ТЬМА

       8 ноября 1952 года.

   “Я, Корабельников Николай Сергеевич. 10 января 1915 года рождения. Уроженец поселка Кроноки.
   Вот уже третий день я пребываю в самовольном заточении.
   Пребывание это, я скажу вам, весьма утомительное. Абсолютно нечем заняться. К тому же я ограничен в использовании керосина. Запасы у меня конечно же есть, но они довольно скудны. По моим подсчетам, на освещение керосиновой лампой, топлива у меня хватит приблизительно на 3 недели, а может и больше, если я буду достаточно экономным. Но буду надеяться, что меня скоро хватятся, и спасут.
   Ах, да, забыл упомянуть, что сподвигло меня переселиться в бомбоубежище. Это цунами, обрушившееся на Курильские острова в ночь на 5 ноября. Благо, старик Анисифор Крупенин, заметил неладное, и оповестил нас всех о грядущей катастрофе. Дай Бог ему здоровья! Надеюсь, моим соседям, удалось спастись, и нас не постигнет трагедия, случившаяся в 37 году. В тот год погибло очень много жителей Кронок. В том числе, мои матушка, отец, и жена Людмилка. Сгинули все в водной пучине. Меня позже нашли на берегу без сознания. Я так и не смог ее забыть. И привык вести отшельнический образ жизни.”
   Я встал и немного прошелся. Присел пару раз. Тело ужасно ныло и болело. Я не привык так долго находится без движения. К тому же сырость подземелья давала о себе знать.
   “Бомбоубежище, которое стало моим спасением, было построено в годы войны. Здесь располагалась пограничная застава. Я сам служил в ней. Поэтому о бомбоубежище знал не понаслышке. После победного мая 1945, необходимость в нем отпала. И здание списали. Я не преминул этим воспользоваться, и выстроил свой дом аккурат над входом в убежище. Многие годы, я пополнял запасы керосина и консервов. И, как видно, не прогадал. Спасаясь от убийственной воды, я нашел здесь спасение.
   Итак, что мы имеем : керосин; керосиновая лампа; набор консерв, если не буду сильно налегать на еду, то смогу продержаться; 3 книги, схватил их впопыхах с полки, но думаю, они помогут мне не тронутся умом; источник родниковой воды, благо, советские инженеры знали где строить; топчан; пара одеял; бумага, перо и чернила, вот как раз благодаря им, я и записываю свой дневник.
   Скорей бы меня нашли. Но если все же не успеют, то им останутся мои записи. Думаю, из-за землетрясения вход в подземелье повело, и дверь, когда я ее захлопнул, заклинило. Я попытался ее открыть, но мои попытки не увенчались успехом. Потом, когда волна накрыла дом, вся земля задрожала. Я слышал, как стены дома сложились будто бумажные. И, скорее всего, вход в бомбоубежище завалило остатками стены. Понадобится не один день, чтобы их расчистить. Если честно, я ужасно испугался, а сейчас уже - смирился со своей участью.
Еще у меня есть наручные часы. Только благодаря им я могу с уверенностью сказать, что прошло уже 3 дня, а не 4. Вот пожалуй и все. На первый раз, думаю достаточно.”
   Я отложил перо. Пробежался взглядом по строчкам. Неплохо. Никогда не писал, но дело это весьма увлекательное.
   Так, что у нас на ужин? Ммм… тушеная говядина. Это лучше, чем ничего. Наскоро поев, так как керосина на сегодня оставалось совсем немного, я потушил лампу. Лег на топчан, и поплотнее закутался в одеяла. Здесь было чертовски холодно. Зубы отбивали дробь.
   Но скоро, немного согревшись, я забылся сном. Вновь приснился кошмар. Я не мог пошевелиться, а вода помаленьку скрывала меня все больше и больше. И когда я совсем не мог дышать, то проснулся. В кромешной тьме было лишь слышно, как вода капает с потолка. Кап, кап, кап. Ужасный звук.
   Я осмотрел потолок, чтобы найти причину протечки. В углу моей комнаты в потолке зияла трещина. Наверно где-то скопление грунтовых вод, а от землетрясения, которое вызвало цунами, она появилась. Печально. Но ничего не поделаешь. Я укрылся с головой и снова уснул. Больше кошмаров не было.

       9 ноября 1952 года

  “Сегодня я пытался читать, однако очень трудно сосредоточиться, когда звучит один и тот же нудный, такой, давящий на мозг, звук - кап, кап, кап…
Это, как старая матросская пытка: провинившегося моряка сажали на стул, крепко связывали, чтобы он не мог даже мотнуть головой, и открывали вентиль, висящей над ним, бочки. Вся конструкция была сделана так, что из отверстия не лился беспрерывный поток воды, а стекал он лишь по каплям. Да, сначала можно подумать “Что это за пытка такая? Какой с нее прок?” Однако попробуйте посидеть так не 5-20 минут, а 5-8 часов!”
   Скупо ухмыльнувшись, я встал из-за стола и, походя из угла в угол, размял затекшие мышцы и замерзшие кости. Эта сырость слишком сильно действовала на мой организм - суставы ныли немилосердно!
   Решив изменить положение, я прилег на такую же сырую постель и, поставив возле себя лампу, попытался снова погрузиться в чтение…
Пару часов спустя, мне пришлось выключить лампу, все же экономия должна быть экономной, одному Богу известно, сколько мне еще тут сидеть...Если мне не суждено умереть в этой сырой норе!
   “Знаете, сидеть в одиночестве иногда бывает очень полезно. Можно много о чем подумать, поразмыслить. В конце-концов, повспоминать смешные или значимые жизненные моменты. Погрузиться в воспоминания с головой… Когда я вспоминаю свою Людмилку, на глаза накатывают слезы. Я ведь любил ее больше жизни! Видимо, Бог решил покарать меня. Сначала семья, а теперь и я, должны погибнуть.”
Я завозился на тюфяке, пытаясь найти более удобное положение, как вдруг мне на лицо упала капля...Теперь придется еще и перестановкой заняться! Чертыхнувшись, я снова зажег керосинку и занялся делом…

       11 Ноября 1952 года.

   Мои дни похожи один на другой. Я встаю, ем, немного читаю, и снова ложусь. А еще я пытаюсь услышать хоть что-то. Ну должны же меня искать!
   “Очень много времени я провожу в темноте. Вы можете подумать, что я сошел с ума, но мне кажется, что темнота живая. Да-да. Я серьезно. А еще у меня часто возникает чувство, что на меня кто-то смотрит. Я лежу, закутавшись в одеяла, и чувствую, что кто-то или что-то рядом. Мурашки бегают по всему телу, сердце начинает биться с бешеной скоростью. А я боюсь пошевелится. Мне кажется, если я двинусь, то выдам себя. И тьма протянет ко мне свои скользкие щупальца.”
   Периодически я стучу по двери. Может меня услышат. По крайней мере, очень на это надеюсь
   Минуты, часы слились в один комок ожидания. Еще немного, и я не выдержу. Страшно.

       Ноябрь 1952 года.

   Со всей этой сумасводящей заточимостью, я стал совершенно забывчивым. Я забыл сделать единственную вещь, что представляла для меня ценность - завести часы! Теперь я потерялся во времени. Я забыл когда день, а когда ночь.
   Я боюсь тушить лампу, мне страшно находится одному в темноте. Да, мне страшно как ребенку, но тем не менее - это так. Эта паранойя, она сводит меня с ума. Мне мерещатся глаза в темноте. Кажется что как только я окажусь во тьме, она будет обволакивать меня, пока полностью не поглотит, как в том кошмаре что снится мне все чаще и чаще…
   “Все больше мне претит то ощущение, что я перестаю контролировать эмоции. Где-то в глубине подсознания я понимаю, что все это выдумка, что этого не существует, но… мне все равно страшно. Воображение продолжает создавать ужасающие фантазии! И это даже не чудовища и монстры, что так часто встречаются в человеческом воображении - это хуже, это ожидание смерти, навеянное ощущение ее скорого приближения.”

       Все тот же ноябрь.

   -“Николушка,” - меня словно обдало ледяной водой. Я соскочил с постели и начал судорожно искать спички. Нет. Я не мог сойти с ума. Это был точно ее голос. Голос моей жены. Я остановился и выпрямился во весь рост. Не может этого быть. Рядом кто-то был. Точно кто-то был. И страх как слизняк стал растекаться по моему телу. Трясущимися руками, я нащупал лампу, чиркнул спичкой и зажег свет. Стал озираться по сторонам. Что-то пробежало позади меня. “Ха-ха-ха,” - смех, как шелест пронесся где-то. А может это в моей голове? Игра больного разума. Я тронулся. Я точно тронулся умом. Столько дней в заточении, наедине с самим собой, не прошли бесследно для меня.
   Я повернулся, и луч света вырвал из темноты образ женщины. От неожиданности и ужаса, я выронил лампу, и она разбилась. Языки пламени озарили все помещение. Здесь никого не было. Я один. Вот дурак. Сердце билось с бешеной скоростью, казалось еще немного и оно выскочит из груди. Что же теперь делать? Как мне быть без света? Я не смогу. Нет. Нет. Не смогу.
От бессилия и отчаяния я стал стучать по всему, до чего мог дотянуться: по стенам, по полу, по дверям.
   - Помогите! Кто-нибудь помогите! Я здесь!
   И тут начались новые подземные толчки. Они были настолько сильные, что штукатурка стала осыпаться. И огромный кусок потолка вывалился с ужасающим грохотом. И из расщелины. Хлынула вода. Она с неимоверной скоростью стала заливать пол. И вот последний язычок пламени потух.
   Пытаясь хоть как-то спастись, я забрался на самое высокое, что было в этой комнате - на стол. Еле его нашел.
   А вода все прибывала и прибывала. Это точно конец.
   Я уже полностью был в воде. Она пахла тиной и гнилью. И была чертовски ледяной. Неужели, мне суждено погибнуть? Вот так. В могиле, которую я сам себе выбрал. Но это лучше чем умереть от голода, или сойти с ума окончательно. Лучше уж так.
   Меня накрыло с головой. От нехватки воздуха, вода стала заполнять мои легкие. И я почувствовал как кто-то взял меня за руку. И в голове пронеслось : “ Не бойся. Я с тобой.”

       9 сентября 2012 года.

   Мария Воронова.
   Газета “ Камчатское время”.

   “Ночью случилось землетрясение. В домах не стало слышно шума океанского прибоя. Крупенин уловил в этом необычность. Оделся, вышел на берег и не увидел моря - вода ушла далеко от берега, оголив дно, со слов А. Крупенина описывает события краевед и писатель Михаил Жилин. От ученых экспедиций он слышал, что такая картина предшествует разрушительной волне цунами. Разбудил семью, соседей, захватил теплые вещи. С женой и двумя маленькими детишками успели подняться на береговую террасу. Нахлынувшая на берег волна, а за ней еще две слизали дома со всем имуществом! Когда рассвело, стали считать, кто цел, кого нет. Девять человек не досчитались. Среди них был и Корабельников Н. С. Его тело так и не нашли. В 1959 году на месте поселка Кроноки появился одноименный кордон. Многие местные жители рассказывают, что на закате, на самом высоком холме, среди развалин дома, часто видят силуэты девушки и парня. Они стоят обнявшись, и как только солнце садится - видение исчезает. Возможно, это все деревенские легенды. Но я думаю, что это Николай с его Людмилой. Хочется верить, что любовь живет вечно.”

[Основано на реальных событиях. В рассказе использована статья Российского Агентства Информации РАИ «КАМЧАТКА-ИНФОРМ» https://kamchatinfo.com/news/elements/detail/382/]