Татьяна Ларина и ключница

Ключница, в первую очередь, существо сакральное, этакий двуликий Янус, божество всех дверей, входов и выходов, поскольку у неё в руках все ключи: от комнат, от глухих хозяйских тайн, хозяйственных припасов, от белья и платьев, от звонких загадок девичьей, от светлых игрушечных детских секретов – абсолютно от всего в доме. Ключ – один из основных символов, включающий в себя, в первую, очередь, значение власти и, второе, возможность все открывать и закрывать, связывать и освобождать, знать то, чего не знают другие.



Откуда берутся ключницы? Чаще всего – это бывшие няньки, добрые, любящие, помогающие во всем своим питомцам. Одна из первых ключниц в большой литературе – нянька Одиссея Эвриклея, которая раньше всех остальных: жены, сына, женихов, других слуг – узнала своего господина. Омыв ему ноги и увидев на ноге давний шрам от раны, которую ему нанес кабан во время охоты, она убедилась в своей правоте и с трудом сдержала свою радость, потому что Одиссей запретил ей разглашать тайну – надо было ещё расправиться с женихами.

В русской литературе XIX века мы найдем ключницу почти в каждом произведении. Есть весьма забавные, а может быть, страшные, например, эта: «По висевшим у ней за поясом ключам и по тому, что она бранила мужика довольно поносными словами, Чичиков заключил, что это, верно, ключница.

– Послушай, матушка, — сказал он, выходя из брички, — что барин?..

— Нет дома, — прервала ключница, не дожидаясь окончания вопроса, и потом, спустя минуту, прибавила: — А что вам нужно?

— Есть дело!

— Идите в комнаты! — сказала ключница, отворотившись и показав ему спину, запачканную мукою, с большой прорехою пониже.

Узнали? Эту ключницу уж всякий узнать должен. Но посмотрим, куда она зовет за собой Чичикова: «Он вступил в темные широкие сени, от которых подуло холодом, как из погреба. Из сеней он попал в комнату, тоже темную, чуть-чуть озаренную светом, выводившим из-под широкой щели, находившейся внизу двери». Темнота, холод, погреб. Погреб – погребать. Плюшкин ведет Чичикова за собой в загробное царство – царство мертвых. Здесь все говорит о смерти – часы остановились – времени нет, лимон и чернила высохли, стул и ручка кресел поломаны. Всюду царит запустение и тление. И в этом ничего странного нет, это тоже идет из символики. В греко-римской мифологии ключи – атрибут Гекаты, стража преисподней, а также Персефоны, жены царя подземного царства Аида. А в христианской ключи Петра символизируют вход в царство Божие. И все это потусторонние миры.

Итак, простодушная ключница, вспоминающая старого барина, – проводница в иной мир, этакая милейшая Баба-Яга, вечно живущая рядом с живыми и мертвыми – на границе миров.

Посмотрим, как Татьяна приходит в поместье Онегина. Был вечер, солнце заходило. Странное время для прогулки, скажем прямо, выбрала наша героиня. Не свежее яркое утро, когда все сияет в лучах яркого солнца, а сердце радуется красоте природы. Нет, она выбрала самое таинственное время, когда внешняя жизнь затихает, когда в матовом или зловеще-красном свете луны готовится действовать нечистая сила, обретают плоть призраки прошлой жизни.

Татьяна проходит мимо реки: «Уж за рекой, дымясь, пылал/ Огонь рыбачий», идет в чистом поле. Поле и река – места маргинальные: люди в поле не живут, а река – водная преграда между царством мертвых и живых.

Татьяну словно что-то притягивает к дому Евгения, и это не только любовь. Она идет бесцельно, погруженная в свои мысли и …

И вдруг перед собою

С холма господский видит дом…

В «Пиковой даме» происходит то же самое: Германн долго бродит по улицам, раздумывая о трех картах, пока не оказывается перед каким-то домом старинной архитектуры. Узнав от будочника, чей это дом – а это был дом графини, – конечно же, он затрепетал: Германна смутило странное совпадение. Пришел ли он сам, ноги ли его привели или это была какая-то неподвластная человеку сила?

То же самое происходит и с Татьяной. Что или кто ведет её прямо к дому Евгения? А может быть, это ключница неотвратимо тянет её в свой замок, чтобы с её помощью воскресить своих мертвых?

Татьяна смущена и полна сомнений – можно и нужно ли ей входить в дом Онегина: Ее сомнения смущают; кругом обводит/Недоуменья полный взор... (недоуменье здесь –нерешительность, растерянность, замешательство).

Трудно передать интонацию, но, скорее всего, звук и тон говорят о неотвратимости действия, обусловленного не только волей автора, но и внутренним импульсом героини и действием ещё каких-то сил – И входит на пустынный двор.

Дальнейшее вполне соответствует как обычной жизни, так и мифологии мертвого мира – К ней, лая, кинулись собаки. Про обычную жизнь не будем – и так все понятно, а что касается мифологии, то тут сразу вспоминается Цербер, охраняющий вход и выход из царства мертвых. Этот страж встречается во многих произведениях (Гомер, Гесиод, Гораций), количество голов различается – от одной до ста, обычно пишут о трех головах. Татьяну спасают дворовые ребятишки, они же зовут Анисью: Анисья тотчас к ней явилась/И дверь пред ними отворилась…


Звучит сказочно – Анисья является тотчас – как будто она не пожилая женщина, лишенная резвости передвижения, а юная волшебница. Двери отворяются сами по её мановению, и Татьяна входит «в дом пустой». Сама Анисья, видимо, живет в какой-то пристройке (няня Пушкина в летнее время жила в небольшом домике, расположенном слева от господского дома). Пустой дом для Пушкина в его образной системе связан со смертью. О гибели Ленского он пишет:

Теперь, как в доме опустелом,

Все в нем и тихо и темно;

Замолкло навсегда оно.

Закрыты ставни, окны мелом

Забелены. Хозяйки нет.

А где, бог весть. Пропал и след.

Хозяйка - душа, покинувшая бывший свой дом - ныне мёртвое тело.

Дом опустелый, но не совсем пустой – в нем живут призраки, тени, фантомы, и на каждом шагу мы сталкиваемся с их присутствием.

Она глядит: забытый в зале

Кий на бильярде отдыхал…

Скорее всего, Евгения уже как полгода нет в деревне. Уже давно можно было все убрать по местам, привести барский дом в порядок. Но кий «отдыхает», как будто им совсем недавно друзья играли в бильярд…

На смятом канапе лежал

Манежный хлыстик.

Хлыстик – манежный, только что из манежа? В деревнях манежей не было.


Канапе – смятое (в начале века встречается употребление в женском, среднем и мужском роде). Только что сидели, лежали? Неужели ключница за полгода не поправила? Сама она вряд ли сидела на господском диванчике.

Казалось, только что друзья здесь беседовали, играли, отдыхали… Все еще полно следов их присутствия.

И ключница тайной, колдовской силой заставляет героев обрести плоть:

А вот камин;

Здесь барин сиживал один.

Здесь с ним обедывал зимою

Покойный Ленский, наш сосед.

И вот уже два друга сидят перед камином – спокойная, уютная картинка, вот они обедаю, беседуют о "тайнах гроба роковых", о жизни и судьбе.

Ключница словно угадывает тоску Татьяны, её желание видеть Евгения, поэтому таинство продолжается:

Вот это барский кабинет;

Здесь почивал он, кофей кушал,

Приказчика доклады слушал

И книжку поутру читал...


Все это происходит глубоким вечером, все освещено неверным светом луны, погружено в зыбкий сумрак, и от этого еще более странно, удивительно, чудно.

Но вечер постепенно переходит в ночь, луна уходит, над рекой стелются туманы, символизирующие неясность, неопределенность, сокрытость грядущего и потустороннего, и все обволакивает темнота…

Но до этого ключница воскресила и образ своего любимого барина:

И старый барин здесь живал;

Со мной, бывало, в воскресенье,

Здесь под окном, надев очки,

Играть изволил в дурачки.

Дай бог душе его спасенье…

Так и видишь этого смешного старичка, который воюет с очками и, водрузив их наконец на нос, с удовольствием играет в самую простую карточную игру, воображая, что занимается делом (так в ненастные дни занимались они - делом).

Непритязательность этой жизни, скромное очарование, на первый взгляд, бессмысленных форм существования, незыблемость вечного уклада – в этом ощущается нечто эпическое, прочное.


А ключница оставалась бессмертной хранительницей этой жизни: вот она рассказывает сказку про аленький цветочек, вот с любовью смотрит на пляску Наташи, даже в двадцатый век с помощью машины времени пробралась и столичную анисовую водку делала…

Бессмертная… Вот и не нужна ей эпитафия…