Часть вторая. Мы пошли на подъем

Приближался Новый Год. Мы с Мусей занялись изготовлением ёлочных игрушек. Мы делали всё те же корзинки, плоские фигуры птиц и зверей и, конечно же, цепи. К этому времени у нас уже появились стеклянные игрушки: звезда, бусы, чайник, были и картонные петушки. Битые стеклянные игрушки Муся толкла, и стеклом мы обсыпали наши самодельные игрушки, которые покрывали канцелярским клеем.
Непосредственно перед праздником мама давала нам орехи, яблоки, иногда мандарины, и мы оборачивали их алюминиевой фольгой. А уже перед самым вечером мы привязывали к ёлочным веткам свечи и бенгальские огни, так, чтобы они стояли вертикально, а их пламя не поджигало верхнюю ветку. Потом мы с Мусей забирались под ёлку со стороны стены и, смеясь, что-нибудь жевали.
Я чуть не забыл! Был у нас замечательный Дед  Мороз. Большой, из бумаги, наполненный ватой, осыпанный блестящей пудрой. Почему-то он мне казался самым настоящим и красивым из всех, виденных мной впоследствии Дедов Морозов.
Мама всегда пекла к новому году пирожки с маком, рулеты, мунбейгалах (коржики в виде бубликов, восьмёрок…), леках (бисквитный торт). Когда мама от всех забот освобождалась, она ставила на стол графин с вишнёвой наливкой, и мы все садились за стол – мама, бабушка, Муся и я. Мама и бабушка просили Бога, чтобы он, наконец, услышал их и принёс счастье хотя бы детям. Нам с Мусей это было смешно, хотя в душе, мы, наверное, тоже надеялись, что к бабушке вернётся зрение, откуда-то, может быть из плена, возвратятся мамин брат Шая и наш отец Рува, и что мама, наконец, перестанет так тяжело и долго работать.
Мы поедали сваренное и напеченное (правильно было бы сказать - надъедали), обсуждали, что получилось лучше, и первой оставляла стол бабушка. Она ложилась спать. Мама пела очень красиво. У неё был отменный слух и, как мне кажется -  замечательный голос. Я любил слушать, когда пела мама.
Когда заканчивался наш обед, мы зажигали на ёлке свечи, бенгальские огни и тушили в комнате лампу. В этом полумраке, до поздней ночи, мы с Мусей затевали какие-нибудь игры, сидя под ёлкой. Там и засыпали, после чего мама разносила нас по кроватям.
На следующий, а может через день, или два, зашёл Муркин любовник – Влад, с фотоаппаратом. Видимо, мама его попросила сфотографировать нас. Она поставила на стол яблоки, мунбейгалах, наливку, посадила бабушку за стол, села сама, а мы с Мусей стали посредине между ними.
Жаль, что это единственная наша семейная фотография.
Мы стали жить гораздо лучше. Питались вообще хорошо. И хотя квартира наша была обставлена старьём, а на стенах висели бумажные «ковры», разрисованные мной – мы уже приоделись, у всех было бельё и постель, были хорошие, по тем временам, ватные одеяла. Как говорится, мы жили не хуже других.
Почувствовав это, я попросил маму купить мне велосипед. Настоящий, «взрослый».  Мама пообещала, но, зная меня, не торопилась покупать. Был на работе у мамы товарищ – Миша Палкин. Он предлагал маме выйти за него замуж. Но мама ждала нашего отца. Для всех нас отец не погиб, он только пропал без вести. Для нас он был жив, и мы все его ждали. Потому это предложение Палкина мама восприняла как оскорбление, и они долго не разговаривали. Но потом, видимо, разобрались, что он не хотел её обидеть, и они помирились. Он снова приходил к нам в гости. Как-то при нём, в очередной раз, я напомнил маме о велосипеде. Мама сетовала, что нет велосипедов в магазинах. Тем разговор и закончился. А однажды утром пришёл Палкин и вручил нам с Мусей велосипед. Он был новый, такой, какой я хотел – для взрослых, марки ХВЗ. Рама была тёмно- фиолетового цвета, хромированные покрышки и обода колёс. Красивые, из коричневой кожи, седло и сумка для инструментов. На руле прямо сверкал хромированный звонок, а на раме был закреплён серебристо-матовый насос. Были ещё счётчик и багажник.
Палкин ушёл, а мы с Мусей начали учиться ездить на велосипеде. Покамест по ком- нате. Но было явно тесно, и мы вывели велосипед во двор. Я ещё не доставал до педалей, сидя даже на раме, потому ехал на нём, пропустив правую ногу внутри рамы на педаль. Муся сзади поддерживала велосипед за багажник, а я крутил и крутил педали. Вскоре она уже не поспевала за мной и только кричала мне вслед: «Ты едешь!»
Вместе с велосипедом у меня появились новые друзья – Володька и Вовка (как их называли). Они были старше меня лет на пять, на восемь. Особенно мы сдружились с Вовкой. Первое время я садился на раму, сам он садился в седло, и мы с ним объезжали весь город. Ребята они были аккуратные, и я доверял им велосипед, когда им нужно было куда-то съездить. Никогда на нём они не оставляли даже царапины.
Муся тоже научилась на нём ездить, но она далеко не выезжала.
Велосипед принёс новые волнения маме и бабушке. К тому же появился долг в 750 рублей.

На Первомайской я дружил не только с мальчишками. Дружил я с нашим соседом – Петей – Олиным отцом. С ним вместе, очень часто, мы ездили на рыбалку. У него я научился готовить рыбные снасти, удить рыбу. Накануне выезда мы готовили корм для рыбы, удочки. Для себя готовили по курице. Митя брал с собой ещё бутылку водки. Он любил это, но никогда не злоупотреблял. Поднимались на рыбалку мы рано, часа в четыре утра. Выходили, когда на улице было ещё темно, но трамваи уже ехали на соцгород. Там было водохранилище. Он не говорил мне о том, что рыбная ловля на водохранилище запрещена, и я чувствовал себя спокойно. Ловили мы на одну – две удочки у каждого. Карп клевал хорошо, часа за два - три мы вылавливали по сто и более штук. Карпы были небольшие. В среднем, сантиметров по восемнадцать.
Мне нравилась рыбная ловля. Свежий утренний ветерок, плеск воды, гаснущие звёзды на пробуждающемся зарёй  небосводе, и лёгкое подёргивание лески только что пойманной рыбой.



Когда становилось уже совсем светло, на воду выпускали совхозных уток. Их было очень много, и они были страшно голодны. Ловить рыбу становилось невозможно, так как утки кидались на поплавок, на крючок.  Мы сворачивали свои снасти, отходили в сторону, упаковывая свой улов, и садились завтракать.
Петя доставал из сумки бутылку водки и всё остальное, я - своё, и всё ложилось на общий «стол». Он резал помидоры, хлеб, я ломал курей. Петя наливал мне грамм 20 ;50 водки, себе - полный стакан и, улыбнувшись, мы выпивали. Я не любил пить водку, но сам процесс мне нравился, и я с удовольствием это проделывал.
К полудню мы приезжали домой и я отдавал рыбу маме. Мама любила рыбу и с удовольствием ею занималась.

Моя первая собака, кличку которой я не помню, ощенилась, и я оставил себе от неё двух щенков белого и рыжего цвета – это был единственный критерий отбора. Они оказались сучками. Белую я назвал Сильвой, рыжую – Лотой. Лота родилась куцехвостой, умной и очень преданной собакой. Кролей, которых я держал, никто не ел. Мы их не убивали. Они плодились в своём подземелье. Я их кормил и только.
Но однажды я решил пополнить мои знания по анатомии  на одном из своих кролей. Приготовил миску с водой, молоток. Взял кроля за задние лапы и молотком ударил его по затылку. Он закричал так громко, что на какое-то мгновение я оторопел. Но потом ударил его вторично, и кролик умер. За задние лапы я подвесил его на спинку кровати. Снял с него шкуру и, рассматривая «конструкцию», стал разделывать. Вряд ли этим опытом я хоть как-то расширил свои познания. Скорее, я удовлетворил своё любопытство. Этот опыт не был подготовлен.
Мясо я отдал собакам, а шкуру, несколько обработав, постелил им же в будке