Мы тоже любили

     Бои под Прохоровкой уже продолжались два дня. «Автодвойка», в составе Зои Ильиных и Маши Макаровой, с четырёх часов утра сделала две ходки со снарядами. Если в те ходки они могли ещё проехать вдоль лесопосадок, то на этот раз им пришлось лавировать среди подбитых танков, искорёженных пушек и гаубиц. Трудности создавали ещё раненые и погибшие, которых санитары укладывали вдоль дороги, чтобы на обратном пути их могли погрузить и увезти, кого в медсанбат, а кого в морг, размещённые в Курске. Оттуда, прямо со станции, доставлялись снаряды и боеприпасы на огневые точки. Наконец, Зоя увидела наших артиллеристов. Несколько пушечно-гаубичных батарей отражали натиск «Пантер» и «Тигров». Ротный Павел Иванович рассказывал, что немцы несколько месяцев стягивали все свои войска, все виды армий, в основном танковые дивизии, моторизованные дивизии, авиацию. Это сражение: Орёл-Белгород-Курск (Курская Дуга) должно было стать переломным и решающим для обеих стран, особенно для СССР. К счастью, наши силы имели  уже превосходство над вражескими соединениями, армия была значительно пополнена новым вооружением и живой силой. Благодаря самоотверженному труду тыловиков, всего русского народа, армия получила тысячи новейших образцов танков, САУ, пушек, самолётов и моторизованных установок. Также пополнилась и живой силой. Были сформированы отдельные женские стрелковые полки, автомобильные полки, авиационные батальоны, батальоны снайперов. Все эти силы и техника были брошены на оборону трёх главных фронтов: Курск, Белгород и Орёл.
     Зоя проехала ко второй батарее, а Маша разгружалась у первой. В стороне на плащ-палатках лежали несколько тяжелораненых бойцов. Один из них, совсем мальчишка, сильно стонал и просил пристрелить его. У него была оторвана выше колена левая нога и кисть левой руки. От увиденного ,Маше опять стало плохо. Вся побледневшая, она тихо скатилась по колесу машины на землю. Когда Зоя, погрузившись раненными и убитыми, подъехала к Маше, та всё сидела на земле и тупым взглядом смотрела в небо. По пыльным её щекам текли слёзы, оставляя мокрые, чистые бороздки, а на губах кривилась глупая и до боли детская улыбка. Зоя поняла, что с Машей что-то произошло. Ехать назад Маша уже не могла. Зоя подняла её, стряхнула пыль, утёрла ей слёзы и посадила в свою кабину. Затем она направилась к молодому лейтенанту, который стоял к ней спиной. Придерживая блокнот на полевой сумке, которую он ладненько пристроил на дуле пушки, лейтенант подсчитывал, на сколько часов хватит снарядов. Зоя сказала ему, что через полчаса подойдёт вторая «двойка» со снарядами. Лейтенант резко развернулся и пристально посмотрел на неё. Он узнал этот голос, узнал бы из сотни голосов и крикнул: —« Зоя! Вот встреча! Любимая! Значит, ты тоже здесь? Когда приехали? Лихо ты шоферишь»! Теперь и Зоя разглядела его: это был Санька. Точно, он!
     Они познакомились на Первомае в городе Горьком. Зоя там училась на ускоренных курсах шоферов при Горьковском автозаводе, а Санька учился в артиллерийском училище. Они вместе несли транспаранты и потом танцевали в заводском клубе. Он был с другом Мишей, а она с Аннушкой.  Потом курсанты проводили их до общежития. До «отбоя» ещё оставалось время и они, гуляя по парку, разглядывали звёздное небо. Санька рассказывал Зое о своём институте, где учился до войны на третьем курсе на археолога; о раскопках, куда он с другими студентами выезжал каждое лето; о планетарии, о звёздах; о своей маме — учителе музыки; об отце-писателе, которого арестовали в 1938-м за написание романа о Колчаке и упекли на 10 лет на Соловки; о своём городе Пскове. Зоя, простая деревенская девчонка, смотрела на Саньку как на какой-то экспонат. Ей казалось, что этот парень такой умный, вежливый, культурный, из благородной семьи, наверное, свалился с неба. За час он рассказал ей столько, что она за всю жизнь нигде столько не прочитала бы. Его чистые, хрустально-голубые глаза говорили о многом. Зоя же, в свою очередь, поведала ему о своём житье-бытье. Но она от своей девичьей скромности и деревенского говора не могла так красиво рассказывать, как Санька. Она всё время опускала глаза и, то краснея, то бледнея, подбирала слова. Но Санька не торопил её и вежливо слушал. Зое не пришлось испытать такой большой родительской любви, хотя она была единственным ребёнком. Отца забрали «чёрные вороны» ещё в 1930 году, в самый разгар коллективизации. Слишком он был активным в этом мероприятии, но «погорел» на своих частушках, в которых критиковал и власть и кулаков. Но одни донесли на него, а другие не так поняли. Увезли неизвестно куда, им знать было не велено. А мама, совсем молодая умерла от удара ёлкой, когда работала в лесу. Выросла Зоя в чужой семье, не ведая о счастливом детстве. В деревенской школе она получила только четыре класса образования с похвальной грамотой. Дальше учиться её не пустили, считая, что этого ей достаточно. Работала в рыбацкой артели, а зимой в охотничьей. Потом в колхозе телятницей. В армию призвали через военкомат. Вот и вся её биография. На прощание Санька поцеловал Зою, и они пообещали писать друг другу, куда бы их не забросила война.
     Курсантов-артиллеристов отправили раньше, на фронт под Курск, а девчата ещё заканчивали учёбу, накатывали опыт. Санька с дороги прислал Зое два письма. Они очень были ей дороги. Она всегда носила их с собой в левом нагрудном кармане гимнастёрки. Она часто их перечитывала, загадочно улыбаясь. Санька писал мелким красивым почерком, в каждой строчке листа. Писал о многом, очень умно. И о ней, что она необыкновенная, что очень ему понравилась своей искренностью и простотой. Он восхищался её боевым настроем, любовью к своей деревне и Родине.  После окончания курсов девчата, получив грузовики прямо с завода, погрузились на платформы и отправились до Москвы. Из прибывших девушек-курсантов и новобранцев из других городов в Москве был сформирован женский автомобильный полк, и состав тоже двинулся на Курск. Сейчас перед ней стоял уже обстрелянный со всех сторон боевой офицер! За несколько месяцев он стал взрослее и мужественнее. Зной и непрерывные бои наложили свой отпечаток. Пыль плотным слоем покрыла волосы, лицо и шею. Только вокруг глаз и пересохших губ виднелись бледные круги. Гимнастёрка у ворота была расстёгнута и от пота прилипла мокрыми пятнами на спине и груди. От мелких осколков у него по лбу и щеке текла кровь. А глаза его, что небо голубое, горели и светились от счастья, от этой нечаянной встречи. Санька подтянулся, застегнул ворот гимнастёрки и с нескрываемой радостью и криком «э-эх», подхватил Зою на руки и закружил. Он целовал её  лоб, щёки, волосы и потом только нежно поцеловал в губы. Весь расчёт батареи был в недоумении: надо же, здесь, на войне, в такой «мясорубке» встретились влюблённые!.. Зоя и Санька тоже не предвидели такого счастливого случая. Все с улыбками до ушей любовались ими. Санька поставил Зою на землю и стал расспрашивать, как они добрались до Курска? Об Аннушке спросил. Сказал, что Миша на следующих позициях, тоже командует батареей. Зоя же рассказала ему, как они добирались до Курска, попав под бомбёжку, что их рота стоит в Курске, что подружка Аннушка два дня назад погибла, и что с ней Маша, которая «не в себе» и надо бы как-то угнать её машину с ранеными бойцами. Санька, сжав кулаки и немного помолчав, быстро обвёл взглядом расчёт, громко спросил, кто может управлять машиной. Вышел смуглый парень и назвался Арменом Оганьяном. Санька приказал ему ехать на машине Маши. На прощанье, он ещё раз обнял Зою, поцеловал и сказал: —« Жду тебя в следующую ходку. А ты, Оганьян, вернёшься с Зоей. И не задерживайтесь. Счастливого пути»! — «И вам счастливо оставаться»! — прокричала с подножки машины Зоя.
     Всю обратную дорогу Маша спала. Сквозь слёзы она продолжала что-то лепетать, скулить и выть. Зоя корила теперь себя за то, что она не вернула Машу в часть, когда утром, в первую ходку, та сбежала. Может быть, ничего «этого» и не произошло бы. Отправили бы Машу в тыл, трудилась бы там. Уже несколько девчат отказались ехать на фронт. Их отправили в тыл. Но Санькины глаза, красивая улыбка и нежные слова отодвинули эти невесёлые мысли на задний план. Она вспоминала каждое слово, сказанное Санькой, его объятия и поцелуи. Какие-то неведомые чувства овладели ею. По телу прошлась нежная дрожь, которая холодила словно шёлк. Внезапно мысли опять переключились, и Зоя подумала о тех ребятах, что сейчас на передовой удерживают танки врага. Что будет с ними через сутки, час, минуту? Сколько уже Зоя вывезла их ранеными, убитыми? — «Ведь это чьи-то дети, братья, мужья, отцы, — проговорила она вслух. — Сколько ещё будет? Кому нужна эта война? Кому мы перешли дорогу? Надо сделать всё возможное, чтобы выиграть это сражение и гнать, гнать ненавистного врага». 
    К обеду они вернулись в Курск. Подъехали к госпиталю, разгрузили раненых, убитых перенесли в морг. Зоя осторожно высадила Машу и повела её в «приёмный покой». Маша ничего не говорила и невидящим взглядом уставилась в окно, мимо врача. Всё та же детская улыбка блуждала на её губах. Врач пощёлкал у неё перед глазами пальцами, помолчал, покачал головой и велел нянечке увести Машу в палату. Больше Зоя не увидит Машу. При эвакуации госпиталя в тыл Маша спрыгнет из поезда. Зоя отправилась на станцию, на погрузку. Оганьян сидел рядом и тихо наблюдал за её движениями. Улучив несколько минут, они наскоро перекусили и отправились на передовую, где их ждали со снарядами. Зоя гнала машину, собрав все силы. Дорога густо пылила, и пот, от нещадной жары, просто ручьями стекал по лицу, шее и спине, разъедая солью кожу. Зоя остановилась, вышла из кабины, чтобы ополоснуть лицо и попить. Ужасно ломило ноги. Вдруг, огромная, синяя капля капнула ей на руку. Зоя посмотрела на небо. Палило солнце. На небе ни тучки. Дождя не намечалось. Но откуда эта капля? Одна?.. ...Через несколько минут она увидела останки от Санькиной батареи...