорожку выпить в одинокой тишине чашечку кофе. Кофе в это утро был, при чём уже в готовом виде, горячий и на столе. Его приготовила Татьяна, которая, а это факт, встала раньше Петра Андреевича. Она молча сидела в углу кухни, показывая пальцем на чашку, давая этим понять, что кофе предназначен для Петра Андреевича.
   - Спасибо, Танюша, - Пётр Андреевич не стал отказываться от предложения, - а ты чего дома сидишь, почему не на работе?
   - А я с сегодняшнего дня занимаюсь домашним хозяйством, осваиваю стрижку газона, так повелел император.
   - Приятная неожиданность.
   - Для кого как... - она ещё что-то хотела сказать, но в этот момент как не нормальный затрезвонил звонок.
   Татьяна пошла открывать но вернулась не одна, а с Мариной Евгеньевной, которая, увидев Петра Андреевича, тут же кинулась к нему и энергично жестикулируя руками, пыталась сбивчиво что-то объяснить, указывая в сторону своего дома.
   Кое-как выяснили, что в доме Марины Евгеньевны случился пожар, но самое не приятное состояло в том, что пламя, хоть и не сильно разгулявшееся, перекрыло выход со второго этажа, а там, в западне, оказалась Елизавета, которую, до приезда пожарников, нужно было успеть вытащить.
   Отставив в сторону не допитую чашку Пётр Андреевич, не раздумывая, бросился на выручку. Встав под газонный распылитель он окатил себя водой с головы до ног, а затем бросился в, дымящий чёрными клубами, дом.                Плохо, если не сказать больше: почти ничего не было видно сквозь этот горячий едкий дым, выедающий глаза, и который с каждым вздохом всё больше и больше затруднял дыхание, разъедая лёгкие в труху, и, как результат, удушающий кашель и слёзы ручьём.  Надо было спешить, потому что скоро, очень скоро, и Пётр Андреевич это ясно осознавал, может наступить потеря сознания, ну а дальше..., дальше всё как в книжках: не больно и даже в некотором смысле приятно, полное расслабление, блаженное состояние и крепкий сон без последующего пробуждения. Он пробрался на второй этаж и забежал в первую по ходу комнату. В комнате можно было довольно сносно всё разглядеть, дым ещё не заполнил её до основания, но результат огорчил - в комнате никого. Пётр Андреевич уже было двинулся к выходу, как заметил в углу, между диваном и стеной, съёжившегося котяру с прижатыми к макушке ушами и, молящими о спасении, широко раскрытыми глазами. Кот, увидев движение человека в свою сторону, не медля ни секунды прыгнул на руки спасителя, вцепившись всеми своими коготочками в его грудь. Пётр Андреевич открыл окно и бросил кота на мягкий газон, куда тот благополучно приземлился на все свои четыре лапки. В этот момент, видимо из-за открывшегося окна, резко возросла тяга и теперь уже вместе с клубами чёрного дыма в комнату прорвались языки пламени, всё больше закупоривая Петра Андреевича в замкнутом пространстве. Однако было не критично и ещё можно было успеть осмотреть вторую и последнюю комнату на этом этаже. Собрав побольше воздуха и прикрывшись рукой от огня Пётр Андреевич одним броском преодолел расстояние до соседней комнаты и с облегчением выдохнул оказавшись внутри её. Практически уже ничего видно не было и тогда Пётр Андреевич стал кричать и звать Елизавету по имени, одновременно обшаривая комнату везде где только мог. Опять ничего: никто не откликался и ничего не нащупывалось. - «Эх, похоже, что это всё, похоже, что не успел. Понимаю, ну а дальше-то..., дальше-то что...? Назад не возможно, я слышал как рухнула лестница, окно тоже не открыть из-за горящего пластика, да и воздуха осталось на пару вздохов. Это тупик и больше ничего. Ну что же, Пётр Андреевич, вот и всё! Пришло ваше время, и вам осталось только..., - «Мне осталась одна забава: пальцы в рот да весёлый свист, прокатилась дурная слава, что похабник я и скандалист. Ах! Какая смешная потеря! Много в жизни смешных потерь. Стыдно мне, что я в Бога не верил. Горько мне, что не верю теперь.» - В сухом остатке совсем не много, - я просто умру, и  наверное быстро, да и хорошо что так, а то, знаете ли, страшно не хочется мучения испытывать. Здесь вам не фильм про товарища Сухова. Но прежде, чем уйти к прародителям, стоит не спеша..., хотя о чём я таком говорю, какой такой - не спеша, здесь уже надо бы очень быстро подвести итоги, спросив себя напрямую без обиняков, а затем ответить себе же, но без лукавства, - а как ты жил, Пётр Андреевич, на этом белом свете, прошёл ли ты то самое поле до конца, и доволен ли ты прожитой жизнью своей? Чего такого-этакого хотел ты сделать и получилось ли, а что ты не успел, и почему так вышло, какое не преодолимое препятствие помешало тебе? По делам будут тебя судить, Пётр Андреевич, по делам, а никак не по желаниям твоим и не по планам, которые не осуществились. Признайся себе, ты ведь много желал, но мало чего сделал из того, чего желал. А может быть ты не того желал, ошибся где-то в начале своего пути, вот и вскарабкался не на ту горку? А оглянувшись понял, что желания твои грехом обернулись. Не беру в расчёт людей великих или святых, я про нас, - таких простых и не заметных, о которых хоть кто-нибудь, когда-нибудь сможет хотя бы просто вспомнить при случае - по-доброму и со слезой. Отвечаю себе честно и как на духу, - я не вхожу в эту когорту. А жаль! Получается, что ты впустую прожил жизнь, Пётр Андреевич? Семья не в счёт, семья - это твоё гражданское обязательство помноженное на удовольствие. А что кроме семьи? Со мной ладно, со мной всё понятно, и у нас в данную минуту, это я опять же про себя любимого, безвыходное положение, и мы, это снова я, обречены на последний бой, в котором, похоже, я и проиграю. - «Пусть никто не рыдает о своей бедности, ибо настало царство для всех! Пусть никто не скорбит о грехах, потому что из Гроба воссияло прощение! Пусть никто не страшится смерти, ибо освободила нас смерть Спасителя!» - Это кто там нашёптывает мне на ухо, чьи слова озвучиваются, кто там такой мудрый и всезнающий? Не знаю кто это и даже не припоминаю, однако звучит ободряюще. А может быть не всё ещё потерянно, как ты считаешь - Пётр Андреевич? и там..., там объяснят, как правильно и укажут на перепутье нужную тропу. Ну, что же - прочь сомнения, отцепись страх от меня, любой расклад я приму как награду! Волнует другое: а как же там, снаружи, где горя не меньше, а может быть и много больше моего, ведь Елизавету я так и не нашёл. Негоже это, не справедливо терять детей прежде, чем сам не помер.»
   - Не переживай, Пётр Андреевич, нашлась Елизавета, жива она да здорова, и судьба её благосклонна будет к ней. Долгие, счастливые лета она проживёт и о тебе будет вспоминать с благодарностью и со слезою на глазах.
   - А вот это уже серьёзно, - Пётр Андреевич поёжился, словно от холода, - мне чудится или со мною действительно кто-то в живую разговаривает?
   - Не чудится тебе, брат мой во Христе, и не мерещится, это аз есмь, - Василий Нагой.
   - Охотно бы поверил, если бы…
   - Да ты поворотись ко мне-то и вборзе уверуешь во всё, как есть.
   Оборотился Пётр Андреевич и что он видит, - а видит перед собой, как есть, его - Василия того самого Блаженного. Стоит он перед ним, как живой, точь в точь такой же, каким его и представлял себе Пётр Андреевич: среднего росточка, сухощавый, с окладистой, но не большой, бородкой, с живыми и ясными глазами, вот только цепей на шее у Василия не было, хотя еле заметный след, напоминающий о прошлых лишениях, остался. Хотел было Пётр Андреевич воскликнуть от восторга, да не смог, горло перехватило от дыма едкого и недостатка кислорода.
   - Не волнуйся брат, говори спокойно, ты сможешь.
   - А как…, - держась за горло хрипел Пётр Андреевич, - ты сам… и здесь прямо передо мной…, как же это всё возможно и возможно ли вообще?
   - Если ты меня видишь и слышишь - значит сие возможно? А хочешь, можешь потрогать меня, - и Василий по-доброму засмеялся, - не бойся, я не кусаюсь.
   - Зачем мне тебя трогать, я и так тебе верю, достопочтенный Василий, позволь только спросить тебя?
   - Спрашивай.
   - Понимаю я, что явился ты ко мне перед кончиною моею, только не понимаю почему именно ты и почему именно ко мне?
   - Потому что остался в твоём сказании, мучавший тебя долгое время, да и сейчас мучает один вопрос, на который ты никак не можешь дать ответ...
   - Постой, я кажется догадываюсь о чём ты говоришь.
   - Я был уверен, что для тебя это не составит труда.
   - Так встретились ваши души на небесах? не тяни, ответь скорей, ведь мне не так много времени осталось.
   - Встретились, Пётр Андреевич, и более того скажу, что живём мы сейчас, как ты говоришь, на небесах, во истину душа в душу.
   - Эх…! Мне бы хоть на мгновенье на вокзал, чемоданчик открыть, рукопись достать да пару строк чиркануть. Многое бы я отдал за это самое мгновенье.
   - Не можно этого, Пётр Андреевич, да ты и сам понимаешь почему.
   - Нет, мне не хочется понимать этого, но я соглашаюсь с тобой, - всё труднее становилось дышать, и Петр Андреевич торопился задать хотя бы ещё несколько вопросов, - скажи Василий, меня будут судить…, там…, судом праведным, как в писании написано и предстану ли я перед самим Создателем?
   - Эх, Пётр Андреевич, - Василий снова рассмеялся своим чистым и добродушным смехом, - ну, что ты как маленький ребёнок задаёшь глупые вопросы, лучше задай, да поскорее, свои оставшиеся два вопроса.
   - Конечно…, я понял…, сейчас…, - машинально Пётр Андреевич почесал затылок, - я хотел спросить про жену мою, про Марьюшку?
   - Не переживай, встретишься и ты со своей Марьюшкой, очень скоро встретишься, тем более, что заскучала она тебя дожидаючись. Теперь последний вопрос, задавай быстрее, у меня не так уж много времени, как ты думаешь.
   - Э-э-э…, ну да…, конечно…, а что будет с Россией с Родиной моей?
   - Ну ты, Пётр Андреевич, и загнул, городишь невесть что, не этот вопрос хотел ты задать.
   - Нет, не этот, согласен с тобой, хотел другой задать, но в какой-то момент вдруг забыл его. Очень мне жаль, потому что вопрос-то был очень серьёзный. Ладно, раз с вопросом я пролетел, то, хотя бы, последнее желание для меня может быть исполнено?
   - Можешь не говорить, мне ведомо твоё желание. Смотри в окно и там ты увидишь то, о чём хотел просить меня.
   Пётр Андреевич, не медля ни секунды, подбежал к окну в скором ожидании увидеть внучку Настеньку, но не представлял себе, как всё это произойдёт. Он стоял и ждал, но ничего такого не происходило. Пётр Андреевич оглянулся, чтобы уточнить, но старца уже и след простыл. Теперь уже ничего не оставалось делать, как, набравшись терпения, ждать.
  На миг воздушный поток, видимо под действием тяги, изменил направление в другую сторону, очистив, тем самым, окно от дыма и в его проёме снова, перед  взором Петра Андреевича, предстал двор, но только теперь уже в чуть изменённом виде: со сломанным забором, бегающими по двору пожарными, а чуть дальше, на дороге, Марина Евгеньевна в обнимку с Елизаветой. Они что-то очень горячо говорили друг-другу, при этом одновременно улыбались и плакали, а рядом, как ни в чём не бывало, сидел их котяра и смотрел он..., нет не на радующихся родственников, он смотрел, своими зелёным не мигающим взглядом, на окно, из которого, совсем не давно, его сбросили под стены дома. Видел ли он своего спасителя - не известно, да и сам он об этом никогда не расскажет, а всё же хвостик его время от времени подрагивал. Чуть в сторонке, буквально в паре шагов от счастливых Марины Евгеньевны и Елизаветы, стояла Настенька, держа маму за руку. Она: то покусывала свой маленький кулачок, то  нервно теребила им подол платьица, слёз же на лице не было, зато широко были раскрыты её глаза. В какой-то момент, на втором этаже в одном из проёмов окна, она вдруг увидела своего деда.
   - Там мой дедушка! - кричала Настенька изо всех сил, указывая пальчиком в проём окна на втором этаже, - вон там…, вон там он машет мне рукой! Дяденьки пожарные спасите моего дедушку!
   Услышав девочку, Татьяна, Марина Евгеньевна и Елизавета проследили за направлением куда она указывала, однако ни в одном из окон, кроме валивших из них клубов чёрного дыма, ничего такого заметить не смогли. А затем и Настенька замолчала, видимо потеряв из виду образ своего дедушки.
   Так и стояли они рядышком: кто-то в радости, а кто-то в горести.


                Конец — это начало нового.