По старым тропам

               

Дед Егор Тимофеич сидел у мутного, засиженного мухами окна. Он глядел на видневшуюся вдалеке тайгу, вспоминая события пролетевшей так незаметно жизни. Тайга была вторым домом для него, и когда-то кормила всю его семью, одаривая тем, чем была богата.
   – Интересно, целы ли мои зимовья, ведь столько лет уже в них не заглядывал. А так хотелось бы перед смертью побывать там в последний раз.
    На деда нахлынули воспоминания из прошедшей жизни, порой счастливой, а порой и горестной, как полынь-трава. Много чего повидал он на свете, были и радости, и разочарования. В памяти возник образ отца, улыбающегося, ещё не сломленного смертельной болезнью под названием «рак». Эта хворь подкосила его за год, унеся в могилу. Всё случилось в год, когда Егорке исполнилось шестнадцать лет. Незадолго до своего последнего дня, отец подарил ему новое ружьё, со словами:
   – Бери, сынок, с этим ты не будешь знать нужды, оно прокормит всю семью. Только знай меру, лишнего у лесного хозяина не бери, а бери столько, сколько нужно будет для пропитания.
    Отец проработал всю жизнь промысловым охотником. Егорку он начал брать с собой в тайгу с ранних лет, для которого она впоследствии и стала вторым домом.
    Похоронив отца, Егор стал единственным кормильцем в семье. Кроме него в доме было ещё два младших брата, но с них было мало толку – мелюзга! Одному пять лет другому семь.
    Егора, после смерти отца приняли в госпромхоз на его место. Несмотря на его молодость, бывалые охотники признали его своим без лишних слов Председатель госпромхоза, недолго думая, закрепил за ним участок отца. Так началась новая жизнь для молодого охотника, полная опасностей и тяжёлой, повседневной работы.
    Егорка подремонтировал за лето потихоньку все три зимовья, завёз продукты
и боеприпасы. Всё это спрятал в тайнике под полом первого зимовья. По чернотропу ушёл в тайгу для подсчёта зверя, чтобы знать, сколько его остаётся зимовать на его участке. Он наловил на петли рябчиков и соек, разделал их на кусочки и по путику развесил в тех местах, где собирался ставить капканы и кулёмки.
….Тимофеич поднялся с лавки, разминая затёкшие от долгого сидения ноги и спину, прошёлся по избе, огляделся:
   – Что-то давно я порядок в доме не наводил, бардак кругом, заленился ты, однако, старый. – Ворчал он на себя.
    А, надеяться деду было не на кого – два младших сына давно живут далеко, он уже и забыл, когда их видел. А так хотелось бы встретиться, посмотреть на внуков.
Старшая дочь, Настя, жила на другом конце города. Она изредка наведывалась к нему, наводила порядок, стирала бельё, ворча на отца:
   – Пап, ну ты чего так хату запустил, хоть изредка порядок наводи.
   – Хорошо, доча, –  соглашался с ней Тимофеич – в следующий раз сам постараюсь убраться, ты вот свари мне чего-нибудь вкусненького.
    Он всеми силами старался, чтобы дочка побыла у него подольше. Но у неё  порою  время на своих архаровцев не хватает – четверо растут, и все пацаны.
    Дед потоптавшись, и наведя мало-мальски порядок, опять устроился у окна. Он смотрел на видневшуюся вдалеке тайгу, и мысли его были далеко от дома. Вспомнил, как принёс первую свою серьёзную добычу – удалось подстрелить сохатого. Он нарезал с него мякоти, сколько было в силах унести, подвесив остатки на дерево. Вернувшись на следующий день на это место, туши не обнаружил. Вокруг дерева было всё истоптано медвежьими следами. Егор огляделся:
   – Вот ворюга, ему пора бы уже залечь, а он всё шарится по тайге, не шатун ли?
От дерева было видно, куда косолапый тащил остатки мяса – следы вели в глубь леса.
   – Надо бы по следу пойти, – размышлял Егор – может ещё не всё сожрал, хоть что-то осталось. Но потом трезво рассудил – чёрт его знает, где он сейчас, может спрятаться и сзади напасть. Лучше не рисковать, целее буду. А мяса ещё добуду!
    За окном смеркалось, и Тимофеич опомнился:
   – Однако ужинать пора, что-то я засиделся со своими воспоминаниями, только душу растравил.
    Ночью, лёжа под тёплым лоскутным одеялом, долго лежал, пытаясь уснуть. Но сон не шёл. Вспомнилась жена, Любушка. Он ясно видел её моложавое лицо, запомнившееся в день смерти, в самый чёрный день его жизни. Ещё утром ничего не предвещало беды, Любушка накормила его завтраком, а ближе к обеду у неё случился сердечный приступ. Приехавшая «скорая» уже ничем не смогла помочь.
    Тяжело пришлось Егору с тремя детьми. Благо старшая, Настя взяла всё хозяйство по дому на себя и присмотр за малыми ещё братьями.
    Пролетели годы, а Егор так и не смог найти себе спутницу жизни. Он просто не мог забыть единственную любимую жену. Дети выросли, улетели из родимого гнезда. Уговаривали и его продать дом и купить квартиру, но Егор был категорически против:
   – Здесь я хоть изредка выхожу в лес подышать чистым воздухом. А что в городе? Пыль, смрад от машин, не моё это!
    В эту ночь Тимофеич так и не заснул, болели суставы, натруженные за многолетнюю работу в тайге. В голову лезли разные воспоминания, лица родных и друзей. А ещё грезилась тайга, такая родная и до боли любимая. Родной зелёный дом, в котором он прожил добрую часть своей нелёгкой жизни.
   – Надо бы напоследок, перед смертью навестить свои зимовья, пока ещё силы есть. – Размышлял он, лёжа с открытыми глазами до самого утра.
    Утром, после завтрака. Начал потихоньку собирать всё необходимое в дорогу.
Достал видавший виды рюкзак, уложил в него собранные продукты.
   – Даст Бог, хоть какую-то дичину поди добуду. – Рассуждал он собираясь.
    Ружьё и боеприпасы у него были всегда наготове. Он осмотрел ружьё, удовлетворительно кивнул головой – почищено! Нацепив рюкзак, вышел на крыльцо, перекрестился:
   – Ну, с Богом! – И зашагал не торопясь в сторону видевшейся вдалеке тайги.
    Свой путик, натоптанный за долгие годы охоты, нашёл не сразу – ведь столько времени прошло с последней охоты!
   – Да, почитай однако лет восемь здесь не хаживал, – пробормотал Тимофеич – ну, здравствуй кормилица тайга, примешь ли к себе старика?
   И словно ему в ответ, налетел небольшой порыв ветра, качнув кудлатые космы кедров. Затрепетали листьями недотроги осинки. Тимофеич постоял ещё немного, вдыхая такой знакомый таёжный аромат, и не спеша двинулся дальше. Он шёл одной ему знакомой тропой, проторённой когда-то ещё его отцом, а потом и им самим. Временами Тимофеич останавливался, оглядывался, словно ища в окружающей его зелёной безмолвности, что-то знакомое, родное. Потом, удовлетворённо о чём-то побормотав сам с собой, шагал дальше.
    До первого зимовья добрался уже к вечеру. Постоял у прикрытой массивной двери:
   – Ну, здравствуй, родная, впустишь ли своего старого хозяина? – И, потоптавшись на пороге, шагнул внутрь.
    Войдя, огляделся. Его охватило лёгкое волнение от увиденного – всё лежало на своих местах! Вот, старый закопчённый чайник – он служил ему верой и правдой много лет. Да и сегодня, пожалуй, может пригодиться. Тимофеич скинул на топчан рюкзак, повесил на крюк в стене ружьё. Потом взял чайник и направился к роднику за водой. Вот и родник, он хоть и зарос травой и засыпан разным лесным мусором, но так же, как много лет назад, живой и студёный. Тимофеич затопил печку, поставил на плиту чайник. Вскоре он уже сидел за столом и прихлёбывал обжигающий ароматный чай из собранных по пути трав. В зимовье повеяло уютом от пышущей жаром печи. Тимофеич прилёг на топчан и смотрел на догорающие поленья в раскрытой дверце печи. Ноги гудели как телеграфные столбы от долгой ходьбы.
   – Отвык я, однако, от таких походов! – Пронеслось в его сознании, уже полусонном.
    Утром он решил заглянуть в свой тайник под полом. Отодвинув широкую половицу, заглянул в железный ящик, открыв начинающую ржаветь крышку. В ящике лежало несколько банок тушёнки и коробки с крупой и мукой.
   – Ого, да тут можно не один день прожить, –  обрадовался он – видно после меня сюда никто и не захаживал! Надо бы зайти в госпромхоз, сказать, чтобы отдали этот участок кому-то из молодых. А зимовья эти ещё не один год прослужат – сделаны на совесть!
    Он достал банку тушёнки, отсыпал немного крупы и поставил на печь закопчённый котелок.
   – Вот, сейчас кашки сварю, подкреплюсь и дальше потопаю, надо до следующего зимовья успеть засветло добраться.
    Наскоро позавтракав, вышел из зимовья, плотно прикрыв дверь, перекрестился:
   – Спасибо за приют, пойду дальше.
   Тимофеич шёл не спеша, наслаждаясь чистым таёжным воздухом, слушая щебетанье лесных птах. Лесная разбойница сойка, заметившая его, долго сопровождала своим противным треском, пока наверное не надоело самой.
   – Вот трещётка, – улыбнулся Тимофеич – ох и беспокойная Божья тварь!
    Идти становилось всё трудней, сказывалась усталость после первого дня пути.
   – Да, ноги уже не те, – пробормотал он про себя – надо бы где-то присесть, отдохнуть, да и пообедать заодно.
    Найдя неплохое место у небольшого  ручейка, под раскидистым кедром, опустился на мягкую подстилку из опавшей хвои. Прислонился спиной к стволу, вдыхая приятный аромат кедровой живицы.
    Во второе зимовье Тимофеич пришёл уже затемно. Ноги, уставшие за день. Уже отказывались идти, когда он ввалился внутрь избы. Не раздеваясь, рухнул на топчан, и сон тот час же овладел им.
    Проснулся он поздно, всё тело было как ватное, ноги отказывались слушаться.
   – Этак я до третьего зимовья пожалуй и не доберусь, надо бы отдохнуть здесь денёк-другой, пусть ноги отдохнут.
    Полдня провалялся Тимофеич на топчане, вставая только похлебать супчика из собранных по пути грибов.
    Он уже было пожалел о том, что решился на такой поход. Но настырный характер его не позволял  отступить от задуманного. Впереди его ждало ещё одно
Испытание – дойти до третьего зимовья. Переночевав ещё одну ночь, на утро Тимофеич чувствовал себя значительно лучше. Попив чайку с сухарями, тронулся к  последней своей избе, проверив по пути, поставленные  с вечера петли на рябков. Он снял с петель три  серенькие тушки, бросил в рюкзак 6
   – Хороший супчик будет по приходу в зимовье, коли дотемна доберусь.
    Но планам его не суждено было исполниться. Где-то на полпути до зимовья, начали трястись и отказывать ноги.
   – Придётся, однако,  под кедром ночевать, – подумал Тимофеич – ну да не привыкать!
     Он даже подумать не мог, что остаться под этим кедром придётся не один день.
   – Да, лечить надо ноги. – Решил Тимофеич и принялся за дело.
    Заострённой палкой и ножом, вырыл яму метр на метр на берегу ручья  и разложил в ней костёр, насобирав поблизости валежника. Когда  костёр прогорел, застелил ямку пихтовыми лапками, плеснул немного воды из ручья. Засучив штаны выше колена, опустил ноги на лапник, исходящий ароматом, и накрыл, сколько мог курткой. Так просидел он часа два, и уже было начал кемарить, когда одумался:
   – Пожалуй, на первый раз хватит, а то перепарю, лишка будет.
    Он поднял из ямы, покрасневшие от жара ноги и, намотав портянки, обул ичиги.
    Три сеанса лечения принял Тимофеич за два дня, когда почувствовал что снова готов в дорогу. Он вышел от своей стоянки рано утром и уже к обеду был в своём третьем зимовье. В отличие от первых двух, здесь царил разор. Косолапый побуйствовал немного, не причинив особого вреда и не найдя ничего интересного и съедобного, ушёл. Тимофеич ворча, навёл порядок и пошёл ставить петли. Он знал, что в этой глуши не останется без добычи. Здесь в этой избе Тимофеич прожил три дня, восстанавливая силы. Хлеб и сухари у него закончились, пришлось, пришлось печь лепёшки из запасов муки, сохранившейся в тайнике.
Он привык за все годы таёжной жизни, обходиться порой и без хлеба. Его заменяла сваренная грудка рябчика, постная и сухая как хлеб.
    Утром четвёртого дня проверил петли – попалось пять рябков. Тимофеич обработал их, немного подсолил и, попив чайку, отправился в обратный путь. Ещё трое суток понадобилось ему, чтобы добраться до дома. Но последний переход от первой избы был не совсем удачным.  Он попал под сильный дождь, и промок до нитки, но сушиться не стал, стараясь как можно быстрее добраться до жилья.
    Вот наконец-то и родное крыльцо. Он пошарил над дверью, достал ключ и вошёл в избу. Огляделся:
   – Настя приходила, – подумал он – вон какой порядок навела.
Тимофеич переоделся в сухое и прилёг отдохнуть.
   – Ну, вот и закончилась моя последняя охота, – пробормотал он, засыпая – так и не пришлось сделать ни одного выстрела. Ну и ладно, пусть живут зверушки.
    Утром Тимофеич проснулся весь  в поту, хотелось пить, тело горело огнём. Он попытался встать с кровати, но ноги не слушались его.
   – Вот те на, – подумал Тимофеич – не хватало мне ещё простуды – и откинулся на подушку.
     Настя появилась у него на третий день. Увидев отца в таком состоянии, вызвала «скорую», но было уже поздно, Тимофеич скончался на следующий день. У него оказалось крупозное воспаление лёгких. Врачи только руками развели:
   – Сильно запущенное воспаление, поздно было уже что-то делать.
    Деда Егора похоронили тихо, положив в одной оградке с женой Любушкой – его единственной любовью. Наконец исполнились два его заветных желания – последняя охота и встреча с любимой женой, которой он так и не изменил за долгие годы!
    


Рецензии