Под Огнём

Эпиграф:
От Сумы и Войны – не зарекайся.

Меня всегда поражал один необъяснимый Факт – как так – Событие ещё не произошло, но Знаки, возвещающие о нём, уже вовсю рвут на части Ткань Мироздания, вспарывают её своими острыми Гранями, словно битое стекло – холщёвый мешок. Неужели, Будущее всё-таки существует, и отбрасывает в Прошлое свою Гигантскую Чёрную Тень?..
      
Сперва были Сны…  Их было два – липкие, тяжёлые, тягучие, как кисель. И ты понимаешь, что ты Во Сне, но ничего не можешь поделать,  и только оцепенело наблюдаешь за Происходящим.
Первый – будто стою я на улице возле своего дома, а по дороге вниз мчит Огромный Бурлящий Поток мутной талой воды, сметающий всё на своём Пути. Я завороженно смотрю на него, не в силах оторваться, а затем подхожу к своей машине, стоящей рядом, и открываю водительскую дверь, чтобы сесть за руль. Дверь отламывается, и остаётся у меня в руках.
Второй – был через несколько дней после первого. Он был уже гораздо страшнее…  Будто стою я на перекрёстке, ведущем к Техникуму, возле магазинчика моего знакомого – Кости, а по Переулку, прямо на меня движется колонна… детей. А возглавляет колонну… мой покойный дед – ветеран ВОВ. Они подходят ко мне, и вижу во главе колонны… девочку. Лет пяти-шести, очень НЕКРАСИВУЮ. Я беру её за руку, и веду по дороге к своей улице. Мы подходим к перекрёстку, я оглядываюсь… Девочка куда-то исчезла…  А вместо колонны детей – жуткая чёрная блестящая стеклоподобная Масса, из которой торчат человеческие кости и черепа, виднеются трупы животных.  Масса течёт к перекрёстку, переваливает через наплыв асфальта, отделяющий одну улицу от другой, и замирает…  А я стою, смотрю на неё, и не могу пошевелиться.

Проходит немного времени, и происходит ещё один… казус. Решил я вечером сходить в магазин за кофе. Пришёл в местный супермаркет, долго бродил между полок и стеллажей, рассеянно складывая товар в корзину, расплатился на кассе, и пошёл домой. Дома начал выкладывать купленное на кухонный стол, и обомлел…  Кофе я не купил – забыл напрочь. Зато приобрёл – пачку соли, упаковку спичек, хозяйственное мыло, консерву, и буханку чёрного хлеба. Словно к войне готовлюсь – подумал я, и непроизвольно вздрогнул.

А потом началось и вовсе уже Жуткое и Необъяснимое… Вечером я привёз домой пачку стройматериалов – лист гипсокартона, порезанный на полосы, и смотанный скотчем, и поставил его в коридоре, прислонив к стене, обшитой панелями МДФ. Край скотча отклеился, и прилип к полосе МДФ-а. Я с утра этого не заметил, и взял пачку, чтобы погрузить её на багажник свого авто. Скотч оторвался от эм-дэ-эфины, и оставил на ней ободранный участок. Я сперва не обратил внимания, и только вечером, придя домой с работы, вгляделся, и застыл в оцепенении и ужасе – то, что сперва казалось хаотичным нагромождением линий, внезапно превратилось в совершенно ясный и отчётливый рисунок – две скорбные человеческие фигуры стоят, крепко прижавшись друг к другу, а над ними сверху – Огромная Зловещая Птица. ВОЙНА.


               
Самая обманчивая вещь на войне – Тишина.               
Снится мне Сон… Будто стою я в какой-то комнате, а рядом – две оч-чень красивые женщины, наряженные по моде 50-х годов. И так они меня уговаривают пойти с ними, прям, чуть не за руки тянут… А я отказываюсь – у меня во рту будто совсем зубов нет, и я думаю – как-же я с ними пойду, без зубов-то?.. Долго они меня тянули и уговаривали, да так и не смогли…
Проснулся я в мрачном расположении духа – женщины во сне совершенно чётко предвещают мне неприятности, неважно – молодые, старые, красивые, и не очень… А утро тихое такое – уже девять, а обстрела всё нет и нет – Тишина. Неужели, думаю, после вчерашнего «армагеддона» война закончилась?.. Ну, ради такого случая – схожу-ка я за водой – ведь в кране сухо уже две недели… Взял пятилитровую бутыль, и не спеша – тихо-же! – пошёл по Проспекту на склад Новой Почты – там, у пожарного гидранта, спасатели МЧС раздавали воду мирному населению. Кстати, подумалось – ведь, если есть «мирное» население, то должно быть и «военное»?..
На Складе – две длинные очереди. Народ, увешанный бутылками, вёдрами, канистрами, толпился около двух гидрантов. Я, со своей скромной «пятилитровкой» занял очередь, краем уха ловя обрывки свежих слухов. И тут, внезапно, начинается Обстрел!
Первые мины легли близко, но терпимо – пуганый народ лишь немного пригибался «из вежливости», но затем невидимый корректировщик, а он, явно, сцуко, был, поправил наводку, и начало лупить прямо по нам.

Звук мины, летящей в сторону, и летящей прям в тебя, различается кардинально. Если мимо – это всего-лишь Свист, чем ближе, тем громче, может прям над головой свистеть, и ничего,  а вот если в тебя… Это такой резко-нарастающий «И-И-И-У-У-У!..» - как штопором ввинчивающийся в то место, где ты стоишь. «И-И-И-У-У-У!..» - я на землю! Звук разрыва сухой, словно ломают огромную вязанку хвороста. И  Ударная Волна – Ба-Бах!.. Вскакиваю на ноги, чтобы отбежать за угол, снова – «И-И-И-У-У-У!!..». Прям по нам. Снова ничком на землю. Снова – «Ба-Бах»!!! Чувствую сильный удар в левую ногу, прям по центру икры – Попали та-ки, с-суки! – пронеслось в голове.
Вскакиваю, и за угол – там стояло бетонное кольцо от канализационного коллектора, я за него, буквально в нескольких метрах – Ба-Бах! Ба-Бах! Ба-Бах! – нет, думаю, здесь накроют, выглянул – в паре метров стоит «пидисяттретий» «газон» - я под него, вжался в задний мост, по дороге схватил за шкирку какого-то молодого пацана – он в полном ступоре растерянно крутился на одном месте. Ба-Бах!-Ба-Бах!!-Ба-Бах!!! – мины кучно и плотно ложились совсем рядом.               
- Господи, Спаси и Сохрани! – побелевшими губами шептал парень.               
- Надо бежать в убежище! – повернулся он ко мне. Ба-Бах!!! – волна осколков забарабанила по кузову.               
- Тебя как звать? – спросил я.               
- Артём…               
- Артём, сиди, не высовывайся!..               
Ба-Ба-Бах-х!! – рвануло где-то совсем рядом. Еще минут десять мы сидели под «газоном», вжавшись в холодный металл редуктора, пока, наконец, разрывы не стали понемногу отдаляться. Мы тут-же, не мешкая ни секунды, рванули в убежище через дорогу.

В убежище было тепло, куча народу, работал телевизор, и заряжались телефоны. Я постоял несколько минут, немного отдышался, и тут понял, что не могу опереться на левую ногу – в суматохе обстрела я совершенно забыл про тот Удар.
Морщась от боли, закатал спортивные штаны. Крови не было. Мне невероятно повезло – осколок то-ли попал вскользь, то-ли срикошетил от стены, и не пробил двое тёплых штанов, а угодив точно в центр левой икры, напрочь отбил её. Идти было решительно невозможно…
Разрывы сверху начали потихоньку стихать. Внезапно дверь в убежище распахнулась, и вовнутрь влетел молодой парень с криком – Где спасатели!? У нас раненый – в живот и в ногу!..
Выждав ещё пол-часа, я выбрался наружу. Обстрел переместился на другую сторону улицы, я подобрал  валявшуюся пустую баклажку, наполнил её водой из бочки, стоявшей неподалёку, нашёл крышку, закрыл бутыль, и начал думать, как добраться домой.

Становиться на ногу было невыносимо больно. Медленно ковыляя приставным шагом, я выбрался из промзоны, где находился склад, побрёл домой. Идти было около полутора километров. Впереди в отдалении маячила группа таких-же, как и я, «водоносцев». Внезапно – И-у-у!-Шарах! Я моментально на землю. Только поднялся, опять – Шарах!
Наконец, я почти дошёл до дома, оставался самый последний и опасный участок пути – пересечь улицу Пушкина, за которой начинался мой квартал. Проблема была в том, что Улица – это Линия Фронта – мой квартал под ЛНР, а тот, где я сейчас шёл – под ВСУ. И она простреливается насквозь.  Кое-как доковылял до угла дома, где уже собралось человек пять. Мы постояли, и рванули через улицу. В двадцати метрах стоит чёрный Пежо, весь увешанный красными ленточками – опознавательными знаками ЛНР. Нам оттуда орут – Бегом! Бегом! Быстро! Я бежать, бежать не могу, ковыляю из последних сил, у мужика, бегущего рядом, валится с велосипеда баклажка с водой, заскакиваю за угол, перевожу дыхание – проскочил! И тут опять начинается обстрел.

Не помню уже, сколько раз я падал, пока крался вдоль гаражей к своему подъезду. Из самых последних сил, чуть-ли не дополз к двери. На лавочке у подъезда – трое бойцов ЛНР с автоматами. Я мимо них, едва кивнув, открыл подъездную дверь, на третий этаж, зашёл в квартиру, закрыл за собой дверь, аккуратно поставил бутыль на пол, прошёл в комнату, и так, одетый и обутый упал на ковёр. До-о-лго лежал, глядя в потолок, и думая только об одном – Нахера я вообще попёрся за этой гребучей водой – она-же у меня есть – целых тридцать литров!..



Снится мне Сон… Будто я дома у родителей, на кухне, свет горит, на плите включен газ, что-то там кипит, а их самих нигде нет. Я выхожу из кухни, чтобы их искать, и натыкаюсь на одну свою   Старую Знакомую. Немало подивившись, что встретил её в таком месте, я начинаю к ней беззастенчиво – вот-жеж похотливый дятел! – приставать. А она смеётся и отталкивает меня – мол, не смей, не трогай!
Проснулся, и помятуя, что баба во сне – к неприятностям, решил – пора навестить маму, тем более, что уходя от неё в последний раз, я предупредил, что меня не будет три дня – подслушал во дворе разговоры о предстоящей зачистке. Тут как раз три дня и прошло – именно столько я уже провалялся с раненой ногой. Осторожно сделав несколько кругов по квартире, я оценил свою возможность дойти, и решил, что таки смогу.

Обстрел был, выражаясь языком метеорологов – «слабый, до умеренного», и я, осторожно ступая на больную ногу, шёл по Переулку вдоль Техникума.  Шёл, и не верил своим глазам – красавец Техникум – три здоровенных четырёхэтажных корпуса – сожжён дотла. Только обгоревшие закопчёные остовы… Как-же так – думал я, ведь всего три дня назад я шёл этой-же дорогой, и всё было целое… Но гораздо страшнее было то, что частный сектор – а Техникум стоял посреди старого жилого района – превратился в руины. От коттеджей, так заботливо пестуемых своими хозяевами, остались только почерневшие от копоти печные трубы. Сталинград… Один сплошной Сталинград…

С тяжёлыми предчувствиями свернул я на нашу улицу. Увы, они оправдались… Перед домом соседей, прям по центру дороги – воронка от мины. Заборы всех соседских домов – сдуло ударной волной. Дом через дорогу от нашего – сгорел от прямого попадания. Ворота ещё одного соседского дома – сгорели и настежь. Грузовечёк, стоявший рядом на площадке – сгорел подчистую.
Калитка нашего дома – перекошена и открыта. Ворота – все посечены осколками. С окаменевшим сердцем зашёл я во двор. И первое – моя машина, стоявшая во дворе сразу за воротами – сожжена. Только голый остов на ободах. Жар был такой, что лобовое и заднее стёкла просто поплавились, превратившись в оплавленные ошмётки размером с ладонь. По всему двору валяются куски шифера и обломки пластика.
С замиранием свернул я  за угол, и подходя к порогу, увидел, что в крыше соседской половины коттеджа – а наш дом был на два хозяина – зияет огромная дыра – прямое попадание мины.        Мысленно подготовив себя к самому худшему, я открыл входную дверь – она оказалась не заперта, и вошёл. Дом встретил меня полумраком и тишиной. Я зашёл в комнату, и почти ни на что не надеясь, спросил – Вы тут живы?.. Пару секунд тишины – у меня внутри всё сжалось, и из погреба на кухне раздался мамин голос – Алёша, это ты?!

Мама выбралась из погреба, и бросилась мне на шею – Алёша, забери меня отсюда!.. Я больше не могу здесь находиться, я думала, что уже всё – конец! Выслушав её сбивчивый торопливый рассказ о том, что все три дня, что меня не было, были  непрерывные обстрелы, что мина опять попала в соседский гараж, а там хранились химикаты, они рванули, пламя было выше крыши, моя машина сгорела от перекинувшегося огня, что еще один соседский дом за забором сгорел от прямого попадания, что она уже собрала сумки, и хотела сама идти ко мне через весь город, я взял два её пакета с вещами, и коротко сказал – Идём.

Мы вышли на улицу, я в последний раз бросил взгляд через плечо на Дом. Мы успели дойти только до Переулка, когда начался обстрел. Мы бежали изо всех сил. Несколько раз я кричал – Ложись!  - бросал маму на землю, и падал сверху, прикрывая её собой.               
– Я больше не могу! – хрипела мама.               
– Можешь, можешь! – орал я – Если мы остановимся – мы покойники! – и тянул её за ворот старенькой дублёнки.               
И вот, наконец, мы у дома. Подъездная дверь – ступени – дверь квартиры – немного возни с замком – как обычно, схватил не тот ключ, и вот мы внутри. Сели на диван, и долго молча сидели, приходя в себя. И тут я внезапно понял, как у меня болит раненая нога.

               

Вообще, вся эта «котовасия» - в самом прямом смысле – случилась из-за Севы.
Сева – это кот. Роскошный откормленный негодяй – шоколадный «шотландец», с горящими оранжевыми глазами, и родословной «на семи листах гербовой бумаги». Вкушал он исключительно курочку одного известного производителя, сваренную «девственницами в полнолуние на вершине горы», а пил только воду из хитрого встроенного фильтра, причём, если она – вода – постояла хотя-бы до обеда – то всё – она «заветрилась», и её надо было менять.

Сперва его ходила кормить мама.               
Затем, я начал возить её кормить его.               
Затем, я начал сам ездить его кормить.               
Затем, когда ездить стало совсем опасно, я переехал в квартиру сестры, и стал жить там.               
Затем, я забрал маму, и мы стали жить в квартире втроём – я, мама и кот.               
А затем… Но об этом немного позже…

Итак, в один не очень прекрасный день, я полностью перебрался в квартиру к Севе. Была середина Марта, и по ночам столбик термометра падал до минус двенадцати. Отопления в квартире не было, света, газа и воды в водопроводе – тоже. Из еды – 50-ти литровая бочка воды, набранная про запас, несколько упаковок хлебцов, и две бутылки коньяка.  У Севы с едой дела обстояли получше – четыре или пять видов сухого корма и две кастрюли фильтрованной воды, которые я успел слить с фильтра, когда пропала вода.

Он будил меня в пол-пятого утра – запрыгивал на диван, и начинал топтаться сверху. Однажды, когда я отказался вставать, он пошёл в другую комнату, залез на подоконник, и демонстративно с грохотом опрокинул на пол цветок. Я вставал, брал его на руки, ложил к себе на плечо, и ходил с ним по тёмной холодной квартире, гладя и рассказывая, какой он у меня необыкновенный и замечательный, как я его люблю, и что я его никогда ни за что не брошу.  Я тебе обещаю – шептал я, уткнувшись в его мягкий урчащий бок – Никогда и ни за что не брошу своего сладкого Севочку!.. После этого, он, удовлетворённый, спрыгивал на пол, и я ещё минут десять расчёсывал его массажной щёткой, приговаривая – Давай расчешемся, а то приедут твои хозяева, а ты не расчёсанный, и что я им скажу?!. Кот, мурча, переворачивался на спину, я вычёсывал ему манишку, пузико – к нему он раньше никому не позволял даже прикасаться, и после, убедившись, что его по-прежнему любят и обожают, шёл завтракать – прямо из пакета с сухим кормом. Забегая вперёд – после воссоединения с хозяевами эта пушистая сволочь напрочь меня забыла…               
А потом, как обычно, начинался обстрел. Сева прятался в шкаф, а я шёл умываться.


               

-Лёша, Лёша! – рыдала в трубку сестра – Вам надо добраться до Новой Почты, там спрОсите Игоря Леонидовича, он вам даст ключи от машины – Гольф с документами и полным баком!               
-Лена! Ты понимаешь, что мы НИКАК не можем дойти до Новой Почты – кричал я в трубку – я уже три дня из подъезда  не могу выйти из-за обстрелов! У нас в железной двери подъезда – а там сталь три миллиметра – дыры от осколков!               
-Ну вы под белым флагом пойдите! – рыдала сестра               
-Лена, какой в ж#пу, «белый флаг»?! – кипятился я – Мине глубоко похеру, под каким флагом мы будем идти,                хоть под зелёным!..               
На том беседа завершилась.

Остаток дня я переваривал полученную информацию, а вечером пообщался с бойцами ЛНР, дежурившими в нашем дворе – можно-ли как-то проехать по городу на машине? В принципе, можно – ответили мне – вешаешь на лобовик и заднее стекло плакаты «Дети», делаешь древко с белым флагом, ставишь его в окно, при подъезде к блок-посту – опускаешь стёкла, чтобы было видно, кто в машине. Должно сработать. Но это не точно…

На следующее утро я решил-таки попытать счастья. Сделал на двух листах надписи «Дети», мама нарезала из простыни белых тряпок, я походил по квартире, внимательно прислушиваясь к ощущениям в раненой ноге – выдержит-ли? – было больно, но терпимо, и, надев ботинки и куртку, спустился вниз.
Осторожно приоткрыл подъездную дверь, и выглянул наружу. Вся моя решимость моментально улетучилась – стоял жуткий грохот, мины рвались где-то совсем поблизости. С минуту я медлил, прислушиваясь больше к себе, чем к разрывам, затем сказал вслух – Чего стоим-кого ждём?! – сделал глубокий вдох, как перед нырянием, и рванул.

Пробежать удалось всего метров тридцать – после очередного разрыва  где-то совсем над ухом – я забился в щель между двумя гаражами, и сидел там минут десять, подавляя в себе приступы острого желания вернуться назад. Затем сделал несколько глубоких вдохов, помедлил еще мгновение, и ПОБЕЖАЛ.
Я нёсся вдоль длинного ряда гаражей, стараясь не думать о разрывах, проскочил пустырь, и подбежал к крайнему дому, за которым начиналась улица Пушкина – Линия Фронта.  Осторожно выглянул из-за угла – вроде-бы тихо – ни солдат, ни стрельбы, и, понимая, что сейчас окажусь на прицеле у снайперов с обеих сторон, зажал покрепче в руке ворох белых тряпок, и бросился вперёд.
Пролетел улицу, забежал за дом на противоположной стороне, поднял глаза, и обомлел – то, что еще пару дней назад было жилым кварталом – превратилось в «лунный пейзаж». Прокравшись по-над внутренней стороной дома, я выскочил на соседнюю улицу, и сходу налетел на разбитую, превращённую в решето – почти прямое попадание мины – Ниву. Внутри, скрючившись, лежал убитый ЛНР-овец. Второй, раскинув руки и ноги, лежал рядом с машиной. Лица и тела обоих были посечены осколками, автоматы валялись рядом.  Я мельком взглянул на них, и побежал дальше. В голове назойливо крутилась невесть откуда взявшаяся песенка:
               
Давай живее, с*ука-б***ь!               
Да мне Война – Родная Мать!               
Копай траншею пять-на-пять -               
Настало Время воевать!               
ПарАм-пам-пАрам-пам-парАм!..

Добежал до следующего перекрёстка. Прямо посреди него, в луже собственной крови, сидел, скособочившись, мужик-велосипедист – его накрыло разрывом. Велосипед валялся рядом. Он был ещё жив, только елозил окровавленными руками вокруг себя, безумно озираясь по сторонам, и беззвучно хватая воздух перекошенным ртом. Я пробежал мимо него, не задерживаясь – всё равно, помочь ему ничем я не мог, только прилечь рядом от очередного разрыва. Пробежал ещё квартал с двух и трёх-этажными  - теперь они стали одно и двух-этажными – домами – стояли без крыш и верхних этажей, слепо глядя мёртвыми глазницами выбитых окон, и подкрался к проезжей части, за которой находился нужный мне адрес. Огляделся по сторонам, и пулей проскочил улицу. Прокрался изрытой взрывами промкой, и наконец, влетел в Убежище, громко спрашивая на ходу – Где Игорь Леонидович?

Игорем Леонидовичем оказался сухой мужчина лет под шестьдесят. Он выслушал мой рассказ – кто я, кто меня прислал, и зачем, а потом начал ругаться. Долго и со знанием дела вспоминал родню всех причастных, потом сказал – Эти Д*********бы хоть понимают, ЧТО здесь происходит?!               
- Короче – обратился он ко мне – Ключи я тебе дать могу – не вопрос, но – как только ты выедешь за территорию промзоны, то всё – ты труп.  Там ниже, возле Политеха, стоит танк, и простреливает улицу вдоль прямой наводкой. И даже, если ты, каким-то чудом, его проскочишь – тебя изрешетят на ближайшей-же улице – уж больно машина приметная и понтовая.  На «копейке» какой-нибудь, может, ты и проскочил-бы, а на Гольфе – нет, полностью исключено!..               
«Копейка» у меня есть, но я тебе её дать не могу – это мой последний шанс отсюда выскочить – если уж совсем прижмёт…

Я в полном отупении опустился на стул. Так, так рисковать – и всё впустую!..               
Хочешь чаю? – спросил меня Игорь Леонидович. Я машинально кивнул. Мне подали одноразовый стаканчик крепкого сладкого чая, я с наслаждением выпил его почти залпом – ничего горячего я не пробовал уже неделю.
- Как-же ты обратно пойдёшь? – с недоумением спросил меня Игорь – наверху грохотало со страшной силой.               
– Да х.з. – отстранённо отозвался я – как-то пойду… И встал, чтобы выйти из убежища.                –
Подожди – сказал Игорь – Раз ты уж пришёл сюда – держи! – и дал мне пятилитровую баклажку с водой – Пригодится!               
Забегая вперёд – не просто пригодилась
– она спасла мне жизнь.               
– Спасибо! – сказал я, и вышел наружу.

Обстрел был в самом разгаре – вокруг ухало и бухало. Я прокрался вдоль полуразрушенных зданий к улице, и огляделся туда-сюда. Действительно, метрах в трёхстах, прям напротив Политеха – магазинчика канцтоваров – стоял танк, и дуло его было направлено в мою сторону. Резко выдохнув, я метнулся через дорогу. Бежал со всех ног – мины ложились совсем рядом – слава Богу! – я хорошо знал этот район – в детстве гулял здесь с пацанами, бежал, с ужасом глядя, что квартал полностью разрушен – разбитые до основания дома, горящие фонтаны газа, бьющие из перебитых труб, покорёженные машины… 
               
Споткнулся о труп мужика, лежавший возле развороченного подъезда, дворами просочился меж домов, и вот я опять у улицы Пушкина. И опять она – Линия Фронта.
Покрепче зажав в кулаке белую тряпку и ручку баклажки, бросился через улицу. Слышу, как откуда-то сверху мне орёт снайпер – Бегом, бегом отсюда!! Мелькнуло – Б*я, если-б не баклажка – он-бы меня точно пристрелил!.. Добежал до подъезда, и тут оказалось, что у меня нет ключей! За спиной ухает, я к соседнему – хотел через соседский подвал пробраться в наш – они проходные - Фак!! – он тоже закрыт. Я, в полном  отчаяньи – в третий подвал – чтоб хоть как-то укрыться. Постоял, отдышался, и нащупал ключи!  - они лежали совсем в другом кармане куртки – я перед выходом положил их туда, да и забыл в горячке.               
Открыл дверь в подъезд, залетел в квартиру, и прямо с порога – Так, мама, живо всё сносим в подвал!

Так мы и метались, спасаясь от обстрелов – между квартирой и подвалом. Сидели в нём при тусклом свете самодельного «каганца» из марли и растительного масла, уткнувшись лбами друг в дружку, и дрожа от холода. Тогда я и понял, что что означал Тот Рисунок – это были мы.

Где-то на шестой день нашего пребывания на квартире, я окончательно стомлённый отсутствием горячего, решил приготовить себе чай на костре. Взял красненький в горошек чайничек, найденный в навесном шкафу, вышел во двор, выложил из кирпичей импровизированную печечку, наломал туда веток, и попытался поджечь. Тщетно…               
Сырые ветки никак не хотели разгораться даже самую малость, лишь нещадно дымили.
Я был сильно увлечён процессом, когда вдруг из-за забора, отделявшего наш двор от местного Музея, выскочила группа – человек пять – бойцов ЛНР, отстреливаясь на ходу. 
               
Я продолжаю пытаться раздувать сырые ветки.               
Они пронеслись мимо меня, подбежали ещё к четырём бойцам, стоявшим у соседнего подъезда, что-то им прокричали, и уже в полном составе опять пробежали мимо меня, исчезнув за забором. 
               
Я продолжаю поджигать ветки.               
Тут во двор, одна за одной, влетели две машины – помятый Ланос и джип Тойота, с нарисованными на бортах краской из баллончика буквами Zэт. Они пронеслись мимо меня и скрылись за гаражами.
               
Я продолжаю раздувать костёр.                Внезапно, уже в обратном направлении, вылетела ещё одна машина, тоже разукрашенная Z-этами, и с рёвом промелькнув мимо меня, вылетела на улицу.               
И тут я сдался…
               
Со словами – Не так уж сильно я и хочу этого чая! – залил тлеющие ветки драгоценной водой из носика, и бегом по ступенькам в квартиру. 
 
               
 

Снится мне сон… Будто стою я где-то на улице, а рядом другая моя Старая Знакомая. Я такая она вся красивая и накрашенная, и так она ко мне пристаёт, а у меня нет ну просто никаких сил ответить ей взаимностью. 
               
Проснулся и думаю – Интересно, какая сегодня Пакость приключится – неужто в квартиру «прилетит»?!.. Между тем, время близилось к одиннадцати, утро было по-весеннему солнечным и спокойным, так, ухало где-то в отдалении, и мы с мамой, сидя на диване, строили Планы-на-Будущее – когда, наконец, закончится «вот это вот всё», и мы вернёмся к Мирной Жизни.               
И тут, в дверь Постучали…

Следует понимать, что Город был нарезан на квадраты, как пирог – квартал под ВСУ, квартал под ЛНР. Наш квартал был под ЛНР. В соседнем подъезде был их штаб – в одной из оставленных квартир – сновали туда-сюда бойцы, тягали мешки, канистры и ящики.

В нашем подъезде, на всех трёх этажах, не было ни одного жильца кроме нас с мамой – в подъезде мы были одни, о чём говорил плакатик, который я собственноручно написал и приклеил скотчем на входную дверь: «Здесь живут».
Первый звоночек прозвенел несколько дней назад – на первом этаже двое бойцов ЛНР выставили входную дверь в квартире, чтобы использовать её в качестве огневой точки – окна выходили на обе стороны – и на улицу, и во двор. Наша квартира интереса не представляла – во-первых – третий, верхний этаж – могло прилететь в крышу, а во-вторых – окна выходили только на проезжую часть.

Кстати, я впервые увидел, как легко и элегантно выносится любая, самая навороченная входная дверь, причём, даже без повреждений – сперва ломом обдалбливается по периметру рама двери, с целью поиска анкеров, а затем последние так-же ломом оббиваются от кирпича и бетона, и дверь, целёханькая, и даже закрытая на замок, просто отодвигается в сторону.               
Вуаля – проход свободен!..

Через пару дней такой-же фокус был проделан с квартирой на втором этаже, прямо под нами. Постоянное напряжение приводит к тому, что ты тупеешь, и теряешь способность экстраполировать происходящее – никаких мыслей о том, что последует за этим, не возникает.

Я открыл дверь – на пороге стоял Андрей – ополченец ЛНР.               
– Сидите в квартире – сказал он – В подвал не спускайтесь – мы сейчас будем носить через подвал из соседнего подъезда на второй этаж оружие и боеприпасы.               
–Хорошо – ответил я, и закрыл дверь. И тут  меня «накрыла» горячая Волна ужаса и отчаянья – Всё, это Конец! Если прямо под нами оборудуют огневую точку, то наши шансы уцелеть – гораздо меньше нуля.               
Я сделал круг по квартире, лихорадочно размышляя, что-же делать?! – и быстро принял      Решение – Мама, Севу - в сумку, мы уходим! Мама достала опешившего Севу из шкафа, засунула его с головой в спортивную сумку, и закрыла молнию. Я взял сумку в руку, в другую – заранее приготовленный мешок с кормом и наполнителем для туалета, стоявший в коридоре.  Мама хотела схватить Севин туалетный лоток – Оставь его – скомандовал я – А то по дороге все солдаты умрут со смеху!  - и приоткрыв дверь, высунулся, и сказал Андрею, сидевшему на ступеньках – Андрей, мы уходим!               
- В подвал?               
- Нет, совсем…               
- Ну давайте, только быстро!..               
Я закрыл дверь на нижний замок, мы кубарем скатились по лестнице, и выскочили на улицу.

В соседнем подъезде тоже жила только одна семья – там вообще всё вышло очень трагично – ровно накануне Начала- 23 Февраля – молодая мама с дочкой приехали из села в гости к бабушке. И застряли. Так они и сидели в квартире с выбитыми стёклами, прячась от обстрелов в подвале – тридцатилетняя молодая женщина с семилетней дочкой, её больная, едва ходящая мать, и собака со смешной кличкой
Бублик, прозванной так за свёрнутый кольцом хвост.
Она стояла с дочкой у подъезда, когда мы с мамой торопливо шли мимо них, и я навсегда запомнил её взгляд, полный обречённости и отчаянья. Увы, я ничем не мог им помочь.               
Не знаю, что с ними стало дальше…

Мы успели пройти метров двести, и тут, как всегда, внезапно, начался обстрел.               
– Побежали! – скомандовал я. Мы неслись изо всех сил по прямому, как стрела, открытому проспекту, а мины свистели у нас над головами. Я крепко сжимал в руке сумку с Севой – блин, какой-же он тяжеленный! – семь кило – это вам не шутки!
Мама бежала чуть сзади и кричала – Я больше не могу!               
- Можешь, можешь, Не останавливайся! – орал я в ответ.

Мы проскочили мимо Кирова 13 – небольшого домика на углу улицы.               
– Флаг, где белый флаг?! – начали орать нам из-за забора солдаты – я так и не понял, чьи – то-ли ВСУ, то-ли – ЛНР. Я из последних сил показал им белую повязку на левом рукаве.               
– Нужен белый флаг!! – орали они в ответ, тут нам  навстречу выбежала другая группа людей – уже с белым флагом, внимание солдат переключилось на них, и мы понеслись дальше.

Полный сюрреализм – солдаты, обстрел, воют мины, и две группы обезумевших людей, бегущих навстречу друг другу, ища спасения от смерти.

Теперь надо было проскочить открытый участок через Проспект к зданию Старого ДК.
Краем глаза отмечаю неразорвавшуюся мину, встрявшую до половины в асфальт.               
– Я сейчас упаду! – хрипела мама.               
– Не упадёшь! – орал я – Сейчас добежим до ДК, там передохнём!               
Последний рывок, и вот мы укрылись за стеной. Постояли минут пять, приходя в себя, я перехватил сумку с Севой в другую руку, и мы побежали дальше, теперь уже по Переулку вдоль Техникума. От домов в переулке не осталось вообще ничего – только дымящиеся груды мусора. Всё, абсолютно всё разнесено в мелкий щебень.               
Мины летали туда-сюда над головами, при разрывах мама испуганно приседала.               
– Это далеко, не бойся! – кричал я.               
Вот мы почти у дома. Перед самой калиткой я, не заметив лежащий провод, споткнулся об него, и со всего размаху растянулся на земле, успев аккуратно поставить сумку с Севой.

               
 

Мы прибежали, что называется, «Из Огня, да в Полымя!» - обстрелы в этой части города были гораздо сильнее, и мы почти не вылезали из погреба.               
Я, как мог, подбадривал маму – У меня два Сокровища – смеялся я – Одно - в шкафу(имея в виду Севу), другое – в погребе( имея в виду уже её). – и я должен спасти вас обоих! Мама лишь устало улыбалась в ответ.               
– У нас на сегодня две программы – не унимался я – Программа минимум – остаться в живых! Программа максимум – ещё попить горячего чаю!

Сам-же я, внезапно, и очень остро, ощутил, что всё – свой Запас Везения я исчерпал до Дна. Прям такое, очень явственное и осязаемое чувство, что больше так везти мне не может.
Ещё в Начале, когда я жил в своей квартире на краю города, у самого леса, случился самый первый Эпизод – я сидел за столом, и вдруг почувствовал, что мне надо выйти. Причин куда-либо идти не было, но чувство было столь неодолимым, что я, послонявшись бесцельно по квартире, оделся, сел в машину, и уехал к маме.
Через два часа в соседскую квартиру прилетела мина.
Дальше – больше. Я сидел в гостях у мамы на кухне. Около двенадцати я попрощался и пошёл домой. Через пол-часа после того, как я ушёл, в соседский гараж прямо за моей спиной – метров пять-семь – не больше – не больше – опять прилетела мина. А я, пока шёл домой, внезапно угодил в эпицентр уличного боя – переходил перекрёсток, и вдруг увидел, что прямо в ста метрах от меня стоит солдат, и ведёт огонь. Чудо, что он стоял ко мне спиной!.. Я прошмыгнул улицу, и сказав себе – А вот теперь – Пора!!! –  бежал со всех ног целый квартал.               
Да ещё добавить ко всему мои «походы» за водой, машиной… В общем, ни малейшего желания рисковать у меня больше не возникало.


Свой День Рожденья я отметил скромно – мама воткнула в испечённый накануне оладик пять, невесть где найденных, малюсеньких праздничных свечечек, и мы выпили по глотку коньяка, который я нашёл в брошенном соседском доме.
               
Были даже гости! – чуть позднее я вышел во двор, чтобы покопаться в развалинах сарая – где-то там, внизу, под толстым слоем битого кирпича, должен был быть топор – а он был очень нужен – рубить дрова. Я стоял возле уцелевшего дверного проёма, прикидывая – безопасно-ли входить вовнутрь – крыша едва держалась на остатках стен, как вдруг услышал сзади радостно-удивлённый возглас – Лёха, это ты?! Я обернулся. Это была Светка – наша соседка, вдова моего друга, жившая через забор. Её двор был полностью уничтожен минами, и я даже не думал, что там кто-то живёт.
               
Радая видеть живого человека, она тараторила без умолку. Оказалось, она уже две недели живёт в погребе разрушенного дома, без газа, воды и света. Связи у неё тоже нет – свой телефон она где-то потеряла в суматохе обстрелов.               
– Пошли к нам! – сказал я – У нас есть Газ – попьёшь свежезаваренного горячего чаю! Она сидела у нас целый день. Хлестала горячий сладкий чай, ела шоколадку, которую я нашёл в шкафу, горячую лапшу с покрошенным туда вместо приправы сухим гороховым супом, и говорила-говорила-говорила… Ещё-бы – после двух недель в погребе в одиночестве!..
Я-же занялся делом. Судьба сделала мне Подарок на День рождения  - целый день было ТИХО. Наверное, у кого-то из командиров тоже был день рождения, и по такому случаю устроили перемирие.               
Я достал из погреба генератор, и попытался его завести. Тщётно… Упрямая железка напрочь отказывалась… Я рассеянно глядел то на небо, то по сторонам, не представляя, что делать, как вдруг меня осенило!..               
Моя сгоревшая машина напоследок передала мне Прощальный Привет – в гараже на уцелевшей полке стоял почти пустой баллончик «Легкого Старта» - я им пользовался в морозы для уверенного запуска. Разобрав воздушный фильтр генератора, я направил струю из баллончика прямо во впускной коллектор. Выждал, и дёрнул за шнурок стартера. Ещё! И ещё!.. И ещё… Без толку…               
Уже ни на что не надеясь, напоследок рванул в последний раз – мотор внезапно фыркнул, чихнул, на пару секунд задумался, обиженно выплюнул облачко тёмно-сизого дыма, и бодро затарахтел, как ни в чём не бывало! Победа! Такая маленькая, но такая важная, Победа!..

В этот день я до упора зарядил все мобильники. И дал один на вечер и ночь
Светке. Она тут-же связалась с сыном – он был уже в эвакуации, каким-то знакомым в Польше, и матерью, жившей буквально через улицу – шоколад и горячий чай творят чудеса с мозговым кровообращением! –    и уже на  следующее утро стояла собранная возле нашей двери. Вернула мне мою красненькую кнопочную Нокию, я проводил её до угла нашей улицы, помогая нести вещи.               
На углу, уже вторую неделю, лицом вниз, лежал труп убитого при обстреле.               
Мы обнялись, я пожелал ей удачи, и она покатила за собой свой чемодан на колёсиках. К Маме. Сейчас у неё всё благополучно – мы созванивались пару раз – она с мамой и сыном в безопасном – я очень на это надеюсь – месте.


               
День шёл за днём, а эвакуироваться никак не получалось – обстрелы всё нарастали, и добраться до точек, где шла эвакуация, не было никакой возможности. Пропал, и так еле-еле тлевший, газ. Я, провозившись несколько часов с найденным в гараже примусом советских времён, плюнул, перетянул поближе к дому закопчённый мангал, и начал готовить на нём – благо, дров вокруг было в изобилии… Мой телефон был выключен, мамин мы включали на несколько минут утром и вечером - экономили заряд
– чтобы написать коротенькую СМС-ку Лене: «Пока живы».
               
Ночевали мы, да и дневали тоже, в подвале – я его изрядно обустроил, снеся туда запасы еды и вещей. Крышка погреба была постоянно открыта, и Сева важно лежал у открытого проёма, свысока поглядывая на нас, копошившихся внизу – Ну как вы там, рабы?! 
               
И вот однажды, когда я пытался закрыть перекошенную взрывом калитку – кончилось тем, что просто привязал к ручке верёвку, а другой конец – к перилам возле дорожки, случился маленький, почти незаметный Знак – я посадил на стекле своих часов – старенькой «Ракеты», которую я не снимал всё это время, царапину.
Тоненькую, абсолютно ровную, горизонтальную чёрточку прямо под цифрой «двенадцать». Словно черту подвели – мелькнуло в голове. Тем-же вечером, когда я ворочался, укладываясь спать, на подушках от дивана, лежащих на полу погреба, часы внезапно слетели у меня с руки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что развалился замок браслета – носить их стало невозможно. На следующее утро, прямо за завтраком, теперь уже у мамы слетели с руки часы – необъяснимым образом расстегнулся ремешок.               
Нам дают понять – подумал я – ВРЕМЯ ИСТЕКЛО, ЧЕРТА ПОДВЕДЕНА.               
Но что дальше – хорошее, или плохое? – вот в чём вопрос…

Прошёл ещё день или два, и вот утром, пока я ещё лежал в погребе, мама прокричала мне сверху – Алёша, иди скорей сюда! Оказалось – ей только-что звонила Лена – она договорилась с перевозчиком, мы сейчас-же должны выходить, зайти по дороге к соседям напротив, берём ещё трёх человек, и пешком идём к
Паркетному заводу – это ближайшая точка, с которой нас может подобрать машина. И всё это надо делать прямо сейчас, сию минуту.

Мы хватаем заранее приготовленные вещи, я сую опешившего от такой наглости Севу – а он уже полностью освоился на новом месте – в сумку, и выходим на улицу. Было только семь утра, прохладно, тихо…               
Перебравшись через поваленные заборы, мы прокрались к соседям, которых надо было забрать с собой.  И тут меня ждало жестокое разочарование – это были трое стариков, две женщины, семидесяти и семидесяти шести лет, еле-еле передвигающихся из-за больных коленей, и мужчина – мой тёзка – Алексей
Алексеевич – ему было уже восемьдесят четыре.  У него полностью, дотла сгорел дом. Больше всего он сокрушался о библиотеке, которую собирал всю жизнь.               
Я поглядел на них, и понял, что мы НЕ ДОЙДЁМ – до Паркетного было идти около пяти километров.

Пока мама сидела во флигеле с нашими компаньонами по эвакуации, я зашёл в соседний двор, к своему знакомому – Саше. Тот, несмотря на ранний час, уже вовсю хозяйствовал – тянул из сарая в дом генератор.               
– Саша, у меня к тебе дело! – начал я. Мы уезжаем, зайдёшь к нам во двор, пройдёшь в гараж – он открыт. Там стоит машина, придавленная рухнувшей крышей. Под машиной – яма. Две крайние доски можно вытащить. В яме, в глубине – бензин, 60 литров. Он весь твой. И ещё… Как зайдёшь в гараж – слева в углу лежат две покрышки. Внутри – чёрный пакет. В нём – бутылка водки, бутылка самогона, и пол-бутылки вина. Тоже забери…               
- Я тебя люблю! – засиял Саша – Спасибо!
               
Бензин этот потом его очень выручил – когда они эвакуировались, именно им заправили машину, которая их вывезла.
Бензин – вообще одна из главных ценностей в Такое Время. Бензином заправляют генератор. А генератор – это зарядка телефонов. Это – Связь. И питание насоса, качающего воду из скважины. Деньги-же  - не нужны вовсе. Я за месяц не потратил ни копейки. Даже миллионом долларов ты не заправишь генератор. А бензин тебе никто не продаст.               
Бензин, Вода, и Огонь – Три Кита, на которых держится Выживание.

На месте надо было быть в одиннадцать утра, мы вышли в девять. Плелись черепашьим шагом по густо усеянной обломками дороге, над нами свистело, гремело и грохотало, я тянул свои вещи, их вещи, Сева в сумке испуганно мяукал, каждые сто метров старики жалобно причитали – Мы больше не можем, нам надо отдохнуть! Я, понимая, что если они сейчас сядут – то потом я их не подниму, говорил – Хорошо – отдых три минуты! – засекал по часам время и командовал - Подъём!  Пять километров мы шли два часа.

Наконец, мы добрались до автобусной остановки с надписью «Паркетный завод».
Прямо за ней – расстрелянная легковушка на спущенных шинах. Старики обессиленно рухнули на лавочку. Спустя пол-часа к остановке с визгом подлетел белый микроавтобус Форд-Транзит, из него выскочил парень - Группа номер один? Пять человек? Быстро в машину! Сумки в багажник, сами в салон! Я сел рядом с водителем, поставив сумку с Севой на колени – Эту нельзя в багажник – там КОТ!               
Водитель резко развернулся, и мы, объезжая воронки от мин, рванули в сторону
Кольца на Южной. Там  нас уже ждал белый «Гольф» с Гришей – моим знакомым, сыном одной из женщин, шедших с нами. Он распихал нас и вещи по всему объёму машины, и оказалось, что моя мама не влазит – нас было шестеро, а «Гольф» - пятиместный.
Маму засунули в багажник.
    
По дороге из города было пять блок-постов. На каждом из них нас останавливали,
Гриша опускал все стёкла, и солдаты придирчиво проверяли документы. На одном посту проверяющий взял мой паспорт, внимательно его пролистал, и, глядя на меня в упор, спросил – Прописка? Я назвал город.  Адрес? – пронзительно посмотрел он на меня. Я без запинки ответил.               
Он молча вернул документ.

Ещё пол-часа, и вот мы в соседнем городе, дома у Гриши. Он напоил нас кофе, накормил бутербродами, и дал немного передохнуть. Дальше наши пути разошлись.
Старики остались на квартире – машина за ними прибывала только завтра, а нас с мамой и Севой  - сумку с ним я не выпускал из рук – Гриша отвёз на Объездную, где нас уже ждала попутная фура. Мама забралась в спальник, я сел рядом со
Славиком - так звали водителя, привычно поставил сумку с Севой себе на колени, и машина тронулась. Я чуть приоткрыл «молнию» в сумке, чтобы Севе было легче дышать. Он тут-же высунул голову наружу, и начал недоумённо таращиться по сторонам – Да что это такое здесь всё время происходит, чёрт побери?!               
Я посмотрел на него, и неожиданно с улыбкой подумал – В этой жизни Ценность имеет только то, что ты можешь унести в руках…

От Автора:  Я дописал рассказ, перечитал его, и внезапно осознал, что единственное, чем я занимался всё это время – это бегал. Бегал-бегал-бегал.
Носился, как молодой сайгак.               
ПОД ОГНЁМ.