Часть вторая. Портретный цех

Маме с каждым годом всё труднее становилось работать. Особенно в летнее время, когда становилось жарко. Она млела на работе, прямо возле клиента, и её выводили из парикмахерской, садили на стул, ложили на голову холодные компрессы. Она уже не могла работать так интенсивно, как прежде. Её «железный» организм начал давать сбои. У неё был порок сердца, отекали ноги, всё хуже становилось зрение.
Уже в 1957 году, по причине общей заболеваемости ей устанавливают инвалидность третьей группы. Но она продолжает работать в две смены. А вернее, более двух смен. Она приходит на работу за час - полтора до начала и уходит после всех, чтобы в отсутствие кассира, дополнительно заработать пять - десять рублей.
Вместе с тем вырастали мы. Всё дороже становилась на нас одежда, всё увеличивались наши запросы.
Первой идёт работать Муся. Мама её устраивает в меховой цех своей артели «Заря». Пришла  моя очередь помогать маме. Мама считала меня слабеньким, так как был я очень худой. Она искала мне место также в своей артели. Конечно, хотела мама кому-то из нас передать свою профессию парикмахера, но никто из нас не захотел следовать этому пути.
Используя мои способности рисовать, мама устроила меня в портретный цех. И в феврале 1958 года я пошёл впервые на работу – учеником портретиста.

Портретный цех находился в одноэтажном здании, внутри засаженного фруктовыми деревьями двора, огороженного невысоким металлическим забором, на базарном спуске – продолжении ул. Пелина. Это недалеко от нашего дома. На работу я шёл 15 минут.
Заведовал портретным цехом Мацкевич – бывший офицер, страстный любитель шахмат, но не имеющий ничего общего с искусством. Человек он был порядочный и сообра- зительный. В цехе почти не возникали конфликты и, в общем, со всеми он был в ладах. Прикрепил меня Мацкевич к художнику с большим стажем Валентину . Всего в мастерской, вместе со мной, работало восемь человек, был ещё один ученик – Митя.

Влад – очень талантливый художник (32-35 лет), он был без одной ноги - человек мягкий, общительный и бескорыстный. Работал Влад чуть ли не на убытки – всегда балансировал на грани. Зато портреты, как говорят – вылизывал.

Два «друга»: не буду называть их (даже вымышленных) имен – посредственные художники, халтурщики. Их отношения заслуживают более подробного описания. Оба были женаты, у обоих были дочери и, дружили они семьями. Один имел склонность к запоям. Понимая, что после ста граммов он уже сдержать себя не может, старался не начинать. Но почти каждый день Второй начинал работу со слов: «Нет, я пока сто пятьдесят не пропущу, не могу работать. Ну что, идёшь, Один?» Один сопротивлялся, в конце концов говорил, что нет денег. Тогда Второй ему предлагал свои «безвозмездно», просто одному ему скучно. Не в силах больше сопротивляться, Один снимал с себя фартук, и они шли напротив через дорогу к "Доре" - так звали буфетчицу. Здесь они брали водку на разлив.
Это по существу была «затравка». Выпив по 150, они приходили, садились за мольберты и Один умолкал, только изредка почмокивал. Через час, другой, Один не выдерживал и обращался ко Второму: «Ну, пойдём ещё грамм по сто пятьдесят»? Второй снимал с себя халат, и они шли снова к Доре.
Мацкевич сидел в своём отдельном кабинете и чаще всего становился лишь безучастным свидетелем. Но когда он появлялся вовремя – останавливал их.
На третью порцию Одному приходилось «упрашивать» Второго. Ко второй половине дня Один был «готов». Он ходил по цеху, расталкивая мольберты. Рассказывал о своих приключениях, о скрещивании лука с морковью и другими овощами, требовал за свою работу три, четыре тысячи и т. д. и т. п.
Мацкевич звонил его жене, она приезжала на такси, забирала Одного, и только после этого мы начинали работать.
Другие портретисты мне запомнились меньше. Работал лаборантом,  этакий Михаил.   Крупный, хитрый и корыстолюбивый. Такой зажимистый мужичок с тонким, как у евнуха, голоском, никак не соответствующим его комплекции.
Однажды с ним произошёл «несчастный» случай. Мы пришли на работу, дверь в цех была заперта, а Мацкевич, стоя у двери, никого не подпускал. Все смеялись, а мне ничего не говорили. Потом подъехала «скорая помощь», и когда через время нас впустили в цех, я обнаружил, что Лаборанта и уборщицы на работе нет.
Валентин Кучер, в то время ему было лет сорок пять, а может, и больше, - был хорошим художником, но с такими деляческими наклонностями. Работал много, особенно «налево». Сам он из южных краев, и совсем недавно с семьёй переехал в Днепродзержинск. Относился ко мне очень внимательно, не подавлял меня, ему даже нравилась работа моей «руки» - как он говорил. Увидев, что я быстро осваиваю профессию, Влентин, с разрешения Мацкевича, оставляет меня работать у себя на дому, и я «клепаю» ему халтуру. Я не обижался на него за это, просто на работе было веселее, чем у него в квартире.
Влад, бывало, часами простаивал у моего мольберта. Часто он высказывал мне свою точку зрения, в каждом конкретном случае. Сам он очень любил рисовать женщин и считал, что рисовать портрет женщины труднее. Я такого разделения не проводил. Но где-то интуитивно считал наоборот.
С Владом мы подружились, и он стал приглашать меня к себе домой. Дома он обязательно любил за обедом выпить грамм сто пятьдесят – двести. Хорошо закусывал, а потом мы болтали о разном. Как-то он рассказал мне свою историю с ногой.
Свой рассказ Влад начинает со сна, содержание которого я подзабыл. Заканчивался сон тем, что Влад почувствовал, как что-то обожгло ему ногу. Проснувшись, он потрогал свою ногу – всё в порядке. В этот день он собирал уголь на железнодорожной станции (очевидно, в вагонах). Уже собрал мешок, когда появился сторож. Пуля попала в ногу убегающему Владу.
У Влада было много друзей. Они собирались, играли в карты под большие суммы. Жениться Влад не хотел. Внешне он был красивый парень. У него был изысканный вкус. Мне казалось, что я понимаю, почему он ведёт такой образ жизни.
В общем, деньги у художников всегда были. Вели они себя непринуждённо, жили широко, обедали в ресторане. С ними и я приучился ходить туда же.
В начале лета к нам поступил учеником Митя. Он был почти моего возраста, лет на пять старше. Мы с ним подружили с первого дня, и после работы даже вместе ходили по городу. Дома в это время я как раз писал свой «роман века». Это было что-то вроде повести.
(Прозу я не читал и не писал. Но с тех пор, как я стал ходить в литературный кружок от редакции газеты «Дзержинец», мне захотелось попробовать себя в этом жанре. Я написал несколько маленьких рассказов и приступил к этой повести.)
Когда мы с Митей совсем сблизились, после работы мы шли ко мне домой. Я садился писать следующую главу, а Митя в это время читал предыдущую. Митя был мой единственный читатель. Он был нетерпелив и на работе всё спрашивал, чем закончится то, чем закончится это. Я ему отвечал: «Митя, не торопись».