Кольцо блокады

                Ленинград. Июль 1941 года. Поздним вечером Володя возвращался с работы в радостном возбуждёнии. Он даже по лестнице бежал, прыгая через две ступеньки. Очень спешил. В прихожей переодел туфли на тапки, в ванной наскоро вымыл руки и, вытирая их полотенцем, прошёл на кухню к жене. Вера чистила картошку.
- Привет! Зря ты не осталась на собрании КБ. Завод частично будут эвакуировать, а наше КБ прежде всего и то не всех. Представляешь, меня не было в списках на эвакуацию. И только то, что я твой муж, меня включили в последний момент. Через два дня наш отдел отъезжает с территории завода. Сказали за Урал. Из вещей брать самое необходимое и документы. Давай просмотрим, что взять с собой.
- Я не еду.
У Володи выпало полотенце из рук, он нагнулся и поднял его.
- То есть, как «Не еду»!? – удивлённо спросил Володя.
- Я остаюсь.
- Что!? Что значить «Остаюсь»? Ты что, не понимаешь, что меня включили в списки только из-за тебя? Ты ведущий технолог, ты…
- Соври что-нибудь. Ты же можешь. Скажи, что я с рабочими позднее поеду.
- Вера, пойми, идёт война, скоро немцы будут у Ленинграда и больше не будет шанса отсюда выбраться…
- Шанса? А мне не нужен шанс. Я не хочу оставлять свой город в беде. Я буду его защищать.
- Кто!? Ты!? Защищать!? Чем? Карандашом? Ты же никогда винтовку в руках не держала! Стрелять не умеешь!
- Научусь. И окопы могу рыть, и на заводе для меня работа найдётся.
- Нет, всё-таки ты не понимаешь! Город могут захватить. Здесь тебя могут убить, наконец. И потом, воевать должны военные, а у тебя бронь. Твое дело сейчас – помогать налаживать выпуск танков на Урале.
- На Урале и без меня справятся, а моё место здесь, в родном городе.
- Я не пойму, ты это серьёзно или разыгрываешь меня?
- Понимай, как хочешь.
- Я понимаю, понимаю. Хорошо, что у нас детей нет…
- Это ты же их не хочешь!
- Вот и правильно делаю, что не хочу детей от… от…
- Ну, договаривай, что заикаешься.
- Дура!
Володя со злостью бросил полотенце на стул и вышел из кухни. Впервые за семь лет брака они легли спать в разных комнатах. Но оба так и не смогли уснуть.
До самого отъезда мужа Вера не разговаривала с ним. Он тоже обиженно молчал. Расстались холодно, как чужие люди. И только выходя из квартиры с большим рюкзаком и чемоданом, Володя задержался, хотел что-то сказать, но, махнув рукой, пробурчал «Пока!» и ушёл. Вера осталась одна.

                Через день после отъезда мужа Вера поехала на завод. Там был аврал. На железнодорожных путях стояли открытые платформы, на которые кранами грузили станки, оборудование, ящики с инструментами. Тут же рабочие крепили их катанкой к платформе и укрывали брезентом. В несколько теплушек на машинах подвозили документы в коробках и перегружали в теплушки. Чувствовалось напряжение, но всё делалось быстро, без суеты и криков.
Вера поднялась на второй этаж административного корпуса в Конструкторское Бюро завода.
В коридоре были разбросаны листы бумаги и стояли перевязанные коробки с документацией. Приходили рабочие, брали коробки и выносили наружу. Из кабинета начальника КБ вышел …Степан Сергеевич, которого Вера никак не предполагала здесь увидеть.
- А, Вера Ивановна, зайдите в мой кабинет, подождите меня, я скоро вернусь.
В приёмной начальника КБ было тихо, телефоны не звонили, и не было секретарши. Вера прошла в кабинет Степана Сергеевича. В нём было всё так же, как и неделю назад, словно никто не собирался отсюда уезжать. Присела на стул у длинного стола. Через десять минут Степан Сергеевич вернулся.
- Так-с, голубушка! Уже с вещами? Ваш муж сказал, что вы приболели и с рабочими поедете. Завтра в 10:00 отправляемся.
- Я не еду, Степан Сергеевич.
- Что ты сказала, я не расслышал?
- Я остаюсь.
Степан Сергеевич остановился напротив Веры, зачем-то снял очки, протёр их платком, словно они вдруг запачкались. Высокого роста, худощавый, с копной седых волос на голове, в любимой жилетке и бабочкой вместо галстука он был похож на дореволюционного актёра театра. Водрузив очки, заложив большие пальцы рук в пройму жилетки, с изумлением уставился на Веру. Минут через пять, очнувшись, кашлянул.
- Так-с… так-с… И что мне прикажете с вами делать? И что это за капризы, Вера Ивановна?
- Это не каприз, это обдуманное решение.
- Ах, обдуманное! А со мной вы посоветовались? Или вы всё решаете сами, без руководства?
- Я… я… я никак не думала вас здесь встретить… теперь… когда все уехали.
- Не думали! А надо бы думать, голубушка. Был приказ по заводу, который необходимо исполнять! Не думала она! Сейчас военное положение, сейчас…
- Я хочу город защищать.
- Что!? Город!? Чтобы защищать город, надо наладить производство танков на Урале!
- Но ведь и здесь будут выпускать танки.
- Будут. Но все лучшие кадры направлены туда, чтобы быстро наладить выпуск танков там, а ты своевольничаешь.
- А вы?
- Что я?
- Вы же не поехали со всеми.
- Я… я совсем другое дело. Я всю жизнь на заводе, как же я его оставлю.
- Вот и я не могу оставить свой город.
- Это совсем другое. Ты ещё молода, талантлива, у тебя всё впереди, а тут… а тут могут убить.
- Так и вас могут убить.
- Могут. Убьют завод, так пусть и меня заодно. Мне без завода никак.
- Вот и я также.
- М-да… Тяжело с тобой разговаривать, упрямая ты, всё на своём хочешь настоять. Для работы это правильно, это хорошо. А в жизни гибче надо быть. И потом, как же муж? Выходит он мне соврал?
- Муж? Да никак, ему жить очень хочется, вернее, выжить.
- Понятно. Значит разногласие. И меня ты, конечно, не послушаешь? Ладно. Будешь моим замом, но учти, работы много, а людей мало, может и ночевать придётся на заводе. Займи кабинет Егора Филипповича, там большой кожаный диван есть.
- А ваша семья где?
- Отправил в Ярославль к родственникам. Тоже не хотели уезжать. Заупрямились, как и ты, но из-за внуков поехали. Даст бог, свидимся.

                В начале сентября началась блокада Ленинграда и, как результат, голод. Но город, а вместе с ним и завод, продолжали жить, защищаться и работать. На завод приняли сотни детей и женщин, заменивших уехавших на Урал и фронт мужчин. Их обучали рабочим специальностям, а они, быстро овладев навыками, вставали к станкам, на конвейерные линии, в сборочные цеха.
Каждый раз, проходя по цехам и видя мальчишек, стоящих на подставках - ящиках у станков, у Веры подкатывал ком к горлу от сострадания. Она никак не могла привыкнуть к этой картине, особенно, когда видела спящих детей рядом со станками на голых досках, картонках из-под коробок. Она и сама уже поселилась в кабинете, впрочем, как и Степан Сергеевич в своём.
Ей приглянулся один мальчишка, худющий, куртка висела на нём, как на палке. На вид ему было лет двенадцать. Лицо и руки у него были всегда перепачканы, а русые волосы на голове торчали во все стороны, видно гребень их никогда не касался. При этом её поразило, что он привязывал себя веревкой к станку, чтобы не упасть с ящика, на котором стоял. Он никогда не улыбался, его лицо было всегда сосредоточено. В огромных защитных очках он был похож на …странную стрекозу. Иногда Вера останавливалась около него, но мальчишка не обращал на неё внимания, продолжая работать. Почему он привлекал её внимание, почему при его виде у неё «сжималось» сердце, она не знала. Ведь на заводе были и другие мальчишки. Но именно он вызывал у неё жалость и даже какую-то странную вину. Какую вину? В чём она виновата перед ним? Что он худой, маленький, никогда не улыбающийся? Что у неё не было детей, которым она отдала бы материнскую любовь и заботу? Он не выходил у неё из головы. Чей он? Почему на заводе? Он мог быть её …сыном. Да, сыном. Может в этом её вина?
Однажды, в ночную смену, проходя по токарному цеху, Вера увидала, как «стрекоза» лежит на досках у стены недалеко от станка, свернувшись «калачиком» и дрожа. Вера отвернула мешок, которым он укрывался, и потрогала лоб. Лоб был горячий.
- Ну-ка, вставай быстренько.
Мальчик очнулся, открыл глаза.
- Вставай, пошли со мной.
- Мне работать… работать…
- Будешь ещё работать. Ты болен, тебе лечиться надо.
- Мне работать… работать…
Вера подхватила его под мышки и поставила на ноги.
- Ух, какой ты лёгкий.
Подошёл ночной мастер цеха.
- Что же вы, Спиридон Николаевич, за рабочими не следите? Он же болен.
- Тут, Вера Ивановна, половина больных, а план никто не снижает. Да и как снизишь, война идёт, танки фронту нужны, вот и работаем, пока не упадём. Что же я не понимаю, а куда деваться? Чем я могу помочь? Ничем. Разрешаю им по трое спать у себя в коптёрке, там потеплее. А больше чего? Ничего! Такие вот дела.
- Я его с собой заберу, вылечу.
- Это как скажете, Вера Ивановна. Вы начальство, вам решать.
- Мне работать… работать…
- Вроде бредит. Молчи, Алёшка, начальство знает, что делает. Наработаешься ещё, если… Забирайте его, Вера Ивановна, коль желание есть. Больше некому. Сирота он. А я пойду, мне работать надо.

                Вера с трудом довела шатающегося Алёшку до своего кабинета. Уложила на диван, не раздевая, укрыла одеялом, которое ещё в августе принесла из дома. Согрела воду в чайнике, достала кусочек хлеба из сейфа.
- На-ка, поешь.
- Мне работать… работать…
- Ешь! Отлежишься и пойдёшь.
Алёшка взял кружку, но руки у него дрожали, и тогда Вера стала сама поить его тёплой водой и давать небольшие кусочки хлеба.
- Господи! Куда тебе работать, ты еле стоишь, весь дрожишь? Поспи теперь, может всё и обойдётся.
Она снова укрыла его одеялом, а сверху положила ещё свою рабочую телогрейку. Сама села на край дивана и задумалась. Вспомнились слова мастера «Забирайте его, Вера Ивановна, коль желание есть. Больше некому. Сирота он.» Сирота… Она и сама была сиротой. Отец погиб в революцию, мать в 30-м году утонула в реке при работе в геологической экспедиции, а бабушка умерла в 39-м году, так и не дождавшись правнуков от любимой внучки. Пожалуй, бабушка больше всех её любила и она её. Навернулись слёзы.
Так на краю дивана Вера просидела около часа, когда в дверь постучали.
- Войдите, я не сплю.
Вошёл старший мастер из сборочного цеха.
- Меня за вами послали. У нас ЧП в сборочном. Степан Сергеевич уже там и послал меня за вами.
- Могли и позвонить.
- Я не знаю. Меня послали вас разыскать, я и пришёл.
Зазвонил телефон. Вера взяла трубку.
- Вера Ивановна, где же вы? Не задерживайтесь и захватите чертежи по трансмиссии. Жду в сборочном.
- Уже иду.

                Только под утро Вера и Степан Сергеевич вернулись в КБ. Оба уставшие, но довольные, что оперативно удалось решить все вопросы в сборочном цехе.
- Пожалуй, я у вас чайку попью, а то одному скучно.
- Да, пожалуйста, проходите… Ой, я совсем забыла… у меня беспорядок…
Но Степан Сергеевич уже вошёл в кабинет Веры.
- Беспорядок? Это пустя… А это что такое?
Степан Сергеевич удивлённо смотрел на диван, на котором из-под одеяла торчала нога в рванном грязном носке. Он подошёл к дивану и откинул одеяло с головы лежащего. Испачканное лицо мальчика было красное, а лоб был влажный от пота.
- Кто это!? Как он сюда попал?
- Это… это мой родственник… племянник. Да, племянник.
Степан Сергеевич долго, с укоризной посмотрел на Веру.
- Вера Ивановна, у вас нет племянников, я хорошо помню вашу автобиографию. Вы не умеете врать, говорите, как есть.
Вера покраснела, но не отвела взгляда в сторону.
- Да, я солгала. Он сирота… как и я. И он болен. Он может умереть… один. Понимаете?
Глаза Веры наполнились слезами, она отвернулась и смахнула их рукой.
- Ну-ну, только без этого. Что же вы меня сразу во враги записали. Что же я не понимаю, не вижу этих пацанов в цехах. И у меня сердце болит. Но КБ особо режимный объект и без согласования со мной ничего нельзя делать.
- Извините, я не подумала.
- А надо думать. Ты инженер, а не какая-нибудь финтифлюшка. И тебя я очень хорошо понимаю. Может это и есть твоя судьба – спасти этого мальчишку. Значит, сердце тебе так подсказало.
- Спасибо, Степан Сергеевич.
- Спасибо потом скажешь, после победы. А сейчас звони в медсанчасть, пусть врача срочно пришлют, жар у него. Эх, голубушка, как мне всё это пережить?

                Через полчаса пришла врачица с чемоданчиком.
- Извините, задержалась, работы много. Завод огромный, а нас всего несколько человек осталось.
- Голубушка, ближе к делу. У нас тоже времени нет на разговоры.
- Извините. Так, что с вами случилось?
Вера показала на диван.
- Не с нами, с ним.
Врачица подошла к дивану, сдёрнула одеяло с Алёшки.
- О, а это кто такой? Сын что ли?
- Голубушка, вы лишних вопросов не задавайте. Лечите. Вера Ивановна, я пойду к себе, если что надо, зовите.
- А чай?
- Какой там чай. Вы мальца на ноги поставьте, а чай потом попьём.
Степан Сергеевич вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
- Строгий у вас начальник. А что же вы сынка не помыли, весь чумазый, словно от станка?
- Он и есть от станка.
- А-а-а, понятно. Сейчас все трудятся. У моего брата девочка…
- Вы бы сказали, что с ним.
Врачица недовольно посмотрела на Веру. Достала из чемоданчика стетоскоп.
- Вы его разбудите, посадите и снимите одежду по пояс.
Вера осторожно усадила Алёшку и стала снимать одежду.
- Мне работать… работать…
- Да он никак бредит. Господи, а худющий-то. Вы что, его не кормите? Глубоко дыши… не дыши. Так, понятно. Температуру измерять не буду и так вижу, горит весь. Что же вы за ним не уследили? Сильная простуда, но может перейти и в пневмонию. Хорошо меня позвали, а то могло бы и печально закончиться.
- Вы скажите, что надо делать.
- Всё-то вы спешите, вот вам и результат. Ладно, я вам дам порошки. Вот этот жаропонижающий сейчас дайте, этот утром, а этот завтра на ночь. Пусть больше пьёт жидкости и укройте его потеплее, чтобы пропотел. Ему бы малину или мёда дать, да где их нынче найдёшь. Ну, а если совсем худо будет, звоните нам в медсанчасть.
- Спасибо вам.
- Пока не за что. А если по-хорошему, откормить бы его надо, уж очень он у вас худой, сил нет с болезнями бороться.
- Где же я продукты возьму?
- Это да. Я бы могла вам попробовать помочь, но не знаю, получится ли. У меня сосед на каких-то складах работает. Где не знаю, но пару раз заметила, что от него выходили люди с пакетами. Что выносят, не знаю, но, думаю, продукты. Сосед, конечно, сволочь, но и мальчишку жалко.
- А что же я должна сделать?
- Есть у вас какие-нибудь драгоценности?
- Серёжки, вот кольцо золотое.
- Это мелочи, может не получиться.
- Есть ещё серебряный поднос, два серебряных подстаканника и две серебряные ложки. От бабушки остались.
- Вот это уже что-то. Я сегодня зайду к соседу, но… сами понимаете, может я ошибаюсь, может и не продукты у него, а что-нибудь другое. Завтра расскажу. А мальчика вы помойте или хотя бы оботрите мокрым полотенцем.
- Извините, я не спросила, как вас звать.
- Зинаида Павловна. А вас я знаю, вы однажды проводили у нас политинформацию. Не отчаивайтесь, может всё и обойдётся.

                На следующий день врачица пришла опять. Снова послушала лёгкие Алёшки, измерила у него температуру.
- Ну вот, сегодня получше и жар прошёл, но температура ещё есть. Надо отлежаться несколько деньков.
Алёшка угрюмо смотрел на женщин, недовольный, что его раздели.
- Ты чего такой сердитый?
- Мне в цех надо. Мастер ругаться будет.
- Поправишься и пойдёшь. Мать лучше знает, что тебе надо.
- Какая мать?
- Как какая?
- Зинаида Павловна, давайте отойдём в сторонку.
Женщины отошли в дальний угол большого кабинета и Вера шепотом спросила,
- Ну, вы переговорили с соседом?
- Переговорила. Ох, и скотина же он. Точно ворует продукты. В городе голод, а этот боров… убила бы.
- И что он сказал?
- Сказал, неси. Сказал, что может дать две тушёнки и три кило перловки. Скотина! А что он про мать спросил?
- Понимаете… как бы это вам сказать…
- Так он не ваш сын!?
- Нет. Но как бы и сын. Он сирота, ему больше некому помочь. А я…
- Понятно-понятно. Что уж тут говорить, большое сердце у вас, Вера Ивановна. Серебро не жалко для… для… ну, вы понимаете?
- Мне для него ничего не жалко, лишь бы вылечить. А серебро… зачем оно мне …потом? Жизнь дороже металла.
- Это верно! А соседу драгоценности дороже. Вот сволочь! Но ничего не поделаешь, надо вашего …сына спасать. Приносите серебро.

После ухода врачицы, Вера, отпросившись у Степана Сергеевича и взяв с его разрешения служебный автомобиль КБ, поехала к себе на квартиру.
Была ранняя весна. День был хмурый, небо, закрытое тучами, словно давило на город и он казался угрюмым и неприветливым. Почти все стёкла окон домов были заклеены полосками бумаги, а сами дома казались нежилыми, брошенными, особенно это чувствовалось, где стёкла были выбиты или дом был разрушен бомбами. И хотя был день, на улице почти не было прохожих, а редко проезжающие машины, были в основном военные. На дороге оставалось ещё много снега и порой их большие кучи мешали проезду. Гнетущая обстановка города невольно передавалась и водителю с Верой. Шофёр недовольно ворчал вполголоса, когда машина попадала в колдобину или натыкалась на сугроб. Вера молчала, подавленная увиденным. Она давно не выезжала из завода и вид, так любимого, скорбного города шокировал её. Она никак не могла предположить, что прекрасный, красивый город будет в таком неприглядном виде. Да, идёт война, но как больно было видеть разруху, осознавать, что её усилия по защите города ничтожны, и она винила себя за это. Ей казалось, что каждое выбитое окно, разрушенный дом с осуждением кричат ей «Ты не спасла нас», «Ты не защитила нас». Машина резко остановилась.
- Приехали.
Вера вздрогнула, очнулась от раздумий.
- Я сейчас. Я быстро.

                Квартира встретила Веру холодом и какой-то жуткой, мёртвой пустотой. Вера поёжилась и опасливо оглянулась по сторонам. Потом стала собирать вещи для Алёшки: шерстяные носки, свитер, шарф, майки, тёплые суконные боты и всё, что могло пригодиться мальчишке. Она сама была небольшого роста и её вещи вполне могли подойти. Взяла в кладовке и свою старенькую заячью шубку. Всё сложила на байковое одеяло и завязала его узлом. Ах, да, забыла главное за чем приехала! Развязала узел и положила внутрь вещей серебряные предметы. Что ещё? Прошла на кухню, взяла там небольшую кастрюльку, кружку, ложку, тарелку и положила в вещи. Кажется всё. Из еды дома ничего не было. Вновь завязала одеяло на узел. Присела на стул. Задумалась. Когда-то здесь была жизнь, была жива бабушка, был муж… муж… а детей не было. Стало тягостно на душе, она тяжело вздохнула. Вернётся ли сюда жизнь вновь?
С улицы послышался требовательный сигнал клаксона. Вера встала, с трудом подняла узел и вышла из осиротевшей квартиры.
Шофёр, снова ворча, помог впихнуть узел на заднее сидение машины, и они тронулись в обратный путь. Вера всю дорогу молчала, не смотрела в окно, а всё думала о неприветливой квартире. Вернётся ли она туда? Будет ли там снова домашний уют, тепло, чаепитие по вечерам?

                Когда приехали на завод, Вера сразу же позвонила Зинаиде Павловне и сообщила, что привезла серебро. И уже через день врачица принесла ей тушёнку и крупу. Вера сварила на электроплитке немного перловки и добавила туда кусочек тушёнки. Аромат был такой, что Алёшка, вытянув шею, внимательно наблюдал за Верой, сглатывая слюну, но кушать кашу отказался.
- Чевой-то я ваш паёк буду кушать.
- Это не мой паёк, а наш общий.
- Чевой-то общий? Каша ваша, вот и ешьте.
Помог Степан Сергеевич, случайно зашедший в кабинет Веры.
- Ох, как у вас вкусно пахнет! Где же вы, голубушка, такие деликатесы достали?
- По случаю, Степан Сергеевич. А вот Алёша отказывается кушать.
- Чего так?
- Чевой-то я чужое буду есть? Мне дадут паёк, вот и съем.
- Понятно. Значит так, молодой человек, если не будешь выполнять мои приказания, я тебя уволю с завода.
- Я на фронт тогда уйду, воевать буду.
- На фронт, говоришь? Чтобы воевать, надо силы иметь винтовку держать, а ты пока больной. У нас тут тоже фронт, только трудовой, но не менее значимый. Если все уйдут на фронт, кто танки, самолёты, винтовки делать будет? Ты из винтовки одного фашиста убьёшь, а из танка или пушки сразу десяток. Вот мы и делаем танки, чтобы немцев больше убивать и победы быстрее добиться, а ты артачишься. Нам сильные и здоровые рабочие нужны, чтобы больше танков выпускать. Тебе это понятно?
- Понятно.
- А коль понятно, то не противься, а ешь! Как поправишься, будешь сюда к Вере Ивановне приходить спать. Это приказ. Понятно?
- Понятно.
- Твоя как фамилия?
- Потапов.
- Потапов!?
- Потапов!?
- Это что же получается, Вера Ивановна, вы вроде родственники?
- Какие родственники? Я её не знаю.
- А ты, Потапов, как на завод попал?
- Из детского дома. Нас эвакуировали, а мы с Петькой сбежали. Петька на фронт подался, а меня не взяли. Я попрошайничал, а один дядька меня на завод привёл, сказал, что тут паёк дают.
- А что же не эвакуировался?
- Хотел фашистов бить.
- Вот, Вера Ивановна, ещё один «боец». А как же Петьку на фронт взяли?
- Он выше меня и соврал про возраст, вот его и взяли.
- Понятно. Значит так. Ешь, что дали и без моего или Веры Ивановны разрешения из кабинета ни ногой. Понятно?
- Понятно. А в сортир?
- А в туалет можешь сходить. Вера Ивановна, давайте выйдем на минутку.
Когда Вера вышла из кабинета вслед за Степаном Сергеевичем, он, заговорчески улыбаясь, обратился к ней,
- Вот видите, как удачно всё складывается? Оба Потаповы. Может быть и братом, и племянником, и даже …сыном. Это судьба, голубушка. И вот вам мой совет. Отрок очень совестливый, не привык к вниманию и материнской заботе. Так вы на первых порах выходите из кабинета, когда ему надо кушать, не стесняйте его. Ему привыкнуть надо к заботе.
- Спасибо, Степан Сергеевич, спасибо за всё. Извините, что не пригласила вас к столу, это…
- Не извиняйтесь, я всё понимаю. Спасёте мальчишку – спасёте свою душу. Только помогая друг другу, мы сумеем выжить, другого не дано. Ну, идите к нему, а я пойду к себе, полежать мне часок надо.
- Вы не заболели?
- Всё хорошо. Всё хорошо.
Когда Вера вернулась в свой кабинет, Алёшка лежал на диване, укрывшись одеялом с головой. Каша была съедена. Вера улыбнулась и тихо вышла из кабинета.

                Лето 42-го не принесло большого облегчения блокадному городу. Да, стало тепло и люди не умирали от холода, но голод… голод остался и продолжал убивать ленинградцев. За что? За непокорность? За любовь к своему городу и отчизне? А где же Бог? Где он? В чём провинились перед ним жители? Не было ответа!

Алёшка поправился, стал улыбаться и приходить спать в кабинет Веры. Паёк на заводе был больше, чем для горожан и это в какой-то мере давало возможность жить и работать, но не спасало от истощения, болезней. И всё же, не смотря ни на что, завод работал. Степан Сергеевич заметно похудел и стал часто кашлять и несколько раз отправлял вместо себя Веру на совещания и в цеха. Как-то Вера увидала на носовом платке начальника капли крови после кашля. Степан Сергеевич заметил настороженный взгляд Веры и быстро спрятал платок в карман.
- Степан Сергеевич, с вами всё в порядке? У вас кровь на платке.
- Ничего-ничего, голубушка, это вам показалось.
Вера стала думать, чем бы помочь Степану Сергеевичу, и только тут вспомнила, что в квартире, в гостиной над диваном висит картина Левитана. Подлинник! Она её помнила с детства. Как же она о ней забыла!? Это же подлинник! Стоит огромных денег. Её можно обменять на продукты! Вера тут же позвонила в медсанчасть завода Зинаиде Павловне. Но ей сказали, что Зинаида Павловна уже как месяц ушла на фронт в заводское ополчение санитаркой. Защищать город!? А что же я на заводе остаюсь? Почему я не воюю? Ведь осталась в городе для этого! И Вера решительно направилась к начальнику КБ.
- Вера Ивановна, что случилось, у вас какой-то строгий вид?
- Степан Сергеевич, мне надо с вами серьёзно поговорить.
- Так-с, так-с. Интригующе. И о чём вы хотите поговорить?
- Понимаете, я осталась в городе, чтобы его защищать, а вместо этого работаю на заводе. Люди уходят на фронт в ополчение, а я как бы…
- Ах, вот оно в чём дело! Повоевать захотелось? Это хорошо, что у вас такой боевой настрой. Только думать надо, прежде чем сказать глупость…
- Это не глупость…
- Ага! Значит, послушайте меня внимательно. Я не буду вам объяснять важность работы завода, как Алёшке. Здесь все бы пошли на фронт, там в чём-то проще, там врага видишь, или он тебя убьёт, или ты его. А мы врага не видим, наше оружие – наши руки, голова и умение. И умираем мы здесь тоже, только от холода, голода, болезней, усталости и без криков «Ура!». У нас здесь свой фронт, своя война. И не понять, где сейчас труднее. И мы выдержим, умрём тут, но выдержим!
Вера стояла притихшая, с покрасневшими щеками. Степан Сергеевич закашлялся. Достал платок, вытер им рот и быстро спрятал.
- Извините. Меня совесть мучает, что на фронте люди погибают, а я тут… словом, извините.
- Горячая ты, Вера Ивановна. У тебя эмоции скачут впереди разума, а должно быть наоборот. Но это с возрастом приходит. Я и сам в молодости был такой. Пока шишек не понабивал, не понимал смысла жизни. Ну, и главное. Ты об Алёшке подумала? Прикипел он к тебе. А без тебя может и …не выкарабкаться. Понимаешь?
- Извините, что-то на меня нашло… Правы вы во всём. Сгоряча я это всё, не подумала.
- А я вам, Вера Ивановна, постоянно говорю, что думать прежде надо, думать. А пороху понюхать я вам дам. Вместо Игоря Харитоновича месячишко поездишь старшей от нашего КБ на рытьё окопов. С каждого отдела будешь назначать по 3-5 человек. Зайдёшь в партком, скажешь, что вместо Никифорова, они всё тебе объяснять.
- А где Игорь Харитонович? Заболел?
- Убили.
- То есть, как убили!? Кто?
- Немцы. При рытье окопов. Вчера. У нас ведь тут тоже фронт. А вы не поняли? Мы и работаем, и город защищаем. Вы же этого хотели?

                Вера с удовольствием ездила на рытьё окопов. И не потому, что здесь было легче, нет, здесь было даже тяжелее, чем на заводе. Просто Вера уверовала, что таким образом она реально защищает город и, несмотря на усталость от тяжёлого физического труда, она гордилась собой. Их утром от завода отвозили три машины, а вечером привозили обратно. Никто не удивился, что её назначили старшей. Все знали о её организаторских способностях, уме и благосклонности к ней Степана Сергеевича. Поговаривали, что он готовит её себе на замену, но кто-то и завидовал этому.

День выдался красивый, солнечный, с причудливыми белоснежными облаками, медленно плывущими по голубому небу. Если бы не уханье пушек, разрывы снарядов, можно было бы принять этот летний день за мирный и насладиться покоем и красотой дня. Но стоящие невдалеке зенитки со стволами направленными в небо возвращали в реальность мечты о мирном дне.
- Вера Ивановна, надо бы уже перерыв сделать.
Вера посмотрела на часы.
- Ещё полчасика поработаем и отдохнём.
- Через полчасика мы все в траншее будем лежать.
- Ладно, объявляй перерыв. Ох, и вправду всю спину ломит.
Отложив лопату и, не снимая рукавиц, Вера прислонилась к стенке окопа. Яркое солнце слепило глаза и Вера прищурилась, блаженно подставляя лицо тёплым лучам. Хотелось пить.
- Воздух! Воздух! – разнёсся истошный крик, многократно передаваемый вдоль окопов.
- Ложись!
Вера не успела рассмотреть самолёты, неожиданно показавшиеся из-за туч со стороны солнца. Она успела только услышать какой-то странный вой, методичную стрельбу зениток и оглушительные взрывы бомб.

                Седой старик с непокрытой головой и долговязый парень в выцветшей гимнастёрке грузили убитых при бомбёжке заводчан в кузов полуторки. Грузили деловито, видно, что не в первый раз.
- Крепче, Федька, держи! И выше. Что ты его по земле волочишь?
- Дядь Егор, так ему теперь всё равно.
- Всё равно, всё равно. Небось мать свою так бы не понёс. Ко всем уважение надо иметь. Смотрят на нас, как мы с покойниками обращаемся.
- Кто смотрит?
- Кто-кто. Кому надо тот и смотрит. Поднимай выше! Ну, взяли. Иии… раз. Залезай наверх, оттащи дальше.
Федька забрался в кузов и стал подтаскивать мёртвое тело к другому борту.
- Ты там поаккуратней, не наступи на кого-нибудь. Даа… такой был день хороший и на тебе… Сволочи, чтоб вы сдохли!
- Дядь Егор, воды бы попить, жарко.
- Жарко. Сейчас флягу из кабины принесу, а ты пока спускайся.
Федька, перешагивая трупы и смотря, куда бы наступить, стал спускаться, но всё же зацепился за чью-то руку и с неё слетела рукавица на землю. Федька поднял её, хотел бросить обратно в кузов, но тут заметил руку, с которой слетела рукавица. На безымянном пальце руки было широкое золотое кольцо. Федька, опасливо оглянувшись по сторонам, попытался снять кольцо.
- А-а-а…
На Федькин крик прибежал дядька Егор. Увидал Федьку, с ужасом показывавшего на руку с кольцом.
- Что? Что случилось?
- Она… она живая… она схватила меня за руку.
- Кто!?
- Она… она схватила меня…
Егор посмотрел на указанную руку. Золотое кольцо резко выделялось на мёртвенно бледной руке. И он всё понял.
- Ах, ты гадёныш! На кольцо позарился, сволочь? Совесть потерял?
Егор замахнулся на Федьку. Тот виновато съёжился, прикрыв голову руками.
- Чего стоишь!? Быстро вытаскивай её из-под других.
Федька залез в кузов, сдвинул два тела и подтащил …Веру к раю кузова. Да, это была она. Ранение было в голову и голова, и лицо было в крови. Егор прижался ухом к груди Веры, вслушиваясь.
- Плохо слышно, но, кажется жива. Ну-ка, Федька, быстро сбегай ко второй машине, что раненых собирает, и позови ребят на помощь. Да поживей, пока они не уехали.
Федька убежал, а Егор закурил.
- Даа… случай. Вот тебе и кольцо. Надо же, кольцо жизнь спасло.

                После операции в госпитале, Вера ещё неделю не приходила в сознание. В это время к ней приходил Степан Сергеевич с Алёшкой. Но как только она очнулась, через три часа приехал Степан Сергеевич. Вера обрадовалась ему и, слабо улыбнувшись, хотела что-то сказать.
- Молчите, молчите! Вам нельзя ещё разговаривать. Я и сам всё расскажу. Знаю, о чём хотите спросить. Да, заставили вы нас поволноваться. Если бы не Алёшка, считали бы вас погибшей. Все ведь видели, как вас погрузили в машину с убитыми. А он на следующий день поехал туда с заводчанами и всё разузнал. Ему какой-то дед рассказал, что вас случайно чуть не отвезли на Пискарёвку и поведал про госпиталь. И мы с ним через пару деньков навестили вас. Но вы тогда ещё в беспамятстве лежали. А на заводе всё…
В палату зашла врачица.
- Всё, на сегодня достаточно. Не утомляйте её, она ещё слаба. Через пару деньков можете навестить.
- Не прощаюсь, Вера Ивановна, скоро придём. Поправляйтесь. Ах, да, у Алёшки всё хорошо.
Степан Сергеевич галантно поклонился Вере и врачице и вышел.
- Строгий у вас начальник. Весь госпиталь «на ноги поставил». За вас хлопотал. Палату вам отдельную выпросил. Вероятно должность у него большая. А мы и без него знаем, что нам надо делать. Мы всех одинаково лечим, у нас нет блатных. А сынишка у вас хороший и похож на вас. Всё переживал, не умрёте ли вы. Не у каждого такие дети. Ну, отдыхайте, поспите немного. Вам покой сейчас нужен.

Через два дня Степан Сергеевич пришёл уже с Алёшкой. Вера ждала их, особенно Алёшку. Посетители сели рядом с кроватью на табуретки.
- Алёша, дай мне твою руку. Ох, холодная какая. Ты не голодаешь?
- Нет, у меня теперь полторы нормы.
- Да?
- Да, мне ещё пол пайка дают за хорошую работу.
- Пол пайка? Кто даёт?
- Дедушка Стёпа.
Степан Сергеевич кашлянул, смутился. Вера внимательно посмотрела на него и у неё глаза наполнились слезами.
- Вы, голубушка, не волнуйтесь так, а то нас выгонят из палаты.
- Я вам так благодарна. Обоим. Не знаю, сумею ли вас отблагодарить за всё, что вы сделали для меня.
- Ещё сумеете, у вас ещё вся жизнь впереди. Правда, Алёшка?
В палату зашла медсестра с металлической коробочкой.
- Всё приём окончен, у Веры Ивановны время процедур. Прошу удалиться.

                В течение месяца Степан Сергеевич с Алёшкой ещё несколько раз навестили Веру. Она уже могла сидеть на кровати и живо интересовалась делами на заводе. Но Степан Сергеевич постоянно переводил разговор на другие темы. И всё же не выдержал, рассказал.
- Голубушка, я разговаривал с профессором. У вас очень тяжёлое ранение. Если бы не в голову, то другое дело. Он настоятельно рекомендовал вам полный покой в течении года. Никакой умственной работы, только физическая и то небольшая. Мозг должен восстановит все функции, а для этого нужно время. В противном случае может произойти непоправимое.
- Что непоправимое?
- Мягко говоря, слабоумие.
- Сумасшествие?
- Да. Это очень серьёзно. Это вам должен сказать врач при выписке, но уж лучше это услышать от меня. Всегда можно сослаться, что я в этом ничего не понимаю. А всего лишь через год вы будете полны сил.
- Как же мне быть? Что мне теперь делать?
- Я уже побеспокоился об этом. Как только вам станет легче, вас эвакуируют на «большую землю» с другими тяжелоранеными. Поедете к моим родственникам в Ярославль. Я им уже написал письмо. Ну, а через год вернётесь в Ленинград. Я вас буду ждать. Мне нужны грамотные инженеры.
- А как же Алёша?
- И об этом я уже договорился. Возьмёте его с собой, но убедить его в этом должны сами. Вот, возьмите адрес в Ярославле, вас там будут ждать.

Целую неделю Веру никто не навещал. Она забеспокоилась. Но вот пришёл Алёшка, один, без Степана Сергеевича. Он был мрачен и не разговорчив. Вера рассказала ему про эвакуацию. Алёшка угрюмо молчал.
- Ты что такой сердитый?
- Ничево.
- Так поедешь со мной?
- Я на фронт хочу, фрицев бить.
- А как же я? Мне без тебя не справиться.
- Мне на фронт надо.
- Вот заладил. Придёт Степан Сергеевич, я пожалуюсь ему на тебя. На фронт ему хочется.
- Не придёт.
- Это почему же?
- Три дня назад бомба попала в сборочный цех. Не взорвалась, но упала часть крыши. Все успели отскочить, а дедушка нет, его и задавило. Мне наш мастер так рассказал.
Вера стала задыхаться, захрипела, зрачки глаз закатились под веки, и она завалилась на подушку. Испуганный Алёшка выскочил в коридор и срывающимся голосом закричал,
- Мамка помирает! Помогите!
На крик прибежали врачи. Алёшку после этого неделю не пускали к Вере.

                Когда Алёшка вновь пришёл к Вере, она была спокойна, приветлива.
- Мне сказали, ты испугался за меня. Испугался?
- Испугался.
- Вот видишь, мне без тебя никак не обойтись. Так поможешь мне?
- Помогу. А что делать надо?
- Сопровождать меня. Через неделю меня эвакуируют, нас эвакуируют. Поедем в Ярославль.
- На совсем?
- Нет, только на год, а потом вернёмся обратно. В нашу с тобой квартиру.
- В какую нашу, в кабинет что ли?
- Нет, не в кабинет. У нас с тобой своя отдельная квартира есть, на Петроградской стороне. Будем жить вместе. Согласен?
Вера опустила голову, боясь услышать «нет».
- Согласен.
- Обними меня, Алёша. Мне это так важно.
Алёшка неловко обнял её, а она поцеловала его в щёку, смутив мальчишку.

Через неделю вместе с другими ранеными Вера и Алёшка от станции Борисова Грива на автомашинах доехали до пристани Каботажная, пересели на баржу с буксиром и пошли к Кобоно-Каредежском порту, откуда поездом доехали до Ярославля.

Когда шли по озеру ночью, Вера с Алёшкой вышли на палубу. Несмотря на лёгкий ветер, было тепло. Белые ночи заканчивались, но было ещё светло, хотя небо закрывали тучи. Небольшие волны мерно бились о борт. Впереди натужно пыхтел буксир. Здесь не было войны. По крайней мере так казалось. Вера и Алёшка стояли рядом, держась за леера. Подошёл матрос.
- Напрасно вы вышли на палубу. Здесь опасно. Могут и самолёты бомбить.
- Мне не опасно.
- Почему же?
- Мне один человек сказал, - «Вера Ивановна, теперь вам не страшны бомбы, они дважды в одного человека не попадают».
- На войне всякое бывает. Совсем уезжаете?
- Нет, только на год, а потом вернёмся.
- Это правильно, нехорошо, когда родное место покидаешь. Всю жизнь будешь, как неприкаянный, тоска замучает. Надо было монетку в воду бросить, чтобы обязательно вернуться. Примета такая.
Вера сняла золотое кольцо и бросила в воду.
- Давит оно меня. Пускай хоть сейчас счастье принесёт.
- Мам, ты что сделала? Оно же золотое!
- Что ты сказал!?
- Про кольцо?
- Нет! Повтори!
- Вот ещё.
Вера обняла Алёшку, поцеловала в макушку. А он прильнул к ней и не сопротивлялся.
- Ты моё золото! Ты!

Алексей Балуев (05.05.2022)