Часть десятая. В который раз стучусь я в дверь...

 
Начальником механического сектора был Клепалов,  коммунист, в прошлом – секретарь партийной организации отдела. Очень поверхностно разбирался в механике. Как и все в отделе. Карьерист, показушник...  Но, как говорят, начальство не выбирают и я начал работать. На заводе сменился директор и вместе с ним, как это часто бывает, сменился начальник ПКО. Им стал  Хитров Алексей Спиридонович. Наше КБ находилось в ведении зам. нач. отдела - Проценко Льва Кирилловича. Ему оставалось несколько лет до пенсии.  Кроме нашего механического, он руководил агломерационным,  доменным и грузоподъёмным КБ. Оборудование доменных цехов он знал хорошо, агломерационное - похуже. В механике он был... Между ним и Клепаловым не прекращались конфликты.
Система доносов свирепствовала и проникла во все прослойки отдела. Всё это привело к беспрекословному выполнению самых нелепых указаний.
Распределение дополнительных премий шло по четырём уровням. На первом – начальник отдела, который получал до полного насыщения. Если в текущем месяце ограничивался максимальный размер премии, остаток шёл на следующий – второй уровень – заместителям. Если и после них что-то оставалось – это уже «кутили» начальники КБ – третий уровень. Редкая премия дойдёт до четвёртого уровня – до конструкторов. Практически такого не бывало. Но если допустить теоретически, то не трудно догадаться, какого бы она была размера – «гуляй, рванина, от рубля и выше».
Как выражался сам Хитров – «я плачу тем, кто мне помогает». В слово помогает он вкладывал свой, особый, смысл – не высовывается, не противоречит, не претендует. Некоторые начальники КБ выбивали приказные работы, за которые также выплачивались премии. К этим работам подключали конструкторов по своему усмотрению, руководствуясь принятыми «нормами» в отделе.
Новый начальник отдела ладил со всеми. Ни с кем он не вступал в прямые конфликты, в открытую никому не пакостил, каждого внимательно выслушивал и при прочих равных условиях, принимал справедливые решения.  Предпочтения в конфликтных ситуациях безоговорочно отдавал по старшинству занимаемого положения. Чтил законы и явно их не нарушал, побуждая к этому своих заместителей. Хороший организатор, обладал даром предвидения развития событий. Своим поведением внушал уважительное отношение к специалистам, и обожал женщин - будучи «маленьким пузатиком» - как называла его полногрудая секретарша.
Очень любил подарки: любые, на худой конец – тёплое слово. Любил, чтобы был порядок во всём, на что обращает внимание дирекция завода. Редких провалов не боялся, умел выходить из «безвыходных» ситуаций. Хитёр,   осторожен и скользок.
Как инженер – слаб. Но наделён интуитивным чутьём, что часто помогало ему выбирать, если не совсем правильное, то, во всяком случае, надёжное направление. Многолик и редко говорит то, что думает. Обещания, как правило, держит. Терпелив и упорен на пути к достижению своей цели. В мышлении – примитивен. По отношению к партнёру или собеседнику редко бывал искренним. Вся его деятельность проходит через призму собственных интересов, которые он ставит превыше всего.
В крыле Проценко, между начальниками КБ шли бесконечные распри. Как кроты, они рыли друг под друга, понося каждого. Все они претендовали на место уходящего вскоре на пенсию Проценко. Сам Проценко отдавал предпочтение Перетятько – начальнику доменного КБ, который, кстати, уже стал другом семьи Клепалова. На место Перетятько уже  подгото-вил себе почву молодой коммунист Чечерин. Он имел какое-то отношение к копченой колбасе, а это ценилось выше инженерных знаний.
Клепалов сразу понял, что со мной нельзя на «ты», и мы ладили. Мои проекты сразу выделились на общем фоне, и мой авторитет в среде рядовых конструкторов быстро рос. В верхних эшелонах тоже следили за моей работой, не торопясь с выводами.
Первое трение у меня возникло с Проценко, когда к моему удивлению, он не сумел разобраться в несложной кинематике убирающегося шасси, которое я разработал. Он потребовал изменить конструкцию. Я возразил, доказывая ему эффективность и высокую работоспособность выбранной схемы. Проценко не спорил на технические темы. Против моих аргументов он имел свой: «Из-за такых як ты, масла нема в магазынах», - он говорил на русско-украинском языке.  Мне полагалось не спорить, а выполнять, если я хотел добиться расположения к себе зама. Я с таким положением не согласился и решил привлечь к элементарному, на мой взгляд, вопросу, специалистов отдела из числа замов и начальников КБ.
Увы!!! Таковых не оказалось! Я очутился в идиотском положении! Элементарная схема, и никто из пришедших нач. КБ(!) не разобрался в ней! Я не мог уступить невежеству. Меня поддержал Клепалов. И хотя для Проценко это ничего не значило, я смог закончить проект по-своему. Не знаю, что повлияло на Проценко, но проект он подписал.

Мама совсем стала слабенькой, мало поднималась и с трудом ходила по квартире. Клара её купала, я ставил банки и ложил на ногу парафин. Пригласили медсестру, которая провела маме курс уколов. Так, общими усилиями, мы её поддерживали. Но лишь только ей становилось лучше, мама тут же требовала, чтобы её везли домой к Мусе.

Если у меня как-то наладилось, то теперь Клара  всё чаще испытывала неудовлетворённость от своей работы. Знакомых у нас нет. К тому же, женщине на металлургическом заводе пробиться намного трудней. И вообще она очень скромная, не та женщина, которая «на скаку коня остановит». Клара создана для любви, не для карьеры.
Кстати, эту фразу я позаимствовал. В ширпотребе электросварщицей работала Дуся. Как-то она увидела Клару и сказала мне: «…какая она миленькая, она же создана для любви…».
Ходила Клара в «Механобрчермет», в «НИГРИ» по поводу работы – безрезультатно. Как нам ни трудно в экономическом отношении, я всегда не против, чтобы она оставалась дома, но сидеть дома она не хочет. Я понимаю её позицию и одобряю.

Пока я был в отпуске, наше КБ выполняло срочный заказ – проекты на конструкцию и установку временных упоров на подкрановые пути.
Дело в том, что в агломерационном цехе стоял на ремонте рудогрейферный перегружатель РГК-4. На его гибкой опоре были деформированы связи. Цех запросил в ПКО техническое решение на восстановление связей. Проценко и Лещ (начальник грузоподъёмного КБ) выдали следующее «техническое» решение: «Металлоконструкцию крана восстановить в проектное положение». Каким образом следует «восстановить» - не указано. То ли заменить связи новыми, то ли выправить существующие. Подобные решения сегодня типичны не только для ПКО.
Однако то, что сделали на месте – ничуть не лучше. Ремонтники автогеном начали прогревать деформированные связи на опоре, под нагрузкой, имея в виду, что по мере нагревания существующие напряжения в связях  выровняют их. В результате нагрева связи выпрямились и разорвались. Кран рухнул на землю, похоронив четверых рабочих.
В этой связи и вышел приказ о временных упорах. «У страха глаза велики». И выполненный первый тупик по проекту механического бюро, возглавляемого Клепаловым, весил 300 (!) кг. К счастью, в отделе техники безопасности проект не подписали, потому как он весит больше 50-ти кг. – максимально допустимый вес для поднятия одним человеком мужского пола. Следующий упор сделали легче – 80кг. Он собирался на подкрановом пути.
Такую ситуацию я застал, выйдя из отпуска.
Прежде всего я обратил внимание Клепалова и Проценко на то, что тупиковые упоры должны быть цельными. Это обусловлено эксплуатацией, так как устанавливать их приходится на подкрановые пути, где даже не всегда имеются пешеходные площадки. Следовательно, собирать упор на высоте подкрановых путей можно, только соорудив монтажную площадку.
Раз упор должен быть цельным – он должен быть лёгким. Даже допустимый пятидесяти килограммовый упор никто не станет тащить по балке. Он должен весить не более 25-ти килограммов.
Исходя из этого, я предложил рассмотреть чертежи ждановских тупиков. Проценко долго сомневался, потом решил созвать совещание с участием начальников основных цехов. На совещание я принёс чертежи нашего КБ и ждановские. Проценко ознакомил присутствующих с чертежами. Поднял высосанную из пальца проблему и посыпались предложения, как из рога изобилия.
Это были самые бредовые идеи. Я подумал, что если б эту надуманную проблему поставили перед школьниками, они бы рассуждали более реалистично. Но куда же потом исчезают эти нормальные ребята? Откуда берутся тупоголовые, холёные и самонадеянные морды с полным отсутствием здравого рассудка? Мне до того стало противно их слушать, что я посчитал для себя оскорбительным вступать с ними в полемику. «Опустив» их на землю, Проценко предложил разрабатывать упоры сборные, что и было принято единогласно. Мы с Клепаловым отмолчались.
Однако моё молчание не означало согласие. Я потребовал собрать совещание у заместителя главного инженера по технике безопасности. На совещание от ПКО я пошёл один и получил одобрение на мои тупики. Я сделал проект на несколько новых упоров для их испытания в цехе. Проценко продолжал упорствовать даже после того, как я вышел на Хитрова и добился его согласия. Мне ничего не оставалось, как написать докладную главному инженеру завода.
О своём намерении я сказал Хитрову. Он попросил меня никому эту докладную записку не показывать, пообещав, что никто не будет препятствовать моей работе.
Всё механическое КБ разрабатывало сборные тупики, вес которых составлял от 60 до 80-ти кг. И лишь я разрабатывал свой цельный тупиковый упор весом 18(!) килограммов. Мой упор работал не на сдвиг, а на сжатие. Если обычный упор колесо крана  толкает вдоль рельса, стараясь его оторвать, мой упор, испытывая от колеса крана те же продольные нагрузки вдоль рельса – прижимается к последнему, в результате чего все его детали работают на сжатие.
Проценко больше не возражал, он подписал и мои, и другие проекты. Мои упоры были выполнены и установлены во всех цехах. К изготовлению упоров с официальным статусом никто даже не приступал. Когда Клепалов на очередном совещании у главного инженера поинтересовался, почему не изготавливают сборные тупики, главный механик завода Похилько задал ему встречный вопрос: «Кто их будет собирать и кто их будет ставить, если они весят до 80-ти килограмм»? На что поднялся Проценко и невозмутимо ответил: «В протоколе технического совещания стоят подписи ваших представителей».

«Зачем тебе бинокль?» – спросила Клара. «Чтобы расширить возможности человека – мои, значит», - ответил я. Как и прежде, с деньгами у нас было туго.
Здесь я хочу сделать небольшое отступление. Ни я, ни Клара никогда не умели «делать» деньги. На одних рационализаторских предложениях и изобретениях я мог бы значительно улучшить наше финансовое положение. Да много есть способов, которыми пользовались конструкторы, и жили совсем неплохо. Я всегда был поглощён идеями и комплексами морального содержания, доводимыми порой до абсурда. Мы и хозяйничать толком не умели. Как-то нас всё это не интересовало. Больше всего мы дорожили нашими отношениями друг к другу. Не то, что бы мы «дрожали» над ними, этими отношениями. Очевидно, мы были просто влюблены.
А мне, как мальчишке, захотелось купить бинокль. Не такая уж крупная сумма – 100 рублей. Я хотел купить семикратный БПЦ-7;35, но и эти деньги не были у нас лишними. Тогда Клара приняла «соломоново» решение: «Ты брось курить, и на сэкономленные деньги купи себе бинокль». Я так и поступил. Дома не курил, а на работе потягивал, но, конечно, тайком от Клары. Всё же расходы уменьшились. Главным образом я экономил на завтраках и трамваях. И, наконец, пятого февраля 1983 г. я пошёл в магазин и купил себе «заветный» бинокль. Ещё с детства я о нём мечтал. И вот только сейчас приобрёл.
В апреле Клара взяла тур. путёвку по городам: Полтава, Миргород, Кременчуг, Одесса.
Доча училась в школе-интернате, и я ездил к ней. Клара уже была в Кременчуге, когда Иринке стало тошнить. Я забрал её домой и повёл к врачу. Врач сказала, что дочу надо срочно положить на обследование. Дал телеграмму Кларе, и 10.04. 1983г. встретил её на вокзале в Пятихатках. Оттуда мы приехали электричкой домой. С дочей всё закончилось благополучно, а Кларе я сорвал отдых.

Всё так и было. Не в моих правилах врать. И всё же – «О ревность, злой тиран, чью плеть терпеть не в мочь…». Конечно, я мог и сам положить Иринку в больницу.
Но я вспомнил прошлый Кларин отпуск. Ни на одно мгновение не сомневаюсь, что тогда она рассказала мне всю правду. Не сомневаюсь в том, что и этого она больше не повторит. Мы столько уже прожили вместе, и за всё время она не дала мне ни единого повода сомневаться в её верности. И я не сомневаюсь. Боже сохрани, чтобы я хоть когда-то бросил тень в её сторону. Но справиться с собой я не смог. Я проявил слабость…