Часть шестая. Новая должность

Когда я пришёл с работы, дома меня уже ждал новый главный инженер котельно-сварочного завода – Валентин Сухой. Он совсем недавно сменил на этой должности Портнова. И так сложилось, что именно в этот период Главк обязал завод освоить к 1973 году серийный выпуск ацетиленовых генераторов. Это было в сентябре, до конца 1972 года оставалось три месяца.
Валентин начал сразу с предложения от имени директора завода Сотника. Они предлагали мне должность начальника технического отдела, соответствующую зарплату и огромный объём работы.
Забыв старые обиды, я согласился. Это было качественное изменение в моей работе. Мне импонировала должность, и честолюбие присутствовало также. Но я любил настоящую работу. Хотелось испытать себя в организационном процессе,  чего мне всё время не давали.
На заводе приняли меня очень тепло, и это помогло мне войти в новую роль с самого начала. А начали мы с командировки в Воронеж, на завод ацетиленовых генераторов. Я ознакомился с технологией производства, с оснасткой, системой испытания и контроля. Каждый в нашей группе занимался своим делом. Нас было три человека – технолог, инженер по сварке и я. К вечеру мы собирались, подводили итоги, определялись, что необходимо взять с собой из документации.
В Днепродзержинск мы летели гружёные до отказа чертежами и образцами. Раскачиваться времени не было. Приступили сразу к работе. На оснастку, для которой не было документации, я рисовал эскизы и отдавал конструкторам в работу. Оснастка, на которую имелась техническая документация, рассматривалась с точки зрения возможности применения у нас на заводе. Такие чертежи перерабатывались, вносились соответствующие изменения и тут же отправлялись в механическую мастерскую на изготовление.
Вместе со мной шесть конструкторов и три технолога работали без перекуров, и без права на ошибку. Вся информация, касающаяся внедрения генераторов стекалась ко мне, и я мог регулировать как процессы подготовки тех. документации, так и процессы изготовления оснастки, её доводки, наладки и испытания. Мастера механической мастерской, слесарного и монтажного участков непрерывно курсировали от станков в техотдел и обратно. Переработанные и вновь изготовленные чертежи, а то и эскизы, снимались буквально с комбайнов, из под пантографов, и шли на станки, где по ним сразу изготавливалась вся серия деталей и узлов. Именно это обстоятельство не давало права на ошибку.
Разумеется, в таких условиях работать было тяжело. И если для меня эта работа была призванием, для конструкторов и технологов, не редко случайно попавших на эту работу, да и живущих вовсе не производством – что тоже естественно, - это была каторга. Многие узлы и детали требовали высокой точности изготовления и сборки, что так же ставило рабочих в невыгодное положение при существующих нормах расценки. Всё это я понимал, но изменить ничего не мог. В противовес этому я организовал мастеров на оформление рационализаторских предложений по изготовляемой оснастке. Возможности в этом направлении были необъятные и мне лишь оставалось проконтролировать, чтобы в эти предложения были включены все рабочие и инженеры, на чью долю выпали наиболее сложные и трудоёмкие работы.
Как и требовалось, к Новому году была запущена полу- автоматическая линия по производству ацетиленовых генераторов. Накануне приехали «киношники», сняли работающую линию на плёнку, видимо - в Главк для отчёта. А потом вызвал меня к себе Сотник и спросил, хочу ли я поехать в Сталинград. Я не понял, к чему это и зачем. Он добавил: - Просто так, поедь отдохни десяток дней.
За три месяца была переработана техдокументация и изготовлено в металле около ста штампов, семидесяти приспособлений, пятнадцати гидро и пневмоустановок, три испытательных стенда. Я не беру во внимание специнструмент и другие мелочи. Это была моя первая практика руководства.

Телефон звонил ночью. Один звонок, второй, третий. Я взял трубку. Чей-то женский голос извинился за столь позднее время и игриво спросил: «Вы обижаетесь?».  Не понимая в чём дело, я посоветовал ей ложиться спать и положил трубку. На следующий день, поздно вечером, тот же женский голос позвонил снова. Так повторялось длительное время. Неизвестная женщина настойчиво добивалась встречи.
- Как же я вас узнаю? – однажды спросил я. На что она тут же ответила, что она меня знает и сама подойдёт.
Так однажды, тёплым летним вечером, я вышел на свидание к женщине, которой ни разу не видел и которой не знал. Знал лишь из её слов, что зовут её Лиля, что работает она закройщицей в ателье, что была замужем и у неё есть пятилетний сын, что считает себя красивой.
Я подошёл к назначенному месту и уловил взгляд идущей мне навстречу женщины. Она была почти моего роста. Голубые глаза, каштановый волос, высокая грудь, узкая талия, широкие бёдра и исключительно ровные плотные ноги. Мы пошли, сливаясь с толпой. Она всю дорогу о чём-то говорила...

Я шёл и думал о своём. О том, что материю можно сжимать бесконечно. Её сжатию, видимо, нет предела, как и нет предела расширению. На первый взгляд кажется, что на каком-то этапе сжатия должен наступить момент, когда сомкнутся неделимые частицы, и тогда образуется несжимаемая, невероятно плотная масса. Но с моей точки зрения, материя делима по своей природе. Покуда есть материя, до тех пор она делима. Может быть при определённой степени, или на определённом этапе, условиях, каких-то других критериях сжатия, как мне думается, в равной степени и расширения, материя превращается в пространство? Интересная мысль! С этой точки зрения,  можно объяснить ограниченность пространства. Материя ограничена в своей массе – она постоянна. Не исчезает и не возникает. Материя переходит в пространство, пространство переходит в материю.  Значит, получается, что пространство тоже материя? Глупости! С другой стороны, мы привыкли понимать материю, как что-то осязаемое. А всегда ли это так? И всегда ли неосязаемо пространство?..   Мы пытаемся провести границу между одним и другим. Но ведь ни в чём нет чёткой границы. Вот проводник, а вот изолятор и между ними нет материала, о котором можно было бы сказать, что он не проводник и не изолятор. По мере того, как уменьшаются свойства проводника, в материале возрастают диэлектрические свойства. Отсюда, по мере того, как уменьшаются свойства материи, увеличиваются свойства пространства. А что такое пространство? Это и есть ничто? Но ничто не занимает места. А невидимое, неосязаемое пространство позволяет размещать материю, занимающую определённый объём. Нет, сначала надо дать чёткое определение, что такое материя, что есть поле и что пространство…

Мы зашли в городской парк, пошли по узким малолюдным аллеям. Здесь Лиля стала более раскованной, подвижной, увлекая меня в какую-то игру, осмысленную и таинственную, напоминающую древний ритуальный танец тех далёких времён, когда ещё не было языкового общения, а доминировали внезапно пробудившиеся женские инстинкты. Она не могла сдержать своего темперамента, и в её глазах безошибочно можно было прочесть все мысли. Но, обнаружив мой отсутствующий взгляд, она схватила мою руку, прижала её к своей груди и чуть ли не закричала: «Да ты есть или тебя нет?!».
Помню, как она взяла меня под руку, прижалась к плечу, и так мы шли дальше.

А я вдруг обнаружил, что думаю о Кларе. Очень плохо помнил её лицо. Попытался восстановить, но ничего не получалось. Я видел лишь что-то тонкое, хрупкое, нежное, смуглое  без какого либо выражения, лицо и длинные тонкие пальцы. Мне показалось, что таких пальцев я ещё не видел.
Уже давно я заметил, что помимо моей воли, Клара всё чаще проникает в мои мысли, в мою жизнь. Она стала приходить в мои сны… Я думаю о ней, я пытаюсь восстановить её образ, её взгляд, Хорошая девочка. Почему я тогда не написал ей, как обещал? Почему вот так просто - взял и порвал. А может это мне сейчас так кажется?

- Ты совсем ничего о себе не рассказываешь, - посетовала Лиля. Поехали в выходной на пляж?
- Хорошо, договорились.

На пляж я взял с собой карты и пошёл к Лиле. Она приготовила огромную сумку с продуктами и всем необходимым. Жгло солнце, шелестела листва, волны с песком накатывались на песчаный берег и лёгкий ветерок, подхватывая брызги, выбрасывал их на наши спины. Что может быть более беззаботным, чем валяться на песке. Я чувствовал, как поджаривается моя спина и перевернулся на неё, майкой прикрыв лицо. Но Лиля решила собой прикрыть меня от солнечных лучей. Я понял, что надо подниматься.
С Лилей у меня ещё было несколько встреч. Она стала приобщать к нашим встречам своего сына, и я прекратил наши свидания.

Кажется, это было в лютом феврале, когда я познакомился с Ларисой, потому что было очень холодно и мне не хотелось встречаться. Она была высокая и симпатичная девочка. Училась на четвёртом курсе нашего института. Жила с матерью и братом, в доме напротив театра  Шевченко (в этом доме жила т. Маня, которая вытаскивала меня из канализационного колодца). Конечно, не морозы были главной причиной моего холодного отношения к свиданиям. В это время я уже не мог ни о ком думать, кроме как о Кларе.

Годы шли, и мама всё больше беспокоилась, что у меня нет семьи. Я и сам задумывался над этим вопросом. Те, которых я встречал, не вызывали у меня особых чувств. Но всё чаще я вспоминал ту тоненькую стройную девочку из Кривого Рога, её задумчивые глаза, непритязательную, непосредственную улыбку – она смеялась как ребёнок.
Но прошло столько лет. Почти три года! Может, она уже вышла замуж. Я вспомнил, что она уже была замужем. Правда, они прожили три месяца и разошлись. Почему? В любом случае, такая девочка не останется одна. Постепенно вырисовывалось её лицо. И я уже не знал – это действительно она, или я её придумал. Но с каждым днём она мне нравилась всё больше.
Своими мыслями я поделился с мамой – чего раньше, кажется, не делал. Мама тут же стала меня упрашивать возобновить с ней знакомство. Я пообещал маме, что, как только приеду из Киева, куда от завода меня направляли в институт повышения квалификации - напишу ей письмо.