Несостоявшееся убийство

Зачем пошел в разведроту? Почему выбрал самую смертельно-опасную военную профессию да еще именно на такой безжалостной войне. Ведь знал: разведчиков в плен не берут, разве что предателей. И, главное, – ждёт их мученическая смерть. Когда стал лазутчиком, так и не снимал лимонку с пояса – прощальной самой себе…
И все-таки в разведке ты не был пушечным мясом, там многое зависело от тебя самого, от твоей сноровки, смекалки, даже хитрости…
Вот и в тот осенний вечер, когда сумасшедший комроты капитан Ермаков, человеконенавистник, карьерист, зазнайка, мечтавший об одном – получить Звезду Героя, выгнал мой взвод за языком без подготовки, вслепую, мы твёрдо решили отсидеться на нейтралке (благо там оставались нетронутые с лета скирды сена), устроить под утро видимость ночного боя и объявить, что операция сорвалась. Заодно понаблюдать за огневыми точками, подготовиться как следует к операции на другой день…
Все шло, как и намечалось. Мы засекли три боевых охранения, выдвинутых далеко от траншеи за проволочное заграждение. Определили, когда у них смена пулемётчиков. Выяснили какие мины и в каком порядке расставлены вдоль немецкой обороны, где сами немцы сняли их, чтобы не подорвать свои боевые посты. Часам к двенадцати ночи вся подготовительная работа была закончена, и я, выставив двух человек, приказал взводу зарыться в сено и до трех часов утра вздремнуть. Стал было, пригревшись на ароматном логове, засыпать и сам. И тут мой добровольный ординарец Махмуд зашептал: «Старшой, к нам фриц прет да еще с песнями» - «буди всех» - приказал я.
Такое везение редко выпадало нашему брату - пехотной разведке. К стогу сена, видимо, приняв его за дот, действительно шел немец, звеня котелком, время от времени отхлебывал из него что-то, потом мурлыкал известную soldaten bestseller: «Vor der Kaserne, Vor dem gro;en Tor…»
Взять такого языка нам представлялось проще простого. Всего нас было четырнадцать человек, но справиться с желанным гостем должен был один Петро, самый сильный во всей роте стокилограммовый богатырь, который, если и участвовал в тренировочных схватках, то не меньше как с тремя-четырьмя лучшими из лучших. Прием был испытанный такой: правой рукой проводился скользящий удар снизу вверх по лицу с опорой на нос. А когда жертва нападения невольно откидывала от боли и неожиданности голову, левой наносился сокрушительный удар по горлу. Если все получалось точно, «язык» терял сознание на 15-20 минут…
Мы все, помню, легли на мокрую землю так, чтоб удобней было смотреть спектакль одного актера, а Петро (он был редкой души украинец, хорошо пел украинские песни и говорил, смешивая пополам русские и украинские слова) спрятался за стог и стал ожидать заблудившегося…
И вот дальше-то ничего по нашему сценарию не получилось. Когда немец подошел и стал растерянно озираться, соображая, куда ж это он забрел, выскочил Петро, скользнул по лицу нашей добычи правой рукой  и завопил не своим голосом. Немец, как потом выяснилось, в прошлом известный профессиональный боксер тяжелого веса, откусил ему большой палец и выплюнул в лицо. Кроме того, он огрел Петро котелком по голове (пил он шнапс, был изрядно пьян, но действовал ловко и быстро) и уже готов был прикончить нашего богатыря ударом кинжала. Тут все мои двенадцать ночных рыцарей кинулись на немца. Кинжал из рук его выбили, застрелить его, как хотел обезумевший от боли и обиды Петро, не дали. Но даже сдвинуть с места этого боксера не смогли. Зато он хватал наших по двое, сшибал их лбами и разбрасывал вокруг стога сена на скользкую мокрую землю. Да, факт прискорбный, но двенадцать свирепых, избитых, рычащих не могли справиться с одним.
И тогда я сам решил, что надо кончать этот срам вместе с немцем. Стрелять было ещё рано, поэтому я применил испытанное: во время очередной схватки двенадцати с одним я размахнулся и изо всей силы тюкнул немецкого богатыря противотанковой гранатой по голове. Но он устоял. Не свалился и после второго удара. И только когда я взял гранату двумя руками и рубанул, как топором, он охнул и мягко осел, подминая кого-то из наших…
Запыхавшиеся, в синяках и шишках, разведчики сначала хотели бросить добычу, взять только его документы. Но когда увидели, что это унтер-офицер или фельдфебель, пощупали пульс и с радостью доложили: «Жив, гад. Тащим». На плащ-палатку с трудом тушу эту, помню, положили, а поднять – силы у двенадцати не хватает. Связали немцу руки и ноги, привязали к плащ-палатке и поволокли по мокрой земле…
«Язык» оказался высшего качества. Знал он так много, что всех нас сразу представили к орденам и медалям.  Да и как ему было не знать, когда знакомством с ним даже наши генералы гордились – это же был чемпион мира среди профессионалов – боксёров самого тяжелого веса.
А что с ним было дальше, как-то вот до сих пор не удосужился узнать…  Да и надо ли? Ведь я, хоть и не убил его, но все равно был его убийцей.