Глава 4. Гиинн. Учащийся

Я шел с учебы и ни о чем не думал. Вертел в пальцах пачку пластырей, но клеить не тянуло. Какая-то пустая легкость была в голове, и посреди этой легкости вертелось на рипите дурацкое из учебника: «Технические характеристики примыкающих оттяжечных конструкций» - единственное, что осталось в голове из всего учебного дня. Зачем я хожу на занятия вообще? Матери говорят, что нельзя без образования. А я вот думаю, что можно. Тьма народа живет без образования и нормально. Я все равно не буду работать по специальности. Мне плевать на оттяжечные конструкции, я даже не понял толком, к чему они должны примыкать и нафига.

Все эти лекции – какой-то набор слов, никак не связанных с жизнью. Одногруппники – толпа самоуверенных придурков. Они знают все: зачем учатся, куда пойдут потом, какие бумажки и кому предоставят и для чего. А я не знаю, чего бы мне хотелось, на самом деле. Хотя нет, знаю: чтоб от меня отвяли. Все. Чтобы все отвяли. Пусть отвянут сперва. Все мозги забиты этим нудением: нам надо делать то, ты должен делать это, принято делать так, все делают этак. Да какое мне дело до всех? Отстаньте, блин. Я мечтаю, чтоб никто меня не колыхал с месяц. Вообще никто. Ни с кем не встречаться, никаких контактов с людьми, которые меня знают. Чтоб мозги проветрились от всех от них и от их ожиданий. И вот тогда я узнаю, чего хочу. Пойму. Сам себя услышу. А пока отупение какое-то и все.

Шел я так, в общем, и вертел в мозгу эти самые оттяжечные конструкции. Домой идти не хотелось – там матери шээъ по визору смотрят на полной громкости, а как только я войду, объявят, что надо срочно съездить в дом летарго, навестить какого-нибудь родственника. Ну, или еще что-нибудь «важное» и «срочное» придумают. Так что я дошел до парка и, вместо того, чтобы пройти через него, перейти через площадь, пройти еще две улицы и зайти в свой подъезд, просто сел на одну из лавок. Выбрал такую, которая подальше от детских площадок и террариума с черепахами. Черепах я бы повидал, пожалуй, но там сейчас толпа детей – суют в песок палки и верещат. Ни черепах не видно, ни покоя не будет.

Я сел на лавку и начал медленно раскрывать пачку пластырей. Мои любимые, мореный дуб. Никак не мог поддеть хвостик линии отрыва, не поддавался. Ножа с собой не было.
- Помочь? – незаметно нарисовался какой-то незнакомый парень.
Я молча протянул ему пачку. Он как-то лихо ковырнул полоску ногтем безымянного пальца, и я увидел, что ноготь странный: двузубый, да еще и двуслойный к тому же. Хвостик поддался, пачка открылась.
- Прикольно, - я кивнул на его ноготь. – В салоне делал?
- Нет, сам такой растет. В детстве пришиб воротами. Сперва сходил долго, потом вот такое отросло. В салон только подправлять хожу изредка.

Отцепив пластырь от защитки, я прилепил его к губе.
- Бросай экатин, бросай, - парень поднялся и пошел прочь от скамейки, не попрощавшись и не оглядываясь. Я не стал его останавливать.

Поднялся ветер, с неба посыпалась колкая рыжь. Пришлось все-таки идти домой.
На меня вдруг накатила тоска. Я уже несколько дней не ходил в клуб. Там всегда полно народу, мне это некомфортно, вот и не хожу, сил нет. Но в этой толпе всегда есть он. И я не видел его несколько дней. И совершенно ясно, что придется все-таки идти и терпеть весь этот бардак. Потому что больше мне его увидеть негде.

Он яркий и дерзкий. Внешность небрежная: очень простая однотонная одежда, какой-то драненький рюкзак, довольно ободранный самокат, никаких парфюмов, пластырь вечно чуть ли не наполовину торчит изо рта. Выдают его чешуйки и кожа. Он не выпендривается с декоративным уходом, но очевидно, что в салоны на обработку ходит не просто в дорогие, а в очень дорогие.

Да, у Геашшеа денег просто неприличное количество. Как-то под «двушкой» он стал синной, которая объявила себя его сестрой и хвастливо рассказывала, что у Геаа столько денег, что он иногда не знает, что с ними делать: тратит-тратит, тратит-тратит, а они все есть и есть, есть и есть. Уже и в бизнесы вложил, и в ценные бумаги, и в благотворительность, и себе ни в чем не отказывает, и каждого из своих парней чуть ли не на всю жизнь обеспечил, а они все не кончаются.

Откуда деньги... Он снотворец, вот откуда. Он не боится. А я боюсь. Мне иногда такое снится, что понимаешь: согласись я на запись, в деньгах бы купался. Но я боюсь. Потому что мне иногда снится и другое, о чем лучше не заикаться. И это в том, что я помню. А что там осталось в незапомненном, представления не имею. Не хотел бы я, чтобы регистраторы увидели то, что мне снилось неделю назад: как я запер у себя в подвале Канцлера, раздел его и увидел, что он сииман. И тогда я взял металлический цанговый карандаш и, постоянно нажимая на его кнопку, чтобы держалка для грифеля открывалась-закрывалась, проинспектировал все сиимановы отверстия, пока кровь не пошла. А потом там же, в подвале, откуда-то появились два макурсена и… Нет, самому вспоминать мерзко. Регистраторы глянут пару таких моих записей и решат, что у меня навязчивые идеи и что я убийца-извращенец. А я правда ничего такого не желаю и не виноват, что оно мне снится. Хотел бы я, чтоб не снилось – я бы тогда в снотворцы пошел спокойно. И в холодном поту просыпаться перестал бы заодно...