Новый Иерусалим

    Высокое голубое небо с заснувшими облаками, золотящаяся на солнце рожь, а вдали поврежденные войной купола Нового Иерусалима. Мы с пацанами сидим на опушке леса с полными крынками спелой земляники и болтаем о своих детских заботах и мечтаниях. Эта картина безмятежности и полного умиротворения периодически всплывает в моей памяти, когда по телевизору или в каких-то разговорах всплывает Новый Иерусалим.

    Прошло шестьдесят с лишним лет, и я решил посетить монастырь, удовлетворить, наконец, свое детское любопытство: “А что там, за куполами?”. Была золотая осень. От электрички до монастыря добирался пешком, не подозревая, что идти надо несколько километров. Монастырь открылся как-то вдруг, на возвышенности, во всей своей красе. Но чувства безмятежности и умиротворении не пришло – была некоторая усталость и какая-то суетная озабоченность, что приехал поздно (была вторая половина дня) и я не успею все посмотреть и все интересное сфотографировать. Пробежал, как говориться, галопом по Европам, нащелкал несколько десятков снимков, и еще более усталый потащился домой.

    Что можно сказать о своих впечатлениях? Монастыри лучше смотреть на расстоянии. Они органично вписываются в окружающий ландшафт, становятся его частью. Их купола больше напоминают бутоны цветов, чем заложенный в них фаллический смысл.  В стародавние времена, когда их строили, люди, а тем более монахи, были ближе к природе. Неосознанное чувство прекрасного культивировалось не из теоретических измышлений “спецов по красоте” (сколько их сейчас), а из созвучия с природой, которая их окружала.  Холодный техноцизм и конструктивизм придут только через несколько столетий. Внутри же все монастыри имеют много схожего, обыденно-бытового. Быт заедает даже монахов. И я, тяготеющий к художественной фотографии, ничего нового, а тем более художественного, там, в стенах любого монастыря не нахожу.

      Жаль, что не могу сегодня найти ту опушку леса, где я с крынкой полной земляники, под жужжание летних мух, смотрел на дальние купола монастыря. Жаль, что не могу ощутить себя неотделимой частью того лета, того высокого неба и золотой ржи. Жаль, что не могу не думать о том, что большая часть жизни уже прошла, и не задавать себе вопрос: “А сколько еще осталось?”