Айше

    Ахметова (Куртмаметова) Айше:

          Она родилась в Крыму, в деревне Ворон, Судакского района, Симферопольской области в 1932 году. Отец – Аблялимов Куртмамет, 1907 г.р. был грамотным. Имел семь классов и хорошо говорил по-русски. Работал кассиром в правлении колхоза, а мама – Гулизар, 1909 г.р. работала на винограднике. Она была прославленная работница, стахановка. Со своего участка собирала несколько тонн винограда самых элитных сортов. Её каждый год приглашали в Москву и в Харьков на различные конференции и выставки, где она брала первые места с вручением трудовых наград. Дома было большое хозяйство: корова, телёнок, овцы, козы, куры, индюки. Был небольшой сад, который кормил сладкими плодами груш, яблок, айвы, инжира, винограда, орехами и крыжовника. Всё было своё. Жили хорошо. Детей было трое: Айше, брат Мухтарем с 1937г.р. и сестричка Феня 1939г.р. Ничто не предвещало беды. Жили счастливо.
Воспоминания Айше.
         Но началась война, напала на Советский Союз фашистская Германия. Почти всех мужчин на второй же день войны призвали на войну. Взяли и отца, хотя он был больной. Но из Судака его вернули домой, т.к. посчитали его болезнь заразной, был у него псориаз, это когда тело местами покрывалось коростами и мокло. Он вернулся на работу. Но немцы наступали так быстро, что никто и не ожидал их прихода так быстро, и народ был застигнут врасплох. Власти не успели всех эвакуировать, потому что была суматоха, не хватало машин и подвод, чтобы вывезти всех на вокзал и в порты Феодосии. Так народ остался в оккупации, под немцами, за что потом, по чьей-то нерасторопности, стали «врагами». Многие мужчины подались в лес, там собирались в партизанские отряды.  Некоторые, особенно из числа бывших кулаков, которые до войны были раскулачены и высланы на север, в Архангельскую область, вернулись и пошли служить в полицаи к немцам.  Они, обиженные на советскую власть, зверствовали пуще немцев.
       Отца и в партизаны  не пропустили, вернули домой, чтобы передавал сведения о немцах через подростков-разведчиков. А немцы заняли правление колхоза под свою комендатуру, всех оттуда выгнали. Отец шил и подшивал обувь, за что ему немцы платили мукой, крупой и мылом. Иногда он приносил плитку шоколада, которую делил детям. Мать работала в поле, где трудились все женщины, выращивали овощи. С поля она приносила и домой овощи. Хотя немцы охраняли поле и рабочих, но разрешали брать немного овощей домой. Так мы и жили.
        Немцы всем давали работу и еду. Из села никого не выпускали. Но у немцев служили много наёмников из румын, мадьяр, поляков и сербов. Самые наглые и воровитые были румыны. Они отбирали у населения всё, что попадало им на глаза. Однажды они пришли во двор Куртмамета и забрали корову и курей. Мать плакала, просила не забирать, что дети умрут с голода, но они толкнули её и угнали корову. Мать побежала в комендатуру к немцам, чтобы пожаловаться на румын. Немцы догнали румын, избили их и посадили  в каталажку, а корову вернули назад, но курей забрали себе. Потом тех румын расстреляли, чтобы другим наука была. Или показуху делали, не знаю, а может быть хотели нам показать, что их власть справедливая. Я до войны проучилась два класса на русском языке. Так же мы учили  татарский язык  и немецкий. При немцах школа не работала, мы бегали по деревне, иногда в горы убегали, чтобы не видеть этих фашистов и не слышать их крики и игру на гармошках. В 1943 году у нас родился ещё один братик, Смаил. Я всё время нянчилась с младшими и малышом. Маму перевели работать на виноградник. Она хорошо разбиралась в сортах и выращивании винограда.
   Наступил 1944 год. Наша армия прорвалась вперёд и шла дальше на запад. Пришли освободители и к нам. Наше село освободили в конце апреля. Мы радовались до слёз. Взрослые обнимались, пели, плясали, дети прыгали и до ночи носились по улицам. Но недолго мы радовались. 18 мая 1944 года к нам пришли два солдата из НКВД и велели собраться нам за два часа. Взять тёплые вещи, еду, кое-что из посуды. Сказали, что нас повезут в Сибирь, потому что татары  пособничали немцам, работали на них и поддерживали их власть. В общем, мы стали врагами народа и нам здесь не место. Мама собрала узлы с бельём, тёплые кофты, завернула даже верблюжье одеяло и в него еду с посудой. Положила нитки, пряжу  и иголки. Корова и овцы остались во дворе. Одного барана отец прирезал, подсолил мясо и завернул в бумагу и в холстину, а потом затолкал в мешок с вещами. Это мясо нас спасало в дороге.
    Всю ночь мы просидели у табачного склада, где собрали народ со всей деревни. Ждали машины. Никуда отлучаться было нельзя. Охраняли нас солдаты. Плакали дети и рыдали женщины. Всю ночь мы с мамой молились. Утром, 19 мая, пригнали много  машин и начали погрузку. Создалась ужасная суматоха, поднялась паника, страх разъединения семьи, толкотня, крики. Брат Мухтарем отстал и его сбили с ног и чуть не затоптали, даже без памяти был. Кое-как погрузились и нас повезли в Феодосию. Там уже ждали нас грузовые вагоны. В них только что привезли лошадей, и вагоны не успели почистить, так и погрузили народ в грязные, вонючие вагоны. Женщины кричали, плакали дети, орали конвоиры, запихивая народ прикладами винтовок. Закончилась погрузка к ночи. Закатили по две бочки с водой, накидали соломы на пол и закрыли наглухо двери. Эшелон тронулся.
      Ехали долго, медленно. Спали прямо на голом полу, подстелив свои кофты. Везли нас на Урал. Два  месяца ехали. Хорошо, что было лето. Поезд часто и подолгу стоял в «карманах». Люди изнывали от жары в душных вагонах. Начали расползаться по вагонам различные болезни, потому что кормили один раз, пили застоялую воду и ели полусырую и протухшую еду. Многие голодали. От сильного запаха и грязи всех поголовно заедали вши. Они были везде и повсюду: в соломе на полу, в нашей одежде и головах.  От них не было спасения. Все чесались и покрывались коростами. Начали умирать слабые дети и старики. Хоронили на всех полустанках, прямо за насыпью, без крестов и надписей.
  В Соликамск приехали в конце июля. С вокзала всех пешком повели под конвоем на пристань. Кого затолкали на баржу, кого в «лапоть». Повезли вверх по Вишере.  По прибытии в Красновишерск, сразу всех загнали в баню. Всех вместе: и стариков, мужиков, женщин и детей. Никто ни на кого не смотрел, все были поглощены мытьём, которое явилось единственным спасением от двухмесячной грязи и вшей. Одежду мама простирнула, когда мылись и тут же надевали мокрую. Она на нас и просохла. Хорошо, что мама взяла нитки и иголки. Она зашила дырки на нашей одежёнке и мы снова её надели. Ночевали на улице, дабы было лето, но по сравнению с Крымом здесь было прохладно. Всей семьёй залезали под одно одеяло и так спали на полянке на берегу.
     На другой день нас повезли опять на барже, ещё выше по реке Вишере. Привезли нас в деревню Сыпучи. Оттуда, перегрузив нас на подводы,  повезли на Волынку. Вереницы телег с народом тянулись несколько дней. На Волынке нас поселили в барак, стоявший на левом берегу небольшой горной речушки, на возвышенности.  Дров не было, и топить печь было нечем. Отец сходил в лес, нарубил хвойных веток и разжёг печь. Так мы переночевали. На другой день всех взрослых отправили в контору. Там их записали в книги и назначили на рабочие места. Отцу записали фамилию – Куртмаметов, по его имени -  Куртмамет. Спорить с ними было бесполезно, и так наша фамилия стала новая, по имени отца – Куртмаметовы. Мама находилась с нами дома, потому что был маленький братик, 1943 года рождения. Он по дороге на барже простыл и заболел воспалением лёгких. Медика в посёлке не было, лекарства тоже и ребёнок через две недели  умер. Схоронили его в лесу, за бараком.
     Маму отправили работать в пекарню, а отец подвозил дрова к пекарне и баракам. Продукты давали по спискам и карточкам. На детей «врагов» карточки не давали. Голодали сильно. За полгода на Волынке умерло две трети привезённого народу. Никто нас не жалел. Местные дразнили нас, обзывали. Не все конечно, но были такие, особенно среди детей раскулаченных. Они сами когда-то пострадали, а нам не сочувствовали. Я пошла по домам в няньки. В школу не ходила. Зима 1945 года выдалась очень морозная, снежная. На работу ходили в обутках и обмотках, местная обувь из шкур. Давали тёплые ватные штаны, телогрейку и шапку, брезентовые рукавицы. На делянке жгли костры и грелись. Работали даже при температуре минус сорок градусов. Да никто и не говорил, сколько там градусов, гнали утром всех пешком за 5-6 километров в лес. Пока доходили – уже, как сосульки были. Обмораживали щёки, носы, руки, ноги, уши. Вместо обеда – кусочек хлеба, да луковка.
   Отец всё возил дрова по посёлку в бараки. Ему вместо кожаных обуток выдали ватные бурки с галошами. Однажды не хватило дров в одном бараке, на посёлке тоже не было запаса, а морозы стояли под минус пятьдесят. Так комендант приказал отцу одному ехать в лес напилить и привезти дрова.  Отец сильно болел псориазом, особенно в холод. Водяные пузыри лопались и были коросты по всему телу, но никому не докажешь. Раз «враг», то попробуй что-то возразить. Он конечно поехал. Добрался до делянки, напилил вершинки, накидал в дровни и назад приехал с отмороженными ногами. Его в барак занесли на руках. Ноги были стеклянные. Потом отошли, но он их не чувствовал. Они начали гнить, чернеть, покрываться ранами, которые сочились. Боли были дикие, он криком кричал. Мы не могли спать ночами. В больницу, которая находилась в городе, «врагов» не госпитализировали. Фельдшер приезжал раз в неделю из города, чистил ему раны, смазывал, но не помогало. Нужна была ампутация ног, но отец не согласился. Мама ему привязывала распаренную траву, посыпала присыпкой, но ноги прогнили выше колен и отец не вынес такой муки и умер. Ему было 38 лет.
   Мама плакала день и ночь от такой собачьей жизни. Как нас прокормить? Да и жить здесь просто не могла, где умер малыш и муж, которые были схоронены за бараком. Она попросилась в другое место. Нас перевезли на командировку в Чёрное, за речку Вишеру. Но там не было школы, и нас перевели в деревню Бахари. Там поселили нас в «татарский» барак. Рядом стоял «немецкий», а дальше жили местные. Мы считались, как прокажённые, все шарахались от нас. Мама работала в лесу. Здесь хлеба давали по 500 граммов маме и по 400 на каждого ребёнка. Вот какая была разница между Волынкой. На Волынке давали только на родителей по 400 граммов, а на детей совсем не давали. Наверное, сами власти так делили, на каждом посёлке по своему усмотрению, пользовались нашим бесправием и молчанием. Воровали нашу норму и кормили свой скот. В Бахарях было немного лучше. Мухтарем и Феня ходили в школу. Но в 1947 году нас опять стали переводить на Волынку. Мама наотрез отказалась. Сказала: «Везите хоть куда, только туда не поеду». По списку мы попали в посёлок Нижний Родник.
       До посёлка Стрелка плыли на барже, а потом шли 12 километров пешком по лежнёвке. В Нижнем Роднике жили несколько семей из нашей крымской деревни Ворон. Больше всех было раскулаченных семей, которые первые там обосновались, ещё с начала сороковых и много немецких семей, азербайджанцы, армяне, болгары, латыши, украинцы. Эти семьи образовались уже после 1946 года, когда отменили трудармию и всех вывели на спецпоселение. Нас приняли хорошо. И начальник был человечным. Он всё говорил, что «вас незаслуженно выселили, куда-то надо было селить беженцев с Украины, для них нужна стала ваша территория, а чтобы вы не сопротивлялись – объявили «врагами». Наверное, он был прав.
    На Роднике дали нам отдельную половину дома и мы зажили. Я пошла в няньки, работать в лес не взяли, потому что мне было всего четырнадцать лет.  Мама пилила дрова для столовой и магазина. Люди были дружные, разных национальностей, всех сближало одно горе, никто никого не унижал. Всегда помогали друг другу, подкармливали, делились одеждой. Мы жили, как одна большая семья.  Была в посёлке своя пекарня, магазин, круглосуточный садик. Мама отдала туда Феню и Мухтарема. Они там были сытые и одетые. Хотя карточки в 1949 году отменили, но продуктов не хватало, и мы ещё немного голодали. Появился ОРС и «северный завоз». Продукты завозили весной на барже по большой воде на целый год. Один раз в год. Выгружали всем посёлком, перевозили  продукты в большой склад, а оттуда потом возили в магазин. Треска стояла бочками. Масло растительное в бочках. Из сладостей был только комковой сахар. Но хлеб ели уже досыта. Пока все находились под комендатурой, всё трудоспособное население от 16 и до 55 лет трудилось на лесозаготовках. В посёлке оставались только дети и старики. Работала школа четырёхлетка, магазин и столовая. Была в посёлке своя овощная артель. Выращивали овощи для всего посёлка и для столовой: картошку, репу, свеклу, морковь, турнепс, огурцы. Запасали на зиму. Был и общественный свинарник. Мясо шло и в магазин и в столовую. Поросят продавали в личные хозяйства. Ходили в лес по ягоды, сушили их, грибы тоже хорошо выручали.
С годами стали разводить скот. В 1958 году я вышла замуж за казанского татарина Ахметова Рашида. Он работал трактористом в лесу. Я на обрубке сучьев отработала 33 года. Мой долголетний труд в лесу отмечен почётными грамотами, медалями и орденом «Знак почёта». Вырастили четверых детей. Все получили образование. Я сейчас  проживаю в городе.  В Крым не вернулась, потому что здесь привыкла, Урал стал второй родиной. Здесь дети, внуки, правнуки.
 Записано в 2016 году.