Все бегут!

(Рассказ про ватники и батники, или о силе пропаганды в наши дни.)

«Наступят последние времена, когда девять больных придут к одному здоровому и скажут: ты болен, потому что ты не такой, как мы.»

Антоний Великий 251 – 356г.г.

Один из них был журналистом. Второй считал себя писателем.
Тот который был, им не являлся, поскольку совсем другим занимался. Второй занимался много чем, а писал непрофессионально. Не продавал свои слова, а пытался их говорить. Они были   друзьями. Одноклассниками. Одноэпохниками. Москвичами. Были.
Журналист давно жил в деревеньке под Мюнхеном, и давно занимался какими-то случайными делами – подвязался обучать эмигрантов из африканских стран немецкому языку, пробовал пройти курсы чтобы работать психологом, в общем – продолжал искать себя. В пятьдесят с гаком. С небольшим, но ощутимым. Отягощённым хроническими заболеваниями, и исканиями. Вечными исканиями смысла.
Писатель ничего не искал. У него всегда его было много, и он раздавал его всем желающим горстями. Смысл бытия. У него была, конечно, как и у всех нас, проблема. Но его проблема была в том, что мало кто хотел брать. Ведь у каждого он был. Смысл. И чужого смысла мало кому надо. А что касается деятельности, то она всегда у него, у Писателя, была. И в восьмидесятые, и в девяностые, и в нулевые, он всегда что-то делал. Это было разное, даже диаметрально противоположное, но всегда – сложное. То, что другие не могли, а от того он – любил.
Они дружили. Вечный теоретик Журналист, и постоянно деятельный Писатель. Им нравилось сверять друг с другом свои представления о окружающем нас пространстве, и они сокращали его, и в эмиграции Журналиста, посредством бесед по «фейстайм». Последнее время, правда, всё меньше. В том смысле, что реже. Пространство в виде расстояния между ними было примерно одинаковое последние годы, а вот в ментальном мире что-то менялось. Это было сначала малоощутимо, вроде как оставленные на потом недосказанности, но оба, не высказывая, понимали, что уже не понимают друг друга так, как понимали хотя бы десять лет назад, когда Писатель попробовал свой слог, и дал одному из первых ознакомиться с тем, что вышло, своему другу Журналисту. Что точно – содержание тогда понравилось однокласснику. Про форму же пусть судят критики, речь пока не об том, а о том, что тогда они жили в одном пространстве, и одними идеями.
Писатель выслал Журналисту несколько своих последних вещей, законченных недавно, но реакции не последовало. Никакой. А спустя неделю товарищ написал из Германии:
- Здоров! Это… опа… не хочешь ли в ближайшие дней 10 уйти в отпуск и уехать из Москвы подальше?
- Нет. Не могу. А что, бомбить её будут? – ответил по существу, и следом шуткой, Писатель, на что последовал такой ответ:
- Ну, не первыми конечно, но судя по настрою ответка будет.
«Во как», - подумал Писатель, и ничего не ответил товарищу - был вторник и много важных задач, которые требовали решений – «он там серьёзно помешался на просмотре разного рода блогеров - кликуш типа Гордона или Арестовича, и, наверное, не вылезает из ютюба с твиттером. Надо б поговорить с ним, совсем загнался». Но дел было много, и он возвращался домой с работы последний год не раньше десяти, не до трепотни было, к тому же было ясно, что разговора и не получится. Напряжение Журналиста передалось в этих нескольких строчках. Не верилось, что это всерьёз, но то, что это был призыв к дискуссии - было очевидным. Писатель отметил всё это в сознании, но не позвонил. Не потому, что не хотел нудятину разводить, заранее зная, что она будет, а потому что реально не до пустых разговоров было. Дело надо было делать, что он и делал…
Журналист позвонил накануне Дня Трудящихся. И опять было не до него, и Писатель скинул звонок. Ему привезли два столитровых дистиллятора с ректификационными колонами, и он осваивал, как их запускать. Это ещё одно из увлечений было такое. Сам он не был любитель алкоголь пить. А производить нравилось. Ему вообще нравилось всё, в чём был вызов. Вот и «кальвадос», или другие создаваемые им напитки, конкурировали с известными признанными марками. Не на прилавках конечно, а на столах друзей и знакомых на пирушках, в которых доводилось ему принимать участие. И единственная, но неоценимая прибыль от его хобби была признание выпивающих. Если его бутылки опустошались, а дорогое – покупное оставалось нетронутым, или лишь початым, это и было истинное удовольствие – значит, он делает лучше, качественнее, вкуснее, чем признанные мировые бренды. А это приятно. Делать что – то, а ещё лучше многое, хорошо. Лучше, чем другие. Мир состоит из вызовов, и нужно отвечать им. Жить нужно полно. Что может быть увлекательнее, чем превзойти всех, причём для того, чтобы этим всем сделать приятное? Создание качественных алкогольных продуктов как ничто отвечают этой цели – и амбиции удовлетворяются, и друзья напиваются!
Он позвонил Журналисту на следующий день, уже вечером. Товарищ осунулся. Был каким-то дёрганым, и начал разговор с каких-то глупостей. Писатель даже подумал вначале, что друг шутит, задавая вопрос, можно ли по телефону «всё» говорить? Причём перед этим выдал какую-то никчёмную «полишинельщину», делая загадочное лицо. Друг удивился, поняв, что собеседник не передёргивает, а верит в то, что у нас тут «тридцать седьмой», и рассмеявшись ответил, что он зомбировался, и у нас по-прежнему все говорят, что хотят, и кому вздумается. И чтобы он не слушал придурков, утверждающих обратное. Видя, что товарища нужно переключить слегка, Писатель решил перенести его на ставшую тому родной почву, и поинтересовался какое там у них отношение к нашим, русским? И журналист стал повествовать:
- Ну, во-первых, ты ж знаешь, я на русского не очень и похож…
- Не только о тебе речь, хотя про отношение к тебе тех, кто тебя знает, и кто знает, что ты эмигрант, мне тоже хотелось бы знать.
- Ну, немцы всё ж из европейцев самые толерантные, это, во-первых, что касается вообще, а что касается меня – ну все же знают мои взгляды, что я именно из-за режима уехал, и давно, так что ко мне какие могут быть претензии?
А вот во Франции, например, у Женьки, ну, ты её помнишь, они лет пятнадцать назад уехали, садовник недавно оставил записку, уйдя, когда они были в отъезде, мол ухожу от вас, потому что вы русские. Есть, есть общая ненависть, и она понятна.
Но! Что радует, мы наконец после десятилетий перестали наконец-то бояться Путина!
- Что? А вы боялись Путина десятилетиями? Ты серьёзно? А чего вы его боялись, и почему десятилетиями?
Одноклассник начал что-то путанное плести, не отвечая на вопрос. Писатель несколько раз пробовал его возвращать, но тот увлечённо что-то мудрёное про страхи излагал, но так и не смог сформулировать что же внушало страх? Спустя несколько минут демагогии Журналист, фыркнув, мол, что ты к словам придираешься, уточнил, что боялась вся Европа Путина с четырнадцатого года, пусть не десятилетия, а восемь лет, это ничего не меняет, и странно не понимать от чего боялись – от нападения Путина на Донбас, и от аннексии Крыма.
Тут Писатель и осознал, что спорить точно не нужно, если он не хочет инфаркта для своего собеседника, а нужно дать выговориться, и далее во всём разговоре он лишь наводящие вопросы старался задавать, и с любопытством слушал тезисы.
А журналист включился на полную. Излагал риторику западных СМИ без запинки, и даже превосходя по накалу страсти известных спикеров:
- Да, наконец-то Шольц отказался от своей предательской позиции, за что у нас была к нему претензия, и перестав бояться, смело сказал, что мы будем поставлять оружие! Мы завалим Украину Абрамсами! Мы вас закатаем! – одноклассник, который всегда, сколько его знал Писатель, а это дольше, чем сорок лет, был или изображал из себя пацифиста, теперь разве что слюной не брызжа, выкатив глаза, с каким-то страстным вожделением говорил о том, какое он удовольствие получает от того, что знает сколько и какого оружия отправляет НАТО против его Родины. Он всегда и во всём был раньше против насилия, за демократию, и либеральные ценности. А тут прямо радовался тому, что у украинцев будет больше возможностей убивать русских. Он не вспоминал о переговорном процессе, о возврате к Минским соглашениям, и не заикнулся даже о чём-то подобном. Он радовался лишь тому, что раньше немецкое правительство поставляло тяжёлое вооружение втихаря, а теперь, видите-ли осмелело, и громко стало об этом заявлять. Причём почему-то он говорил про Абрамсы, а не про немецкие Panzerhaubitze. Писатель знал конечно ответ, и он его удручал. Просто через мозг видимо ничего не пропускалось, и одноклассник повторял то, что ему втемяшили в голову. Накал пугал. Промывка мозгов была видна и очевидна и по вопросам бывшего Москвича, и по тому, что он вещал. Всё же Писатель не мог не пробовать не то что спорить, это было бесполезно, но как-то взывать к логике и смыслу. Но на его простые вопросы следовали несвязанные ответы, аргументация которых была никакой, например:
- Сто шестьдесят стран! Все против вас! Неужели ты этого не знаешь? От вас всё скрывают!!! Вся ООН против вас!
- И что? Вы все в комсомоле были кроме меня, ты этого не знаешь? Сто восемьдесят против меня одного. Забыл?
Этот аргумент лишь на мгновение, или чуть большее время, смутил одноклассника, он таки был совестливый, и в отличии от других, стыдился своего комсомольского прошлого. Большинство не стеснялось того, что осознанно думали одно, а на собраниях говорили заведомую ахинею, а вот он комплексовал, и именно поэтому смутился. Но на секунду, не более. Закурил очередную сигарету, а за время их короткого разговора она была уже третей, и бодро перескочил на следующую тему:
- Мы через полтора года откажемся полностью от вашего газа! То-то вы запоёте! И нефть ваша нам не нужна! Вот тогда и посмотрим!
- На что мы посмотрим, ау, ты о чём? Ты не дал мне сказать. У тебя какое-то странное и ошибочное мнение. Всё мы знаем. Причём из всяких разных источников. И Дожди, и Радио Свободы, и все другие-остальные источники в полном доступе, никто у нас их в отличии от ваших цензоров не глушит. Я мониторю, когда время у меня на это есть, ради любопытства все их. Придурка слащавого Гордона вот ради хохмы люблю послушать.
- Это почему придурка? Он по делу всё говорит, просто ты зомбировался, я смотрю!
- Не просто придурка, а именно слащавенького. Его «всёпонимающая» улыбочка меня веселит – уж больно по гейски, эдак приторно - неискренне он улыбается. Как вся западная заднеприводная пропоганда. Но это неважно всё. Я не понимаю, чему ты вслед за этими идиотами радуешься? Это же та самая кретинская логика – если у меня корова сдохла, то я радуюсь тому, что у соседа сдохнут две! Или – назло маме отморожу уши! Это же всё именно это! Я вот за то, чтобы весь мир торговал друг с другом. А ты вслед за дебилами, не понимающими, что америкосы вас разводят как лохов, радуешься тому, что у вас будет жопа, надеясь, что у нас будет большая. И это ты, который делал вид, что журналист! Ты что же, так до сих пор и не понял, как это работает? Ну хоть бы Пелевина что ли почитал, я не знаю, коль сам допереть до очевидных вещей не можешь!
Всё это время Журналист пытался перебить товарища, но Писатель не давал ему это сделать. И самое печальное было в том, что он даже не пытался опровергать, или дискутировать – сразу делал следующий «укол»:
- Всё, доигрались! Мы лишим вас высоких технологий, для вас теперь их нет! И с Китаем тоже самое! Эти вообще оборзели! Забыли, кто им помог из феодализма выбраться. Всему от нас научились, и отвернулись. Неблагодарные суки! Ну ничего, и их изолируем, посмотрим, как вы запоёте!!!
Писатель смотрел на бывшего друга, и размышлял, сможет ли он вернуться сознанием в нормальное состояние, и сколько понадобится времени для этого? Удивительное дело, но он вообще ничего не слышал. Во время предыдущего разговора, при паузах, в которые Журналист прикуривал, а таких было уже пять, Писатель каждый раз спрашивал его – это ты так думаешь, или ты мне озвучиваешь позицию Запада? Если второе, то не трудись, она мне, и всем нам известна. Но бывший товарищ не отвечал ему, уходя от ответа, просто игнорируя вопрос. Слушая одноклассника, он параллельно вспоминал свой разговор с родственником, который в отличии от сегодняшнего собеседника, несмотря, что тоже был отрицательно настроен к политике партии, и вместе со своей компанией уже покинул Родину, впрочем, не из-за убеждений, а потому что западные партнёры ультимативно поставили такое условие, и приехал на короткое время доделать разные дела, слушал и принимал аргументы. Охотно общался, желая сам разобраться в происходящем. У них был долгий разговор во время прогулки по посёлку, и сейчас вспомнился маленький диалог из него:
- Ты веришь, что есть угроза от НАТО, и мы боремся с его расширением?
- Конечно! Как можно не видеть очевидного. Расширение направленно исключительно против нас.
- Ерунда! Зачем это нужно, когда есть ракеты?
- Может, надеются, и вынашивают планы каким-то средством электронным загасить все пусковые установки и танковой атакой блокировать все ключевые наши точки, я не знаю… важно, что другого соперника на континенте нет, и их приближение к нашим границам – это явная угроза нашей безопасности!
- Да ну, ерунда это и паранойя.
- Ладно, допустим. Пусть так. Представь себе – твоя жена боится мышей. Ну вот мистический ужас испытывает. Ты станешь в квартиру их заселять? Сначала одну, на балкон, потом другую, в ванну. Следом парочку на кухню, а чуть опосля и в гостиную пяток. А следом десяток в спальню? Со словами «да что ты, глупышка, мыши ничего тебе не сделают, они безобидные, и не для того я их заселяю в квартиру, чтобы ты нервничала, а, чтобы они тараканов пугали…»
Родственник усмехнулся, и приняв аналогию за остроумную, задал следующий вопрос:
- Хорошо, а почему же он, Путин, раньше не возмущался, когда «первую мышь на балкон подселили», а без предупреждения войну начал?
- Да Бог с тобой! Как не предупреждал? Посмотри новостные подборки – начиная спустя пару лет с своего правления, а с восьмого года раза четыре в год, на каждом саммите или другом международном сейшене постоянно твердил – «не расширяйте НАТО, вы нам обещали при ликвидации Варшавского договора, что не будете этого делать. Мы расцениваем это как угрозу нашей безопасности».
- Пусть так. Так почему раньше не делал, а сейчас вот стал?
- Так всё имеет свой предел, - они гуляли по поселковой дороге, и Писатель показал на забор, мимо которого они проходили – вот смотри. Мы, когда делали посёлок, сделали вот такую дорогу, от забора до забора десять метров. Видишь же, как красиво и стильно – столбики у всех одинаковые, газончик метр шириной, и восьмиметровая дорога. Вот представь себе, что один сосед берёт, и двигает свой забор на полметра, или на метр. Прихожу я, или председатель, или кто-либо к нему с упрёком, мол ну что ж ты, испортил нам красоту? Не по-соседски, неправильно это. А он отвечает – да понимаю я, да только вот и вы поймите мня правильно, малина разрослась, а дети у меня её любят, а я детей – боюсь их на улицу выпускать, вдруг машина собьёт. Вот я забор слегка и подвинул, чтобы малина была внутри. Жалко вам что ли? Ведь не мешает же никому забор мой!
И что? Ну посудачили бы мы, что красоту и стройность он нам испортил, поворчали, и разошлись бы. Ну, сделали бы вывод, что он, мягко говоря, не по-партнёрски себя ведёт, и смотрели бы на другую сторону улицы, прогуливаясь мимо.
А на следующий год он бы ещё на два метра выдвинул забор. Тут мы б возмутились всерьёз, он уже не газончик притяпал, а конкретно проезжую часть, и уже двум машинам разъехаться стало невозможно. Пришли бы, или пришёл бы к нему. А он – да поймите правильно, уже везде газон вырос, деревья фруктовые, а про детскую площадку я забыл совсем. А качельки же нужны детям! Ну, вам жалко что ли? Дальше меня всего три двора, тут и разъезжаться некому, не шоссе же у нас!
И опять мы поворчали бы, поспорили бы, повозмущались бы, что это надо ж быть хамом таким, может даже в суд бы подали, но - драться бы не стали.
А на следующий год глядь – а он ещё на три метра передвинул забор. Так, что машина не может проехать. А он парирует – если газончик у забора напротив ликвидировать, то останется четыре метра между заборами, и любая машина проедет легко.
И тут вот терпение наше заканчивается, мы берём бульдозер, и сносим его самострой. И тут начинается вой. Мол беспредел, посягательство на частную собственность, расчёт ущерба, и прочая развлекуха…
- Ну это не релевантный пример.
- Отчего же? Вполне на мой взгляд похоже на нашу ситуацию…
 Такой вот разговор у них был с Родственником. Где оба слышали друг друга, и приводили аргументы в дискуссии. Журналист же просто перестал собеседника слышать. Он методично выдавал один блок за другим, как будто оракул, вещающий истину. И злился, что напротив него это вызывало недоумение. Это вообще общее для называющих себя «оппозиционерами» - тех, кто не согласен с их позицией просто объявляли глухими слепцами, трусливыми, запуганными тоталитарным режимом хомячками. Расчёт был на то, что такими дешёвыми приёмами можно заставить хотя бы не спорить слабого оппонента, опасающегося запачкаться о скверну эпитетов. Плохо воспитанные же спорщики, такие как Писатель, так ж неинтеллигентно сравнивали некоторых апологетов вражеской пропаганды с гомосеками, или обдолбышами. Нисколько не кривя душой. Состояние накокаиненного «презика» - комедианта только слепой не разглядел бы.
Следующий аргумент за то, что Писатель живёт при диктаторском режиме, был особенно животрепещ для Журналиста, и природа его восторгов тоже была понятна – он же давно знал, чем это всё закончится, и заблаговременно свалил, успев уже обзавестись гражданством. Поэтому упивался тем, что «у него», а каждому ж кажется, что планета вращается именно вокруг его персоны, появилось так много последователей:
- Все бегут! – кричал он в камеру, пуча глаза - Ты разве не видишь? Все, у кого есть совесть и мозги, бегут!
- Кто эти все? – искренне задавал вопрос Писатель, не зная кроме одного геронтофила, которого он просто никогда и не считал ни за кого, и одной Примы, которую он не любил, поскольку одновременно с ней была и пела настоящая Мадона, нескольких хороших реперов, и так, всякой шушеры никчёмной горстки, кто ж эти все, которые бегут? Даже в самой формулировке он слышал «оговорочку по Фрейду» - бегут крысы с корабля. Достойные люди эмигрируют, уезжают в изгнание, ещё что-то, но не бегут. 
- Как, ты не знаешь? А говоришь, от вас не скрывают новости! Вот Неслухов давал интервью, как он пешком переходил границу в Финляндию!
Журналист стал взахлёб рассказывать про Индейца, который «бежал», а потом громко о том с деталями и предыханим вещал всяким вражьим СМИ, как «пули свистели». А Писатель с тоской слушал весь этот восторг, и чётко сознавал суть, которую, увы, не хотел видеть бывший товарищ. «Бежал» давно вышедший в тираж журналист. У которого единственный шанс на старости лет попасть в струю был - хаять родину, получая за это подачки. А на самом деле Индеец был от того неуловимый, что на хрен никому не нужный. Они все небылицы рассказывают для поднятия своих акций. Одних травят, но отравить не могут, другие бегут, а их догнать не могут, а потом всю эту ахинею мусолят новости низкопробные. А восхищался этим действием несостоявшийся журналист. Который снял за свою карьеру пару документалок, и не достигший в этой профессии сколько-то заметной величины. Который валил свою неуспешность на проклятый режим, не дающий талантливым людям выдвинуться. Который радовался теперь, что ещё несколько одурманенных отвалили, называя их «все». Показали десяток – полтора стыдящихся, что они русские, изменников, создали из этого событие, и считают всерьёз, что всё, после «успешного побега» Неслухова, или ещё парочки таких же свихнувшихся, жизнь в стране остановится, и возмущённый мужик возьмётся за вилы, чтобы скинуть «ненавистный режим».
Да скорее все сбежавшие в собственном дерьме захлебнутся, нежели кто-то на Родине заметит, что кто-то куда-то бегает. Никому и дела нет до них ну никакого.
А Писатель и правда не знал об этих «жизненно важных» событиях. Ему не до того было. Он принимал деятельное участие в важной сделке. Одна из Компаний из вражеской страны громко заявила о своём уходе, и они её покупали. И было всё в этой сделке. И сохранение четырёх тысяч рабочих мест. И будущая прибыль, и расширение их бизнеса. И поддержка экономики Страны. И недобросовестная конкуренция. И чиновничий беспредел. Всё, впрочем, как обычно. Правда в этих условиях особенно раздражало последнее – уж больно цинично и пошло это выглядело. Бизнес спасает экономику, а чиновники греют карман. Но! Писатель делал дело, которое умел и любил. Работал для людей и страны, в которой родился и вырос. Как мог, и как умел. Как было возможно в наших реалиях. И они сделали это дело. Как умели. Как могли.
А с экрана телефона его «учил жизни» ничего не произведший за всю жизнь человек. Даже семью и детей не сумевший создать. Вечно всех и вся хающий. От того, видимо, и злившийся на весь белый свет, подумал Писатель, что ничего сам не достиг. Он жил по сути всю жизнь на ренту с квартиры, которую ему обеспечила Мать. Сделавшая состояние буквально своими руками. Делая красоту на лицах жён советских элитарных дам в «Чародейке».
Журналист всё же после шестой прикуренной сигареты ответил на вопрос одноклассника – «это позиция Запада, с которой я согласен», а Писатель пожелал ему мысленно переосмыслить сегодняшний день. И он знал, когда это случится – когда позиция Запада изменится. А рано или поздно это произойдёт, потому что им некуда деваться. Русские не отступят, несмотря ни на что. А эти привыкли к комфорту, и покочевряжившись, сменят риторику. А вслед за официальным западом и «журналист», так и не понявший эту профессию, заговорит иначе. Хотелось бы, чтобы это случилось поскорее. При нашей жизни. Писатель хотел сохранить их общение, и попробовал напоследок сделать ещё одну попытку:
- Ты мне слова не давал вставить, давай ты всё же прочитаешь две последние части трилогии, где я те мысли, которые ты не хотел сегодня слышать, изложил последовательно. И в следующий раз мы поговорим уже после прочтения тобой моих вещей.
- А я боюсь. Боюсь разочароваться. Я хочу помнить тебя всегда таким каким ты был – когда ты вступился за меня перед Солнцевскими – встал рядом, и сказал «собираетесь его гасить? Придётся тогда и меня вместе с ним, я же его вам не дам тронуть», или, когда приехал на аварию, и с ходу дал свидетельские показания за меня. А сейчас, если я прочитаю другое, я могу в тебе разочароваться. Вдруг ты там пишешь несхожее моим убеждениям?
Писатель ответил ему, мол ты прочитай, а после поговорим, и попрощался. Журналист даже не сознавал, что последним своим высказыванием перечеркнул вообще всё. Он вроде как комплимент неуклюжий делал, мол знал тебя как друга, всегда готового прийти на выручку, и хочу, чтобы ты таким и остался в моём сознании. А для Писателя это было оскорблением. Он всегда поступал по совести. Не для того, чтобы его поступку кто-то оценку дал, а для того, чтобы жить с самим с собой без разногласий. И когда отмазал друга от бандитов – беспредельщиков, и в любых других ситуациях, которых хватало в его жизни.
А тут получалось что-то вроде того, что я не хочу убедиться, что ты изменился? Да что за чушь? А попробовать услышать слабо? Подумать, вспомнить о плюрализме, о котором Писатель напоминал весь сегодняшний разговор однокласснику. Откуда такой эгоизм? Я решил, что я прав. Если окажется, что мой бывший мне товарищем одноклассник думает иначе, то я в нём разочаруюсь. Не буду пробовать спорить, а просто решу, что он «зомбированный ватник». Вот и вся позиция. Кто думает иначе – все дураки…
Отключив звонок, Писатель посмотрел на темнеющее небо, и Егор улыбнулся ему, подмигнул, и исполнил не только для него, а для всех нас, имеющих слух, одну из великих своих вещей:
Время полезных затей
Профанация наших идей
Молитесь бесконечной помойной яме
Голым залезть на стол
Покушаясь на божий престол-
Придуманным миром удобней управлять

    Ну кто покинет явь помойной ямы ради снов
    Ради горстки безрассудства кто продаст отчизну

        Кто сдохнет первым?
        Кто сдохнет первым?

Дерзкая трещина губ
Луны безымянный труп
Чёрное знамя матёрой контры
Руки, чтоб загребать
И мысли, чтоб их воровать
Все вы просрали своё Ватерлоо

    Ну кто покинет явь помойной ямы ради снов
    Ради горстки безрассудства кто продаст отчизну

        Кто сдохнет первым?
        Кто сдохнет первым?

Кто-то держался за
И пытался открыть глаза
Глядя в портрет очередного Лукича
Страх выходить за дверь
Страх выражать свой страх
Люди смеялись, собаки выли

    Ну кто покинет явь помойной ямы ради снов
    Ради горстки безрассудства кто продаст в ****у отчизну?
         
         Кто сдохнет первым?
         Кто сдохнет первым?
         Кто кончит первым?
         Кто?!

           1 мая 2022 года. Планета Земля. Деревня Турово.