Лапсердак

 Виктор Матюк

Лапсердак

Большой любитель статных и красивых баб еврей Ленский
Вышел из троллейбуса марки «Б» на площади Смоленской,
Его душе покоя нет нигде, пыль и смрад везде, он весь на мандраже,
Склонив голову  в покорности судьбе, послал свою судьбу на букву «П»,
Потом добавил литеру «Х», он плюгавенький на вид еврейский жид
От высоких московских стен дрожит, но не бежит от суеты мирской,
Авось, она рассосётся само собой! Он долго стоит и зрит вокруг,
У него здесь нет ни друзей, ни подруг, те, кто были живы, уплыли,
Кто куда, кто в Израиль, кто в США, только он – старый дурак
До сих пор носит довоенное галифе, набросив на плечи лапсердак
Нэповских времён! Лично он был когда-то в столицу Московии влюблён,
Сейчас ошеломлён и удивлён, изменилось всё, там все на одно лицо,
Здесь с тобой не поздоровается никто, могут только пнуть то ли в грудь,
То так лягнуть в правый пах, или двинуть в глаз и тут же сказать,
Что ты никчёмный жид или конченный педераст, тебе не хер от нас помощи ждать,
Авось, бог тебе подать! Он достал истрёпанный до дыр депутатский мандат из довоенных лет,
Вместе с ним он ждал существенных перемен, его давнишний друг Вайнштейн
Ему неоднократно говорил, что коммунистическая суть развеялась, как сизый дым
По всей стране, ничего не оставив людям простым, все – себе! Кто-то до сих пор сидит в тюрьме,
Кто-то смертью храбрых пал на войне в Чечне, а он до сих пор в своей правоте убеждён,
Пытался в Ленинграде во время блокады затесаться  в толпе евреев - адвокатов,
Но там такие хваты, что так за яйца прихватят, что отдашь им всю зарплату,
Только бы живым уйти! Пришлось и ему в добровольцы идти, на том многотрудном пути
Ему кореша детства помогли от кары небес уйти,
От неминуемой смерти спасли, он, как бывший депутат
Предъявил свой мандат в военный комиссариат, там у Вайнштейна был приличный блат,
Его троюродный брат был женат на сестре военкома, он помог подающему надежды жиду
Вместе с Вайнштейном отбыть в Москву, чтобы жить, как живут там все приличные люди,
Потихоньку грешить и баб на стороне любить, его мандат, указующий, что этот депутат
На самом деле не дегенерат, а демократ, он – хват, немного лысоват, ростом маловат,
Но может всё достать и из-под полы тотчас  продать! Вдруг кто-то помешал старому еврею
Пройтись по зелёной аллее, мимо промчался троллейбус марки «Б»,
Прошла баба в собольей шубе, изматерила старика пошло и грубо!
Пришлось ему взгрустнуть и продолжить свой путь в глубину воспоминаний,
Не было ни криков, ни стенаний, только стоны и причитания людской молвы,
Они выныривали из-за взлохмаченной ветром головы, он крикнул досужей мысли:
«Умчи в туманную даль, а ты, сердце бедное, молчи, пусть наглые москвичи, жулики и рвачи
Живут одни  за крепостными стенами, нам приятнее общаться с алкашами,
Они достойно себя ведут и спокойно ждут, когда вино до последней капли разольют!»
Годы бегут мимо Яузских ворот, куда-то бежит честной и голодный народ,
А прочий сброд только на подаяние живёт! У еврея – истерика, нападает Америка,
Что делать и как быть? Неужто глаза закрыть и бежать, не пытаясь в полемику ни с кем вступать?!
Вдруг его холодной почти ледяной водой с головы до ног окатило, и едва не оглушило,
Он оторвал глаза от земли, мимо него промчались мигающие огни, это троллейбус  марки «А»,
Которым  управляла чёрная вдова, она не успела нажать своевременно на тормоза,
Пыль и вода застили еврею близорукий взор, этот старый козёл на своём пути видел произвол,
Но к цели шёл, он попал в мясорубку такую, чтобы выжить, надо иметь голову не пробивную,
Ему с его с депутатским мандатом последовал приказ отправляться на Запад,
Следовать за фронтом, он с понтом вошёл в руководство «Продрезерва»,
Туда затесалась одна рыжая стерва, она многим попортила нервы,
Он был первым, кто поднял своё голос против неё, и поехало и пошло,
И вот его отправили выше северных широт, чтобы Северный флот
Не застопорил свой ход! Он ходил мимо дедовских могил, истратил много сил,
Пока все связи заново возобновил! Там живёт только пришлый народ,
Отсидевший положенный срок, никто назад вернуться уже не мог! Дым и смог
Затмил биографию, к большому несчастью даже там полыхали искромётные страсти!
Рок хватал за запястья, а жид сильно хотел жить, но как ужиться с этими мудаками,
Даже бог изредка разводит руками, из искры возродилось пламя,
В другие руки перешло алое знамя, умер Сталин, царь и барин
От Москвы до самых окраин – жестокий хозяин! Каин не знал боязни,
Он устраивал расстрелы и казни, он из страны сделал обезьянник,
Об это вслух говорит его современник старый одесский жид!
Сбросив груз мирских оков, он повторяет вновь и вновь,
Что у этих ****ских мудаков нет подходящих слов, чтоб
Кто-то без воли властей смог сменить собственный гороскоп!
Отовсюду можно ждать подвох, даже при ловле блох
Слышался глубокий тихий вдох, мог заложить даже клоп,
И отправить грешника на лесосеку, там даже генсеки
Брали в руки топоры, чтобы избавившись от мирской мишуры,
В ногу со временем идти под красным кумачом, раздвигая толпу своим плечом!
Старый одесский жид к древнему еврейскому роду принадлежит, это о многом говорит,
Он для себя придумал миф, чтобы до старых лет спокойно дожить, и свою жизнь завершить
 В родных местах, нами движет страх, у власти на жидов лимит, этот бич над головами летит
И плеть свистит, приходится матом крыть в ответ, но эха нет, гаснет в доме яркий свет!
Старый мудак недавно опубликовал свой исторический трактат, он – не про баб,
 В нём описан определённый исторический этап из жизни древней Тартарии,
Речь корявая по страницам гуляла, плакала и стенала, и тут же обличала,
Ему уже пообещали, что выколют моргала, с тех пор любовь к творчеству пропала!
Он мысленно плыл невесомо мимо чужих миллионов, всё до боли знакомо,
От отчего дома до солдатской слободы, откуда до статуи Свободы рукой подать,
Если к ней спиной встать и подождать, пока не позовёт в поход труба!
Жид стоит и пристально зрит на грозовые облака, дрожит парализованная ещё тайге рука,
Вдруг слышит писк щенка, ему дали под зад пинка и он стремглав сбежал от пьяного ямщика!
Старика заела тоска, площадь Смоленская исчезла мигом в дымке нежной,
Он смотрит свысока на бывшего соратника, отпетого мудака, за которым плачет тюрьма!
Его родственник Копштейн, он молится на его едва заметную тень весь день, зачем?
Всё – тлен! Всё – суета! До самой смерти нас обязали трудиться от звонка и до звонка,
Над миром такая темень, еврейская душа, как кремень, стоит только чиркнуть,
Как словесная муть перечеркнёт весь авторский труд за пять или десять минут!
Природа грозит бедой, глядь, а за спиной уже стоит пёс сторожевой,
Рядом с ним пожилой городовой, повернувшись к ним спиной, старый жид
Надвинул на плечи лапсердак, вспомнил Гулаг и понял, что попал под колпак!
Япона мать! Пришло время агитплакаты отовсюду срывать и чемодан паковать,
Но куда ему бежать? Ему никто в чужом захолустье не будет рад,
Здесь все потеряли истинную веру, не знают меры ни в чём,
Идут напролом, и в тумане густом вертят хвостом!
Мысль порхнула в стратосферу, напомнив комету,
Потолковала с Люцифером и вернулась в атмосферу,
Чтобы отдохнуть в зелёном сквере и быть счастливой без меры!
Перед поездкой сюда ему любимая жена подарила новый пиджак,
Старый еврей его даже не стал примерять, он подшил свой лапсердак,
Подогнал его так, что даже бывалый одесский портной, легко расставшись с иглой,
Махнул курчавой головой, победив смущение, попросил у соотечественника прощение,
Он с непривычки взял свои  слова кавычки, взял билет на электричку и отправился туда,
Где голь на выдумку мудра! Дождь стал лить, как из ведра, чистая вода смыла глину и пыль,
На стезе остался лишь степной ковыль, да народная быль, лишённая крыл, а дым всё застил,
Пылью припорошил, заставил память прошлое забыть, и вновь безбоязненно плыть
По бурной реке бытия, пока окончательно не закончится! Одесский жид здесь знаменит,
Он почти уже инвалид, может умно говорить, и даже научить, как надо жить?
Он для общения открыт, его язык молчать отвык, этот старик к своей Саре прилип,
Как банный лист, его изношенный лапсердак  выглядит кое-как, в нём тебя могут узнать,
И всю твою ложь тут же развенчать! Ему нравится бандитский шик, лапсердак слегка полнит,
Бывший большевик даже сейчас готов влезть на броневик, как Владимир Ильич,
Но от тряски на нём жидка тошнит,  он в старомодном пиджаке выглядит,
Как бубновый туз в Москве, пылает щека, хотя его жена, как доска, странная худоба
Напоминает о себе сполна, и баба та, что вместе с мужем прошла тюрьмы и лагеря,
Теперь стоит у придорожного столба, и мыслит государство статуей,
Под фиговым листком спрятанной, власть поглощена мирской суетой,
Ворьё прячется у неё за широкой спиной! Пусть до времени мы покалечены,
Наши руки и ноги изувечены,  да и на груди есть от жизни отметины,
И только морщинистое обличье до сих пор хранит былое величье!
Музыка на площади гремит, вой стоит, а бедного еврея от голода тошнит,
Он трое суток не брит, медленно говорит, всеми ветрами забыт,
Но сердце не гранит, со всех щелей на тротуаре сквозит, как ему жить?
Чего ждать от судьбы? Если бы мы все вместе могли купить долю за полцены,
Тогда бы навар кудрявый во рту не казался ему смертельной отравой,
На горе или на беду дым и смог рассеялись ближе к утру, Господи, не сердись,
Нелепая жизнь давно уже вынесла старому грешнику неприятный вердикт!
Он мечется в тревоге незнакомой, мечте молнии и громы,
Говорит уверенно и скромно о своей ноше неподъёмной!
Он как будто  бы здесь не жил и не жил, от таких мыслей старик сам опешил,
Он страшный голод пережил в Ленинграде и Москве, особенно тяжело жилось на калыме,
Он до сих пор моется обмылком и с саркастической улыбкой чувствует затылком,
Как ему пытаются завистники внушать, что он – никто, он – просто раб!
Велик его грехов масштаб, ему с толпы  кричат: «Чудак, остановись, за поручни держись,
А то покатишься вниз, ты же не один из самоубийц!» Наконец контакт возник,
Он слышит не от первых лиц, что гол, бос и нищ, как на теле красный прыщ!
Он смотрит на мирскую жизнь из-за бархатных кулис, рядом с ним стоит Дионис,
Он ладно скроен, как молодой кипарис, отправляющийся в зарубежный круиз!»
Он был рад отбыть в безвестную дорогу, но больные ноги уже обивали чужие пороги,
Поджимали сроки, он же гордился, что в Одессе родился, с тех мир сильно изменился,
Если кто-то в этом усомнился, надо пройтись взглядом по улице Тверской в компании шальной,
Предоставить возможность инстинктам расставить все точки по местам, чтобы зануда и хам
Никогда не обижал прелестных и симпатичных дам,  жид взял в руки кожаный чемодан
И отбыл на вокзал, билет взял на одно лицо, за него замолвило слово кассиру одно лицо
Кавказкой национальности, чтобы не бросаться в крайности, а идти по избранному пути,
Не оглядываясь назад, а молча созерцать осенний листопад! Жид ходил чернее тучи,
За ним следил знакомый кучер, ему помогал неминучий случай, он, как рок гремучий
Разбрасывал по тропе песок сыпучий, пока его не попросили: не валять дурака!
Он решил поднатужиться слегка, сам неробкого десятка, с нервами всё в полном порядке!
Душе нужна разрядка, но жизнь – загадка, в ней любая излучина плохо изучена,
Его сердце прислушивалось к словам единоверцев, у них бабы с перцем!
От них во рту горчит, когда старая жидовка на весь двор кричит, что её муж тоже жид!
Пришло время рот завистникам закрыть, они связаны с женою общей долей и  судьбою,
В денежных средствах нет недостатка, соседи строят догадка, что и как!
Старик Ленский на них не отвечает никак даже на площади Смоленской,
Он ни в чём не виноват, его научили воровать отец и мать, он не привык чужое брать,
Государство проскоблено для растрат, оно для себя самый коварный враг,
Другого такого рядом не сыскать! Вокруг него крутится такая шваль,
Что дать в рыло ей не жаль! На ветер кидают тысчонки молодые мальчонки,
Они приходят к бабам на палку с приличным подарком, если муж уехал на рыбалку,
Знать, он не уважает старых баб и мандой не дорожит, если над удочкой всю ночь дрожит!
Не надо с бабами так зло шутить, рядом с отчим домом зелёный сквер шумит,
Что-то в морском порту гремит, нельзя всю ночь глаза для сна закрыть!
Мы все в жизни постоянно рискуем, грешим всуе, теряем время и деньги впустую,
Я же воистину свою печаль из жидовского сердца вытесню, не стану затевать мышиную возню,
Медленно с жидом подойду к вечному огню, и ради справедливости предложу вывести
Всю эту братву на чистоту белоснежной бумаги, пусть трясутся со страху
И меняют нательную рубаху, а потом положат голову на плаху!
Люблю отчизну я, но странною любовью, ей много не прекословлю,
Наедине горькие слёзы лью, но душевную боль никак не утолю!
Подхожу вместе со старым жидком, впитавшим с материнским молоком,
Что легче прикинуться дураком, чем лезть напролом за золотом и серебром
 В чужой карман, и вот мы у святого алтаря, там снуёт разная шантрапа,
Нам, наверное, туда не очень надо, пережит голод, холод и блокада,
Внешняя бравада – следствие осеннего снегопада, плоть ему совсем не рада,
Грядёт расплата, мы же стремимся жить по богатому и потому и уподобляемся скоту рогатому.
Нам один хрен, что в острог, что в тюрьму, только бы ни одному садится на нары,
Уж лучше под звон семиструнной гитары снять с души зловещие чары чужой судьбы!
Мы бродим вместе по России в поисках совести и чести, нахмурив пальто,
Не встретив ничего, кроме ржавой жести и грядущей смерти, нам денег в конверте,
Ведь пытались продать старое пальто, не покупает никто! Денег нет даже на эскимо,
Я же меряю взглядом тех, кто рядом, и кто вдалеке, мат скопился на языке, мешает крест,
Зажатый в руке дать жёсткий ответ року и судьбе! Здесь всё не по мне, Отечество вовне,
От родины нам с евреем ничего не надо, он сошьёт себе ливрею, а я куплю хомут на шею!
Кто бы из ротозеев эту Рассею распахал и засеял и чтобы студёный ветер дым и смог развеял
Над полями чистыми и водами искристыми! Жид не бздит, что ему голод в шею нож вонзит,
Он достанет золотишко из семейного ларца, а что достану я? Только скопище греха,
Присяду у камня могильного и не пожелаю видеть никого, кроме ангела своего!
Вокруг широкое приволье, неслыханное в Москве раздолье для ратных дел,
Там царит беззаконье, а здесь виден внешний глянец, каждый засранец
Ведёт молодую бабу под венец, куда же смотрит Творец? Пришёл писец всему и вся,
С обрыва катится Рассея, бог весть куда, горят лишь глаза у старого пронырливого еврея,
Он готов без лишних слов в мутной воде рыбу ловить, деньги замутить и кусок хлеба добыть!
Всё, что растёт в полях, бесследно тает на глазах, странно звучат былины в переводах,
Никто не думает про народ, он начинает на дело веры биться, и к правде стремиться,
Но ему дают поворот  от барских ворот, барин, выпятив живот, свою линию гнёт,
Он по своим законам живёт, не сеет и не пашет и под чужую дудку не пляшет!
Недаром страна, спалённая Гайдаром, была разграблена дотла,
Остался только дым от тлеющего костра, тлен и суета греются до утра,
 Секретари и председатели впали в стагнацию, не ведут страстно и властно агитацию,
Изредка отвечают на вражеские провокации, меняя интонации,
Послать бы их всех к ****и матери, пусть постоят на церковной паперти
С протянутой для подаяния рукой, авось, тогда прекратится всеобщий разбой!
За белокаменной стеной не слышен крик и вой, там земля засеяна зелёной травой,
На воротах стоит пёс цепной и даже в неурочный час всех нас могут слить в унитаз!
В дырах старенький лапсердак пожилого жида, трудна была его тропа, ему на хвост сели
Дожди и капели, достали морось, стынь и холода, на пятки до сих пор наступает беда,
И никто загодя своего исхода не знает, почто Рассея так жутко страдает?
Не от того ли еврея, что лежит почти сто лет в мраморном Мавзолее?
Те идеи придумали иудеи, толкали их в шею до самого Питера по зову Юпитера,
Потом отправили под стены Кремля, тут же опустела православная земля,
Здесь нет Фаворского огня, у руля стоят люди, лишённые глянца, конченные засранцы
Пытаются нас на путь истины наставлять и нами управлять! Не нашлось руки,
Чтобы питерские урки собрали на Смоленской площади окурки! Бывшие бродяги
Взяли в руки разноцветные стяги и на всю округу орут, что ни от кого избавления не ждут!
Когда их на суд поведут, они слёзы долу прольют, но у них ни совести, ни нет,
Их обольщает сладкий бред! Грешен каждый человек, предавшись тоске вселенской,
Еврей Ленский вспомнил о ночи Вифлеемской, жуткой и мерзкой, пошёл походкой неспешной
Мимо Яузских ворот, там шныряет  разбитной народ, хер его разберёт, за счёт чего же он живёт?
Эта грешная земля немало испытала горя под властью Кремля, волосы дыбом, зубы торчком,
Тих загородный водоём, лебеди плавают на нём, а старый мудак с комсомольским значком
Попотчевал Ваню-дурака коньяком, пусть порадуется он, что его диплом ему не пригодился,
А он ниже плинтуса опустился! Этот мир изменился в худшую сторону, вот-вот заклюют страну
Чёрные вороны, только тот проныра и обормот,
Кто видел в море корабли - не на конфетном фантике,
Кого ебли, как нас ебли, тому давно уже не до романтики!

г. Ржищев
23 сентября 2021г.
9:45