Они были ей не интересны

          Никто из встреченных ею мужчин по приезде в столицу не отличался какой-то  мало мальской порядочностью, ни даже лощоностью,   их объединяла одна возрастная линия, пакостность натуры и желание в своём возрасте самоутвердиться в качестве самца, умеющего отлично трахнуть самку, не осеменив её, потому что сперма  давно превратилась в пустышку, а просто проверить на прочность свой мир, сосредоточившийся у него  между ног.  Иногда с приглядкой на мир между её  ногами, ногами,  той самки, которую намеревался трахнуть, заставив и её косвенно поучаствовать в своём  процессе самоутверждения.

       Так вот среди встреченных ею мужиков, мужчин среди них не было,  а  было  их   четверо и этих хватило, чтобы не было пятого и даже желания не возникло довести цифру четыре до пяти, настолько они оказались мерзопакостны в своём  желании дикого жеребца накрыть кобылу, ничего особо для этого не делая,  соизмеряясь только  со своими возрастными критериями и не считаясь с другими, когда порою она оказывалась  младше такого жеребца  лет на 17,   что не мешало ему  вести себя,  как старпёр, повидавший виды и которому все это на фиг нужно,   вот только на прочность проверить тот мир, сосредоточившийся у него между ног, ибо другого и не было, коли интересовался только этим,  и на этом всё.

          Тем не менее,  не смотря на полученные одни негативные эмоции с впечатлениями,   они, эти самцы оказались для неё  незабываемы,   покусившиеся на её лоно, будто на раскрытую ладонь с предложением любви  и дружбы.

           При этом, как уже говорилось,  один напоминал второго,  последующий мало,  чем отличающийся от предыдущего,  они все четверо будто шли по этапу,  медленно поднимаясь на эшафот  на встречу своей смерти, думая  совсем о другом,  о  том, как почувствуют себя сейчас твердокаменными самцами и всё   будет с точностью наоборот —  не этап, эшафот и смертная казнь со смертью на излёте жизни, а та,  достигнутая цель, когда коснулись только её  лона.

        Но ничего из этого  не вышло, хотя прикоснуться к сокровенному,  как уставший путник приложиться к источнику с живительной влагой,  удалось,  но и только.

         Они были уже настолько бесчувственны, не способны на какие- либо чувства  и даже эмоции, только  на то, чтобы восхититься остатками своей былой потенции, что было понятно, что не способны  были  они ни на  что.

      И это восхищение самими собой, своими достижениями самцов в жизни самок вызывало  кучу сомнений, особенно глядя на их образ жизни.  Ведь все они употребляли  в той степени, когда говорят о злоупотреблении, двое только не курили, и то один бросил, но когда-то курил, дымя как паровоз.

    И все пили, как лошади, и не кто меньше, а кто больше, а как лошади,  и при этом ещё  рассчитывали  на какой-то половой  мужской потенциал.  Потому-то и ржали эти кони, когда у них хоть что-то  получалось, потрясти порохом  в старых пороховницах, как перетрясти пыль в старом забытом шкафу с такой же изношенной и уже рваной одеждой,  не годной к употреблению, а раз не годной, то только и оставалось, что по старой памяти с неё  пыль стрясти и сказать, вспомнив былое, как это было здорово  быть носителем этого прогрызанного молью фрака  или сюртука.

     И потому пили они уже сейчас, достигнув возрастных седин,  ещё  больше, насколько позволяла износившаяся мышца сердца, которая утратила чувствительность, и чувствовать уже ничего не могла, как и крайняя плоть, ставшая настолько вялой, что казалось вот- вот отвалится от своего столба  и ляжет с ним рядом, распластавшись, как тот пьяный...  на пупе.

       И по этой причине, по причине полной бесчувственности,   казались ей ещё  более мерзопакостными.
 
     Они умели только постоянно трындеть  о своём  былом половом величии, потом сожалеть, что его больше нет, не стало и свысока смотреть  на  неё, будто она обязана была  с ними соревноваться  в половой  силе и обязательно проиграть, но вот взяла и не проиграла  и не потому что ей не нужна была их эрекция, а потому что способна была ещё  чувствовать, а не наслаждаться  былыми ощущениями,   и не просто чувствовать, а любить.

     Проигрывала  им в том, что любить было некого. Не этих же саблезубых самцов, вечно увивающихся за женской юбкой,  не важно какой.

      Рядом с ней они были никто. Те ничтожества, накаченные с детских пелёнок  самомнением, которое, как мечты о вечном, однажды  разбилось в прах, осталось  лишь  жалкое воспоминание даже не о былых подвигах, где они никогда не были победителями,  а только поверженными  врагами, но сами так не считали, а  воспоминание о той жизни,  где мнили себя великими осеменителями,  обладающими той значимостью в этой жизни, без которой остальные никто —  живой труп при ходячем мертвеце, уже тогда не в состоянии, что- то чувствовать или в редких случаях, но это как в кино и на совести автора какой- нибудь книжки  с рассказом о любви из песни   о Ромео  и Джульетте.  А  так, в основном, они —  потребители, не обладающие нужным вкусом для того, чтобы любить и чувствовать, и потому руководствующиеся    общими  мерками потребления. Но и этого достаточно для того, чтобы презирать их всех, не делая исключения никому, даже тому, кто в жизни  был не таким, но  ведь ему, как и всем остальным, суждено было скатиться до статуса того потребителя, когда войдёт  в  нужный возрастной ценз, и на этом моменте можно о нём забыть, как об исключении и начинать презирать,  как и всех  остальных, за их самомнение, за снобизм и плевки в сторону прекрасной половины, унижающие её достоинство, потому что доподлинно известно, кто вечно пользует в этом мире кого,  и  чувствует  себя при этом всадником-победителем  на коне, ворвавшимся  в эту жизнь  галопом,  но вот вылетевшим  из седла, потому что пожив, не встретил, а наткнулся на неё. На ту, что холодным презрением окатила  их всех  разом  с головы до ног, зная  кто перед ней  стоит.  Она тоже успела пожить  и вкусить,  и потому знала.  Знала, но не хотела верить, потому что  сама ещё  была способна на иное. Не только на то, чтобы в старом  линялом пальто пройтись  по комнате, остановиться  перед зеркалом  и,  покрасовавшись  перед ним, сняв, снова  убрать  пальто в шкаф.

     Нет, она способна  была на  большее, на те чувства,  которых лишены были давно они,  но вот,  увы, они были не востребованы, эти чувства,   ещё  и потому что некому было требовать и просить, чтобы его полюбили  ибо на взаимность был не способен, давно  утратив, не только  вкус к самой жизни —   такой короткой, что в ней не хватало,  как правило,  места любви, если только словам, которые  навсегда  оставались только словами, без чувств и эмоций, только  с тем презрительным  взглядом  на текущий момент, тот,  в который она повстречала их всех по приезде  в столицу, похожих  друг на друга, как две капли воды,  хотя их было  не двое,   а четверо, что дела и сути этого дела  не меняло вовсе.  Всех их отличала одна возрастная линия  и пакостность  натуры,   они были все ей не интересны своей  обыденностью  и схожестью,  уже даже не важно в какое время встреченные.

07.05.2022 г
Марина Леванте