Дочь офицера

 

На подступах к городу шли бои. Утром мать кинула в узлы вещи, взяла на руки младшую Людочку и двинулись в путь. Мила семенила рядом, стараясь поспевать за матерью и тетей Катей. Людское море заполнило старый деревянный мост. По ветхой длинной переправе, стараясь протиснуться, шла толпа: женщины кричали, дети плакали. Люди, бросив дома, с нехитрым скарбом спасались от фрица. Через мост двигались и советские войска. Уставшие, измученные солдаты несли на себе оружие и вещи. Бойцы отступали, бабы на них косо глядели. Молодой лейтенант запрыгнул на танк и крикнул:

- Граждане! Женщины! Остановитесь, пропустите солдат и технику.
Идущий народ замер, серые лица угрюмо смотрели на военных.
- Бабоньки! Милые, родные, мы прогоним фрицев, всех перебьем! Ни одного гада не оставим. Только вы пропустите нас, нам дан приказ отступать. Мы обязательно вернемся и освободим город.
Толпа молча глядела на лейтенанта. Из людской гущи раздался женский голос:
- Бабоньки, ну они же наши, родные. Пропустим, кто же будет нас освобождать? Пусть идут вперед, а мы за ними.
Гулкий ропот: “Пропустим! Пропустим!” прошел над толпой, и она расступилась. Солдаты тяжело шагали по мосту, доски скрипели под грузной техникой, старик  кряхтел, но держался.
Огромная живая туча двигалась вдаль. Мила испуганно глядела по сторонам, разом столько людей она никогда не видела. По дороге мать с теткой решили не ехать в эвакуацию. В соседнем городе остаются пожилые родители. У бабушки Милы больное сердце, а дед один не поедет.
- Будь, что будет! - выдохнула мать.
- Кто не рискует, тот не пьет шампанское, - поддержала ее сестра.
- У нас, кроме риска, ничего не осталось, - усмехнулась она в ответ.

 Две симпатичные женщины шли по пыльной проселочной дороге. Одна несла узлы, а другая двухлетнего ребенка на руках. Мила, как взрослая, шла рядом. Отец военный офицер, на фронте с первых дней. Женщины рисковали, отказываясь от эвакуации. Офицерские семьи немцы расстреливали, вплоть до малых детей.
Шагнули на улицу и замерли. На месте дома родителей стояло пепелище. Горе разрывало душу, слезы застилали глаза, да делать нечего, надо деток спасать. Приютила их в своей хатке добрая старушка. С дороги детки устали. Людочка плакала и просила кушать. А Мила уже взрослая, ей пять. Она не ныла, молча выпила воду и легла на лавку возле печи. Потрогала приятную теплую стенку и лизнула ее языком. Сухая, чуть пыльная, с кислинкой. Миле понравился вкус, и она облизнулась.
- Эдак всю известь мне объешь, - буркнула хозяйка, ставя миску на стол.
  Старушка принесла кукурузные лепешки, зеленый лук и чеснок из огорода. Повеяло свежей зеленью вперемешку с пряной корицей.
- Ешьте, скоро и энтого не будет. Фриц придет - все пожрет, гад!
Сели и за столом разговорились. Оказалось, что сын старушки тоже военный, как Милин отец.
- Наметанный глаз не проведешь, - протянула она.
Поэтому и пустила к себе. Чужих приютить боялись, вдруг коммунисты, а не дай бог евреи, фашисты всех к стенке поставят.
- Как передали, что война началась, проводили мы Пашеньку сыночка. Где он сейчас? Один он у меня осталси.

 Воспоминания о сыне оживили  морщинистые черты, она на миг посветлела. Запнулась, глянула куда-то, лицо посерело, и она тихо заговорила.
- По утру несу им лепешек. Глядь - нет дома. Убил фриц моих деток, - сглотнула, проталкивая ком в горле, и продолжила свой рассказ:
- Отыскали два черные тельца, а мать разнесло в клочья. Собрала и схоронила их под старой яблоней.
Женщины смотрели в сухие глаза старушки, не понимая, как она так просто об этом говорит.
- Слезы высохли давно. Мочи нет плакать, - ответила она на немой вопрос.

Через пару дней Мила у калитки увидела дедушку, кинулась ему на шею, радуясь, что живой.
- Вот дереза! - трепал ее по волосам дед.
Выскочили сияющие мать с теткой, стали обнимать, целовать отца.
- В городе немцы. Расстреливают сотнями. Надо бежать, собирайтесь. Авось пронесет!
Снова в путь. Старушка сунула еды и поплелись по ухабам. Фрицы уже вовсю хозяйничали в окрестностях. Заслышав звук машины, путники хоронились в зарослях. Людочка уснула у матери на руках. Нести тяжело, путь не близкий. Дед вспомнил про шахматный клуб рядом,
в одном из домов. До войны он обучал детей мудрой игре. Перебежками добрались до места, умылись и кучкой легли на пол. Детей сунули в середину и заснули.
Проснулись, а Людочки нет. Мать глядит в узкое полуподвальное окошко и видит: малышка стоит, держит в руках бильярдный шар, а рядом немец. От страха холодный пот прошиб, слезы потекли. Миле стало жалко маму, хотелось зареветь, но девочка решительно открыла дверь и вышла. Людочка уронила шар, игрушка укатилась, и малышка горько плакала посреди улицы. Немец, смеясь, поднял шар: "киндер, киндер" и протянул его Людочке. Мила храбро взглянула на фрица своими васильковыми глазками, взяла сестренку за руку и увела с дороги. Как ни странно, фрицы посмеялись, дали детям по конфете и отпустили. Засунув  сладость в карман, девочка сжала её в кулак, хотела выбросить, но замешкалась.
- Мам, а фашистские конфеты можно есть? - решила она узнать.
- А откуда у тебя конфеты?
- Фриц мне дал. А я вот думаю, нечестно их есть?
- Тебе, наверное, было страшно?
- Да, я испугалась за Людочку.
- Пусть это будет твой честно заработанный трофей.
- Как у воина?
- Да.
- Я же папина дочь! 
Мать с улыбкой погладила её по голове и серьёзно ответила:
- Я думаю, если бы папа был здесь, он бы похвалил тебя за храбрый поступок. И разрешил бы скушать конфету.
От радости детские главки заблестели, Мила развернула сокровенную сладость, откусила и протянула матери.
- Кушай сама, храбрая моя доченька.
 
В пустых квартирах эвакуированных селились люди. У кого дом разбомбили, а кто-то бежал, куда глаза глядят. Семья Милы временно расположилась в такой квартире. Обручальное кольцо мать выменяла на пару горстей гороха. Тетка приготовила и поели. Очень скоро есть захотелось снова. Проворная Мила нашла парафин, залезла в шкаф, грызла сама и кормила сестру.
- Ты что наделала! - возмутилась мать.
Не понимая, Мила вытаращила голубые глазки, пытаясь понять, за что ее ругают. Она же нашла еду?
 Мать запнулась, глядя на дочь, сердце сжалось, притянула её к себе и заплакала.

По соседству поселилась семья. Любопытная Мила подсматривала за ними из окна. Однажды утром родители ушли и не вернулись. Мальчик горько плакал и ждал, глядя во двор. Миле стало жалко мальчишку, вечером она спрятала глиноподобный кусок хлеба и юрко прошмыгнула к соседу. Его звали Натан.
- Почему ты все время плачешь? Ты же уже большой. Сколько тебе лет?
- Шесть, - утирая слезы, ответил мальчишка.
- А мне пять и я не плачу, - серьезно заявила она.
- Ты еврейка?
- Нет.
- А я еврей, - горько произнес он, вытирая слезы, - Страшно! Мы для них не люди. Мы низкий сорт.
Сказал он по-взрослому, и в его детских глазах мелькнула ярость.
- Они вчера ушли. Их больше нет. Мне страшно! - шептал он.
Натан испуганно глядел на Милу, её вдруг тоже охватил ужас, она вспомнила отца. Где он сейчас? Вдруг его убили фашисты? А если она останется одна? Отчаяние сцепило ледяными клещами. Слезы потекли по милым щечкам. Мила обняла Натана и протянула ему хлеб.
- Это мне?
- Конечно, тебе.
- Тебе не жалко?
- Нет. Для друга не жалко. Ты же будешь со мной дружить?
- Буду, - глухо буркнул он, жуя сухой кусок.

До войны Милина мама преподавала в музыкальной школе. Дома в зале стояло пианино, вечерами она часто играла, и чарующая музыка Шопена заполняла дом. Отец слушал, а потом садился рядом и они в две руки играли Лунную сонату. Мила обожала такие уютные семейные вечера. Отец дома, мама улыбается, и им с сестрой тоже так весело. Даже теперь, укладывая девочек спать, мама пела им колыбельную. Музыка для неё - это жизнь. Мать любила Штрауса и, как сказки, рассказывала истории о композиторе. В оккупированном городе, с заколоченными окнами, без еды и тепла, она с мамой мечтала, как закончится война, и они в две руки сыграют вальс на пианино.
- А папа и Люда будут нас слушать.
- Обязательно! - улыбалась мать.
Мила обняла её за шею и на ухо призналась, что была у Натана.
- Мамочка! Ну он же совсем один, - всхлипнула девочка.
- Храбрая ты моя.
Мать обняла дочь и отвернулась:
"Бедные мои детки!", прошептала она, и ее карие глаза покраснели.

Вскоре в дверь постучали, на пороге стоял человек в немецкой форме с рыжими усами.
- Петровы? - спросил он без акцента.
Мать кивнула испуганно, тетка прижала к себе Людочку, а дед заслонил Милу.
- Бегом за мной! - скомандовал незнакомец.
Мать испуганно смотрела на него.
- Бегом! У фрицев рейд ночью. Времени нет!
Мать покидала вещи в узлы, дед схватил Милу, Катя - Людочку, и они выскочили на площадку.
- В этой квартире мальчик, он еврей, - указала женщина на обшарпанную дверь.
Рыжий глухо постучал, послышался шорох, на пороге появился худенький темноволосый испуганный пацаненок.
- Бегом! Фрицы!
Натан шустро, будто был наготове, накинул фуфайку и побежал по лестнице следом.
На улице их ждал грузовик с немецкими номерами, беглецы загрузились в кузов,  укрывшись брезентом.
- Лежите тихо! - приказал рыжий.
Грузовик трясся по ухабистым дорогам. Женщины, прижав к себе детей, уткнувшись в солому, лежали и боялись пошевелиться. Скоро машина остановилась, послышался скрежет.
- Мы далеко за городом. Здесь рядом  есть брошенные дома. Схоронитесь где-нибудь, скоро наши придут, - энергично тараторил рыжий и тихо добавил, - Надо потерпеть.
- Спасибо вам, - шепнула мать.
- А твой папка, видать, важный чин?
Солдат, смеясь, подхватил Милу и подкинул в воздух. Его рыжие усы распушились, торча во все стороны, аж захотелось дернуть чуток. Но девочка насупилась и гордо ответила:
- Мой папа - офицер!
- Твой папа хороший офицер, - отчеканил солдат, - Он умеет держать слово, -  произнес твердо и поставил Милу на землю.
- Честь имею! - почтительно козырнул рыжий.
Развернулся на немецких каблуках, прыгнул в грузовик и скрылся в ночи. Беглецы не верили чуду. К ним так благосклонна судьба!

Шли по темноте спотыкаясь. Дети не ныли, все понимали и терпели.
Маленькие ножки устали, Мила отстала, Натан по-мужски взял у нее узелок, повесил на плечо и они побрели рядом.
- Откуда взялись фашисты? Они же тоже люди? Почему они нас ненавидят? - вслух задумалась Мила.
- Мой дедушка говорил, это потому, что Бог заглядывает сперва в наше сердце, а уж потом в мозги.
- Как так? - не унималась Мила.
- Они маньяки. Их души поглотила злость. Так говорил мой отец.
- Но добро всегда побеждает зло. Правда?
- Правда. Только в сказках.
Мила на секунду замолчала, а потом спросила:
- Ведь Моцарт и Бетховен тоже немцы, у них красивая музыка, слушаешь - и хочется летать! Как так получается, что одни немцы создают красоту, а другие разрушают?
- Понимаешь, - объяснял ей Натан, - в доброй душе живет Бог. Он уводит от зла. Вот сегодня, к примеру.
- Сегодня увёл, а завтра у него компас сломается?
- Нет. Бог все видит, - улыбнулся Натан.
- Что ты заладил: "Бог, Бог!" Я не понимаю, что это такое. И вообще, мой папа коммунист!
- Вот ты, когда слушаешь музыку, у тебя появляется такое тёплое, светлое чувство счастья?
- Да.
- Вот это и есть Бог в твоей душе.
Мила замолчала и еще больше задумалась.

Скоро заметили домики. Обошли пустые, в одном нашли глубокий подвал, решили, он подойдёт, есть где укрыться от фрицев. Утром в огороде нашли немного кукурузы. Ходили на соседние поля, собирали колоски, овощи. Натан искал съедобную траву, его бабушка научила. Мать с теткой готовили и дети ели. Пешком наматывали километры, чаще ходили затемно, дети сами собирались и шли. Их не заставляли, они старались помочь взрослым. Как-то ночью с дедом принесли подсолнухи. Тётя Катя нашелудила семечек, а мать сдала их соседке, неподалёку жила пожилая пара, они и предложили сделать масло. Когда мать пошла забирать, та вынесла один жмых.
- А где же масло? - растерянно спросила она.
- Забудь про масло, а то щас выдам вас немцам, - и захлопнула дверь перед носом.
 
Скоро пришли морозы, стало холодно и голодно. По полям искали мороженную свеклу, варили и ели. В хатке неподалёку Натан нашел кое-какое тряпье, женщины пошили одежду детям. Слыша шум мотора, мигом прятались, боясь попасться фрицам. Ночью приходил партизан, сказал, что немцу осталось не долго, наши войска уже близко. Слышно было стрельбу и грохот снарядов. С нетерпением ждали советские войска. Иногда вечерами, мать затягивала русскую народную, а тётка подпевала ей, так тепло становилось вдруг и дети радовались. Натан выходит впляс, а Людочка с Милой вокруг хоровод водили. Дед схватит веник, мол на балалайке играет, а сам хихикает вовсю. Побежит обнимет детвору, они повалятся кубарем на пол и хохочут от удовольствия. Мила в такие минуты вспоминала отца. Как он в форме, высокий, красивый, заходит с букетом полевых ромашек. А мама  смеётся, и они счастливые вальсируют по комнате.

Однажды вечером услышали взрывы, тёмное небо зашлось заревом. Тётя Катя и мать выбежали посмотреть.
- В городе что-то взорвали, - пояснил дед.
На следующий день на дороге увидели наших солдат. Дети выбежали на улицу,  скакали и орали во все горло "Ура!"
Бойцы высовывались из машин, танков, пехотинцы хватали детей на руки, радостно махая встречающим длинную вереницу освободителей.
- Вот видишь, мама, дяденька лейтенант не обманул нас. Наши солдаты прогнали фрицев! - вспомнила Мила слова лейтенанта на старом мосту.
- Мама, а мой папа на такой же машине ездит? - указывая пальцем на военный уазик, интересовалась дочь.
- Наверное, - улыбалась мать.
Чумазые от копоти и пыли, но довольные бойцы, совсем ещё мальчишки, устало, но бодро шагали по родной земле.
Тётя Катя позвала солдат в дом помыться. Нагрели воды, форму постирали, Мила с дедом натянули длинную веревку и развесили все сушить. В благодарность солдаты выложили на стол банки с консервами. Дети изумленно глядели на такое изобилие, давно они не видели столько еды сразу. Мать смутилась, а служивый спокойно объяснил:
- Мы вам отдаём пайки тех, кто погиб в последнем бою. Они им уже не нужны, а вам пригодятся, детвору кормить.
От этих слов стало не по себе, но тушенку потом долго ели.

Жизнь постепенно налаживалась. Женщины с дедом и детьми поселились в Катиной квартире, она чудом уцелела. Правда, без мебели, но не беда. Отступая, фашисты оставили город в руинах. Военные кинули клич населению, помочь восстановить железнодорожный мост. Кто мог держать в руках лопату пошли работать. Трудились день и ночь. Мила с Натаном таскали землю, были и другие дети, каждый вносил свою лепту.
Зимним днем на площади собрались выжившие, прошла панихида по погибшим. Мила мерзла, но отважно терпела, стояла рядом с Натаном. Идти мальчику было некуда и он остался жить с ними. Постепенно приводили уцелевшие помещения в порядок. Забили окна и открыли школу. Как дети радовались! В центре, в одном из зданий, солдаты нашли белый рояль, немцы откуда-то приперли инструмент. Мать дрожащими пальцами погладила изумительные клавиши.
- Ну сыграй! - крикнули ей.
Женщина села за инструмент, и волшебные звуки вальса закружились вокруг.