7. Князь Бреальдьеге

Хозяин замка, как истинный джентльмен, без лишних слов предложил прелестному обнажённому созданию плащ. Грёза без особого изящества деловито завернулась в него.

- Могу ли я питать надежду, что нравлюсь вам, милая леди? – последовал прямолинейный вопрос:  в свете её превращения из чудовища в красавицу, он, конечно, был вполне естествен.

- Ты меня удивляешь, – сказать правду в глаза Бреальдьеге для Грёзы оказалось невозможным.

- Говорят, оборотни могут узнать про человека всё, едва взглянув на него, – владелец замка явно напрашивался на комплименты.

- Могут, что скрывать, – мирно согласилась Грёза. – Ты спокойный и ровный, очень добрый, любящий, – Грёза пожала плечами и продолжила своим обычным отрешённым маловыразительным голосом, характерным для получеловека-полузверя. – И в то же время можешь быть темпераментным, романтичным, способным к самопожертвованию. Ты – хороший человек.

Грёза неохотно ступила на порог Главной башни, не особенно желая ограничивать себя стенами помещения, её звериные инстинкты властно сопротивлялись этому. Озираясь по сторонам, с недовольной гримаской на красивом личике, Грёза всё же самоуверенно шла вперёд, ни на шаг не отставая от Бреальдьеге.

Заметив изменившееся настроение спутницы, князь вопросительно взглянул на неё:

- В чём дело?  Неуютно?

- Каменный мешок! – неслышно проворчала Грёза себе под нос, тут же, впрочем, с хладнокровной вежливостью, не преминув заверить его светлость в обратном. – Что ты! Замок великолепен! – Грёза смотрела на Эли благосклонно, однако в голосе её звучали металлические нотки – ей не нравились вопросы, касающиеся её чувств и, кажется, не нравились вопросы вообще – князь это понял и замолчал.

Они поднялись по мраморной лестнице на последний этаж Главной башни, где располагались княжеские апартаменты.
Окна просторных покоев были распахнуты: комнаты наполнял прохладный свежий воздух с необыкновенными запахами волшебного разнотравья, чудодейственных листьев дерева-античара, весенней прели, сырости, чайной тёрпкости благородных троллических мхов и чего-то ещё, столь же неописуемого, мимолетного, таинственного, ночного.

Невозможно было оставаться равнодушным, чувствуя бесподобный аромат цветущего горького снейповника – славного символа великой любви и преданности, смешивающегося с тонкими флюидами окультуренной слепоглухонемой мандрагоры, обозначающей трагическую безответность.

Грёза подошла к ближайшему окну и выглянула:

Садовники князя Бреальдьеге точно были пленными гоблинами и превосходно знали своё дело: согласно ортодоксальным гоблинским цветоводческим традициям горький снейповник и слепоглухонемая мандрагора непременно сажались рядом – такое сочетание растений являлось канонным, заключало в себе глубинный мистический смысл и вообще – считалось верхом изысканной мрачноватой утончённости, свойственной культуре этих фейри.

Декоративный ансамбль закономерно дополняла сирень – эмблема заветного одиночества и, (конечно же!) намёк на бренность всего сущего – белоснежные скорбящие анемоны.

Хотя Грёза не находила ничего особенно интересного в подобной безнадёжной игре ассоциаций, она не могла не признать очевидного – несмотря на тотальный символический пессимизм, парк Горького снейповника был  великолепен.

- Какая приятная тьма вокруг! – задумчиво произнесла она. – Сгущается…

Можно было подумать, что Грёза романтически любуется видом, однако она скорее присматривалась, оценивая обстановку:

От поверхности земли не более тридцати метров – легко преодолимая высота. Решётки на окнах отсутствовали – пути для отступления открыты, в любой момент она могла преспокойно выпрыгнуть отсюда и убраться восвояси. Сознание того для свободолюбивой натуры Грёзы было важнее, чем красоты пейзажа.
 
Грёза повернулась к Бреальдьеге – на её лице мелькнуло такое наивное, неподдельное довольство собственным положением, что он улыбнулся.

Приблизившись к нему, Грёза провела рукой по его шее – хозяин замка не вздрогнул, не отшатнулся, Грёзе это понравилось: ведь она была смертельно опасным монстром и вполне способна растерзать на месте, этот странный человек не мог этого не знать и всё же – он не боялся. Поразительно!

Грёза не находила в нём ни малейшей тени страха или беспокойства, как ни старалась уловить их своим шестым чувством, которому она вообще доверяла гораздо больше чем зрению или слуху. Вместе с тем она с возрастающим удивлением рассматривала ауру Бреальдьеге, потому что её ровное свечение вдруг изменилось – вспыхнуло, переливаясь цветами страстных желаний.

-Ты не слишком ли много хочешь, князь? – с некоторым возмущением констатировала Грёза вопиющий факт, установленный ею с непогрешимой точностью.

- Надо же, действительно, с чего бы это? И вообще – как я посмел!.. – пробормотал князь не без иронии, нимало не смутясь своим разоблачением. Поймав недвусмысленный взгляд, скользнувший в район её декольте, Грёза фыркнула и с деланным равнодушием задрапировалась в княжеский плащ поплотнее, чтобы Эли не особенно обольщался.

Её фигура в такого рода одеянии вряд ли могла выглядеть особенно соблазнительной, но она чувствовала, что бесконечно волнует его воображение!
       
Грёза и Эли смотрели друг другу в глаза.

- Ты напоминаешь мне мою жену, – сказал Эли (взгляд у него был очень усталый, словно он не спал много ночей подряд). – Она пришла ко мне однажды ночью, так же, как и ты сейчас…

Грёза была само внимание.

- Почему оборотни так бесконечно прекрасны? – задал князь риторический вопрос, казалось, всецело погружённый в воспоминания. – Прекрасны и восхитительны, как нечто недоступное, далёкое, как то, что невозможно наверное удержать и приблизить, невозможно понять до конца?

- Она была оборотнем?

Ответ, в общем-то, не требовался – Грёза его знала.

Князь только печально вздохнул.

Прецеденты такого рода случались – принимая во внимание необыкновенную красоту представителей гонимого племени, конечно, не было ничего удивительного, что, невзирая на запреты и преследования со стороны властей – подданные Нового Королевства всё же сходились с оборотнями и нередко заключали с ними тайные браки.

Подобными мезальянсами, благодаря привилегированному положению, в особенности грешило доблестное рыцарство, казалось бы,  самим своим существованием  предназначенное бороться с силами тьмы – Святой Орден не подлежал юрисдикции церкви, а был подчинён непосредственно самому королю, который многое позволял главной опоре своей власти.

Единственно, существовал специальный королевский указ, согласно которому, детей от таких союзов предписывалось с самого рождения определять в монастыри, без права покидать их ранее достижения совершеннолетия.
В стенах святых обителей тайнодейственной силой божественной благодати механизм древнего хтонического проклятия разрушался, и возможная трансформация ребёнка-полукровки в опасного монстра предотвращалась навсегда.
Рождённые от оборотней вырастали самыми обыкновенными людьми, даже не догадываясь о том, кем они могли бы стать.

С легкой руки рыцарства, вышеупомянутое пагубное веяние – также получило широкое распространение в среде столичной богемы.

Иметь романтическую связь с оборотнем представлялось весьма пикантным, и, вместе с тем, геройским, поскольку было крайне рискованным, – демоническая натура последнего частенько брала верх и модные отношения заканчивались трагически.

Согласно букве закона с подобными эксцессами была призвана бороться Королевская Инквизиция во главе с братом короля, лордом Авраамом Альфийским – холодным, мрачным, принципиальным человеком, строгим ревнителем морали, которого при дворе откровенно недолюбливали. Но… и тут всё было непросто.

Досадить лорду Альфийскому, вообще, очень часто было равнозначно понятию – угодить королю (полной противоположности своего брата) и, с молчаливого разрешения его величества – всячески приветствовалось и заведомо поощрялось, зачастую, даже считаясь таким же обязательным к исполнению, достойным истинного царедворца деянием, как, к примеру – поединок на дуэли в сквере возле здания Столичной мэрии, что официально являлось сугубым правонарушением, оттого ещё сильнее привлекая к себе помыслы дерзостных героев.

Король Тайрон Танхаген неизменно взирал на сумасбродные и опасные развлечения своего двора сквозь пальцы, с высоты своего положения чаще всего, предпочитая их попросту не замечать, руководствуясь старым добрым принципом: «Нельзя, но, если очень хочется, то – можно!»

Подобная снисходительность, отнюдь не мешала королю, в целом, достаточно успешно проводить политику, суть которой заключалась в целенаправленном объединении земель Троллических, свободных от владычества монстров и чёрной магии – хотя и давала немало поводов для сплетен.

В частности, поговаривали о том, что в молодости его величество сам был весьма многогрешен и по уши влюблён в оборотня.

Поэтому Грёза совсем не удивилась следующим словам Бреальдьеге:

- Я был счастлив. Увы, недолго…

Грёза понимающе кивнула:

- Все звери уходят в лес, – пробормотала она. – Это неизбежно.

- Она уходила и возвращалась, – печально повествовал Бреальдьеге. – Снова уходила… Однажды я её не дождался. А ведь мы прожили вместе почти три года.

«Неужели?» – подумала Грёза.
 
Становилось понятным, почему князь Бреальдьеге защищал интересы оборотней, почему месяц назад он спас её от неминуемой гибели.

Вездесущие духи любопытства  давненько, и с завидным упорством разносили по всей округе сплетни о том, что князь Бреальдьеге водится с нечистой силой и, якобы, даже – заключил тайный брак без ведома церковных властей, с никому неизвестным пришлым оборотнем, но, поскольку Грёзу до сих пор мало интересовала личная жизнь князя, она не особенно прислушивалась к этой болтовне, тем более – не воспринимала её всерьёз, ведь легкомысленные духи любопытства, вообще, любили приврать!

Но, судя по всему, это оказывалось правдой.

- С тех пор, как мы расстались, прошло пятнадцать лет, а я – всё жду. Каждую ночь, ровно в полночь, я выхожу и открываю замковые ворота, надеясь встретить за ними её.

Грёза слушала очень внимательно, с некоторым удивлением чувствуя, как её тёмной души касается что-то похожее на зависть.

- Романтично! – процедила Грёза сквозь зубы с одним лишь ей присущим непонятным выражением любезности, злой насмешки и хладнокровного любопытства.

Ход мыслей оборотня не отличался особым состраданием: Грёза знала наверняка – князю не суждено было дождаться своей  возлюбленной:
Та  пала от рук рыцарей Святого Ордена,  пятнадцать лет тому назад, в окрестностях пресептории Оплот Мира, что с уверенностью подтверждали не только небезызвестные духи любопытства, но и мертворожденные гомункулы из озера близ сей славной цитадели, и даже – заросли дикой мандрагоры, невольно ставшие тому непосредственными свидетелями; а гомункулы и мандрагоры – никогда не обманывали!

Таинственной супруги князя Бреальдьеге точно не было в живых.

Грёза немного подумала и решила, что Бреальдьеге эту информацию знать, наверное, необязательно. Лицо её оставалось непроницаемым, а голос – бесстрастным:

- Неужели вы так ни разу и не виделись за всё это время?

- Почему же… иногда в полнолуние она является мне… в виде тени, – с невыразимой грустью молвил князь. – Такой… молчаливой тени. Судя по всему, над ней была прочитана специальная запретительная молитва, чтобы воспрепятствовать общению с миром живых, согласно предписанию церкви, ведь иначе – мёртвые духи начинают преследовать своих палачей. Оттого-то она всегда приходит немой и тихой тенью, так редко и – неясновидно…

(Грёза почувствовала некоторое облегчение – хозяин замка был в курсе произошедшего.)

- И с каждым годом – всё реже и реже…

- Её убили? – увидев, насколько Бреальдьеге изменился в лице, Грёза пожалела, что задала этот ненужный вопрос.

- Серебряной пулей, – сухо подтвердил князь. – Моя жена превратилась в носферату. И теперь обречена на вечные скитания между небом и землёй в образе неприкаянного духа, – Бреальдьеге удручённо вздохнул. –  Между небом и землёй, между жизнью и смертью. Вне всяких сфер…

- Чего ж  вы хотели? – мрачно проговорила Грёза. – Все убитые оборотни становятся носферату. Таков наш удел. Только усердная пламенная молитва может облегчить нашу участь, а иногда даже помочь духу носферату обрести покой. Молитва или жертвоприношение, – несколько кровожадно добавила она. – Ведь все носферату – вампиры.

- Знаю, – сказал Эли. (Конечно, он всё знал – ведро крови, вынесенное к воротам замка четверть часа назад – было явным тому подтверждением.)

- Существует поверье, что если кормить носферату кровью каждую ночь, через много-много лет, когда-нибудь, однажды, он вновь обретёт тело, – безнадёжно обронила Грёза. – Перестанет быть ничем и никем…

- Астральное тело, – уточнил князь тоном знатока. – Превратится в призрак. Обретёт покой – рай вампира. Больше не будет безысходно страдать, вечно жаждя крови.

- Только и всего?

- Обретёт покой,  – повторил князь. – О, это – много!
Бреальдьеге с искренним недоумением взглянул на Грёзу, поражаясь, как можно не понимать такой простой и важной вещи.

- Оживить носферату совершенно, чтобы тот возродился в реальном физическом теле – невозможно, ибо они,  вампиры – чересчур падшие духи.

Они помолчали, думая каждый о своём.

Наконец Грёза решила, что вечер воспоминаний несколько затянулся.

- Надеюсь, моё появление вас не сильно разочаровало? – медовым голосом спросила она у своего собеседника, удивляясь про себя его рассказу, терпению, надеждам, напрасным иллюзиям, одновременно чувствуя, что этот человек непреодолимо влечёт её к себе…

Тем более неожиданным стало признание:
       
- По правде говоря, я мечтал об этой встрече!

Грёза польщённо улыбнулась – ей было приятно это услышать.

Вслед за тем Бреальдьеге поцеловал её руку и попросил:

- Я хотел бы, чтобы ты осталась со мной этой ночью, Грёза.

Грёза была вовсе не против. Насколько она вообще успела узнать характер князя – тот был в высшей степени воспитанным и благородным человеком – справедливым, ясным, прямым. Он не ведал страха и, наконец,  просто ей нравился.

Хотя Бреальдьеге был далеко не молод – ему было явно за пятьдесят, и внешность его на первый взгляд представлялась довольно-таки заурядной, даже невзрачной, но – совершенно особенное внутреннее величие, чувствующееся также и – сразу, во всём его существе, во властном голосе, в уверенных, любезных манерах, истинное достоинство – покоряли и очень привлекали к себе.

Образцовой красоты были только его руки, как и положено – ослепительно-белые руки утончённого аристократа, но Грёза прекрасно помнила, как однажды он поднял её с земли в ипостаси более чем стокилограммового зверя, этими самыми руками – так легко!

Князь не носил украшений, никаких амулетов и талисманов, Грёза не увидела даже цепочки с крестиком – для человека, живущего в краю, преизобильно населённом всевозможной нечистью, рядом с мятежным Потустороньем – прародиной вселенского зла, там, где доблестное рыцарство Святого Ордена, казалось, вечно обречено бороться с силами тьмы, то являлось, конечно, верхом беспечной неосторожности, или чего-то ещё… (и теперь Грёза начинала догадываться, чего именно.)

В общем, если не считать последнего оригинального обстоятельства, это был самый обыкновенный среднестатистический аристократ-феодал из захолустья.
Князя Бреальдьеге нельзя было назвать ни красивым, ни интересным – во всём его облике сквозила странная печаль и неизбывная усталость от жизни.

Однако Грёза удивлялась себе – человек, тепло тела которого она сейчас ощущала, очень её привлекал.

Его любящий взгляд укрощал ненависть, живущую в ней, олицетворявшую главную часть её звериной натуры.
Жуткий монстр в её душе отступил на второй план. Она почувствовала умиротворение и покой. Действительно, князь Бреальдьеге вполне мог иметь дело с подобными ей демоническими созданиями, без особенных опасений за свою жизнь. Даже, несмотря на то, что изначальная суть оборотня – сверхъестественное зло и преступная кровожадная одержимость – отнюдь не исчезали в никуда; впрочем, Грёза привыкла тщательно скрывать свои намерения.

С князем Бреальдьеге притворяться было необязательно – он знал, кто рядом с ним.

- Откуда в тебе столько ненависти? – спросил он.

Грёза не ответила, по-прежнему смотря на князя, как тому показалось – глазами машины-убийцы, так отстранённо, так холодно.

И в самом деле – сознание своей чудовищной силы забавляло её – ведь она мгновенно могла превратиться в лютого зверя и сомкнуть на его белой шее челюсти-капканы.

Но нет, этот человек нравился Грёзе всё больше – его мягкость, спокойный голос, утончённые манеры – не вызывали в ней обычной злобы, которую она привыкла испытывать к простым смертным, чьим подобием являлась только наполовину.

В нежном взгляде князя Бреальдьеге отразилась печаль. Прекрасная молодая женщина, которую он обнимал – была чудовищем, чуждым человеческой морали, непредсказуемым, непонятным. Всё, что угодно могло вызвать её агрессию. Он играл со смертью, он не мог этого не осознавать. Он спас ей жизнь, но не был уверен в её благодарности, как не был уверен относительно неё вообще ни в чём.

И всё же, единственное, о чём князь боялся думать – было то, что он никогда больше не увидит Грёзу. Он не хотел расставаться снова… может быть – навсегда…

Но эта чудесная ночь – длилась и  длилась, и Грёза была рядом с ним.

Она смотрела в окно, в небо, полное мерцающих звёзд. В свете ясной круглой луны – старый Дремучий лес, окружающий замок, темнел как большой загадочный зверь с волнующейся гривой – было ветрено.

Грёза вздохнула и обняла Бреальдьеге за шею – она доверяла этому человеку, ей было хорошо с ним. Его нежность тронула сердце лютого зверя по имени Грёза – впервые за много лет она оставалась ночью так долго в человеческом облике.