Дурак. Шестая часть

пятая часть: http://proza.ru/2022/02/04/575
 
  "Волен Зи михь нахер (потом) абхолен (забрать), вэн их зэр филь водка тринке? Одэр золь их дихь аух митнэмэн? Дох? Абэр их ферзухэ нихт филь цу тринкен," - в шутку по-немецки пообещал я супруге много не пить, отправляясь однажды на вечеринку, посвящённую окончанию языковых курсов. Настоящая абракадабра выскакивала из моего искарёженного рта, упорно не желавшего произносить  чужеродные звуки.

   "Ни слова, а необработанные сигналы, отпугивающие людей в попытках тепло пообщаться с ними," - сделал я по приезду первоначальные выводы о языке.

   "Дэр, хер, зэр, нахер, абэр, убер, данах, нах, бах, мах... И как с этими нахами, бахами и махами здесь ужиться? Ну как же с ними подружиться-то, с херами этими? Азбука Морза из "ха" и "эр"! Чёрт бы её, азбуку эту, побрал... Есть сигнал, нет сигнала, нет контакта, есть контакт. Есть хер, нет хера! Пошёл эр (он) нахер (потом) погулять, а данах (потом) поехал хэр нах(в) Берлин..," -  периодически нервничал я, произнося, казалось бы, привычную пахабщину.

     "Я сюда, дурак, ругаться приехал или?!" - всё не мог я никак привыкнуть к особенностям нового способа общения, задавая себе один и тот же вопрос.

   "А если наш мужик брякнет что-нибудь переполненным такими мелодичными звуками ртом в переплёте с родным нецензурным лексиконом, все сразу и разбегутся от страха в разные стороны, а? У нашего брата и без того его серьёзное выражение лица не редко пугает людей. У каждого третьего физиономия как у боксёра после боя. А у некоторых тот ещё типаж на лице ярко выражен!" - рассуждал я по началу.

  "Какой ещё тот типаж?" - переспросила супруга тогда.

   "Ну этот типаж.. Как его? Откинулся из "Белого Лебедя" или из сцены "свиданка в "Крестах"". Ну почему же так? И что за лица у наших у всех смурные такие? Революционеры в будёновках! В вечном поиске в партийных рядах недобитой контры... Аж обидно стало за себя вместе с ними," - делился я с супругой первыми впечатлениями, накопленными за два дня пребывания на распределительном пункте в Нюрнберге.

    На этом приёмном пункте вновь прибывшие эмигранты жили по несколько дней в ожидании распределения по общежитиям в Нюрнберге или по другим городам Баварии. Бывало, что некоторых через пару дней отправляли в другой распределительный пункт.

   "Братуха, вторая ходка уже по Германии. Третий день чалюсь здесь на пересылке..... Тухну тут на двухъярусной шконке... Приговора жду.... И куда ж теперь отправят по этапу? Где ж меня закроет немчура эта? Я мазу за них здесь тянуть не собираюсь! Присяду крепко на "по безработке" в тёплом местечке и оттопырюсь по полной...," - прохрипел там в общественной душевой комнате один постоялец неопределённого возраста с лицом матёрого сидельца, сопровождая свою пламенную речь частым покашливанием. Во рту бывалого "сидельца" в щели между золотыми зубами торчала сигарета, а сквозь дымовую завесу на фоне его черепа виднелась на стене табличка с надписью "Rauchen verboten" (курить запрещено).

      "А ты, братёк, откуда будешь такой знакомый родом? Сдаётся мне, что где-то я тебя видал уже, пацанёнок...," - полюбопытствовал у меня сухопарый "сиделец", как будто минуту назад в душевой комнате стал мне "сокамерником". Вытянув изо всех сил из себя искривлённой носоглоткой сливки отхаркивающейся слизи, одним плевком "сокамерник" размазал их на чистом полу и хитро прищурился на оба глаза в ожидании ответа. Из его узеньких глазниц исходили в тот момент два грозных луча, сверлящих меня с головы до ног.

   "Да из Казани я родом," - испуганно пробубнил я, не желая дальше с ним завязывать разговор, будучи уставшим от тридцатичасовой поездки на автобусе.

 "Ого! Мы ж земляки почти с тобой, бродяга! А я из под Владимира буду, Володькой меня звать... Под Карпеем ходил в былые времена! Слыхал про такого?" - обрадовался "сокамерник" и протянул свою жилистую пятерню, выдув клубок дыма прямиком мне в лицо. На пальцах его пятерни я успел в дыму заприметить кустарно выгравированные буквы и квадратную печатку размером с мой немаленький нос.

  "Братёк, вчера как подняли весь пересыльник в шесть утра! У-у-у.. Я аж до второго яруса подпрыгнул во сне, когда громкоговорители заорали "ахтунг, ахтунг", а дальше хрен пойми что на их метле: пиф, гаф, мух, бах, нюф, тюф.... Вскочил со шконки по тревоге, с перепугу рубашку в трусняк заправил и сразу в лифт ломанулся с растёгнутой ширинкой и копытами на босу ногу - как ряженый лох на выданьи. Об второй ярус долбанулся, блин, впопыхах. И в лифте повсюду это квакание "ахтунг, ахтунг" из динамиков по ушам бьёт. А один отщепенец лишка куражным среди попутчиков оказался... Как ляпнет "сейчас пустят газ", так все сразу и замерли, а тот куражной даже перекрестился напоследок. Оказалось, на флюрку нас подтянули с утра по ахтунгу! На тубик новеньких арестантов проверять! Нашли когда! В шесть утра, блин! Чё тубик лишь по раннему утру не дремлет?" - принялся эмоционально рассказывать мой новоиспечённый "сокамерник", вынув изо рта дотлевавшей чинарик и сразу судорожно прикурив от него новую сигарету.

   "Ну я и прикинул, что сейчас и на вшей с блохами каждого после флюрки шмонать начнут... Но обошлось вроде... Братёк, от их злобного "ахтунга" в шесть утра даже хромые вши из кудрей по постелям разбежались броуновскими тропками от страха!" - продолжал с ухмылкой лысый "сокамерник" делиться с произошедшим.

  "Какая флюрка? Какой тубик? Какие броуновские тропки? Какой газ с арестантами и хромыми блохами?" - не понимал я на уставшую от дороги голову. "Похоже, это мои мысли разбежались броуновскими тропками вместе со вшами моего случайного ночного собеседника," - с трудом переработал я про себя.

  "Чё, братёк, недокумекал что-ли? Вижу, стоишь в  непонятке ты, как перед расстрелом.. Да на флюрографию нас водили на туберкулёз проверять," - наконец расшифровал мне "сокамерник".

    "А потом, если не заразный, бабки с талонами всем на пропитание выдавали. По сорок марок на рыло и талон на стакан с чефиром и прочей байдой в их тошниловке. Ну и рожа у того была, который нам марки отхлёстывал! В глаза не смотрит - будто перед ним нелюдь стоит... Ух! Я б его по понятиям сейчас...Фриц негостеприимный! Нос свой германский задрал до небес и даже не лыбится в мою сторону. Чё фейсов таких как у меня никогда не видал? Под Карпеем с десяток лет походишь и не так хромосомы на лице поведёт... Отстёгивай бабки, раз положено, а он морду от меня воротит! Чё твои бабки что-ли! Они ж общаковские, блин! После подаяния потом хавать супец в тошниловке спокойно не мог... В горло никак не лезла баланда рейховская! Весь аппетит на их похлёбку отбил вертухай малодушный... Ну тот, что марки выдавал!" - совсем разошёлся мой собеседник, почёсывая свой узенький лоб, сложившийся в три длинные морщины от недовольства.

    "Подожди, подожди... А если заразный на тубик, чё с бабками-то?" - и я тут же втянулся в разговор в манере "сидельца", позабыв об усталости, как речь о деньгах зашла.

   "Ну, а если заразный, сразу расстрел! На хрен ты им сдался тут больной!" - громко загоготал мой "сокамерник".

   "Да не боись, братёк! Семи смертям не бывать! Тубик или пуля в лоб, зачем на тебя марки тратить!" - начал измываться надо мной "сокамерник" с невозмутимым лицом, что и не определишь по нему сразу - шутит он или всерьёз свои умные мысли толкает.

   "А ты вон глянь в окно, братёк! Видишь, там полукруг большой светится, а посередине на фасон римского колизея груда серых камней выложена," - подозвав меня к окну, "сокамерник" резко перевоплотился в гида. В темноте из окна девятого этажа чётко виднелось громоздкое полукруговое строение, подсвечиваемое по периметру тускловатыми фонарями.

   "Позавчера прогулялся от скуки до туда! Да Гитлер-плац это! Так его в народе здесь в Нюрнберге обзывают. Нашли, блин, какое погоняло дать. Один шибко грамотный очкарик вчера про этот колизей в курилке распинался. В нём тот дерганутик с усиками парады своих непобедимых войск устраивал! Тащился Адик, говорят, по Нюрнбергу - как по Еве своей ненаглядной. Любил австрийский маляр этот город! Художник недоделанный.. Чёрная гуашь с трёхлитровой банкой чернил и ведром сухариков ему в помощь на том свете! Пусть там на донышке черного котла пейзажи фильдеперсовые малюет, сухарики дряхлые сосёт под пение летучих мышей... Хвосты крысам крутит.. Гамельнский крысолов, блин... Надудел себе грехов в дудку... Да чтоб крысиный хвост ему ухо пощекатал!  Ошивался тут с братвой крестатой и свои усики недощипанные в кабаках в местном пиве мочил. Чуб в кожаном плаще.. Ишь..  Колизей он захотел построить здесь... Грёбанный декоратор из Венской Оперы! И куда нас, братёк, с тобой занесло! В само логово, блин, крестоносцев и беспредельщиков. Их и приговорили по беспределу к вышке здесь в Нюрнберге! До сих пор вон их родня по утрам икает," - смягчил свой напористый тон мой "сокамерник", словно осознал вину за присутствие здесь.
 
    "Ничего себе! От подобного люда уехал из своего казанского дворика недавно, а тут в глубинке Европы в первую ночь с таким же на пересылке познакомился... Из под Владимира, ещё и под Карпеем каким-то ходил.... Вот тебе и на! И самого Володькой  зовут... А Земля круглая как пластинка! Куда не уедь, а песни те же. Ох как тесен наш мир! Совсем не велик наш глобус-то. Владимирский централ здесь, а не Нюрнберг...," - разволновался я в ту ночь от переизбытка эмоций и первого странного знакомства в душевой.
 
    "Мало, что братька напыженного за три девять земель встретил, так ещё из окна перед глазами колизей главного злодея прошлого столетия светится," - в отчаянии задумался я.

     "А этот братёк, думаю, своими терминами и Библию не постесняется пересказать. Рассказчик от Карпея, летописец Владимирский... Смотри-ка, и Броуна вспомнил, и про какого-то крысолова из Гамельна знает.. Неужели книжки читал мой "сиделец"? Бывалый Володька этот... А по его лицу совсем и не скажешь.... Во какие люди под всякими Карпеями ходят!" - заключил я после принятия душа.

     "Представляю, как он на немецком в будущем говорить будет," - усмехнулся я уже в передевалке.

   "Слава Богу, маляву через меня не передал своим братькам....," - известил я шёпотом супругу о своём ночном знакомстве, боясь разбудить накрепко уснувших детишек.

   "Ну вид у него, конечно... А на пальце печатка маяком поблёскивает с мой нос величиной...," - всё не переставал я нашёптывать супруге от перевозбуждения.

   "Да тайник в печатке для разных маляв у него запрятан. Сборник сочинений в табакерочке с двойным дном хранит. Не голубиной же почтой ему малявы рассылать по братькам. А так он запрятал их надёжно, а потом скинул, кому нужно.... Палец-то с печаткой всегда при нём, под контролем у него... Небось, давно вросла печатка в палец его расписной..," - не теряя чувства юмора после изнурительной дороги, находила в себе силы шутить и супруга. А тем временем в окне нашей небольшой комнатушки с двухъярусными кроватями затаился под яркой луной наш первый не дружелюбный встречающий. Мрачный колизей на Гитлер-плац никак не сочетался с приятной сентябрьской прохладой, веявшей из приоткрытого ночного окна. Своим тёмным силуэтом каменный наследник тех страшных лет взбудоражил странные чувства и у меня автоматически закралось: "Кабы ночь хрустальной не оказалось.... Не, не, не... Дурные мысли ну-ка прочь из головы."

    "Если честно, твоя скромная рожица всегда к тебе таких притягивала почему-то....," - не удивившись, прошептала мне супруга. "Ты посмотри на себя со стороны.. Точно... Ты сам притягиваешь такие персонажи к себе, а не они тебя," - заподозрила супруга, внимательно осмотрев мой уставший вид.

  "А ты глянь, глянь же на его мимику, когда он на немецком говорит! Бедная кассирша! Посмотри на её перепуганное лицо," - смеялись мы с супругой уже через пару месяцев пребывания в Нюрнберге, когда видели нашего русскоязычного брата, усердно щебетавшего чего-то с резким акцентом на кассе в супермаркете.

  "Ахтунг! Шнель гей фон дэр штрассе вэг! Иван дэр Шрэклихе(Грозный) гейт шпацирен!" - веселились мы, приплетая всюду Ивана Грозного, если встречали на улицах наших земляков с чрезмерно озабоченным видом.

     "Каждый эмигрант вносит немаленький вклад своим акцентом в немецкий язык, делая его смешнее, добрее и веселее!" - убеждал я себя, если слышал, как каверкуют язык другие иностранцы.

   "Да не мучайся ты! Как можешь, так и говори! Кто захочет, тот поймёт!" - советовал мне один мудрый еврей на курсах, когда видел, что я очень старался правильно произносить слова.

    "И действительно! Что я убиваюсь? Вон многие турки вообще почти по-немецки не говорят, хотя и живут здесь всю жизнь. А их молодёжь говорит на немецком по-турецки! Как кавказцы на русском - с забавной интонацией, без падежей и склонений. И плевать они хотели на всё! Они же везде дома! А я, дурак, истезаю себя, стремясь грамматически правильно построить в беседе предложение..," - решил и я, наконец-то, завязать с бесполезным делом - идеальным осваиванием иностранного языка. Хотя не так уж и плохо стало получаться через некоторое время. А может и двуязычная среда, в которой вырос, подключилась к важному процессу - закрутила мозговые полушария по правильным орбитам.

   "Ты не смотри, что у меня морда чуток дебильноватая, маленький! Грамматику я хорошо запоминаю...," - уверял я супругу, доказывая, что если рожей и ростом не вышел в жизни, то можно попробовать выйти языком.

    "Ты там больно не переусердствуй со своим языком-то! Все европейские злыдни, ну предводители их в прошлом, тоже были небольшого росточка и с невзрачными лицами, а закончили как.. И языки им их длинные не помогли....," - уколола меня как-то супруга.

   "Ты мне сейчас, маленький, охоту к изучению языка не отбивай! Мне это дело потихоньку нравиться начинает," - защитился я.

   "Учи, учи! Не буду тебя больше дразнить.. Полиглот ты мой несчастный, грызи гранит немецкого языка, грызи..," - окончательно поддержала супруга.

   "Радуйся, маленький, что полиглот, а не проглот! Смотри, какой я стройный! Гляди, как мало кушаю! Весь в изучение языка ушёл! Гордись мной, пока худой! Радуйся своим недоглотом!" - улыбался я, подтягивая штаны.

  "Один уж в будущем полковник...
Другой в успешном бизнесе гигант!
А кто-то, я слыхал, большой чиновник..
А тот давно
районный депутат...
Есть врач среди них от Бога!
Не можешь комплименты подобрать..
А вон на пышном мерседесе
гонит из соседнего подъезда коммерсант!

А кто же, братцы, я на самом деле?
Забытый всеми эмигрант?
Не хочу кичиться против воли,
а коротко могу сказать..
Подарить тепло другому добрым словом можно и без званий...
Лишь нужно номер в трубочке набрать..
Или ошибаюсь в самом деле?
Опять законченный дурак?
Здоровья всем за звёздами в погоне!
А я поехал пиццу раздавать, чудак!"

    Глубоко погрузившись в мысли, разные обиды и свежие воспоминания из российской и новейшей германской жизни, уже полчаса я сидел на кухне в ожидании заказа.. А напротив старательно возился перед печкой индус. Он тщательно перебирал смуглыми пальцами по заранее заготовленным ингредиентам для будущих итальянских пицц. В углу громко галдел старенький телевизор. Из него уже вовсю доносились возгласы и свисты, присущие любому важному футбольному матчу. Шёл первый тайм противостояния за третье место - между турками и южнокорейцами. В индусской кашеварне азербайджанского кафе я и познакомился в телевизоре с легендарным голландцем Гусом Хиддинком - главным тренером южнокорейской сборной, доведшего своих подопечных до игры за третье место на чемпионате мира по футболу 2002-го года.

Продолжение следует......