Глава 5. Рейххемм. Техник

Как знакомятся люди? Да вот так. Он пришел к ним в салон чинить вытяжку. Раструбы с решетками у самого пола и под потолком работали нормально, а вот те, что на высоте метра над полом, основные, заглохли. Помещение было слишком маленькое для восьми кресел, работники и так глохли от постоянного нахождения в шуме вытяжек, жужжания шлифовочных аппаратов и визга сушилок для лака, а тут еще и это. Пришлось сделать полуторачасовой перерыв, поскольку никакие маски не справлялись уже без средних вытяжек. Перспектива лечь потом всем салоном на недельную детоксикацию не радовала абсолютно никого, а этим бы все и закончилось, как пить дать. Салон неплохой, средства для обработки не дешманские, но хватало клиентов, пришедших после многих месяцев копеечных вытравливателей. Чешуйки эту чуть ли не хлорочную дрянь впитывают на ура, при опиливании и шлифовке все это летит прямиком в дыхательные пути, если вытяжка не работает. Так что все остановили и вызвали срочно его, Рейххемма, чтобы простой был не запредельный.

Он вошел в салон и в тишине в столбе пыли увидел только маски да защитные очки, в которых работает персонал. Собственно, процедуры они приостановили, клиенты вышли на улицу, а мастера только собирались покинуть помещение. Никого он тогда в этом тумане не рассмотрел.

Разглядел он их, когда вышел на улицу, закончив ремонт. Они стояли там стайкой – восемь мастеров, администратор, уборщица и две девочки подай-принеси. Разглядел он их, отклеивая защитку пластыря и налепливая его на слизистую верхней губы - он любил клеить так, а не на нижнюю, как все, а еще не терпел, когда виднелся хотя бы уголок снаружи. Он считал эту привычку слабостью и пытался с нею бороться, но пока получалось плохо. Обычно он не клеил на людях, но в салоне рот пока открывать было нельзя, не весь воздух очистился, а его тянуло уже неиллюзорно: губу сводило без привычной дозы экатина, так что было не до церемоний. И тут он увидел, что маски и хамелеоньи окуляры прятали сина-админа с повадками рецесса, кривенькую немолодую уборщицу, двух вертлявых подай-принеси, совсем еще девчонок, и восемь синн, которые были столь же прекрасны, сколь заняты собой. Но одна обратила внимание на его манипуляции с верхней губой, а не с нижней, и уличила в пижонстве. Так они потом всем салоном его и звали Пижоном, когда он забегал на огонек – а забегал он теперь часто, потому что появился повод.

Конечно, проверка барахливших средних вытяжек была только предлогом. На самом деле, он считал минуты до встречи с Миаага и Леиууу, и скрывать это становилось все труднее и труднее. Прятать отчаянье и тоску от того, что они, две доми, не обращают на него ни на каплю больше внимания, чем на любых других посетителей салона, было невмоготу. Он случайно узнал, что эти две синны встречаются, но третью пока не нашли, так что оформить свои отношения не могут. К тому же, Миаага ужасно страдала от невозможности получить разрешение на ребенка. А Рейххемм, в свою очередь, сходил с ума от мысли, что он мог бы стать им третьим, и тогда ребенка бы им дали без проблем.

Нет, не так, каждый раз поправлял он себя мысленно, мучимый этими глупыми социальными раскладами. Он син, они синны, их ни в тройку не оформят, ни ребенка не дадут, да и он для них не существует в этом аспекте: чтоб доми связались с рецессом, да где такое видано. И Рейххемм изнывал от непонимания, чего же он хочет: превратиться в синну или чтобы разрешили тройки между доми и рецессами. И в том, и в другом были свои весьма ощутимые минусы. Но обсудить это, чтобы привести мысли в порядок, ему было не с кем.

Как-то у него случился разговор с одной близкой подругой. Они сидели на берегу пустыни на деревянных мостках, стояла звенящая знойная тишина, они болтали ногами в песке, который, подгоняемый ветром, время от времени захлестывал их почти до пояса. Вокруг не было никого и он не опасался быть услышанным посторонними, поэтому внезапно заговорил о действительно для него важном:

- Иногда я представляю себе, как это – когда у тебя ненормальная тройка. Это требует усилий – перебороть внутренний запрет. Но, если сумев хоть чуть-чуть представить все это, я получаю большое внутреннее облегчение, не означает ли это, что то, что считается противозаконным, на самом деле, вполне нормально? С другой стороны, психопат-убийца тоже, наверное, испытывает некое облегчение после сотворенного злодейства, хотя само злодейство это ни капли не оправдывает. Впрочем, откуда мне знать, что он ощущает? Может, не облегчение, а наоборот, тяжесть. У меня ничего такого нет. Я просто чувствую себя так, словно наконец-то попал в наиболее естественную для меня обстановку, какая вообще может быть на свете.

- Для чего ты пытаешься идти против природы? – спросила тогда подруга, Эргииа. - Разве есть что-то более натуральное, чем влечение к такому же, как ты сам? Синов от природы влечет к синам, синн – к синнам, сииманов к сииманам. Это же само собой.

- Но кому помешает, если я буду жить, например, с синнами, а не с синами? Чем это плохо??

- А как можно нормально и долго жить с человеком, у которого элементарно физиология отличается от твоей? – Эргииа стряхнула с живота песок. – Синна на унитаз садится, син - нет, сииманы вообще незнамо что там вытворяют, представлять не хочется. Уже по одному этому понятно, что у них, сойдись они под одной крышей, элементарно начнутся постоянные споры о том, поднято сиденье или опущено.

Эргииа махнула рукой и отвернулась. Помолчав, продолжила:
- Да и детей кто им доверит? Это же неврастеники вырастут – при постоянно цапающихся по ерунде взрослых в доме. Когда я читаю в газете, что они просят официально разрешить браки между рецессами, я недоумеваю: зачем это? Что за извращенный ум это придумал? Они, может, и детей рожать сами вздумают? СвятоЛево, даже вообразить страшно, чем все это может кончиться.

- Но я не собираюсь подавать запрос на детей.

- Это сейчас не собираешься! Ты! А синна не может не хотеть детей. А у сииманов раз на раз не приходится. Твоя затея не просто противозаконна и аморальна, ты еще и не понимаешь, что сделаешь этим двух других людей глубоко несчастными просто потому, что не хочешь детей, а остальные двое хотят. Впрочем, это все лирика, государство вам не позволит и правильно сделает. Знаешь, 23 Заповеди никто не отменял, живем по ним и все хорошо, и про твой вариант в них нет ни слова, значит, он ненормален и против природы.

- Но в 23 Заповедях и про моторки ничего нет, а мы им пользуемся.

- Ты не путай, пожалуйста, технологии с физиологией. В Заповедях про моторки, телефоны и антибактериальные чипы ничего нет, потому что это никак не связано с укладом человеческой жизни и естественными физиологическими моментами.
- А здоровье это физиология?

- Конечно, а что?

- Антибакчипы – это про здоровье. Но мы ими пользуемся, хотя в Заповедях о них ничего нет.

- Конечно, нет! Это же технологии! Это не само здоровье, а отдельно! Ой, все, давай закончим. Такие рассуждения до добра не доведут. Лучше бы ты вообще этот разговор не заводил.

Так они тогда и не договорились. Хорошо, что вообще не поссорились. А ведь это была Эргииа, с которой он пуд соли съел, которая много к чему была лояльной и даже имела по молодости и безбашенности парочку рецессных связей. После этой беседы он зарекся поднимать подобные темы что с ней, что – тем более! – с другими знакомыми, малознакомыми и вовсе незнакомыми людьми. Открыться Миаага и Леиууу – от одной мысли об этом кидало в озноб, а кожа сохла до состояния грубой плохо выложенной мозаики.