СОН-7

Член-воспитатель сынишке: «сейчас ты маленький - вот такой - а потом как встанешь, как станешь большим и взрослым - сразу жениться начнешь. Ну, а в конце снова спать будешь как маленький...»

Выключил свет и темноту, как раскрытыми книгами, наполнил мыслями о многом. О компьютере думал, о музыке, о творчестве, о девушках и книгах, о снах... Что можно спать чудесным образом, что надо все-таки читать книги, только быстро, чтобы потом на широком поле лицезреть чудеса, что с девушками всё мучительно и лучше уйти в творчество и не беспокоиться, я нежен и умен и они меня полюбят и мне останется только любить и летать и слушать музыку, а после занести всё в компьютер... (Потом снова думал. О том, что под музыку я еще верю в полеты, а без музыки - нет. Замузыкалить бы весь мир вчистую! Может, и превратились бы в херувимов. Почему наши тары-бары без музыкального сопровождения совершаются -  может, я вам спеть хочу даже о том, который час…)

Герой: дал очередь, перекинулся, еще очередь, перезарядка, еще три очереди, тут враг сзади напал и закипела рукопашная, потом еще три врага... -  беспрерывно, обалдеть можно; а я? Выключил газ, положил еду в холодильник, три двери закрыл - одну на засов -  убрал со стола хлеб и повидло... -  беспрерывно, обалдеть можно! и очень быстро: спать хочется - страх...

Вялость. Нет смысла. Смотрю, но ничего не вижу. Ничего нет. Всё есть, но всё мимо, спит. Жизнь напирает, всё время напирает и я устал. Мне надоел напор, он так однообразен. Вяло опущены руки и безразлично расслаблены пальцы - и мимо струится поток, серый поток, на который  смотрю как во сне...

Когда кризис жизни, надо спать, потому что тогда расцвет снов. Расслаблюсь, чтобы не мешать течь сну, сосредоточусь, чтобы не споткнуться, поспевая за течением жизни во сне. Больше мебели нет, только предчувствия на стенах. Нарисуй их на стенах...

Хорошая и плохая половинки человека... Отломить плохую нельзя, но можно стараться жить только в хорошей - и тогда плохая придет в запустение и упадок... А если бы люди приучились жить ночью и спать днем, то жизнь быстро стала бы страшным садом с ядовитыми плодами...

«Открой глаза и действуй, закрой глаза и думай» Закрыл глаза и жизнь ушла; было солнце, а проснулся странным, в сумерках...

«Ты чего меня поддеваешь?» - «А ты чего после каждой своей фразы самодовольно укладываешься спать?!»

Они мягко, вежливо стелют, но спишь потом безрадостно, на жестком, а я стелю жестко, как бунтарь, зато спать мягко - чувствуешь себя мечтателем и видишь хорошие сны...

Культиватор добрых чувств и возделыватель бумаги. Нет, это еще не лучшая модель, я больше ее не покупаю, пора бы за минуту изобрести получше что-то, а пока я снова спать люблю,  сестра...

 Строй долго стоял, но, наконец, явилась стена, и ряды стали облокачиваться на нее и друг на друга, чтобы спать...

Время привязалось к руке, а пространство к ноге, а чувство к душе, а мысль к голове, но сейчас спать ложится мое тело, мое дело в ярком свете и я вижу только как время привязалось к руке, которая уже отправилась к выключателю... (П.С.: «Тушите свет» в чистом виде…)

Я спокоен и хладнокровен теперь, но только за счет того, что мне никто не интересен. Те пули долетели, наконец, и поубивали всех. Да, я охотник, а они только звери. Этим летом новая зима в когтях пуль моих. Перед сценой, как в пустом лесу, буду спать, дожидаясь сигнала к началу охоты...

Летней ночью думается очень хорошо. Ухожу в ночь и думаю, чтобы не быть троечником - по моим сведениям, все сто процентов троечников превращаются в тех или иных алкоголиков - я же вижу теплые иудейские тайны...
(«Ночь, можно я еще посижу?» - «Нет, иди спать, детка»)

   Пустая комната, пол в которой - сплошной матрас. «Кто хочет спать, бросайте тела свои, пожалуйста, туда»... 

  Огромный гамак растянули над залом и мы, возбужденные,  улеглись на нем всей толпой в темноте. «Такие волны, что странно уснешь»...

   Ходила и говорила, а после прилегла поспать днем и теперь, подложив руку под голову, словно слушает кого-то с закрытыми глазами и выражение на лице недоверчивое, но и любопытствующее тоже. Мол, да ну тебя, чепуху ты городишь, впрочем, добавь еще, во сне это можно, никто не увидит...

   Платоническая любовь ****и и бродяги. Не знаю, как это у них получилось, но он открыл в Себе крутого парня, бога, а она – мечту, девчоночку крутую. Он набрал ребят, учил их быть крутыми, поэтому ебля их  не интересовала. Им и спать-то было  некогда и  негде. Он звал ее Марией, а она его очень нежно: «учитель»...

   Газ зарин, битва при Ипре, сотни тысяч мертвецов телами - и сотни тысяч духовных поэтов и поныне радующих нас такими, например, строчками!.. Сейчас, погодите... Нет, не помню... И, может быть, не зарин, кстати. И не при Ипре. Спать хочу. «Свеча в гробу моем горела, на стенах порождая целые народы»...

  …Там всё перевернулось, заставили меня спать днем и бодрствовать ночью - и т.к. я не смог фантазировать во сне, то  ночью не удержался и совершил преступление. В результате поехал за раем, но пока получил только ад...

Рай - это фантазии добродетельных, а ад -  всего лишь уродства, пустота и темнота, но в присутствии зрелища рая – в этом случае и пустота жжет как огонь, зрелище оказывается не развлечением, а мучением. (Уже здесь, на земле у всех такой ад - но кто проснулся? все только морщатся во сне...)

   Рабочие толпятся на остановке после рабочего дня на  близлежащем заводе. «Черный люд». А дома тихая, но беспрерывная ругань сумасшедшего брата и вскоре тебе  хочется взорваться, однако он уже укладывается спать. Я   тоже погружаюсь в ругань в текстах. И пространство, и время горизонтальны  не всегда, не везде...
 Живым на небо возьмется лишь тот, у кого сил духовных - как физических  у заводского корабля космического…
Что толку судить, если всё равно нет возможности привести приговор в исполнение? Поводов для раздражения так много, что если не держаться, то не сможешь жить, вечно будут жить обстоятельства. Ладно, хорошо, всегда так не ругайся, спи теперь, раз только эта ночь на остановке  толпится у дверей...

Всем сторожам и вахтерам, дежурящим в ночи: «я знаю, вы пытаетесь спать, благо есть возможность, но вы спите как ящерицы, вашим душам холодно и скверно, иначе отчего потом у вас ощущение, что вы не спали вовсе и на весь день бессмыслица, мучение…» (нет, некоторым и с конторами, и с топчанами  всё же сродниться удается – от них самих ты захолодеешь даже днем…)

   Мне как Наполеону достаточно три часа поспать и всё: остальное время лежу и совершаю подвиги. А куда деваться: беспредел же во дворе и по телику фильмы про вурдалаков, с которыми может справиться только крылатый герой, причем не девственник, а тоже познавший, что такое кровушку пить...

   Лечит гастрит какавой и булкой с маслом, мол, обволакивает, а я советую овощи есть - это и дешевле, кстати: «овощи для желудка всё равно, что природа и свежий воздух для всего человека - вот оно, здоровье!» Хренушки, он и весь поспать любит, обволакивая себя одеялом и сладкими сексуальными мечтами - но ведь помойкой изо рта воняет из-за этого гастрита, а на помойке нормальные люди  не делают любовные дела...

   Лучше всего чувствовать что-то возвышенное, но дом - это обжитой тупик, в нем поневоле начинаешь зевать и говорить себе, что  пора спать, бабу ****ь, раз дождался 24-го часа, настоящей ночи...

   Поздний вечер – будучи замучен жизнью, теперь телевизором мучаю себя; хотя с виду сижу в кресле, но в экран таращусь. Рука, на лицо положенная, помогла подслушать шепот из ноздрей: «лучше спать, в жизни неприятности одни» - но так прерывисто горячее дыхание...

Поздно, спать охота, и я уже раздеваюсь, стянул с себя штаны и носки, но бормочется нечто иное: «честно говоря, я мечтаю болтать ногами и сидеть в темноте…»

Спать ночью с любой из них одинаково хорошо, а вот жить днем с любой из них одинаково плохо – загибаешься от банальностей уже к 5-ой минуте совместной жизни. Поэтому главное, чтобы днем рядом с тобой никого не было, а ночные нежности представляются сами, как песня, и я буду считать, что они пока не в состоянии проснуться и на мою сторону встать, и со мной могут только лежать…

Коробка от зубной пасты DENTAL в мусорном ведре – шикарная миниатюрная реклама. Уже миллиарды шикарностей отправились на помойку. Иногда выкидывают и большие неоновые рекламы. Бьют стекло с ноги, а также палками, камнями. Ну, ладно, разошелся… Другая коробка лежит на полочке ещё – как на открытой террасе – и похожа на модерновое ложе. Положить бы маленькую подушечку на эту зеленую глянцевую поверхность и спать маленьким миллиардером…

Трудно в усталости  сохранять оптимизм. Вера уходит, когда тебя вешают вниз головой. Павла повесили вниз головой и он полетел, надеясь даже в этом направлении уткнуться не в землю, а в небо. И Христу было трудно под вечер, на исходе полного странствия дня. А я всего лишь съездил на дачу – там другие дела. И дома сразу другие планы на повешенного вниз головой ради вкуса и живота навалились. Нет, лучше получится, если я уложу себя, мертвого спать и не буду трогать пока…

Тени маленькая ночь. Маленькие ночи спать уложены пока. Как серое белье развешаны. Мне надо наклониться к солнцу, солнцу надо добраться до зенита, а дому – всё же оказаться подлиннее…

Я жду вечеров, потому что вечерами я узнаю последнею правду, а они? Плохой человек не должен ждать вечеров, последняя правда, которую он узнает, пугать его должна, а не радовать. Но тогда он не смог бы заснуть, а почти все засыпают и, значит, плохой человек не так плох, и в этом последняя правда? И, быть может, даже мне сейчас самому не уснуть, впрочем, не знаю, все ли всегда засыпают, да и были уже субъекты, что злобились на меня ни с того, ни с сего, но зная уже свою последнюю правду и не желая пугаться её, спать не давали, практикуя как раз вечерами…

Да я когда просто сижу счастливей всех вас! Для счастья надо просто сидеть или спать, но только если находитесь на излете божественных мыслей своих и жизни собачьей…

По местному радио один художничек, полутатарин, полуфранцузик, а в общем – русский, но с зарплатой в долларах без натуги в струю попадал, отбиваясь, впрочем, от провинциальных амбиций, чрез журналиста к нему приходящих и говорящих, что всем, кто как рыба в струе, полагаются флаги. Рыбы и флаги. Что-то вякал про лажу. Мол, всюду такой разнобой, что какая струя, кроме зарплаты, конечно. И избранничества – это всегда. Опять же: а я? Выставки мои протекают в районе грязного Колхозного рынка. Местный я таракан. А ведь тоже тружусь. И завтра дела, за которые пока никто не заплатит. Лишь в унитазе и под краном струя. Любовь к Франции безответна моя. Впрочем, компьютеры новой штукой фирма «Сони» заменит, а это японцы. Но та же известность наверняка жутко нервная штука. … О чем я? Вот так и бывает, под машину когда попадают… Пошел ты, знаешь, куда?! Нет сна. Чувствую, что  промаюсь так до утра. Заметьте, про любовь ни разу не вспомнил. Пошла она туда же. Полный привет, как компьютер сломался, заразился заразой, помоги остановиться мне, нет, правда, айда, брат спит, а мне придется чаю попить, на ночь глядя. Когда не приходил он,  тоже с горя и злости пожрал, раз Китс не лезет в меня и всё равно ночь не спать и тревожиться, где он. Не люблю звонить я  в милицию. Но теперь и не надо. Много значит и приятность и классика, но философия, мать её. Утро, говорят, мудренее. Вот, вот. Засну, когда слова прекратятся. Это совсем невозможно. Чайник пустой. Дурацкие звуки. На улице дождь. Круче снов кина не бывает, жаль, что сегодня я без  билета. Все ведь устанут слушать меня. Но чаще сам  слушаю их. И их, и себя. Но это не может  без конца продолжаться, будет пустое серое утро. И Франция, Франция, Франция…

Искусство – это свет в ночи, искусственный свет в ночи, а я терпеть не могу свет в ночи,  люблю темноту,   спать и видеть сны в ночи. Проникают в самую глубину, проникают в наши сны, чтобы превратить нас   в тупых или  ленивых роботов. Мне плевать; мне плевать на известность, мне плевать, что другим на меня плевать, я буду спокойно спать и видеть самые настоящие сны. И я напишу что-то настолько простое, что все ужаснутся. Прямое напишу – извилины у ума по дороге, от страха, от соблазнов он извивается и лукавит, да, боится, не верит в себя, в то, что видит своими глазами – обязательно надо радио слушать. Дали бы мне возможность вести диспут на радио! Я бы спросил у ведущего, где же у вас самое важное, а он бы сказал, что это не наша задача, не наша функция, не наш, так сказать, формат, и я бы спросил, а почему, собственно, он не ваш, а он бы ответил, что не виноват в том, что у народа непопулярно самое важное, а я бы вспомнил присказку про закон и применил её к народу: «народ, что дышло – куда повернул его, туда его мнение и вышло» – и тут бы им оставалось только сожрать меня – ведущим радио и народу – мол, ты против всех, никто тебя не понимает, не наш ты человек, топаешь ногами во время исполнения наших красивых песен, неврастеник, хулиган, жаль, вообще-то талантливый человек, но все протесты уже давно устарели, не смог переехать в новую фазу –  и хорошо еще, что само радио не кусается, по радио меня не укусишь; впрочем, я в ярости: «меня не волнует, есть ли народу дело до меня, меня волнует, есть ли мне дело до народа, мне кажется, что он безнадежен, т.е. они все действительно  не отдельные люди…» – ну, и так далее – впрочем, не надо, не надо мне диспут по радио; да и искусство – не слишком глубоко надо копать, чтобы  доказать, что жить оно мне не помогает. Помогает  лишь то, что  тексты пишу. Но  помощь мне нужна лишь для защиты от искусства. Нельзя поверить в значимость своего сна, когда небылицы других напечатаны и печатные тексты кто-то, мешая спать, приносит тебе. Смотрю правде в глаза, но у правды есть свои сны…

Земфира – фальшивые страсти. Заигранные девушки в качестве допинга потребляют Земфиру, но это их проблемы, а я ничего не чувствую! Хочу хорошо кушать, спать и спокойно делать сумасшедшие вещи – для этих стандартных и суетливых земфир сумасшедшие, а на самом деле нормальные, раз хочется спать и спится так сладко без земфиры под боком…

Проснуться в 5 утра и сесть на кровати боком, как филин – раньше это было неуютом, а теперь проявлением классной парадоксальности во всем, на что они, как оказалось, когда присмотрелся, совсем не способны, так что, их вспомнив, от скуки я опять засыпаю…

Снится некто конкретный, вслух при мне рассуждающий, что можно некую конкретную вещь всего лишь за стольник купить, если полистать объявления во всем известной конкретной газете и это значит, что меня он планирует купить за десятку…

 Закрыл я дверь или придется спать с открытой дверью? С усталости однажды мне снилось покрывало. Оно рядом ужасно смятое лежало. Я мерз и желал бы чем-нибудь укрыться, но во сне слишком мерзким было покрывало… (П.С.: полно таких притч об испорченных, смятых и ставших мерзкими, рисунках)

Смыть кровь с себя можно только мылом с освенцимской мыловаренной фабрики. Спать разрешается, но на подушках с человеческим волосом, причем полагается чутко прислушиваться ухом в непредвиденный час, вшивой загадкой не завелись ли внутри человечки. Отдавать честь полагается двухсторонне, руками в перчатках из человеческой кожи…

Всегда б вот так мне думалось в вечерней темноте. Ночью вместо сна ещё более сильное бодрствование вступило. Обычно засыпая,  контингент нашей жизни, превращенный в мусор, засыпаю, а здесь и так  легко, без сна куда-то мусор делся и я  по  двору словно бы летаю…

Когда отлить решил, покойник спящий пробудился только потому, что мышка пробежала, я – мышкой, а на том свете его смогут разбудить разве что трое огромных великанов…

Мне тоже все-таки хочется поспать. Устал под утро я и всё забыл, скорее спать – надеюсь, наградой  будет мне хотя бы обыкновенная  хорошая погода…

Надеюсь, хорошая погода, как и продукты, на ночном холодке не испортится до завтра, сегодня и попробовать её  толком не успел…

Имена полагаются только в центре города живущим, а у тех, кто на окраине, в районах спальных – уже только номера. Хотя какая разница, как спать – под именем или под номером, а днем, небось, и центральные в конторы ходют, где у всех  нас фамилии и нужды, и семья…

Смотрю кино – уже совсем другое, «Андрей Рублев» – и мрачно чувствую, что мои собственные тексты разве что под брюхом у коня. Какие-нибудь ветки в кадре, к примеру, можно было бы замечательно осмыслить, пока я тупо тут исследую советские и, максимум, антисоветские сюжеты. Где они, кстати, тексты? Спать пора, засиделся за кино, а надо ещё пару текстов на бумагу палкой кинуть. Запропастились что-то. Так. Здесь одеяло в складках, здесь гора, а здесь уже в кальсонах мои ноги. А, вот они – в долине белоснежной, боковой. Ну, правильно, только с великой мыслью забывшись, я мог их сунуть не в горы, а под ноги…

А у людей дела – такие же простыни, но на них не тексты, но стройки и готовые машины, и дома. Как только спится им? – чтобы можно было спать, скорей им нужно этот дом нарисовать. Нарисовать всю жизнь свою и только после спать, как у меня с простыни обратной стороны выходит, где я рисую, не пишу…

Убили – воскрес, убили – воскрес – и продолжается, не выключен, фильм, хотя вечер, поздно уже и всем сукам чертовски хочется спать и своих женщин ****ь…

...Напоследок лег спать и от всех этих горестных мыслей мне приснилось, что упомянутую мной нелюбовь – но одновременно героиню  Ренуара и Рубенса  –  сзади уже  пользует мужик на просторе…

Холодно и я подтянул колени к себе… - теперь под одеялом стоят два парня, один наступил другому на ногу и оба желают прислониться к стене. Их лбы как коленные чашечки, но им явно не хочется уже общаться друг с другом. Согретые таки  одеялом, они вповалку будут спать у упомянутой мною стены…

«Тебе бы как-то иначе спать – когда лежишь на животе, ты слишком нежно кладешь щеку на подушку»
Чего-то ждешь от сна, чего-то предвкушаешь – и улыбаешься, хотя уже не мальчик
 (Тем временем во дворе со скрипом отворилась деревянная калитка – моё скандальное жильё…)

Я такой добрый, что для того, чтобы стать по настоящему крепким мужиком, мне мало матом весь белый свет переебать. Мягкий и нежный, стеснительный и уступчивый, и вся ругань – это лишь хлопушки. Глаза не камешки, а миниатюрные подушки. На камнях надо спать глазами или же давить на них большой подушкой. Моя злость толкается в утробе мягкой и ищет выхода…

Не спится. Моё тело не хочет, чтобы я его обнимал, хочет  безголовой собакой притворится…

А потом там посветлело, а в этой части неба началось обычное затмение. Что ж, мы все перелетели туда и снова организовали праздник. Небо постоянно мерцает и мы летаем, строим воздушные замки и пьем воздушные вина… - и делаем вид, что лично в каждом нет затемнений, и что никому не хочется спать… (достаточно с нас и этого сна, трудоемкого и дорогостоящего заменителя)

Моя голова –  салон, а мои мысли –  умные люди, которые любят в нем поболтать. Совсем не желают сегодня его закрывать, а ведь всё же при салоне есть и вахтер, который, получая ничтожные деньги, желает хотя бы поспать. Да, пока хотя бы кто-то получает ничтожные деньги, надо салон закрывать. Плюс слезинка моего глаза-ребенка – то, что в будущем веке над ней будет рыдать каждый Федор, уже в прошлом гениально предсказал Достоевский…

«Так спать хотел, что ничего не соображал! Голоден был, вот и взял! Стукнуло в голову и не сообразил!» – ору так и они молчат, хотя  уже рядом их, как косы удлиненные, ножи…

Насрать в ****у, и в рот, и в жопу – и разодрать живот, чтоб и в него насрать – это, конечно, жестоко, но годится,  раз уж жестко спать…

«Срать могу только дома, а есть – только в гостях. Спать – тоже только дома…»

Смеркается. Я уже лег спать, а кому-то сейчас возможно еще 3 часа идти, чтоб дойти, и это трудная, интересная и совершенно безызвестная жизнь…

На стадионе 100 тысяч зрителей заснули. Трудно спать на сиденьях и бегать, а хочется и того и другого, поэтому они часто орут. Всё же, вот он, бег по стадиону. Но бегали не 100 тысяч, а всего 40. Теперь же всё с удобствами, уже не только сиденье предлагается зрителю – сзади туалет и он же – курилка. Вся задняя стена стадиона в дыму.  Есть даже сиденья с бассейном и  сауной. После них можно посмотреть пропущенный матч по мониторам, их куча поднимается над стадионом после матча и возле них галдят комментаторы с указками. Тут же игроки беспрерывно дают интервью, орут, ругают зрителей…

Ржавый гвоздик руками из рамы выдернул и отправился спать. «Ржавый гвоздь из себя выдернул и теперь буду спать». Папаня везде набивает гвоздей, но нет сил скандалить, пока не поранишься. И мудрость служит там, где господствует глупость других. Хотя инструмента нет под рукой и  заперта дверь, ведущая туда, где ларец с ним лежит, надо было выдергивать, потому что иначе забыл бы, что заметил его…

Поставил кровать на земле и заснул – меня разбудили проросшие через пружинную сетку деревья…

Опять на концерте 100 тысяч зрителей заснуло – а места там не предназначены для сна и поэтому погибло много народу; причем, пока их много не погибло, остальные не проснулись от недостаточно  страшного сна…

 А ведь объявляли, что будет интересный концерт. Многие преодолели дремоту и побрели на него, но опять это не объявленье, а враньё под названьем «реклама»…

Истошные вопли – чтобы проснулись. А сам себя артист накачал наркотиком для того, чтоб не спать…

Все пьют для возбуждения. И если пьяным уснешь, то не умрешь, потому что пьяный бесчувственен и бессмертен…

Когда вдохновение, тогда можно не спать, не экономить электроэнергию и всяким аппаратам не давать отдыхать, а также не есть, не отвечать на вопросы, не лежать, а сидеть, не сидеть, а стоять - или в обратном порядке -… но и тогда нельзя не ругаться как критику, так и в ответ, на него…

Спать надо бы только на спине, ведь иначе смято лицо, так нет же, бабы ночью нас переворачивают на живот, а днем заставляют  всмятку суетиться…

Желаю спать с женщиной, потому что не верю, что мне будут доступны классные сны. Трудно всю нежность израсходовать на творчество, но я даже совсем ее не расходую – там теперь только абсурд, а из нормального – злость…

Сплю ночь с очередной созданной мной жесткой и уродливой статуей. Это прощание – завтра  выведу ее на площадь, где она присоединится к толпе, и там, без любви, на новгородском вече, она пребудет вечно…

Пусть она спит на диване, я буду спать на стуле или на полу. Или на столе, если там не понравится. Всё равно  теперь буду просто спать…

Мысль как попытка лошади перекусить дерево вместо того, чтобы спать и мирно щипать траву…

Отрезал головы или нормально усыпил, это станет известно только утром, вместе с рассветом…

Петро! Отвори, спать хочу!» – «Где быв всю ночь?» – «По рисункам гуляв»… Эх, проснуться бы утром, а там, как в сказке, всё чисто исправлено…

Женькины коленки помешали пройти: «ой, Жень». Через минуту лодыжкой о ножку стула ударился: «ой…» Восьми нет и я еще не ужинал, а уже очень спать хочу…

Кто-то бегом – значит, уже не он; кто-то со смыслом – значит, опять же не он. Он всю ночь бессмысленно вышагивал по бродвею нашей квартиры, мешал спать… Был такой шахматист, Смыслов, но он умер и умер смысл…

Я хочу спать и я хочу думать – значит, буду  бодрствовать во сне…

А с другой стороны, мы как коты и кошки, выворачиваемся и лижем свои спины и жопы. Нет, чтобы только спать, свернувшись в симпатичный кружок…

Подслушивать как спать: приник к двери и заснул. Всё слышал, но не помнит, как сны. Сам не знает, что приснилось, а что домыслилось само…

Чтобы писать, мне бесполезно к столу садиться, стол – скучная пустыня для меня, я сразу вскакиваю и начинаю ходить туда-сюда и, хорошо еще, не бегать. Нет, меня надо чем-то придавить – к примеру, достаточно тяжелым одеялом. Да, вся тонкость в весе одеяла… Ну и раздеть меня не помешает. Чтоб думал: «ну всё, на месте. А рано спать…»

Миллиард китайцев улегся спать – и я тоже, они, эти работящие люди, меня убедили. Хотя я немец, а немцы еще не спят. Нет, китайцы меня убедили…

«Всем зверюшкам и насекомым снилась весна» - зверюшки съедают насекомых, после чего и сами будут съедены теми, кому снится весна. Весна поеданий друг друга. Кому снится осень, тот уже не проснется. В забытьи ему бы смочь оставить записку про то, как жить без него… Всем зверюгам снится осень. А крысы боятся спать – такая им снится зима. Со злости они кусают пол и скрежещут – и в это самое время в снах более симпатичных животных начинаются похолодания, грозы…

«Быстрое течение не позволяло ей замерзнуть зимой» - быстрая музыка не позволяла мне замерзнуть зимой. Быстрые танцы. Быстрые речи, фразы всего из нескольких слов. Потом быстро записывал перлы из всего, что говорил, слышал, читал. Замерзая, начинал слышать молитвы. Или их говорить и читать. Иногда застывал – когда встык попадали молитвы и танцы, их споры походили на самые странные драки, которые только можно придумать. Казалось бы, молитвенно руки сложив, он вдруг с удвоенной силой ими мне то в лоб, то в живот попадал. Наверно, крестил перед тем, как замерзнуть и этим меня согревал. Зимой время коротко, надо быстро всё сделать: приготовить, поесть и забраться под теплый шатер из трех одеял… Ох, поскорей бы замерзнуть… Чай протекает внутри меня быстрой рекой. Ведро чая заменяет бутылку водки – они уверяют, что ты никогда не замерзнешь, и можешь поспать под шатром… Быстрей говори, у меня уши замерзли. Стреляй мне в ухо, чтобы ледяную корку пробить… Держал температуру –1 в доме из льда. Лучше хотя бы маленький плюсик – не дурак устанавливал ноль там, где он вечно, замерзший, будет стоять – но увы. Впрочем, жить можно, если не касаться льда горячей рукой – а это трудно на скорости…

«Пустите меня, я хочу спать, только у вас есть кровать» - но мы не пускали, мы сами спали, хотя и слышали его…

Если меня не берут, то надо мне еще лучше спать… - а если и тогда не возьмут, то так хотя бы лучше будет осмыслена вся моя кинутость…

Ворочался так же часто, как при чтении переворачивал страницы. На каждой странице должно быть написано что-то совсем новое. Старая надоедала, на ней не хотелось ни жить, ни спать…

Если бы не только от пищи, но и от слов засорялся рот, то, почистив зубы специальной пастой, я не сразу пошел бы спать, молчал бы, наслаждался чистым холодком во рту…

Всего лишь не закрывай глаза, и  будешь спать с кино на стене…

Поднялся, не отдохнув, и вроде ничего, но если расслабишься, то хуже вдруг станет, войдешь в зону усталости…

Если не можешь в транспорте спать, то не можешь и думать…

Расправленный диван – аэродром для мух. Не зная, лег спать…

Экстрим: ночь у костра… Нет – ночь без костра, без палатки, у пня. Сначала день, потом ночь. На границе между полем и лесом. Вот только комары любого героя заебут, для чего им достаточно носа…

Простейший экстрим для меня: не спать эту ночь (все ночи я сплю, сосунок)… Но после экстрима, конечно, покойте и лелейте меня, дайте кофей молочный и белую постель…

Тихий, аккуратный вздох по окончании занятия.   Нет сил уже и можно развалиться от неаккуратности. Так въехал, что пересидел часа на 3, причем за волосы себя, буквально, оторвал. Теперь мир нереальный и ничего не соображаешь, но цель ясна –  вычистить провонявшие зубы и добраться до кровати…

Один-единственный комар… - вроде много ему такой поспать на берег выбросившейся туши, но нет же, чем дольше он пил, тем больше мужал и приходил в возбуждение. Станет огромным, как дирижабль и в волны нырнет, где скажет, что – заместитель…

Устал  слишком сильно и потому уже не могу отдохнуть. «Хочу, чтобы меня искупали в яблочном соке»…
Если не отдохнуть вовремя – не важно, от чего устаешь – то может накопиться такая усталость, от которой только, если умрешь, отдохнешь…

Не всегда разберешь, реально явление или же виртуально. Например, чьё-то «влияние»…

Эта мысль под подозрением, поэтому, если доживет до завтрашнего утра, тогда посмотрим. Домой парнишку не пустил, обрек на то, чтобы бродить, потом на лавке спать… - может и умереть - или проклясть меня…

Периодами время сна у меня  не менее насыщенно, чем дни…

Жизнь, в которой нельзя спать и даже выключать свет: «Уменьшать  себя - это расточительство…» Бормочет, и тут же: «нельзя бормотать!» (Спать только украдкой, когда рядом такой сумасшедший…)

Расклад: делать на воздухе, а думать во сне…

Ложась в темноте, сбросил одежду прямо на пол перед кроватью – потом в темноте же и поднялся, вновь оделся… Всё равно, где спать, что есть, какими вещами пользоваться – сейчас не до того…

Весь был в тепле, под одеялом, только ноженьки торчали и от холодка слегка страдали. Почти весь я в этой жизни под благополучья одеялом – даже и избыточном -  но без страданья всё-таки нельзя…

Можно ж подтянуть сползшую подушку и не спать с открытыми ногами, но, однако, это первое  проявление решительности привело к самоудару по губе…

Почему плоха голая электрическая лампочка? Ведь красива как груша, да еще и светится… (Спираль в ней режет глаз?)

Как же неприязненно смотрел, проснувшись, в кровати, на самую мирную домашнюю обстановку – вспоминал я с удивлением потом уже, днем, потому что утром-то казалось, что просто проснулся и встать не спешил, чтобы хотя бы немного подумать…
(П.С.: «мирную домашнюю обстановку» многократно с тех пор улучшал… - но и до сих пор нет времени  на «полежать и подумать»…)

Лежа на правом боку, я как та женщина, что опирается на крепкое плечо – а вот на левом  опираюсь на плечо некрепкое. «Заведешь с таким сынка, а у него вдруг сердце заболит… - и отвернусь я от него направо…»

«Какие-то маленькие бомбочки заложены в сознании моем, какие-то маленькие закорючки мешают гладкости и не дают мне спать» - потом уж только сознался он, собственноручно чиркая явочку с повинной…

Лег спать, а трехлитровый термос остался стоять как модерновый небоскреб из серебристого металла… Хорошо с чаем в небоскребе в форме термоса… Термос, размером с небоскреб. «Осень, опадают смородинные листья…» - их заваривают в термосе и развозят в цистернах, давая всей стране напиться…

Какая была ясность головная раньше летними утрами в 5 утра. Спать было невозможно, вставал тихонько… - а сейчас усталость, слабость, нахлобученность – всё еще категорически не выспался. Ведь и днем только машина дел меня передвигает – а утром-то ее не будешь заводить…

Утром как арбуз с бахчи срезают голову мою, а  днем едят. Вечером падаю удобрением и семенем, а утром опять арбуз. Но он не дозрел – поспать бы еще часочек…

Каждый раз, устав за первую половину дня, начинаю ждать новый  – в конце, так же будучи уже ни на что не способным, буду ждать новую жизнь?

Как белка бегаешь, потом отрубаешься… Потом оказывается, что тут и тут, и тут надо по мелочи добавить, а я уже как замороженный. В конце  чувствую себя мертвым, и окружающую среду из-за мелочей – в прежнем несовершенстве и хаосе…

Завернут в лоскутки и сплю, сплю… Покойно в лоскутках – никому они не нужны и никто их не трогает. И чего не спать, когда всё равно ничего нет, кроме лоскутков…

Утром, в первый час  после пробуждения надо в теплой постельке покоиться, думать - утро же вечера мудренее из-за покоя и снов. А вечером, в последний час надо уже напропалую рубиться, на один лишь инстинкт полагаясь – и ложиться спать, будучи лишь зарубленным намертво… Т.е. в течении дня всё равно некая раскочегарка идет

Бздунишка, с девушкой спать невозможно. Придумали бы бздунишкам глушитель и отводную трубу… - или цель, которую будут поражать эти очереди…

Уже грязь началась, но удовольствие пока еще не кончилось…

Только в глубоком сне могу снять с себя всё наносное. До сна – одежду, во сне – наносное. Перестать осознавать себя не могу даже в глубоком сне. Хотя я устал, мне охота забыться, раз так трудно снять с себя наносное. Хочется отказаться вставать, одеваться. Побродить раздетым по комнатам  и снова залечь. Но холодно, голодно, никто не согреет и не накормит – пусть и наносами…

Если спать собрался, что же ты руку из под головы не отпускаешь. И зачем голова назад, к ногам повернута, словно забыл там что-то…

Не надо побоев – достаточно целлофановый пакет на голову надеть. Достаточно не давать спать и садиться…

Широкую кровать мне предложили, но я один спать собираюсь, а терзаний у меня не бывает на такую ширину…

Куда бы сплюнуть, кстати? К какому краю кроватушки ближе доползти…

Лег и стал ждать, когда с меня схлынут все одежды, напряги, слова. Всё что-то дергался и бормотал про себя… Проснулся, однако, раздетым. Вот только болело всё тело – словно чересчур уж  схлынуло, на таком мелководье лежу, что только спина и прикрыта, а  остальное болит – и, как чемпионы по боли, впереди возвышались колени…

Сегодня будут очень трудные, острые и непривычные мысли. Если я встану, они собьют меня с ног, лягу – не дадут удержаться в кровати.  Вся энергия в дым уйдет с пустой беспокойной ходьбой. Привязать бы себя. Попросить, чтобы меня заковали. Нет, с их стороны и так слишком много насилия. Завести бы трубу большого диаметра в рост человека…

Замки сами защелкиваются, когда вахтер укладывается спать. Ворюги и бандюги укладываются спать… Три одеяла, две пижамы… - приказ вермахту: холод не должен проникать…

Кресты мачт над волнами – могил путешествие. Всесилие волн в организации движения. Безрассудство моряков под крестами. Одеяла и простыни – вот паруса. Все они отважно решились не спать…

Кинул подушку, чаек, ноги на стул, еще что-то… -  пятиминутка и  пятитысячелетка благоустройства…

Я хочу спать, но я пока не буду спать, буду писать  – что угодно писать, можно сказать, ручкой болтать, разве что, не желаю, чтобы оказалось по-турецки или как-то иначе безграмотно… Нет, не буду писать, позову человечка и буду болтать – и, кстати, как «Агата Кристи», именно по-турецки уже разговаривать…

Само желание сна становится событием – а всякое событие мешает спать. Где-нибудь в час ночи уже ужасные ощущения мешают спать. Невидимка так распух, что не пролазит в дверь…

Голове и груди аж жарко, дальше телу хорошо, но вот ступням – под тем же вроде одеялом - то ли холодно, то ли одиноко, они отдельно как-то и очень далеко…

В первый день я не выспался, но зато комп работал хорошо, а во второй я выспался, но  комп заскандалил, а я без брата с ним не решаюсь спорить…

Вот видите, нам хочется спать. Или ругаться. Значит, мир заполнен скучными и отвратительными вещами. Например, книгами и музыкой, от которых хочется спать… Вообще, всё так устроено, что очень хочется ругаться, даже матом, но сейчас я еще и спать хочу, поэтому считайте, что вам очень повезло…

Мнится, что свет в соседней комнате горит – надо встать и выключить. Но нет ни света, ни комнаты – а раз мне мнится, значит, спится. Хотя комната есть, только в другой стороне (сейчас мне приснится тот, кому я всё это должен показывать…)

В кровати все 360 градусов, можно принять десятки поз – и целый спектакль сыграть! - но ни в одной из них сейчас нет сна, можно даже не искать. Есть некое распятие и брошенность. Не я лег спать, а меня бросили валяться…

Лежал на животе и смотрел. Сверху, с уступом  лежало еще одно моё я  и смотрело. Сверху еще одно я…

«Ты видел цифры, тебе пора вставать» -  слова-то  полночи  по телу бродят…

Меня повесили немножко вниз головой – и мне разрешается принять горизонтальное положение, облокотиться на стол только в том случае, если я буду писать – а поспать – в одеяло завернувшись на том же столе – только если я буду мечтать…

«Можешь спать, у тебя есть 2 часа» - повалил стул, к которому был привязан и мгновенно уснул…

Лег спать, но не сразу заснул, сначала потерял ориентацию в темноте. «Лицом ли я сейчас к стене?» - подумал, картин перед собой не обнаружив, а также вроде бы и края, и уже отчета себе не отдавая, что тому причиной просто темнота…

Казалось бы, самый могущественный враг – темнота (стены съедает на раз), но я и в ней нахожу то, что можно до самозабвения любить. Из этого следует… из этого следует хотя бы то, что жизнь небезнадежна…

Всё протекло: крыши, батареи и батарейки, холодильники и нагревающие кастрюли. Пора вставать, устраивать авралы, ругаться и плакать, но дождь за окном и хочется спать. Да, один только дождь и не хочет меня поднимать. Всё промочил, развел лужи и грязь, чтобы я ни к чему не стремился…

Вступил с носком в противоестественную связь…

Постыдная слабость при заправке кровати. Наклоняться надо низко и одеяло тяжелое. И почему всё так сбилось, нарушилось…

Пробудившись, я спрашивал себя: «разгладилось – не разгладилось?», убеждался, что не разгладилось, и продолжал спать. Две ночи и второй дождливый день  сплю, проверяя гладкость свою, но много, видно, за свою жизнь я комкал себя и мало спал… (Всё надеюсь: «может, детство приснится?» Может, естественные мысли вернутся… Расправлю бумагу и тогда и окажется, что на ней не сумбур, а внятный написан был текст…)

Встаю, напевая: «я вынужден встать; я вынужден срать; я вынужден спать; я вынужден брать… ох, грязный-то я какой! Из-за этой завтрашней бани я вынужден ждать…»

Вова: «когда стою, хочется сесть, а когда сядешь – хочется спать». С работы пришел. Почти тут же наехал. Кстати, заявил, что не будет публиковать те тексты, где я его с женой обвиняю. Придется побороться за то, чтобы общественность всю правду узнала о нем  и о нас…

Зря не родились мы сразу в нижнем белье – в нем явно уютнее спать. Скорее всего, Бог просто не смог выбрать фасон на все времена…

Много сидел за компом. Башка ваще уже не соображает. Вечером на автомате принялся ходить по двору туда и обратно, чтобы ноги догуляли своё, а башка обрела человеческий облик. Всё равно спать-отдыхать, поэтому пусть ноги погрузятся. И – придется смотреть тяжелые сны, если башке опять не удастся обрести человеческий облик…

Один маленький предлог, чтобы встать – не встаю и даже не замечаю предлога; два – не встаю, но раздумываю; три – встаю, удовлетворенный своей предстоящей полезностью…

Небытие некрепкого сна, лишенного необходимых картинок… - днем приходится так спать, когда знаешь, что вечером позднее, чем обычно, ляжешь…

Люблю ночь и сумерки, но опасно и не с руки ими в полной мере пользоваться, поэтому налегаю на затемненные в фотошопе картинки…

Текст прилетел, комаром зудел, совал мне жало-ручку, но я отмахивался, спать хотел… Написав-таки (как курица лапой – пока ее Конкин не зарезал), обязательно швырял и бумажку, и ручку. Однажды так убил комара…

Но под столом – однако,  на коробке – валялась не моя бумажка, а автобусный билет – а еще ниже меня ждал маленький автобус… («Будущего сына – спи»…)

«А ты не верил, что некоторые яйца могут на время преобразиться и тянуть одеяло на себя? Гляди». Действительно, лежат в ногах и тянут. Говорят: «а ты не выключай свет». Соскучились в яйце по свету. У меня сложилось впечатление, что могут даже и напасть. Поэтому я бы не выключал. Но я слишком хочу спать. А как спать без одеяла? Забраться в покинутую ими скорлупу?…

Постель превращается в берлогу, если везде холодно и только в ней тепло…
(Если не шевелиться, то можно спать… Не чешись, перейди вовнутрь…)

Удары светом по глазам, реальные удары… - вот тебе и телевизор «Тошиба»…

О, кошка заглядывает – и морда в пол-окна.  Неожиданно, гад, заглянул. Решил дома ночевать, в тепле…

Моя старая манера надевать на ночь всякие древнющие кальсоны и пижамы – «меня же всё равно никто не видит»! Моя нынешняя манера спать, помимо трико, не снимая рубашки и носков – «рубашки старенькие; и это  экономия времени»!

Мне спать надо, а ты руку, как подставку, под подбородок ставишь… (где «ты», где «я»?  - в темноте разделился…)

Тело уже набок повернулось, а голова еще нет – полуоборот назад. «Там большое зеленое яблоко. Еще и ребенок. Нет, только яблоко…» Пусть его – верни голову, устрой ее, мне надо спать…

«Дай сюда, не можешь; положи» - беру у него кусок вареного мяса. В каком-то смысле он с ним не справился. Даже с вареным… (это уже снится…)

А днем снова телевизор:
Стая лебедей вдруг над Майей Плисецкой! (Укорять за выдранные перья? Показать ей, что такое настоящий балет? Попала к королям, где лебеди стаями? Да ну, ей наверняка это снится…)

Моя настоящая жизнь – это знания обо всём, опыт и сны на основе знаний и опыта. А потом я просто бултыхаю палкой в человеческой массе, чтобы привлечь к себе ее внимание. Побултыхиваю – ведь надо снова знать и спать… Т.е. я еще далеко не полностью использую пиар. И не знаю, стоит ли сильнее орудовать палкой: переборщишь – и тебя накроет с головой, убьет грязным током…

Не обошлось без горе-каскадеров, конечно: одни не рассчитали траекторию-время и врезались на своих мотоциклах, а у других вышел мистический случай: положен был штабель тел, с таким расчетом, что летящий с трамплина мотоцикл не мог перелететь через последнее, но оно ведь убраться должно в последний момент для остроты ощущений, не спать! – а так получилось… Со стороны казалось, что всё-таки обойдется, касание было совсем небольшим, но нет, разорвало печень человеку и, хотя он еще что-то говорил – кстати, и до трюка давал  интервью – но его было уже не спасти…

Закемарил, зажав в руке автобусный билет, но всё разжимались пальцы и приоткрывался рот – трудно спать, вцепившись…

Жизнь вполне могла бы быть устроена так, что если плохо прожил день, то ближайшей же ночью, во время сна, ты мог быть утащен в преисподнюю. Навсегда. А не ложись, если не уверен. Сомневаюсь, но спать хочу и потому была не была, сыграю в русскую рулетку? …Мне вот неудобно сегодня ложиться – стыдно, что останусь безнаказанным…

На Абсалямова у брата не могу ни поспать хорошо – посплю часа три и обязательно проснусь – ни даже чай попить хорошо – не хватает кисленького варенья… А феназепам – да и любое снотворное - теперь хрен достанешь – началась борьба с наркотиками наоборот. Папаня было рыпнулся, но после нескольких утомительных поездок достал лишь совет пить с медом молоко…

Набок. И бугром одеяло. Небольшой курган над моей головой – как в песочных часах, сны из него потихоньку просыпаются в голову. Но просто так их потом не собрать, сначала надо намочить – хотя бы сентиментальной слезой или похабной мочой. Так что, прошу тебя  на одном плече поплакать, на другом в ухо поссать. Ну вот, и приехали. С такими тенденциями мне лучше подольше поспать…

Разоспался… - вот еще три коробки снов с посыльным. «Про меня подумай, и я тебе тут же приснюсь. Тут же расскажу тебе про жизнь свою во сне. Тут же ты увидишь меня в фантастическом виде – ты и только ты…»

«Завалился спать» - за кровать завалился, за диван, за стул, за дверь вывалился и сплю… Завалил большое дело, можно поспать; только сначала уточню, что здесь «завалил» стоит в значении сделал; ну, может, убил… (черт, мне хочется встать и, прежде, чем спать, подробно всё объяснить…)

 Если 1000 ночей с тобой ничего не случалось, то в 1001-ю ты обязательно будешь беспечно спать и тебя по-любому можно брать голыми руками… У нас такой тихий поселок, что я сомневаюсь, что хоть с кем-то здесь что-то случилось за последнюю тысячу ночей… Если только у нас  не душат друг друга… Допустим, кто-то злой прочухает потерю бдительности и с пылом станет весь жар загребать, но потом ведь зарвется и кто-то  проснется, и всех разбудит – отчего в следующий  визит злого будут в засаде ждать вилы и лопаты тысячи  местных то ли злых, то ли добрых бойцов…

Мыши запищали и разбудили меня, а мочевой пузырь поднял. Тут я увидел, что во мне бесконечно длинный скверный поезд проезжал, полный однообразной пищей,  в частности, плохо переваренной свининой. Я прикинул, насколько скверен этот поезд кишок моих и грозит ли смертью  путешествие. Залил в себя компот, и поезд, сначала застигнутый врасплох, повел себя приличнее, ремонт себе сделал на ходу, но я, хотя и снова лег, решил больше не спать и фарами вперился в пространство…