1
Мы впятером сидели в самой большой комнате, служившей гостиной, и ели плов. Угощение было изумительное, Элисбар сделал блюдо на славу. Даже будучи на практике в Узбекистане, где плов является национальным блюдом, мне не доводилось пробовать такого. Не говоря уж о том, что проголодались мы все как волки.
— Кому добавки? — спросил старик. Внушительных размеров казан со стенками из толстого чугуна был опустошён только наполовину.
Парни отрицательно замотали головами. Стас промычал с набитым ртом:
— Просто фантастика, Элисбар! Но больше не могу при всём желании.
— Я тоже сыт, очень вкусно, спасибо, — сказал я.
— Значит, говорите, Аркадий Семёнович решился пойти на прямое противодействие? — задумчиво усмехнулся Элисбар. — Это хороший знак.
Непрожёванный кусок мяса чуть не застрял у меня в глотке. Стас тоже посмотрел на старика с некоторым недоумением.
— Чего ж тут хорошего? — хмыкнул я. — Меня чуть не убили. Если бы не Стас…
— Я понял, понял, — терпеливо проговорил Элисбар, разливая по стаканам терпкий чай с брусничным листом. — Ваш рассказ подтверждает мои догадки. Если он активизировался со своим «Фениксом», значит, чувствует, что время подходит. Он не может этого не чувствовать. Да, собственно, чувствую и я. И по времени срок уже назрел. Все люди из команды известны, за что, Алексей, тебе отдельное спасибо. И тебе, Станислав. Так что, ребята, всё сходится.
— О каком времени вы говорите? — спросил я, — Элисбар… извините, отчества вашего не знаю…
— И не нужно. Называй меня так, как есть. И давай без официальности, — перебил Элисбар. — Ибо все эти условности перед нашим общим делом — тьфу и растереть! Мешают только. Мы с тобой совершенно равны перед ним, и возраст не в счёт. Так что давай на «ты», договорились?
— Хорошо, давайте… то есть, давай, — согласился я, несколько обескураженный услышанным.
Но мне очень понравилась такая непосредственность. Я тут же вспомнил, что старый шаман Етэнгэй, дед Айын, сказал мне при знакомстве примерно то же самое, хотя был неизмеримо мудрее и опытнее меня. Как и этот человек.
Наверное, только лучшие из представителей рода человеческого позволяют себе держаться на равных с теми людьми, чьи достоинства и заслуги пониже.
— Вот и отлично, — улыбнулся старик. Он реагировал на всё не по-старчески живо.
Помощники Стаса встали из-за стола. Один из них сказал:
— Мы пойдём, пожалуй. Пора уже ехать назад, а то скоро темнеть начнёт.
— Ну, как знаете, ребята, а то могли бы заночевать, — предложил Элисбар, — места сколько хотите. Можно и баню затопить при желании.
— Не, благодарствую, поедем, — ответил за всех Стас, — кое-что надо дома ещё сделать. А тебя, Алекс, оставляем на попечение старшего товарища. Через неделю вернёмся за тобой. Хватит, чтобы ввести человека в курс дела, Элисбар, как думаешь?
— Думаю, вполне хватит, — сказал старик. — Алексей из команды самый подготовленный. Так что приезжайте через неделю. С остальными мы со временем разберёмся. Время ещё есть. Хотя… самого молодого из них, как его, Игоря Векшина, лучше привезти. Чтобы он остался здесь до общего сбора. Если он захочет, конечно. И мне будет помощник. И главное, не за горами весенний призыв, военкомат наверняка будет за ним охотиться. А здесь он переждёт призывную кампанию и никто его не найдёт. Даже в голову никому не придёт здесь искать. Страна-то подождёт очередного новобранца, а мы ждать никак не можем.
— Пожалуй, Элисбар, ты прав насчёт Игоря. Дождаться событий здесь — для него наилучший вариант, — ответил Стас, натягивая доху. — Постараюсь приехать сюда уже с ним. Но не гарантирую.
— Конечно, по возможности, — согласился Элисбар.
— Вот ты сказал обо мне «человечище»… — повернулся ко мне Стас, — на самом деле не я, вот кто человечище, — он кивнул в сторону старика, — а я по сравнению с ним человечек.
— Да ладно тебе, перестань, — добродушно усмехнулся Элисбар.
Стас и его помощники быстро собрались и вышли наружу. Мы с Элисбаром тоже оделись и вышли проводить их до края острова.
— Ну что ж, счастливо оставаться! Не скучай тут! — Стас подмигнул мне на прощанье.
— И вы здравы будьте! По льду осторожнее, — сказал Элисбар.
«Бураны» один за другим рванулись с места. Не отягощённые поклажей, они двигались обратно быстрее, чем вперёд.
Мы пошли назад к дому. По дороге я несколько раз оглянулся, любуясь зрелищем двух машин, с рёвом рассекающих снежное пространство. Скоро они исчезли из виду, затерявшись в белом просторе. Над островом снова повисла первозданная тишина.
Элисбар бодро шагал вперёд. В его движениях не было ничего похожего на старческую немощь и усталость от жизни, какая накапливается у многих годам к семидесяти. Он из той жилистой породы людей, подумал я, которые не так просто расстаются со своей жизненной энергией и в преклонных годах почти столь же подвижны и выносливы, как в молодости. У таких шанс прожить дольше. При прочих равных условиях…
— Наверное, у тебя ко мне много вопросов, Алексей? — нарушил он молчание.
— Да уж, немало… — ответил я. — Даже не знаю, с какого и начать.
— Тогда начни с главного, — усмехнулся старик.
— С главного… тут и главный-то не сразу сформулируешь, — пробормотал я. — Ну, прежде всего я хочу знать, что это за задание такое, про которое Стас говорил… в смысле, в чём оно заключается? Как оно связано с моими… необычными видениями и с этим островом?
— Это закономерный вопрос, и самый уместный, — кивнул старик. — Я рад, что ты именно с главного и начал, а не стал интересоваться второстепенными вещами типа того, кто я такой, что тут делаю, и почему тебя привезли ко мне. Я не зря на тебя сделал главную ставку…
Я понял, что настало время слушать, и шёл молча, не перебивая.
— На вопрос твой в двух словах не ответить, — продолжал старик, быстро шагая по протоптанной тропинке. — Это долгая история и для понимания не совсем простая. Но по мере того, как я тебя буду вводить в курс дела, ты узнаешь ответы и на этот главный вопрос, и на все остальные.
Он на время замолчал, о чём-то глубоко задумавшись. Мы тем временем подошли к жилищу, поднялись на крыльцо. Я заметил, что дверь в здание закрывалась плотно, но не запиралась, замка просто не было. Да и верно, подумал я, от кого её тут запирать? Мы зашли внутрь. Нас сразу окутала теплота, такая уютная и расслабляющая после прогулки на морозном пронизывающем ветру. Я невольно поёжился, представив себя сейчас на месте Стаса и его помощников.
Элисбар снова привёл меня в комнату, где мы трапезничали, и посадил за стол.
— Ещё чаю? — спросил он. — Разговор у нас будет долгий, больше никуда сегодня не пойдём. Пойдём завтра.
— Да, с удовольствием бы ещё выпил, — согласился я. — Хороший у вас… у тебя тут чай.
— А то ж! — Элисбар налил воды из большой пластиковой бутыли в электрический чайник. — Вода из талого снега, не хуже, чем родниковая. А летом — дождевая. Это тебе не из водопроводных труб! Да ещё с брусничным листом, с мёдом… Ну вот, порядок, — удовлетворённо сказал он, включая электрочайник, — сейчас будет готово.
Я продолжал оглядывать помещение, в котором мы находились. В центре комнаты большой стол, за которым могли поместиться человек десять. У одной стены широкий кожаный диван, уже изрядно потёртый, и пара довольно старых кресел с деревянными подлокотниками. Напротив — большой цветной телевизор на тумбочке. Шкаф, на нижней полке которого старинная радиола с проигрывателем; тут же стопкой сложены грампластинки. Остальные полки набиты книгами. На стене висела небольшая картина, написанная акварелью — пейзаж местной природы. В углу дополняла интерьер небольшая печка, сооружённая из огнеупорного кирпича; сейчас она ещё не успела остыть, и от неё продолжало веять теплом. Шторы на окнах были раздвинуты, за стёклами открывался великолепный вид на скалы и хвойные заросли, за которыми расстилалась бескрайняя заснеженная поверхность моря.
— Красиво, правда? — спросил Элисбар, прослеживая мой взгляд.
— Да, здорово, — согласился я.
— Ты бы видел, как здесь летом, — не без гордости добавил Элисбар. — Вот летом — настоящая красота! Я с семьдесят третьего года почти постоянно здесь живу, и до сих пор не устал восхищаться. Ещё рыбалка здесь всегда замечательная, в июле и августе — грибы, брусника, черника. Кто здесь бывает, тоже не хотят уезжать.
— И часто бывают? — поинтересовался я.
— Не столь часто. Сложно добираться сюда, ты сам убедился… Была тут ещё когда-то станция слежения ПВО, военные тут жили. Так что доступ гражданских был, сам понимаешь, ограничен. Но потом высшие армейские чины сочли целесообразным разместить станцию в другом месте, и её демонтировали. На этом месте оборудовали метеостанцию. Мы с коллегами проработали на ней двенадцать лет. А сейчас и в ней уже практически никакой надобности. Других уже понастроили, более современных, оснащённых новой техникой. Тут ведь оборудование устаревшее, кое-что даже тридцатилетней давности. Люди, кроме меня, разъехались. Бывать тут стало почти некому и незачем. Теперь вот я один остался. Уже десятый год в качестве сторожа, чтобы посторонние оборудование не разворовали. Его тут немало на станции бесхозного осталось. Хотя не представляю, кому сейчас оно может понадобиться… Но всё равно Севзапгидромет за это кой-какие гроши перечисляет мне на книжку. Что ни говори, а прибавка к пенсии. В общем, жаловаться грех, я уже тут привык жить.
— А кто же всё-таки приезжает на остров?
— Станислав с ребятами примерно раз в месяц навещают. Ну и раза два-три в год бывают другие люди. Именно в тёплое время года. Туристы в основном дикарями ездят, но очень редко. Остров-то ведь малоизвестен и труднодоступен, суда обычно сюда не заходят. Можно считать этот остров заповедником, в котором природа сохранилась в первозданном виде. Иногда заезжают в частном порядке биологи — изучать местную флору-фауну. Главным образом, птиц — тут их летом огромные стаи разных… Так что люди-то здесь бывают. Но большую часть времени я тут один, как Робинзон.
Я слушал, и мне даже на секунду стало жаль этого человека. Хоть здесь и здорово, но двадцать два года вне цивилизации, вдали от людей… И из них последние десять лет практически отшельнической жизни… Я бы точно не смог.
— Неужели показывает в этой глуши? — кивнул я на телевизор.
— Кое-что ловит, — ответил Элисбар, заваривая чай. — Главное, новости смотреть можно. А другие передачи меня не особо интересуют. Вот книги ещё есть, музыка. Мне тут скучать не приходится.
Я подошёл к шкафу. Книги были самые разные — научные монографии по физике, сочинения древних греков, японская и арабская средневековая поэзия, современная литература, в том числе совершенно не известных мне авторов.
— Здесь, как нигде, лучше всего читать философские книги и стихи, — сказал Элисбар. — Природа настраивает на лирический, созерцательный лад. Такая тишина… Ничто не мешает размышлять, предаваться мечтам и воспоминаниям… Хотя в моём возрасте, конечно, всё больше воспоминаниям. Долгими зимними вечерами вот перечитываю. И ещё музыка помогает.
Я перебрал грампластинки. Бах, Бетховен, Моцарт, Вивальди.
— Предпочитаю классику, — пояснил старик. — Всегда её любил, особенно произведения Баха для органа. Что может быть лучше?
— Пожалуй… А это чья работа? — спросил я, показывая на картину.
— Добужинского Льва Эдуардовича. Когда он находился здесь, написал и подарил мне.
— То-то я смотрю, знакомый почерк.
— Знаком с его работами? — спросил старик.
— Да, в Архангельске его выставку видел. Здорово!
— Думаю, и с ним самим ты познакомишься, — сказал старик. — Чай готов!
Он стал разливать чай по чашкам.
— Элисбар, ты ведь здесь не столько из-за метеостанции находишься, — сказал я, — сколько из-за чего-то другого. Чего-то, что и меня сюда привело, так?
— Правильно, — ответил старик, — но мы ещё дойдём до этого. Садись, угощайся.
Он поставил передо мной огромную чашку крепкого дымящегося чая и банку с янтарным мёдом. Я отхлебнул и сразу вспомнил старого шамана Етэнгэя, деда Айын, — при знакомстве он первым делом тоже напоил меня чаем. И тогда, как и сейчас, чай был великолепен. И обстановка была в чём-то схожей. Определённо, подумал я, между этими двумя стариками есть много общего.
— У меня почти всё тут природное, — добавил Элисбар, тоже усаживаясь за стол. — Даже электроэнергия от ветряков. Иногда, правда, приходится генератор запускать на дизеле. Но это в порядке исключения.
— Да, в общем тут у тебя хорошо, — согласился я. — Я бы тоже так пожил некоторое время. Но десять лет…
— Наверное, в твои годы я бы тоже так считал. Но жизнь с возрастом неизбежно вносит свои коррективы. Во всяком случае, если мы совершим здесь то, что должны, я буду считать, что эти годы не потеряны зря.
— Должны? — переспросил я. — Разве мы чего-то должны? И кому?
— Наверное, я не так выразился, — ответил Элисбар, на секунду задумавшись. — Конечно, речь не идёт о долге перед кем-то. Речь идёт о нашем человеческом предназначении. Хотим мы этого с тобой или не хотим, Алексей, случайно или не случайно… но наша с тобой судьба, и ещё судьба некоторых людей оказалась связанной с этим островом и с тем, что на нём происходит. И главное, с тем, что должно на нём произойти. Вот об этом мы и будем сейчас говорить.
2
— Ты ведь, насколько я знаю, геолог по профессии? — осведомился старик.
— Да, и поработать успел в области почти восемь лет, — подтвердил я.
— А я геофизик, так что мы с тобой в каком-то смысле коллеги. Это меня радует, потому что тебе легче будет понять то, что я тебе расскажу. Правда, начинать нужно не с проблем нашей матушки-Земли, а, пожалуй, с вещей более, скажем так, отвлечённых. Я бы сказал, с мировоззренческих. Ты о китайской натурфилософии что-нибудь читал? О даосизме?
— Читал, даже интересовался этим когда-то в студенчестве. И потом кое-что читал… Но всё так, в общем, поверхностно. У меня был друг, вот он как раз этими вопросами интересовался, и очень серьёзно… — я задумался, вспоминая Виталия.
— Ну раз читал, значит основные понятия должны быть тебе известны. «Инь», «ян», энергия «ци», пять стихий…
— Ну, в общем, представляю, — кивнул я, недоумевая про себя, почему Элисбар начал разговор с этой темы.
— Вот и хорошо, в дебри мы углубляться не будем. Для понимания всего, что ты дальше услышишь, общего представления достаточно. Нужно понимать, что под «ци» даосы понимали всеобщую универсальную энергию, которая проникает повсюду, наполняет всё и заставляет мир постоянно трансформироваться. Всё, что существует и происходит во Вселенной — это формы движения «ци». Включая и жизнь, разумеется.
— А я почему-то думал, что китайцы подразумевали под «ци» как раз только некую особую энергию жизни, — сказал я. — Ну, как бы ту, которая течёт через все живые существа и их поддерживает. Ведь именно про неё и в других духовных и мистических традициях говорится. Просто другие названия. У индусов — прана, у древних греков, как её… энтелехия, а средневековые алхимики и врачи так и называли — «витальная сила». Так ведь?
— Конечно, имеется в виду одно и то же, — улыбнулся Элисбар, — но все эти традиции, и вообще весь многовековой духовный опыт человечества утверждает одно: природа не разделена на особую жизненную энергию и какую-то другую, обычную и «нежизненную». Есть только один мир и одна энергия, его образующая и преобразующая. Да и фундаментальная наука говорит то же самое. Здесь никакой мистики. С этим ты согласен?
— Ну, тут спорить трудно, — пожал я плечами.
— Вот и хорошо, — опять улыбнулся старик, — тогда идём дальше. Эта изначальная энергия имеет разные качественные аспекты, разные параметры течения, разные способы и формы самовыражения. Скажем, та её часть, в которой преобладает аспект сохранения, более инертна, чем другая. Она как бы замкнута сама на себя, законсервирована сама в себе. Именно она образует тот материал мира, который мы называем неживым. А та часть, в которой сильнее выражен аспект изменения, обладает большей внутренней подвижностью, способностью к поиску, к саморазвитию. Эту часть мы как раз и наблюдаем в живых организмах. Но это две части единой общей энергии, и они могут превращаться одна в другую. Живое становится мёртвым, и наоборот. В природе этот процесс идёт постоянно. Не будь так, жизнь на Земле никогда бы не зародилась из мёртвого неорганического материала, и не смогла бы сама себя поддерживать и развиваться. Правда, мир устроен так, что в нём доминирует первая часть. Почему такое неравноправие — вопрос отдельный и весьма сложный, мы его сейчас обсуждать не будем. Как бы то ни было, факт остаётся фактом: энергия жизни никак не отделена от круговорота всеобщей вселенской энергии. Она — неотъемлемый, и весьма важный элемент этого круговорота. Пока всё понятно?
— Чего тут непонятного, — ответил я, — это всё в принципе я и сам представляю…
— Хорошо, когда человек образован, но знания не заменили ему умения мыслить самостоятельно, — констатировал Элисбар. — А ведь такие, в общем-то, азбучные истины, часто вызывают затруднение не только у неграмотных. Многим людям с современным образованием бывает их трудно осознать. Почему-то вот именно этот момент всеобщего единства у многих разумом упорно отторгается. Вроде на словах признают, что мир состоит из одной субстанции. Но при этом никак не могут сделать следующий шаг и признать, что их собственная жизнь — тоже её часть. То есть материальный мир сам по себе, мы сами по себе, а наша жизнь — какое-то временное недоразумение, данное нам в ощущениях.
— Ну да, как-то забавно получается, — рассмеялся я. Мне импонировала лёгкость и непринуждённость, с которой Элисбар рассуждал на отвлечённые и непростые темы.
— Тогда делаем следующий шаг, — продолжал старик. — Раз мы согласились с тем, что живое и неживое — в нашем обычном понимании — это проявление различных аспектов одной энергии, и к тому же взаимно обратимых, то должны будем признать, что и граница между ними существует только в нашем воображении. Иными словами, в природе нет ничего совершено мёртвого. Всё, что мы воспринимаем, как неживой материал природы — это то, в глубине чего дремлет жизнь. Всё так называемое «неживое» — потенциально живое и даже сознательное — так же, как мы с тобой.
— Да, я уже это слышал… — я вспомнил события позапрошлого лета. — То же самое мне говорили люди, приобщённые к шаманизму. И ещё много чего… Они и меня немного приобщили. То, что ты говоришь, я испытал на собственном опыте. Обязательно об этом расскажу…
— Расскажешь, но не сейчас. Успеешь, времени у нас достаточно, — сказал Элисбар. — Сейчас тебе важно понять, почему ты оказался здесь. Поэтому продолжим. Итак, жизнь не только существует, но и развивается. От простого к сложному, от примитивного и несовершенного к более организованному и гармоничному. Сам факт того, когда-то здесь были только камни, а теперь и мы вот с тобой сидим и беседуем…
— Конечно, не всегда развитие идёт именно так, — вставил я, — но в общем…
— Разумеется, эволюционный процесс имеет место как тенденция. В отдельных случаях он останавливается, кружит на месте, сворачивает в стороны и даже течёт вспять. Но как бы то ни было, есть общий поток для развития жизни в целом, и он течёт в определённом направлении. То, что отдельные составляющие его частицы или фрагменты могут двигаться совсем в другом направлении, дела не меняет. Думаю, и это возражений вызывать у тебя не должно. Однако то, что я буду говорить дальше, не столь просто и не столь очевидно.
Элисбар сделал паузу и выжидательно посмотрел на меня. Я молча сидел, превратившись во внимание. Подобные моменты откровений мне уже доводилось переживать, и не так давно. Я и сейчас был уверен, что впечатление от них останется у меня надолго.
Старик продолжил:
— Таким образом, явление жизни для нашей планеты не есть что-то отдельное и чужеродное. Не есть что-то случайное или тем более привнесённое извне. Биосфера вне Земли существовать не может. Конечно, если посмотреть ещё шире, сама Земля вместе с жизнью на ней — часть Солнечной системы, галактики и так далее, то есть часть космоса и явление космическое. И понятно, что эволюция жизни неотделима и невозможна без эволюции всей Вселенной. Жизнь на Земле возникла и развивается под постоянным влиянием факторов космического порядка, прежде всего солнечного излучения. Это всё так. Но я хочу сказать, что Земля не просто субстрат для воспроизводства жизни; не просто инертная арена, на которой разворачивается эволюция. Ни исторически, ни химически, ни физически — ни во времени, ни в пространстве — не существует границы между самим веществом, обладающим свойствами живого, и средой, из которой он возник и в которой существует. Это постоянный энергообмен, невероятно тонкий, сложный и гармоничный, и главное — совершенствующийся. Он формировался и совершенствовался сотни миллионов лет. Наука только начала в последние лет двадцать понимать некоторые наиболее общие механизмы и закономерности этого энергообмена. Человек, правда, своим техногенным вмешательством разрушает его… но речь о другом. Наверное, научное познание жизни как явления ещё далеко не закончено и преподнесёт ещё немало сюрпризов. Я сам как учёный верю в это. Но, наверное, сейчас выскажу нечто с научной точки зрения еретическое. В науке, Алексей, как и в каждой организованной системе знания, существует некие табуированные области, само обращение к которым внутри этих систем считается ересью…
— Согласен, всегда в науке было много такого, что считалось ересью, не говоря уж о религии, — решился я вклиниться в его монолог. — Но эта ересь часто оказывалась истиной. И сейчас приходится слышать много такого, что с традиционной наукой не согласуется. Другое дело, подтвердится это со временем или нет.
— А в данный момент я говорю даже не о научной ереси. Скорее, я бы даже сказал, о мировоззренческой…
Элисбар опять ненадолго замолчал, задумавшись. Похоже, он собирался с мыслями. Я терпеливо ждал.
— Как бы далеко ни зашло научное познание, — наконец заговорил он, — это всегда познание с одной стороны и одним способом: путём разделения изучаемого на части. Это метод, которым наука действует, иного она не знает. Поэтому при попытке познать целое научный метод всегда сталкивается с трудностями. А жизнь — и в общих, и в частных проявлениях, если говорить предельно обобщённо, — это целое и стремление к целостности. Так же дело обстоит и с познанием всего, что не поддаётся делению, анализу. А всё самое существенное в жизни — я сейчас говорю о человеческом бытии — именно таким и является. Смысл, красота, добро и так далее…
— Я лично тут никакой ереси не вижу, — сказал я. — Это понятно, что такие категории всегда были вне науки. И, думаю, всегда будут.
— Это так, однако моя ересь в другом. В том, что Земля сама по себе является живым существом. Вся планета в целом, понимаешь? И, если можно так выразиться, субъектом эволюции. Тут я бы привёл аналогию с деревом. Тебе, наверное, известно, что у дерева живые клетки, если не считать листьев и корней, составляют только тонкий приповерхностный слой на стволе и ветвях? А остальной материал — то, что мы считаем мёртвой древесиной? А ведь дерево — это целостный организм. Или взять для примера коралловый риф. Тоже, можно сказать, можно рассматривать как гигантский организм, единый конгломерат полипов. Хотя большую, даже подавляющую часть его составляют отмершие части миллионов и миллионов отдельных организмов. Вот и на нашей планете биосфера составляет очень тонкую плёнку на поверхности, если мерить по масштабам самой Земли. Но при этом Земля, я в этом с некоторых пор уверен, является живой. Вся, целиком. А биосфера — это только видимое проявление её скрытой энергии жизни. Примерно как у дерева.
— В принципе, Элисбар, ты тут меня тоже не удивил, — заметил я. — Подобные взгляды можно найти в мифологии всех времён и народов. И космистов я тоже кое-что читал: Вернадский, Тейяр де Шарден, ноосфера… Чижевский с его гелиобиологией… в общем, знакомо мне то, о чём ты говоришь. Более того, повторюсь, что сам это испытал…
— Что именно испытал? — сразу же среагировал старик. В его глазах засветилось неподдельное любопытство.
— Ну, что Земля вся живая… Года полтора назад в Ненецком автономном округе я был в командировке. Мне довелось пообщаться с шаманом. Это долгая история… В общем, он меня в транс ввёл, и я сам видел, что всё окружающее, как бы лучше сказать… пропитано жизнью. Ощущение было примерно такое: жизнь в том, что считается неживым, не может выйти на поверхность, структура не позволяет. Жизнь как бы заключена внутри, но она всё равно есть.
— Тогда это облегчает нам взаимопонимание, — с удовлетворением молвил Элисбар. — Знал, что с тобой будет легче, чем с другими, но что у тебя есть такой опыт… Это для нас обоих просто подарок. Погодя обязательно подробнее расскажешь, но я с твоего позволения продолжу.
Я кивнул и приготовился слушать дальше. Старик заговорил снова:
— Ортодоксальная биология, а с ней биохимия и биогеология ещё могут признать жизнь как особое состояние части планетного вещества. Но вряд ли всерьёз решатся утверждать, что вся Земля представляет собой единый суперорганизм, который к тому же обладает способностью к самоорганизации. И даже собственным сознанием. Для традиционной науки это будет чересчур. А я утверждаю именно это.
Он ненадолго умолк и поглядел на меня, ожидая моей реакции.
— Мне кажется, Элисбар, тут просто несогласие в определениях, — подумав, сказал я. — Всё зависит от того, что вообще понимать под такими понятиями, как «жизнь», «организм» и «сознание».
— Вот! — поднял палец старик. — Здесь-то собака и зарыта! Я долгое время был человеком традиционного научного мировоззрения, так сказать, закоренелым материалистом… И исповедовал традиционное понимание этих слов. Пока со мной не случилось то, что перевернуло мою жизнь, а заодно и все мои представления. Вернее, перевернуло не сразу, я просто встал на свой путь познания, индивидуальный. Этот путь привёл меня к тому, что имею сейчас.
— О каком событии ты говоришь? — тут уже вовсю заинтересовался я.
— Рассказ об этом мы отложим на потом, — сказал Элисбар, — я вижу, нам друг другу есть что поведать. Но сейчас отвлекаться не будем. Я хочу всё-таки довести до твоего сознания предварительные истины, к которым пришёл. Для этого есть много разных способов, но я предпочитаю говорить в категориях даосской натурфилософии. Мне кажется, древние даосы выразили суть происходящего в мире наиболее ясно и рационально.
— Да, меня тоже всегда привлекала эта чёткость, эта глубина и всеохватность даосских представлений, — согласился я.
— Итак, я уже сказал: весь мир составлен двумя аспектами универсальной энергии «ци»: «янским» — динамическим, относительно активным, производящим перемены, оказывающим влияние. И «иньским» — консервативным, воспринимающим, относительно пассивным, подверженным влиянию. Заметь, что я говорю «относительно», потому что одно способно превращаться в другое. Скажем так, «иньский», замкнутый на себя аспект «ци» образует основной строительный материал Вселенной. А «янский» — образно и приблизительно говоря, это свободная неоформленная энергия, которая организовывает и преобразует этот материал. Существенно, что в чистом виде и отдельно одна от другой ни одна из этих энергий не существует. В «инь» всегда присутствует элемент «ян», и наоборот. Это взаимно дополнительные и взаимопроникающие энергии, иначе не было бы и взаимодействия между ними. Помнишь главную даосскую диаграмму?
— Ну конечно, — кивнул я. — Но насколько я понимаю, «инь» и «ян» — универсальные понятия, они относятся не только к качеству энергии, но вообще ко всем типам изменений, свойств и отношений… День-ночь, вдох-выдох, мужское-женское, ну и так далее до бесконечности.
— Это верно, но более глубокие аспекты мы обсуждать не будем, — сказал Элисбар. — Для понимания того, что я сейчас говорю, существенным является факт наличия двух качеств энергии: «иньского» и «янского». Взаимодействие этих двух качеств обусловливает всё, что происходит в мире, любые перемены. Так вот, ещё один важный момент: перемены, происходящие в мире, происходят не как попало, а следуют Дао — всеобщему пути вещей. Как, по-твоему, откуда этот путь и куда?
— Как-то не особо задумывался… — ответил я. — Путь ведь предполагает не только начало и конец. Но и цель пути, наверное? Это если говорить о сознательном пути. А если речь идёт обо всём мире, то, наверное, эти понятия тут неприменимы. Нет ведь у мира в целом ни конца, ни начала, ни цели, — я так думаю. А если и есть, то вряд ли кому они известны, даже древним даосам.
— Если мерить человеческими мерками, то, наверное, неприменимы, — согласился Элисбар. — И ты прав: если понимать под «миром» существование, бытие как таковое, то нет ни начала, ни конца, ни цели. Бытие есть, оно неопределимо и уже само по себе определяет всякие цели и пути. Но если под «миром» понимать Вселенную, то ведь даже современная наука склоняется к тому, что мир однажды возник и когда-нибудь исчезнет. Я уж не говорю про мифы о творении и уничтожении мира, которые есть у всех древних культур; про религиозные откровения и философские прозрения…
Я не нашёл что ответить и сидел молча. Голова кружилась от глобальности обсуждаемой темы.
— Да, всё это, конечно, интересно… — вымолвил я наконец. — Но я по-прежнему не понимаю, какое имеет всё это касательство к нашей общей задаче.
— Терпение, друг мой, терпение, — улыбнулся Элисбар, — всему своё время. А пока вернёмся к пути вещей. Я думаю, что это и есть рождение Вселенной и эволюция её к какому-то другому качеству, в котором она возвращается туда, откуда возникла… И мы вместе с ней тоже возвратимся, откуда начали свой путь, но уже в новом качестве. Возможно, лучшем…
— Можно ли говорить о чём-то «лучшем», когда речь идёт о таких вещах, которые не дано знать никому? — с сомнением покачал я головой.
— Да, о таких вещах мы можем говорить только умозрительно, — ответил Элисбар, — но кроме разума в нас есть ещё кое-что. Что-то такое невыразимое, выше разума, что убеждает нас, что всё это не напрасно. Что это самоценно. И что мы не просто тень, мелькнувшая во времени, чтобы кануть бесследно в небытие. Наверное, наше предназначение в том, чтобы выразить в этом мире что-то хорошее, какую-то гармонию…
Он замолчал, задумавшись. Я тоже погрузился в раздумья. То, о чём он говорил, тоже временами не давало мне покоя.
— Так вот, я думаю, что путь вещей — это путь к всеобщей гармонии, которой пока на Земле нет, — выговорил Элисбар после паузы. — Вселенная возникла как потенциал для реализации большей гармонии и идёт к нему. Два разных аспекта энергии во взаимодействии стремятся к максимальному воплощению гармонии. Динамичная часть постоянно пытается пробудить консервативную, чтобы высвободить дремлющий в ней потенциал. И ищет для этого наилучшие условия и наиболее эффективные способы.
— Допустим, я принимаю такое распределение «иньского» и «янского» аспектов энергии во Вселенной, — сказал я. — Но какое отношение к этому имеет вопрос о том, целиком наша планета живая или нет? И к нам с тобой?
Старик не спеша допил чай, глубоко вздохнул и медленно произнёс:
— Жизнь как явление на Земле, включая человеческое существование как элемента этого явления — это особое ответвление всеобщего пути, опережающее его в целом. Я бы сказал, путь Земли — это путь ускоренного пробуждения по сравнению с окружающей Вселенной. Земля — это место во Вселенной, или лучше сказать, одно из мест, где возникли наиболее благоприятные условия для такого пробуждения. Следствием этого пробуждения стало зарождение и эволюция жизни, которая на самом деле является эволюцией всей планеты. Земля обладает собственной жизнью и собственным сознанием. Это как бы гигантский аккумулятор, резервуар ещё не активированного, спящего, как бы окаменелого сознания. Бодрствует только его малая часть — в нас, живых и разумных существах. Но при этом у спящего сознания есть своя роль в эволюции Земли. Оно неотделимо от нашего, человеческого, подобно сообщающимся сосудам. И эволюционирует вместе с ним, постепенно пробуждаясь и подспудно влияя на него. Эта эволюция, я бы сказал, встречная, обоюдно зависимая. Она продолжается и ещё далека от завершения. Но в последние несколько десятилетий она вступила в критическую фазу. Очень многое свидетельствует об этом…
Элисбар выждал паузу, видимо, ожидая от меня уточняющих вопросов, но я молчал и ждал, когда он закончит мысль. Тогда он помолчал несколько секунд и добавил:
— Эта фаза, когда встречная эволюция может совершаться целенаправленно. При помощи своего, так сказать, авангарда, обладающего сознанием.
3
— Ты имеешь в виду намеренное человеческое участие? — спросил я.
— Конечно. Как говорили те же даосы, человек призван соединить небо и землю. Это сказано очень давно, но подлинный смысл данной фразы мало кто понял. А сейчас наступает время, когда эта истина становится актуальной. Близится время всеобщего кризиса — и для человечества, и для Земли в целом. Все признаки налицо. Ты понимаешь, о чём я: перенаселение, всеобщее ухудшение экологии, изменение климата, угроза новых войн, не сравнимых по последствиям с предыдущими… И так далее, чего тебе рассказывать.
— И этот кризис, по-твоему, одновременно означает для Земли благоприятную возможность? — у меня вдруг возникла ассоциация с недавними событиями собственной жизни.
— Ты просто у меня с языка снял! — улыбнулся старик. — До сих пор удивляюсь, какие всё-таки мудрые это были люди, постигшие самые общие закономерности мироздания! А ведь они пришли к этим истинам, просто наблюдая природу, жизнь, мир — вокруг и внутри себя. У них не было нашей техники, только собственные глаза и разум. Которого теперь столь не хватает повсюду. Я имею в виду тот разум, который видит всё целостно и понимает подлинную иерархию ценностей в этом мире. Если бы все люди обладали подобным видением мира, то их действия гораздо в большей степени были бы направлены на достижение гармонии во всём. Цивилизация не пришла бы к тому плачевному состоянию, которое наблюдается сейчас. Да и история была бы куда менее жестокой и трагической… Ну да ладно, я отвлёкся. Глобальный кризис подступает, и это очень симптоматично. Не только человечество, но и вся Земля подошла к некоему решающему рубежу, за которым начнётся или глобальная и необратимая деградация, или какой-то новый этап всеобщего развития. Третьего не дано. И куда мы свернём, зависит прежде всего от людей. В том числе немного и от нас с тобой.
— Знаешь, Элисбар, хотелось бы в это верить… Я имею в виду в то, что мы… ну вот я конкретно, могу оказать такое влияние на судьбу мира. Но мне что-то не верится… Не возьмусь судить насчёт тебя, но у меня для этого ничего нет. Наверное, это всё правильно, что человек может способствовать эволюции. И что в этом может быть его предназначение. Но, наверное, далеко не каждый, только какие-то особо продвинутые в этом отношении люди… Я-то точно не из них.
— Согласен, что такая миссия, как бы это помпезно ни звучало, далеко не каждому по плечу. Она для некоторых, потому что эволюция идёт неравномерно и порой очень замысловатыми путями. Тут ничего не поделаешь, таковы её законы. Но насчёт тебя лично — вот тут ты ошибаешься. Ты вернулся из-за черты с заданием. Станислав тебе уже сказал, да ты и без него это знал. Это возвращение было не случайным, если вообще есть в этом мире что-то случайное. И твой появившийся дар видеть, как ты говоришь, иероглифы? — напрямую связан с твоим заданием. Я это говорю, потому что сам вернулся с таким же даром и таким же заданием.
— Я так до сих пор и не знаю, в чём оно состоит, это задание, — вяло промолвил я. Всё услышанное было головокружительно сложно и интересно, но пока не увязывалось с моей жизнью.
— Узнаешь, погоди немного, — заверил Элисбар. — У нас впереди ещё неделя. Я же говорил, что это в двух словах не пересказать. У тебя должна быть в голове полная картина. Ещё чаю?
Я кивнул. Элисбар налил мне ещё чашку. За окошком темнело. Я почувствовал сонливость. Спрашивать ещё о чём-то уже не хотелось.
— Ну что, устал слушать бредни старого маразматика? — засмеялся Элисбар, видя мою разморённую и слегка озадаченную мину.
— Элисбар, о чём ты говоришь! Это всё настолько захватывающе, особенно если соотносить это с собственной маленькой жизнью… Я сам часто размышляю на похожие темы. Особенно после возвращения из той командировки. Просто ты сейчас выразил всё это, как бы сказать, в концентрированном виде. Мне сложно всё это сразу умом охватить. Вот я и…
— Ладно, если хочешь, сделаем перерыв. Пойдём, покажу тебе помещения этого здания. А потом вернёмся и продолжим. И тогда я тебе расскажу то, что касается нашей задачи здесь. Нашей — и ещё нескольких человек. Хотя они, наверное, пока об этом не знают.
— Хорошо, пойдём, — сказал я, допивая чай.
Я снова удивился, как легко, вмиг этот человек перешёл от высоких абстракций к обыденным вещам.
Следующие полчаса старик водил меня по комнатам и закуткам своего здания. От двери до противоположного торца здания тянулся коридор, вдоль которого располагались комнаты различного размера. Рядом с гостиной, которая была наибольшим по размеру помещением, располагалась кухня, служившая одновременно столовой. Элисбар пояснил, что это сегодня он устроил приём гостей с трапезой в самой главной комнате. Обычно временно проживающие едят там же, где и готовят.
В кухне, как и в остальных помещениях, было прибрано и довольно чисто. Элисбар содержал своё жилище в порядке. На кухне, кроме стола и табуреток, стоял шкаф с посудой, висели настенные шкафчики со множеством приправ и прочей кухонной мелочи; в углу негромко гудел большой старинный холодильник. Также в пространство помещения удачно вписывались небольшая печка и электроплита на тумбочке. Водопроводные краны были и для холодной, и для горячей воды. Я открыл кран и убедился, что вода действительно шла весьма горячая. Такого я не ожидал увидеть на острове, отрезанном от цивилизации, и тут же выразил восхищённое удивление по поводу здешних условий проживания.
Старик показал рукой на цилиндрическую ёмкость внушительных размеров, стоящую под потолком на мощных опорах.
— Для душа и хозяйственных нужд вода греется в этом баке, — пояснил он. — Раньше, когда сотрудников было много, горячей водой обеспечивала кочегарка, от неё отопление шло и сюда, и на станцию. А теперь работать некому, да и отапливать всё здание ни к чему. Так что я обхожусь печками и электрическими нагревателями — они, кстати, в каждой комнате есть на всякий случай. И от ветряков энергия поступает практически бесперебойно, ведь дует тут почти всё время. Так что зимой тепла вполне хватает, даже если всё здание заселить. Если что, можно ещё дизельную переносную электростанцию использовать. Я ж говорю, тут можно жить автономно круглый год. Разве что с континента привозить продукты, топливо и ещё кое-что по необходимости. Ребята помогают. А в остальном сам со всем управляюсь. Пока ещё, слава богу, могу.
После кухни находились комнаты для сотрудников. В каждой было по две койки, стол, стулья, тумбочки — как в обычном гостиничном номере без особых удобств. Даже калорифер в каждой комнате был. И везде были порядок и чистота.
— Выбирай себе любую и располагайся, — сказал Элисбар.
— Да мне без разницы, — я показал на ближайшую дверь, — ну вот в эту.
— Хорошо иметь дело с неприхотливыми людьми, — отметил старик, — особенно когда сам такой. Легче достигать взаимопонимания.
— Я ведь геолог, — ответил я не без гордости, — приходилось и на земле спать. И в разных хибарах неказистых, и в палатке, и в шалаше. А тут просто отель люкс по сравнению с ними.
Мы вошли в комнату. Старик включил обогреватель.
— На малом токе можешь греться всю ночь, не замёрзнешь. Только утром выключить не забудь.
Потом заглянули в комнату, в которой спал сам Элисбар. В ней койка была одна, да ещё на стене висело небольшое зеркало. Во всём остальном комната от других не отличалась.
Потом Элисбар показал мне душевую кабину, прачечную с ванной, кладовые комнаты со всякими съестными припасами, инструментами и различным оборудованием. Закончили мы обзор баней, сложенной из деревянного бруса на заднем дворе здания.
— Если хочешь, можно попариться, — сказал старик. — Часа три протопить и будет готово.
— Нет, спасибо, не стоит беспокоиться, — сказал я. — Лучше завтра, а сегодня мне и душа будет достаточно.
— Ну, как знаешь, — сказал старик.
— Да, здорово у тебя тут, — в очередной раз констатировал я, оглядываясь по сторонам. — Всё для свободной жизни. Ни от кого почти не зависишь — хорошо! Но я бы всё равно долго не смог вот так, одиноким волком…
— Я уже стар, — ответил Элисбар, — а много ли старику надо? В том числе и в плане общения. Мне этого вполне хватает, когда здесь появляются люди. А за свою жизнь я наобщался с разными людьми досыта, уж поверь. Да и не всегда стоит иметь дело с людьми, они ведь разные бывают.
Я ничего не ответил, но подумал: наверняка этот человек за свою непростую жизнь накопил такой багаж знаний и опыта, далеко не всегда приятного, — что ему и вправду нет большой нужды в постоянных собеседниках.
После того, как мы обошли всё, я пошёл под душ, а Элисбар принялся убирать со стола. Потом я разместил свои вещи в отведённой для меня комнате, расправил кровать, посидел какое-то время, переваривая впечатления сегодняшнего дня и привыкая к новому жилью, где предстояло жить ещё неделю. Затем вернулся в гостиную, в которой горел свет: за окнами уже совсем стемнело. Элисбар тем временем очистил стол, прибрался в кухне, заварил ещё чая и налил нам обоим по чашке. Я особой жажды не испытывал, но чай был очень достойный, и отказываться я не стал. Мы снова уселись за стол, чтобы продолжить разговор.
— Наверное, ты представляешь подход древнекитайской медицины к здоровью и болезням? — сразу спросил старик, будто мы и не прерывали беседу.
— В общем, представляю, — ответил я. — Но, наверное, не так хорошо, как ты.
— Деятельность человеческого организма, да и любого другого — это непрерывная циркуляция энергии «ци». Это азы, — медленно проговорил Элисбар. — Слаженно, свободно, гармонично течёт — организм здоров, функционирует нормально. Если течёт не так, как надо — функциональные нарушения, болезни.
— Это знают почти все, — сказал я. — Ещё есть особые каналы, по которым она движется. Особые зоны, по которым она распределяется. Особые точки, в которых она концентрируется…
— Всё правильно, — кивнул старик, — то есть эта энергия неким образом структурирована, организована в своём течении. Живой организм не просто сосуд с двумя трубами, в одну из которых она втекает, а в другую вытекает. Всё намного сложнее. То, как потоки энергии распределены, и каковы их, скажем так, устойчивые параметры, определяет, что это за организм, как он устроен, как он живёт и развивается.
— А разве не наоборот? — спросил я. — Имею в виду, разве не строение организма определяет то, как в нём течёт энергия?
— Обратное влияние, безусловно, тоже имеет место, — согласился старик, — тот и другой фактор дополнительны друг другу в движении. Если привести грубую механическую аналогию, это как ехать на велосипеде: ты выступаешь в качестве источника энергии, а велосипед — функционирующей структуры. И для движения необходима дополнительность: пока ты крутишь педали, велосипед движется и сохраняет устойчивость; но крутить педали ты можешь только в том случае, если велосипед движется и не падает. Общий закон жизни — динамичное взаимовлияние структуры и энергии. Организм тем и отличается от механизма, что функционирует не в прямой зависимости от внешних приводных ремней. Он сам организует движение энергии, которая через него протекает и поддерживает его структуру. И вот здесь, ты прав, может возникнуть вопрос: что главное, ведущее в этой паре?
— Выходит, примерно как с вопросом, что было раньше — курица или яйцо? — улыбнулся я.
— Если рассматривать по отдельности нашу материальную природу и то, что поддерживает в нас жизнь, то конечно, тогда придём к подобной схоластике, — ответил Элисбар. — Однако мы с тобой уже говорили о том, что всё образовано единой первичной энергией. И весь этот мир, и жизнь. При этом существует законсервированный, «иньский» аспект всеобщей энергии — назовём его так, хоть это и не совсем точно. Он образует то, из чего и каким образом мы состоим. И аналогично можно сказать, что существует действующий, свободный «янский» аспект. Та часть энергии, которая обладает «янским» качеством, приводит в движение ту, которая образована «иньским», заставляет её расти и изменяться.
— Значит, «янский» аспект — это и есть тот, за счёт которого существует и поддерживается жизнь каждого отдельного организма?
— Нет, это не так, — покачал головой Элисбар. — Жизнь существует за счёт обоих аспектов. Согласись, жизнь без материальной организации, без вещества — это нонсенс. И как раз она представляет собой такое явление во Вселенной, в котором эти два аспекта наиболее сбалансированы по сравнению с обычным, мёртвым веществом. Чем выше организация, чем дальше ушла жизнь в своём эволюционном развитии, тем большую согласованность проявляют эти два аспекта во взаимодействии.
— Тогда я не понимаю, — пробормотал я. — Как это согласуется с тем, что ты раньше сказал? Я имею в виду, с тем, что отличие живого от неживого только в наличии активного аспекта всеобщей энергии? Ведь если и тот, и другой повсюду…
— Ты смешиваешь разные пары категорий, — Элисбар не дал мне договорить. — Живое и неживое — так, как мы обычно это воспринимаем, — это одно. Свободная, неоформленная, относительно активная всеобщая энергия «ци» и её оформленное, конденсированное, относительно инертное состояние во Вселенной — это другое. А «иньский и «янский» аспекты этой всеобщей энергии — это третье.
— Ну, с живым и неживым я понимаю, — сказал я, — а вот с энергией «ци» и её формами…
— Различие между «иньским» и «янским» качествами всеобщей энергии — не то же самое, что различие между её законсервированной и свободной формами, — терпеливо пояснил старик. — Мне казалось, ты с самого начала это схватил. Вот ты сам недавно правильно сказал, что пара «инь-ян» отражает все возможные способы отношений. Они только к одной энергии не относятся, как бы универсальна ни была категория «энергия». Хотя «иньское» в большей степени ответственно за проявление инертного, а «янское» — активного. Скажем так, одна пара разделяет весь мир по горизонтали, вторая — по вертикали. Опять-таки, разделяет только в нашем уме. На самом деле ничего не разделено.
— Да, сейчас примерно понимаю, о чём ты, — сказал я, — но наглядно представить это мне сложно.
— Никто и не обещал, что будет просто, — со смешком отозвался Элисбар. — Погоди, на самом деле это не сложно, настоящая сложность впереди. Так вот, ещё раз обращаю твоё внимание: «иньское» и «янское» качества во всех направлениях пронизывают всё, что существует и происходит во Вселенной. Начала «инь» и «ян» — полярные, но при этом энергия «ци» едина. Поэтому «янский» и «иньский» аспекты «ци» могут превращаться друг в друга. Нет в мире ничего тотального и навеки установленного «янского» или «иньского», хотя бы потому, что всё движется и меняется. Эта пара качеств проявляется в каждом конкретном явлении, локально в пространстве и во времени. Как только «янская» энергия в силу разных причин обретает определённые свойства — скажем так, параметры замыкания самой на себя, движения по кругу, она начинает тут же плавно перетекать в «иньскую». То есть терять «янское» качество и приобретать «иньское» — чем дальше, тем больше, до некоторого максимума, за которым нарастает обратный процесс. И наоборот: чем полнее «иньская» раскрывается, активизируется, направляется из себя на что-то внешнее — тем меньше она остаётся «иньской» и больше становится «янской», опять-таки, до некоторого максимального значения. А границы нет между этими качествами, понимаешь? И это происходит постоянно, на всех уровнях живого, как отдельного микроскопического организма, так и всей биосферы. И не только живого, вообще весь мир есть арена постоянных взаимопереходов «инь» и «ян».
— Хорошо, а где, по-твоему, они прячутся, эти «иньские» и «янские» качества? И где их, так сказать, первоисточник? Ведь что-то же должно определять, где, когда и какое из них должно преобладать?
— Нигде они не прячутся. Они присущи всему изначально, глубинно и органично, то скрываясь в глубине, то выходя на поверхность. А что и каким образом преобладает, что временно проявляется, а что скрывается до поры до времени — самопроизвольно решается в каждом конкретном изменении. Рассуждать о причинах этого — не более плодотворно, чем рассуждать, почему вообще существует всё то, что существует. Мы только можем констатировать, что мир таков, каков он есть. А представления о началах «инь» и «ян» — просто эмпирические обобщения, абстракции из числа предельно возможных для разума. Больше тут и добавить нечего. Хотя у нас о «янском» и «иньском» довольно ясные интуитивные представления, мы нигде не встретим эти две стороны всего в чистом виде и по отдельности. Они присутствуют в мироздании как бы виртуально.
— Как это — «виртуально»? Примерно как персонажи компьютерных игр?
Старик на секунду задумался.
— Представь себе всё сущее в виде сферы с двумя противоположными полюсами. Просто в виде глобуса. Начала «инь» и «ян» — как бы два абстрактных полюса притяжения на сфере, а всё, что имеет место и происходит — между ними на поверхности сферы. Что-то движется к одному полюсу и через него обратно, а что-то — к другому и через него точно так же обратно. Там, «между», присутствует и оформленное, и неоформленное. И тоже иногда, при определённых условиях, превращается друг в друга. В том числе образует живое и неживое. Ясно ли?
— Теперь более-менее, — сказал я. — О том, что ты говоришь, я раньше читал в разных книгах. Вот только не мог привести всё прочитанное в порядок и изложить систематично, как ты сейчас.
— Когда долго следуешь всеобщему пути вещей, многое приводишь в порядок, — ответил старик. — В том числе и собственное мировоззрение. А правильное мировоззрение помогает поддерживать порядок и во всём остальном — и в себе, и вокруг себя. Тоже круг взаимовлияния… Мы, правда, несколько отклонились от намеченной темы. Тебе может показаться, что это всё просто отвлеченный, ни к чему не обязывающий трёп, каким любят иногда заниматься образованные люди от нечего делать. Но сейчас мы переходим к конкретике, и тебе станет понятно, зачем я затеял этот трёп.
4
Он помолчал немного, собираясь с мыслями.
Я молча ждал. Тема разговора и выпитый чай подстегнули мою мыслительную активность. Сонливость прошла, и теперь я без труда мог удерживать внимание.
Элисбар продолжил:
— Вообще, чтобы изложить тебе всё необходимое, я должен показать разные стороны этого «всего». Каждая из этих сторон по-своему важна для формирования у тебя целостной картины и требует отдельного рассказа. Я бы их назвал мировоззренческой, или, точнее, концептуальной, технической, исторической и… той, что связана с необъяснимыми, запредельными вещами. Я бы назвал её эзотерической или мистической, как тебе угодно. Считай, что концептуальную сторону я изложил в нужном объёме. А теперь нужно ознакомить тебя с некоторыми предварительными техническими деталями. Если что-то непонятно — спрашивай и переспрашивай по ходу дела, не стесняйся. Пока ты здесь только затем, чтобы узнать и понять.
— Пока всё понятно, — сказал я. — Пожалуйста, говори дальше, я слушаю.
— Итак, почему я заговорил о течении энергии в организме? Потому что Земля — тоже огромный организм. И у неё, как и у любого организма, есть свои каналы течения этой энергии и свои точки концентрации. У человека есть так называемые меридиональные каналы и акупунктурные точки, которые известны китайской медицине с незапамятных времён, да и не только китайской. Воздействием на эти точки можно оказывать благотворное влияние на организм. Распределение этих каналов и точек на теле разных людей примерно одинаково, и опытный целитель умеет их находить, это большая и сложная наука. Но я не о том. Так вот, у Земли есть тоже, скажем так, фиксированные точки, в которых сконцентрирована её жизненная энергия. Та самая, которая составляет потенциальный фонд в процессе энергообмена между самой Землёй и населяющими её живыми организмами.
— Элисбар, у меня вопрос. Мне шаман уже примерно такое однажды объяснял. Я так понимаю, ты сейчас говоришь о том же. Я себе чётко до сих пор не уяснил: какую энергию ты имеешь в виду? Если ту, которая подразумевается физиками, то почему её никак не зафиксировали? И вообще: почему наука о ней ничего не знает? Если не та, а какая-то другая — что это за особая энергия такая?
— Ответ может показаться тебе до неожиданности простым, — ответил Элисбар. — Естественная наука, в частности физика, исходит из неявной предпосылки, что охватывает всё сущее без остатка. Но это не так. Она изучает не всю реальность, а только ту её часть, которая доступна нашим органам чувств и измерительным приборам. Есть, конечно, ещё и теоретическая физика, которая занимается умозрительным моделированием каких-то явлений с помощью различных математических методов. Но пользуется она всё равно исходными данными, полученными путём наблюдений и измерений, прямых или косвенных. Иначе это не наука, а что-то другое. Говоря ещё проще: и древние китайцы, и твой знакомый шаман, и я, в понятие «энергия» вкладываем нечто большее, чем в традиционное научное понимание. И в таком расширенном понимании энергии есть место и для, скажем так, более тонких её форм. В том числе таких, которые отвечают за все процессы жизнедеятельности организмов, также и за высшую нервную деятельность наиболее развитых. Мы ведь с тобой обсуждали уже, что нет разных энергий, есть одна на всё сущее, так?
Я кивнул.
— И вот эта «одна на всё сущее» имеет свою скрытую иерархию, свою систему уровней проявления. Можно сказать, что энергия, с которой имеет дело физика, — энергия самого низшего, материального уровня проявления. Точнее, нескольких низших уровней. Ты должен осознавать, что слова «низшие» и «высшие» — это только условности. Но разница между уровнями есть. Высшие — те, что отвечают за жизнь и сознание как явление. Фиксировать и измерять проявления этих уровней энергии обычными способами невозможно. Тем не менее, они проявляют себя и на низших уровнях, как бы сквозь них и на их фоне. Например, во всех живых организмах. Или в таких вот критических точках Земли, о которых мы сейчас говорим.
— И где же находятся эти точки? — спросил я, хотя уже догадывался сам.
— Они находятся на поверхности земного шара. Они распределены на нём равномерно и в определённом порядке, как распределены точки акупунктуры на коже человека и любого живого существа.
Я был поражён. То, что однажды я слышал от шамана, деда Айын, подтверждал сейчас Элисбар. Представления этих в чём-то схожих людей, но при том очень разных по биографиям, мировосприятию, знаниям, опыту — сходились.
— Похоже, я сталкивался с такой точкой зрения… — пробормотал я. — А мог бы ты точнее сказать, как они расположены?
— Вот в этом и суть моего открытия, — сказал Элисбар. — Но должен тебе сначала сказать, что это не точка зрения, моя или чья-то ещё, а естественный факт. Факт, о котором догадывались многие выдающиеся умы на протяжении всей истории естествознания, вплоть до настоящего времени. Факт, многократно подтверждённый до меня разными исследователями различными косвенными способами. Я бы много мог тебе рассказать на данную тему, но боюсь, это уведёт наш разговор далеко в сторону. Ты спросил меня, как они расположены. Так вот, чтобы ответить тебе на этот вопрос, надо усвоить, что другим фактом является наличие у нашей планеты определённым образом организованной сети каналов, по которым течёт энергия. Надеюсь, ты не забыл кристаллографию, вы же должны были её изучать в вузе? Или хотя бы стереометрию?
— Кое-что помню, — ответил я, — но смутно. Если напрягу память, может и вспомню.
— Что такое правильные и полуправильные многогранники, ты должен помнить, их всего пять.
— Правильные — помню: это у которых все грани и углы одинаковые. Тетраэдр, куб, октаэдр… и ещё два позаковыристее. Сейчас вспомню… а, додекаэдр и икосаэдр!
— Верно. А полуправильных гораздо больше. Усечённый икосаэдр представляешь?
— Икосаэдр — конечно, представляю, — сказал я. — Правильный многогранник с двадцатью гранями в виде равносторонних треугольников. А усечённый… ну, смотря как усечь.
— Я имею в виду правильный усечённый икосаэдр. Образно выражаясь, если мы каждую вершину правильного икосаэдра одинаково срежем плоскостью, то получим правильный усечённый икосаэдр. Это многогранник с тридцатью двумя гранями, которые представляют собой правильные пятиугольники и шестиугольники. А вершин в таком многограннике всего шестьдесят. Внешне такой многогранник похож на сферу.
— Что-то знакомое… Вроде бы покрышки футбольных мячей то ли сшивают, то ли раскрашивают по такому принципу.
— Да, похоже на то. Вот ещё пример. Может быть, ты в курсе — в середине восьмидесятых химики открыли особую форму существования углерода, назвали «фуллерен». Большая была сенсация в научном мире.
— Кажется, припоминаю, — сказал я, морща лоб. — В его молекулах по шестьдесят атомов, так? И эта форма углерода, если не ошибаюсь, обнаружила весьма необычные свойства…
— Совершенно верно. Так вот эта молекула по строению как раз является усечённым икосаэдром, в вершинах которого находятся атомы углерода. Это я всё к тому, что правильный усечённый икосаэдр лежит и в основе организации энергетических каналов Земли.
— Ого! — изумлёно присвистнул я. — Вот такого на курсах нашего вуза точно было не услышать. Теперь я, кажется, понял… усечённый икосаэдр, вписанный в сферу. Значит, вот как выглядит энергетическая структура Земли как организма?
— Погоди, это ещё не всё, — сказал Элисбар. — «Лежит в основе чего-то» — не значит «является этим чем-то». Да, ты прав — рёбра, соединяющие вершины этого многогранника и образующие его грани, и есть те пресловутые каналы, по которым циркулирует энергия. А его узлы, вершины, соприкасающиеся изнутри с поверхностью сферы — это те самые точки её концентрации. Но дело обстоит сложнее. Вообрази себе два таких усечённых икосаэдра одинакового размера, но повёрнутых друг к другу симметрично, под углом сто восемьдесят градусов. Один как бы является зеркальным отражением другого. Представил? А теперь мысленно совмести оба так, чтобы у них был один центр. Как бы вложи их друг в друга. Представляешь, что получается?
— С трудом, — сказал я, — не хватает у меня пространственного воображения на такое. Мне и усечённый икосаэдр трудно представить. Но предполагаю, что получается нечто весьма интересное с геометрической точки зрения.
— Я понимаю, что вообразить такую фигуру трудно, — сказал Элисбар. — Это надо увидеть в виде геометрической модели. Или непосредственно, как однажды удалось мне.
— Удалось видеть тебе? — изумлённо переспросил я.
— Да, именно увидеть, — так же, как мы с тобой видим иероглифы, — подтвердил Элисбар. — Это к твоему вопросу, как я узнал. Но об этом потом, оставим на ту сторону моего повествования, которая соприкасается с необъяснимым. Вернёмся к нашему мысленному эксперименту. Так вот: то, что получается, и есть настоящий энергетический каркас Земли. Очень изящная, высокосимметричная, можно даже сказать, ажурная конструкция. У человека она такая, как описано в атласах по лечебному массажу, а у Земли — вот такая. И вокруг неё описана поверхность нашей планеты. Конечно, тут нюансы есть. Например, тот, что Земля, если быть точным, не шар, а так называемый геоид. Ну, ты как геолог знаешь…
— Да, я как раз хотел встрянуть с этим замечанием. Настоящая форма Земли не идеальный шар, а как бы немного сплюснутый с полюсов.
— И к тому же сама поверхность Земли не идеально сферическая из-за неоднородности ландшафта. Так что где-то эти точки, то есть вершины этой структуры, с поверхностью Земли где-то практически совпадают, а где-то не очень… Но это, повторяю, нюансы, которые для нас в данном случае несущественны. На нашу задачу они никак не влияют.
— Действительно, интересно… — проговорил я. — Но интересно, почему два? И почему вообще именно так, а не иначе как-то? Ведь подобных правильных и полуправильных многогранников множество. И почему раньше этого не открыли? Или о твоём открытии просто не знают? И главное, как тебе удалось увидеть такое?
— Каждый вопрос требует отдельного обсуждения, — усмехнулся старик. — Уже вечер, нам пора закругляться и ложиться спать. Завтра день у нас будет непростой. Но перед этим нужно разговор о точках закончить. Ты спросил, почему два таких многогранника, а не один или три? У меня такой ответ: потому что один из них для «иньского» аспекта энергии, а второй — для «янского». Земле, как и любому существу, нужен баланс обоих аспектов энергии. Они в этом балансе совершенно равноправны, хоть и проявляются в разном ритме и разной интенсивностью. Это, как ты выразился, мужское и женское, вдох и выдох… я бы еще привёл пример: сон и бодрствование. Соответственно и каналы, и точки на Земле есть «иньские» и «янские», в зависимости от того, какому из многогранников эти вершины принадлежат. Каналы нам практически недоступны, а с точками мы можем иметь дело. Наверное, ты и сам понял, что точки эти особые, и расположены на Земле равномерно.
Я кивнул:
— Получается, что они как бы образуют узлы сплошной сетки на поверхности Земли. Всего их сто двадцать. И сами «иньские» и «яньские» узлы чередуются. Так?
— Правильно, — сказал старик. — И ещё немаловажно, что места, где эти точки находятся, особенные. Особенные для самой Земли, и, прежде всего, для развития человечества. Причём свойства «иньских» и «янских» точек существенно различаются. Вообще, эта тема громадная, слишком большая для нашего разговора. Она изучена очень мало и требует больших усилий ещё очень и очень многих исследователей. Я даже поверхностно этой темы сейчас не буду касаться. Скажу только, что именно вокруг таких точек возникали очаги древних культур и цивилизаций. Именно в таких точках, вернее, над ними, происходит формирование циклонов и других атмосферных явлений, определяющих погоду. Именно они являются центрами напряжения и разрядки различных тектонических процессов, таких, как разломы коры и вулканические извержения. От них распространялись волны популяций различных новых видов животных и растений. И волны этногенеза тоже. Можно долго перечислять… Я уверен, что и само человечество как вид, и вообще жизнь на Земле зародились поблизости от одной из таких точек.
Я слушал, затаив дыхание. Подобное мне читать приходилось, но только в виде смутных, ничем не обоснованных предположений. И уж никак не в контексте даосских представлений о мироздании.
— Твой вопрос «почему два» входит в вопрос «почему так вообще», — продолжал Элисбар. — Но тут я могу честно сказать: не знаю. И не думаю, что кто-то ещё знает. Не уверен даже, что это обязательно когда-нибудь станет доподлинно известно. У меня есть догадки, совпадающие, кстати, с мнением многих других серьёзных учёных, занимавшихся смежными темами. Не о том, почему именно так, а в связи с этим. Дело в том, что в такой структуре геометрически заложено много соотношений, равных «золотому сечению». Тебе же не надо объяснять, что это такое?
— Представляю, — сказал я. — Главная эстетическая пропорция. И к тому же на ней построено многое в природе.
— Да, «золотое сечение» обнаруживает себя на всех уровнях жизни. Можно сказать, оно из тех отношений, что лежат в самой основе живого. Но это опять-таки очень обширная тема, не будем в неё влезать… Могу сказать определённо только одно: такая структура оптимальна для циркуляции живой энергии Земли, — так же, как известная сеть меридианов и акупунктурных точек оптимальна для человека. Вот что она именно такая — установили давно, но почему она именно такая — вряд ли кто возьмётся объяснить. Тем не менее, это не мешает успешно пользоваться этим знанием и лечить людей. Вот и мы тоже воспользуемся нашим знанием.
— Чтобы лечить Землю? — недоверчиво усмехнулся я.
— Нет, лечить не в наших силах, да и не надо. Достаточно не вредить. В лечении скорее нуждается человечество, — серьёзно ответил Элисбар. — Знаешь, как говорил великий мизантроп Ницше: «Земля имеет кожу. У этой кожи есть болезни. Одна из них называется «человек»». Не вполне тут с ним согласен, но доля правды всё же есть. А помочь Земле мы можем, для этого нам и нужно знание.
Старик замолчал, давая понять, что на сегодня разговор окончен. Но мне хотелось закончить день, имея хоть какую-то определённость в мозгах.
Поэтому я спросил:
— Элисбар, всё это очень занимательно, но… зачем ты мне рассказывал про эти точки? И какая связь между ними и тем, что мы тут должны сделать?
Старик глубоко вздохнул и посмотрел на меня долгим усталым взглядом:
— Неужели ты до сих пор не понял? Одна из таких точек находится здесь. На этом острове.
Я не нашёл что ответить и сидел в немом оцепенении, уставившись на него.
— Точка, в которой Земля стремится соприкоснуться с небом, — добавил Элисбар, глядя мне в глаза. — И нам предстоит помочь ей в этом. Для этого мы сюда и прибыли.
5
На следующее утро я встал хорошо отдохнувшим, бодрым и полным сил. Посмотрел на часы — девять утра. Содержание вчерашнего разговора хорошо отложилось в голове. На душе было спокойно и весело. Гнетущее чувство неизвестной опасности и неопределённой тоски, которое преследовало меня последние полгода, куда-то бесследно улетучилось. Трудно сказать, что было тому причиной, — то ли царившая здесь атмосфера тишины и спокойствия, то ли умиротворяющая природа этого места, то ли радушие, с которым встретил на Элисбар, то ли само общение с ним. Наверное, всё вместе.
Я чувствовал необъяснимый психологический комфорт рядом с этим необычным стариком, даже просто не общаясь, а находясь рядом. Такое вообще бывает со мной очень редко. Подобное чувство вызывали у меня Айын и её дед. Что-то было такое вокруг них, некое поле положительной энергии, которое, казалось, пробуждало в самой глубине моего существа какие-то невидимые благодатные ростки.
Вот и в обществе Элисбара у меня возникло такое же ощущение. Вне всякого сомнения, он был каким-то особенным, оставаясь при этом совершенно нормальным человеком. В нём не было ничего от какого-нибудь эксцентричного чудака, мизантропа-отшельника или фанатика, одержимого одной идеей. И он сам, и всё, что он говорил, вызывало у меня абсолютное доверие — даже не знаю, почему.
Я слышал, что он уже встал и хлопочет на кухне. Оттуда раздавалось какое-то звяканье, шум льющейся воды и распространялся приятно щекочущий ноздри запах: похоже, жареной рыбы. Одевшись и умывшись, я зашёл на кухню. Я не ошибся: старик стоял у плиты, лопаткой пошевеливая в огромной чугунной сковородке шкворчащие наважьи тушки.
— Доброе утро, Элисбар, — приветствовал я его.
— Доброе, — отозвался старик. — Как спалось?
— Отлично, прямо как дома, — почти не соврал я.
— Что ни говори, а дома всё-таки лучше, — усмехнулся старик. — Ну ладно, присаживайся. Сейчас мы позавтракаем и пойдём на прогулку.
Он поставил на стол две тарелки с рыбой, нарезал батон, разлил чай по чашкам.
— Куда идём? — осведомился я, уплетая навагу за обе щеки. — М-м, до чего вкусная рыба! С магазинской — просто никакого сравнения!
— Ещё бы, — ответил Элисбар, — сам вчера утром наловил. Конечно, она здесь чище и свежее, чем та, что продаётся у вас в магазинах… А пойдём мы к той самой точке. Ты же хочешь знать, где она находится?
— Да, конечно! — закивал я. — Я ещё вчера хотел тебя спросить о ней. А чем это место… ну, в точке, отличается от других?
— Сам почувствуешь, — ответил старик. — А по пути я продолжу свой рассказ. Заодно и тебя хотел бы послушать. О том, какой у тебя был шаманский опыт. Мне кажется, есть связь между ним и тем, что ты вернулся с заданием.
— Даже так? — я чуть не подавился рыбой.
— Как ты думаешь, почему ты раньше всех оказался на острове? — в свою очередь спросил старик. — Ну, после меня, конечно?
— Не знаю, — недоумённо промолвил я. — Ты ведь сам захотел меня увидеть раньше других? Или просто вы со Стасом нашли меня раньше других?
— Вот это как раз касается той стороны дела, которую я называю мистической, — сказал Элисбар. — Не знаю, говорил ли тебе Станислав, но я вижу кроме иероглифов ещё некоторые вещи, недоступные обычному восприятию. Я видел, что ты вернулся с аналогичным даром видеть иероглифы и заданием. Но то же самое я видел и относительно других участников нашего общего дела. Причём все они вернулись с заданием раньше тебя. Твоё возвращение я как раз видел последним. Но относительно тебя я видел ещё кое-что. Нечто такое, что убеждает меня в мысли, что твой дар проявился раньше. Он как-то суммировался с тем, который ты получил за чертой, или тот наложился на него, если угодно. Поэтому он не такой, как у остальных.
— Что же это за особенность, Элисбар? — спросил я. Меня вдруг охватило беспокойство от услышанного. Я даже перестал есть и замер, глядя на старика.
— Во-первых, твой дар, если сравнивать его по абсолютной силе, больше, чем у других, — спокойно сказал старик. — Ещё большим даром по абсолютной силе наделил тот, кто нас вернул, только меня. Но это не главное. У дара, кроме абсолютной силы, или величины, есть ещё и качество. Так вот, мне точнее это не выразить, но… я вижу, что у твоей способности видеть иероглифы есть некий параметр, позволяющий, как бы сказать… концентрировать иероглифы, собирать их воедино.
— Как это «концентрировать»? — обескуражено пробормотал я.
— Как линза, фокусирующая лучи света, — хотя это очень грубый пример, не передающий сути. Но точнее мне, пожалуй, не сказать. Я вижу, что эта способность пока не проявилась, но ждёт своего момента. Она должна сыграть важную роль в нашем общем деле. И ещё я вижу, что ты приобрёл её когда-то в прошлом, причём не в таком уж давнем. Но раньше, чем получил дар видеть иероглифы. Я сильно подозреваю, что это следствие твоего общения с шаманами.
Старик умолк, глядя на меня. Я тоже ничего не мог сказать, и сидел, медленно пережёвывая.
— Есть ещё две причины, связанные с твои даром, — добавил он. — Причины того, почему я считаю нужным посвятить в общее дело первым именно тебя. Об одной из них я скажу сейчас, о другой попозже… Так вот, твой дар позволит тебе не только самому убедиться в истинности того, что я рассказываю, но и поможет убедить в этом других членов команды. Более того, ты сам вчера рассказал, что твой дар позволил тебе даже узнать их имена и возраст. Это очень облегчает нашу задачу по розыску этих людей. Сам понимаешь, привезти их сюда — само по себе для Стаса не проблема. Настоящая проблема — найти их. А подвигнуть их на то, чтобы они согласились приехать сюда, может оказаться ещё большей проблемой. Я очень рассчитываю на то, что ты в этом окажешь помощь Стасу. Без тебя ему будет гораздо труднее.
Элисбар замолчал, ожидая ответной реакции. В моей голове мутилось.
Прошлое не хотело отпускать меня. Я вспомнил, что Айын сказала мне по поводу связи тех событий и новых, навалившихся на меня с новой силой. Она сказала, что те только готовили меня к предстоящим. Элисбар говорил сейчас то же самое. Меня снова охватила смутная тревога, которая, как мне казалось, отпустила меня на этом острове.
— Господи, почему я? Зачем мне всё это? — простонал я, хватаясь за голову.
Элисбар неотрывно продолжал глядеть на меня. Казалось, его глаза излучали понимание.
— А почему не ты? — наконец спросил он после долгой паузы.
Я молчал. Старик подождал и заговорил снова:
— Знаешь, я в своё время тоже задавал этот вопрос самому себе и всему миру. Сотни раз. И никто мне не ответил — сверху, сбоку, изнутри или откуда-то ещё. Долгие годы спустя я понял, что ответа на этот вопрос нет. Наверное, даже у того, кто подарил нам жизнь, дал за чертой задание и вернул из-за черты вместе с даром его выполнить. Есть только осознание собственного предназначения на этой земле и выбор в соответствии с ним. Просто нужно жить и действовать. Всё необходимое у тебя есть. Конечно, задание может быть выполнено только по нашей личной инициативе, и за это нам никто не заплатит. Скорее всего, даже никто не оценит и не похвалит. Но неужели ты думаешь, что на твоём месте теперь лучше, как страус, спрятать голову в песок, и жить, делая вид, будто ничего не произошло? Жить, даже не попытавшись использовать своего великолепного шанса почувствовать, что живёшь ты не зря? Вот это, по-моему, по-настоящему тоскливо. Вот такое как раз и заслуживает вопроса: «зачем мне всё это?»
Я снова не нашёл что ответить. Старик понимал меня лучше, чем я сам себя. Он определённо умел находить такие слова, которые задевали самые потаённые струны моей души. Наверное, не только моей.
Элисбар тоже помолчал ещё некоторое время и добавил:
— Мне очень нравится высказывание одного умного человека: всё лучшее совершается потому, что кто-то делает больше, чем должен. Ты прав: никто заниматься этим не должен. Но должны ли мы были вообще рождаться на свет?
Я сидел, уставившись в одну точку.
Он встал из-за стола:
— Давай уже, пошли. У нас есть чем с пользой заполнить время.
6
Мы вышли на крыльцо. Был ясный морозный день.
— Погода говорит нам «да»! — шутливо сказал Элисбар. — Нам идти вон туда километров восемь, — он махнул рукой в западном направлении.
— Восемь? — недоумённо переспросил я. — А у меня сведения, что размеры острова не превышают пяти километров.
— Правильно, но штука в том, что остров изогнутый. Напоминает банан или скорее даже недогнутую подкову. Вот такая причудливая форма. Мы находимся на одном конце подковы, точка на другом.
— А по морю не быстрее доберёмся?
— Нет, не быстрее, уж поверь, — ответил старик. — На лыжах было бы быстрее, я часто хожу. Но лыж у меня тут, к сожалению, только одна пара. Это моё упущение, признаю. Надо бы обзавестись для гостей. Пешком по льду тяжело — много снежных заносов. А по острову у меня уже есть протоптанный маршрут, там снега меньше.
— И ты каждый день ходишь? — спросил я с оттенком восхищения.
— Да, каждый день туда и обратно. Или на лыжах, или пешком, так что минимум километров десять в сутки получается. Иначе потеряешь тонус. Движение — это жизнь, так ведь?
— Да, ты молодец, Элисбар, далеко не каждый способен себя заставить, — сказал я и тут же подумал, как нелепо выглядит этот комплимент, адресованный человеку, который вполне годился мне в деды.
Старик не обратил на это никакого внимания. Он двинулся вперёд своим бодрым, упругим шагом. Я шёл за ним, как судно эскадры за флагманом. Тропа, которой шёл Элисбар, быстро привела нас в хвойные заросли и запетляла между огромных суровых валунов, заснеженных кустов можжевельника и сосен. Ветра почти не было, и кругом было тихо. Слышался только лёгкий шелест сосновых ветвей да лёгкий скрип снега под нашими ногами.
— Место, к которому мы идём, — не сбавляя ходу, заговорил Элисбар, — особенное на Земле. Но оно пока себя никак не проявило, если не считать воздействия на некоторых людей.
— Вот об этом, Элисбар, я как раз и хотел тебя расспросить подробнее, — сказал я. — Лично я пока ничего не почувствовал.
— Но ты об острове знал ещё раньше, чем тебя нашёл Станислав? И даже до того, как ты попал в аварию?
— Вот это для меня загадка, — согласился я. — Действительно, мне всё время снились сны об этом острове…
— Это подтверждает мои соображения, — удовлетворённо промолвил старик. — Связь между тобой и этим островом не случайна. Я бы сказал так: остров чувствует тех, кто ему нужен, и притягивает их, как магнит притягивает железо. Пожалуй, лучше сказать: как северный и южный полюса ориентируют стрелку компаса. Меня он тоже притянул в свое время. Но на самом деле это обращённый к нам зов всей Земли через эту точку на острове. Так Земля даёт знать тем, кто получил задание, о месте, в котором его надо выполнить. И их инстинктивно тянет сюда, как перелётных птиц на место зимовки или лососей на нерест. Некоторых, например, тебя, тянет даже ещё до того, как они получили это задание… Я это связываю с особенностью твоего дара. Тот, кто нас вернул, наделил тебя особым даром, потому что ты, в отличие от других, уже мог принять этот особый дар — в силу предыдущей подготовленности.
Мне стало не по себе.
— Постой, получается, что тот, кто нас вернул… не знаю, Бога ты имеешь в виду или кого-то ещё…
— Я называю его так потому, что не знаю. Наверное, это тот, кого верующие называют Богом, но суть не в названии, ты ж понимаешь… Ту сознательную всеобщую силу, которая бросила семена жизни на эту планету и заставила их прорасти. Если хочешь, это сам источник энергии «ци», хотя в даосизме не говорится об источнике… Но ты сам чувствовал, когда находился за чертой: это тот, кто даёт жизнь и Земле, и всем живым существам.
— Да, я это чувствовал… — только и смог вымолвить я, с трудом вспоминая те переживания. — Но выходит, что Земля каким-то образом… знала, что со мной произойдёт? Ведь иначе я бы не получил задание? Или Бог знал — хотя я был и остаюсь неверующим — и сознательно подстроил эту аварию, чтобы я побывал за чертой и получил задание? И с другими почему так же? Почему вообще надо побывать там, чтобы получить это чёртово… ладно, божеское задание?
— Ты задаёшь вопросы, на которые я ответить тебе не в силах, — сказал Элисбар. — Для меня это всё такая же тайна, как и для тебя. В нашем общем деле вообще очень многое покрыто мраком. Поэтому и говорю, что в нём есть мистическая, тёмная сторона, относительно которой мы можем лишь строить предположения. Лично у меня предположения есть, но они связаны с истинами самого общего плана. То есть, как я говорил, с мировоззренческой стороной…
Старик некоторое время шёл молча. Я шагал за ним, ожидая.
— Видишь, сразу всё объяснить и рассказать невозможно, — заговорил он. — Сама тема такова, что вряд ли можно изложить её в стройной последовательности. Много взаимосвязанных моментов, неясных один без другого, и приходится постоянно перескакивать с одного на другой. Тем более что и неизвестных моментов тут множество. Но по-другому никак не рассказать.
— Конечно, я понимаю, — сказал я. — Ну а мне ничего и не остаётся, как терпеливо слушать человека, который знает и понимает больше моего.
— Я рад, что ты проявляешь здравый подход, — ответил Элисбар. — Так вот, твои вопросы, по сути, сводятся к старой как мир проблеме: есть ли у каждого из нас предопределённое будущее? Я для себя отвечаю так: жёстко и однозначно заданного будущего не существует. Если не иметь в виду естественный конец, то в отношении жизненного пути нет запрограммированного будущего ни у кого из живых существ. И у Земли тоже нет. Но есть определённая тенденция движения и у Земли, и у всего живого на ней, что, в общем-то, составляет единое целое. В том числе и у нас с тобой… Скажем так, есть наибольшая вероятность определённого пути с определенным исходом, и есть меньшие вероятности для других путей и других исходов. И будущие возможные события в определённом смысле притягивают к себе настоящие — тем сильнее, чем они масштабнее, ближе по времени и вероятнее. И есть признаки такого притяжения. Наше вероятное будущее как бы посылает в наше актуальное настоящее сигналы о себе, понимаешь? Мы можем их воспринимать или не воспринимать, но они есть, хотя и очень слабые. И они могут оказывать влияние на нас и нашу жизнь, если мы не отмахиваемся от них, принимаем их всерьёз и руководствуемся ими. Если говорить проще, будущее как бы корректирует само себя посредством таких вот слабых сигналов. В том числе и с нашей помощью.
— Пожалуй, что-то такое есть, я сам в этом убедился… — вставил я, вспоминая все внутренние и внешние события, которые предшествовали аварии.
— Обычно перемены в мире представляют так, что есть прямая односторонняя связь: причина в прошлом однозначно определяет следствие в будущем, — продолжал старик. — Но природа действует не столь прямолинейно, она гораздо гибче и изощрённее. Даже на уровне неживой природы, не говоря уж о таком явлении, как жизнь. Это тоже огромная тема… Должен тебе сказать, что влияние будущего на настоящее не просто смутная гипотеза: об этом свидетельствует опыт, накопленный всем человечеством. Я говорю не о прогнозах, основанных на знании фактов и причинно-следственные цепочках, которые хорошо прослеживаются. Я говорю о более или менее точном знании событий будущего, которое научного, да и просто рационального обоснования не имеет. Сам знаешь, существуют такие явления, как сбывающиеся предчувствия, пророчества, предсказания и тому подобное… Вот и ты такой опыт теперь имеешь. Здесь, кстати, никакой мистики — современная фундаментальная наука, в частности квантовая физика, подтверждает вероятностный, неоднозначный характер мира. Но об этом давно знали те же даосы и без всякой квантовой физики…
Элисбар умолк. Некоторое время мы шли, думая каждый о своём.
— Даже не знаю, хорошо для меня или плохо иметь такой опыт, — наконец проговорил я. — Во всяком случае, я бы никому не пожелал его получить.
— И не надо, — ответил старик. — Но теперь он у тебя есть, и его из жизни не вычеркнешь. И ты свободен выбирать, что делать и с этим опытом, и с даром, который ты приобрёл вместе с ним. Можно забыть про этот дар, а можно использовать для формирования будущего, — не только своего, но и всего живого на Земле. Такая возможность даётся далеко не каждому.
— Но ведь в конечном итоге каждое живое существо ждёт одно и то же будущее, как ни крути, — сказал я, — с даром или без него. Может, это задание и не стоит усилий? Чем один вариант будущего лучше другого, для меня или ещё для кого-то — если всё равно один конец для всех?
Старик помолчал минуту, потом вымолвил:
— Ты сам уже знаешь ответ. И он не на уровне слов. А на уровне слов я могу тебе только повторить общее место. Мы все когда-нибудь этот мир покинем — это ясно. Но как мы проживём, зависит от нас самих. Думаю, если мы не захотим выполнять это задание, никто нас за это не накажет. И если мы не сможем выполнить задание, мир от этого не погибнет и в своём развитии не остановится. Но, отказываясь от задания, мы упускаем возможность сделать свой маленький вклад в улучшение этого мира — хотя бы ненамного. И упускаем шанс испытать, на что же мы способны как человеческие существа, в силу исключительных обстоятельств получившие уникальный дар. Что может быть печальнее, чем иметь дар и не использовать его? Пожалуй, мне больше тут сказать нечего.
— Наверное, Элисбар, ты прав, — ответил я. — Наверное, никто не может быть вполне удовлетворённым жизнью, если не реализовал свои способности. Даже если повезло со всем остальным.
— Вот взять тебя, к примеру: ты ведь мог и не приезжать сюда, так? И можешь уехать и забыть про задание, вообще про всё, что я тут тебе говорил и ещё скажу. Вполне можешь жить дальше и, возможно, жить очень даже неплохо. Ведь нет никого и ничего, что бы тебя обязывало выполнять это задание. А может, это вообще всё чепуха, моя личная блажь и выдумка — про задание? И других, что ли, нет проблем? Но ты же приехал! Правда ведь, Алексей?
— Сейчас я уже не думаю, что это блажь, — ответил я. — Но до встречи со Стасом и с тобой, наверное, так бы и воспринял. А что касается задания, — да, никто вроде не заставляет его выполнять. И в то же время ты прав, оно как бы стало частью меня самого — и задание, и иероглифы эти… Ты был прав, я действительно уже не смогу жить, как будто этого не существует… Но всё-таки не хочется верить, что мы только марионетки не арене жизни, которые дёргает за нитки всемогущий и непознаваемый кукловод, играя в свою неведомую игру. И что все декорации и сюжетные ходы делаются им для своих неведомых целей. Даже если это источник и сеятель жизни. Хочется всё-таки быть самому хозяином своей жизни… ну, если не полностью, то хотя бы отчасти.
— Мы и не марионетки, это уж точно, — подтвердил Элисбар. — За исключением тех случаев, когда сами стремимся ими быть. Возвращаясь к тому, почему ты побывал за чертой: конечно же, никто всемогущий специально эту аварию не подстраивал. Так же, как никто не создавал обстоятельства, которые заставили побывать там других. Но это одна сторона истины. А вторая сторона состоит в том, что некоторые люди рождаются с определённой возможностью получить дар в виде способности видеть иероглифы — назовём его так, хотя в действительности это нечто большее. И этот дар они получают, если в силу тех или иных причин им приходится на время покинуть жизнь, а потом вернуться. Не спрашивай меня, почему и задание, и дар можно получить только за чертой. Не знаю я также и того, какие особенности психики отдельного человека позволяют получить такой дар, — это тот аспект задания, который является тайной. Но я точно знаю, что получают и дар, и задание далеко не каждый, кто там побывал. Точно так же как не всем, кто может получить дар, суждено побывать за чертой. И может, оно к лучшему.
— Ты хочешь сказать, что Бог или кто бы там ни был… он каким-то образом отбирает достойные кандидатуры? — усомнился я. — И наделяет их даром для выполнения задания в соответствии с их, скажем так, какими-то способностями?
— Что-то вроде того, — задумчиво отозвался старик.
— Ну а если бы я или любой из нас не вернулся бы? Ну вот, скажем, если бы врачи не сумели меня спасти? — упорствовал я.
— Тогда бы, вероятно, кто-то другой вместо тебя получил дар и вернулся с заданием, — невозмутимо ответил Элисбар. — Мало ли людей переживает клиническую смерть?
Я шагал за стариком, размышляя.
— Неужели это так важно для Земли? — спросил я после долгой паузы.
— Наверное, — ответил старик. — Не нам судить, насколько.
Он подумал ещё некоторое время и заговорил снова:
— У Земли, как и у всего живого на ней, есть эволюционное прошлое и эволюционное будущее. Есть нечто, что толкает жизнь из прошлого в будущее, разворачивает спираль эволюции, заставляет расти дерево жизни во всех возможных направлениях. Это как река, которая сама себе прокладывает главное русло и в то же время растекается на множество мелких ручейков там, где может. Есть также будущее, которое как бы притягивает к себе и эту реку, и некоторые из её ручейков. Я сравнил бы его с океаном, в который впадает и эта река, и, быть может самые упорные и удачливые её ручейки… Эволюционное прошлое Земли — это огромный массив памяти, в создании которого приняло участие всякое живое существо, когда-либо жившее. От первых простейших одноклеточных до современного человека. Я бы сказал, это гигантский кладезь бессознательной, подсознательной и даже отчасти сознательной памяти жизни о себе самой, накопленной за миллиарды лет эволюции. Она окутывает Землю подобно ауре. Чтобы ты лучше представлял себе, о чём я говорю, добавлю, что именно в этой области находится так называемое коллективное бессознательное человечества, все его архетипы и мифологические сюжеты. Я бы назвал это поле информации мнемосферой Земли. Это также огромный банк сведений о прошлом, настоящем и даже о вероятном будущем. Некоторые люди могут подключаться к этому банку. Отсюда их удивительные способности к предвидению, а также к созерцанию событий, очень удалённых в пространстве и времени. Знаешь, об этом можно долго, тема необозримая…
— Что-то я уже читал об этом, — заметил я.
— А я не только изучал, но и однажды увидел мнемосферу сам, непосредственно, — сказал Элисбар. — Увидел таким же образом, как и структуру энергетического каркаса Земли. Поэтому-то и говорю с такой уверенностью. Область сознательного в мнемосфере очень мала по сравнению с ней в целом, — примерно как яблочная кожура по сравнению с самим яблоком, даже тоньше. Однако, говоря условно, над тонким слоем сознательной области мнемосферы существует ещё более тонкая прослойка. Условно, потому что к мнемосфере неприменимы обычные пространственные понятия. Так вот эта ещё более тонкая прослойка — область сверхсознательного. По объёму она примерно во столько же раз меньше области сознательного, во сколько область сознательного меньше всей мнемосферы.
— И что же, эти слои расположены один внутри другого, как матрёшки или слои в луковице?
— Нет, представлять это таким образом было бы слишком большим упрощением. Более близкое к истине представление — это то, что они занимают один и тот же объём. Но понятие «объём», равно как и всякие «над» и «под» здесь не совсем корректные. Скажем так, они находятся в других измерениях, но соприкасаются с «обычным» пространством в некоторых его зонах.
— Так чем же они отличаются друг от друга, эти области?
— В первом приближении можно сказать, что они функционируют на разных частотах, — пояснил старик. — Частота — главный параметр, определяющий качество энергии, которым образованы разные слои. Но опять-таки, строго говоря, отдельных слоёв не существует. Спектр частот непрерывен, только наше сознание проводит границы между ними.
— Кажется, мне знакомо то, что ты говоришь… — произнёс я, вспоминая лекции о разных мирах, которые устраивал мне Етэнгэй полтора года назад.
— Знакомо от шаманов? — живо просил Элисбар.
Я подтвердил.
— Вот видишь, — усмехнулся он, — не зря говорится, что к истине можно прийти разными путями. Но продолжим. Итак, энергия, отвечающая за обычное человеческое сознание, сосредоточена в сознательном слое. А в сверхсознательный слой проникали только немногие. Это те, кого считают пророками, мудрецами, просветлёнными. Наверняка тех высот достигали основатели религий, создатели философских учений, творцы гениальных произведений… Но не будем обсуждать данную тему. Я хочу сказать, что эволюция Земли идёт таким образом, что в мнемосфере увеличивается доля сверхсознательного и уменьшается доля всех остальных областей. Другими словами, общее качество энергии мнемосферы постепенно повышается. Правда, это очень медленный процесс. Но правда и то, что этот процесс ускоряется. В пределе этот процесс устремлён к тому, чтобы вся жизнь на Земле стала единой и сверхсознательной. Будет так когда-нибудь или нет — неизвестно. Но определённо можно сказать: человек как вид — это эволюционное остриё и главный ускоритель, катализатор этого процесса. И похоже, что следующим этапом будет новый вид, идущий на смену человеку. Что-то такое, что должно выйти из недр вида хомо сапиенс. Что-то лучшее, что-то более гармоничное, чем мы.
Он немного подумал и добавил:
— Если, конечно, человечество до того не уничтожит биосферу и себя заодно с ней. А такая возможность вполне вероятна. Посмотри, что так называемая цивилизация творит с планетой. А оружия сколько создано! Мы ведь как вид хоть и остриё, но отнюдь не самое лучшее, что создала и ещё может создать жизнь. Мы представляем собой только тот этап её развития, на котором она достигла максимального напряжения перед возможным качественным скачком.
— Я с этими представлениями знаком, — сказал я. — Приходилось читать примерно то же, но сказанное по-другому. Да и сам много думал об этом. Не могу представить, как это будет, но, по крайней мере, не отрицаю такой возможности. Действительно, почему эволюция должна останавливаться на нас? Только потому, что человеку вздумалось назвать себя венцом творения? Только я пока не могу взять в толк, какая связь между эволюцией и критическими точками Земли.
— Я уже говорил, что есть точки «иньские» и «янские», — пояснил старик. — В «янских» жизненная энергия Земли выходит из самых глубинных слоёв мнемосферы и движется к верхним. Это, я бы сказал, восходящий аспект энергии Земли, отражающий её собственные усилия роста. А «иньские» — это те, в которых сосредоточен нисходящий аспект всеобщей энергии, не только земной, кстати, но и космической. Это точки входа. Через них мнемосфера воспринимает энергетические потоки, идущие их сверхсознательных слоёв. Это непрерывный процесс можно сравнить с энергетическим дыханием нашей планеты, с её энергообменом со всей Вселенной. Без него она не может эволюционировать.
— Понятно… — пробормотал я. — И какого рода точка, к которой мы идём?
— Эта точка «иньская», — ответил Элисбар.
7
Мы вышли из зарослей и остановились. Перед нами был пологий спуск, а за ним расстилалась снежная равнина, подобно огромной площадке, километра на три в разные стороны. Кое-где на ней торчали одинокими сторожевыми постами сосны. По сторонам в отдалении виднелись береговые контуры — тонкими, еле заметными линиями. А за ними безмолвствовала бескрайняя белая гладь льдов. Вдалеке прямо по курсу маячила бесформенная гряда скалистых возвышенностей, частично занесённая снегом. Скалы мрачновато чернели на фоне искрящейся белизны.
Да, это была она. Всё, как в тех снах. Я уже много раз видел эту долину.
Я почувствовал сильное волнение. В горле даже пересохло, а сердце учащённо забилось.
— Вон там, за скалами, — показал Элисбар. — Там естественное углубление, похожее на вулканический кратер. Точка находится на дне кратера. Вместе со спуском отсюда добираться часа два-полтора.
— Ну что, идём? — нарочито бодрым голосом спросил я, хотя ноги дрожали.
— Нет, сегодня до самой точки не пойдём, — ответил старик. — Мы только подойдём поближе, чтобы ты почувствовал, и повернём назад. А визит к ней мы отложим на завтра.
— Почему на завтра? — спросил я.
— Я тебе должен рассказать ещё некоторые вещи, касающиеся этой точки, — сказал Элисбар. — Ты должен быть готов для встречи с ней. Боюсь, что без этого воздействие точки может оказаться травмирующим для твоей психики.
— Что ты имеешь в виду, Элисбар? — с тревогой вымолвил я, чувствуя, как дрожь распространяется с ног на всё тело.
— Говорю же: тебе необходимо знать ещё кое-что, — ответил старик. Он, видимо, понимал или как-то чувствовал моё состояние, так как поспешил добавить:
— Да ты не бойся, ничего страшного и опасного пока нет. И не будет, пока мы тут только вдвоём.
Я не стал уточнять, что будет, когда нас будет больше. Почему-то мне враз расхотелось иметь дело со всем, что касалось этой точки. И опять я отметил у себя странное, безотчётное беспокойство, граничащее со страхом. Аналогичное тому, которое меня охватило, когда я впервые увидел вблизи Лысую гору во время той командировки.
— Мы сегодня только приблизимся, а потом пойдём назад, — сказал Элисбар. — Я говорить ничего пока не буду, а ты просто иди за мной и следи за своими ощущениями.
Я двинулся за ним по слабо видимой протоптанной тропинке. Старик был прав: брести через морское пространство, увязая в снежных наносах, было бы не лучшим вариантом.
В молчании мы прошли по направлению к скалам ещё пару километров. Они были совсем близко. Перед нами сплошной стеной возвышался каменный массив. Наибольшие скалистые выступы достигали метров двадцати пяти в высоту. Они торчали из общей массы подобно зубам исполинского дракона. Было похоже на то, как если бы сама природа отгородила эту часть острова от излишне любопытных глаз глухим каменным забором.
— Элисбар, я ничего не… — начал было я и тут же осёкся.
Надо мной вспыхнули иероглифы. Внезапно, как всегда. Но ничто из предыдущего не могло сравниться по силе и интенсивности с тем, что происходило сейчас. Это был похоже на огромное солнечное пространство, которое в один миг самопроизвольно сгустилось, аккумулировалось у меня над головой. На несколько мгновений я потерял способность видеть и даже соображать. Я чувствовал себя огненным столбом, по которому с бешеной скоростью сверху вниз, подобно световому вихрю, проносился раскалённый белый поток, испещрённый сложной вязью символов. Моё тело сотрясалось, как в приступе лихорадки, как будто через него пропускали электрический ток от высоковольтного источника. Ноги у меня подкосились, тело обмякло, и я рухнул бы в снег, если бы Элисбар не поддержал меня. Это продолжалось несколько секунд и оборвалось так же внезапно, как и началось.
Я стоял, опершись на старика, приходя в себя, всё ещё трясясь всем телом и тяжело дыша. Элисбар зачерпнул пригоршню снега и энергично растёр мне лицо.
— Почувствовал? — спросил он, улыбнувшись.
Я кивнул, переводя дух. Мне было не так весело.
— Точка поздоровалась с тобой, — то ли шутя, то ли серьёзно сказал старик. Глаза его задорно блестели. Похоже, происходящее даже позабавило его.
— Представляю, что было бы, если бы она вздумала послать меня подальше, — пробормотал я.
Старик коротко рассмеялся.
— Это в первый раз так, — успокаивающе сказал он, — потом привыкаешь. Первый раз, мягко говоря, непривычно. Подобно тому, как впервые погружаться с аквалангом или прыгать с парашютом. Я так вообще в первый раз сознание потерял. Ну что ж, на сегодня довольно, поворачиваем к дому.
Я возражать не стал.
Когда мы вновь оказались в лесу, Элисбар поинтересовался:
— Прежде чем дальше посвящать тебя в курс дела, я бы хотел узнать подробнее, что за опыт у тебя был. Имею в виду, с шаманами.
— Это долгая история, Элисбар, — ответил я, — мне тоже в двух словах не рассказать.
— Ну не всё ж мне развлекать тебя рассказами, — усмехнулся старик, — пусть будет теперь твоя очередь. Тем более что тебе действительно есть что рассказать, и это имеет прямое отношение к нашему общему делу. Так что давай, излагай, я внимательно слушаю.
Я обратил память к событиям позапрошлого лета и начал повествование о том, как по странному стечению обстоятельств именно меня отправили в командировку в Ненецкий автономный округ. Я рассказал о неожиданной встрече со своим старым другом Виталием, о его рукописи, которую он просил разыскать, и которую мне всё-таки удалось найти. Я рассказал о Лысой горе и своих потрясающих переживаниях во время пребывания на ней; о своём знакомстве с Айын и её дедом — ненецким шаманом; о том шаманском знании и особом восприятии мира, в которые оказался на время погружённым с их помощью. Я рассказал о высшем достижении шаманского пути, описываемом в среде шаманов поэтической метафорой «догнать радугу», и о том, какую роль в этом достижении играют необычные свойства Лысой горы. Я рассказал, что Виталий совершил это и дал мне возможность поведать об этом другим, оставив мне рекомендации для «пути ищущего», изложенные в его рукописи. Наконец, я рассказал, что, по мнению Айын, её деда и самого Виталия, я тоже оказался на пути ищущего, — но на пути, отличном от их собственного.
Элисбар слушал с большим вниманием, почти не перебивая. Когда я закончил рассказ, он некоторое время молчал, обдумывая услышанное.
— Я насчёт тебя не ошибался, — наконец подытожил он. — Этот путь тебя сюда и привёл. К тебе мы вернёмся, а пока я выскажу свою догадку. Это «место силы» — как ты сказал — Лысая гора? Так вот, это не что иное, как ещё одна критическая точка Земли.
— Да неужели? — только и смог вымолвить я.
— Но только та точка «янская», в отличие от здешней «иньской». По всем признакам. И, насколько я прикидываю их расположение, эти две точки — ближайшие друг к другу, соседние на поверхности Земли. Теперь мне кое-что становится ясно… — он сделал секундную паузу. — Ясно насчёт тебя. Ты получил определённый заряд через «янскую» точку. И те изменения в твоей энергетической структуре, которые в результате этого воздействия произошли, закрепились твоим шаманским опытом. Поэтому твоя энергетическая структура является сейчас более сбалансированной, более гармоничной, чем у других членов команды. Именно это даёт тебе особые качества для выполнения задания. Я бы даже сказал, особые преимущества.
— А почему ты решил, что это «янская» точка? — спросил я.
— Потому что там по твоему описанию явно действовала восходящая энергия. Восходящая энергия самой Земли, понимаешь? Та, которая движет её ростом. Вспомни — подобное притягивается к подобному. Это энергия подсознательного массива мнемосферы Земли, и она раскрыла в тебе твою собственную подсознательную сферу. И с другими до тебя она проделывала то же самое, так ведь?
— Ну, наверное… — пожал я плечами. Сказанное Элисбаром выглядело более-менее убедительно. — Но с Виталием она проделала нечто другое!
— У твоего Виталия была настолько гармоничная энергетическая структура, что восходящая энергия Земли смогла совершить в нём синтез разных энергий, о которых тебе рассказывал шаман. Суммировать разные частоты, чтобы получить максимальную. Хотя более корректно было бы здесь говорить об интерференции… Фактически, энергия Земли послужила ему стартом в новое состояние, в иной способ существования. Я полагаю, что для определённых людей такие «янские» точки служат местами их максимальной реализации. То, что совершил твой друг на Лысой горе — это преодоление и преобразование собственной природы с помощью восходящего потока энергии Земли.
У меня захватило дух от услышанного. То, что говорил Элисбар, позволяло взглянуть на мой опыт совсем в ином ракурсе.
— А нам предстоит совершить здесь в каком-то смысле нечто противоположное, — добавил старик. — Я бы сказал, прочистить канал нисходящей сверхсознательной энергии. И тем самым отчасти изменить природу Земли и приблизить её к новому состоянию.
У меня от удивления отвисла челюсть. Я не мог поверить своим ушам.
— Да-да, вот так, ни больше, ни меньше, — спокойно сказал Элисбар. — В этом и состоит задание. Но одному человеку выполнить его от начала и до конца не под силу. Здесь нужна команда из семерых человек, обладающих даром. И вот это как раз относится к технической стороне дела, к которой мы сейчас перейдём.
8
Мы шли по той же тропинке обратно.
— Как видишь, только сейчас я смог тебе хотя бы в общих чертах объяснить суть задания, — сказал Элисбар. — И то лишь в общих чертах. Раньше бы ты просто не понял.
— Да, это уж точно, — ответил я. — Но многие детали мне по-прежнему непонятны. Прежде всего, мне непонятно, почему ты сказал «прочистить канал»? Он что, засорён? Почему тогда мы на расстоянии чувствуем эту точку, и она нас? И почему другие точки сами по себе функционируют и не требуют, чтобы кто-то там их активизировал или прочищал?
— Мне до сих пор многое непонятно самому, — признался Элисбар, — хотя я уже больше тридцати лет занимаюсь всем, что касается задания. То, что ты сейчас спрашиваешь — один из наиболее загадочных и трудных для понимания моментов. У меня соображения на сей счёт такие. «Янские» точки действительно функционируют сами по себе, потому что их появление и функционирование — элементы естественного роста Земли как живого существа. За ними стоят миллиарды лет эволюционных усилий и невообразимые запасы накопленной за эти эпохи бессознательной и подсознательной энергии. Я бы сказал, через «янские» точки и каналы течёт энергия прошлого Земли. Тогда как через «иньские» просачивается энергия её эволюционного будущего. Чем большее количество такой нисходящей энергии из сверхсознательных слоёв вливается в общий энергообмен Земли, тем больше ускоряется эволюция. Энергия будущего, вернее, точки её концентрации, играют роль своеобразного катализатора. Но этот процесс, скажем так, не столь естественный для Земли, как её собственный эволюционный рост. Пока не настолько ей органически присущий — но только пока. До сих пор Земля эволюционировала таким образом, что «янские» точки были преобладающими. Наступает время, когда «иньские» уравниваются с ними, так сказать, в эволюционном статусе. А в будущем, вероятно, будут преобладать именно «иньские». Думаю, такая закономерность является естественным циклом Земли, элементом закономерности более глобального, космического порядка. Можно сказать, персональным этапом Земли в общей эволюции Вселенной.
— Ты хочешь сказать, что «иньские» точки по сравнению с «янскими» пока не совсем ещё… эволюционно зрелые? — я не мог сдержать улыбки, пытаясь подобрать подходящее слово.
— Ну, примерно так, — тоже улыбнулся старик. — Баланс восходящей энергии зависит в большей степени от самой Земли в силу того, что это энергия её собственного роста. А баланс нисходящей энергии на протяжении всей истории Земли зависел и до сих пор зависит главным образом от факторов космического порядка. Их влияние тоже сказывается, но оно очень слабое по сравнению с ростом самой Земли как живого существа. То есть восходящая энергия пока намного опережает в развитии нисходящую в развитии мнемосферы. Соответственно существует и разница в развитии точек энергетической структуры Земли.
— Получается, что такая разница в развитии точек всегда была?
— Видимо, так. Все эти слои, о которых я говорил, когда-то появились и изменяются с течением времени — от бессознательного в сторону увеличения удельного веса всё более сознательных сфер. Когда-то на заре своего существования Земля была только безжизненным куском раскалённого камня. Она не обладала мнемосферой. Но в силу сочетания многих обстоятельств она оказалась во Вселенной уникальным местом, благоприятным для посева жизни. Когда возникла первая простейшая жизнь, возник и первый слой мнемосферы. Сначала мнемосфера состояла из одного бессознательного, потом к ней прибавилась подсознательная сфера. Эти сферы созданы в основном восходящей энергией. Соответствующая часть энергетического каркаса — помнишь, усечённый икосаэдр, — тоже сформирована ею. Влияние нисходящей энергии было ничтожным. Хотя вторая часть каркаса — второй сопряжённый с первым икосаэдр — была сформирована практически одновременно, энергетический баланс Земли был и пока остаётся сильно сдвинутым в сторону восходящей энергии. Так что не удивительно, что «иньский» каркас пока не столь развит и принимает не такое активное участие в энергообмене Земли. Но постепенно этот баланс смещается в сторону нисходящей энергии. По мере того, как он смещается, возникают, растут и усиливают влияние сознательная, а затем и сверхсознательная сферы. Также изменения в мнемосфере тесно связаны с появлением и развитием на Земле различных существ, являющихся концентрированными носителями её жизненной энергии. Вообще, как ты догадываешься, степень развития мнемосферы соответствует эволюционному развитию биосферы. И наоборот. Это — двусторонний, взаимообусловленный процесс. И он сейчас находится на той стадии, когда «иньские» точки только ещё начинают, так сказать, «вступать в свои энергетические права», занимать соответствующее им место в общем энергобалансе Земли.
— Постой, — прервал я, — правильно ли я тебя понял, что до сих пор эволюция Земли проходила под «янским» знаком? Как бы имела преимущественно «янский» характер?
— Именно так, — кивнул старик, — поэтому-то и вся эволюция, и вообще вся жизнь — сплошь борьба. Война всех против всех за выживание как основной инструмент эволюции. А тем более это справедливо для человеческой цивилизации. Кстати, хорошо отражает такое положение вещей традиционное распределение социальных ролей мужчин и женщин на протяжении всей истории человечества. Хотя это отдельная тема… Но сейчас, похоже, для Земли близится время перемены знаков. Эпоха преобладания «иньского» будет совсем иная. И мы можем внести в эти наступающие перемены свой личный посильный вклад. Однако мы несколько отвлеклись. Я не назвал тебе главную причину, по которой «иньские» точки пока не могут функционировать на равных с «янскими». И вот эта причина очень существенна для выполнения нашего общего задания.
— Что же это за причина, Элисбар? — спросил я, внутренне подбираясь. Я почувствовал, что сейчас он скажет нечто такое, что касается меня лично.
— Существует сопротивление, — сказал Элисбар. — Сопротивление, которое не даёт «иньским» точкам полноценно функционировать. Из-за этого они действуют неравномерно, изредка активизируясь согласно некоторому природному циклу. И к тому же это действие в значительной мере ослаблено. Насколько именно ослаблено — сказать сложно, но пока доля нисходящей энергии в общем энергобалансе Земли ничтожна по сравнению с долей восходящей. Если помнишь, что я тебе говорил о яблоке и кожуре — думаю, вот примерно такое соотношение.
— Так что им всё-таки мешает? Что является причиной этого сопротивления?
— Инерция мнемосферы Земли, — сказал старик. — Вернее, тех её глубинных слоёв, которые хотят максимально продлить своё существование. И потому противодействуют ускорению эволюции. Они тянут мнемосферу назад, в прошлое, и всячески препятствуют активному вмешательству энергии сверхсознательных слоёв в общий энергобаланс мнемосферы.
— Так получается, что сама Земля и сопротивляется собственной эволюции?
— Как ни парадоксально, но в определённом смысле можно и так сказать, — подтвердил Элисбар. — Но с существенными оговорками. Она сопротивляется не просто собственной эволюции, а резкому ускорению эволюции. И не целиком сопротивляется, а только самыми нижними этажами своей мнемосферы, даже лучше сказать — подвалом. В то время как изменения происходят с верхних этажей и по их инициативе. Если привести параллель с развитием человеческого общества, то это как бы столкновение реакционных, косных, консервативных сил и сил прогрессивных, реформаторских, даже новаторских, если угодно. Хотя ты же понимаешь, это только отдалённая социальная аналогия, а реальное положение дел гораздо сложнее… Ну или возьми психологию отдельного человека. Банально, но всё же: человек есть микрокосм, модель макрокосма. Ведь в каждом смешано много всего и высокого, и низкого. И того, что делает его существом духовного порядка, стоящим в определённом смысле над природой; и того, что может сделать его гораздо хуже и ниже всякого зверя. И эти две разные части человеческой природы постоянно в антагонизме, постоянно борются. Столько, сколько сам человек как вид существует…
Я шагал, поглощённый мыслями о том, что уже однажды слышал сходные мысли. От старого шамана Етэнгэя. Он говорил мне, что определённые силы Нижнего мира противодействуют влиянию сил Верхнего. И что в человеке они постоянно сталкиваются. Это даже отражается на событиях его жизни, которые кажутся и ему самому, и окружающим случайным, беспорядочным хаосом.
«Действительно, в человеке встречаются небо и земля. И если он взялся соединить их, то борьбы ему не избежать», — подумал я, и мне сделалось не по себе. Что ожидало меня впереди? И всех, кого небо наградило заданием?
— Похоже, мы опять перескочили на общие вопросы, — сказал Элисбар. — Пора уже поговорить о частных.
— Да это я тебя всё время сбиваю, Элисбар, ты уж прости, — ответил я. — Но уж больно тема сложная и запутанная. Однако же чертовски интересная, и разобраться хочется, хотя бы в общих чертах. Так что у меня ещё вопросы будут.
— Да всё нормально, — ответил старик, — меня бы как раз удивило, если бы ты не спрашивал. Так что насчёт этого не стесняйся. Ты здесь пока только для того, чтобы всё понять.
— Тогда у меня вот такие вопросы: почему нас семеро? И как мы будем выполнять это задание? Я имею в виду, что нам нужно делать для этого?
— И опять, Алексей, должен тебя разочаровать, — вздохнул старик. — На этот вопрос — почему именно семеро — у меня ответа нет. Мне просто это было дано знать за чертой. У меня есть некое объяснение, которое я себе придумал, но это только моё предположение. Вот ты мне рассказал, что то место шаманской силы в тундре, где ты был…
— Лысая гора, — подсказал я.
— Так вот, то место помогает отдельно взятому человеческому существу сложить воедино или интегрировать… Правильнее даже сказать, как тот твой шаман — синтезировать все виды энергии, имеющиеся в его распоряжении. Человек, повторю, — это ведь микрокосм, в нём в миниатюре присутствуют все виды энергии, слагающие этот мир. И шаман тебе сказал, что их семь, так? Как бы семь цветов в энергетическом спектре мира?
— Я не только это слышал от шамана, но даже сам краешком глаза видел этот спектр. Шаманы его называют Радугой Миров.
— Тогда мне легче будет выразить свою гипотезу относительно того, почему в группе должно быть семеро. Мне кажется, что каждый из этих семи несёт в своей энергетической структуре преимущественно один из цветов этой радуги. То есть какое-то качество энергии в нём преобладает. Для выполнения задания нужны все семь качеств достаточной интенсивности. Но ни один человек не носит в себе все цвета необходимой интенсивности. Поэтому тот, кто дал нам задание, выбрал семь человек, каждый из которых в нужной степени наделён одним цветом спектра, одним видом энергии. И носители этих качеств, этих энергетических спектров должны встретиться здесь, на острове.
— Да, любопытно… — сказал я. — Восходящая энергия Земли помогает сложить энергетический спектр одного человека. А нисходящая, чтобы проложить себе дорогу, складывает энергию семерых — по одной от каждого, так?
— Примерно так, — согласился старик, — но опять-таки, просто я так думаю. А как обстоит на самом деле — для меня было и остаётся тайной за семью… цветами, — закончил он с усмешкой.
— Ну, хорошо, — сказал я, — допустим, прибыли мы все сюда. Что дальше?
— Погоди, не будем забегать вперёд, — остановил меня Элисбар. — Ты спрашивал о том, почему вообще надо прочищать канал нисходящей энергии. Так вот, он не то чтобы совсем забит чем-то. Он был открыт самой природой задолго до нашего появления на свет. Но суть в том, повторяю, что он засорён, и его надо прочистить. Если говорить точнее, вокруг точки есть нечто такое, что не даёт свободно течь потоку нисходящей энергии. Нечто такое, что не пропускает его полностью, задерживает и ослабляет его. Нам предстоит помочь потоку преодолеть это «нечто». Если угодно — разрушить, уничтожить.
— И что же оно из себя представляет, это «нечто»?
— Нечто вроде пробки в виде плотного образования из энергии нижних слоёв мнемосферы. Оно окутывает «иньскую» точку по периметру, а сверху накрывает её чем-то похожим на колпак. Это как эволюционный опухолевый нарост, инородное тело в мнемосфере, мешающее ей нормально дышать. Через это образование просачивается только малая часть нисходящей энергии. Такие же образования сформировались вокруг каждой из шестидесяти «иньских» точек Земли. Но в наших силах помочь именно этой.
— Почему именно этой? Какая вообще связь между ней, и, скажем, мною?
— Я тебе не сказал ещё об одной особенности задания. Штука в том, что оно даётся не любым людям, побывавшим за чертой. Во-первых, оно даётся только тому, кто имеет местных предков, и сам достаточно долго прожил не дальше определенного расстояния от точки. Как долго прожил, каково это расстояние — не знаю. Могу только сказать, что, скажем, коренной австралиец, индус или мексиканец задание относительно нашей точки не получат. Во-вторых, само задание всегда даётся поблизости от точки. По масштабам всей Земли, конечно. Правильнее сказать, в радиусе зоны притяжения, о которой я чуть позже скажу. Есть и другие критерии отбора, но о них тоже потом… Сейчас я только о географическом происхождении. Почему такая особенность? Я предполагаю, дело здесь в каком-то изначальном сродстве в энергетических параметрах — энергетических структур местных жителей, их предков, и того потока, который хоть и слабо, но течёт сквозь точку. И разве не странно, если бы наше задание было дано выходцам откуда-нибудь с экватора?
— Ну да, было бы по меньшей мере забавно… А другим точкам кто будет помогать? — спросил я, про себя улыбаясь тому, насколько дурацким получился вопрос.
— Насчёт других не знаю, — сказал Элисбар, — возможно, отыщутся подобные мне энтузиасты с заданием. Вероятно, это должны быть люди, живущие и получившие дар вблизи других точек. Может быть, такое задание уже где-то кто-то когда-то получил и выполнил. Может, кто-то ещё получит задание. А может, это просто единственный, первый и последний эксперимент того, кто дал нам жизнь. Во всяком случае, мне ничего не известно о прецедентах. Думаю, всё-таки Земля рано или поздно справится с этой проблемой. Вот только вопрос, когда?
— М-да… — задумался я. — Вот уж не думал, что мне придётся участвовать в таком… Так каким образом мы, такие маленькие и слабые, можем помочь всей Земле? Пусть и в одной точке?
— Сфокусировать поток, — коротко ответил старик. — Собрать его, как линза собирает лучи света в фокус. И тогда поток сможет прожечь себе канал.
— Как? Как мы сможем совершить такое? Элисбар, я до сих пор не понимаю!
— Строго говоря, совершать это будет сама нисходящая энергия. Мы только выполним роль линзы. Нам нужно только появиться здесь. Появиться и перейти в зону инициирования. Поток сделает всё сам, используя нашу энергию. Но появиться надо всем вместе в определённое время, Это время скоро наступит.
— Как скоро? И что это за зона инициирования?
— Обо всём буду по порядку. Кажется, мы с тобой наконец-то добрались до технической стороны дела… — старик усмехнулся. — В общем, эта точка раз в восемь лет слабо активизируется, как бы пробуждается от спячки. Именно во время повышенной активности точки можно выполнить задание. Следующая активизация начнётся, по моим сведениям, в начале мая. С данной точкой это всегда происходит в первой половине мая. Я не знаю, от чего это зависит, но это особый природный цикл. Как бы пульсация всей энергетической структуры Земли, всей мнемосферы.
— Наверное, такое время активизации точки не случайно, — вставил я. — Это, скорее всего, как-то связано с тем, что в данное время на данной широте и живая природа пробуждается от зимней спячки.
— Скорее всего, так и есть, — согласился старик. — В природе многие связи неочевидны. Так вот, точка остаётся активизированной в течение примерно пяти-семи суток, после чего снова как бы медленно засыпает. Примерно за полгода до начала активизации она посылает слабые сигналы тем, кто вернулся с заданием и составляет будущую группу. Это какие-то конкретные семь человек. И тянет их к себе. Прежде всего тем, что человек начинает видеть иероглифы. Это — основной признак того, что человек получил задание. Но есть и другие способы, которыми зов точки проявляет себя в отдельном человеке. И выражаться это может по-разному. У тебя вот, например, были сны.
— А как ещё она может притягивать? — поинтересовался я.
— Ещё у кого-то, скажем, видения. Или безотчётное влечение к этому месту. Всё это не суть, детали. Факт тот, что вокруг точки есть три зоны. Они образованы той частью нисходящей энергии, что всё-таки проходит сквозь заглушку и частично распределяется в мнемосфере, ассимилируясь в общий энергетический обмен. Так вот, эти зоны географически расположены как концентрические круги с общим центром в нашей точке. Первая зона — это круг радиусом километров двести. Тот самый, находясь в котором люди получают и дар, и задание. Я называю этот круг «зоной притяжения».
— Почему «зоной притяжения»?
— Потому что в пределах этого круга те, кто вернулся с заданием, и сама точка чувствуют друг друга на расстоянии. В этой зоне точка может притягивать членов группы. Они как бы непроизвольно пеленгуют сигналы, посылаемые точкой. И обратная связь тоже имеет место, хотя участники задания не всегда это осознают. Я предполагаю, что интенсивность взаимодействия точки и человека экспоненциально растёт по мере их сближения. Но за пределами зоны расстояние слишком велико, и там уже нет связи между точкой и участниками.
— Двести километров! — воскликнул я. — Попробуй тут найди остальных, да ещё за три месяца!
— Ты ведь нашёлся, и другие раньше находились, — спокойно возразил Элисбар. — Ещё троих мы знаем, где искать. Остаются двое, и к тому же их возраст и имена известны. И ещё известно, что у них есть способность видеть иероглифы. А потом, в радиусе двести километров отсюда не так уж много населённых пунктов, посмотри сам по карте. У меня есть основания думать, что все или почти все участники задания живут в городах, а их в данной зоне притяжения раз-два и обчёлся. Думаю, времени достаточно. Я уже говорил, что труднее будет их не найти, а убедить приехать сюда. И к тому же необходимо, чтобы все оставались в это время живы-здоровы и не покинули зону притяжения. А это уже от нас, к сожалению, не зависит. Остаётся надеяться на лучшее.
— Ну, хорошо, с первой зоной понятно. А вторая?
— Вторая зона — это круг с радиусом примерно километр, может, чуть больше. Вчера ты вступил в эту зону и сразу почувствовал. Я назвал её «зоной инициирования» потому что как только члены группы окажутся в ней в нужное время, автоматически произойдёт их общее инициирование в боевую готовность для выполнения задания. Это сделает сама энергия, которая вокруг точки сосредоточена.
— Что значит «инициировать»? Что с нами произойдёт? — спросил я, чувствуя, как внутри поднимается страх и тревога.
— Да ты не пугайся, всё будет нормально, — поспешил успокоить меня старик. — Инициирование — это очень интересный процесс. Энергетическое поле, окружающее точку, и энергетические оболочки участников задания объединяются, частично сливаются, понимаешь? Как бы тебе проиллюстрировать… органическую химию немного помнишь? Ароматическая связь в молекуле бензола?
Я кивнул:
— Уже слабовато, правда…
— Вот примерно как в молекуле бензола электронные оболочки сливаются в кольцо, и получается новое качество связи. Энергетическое поле становится общим, и каждый уже с этого момента несёт в себе часть общей энергии, необходимой для выполнения задания. Энергетическая структура каждого члена группы становится на время как бы маленькой частью голограммы — частью, несущей в себе все свойства общей голограммы — общего образованного поля. Они входят в своего рода общий энергетический резонанс между собой и энергией вокруг точки. Вне зоны инициирования и в другое время — когда точка не активизирована — такое было бы невозможно. Думаю, инициирование членов группы — супер-уникальное явление, происходящее на стыке нескольких уникальных явлений. Оно одновременно и природное, и психоэнергетическое, и космическое. Явление того же порядка, что и сложение — как ты сказал — Радуги Миров? Но только с той разницей, что здесь в нём участвуют несколько человек.
— Вот это да… — только и смог я вымолвить.
Я никак не мог предположить, что после шаманских откровений о сложении Радуги Миров смогу узнать что-либо сопоставимое по масштабу. А уж тем более самому принять участие в событиях такого рода.
— После того, как инициирование произошло, задание — а вернее, завершающий его этап — сможет выполнить кто-то из членов группы, — продолжал Элисбар. — Скажем так, самый сильный из всех. Собственно, задание и существует для отдельно взятого человека, а роль остальных участников состоит в том, чтобы обеспечить ему энергетическую поддержку. Если уместна такая аналогия, группа вместе образует энергетический таран, а непосредственно выполняющий задание — особо твёрдый наконечник этого тарана. Или так: лидер группы — это рабочее тело лазера, в котором рождается луч. А остальные — это как бы источники энергии, выполняющие функцию зарядки.
— Как так может быть? Ведь ты же сам сказал, что одному не под силу…
— Вне зоны инициирования и в другое время — да, в одиночку никому не под силу. Но в данном исключительном случае каждый из членов группы на время становится носителем частички энергии самого высокого качества, причём в особом активном состоянии. И некоторые самые сильные участники задания получают, могут определённое время удерживать и, главное, реализовать этот полученный колоссальный потенциал. Ведь на время они получают в распоряжение дар всех остальных. Но решающее значение имеет не количество, а качество полученной энергии. Так сказать, индивидуальные параметры её потока. И это позволяет завершить выполнение задания индивидуальными усилиями отдельного человека. Правда, повторяю, это дано не любому из группы, а самым сильным её членам. Тем, чей дар является ведущим, лидирующим в группе. Думаю, кроме лидера, на такое способен ещё один из участников, скорее всего, второй по силе и качеству своего дара. Другие для задания необходимы, чтобы поднять энергетический уровень лидеров на нужную высоту и помогать им удерживаться на этом уровне какое-то время.
— Значит, без лидеров остальные не смогут выполнить задание? Даже если объединят свои силы?
— В том-то и вся штука, что не могут. И лидеры без других не могут. Полная группа нужна только для того, чтобы образовать общее поле, как бы замкнуть общий контур. Когда это сделано, лидеры группы начинает приходить в состояние готовности. Я ж говорю: решающую роль тут играет не количество энергии, а качество. Это примерно как в шахматах: если собрать даже сотню второразрядников, они вместе всё равно не будут играть лучше, чем один гроссмейстер.
— Хм, как-то не очень справедливо получается… — сказал я. — В отношении других выглядит как-то… утилитарно, что ли. Выходит, ведущий — тот, кто непосредственно будет выполнять задание, — их просто как бы… использует? А сами они согласны будут на такое? Быть вспомогательным материалом? Мне вот, например, было бы неприятно осознавать, что мне в каком-то деле отведена роль средства или инструмента.
— Ну, тут ты, Алексей, не прав, — протянул старик. — О какой справедливости в данном случае может идти речь? Во-первых, если уж на то пошло, в таком исключительном деле нам всем отведена роль разных средств. И мне тоже, и тебе. А роли мы не выбирали. Мы можем выбрать либо согласиться участвовать, либо нет. Во-вторых, в любом деле нужны и непосредственные исполнители, и подсобники. И мастер, и подмастерья. Представь, что мы — команда орудийного расчёта. Просто один подносит снаряды, второй заряжает орудие, третий корректирует стрельбу, а четвёртый наводит на цель и стреляет. Вроде бы стрелок тут — главный, но для ведения огня необходима слаженная работа всего коллектива. Одному стрелку не справиться. В-третьих, почему ты решил, что роль лидера здесь — чем-то лучшая, чем другие? Какая-то почётная, а остальные как бы менее почётные и значимые? Я знаю точно одно: эта роль — наиболее ответственная и опасная. Остальные по сравнению с лидером мало чем рискуют. Я бы даже сказал, они вообще могут ничего не знать о задании — ни до его выполнения, ни после, если нам будет дано его выполнить. Вот тебе я объясняю, потому что знаю, что ты меня поймёшь, и к тому же вижу в тебе потенциал выполнить задание. Но я далеко не уверен, что рассказанное тебе необходимо рассказывать и всем остальным. Тем более что и понять его суть, может быть, будет не всем по силам. Может быть, для дела и для них самих лучше бы им оставаться в счастливом неведении относительно того, что здесь происходит.
— Возможно, лучше и не знать… — ответил я. — Но всё равно ведь как-то нужно будет объяснять другим, зачем они здесь.
— А с этим-то как раз проблемы нет, — сказал Элисбар. — Их ведь точка притягивает сюда, и они этот зов чувствуют. Думаю, им это не даёт спокойно жить, так же как не давало мне и тебе. Они сами сюда неосознанно стремятся. Так что они ещё спасибо скажут, что мы помогли им здесь оказаться. Это раз. И потом, я тебе не сказал одной очень важной вещи. У каждого наверняка в душе или в теле есть какие-то нерешённые проблемы, болячки. Как говорят медики, психосоматические нарушения. Так вот, энергия, которая здесь сосредоточена, оказывает мощное исцеляющее воздействие. Особенно после инициирования. Можешь верить, можешь нет, но факт имеет место. Случаи уже были.
— Например? — спросил я.
— Пожалуйста. Я знаю, что среди прибывших на остров из первой группы была женщина, у которой был диагноз — бесплодие. Ей уже было за тридцать, а она никак не могла забеременеть. И что ты думаешь? Сейчас у неё уже двое детей.
— Да, интересно, — отметил я. — Но кто его знает, инициирование это повлияло или что-то другое, не имеющее отношения к острову.
— Ну что ж, вот тебе ещё примеры. Из той же группы был пожилой мужчина, страдавший сахарным диабетом. А ты и сам знаешь, как трудно поддаётся лечению такая болезнь. Он и здесь постоянно делал себе инъекции инсулина. Через пару месяцев после инициирования он специально приехал на остров ко мне, чтобы сообщить, что практически здоров. Подарки привёз, благодарил, хотя меня-то не за что благодарить было…
— А врачи что сказали по этому поводу?
— Врачи, говорит, были изумлены, случай для них оказался необъяснимым. Ты же знаешь, официальная медицина подобных случаев не признаёт, они в её парадигму не укладываются. Дальше слушай. У сорокадвухлетней женщины из второй группы бесследно рассосалась опухоль в груди. А она собиралась уже на операцию ложиться. Это как? У парня двадцати восьми лет полностью затянулась хроническая язва желудка. Как будто и не было. А он с юношеского возраста безуспешно пытался её вылечить. Ну и более мелкие случаи есть. Один из нас курильщик был заядлый, с многолетним стажем — бросил. Была ещё девушка примерно того же возраста, она враз избавилась от клаустрофобии и головных болей, которые её с детства преследовали. Немало подобных случаев знаю и с обычными людьми: со своими бывшими сотрудниками по метеостанции, и с туристами, посетившими остров. По-моему, на случайность всё это не спишешь. Так что если у кого-то из наших с тобой будущих союзников окажутся, не дай бог, проблемы со здоровьем — чем не стимул появиться здесь?
— Пожалуй, — согласился я. Действительно, атмосфера этого острова была особенной, наполняющей жизненной энергией — я почувствовал это вскоре после того, как появился здесь. И с того момента это ощущение не покидало меня.
— Но давай вернёмся к технической стороне задания, — продолжал старик. — После начала инициирования проходит несколько часов, прежде чем участники, которые могут выполнить задание, будут готовы к этому. То есть боевая готовность должна как бы созреть внутри них и достичь максимума. Или оптимума, не знаю, как тут вернее сказать. Энергетическая структура приходит к такому состоянию «икс» — назовём это так — постепенно. Она должна привыкнуть. Ты же знаешь, как перегорают предохранители при больших скачках силы тока? Вот тут примерно такая же ситуация. Сразу, скачком никто из участников не может прийти в состояние «икс», потому что такое испытание никакой организм не выдержит. Это примерно как в случае с резким ускорением. Если идти к высокой скорости от нуля постепенно, то организм привыкает. А если сразу развить такую скорость с места, то сердце может не справиться с перегрузкой.
— И сколько же нужно ждать?
— По моему опыту, часов десять-двенадцать. А после этого человек, призванный выполнить задание, приходит в нужное состояние. Оно характеризуется тем, что человек начинает видеть иероглифы не эпизодически, как до инициирования, а непрерывно, вплоть до момента выполнения задания. Словно зажигается и горит факел, который раньше только иногда вспыхивал и тут же гас. Но для того, чтобы выполнить задание, инициированному человеку надо вступить в пределы третьей зоны — я называю её по понятной причине «зоной свершения».
— И как далеко простирается эта зона? — спросил я, обмирая от волнения. Тема не позволяла мне выслушивать её спокойно.
— Мы с тобой завтра посетим эту зону, сам увидишь, — сказал Элисбар. — И стоит инициированному человеку пересечь границу, и я думаю, он сам непроизвольно сделает то, что необходимо для выполнения задания. Вернее, слово «сделает» здесь не очень подходит. То, что должно произойти, произойдёт само собой, но скажем так, через него, посредством его энергетической структуры. Насколько близко нужно подойти к точке, я не знаю. Здесь моё знание о технической стороне задания заканчивается. Вполне может быть, что для этого нужно подойти вплотную к самой точке. Не знаю я и того, что произойдёт с тем, кто выполнит задание. Знаю только то, что вот тогда-то и наступит кульминационный момент всего, что связано с выполнением задания.
— А есть у тебя об этом хотя бы предположения? Элисбар, может, это смертельно опасно?
— Всё может быть, — спокойно ответил старик. — И не буду скрывать: скорее всего, так оно и есть. В точности не знает никто, потому что этого ещё никто не сделал.
9
Остаток дня мы больше не говорили ни о чём, что касалось бы задания. Элисбар понимал, что на сегодня с меня хватит откровений. Слишком уж было ошеломляющим знание, которое он открывал мне.
Когда мы вернулись на базу, старик занялся приготовлением обеда, а я принялся топить баню и таскать талую воду в бак. И дров в сарае, и воды в бочках у старика было запасено много. Он объяснил, что деревья, растущие на острове, он не трогает, использует только поваленные и отжившие свой срок; а к тому же в тёплое время к берегам приносит немало брёвен.
Потом, на славу попарившись, мы сидели вечером в гостиной и пили чай с мёдом. Похоже, вечерне чаепитие был у старика традиционным и неукоснительным мероприятием, как пятичасовой чай у англичан. Элисбар долго расспрашивал меня о моей жизни. Разговаривая с ним, я с удивлением отмечал, что этот человек, живущий практически в изоляции от общества, находится в курсе всех последних новостей. Он был явно не из тех, кто с годами теряет интерес к жизни.
Мне хотелось в свою очередь узнать от Элисбара о нём самом, о том, как складывалась его биография, каким образом он оказался на этом острове в качестве организатора того общего дела, которое предстояло выполнить нам и ещё пятерым пока не знакомым мне людям. Когда я попробовал заикнуться об этом, старик ответил, что рассказ на данную тему лучше отложить, а он сам мне в своё время обо всём расскажет.
— Завтра мы совершим экскурсию за границу «зоны свершения», к самой точке, — пообещал Элисбар перед тем, как разойтись по своим комнатам на ночь.
Это известие несколько взволновало меня, но за день я устал от впечатлений и физической нагрузки, поэтому быстро успокоился и заснул.
Утро следующего дня выдалось таким же ясным, солнечным и морозным, как вчерашнее. Мы наскоро позавтракали и выступили в путь по уже известному мне маршруту.
— Я должен тебе рассказать о самом, на мой взгляд, неприятном аспекте задания, — сказал старик, когда мы вступили в лесополосу.
Мне снова стало не по себе.
— Да? А я думал, что мы уже поговорили о самом неприятном…
— Если ты имеешь в виду сам процесс разрушения колпака над точкой, то это завершающий этап задания, — и действительно, он сопряжён с резкой энергетической нагрузкой, которая для человека очень велика. Всё-таки надеюсь, не настолько велика, чтобы представлять для подготовленного человека смертельную угрозу. Я хочу рассказать не о завершающей стадии — как раз об этом-то я знаю не больше твоего. Опасность состоит ещё и в другом, она ждёт нас до того, как мы достигнем завершающей стадии. О чём я знаю достаточно хорошо, потому что испытал на собственной шкуре.
— На собственной? — переспросил я со страхом. — А когда ты успел?
— Это ведь будет уже третья попытка выполнить задание, — пояснил Элисбар. — Я говорил, что есть историческая сторона задания… Две первые были неудачными, и именно по той причине, о которой я собираюсь рассказать.
— Да, я узнал из старых газет, что тут погиб один человек… а ещё двое, кажется, с ума сошли… И давно хотел тебя спросить об этом. Так, значит, всё это произошло при попытках выполнить задание? Разрушить этот колпак?
— Говорю же, до завершающей стадии эти попытки не дошли. Я не знал кое-чего существенного, но теперь знаю и должен предупредить тебя. Предупреждён — значит вооружён, так ведь? А на эту попытку и в особенности лично на тебя, Алексей, у меня особая ставка. Мне кажется, что третья попытка, которая нам предстоит, будет для меня последней.
— В каком смысле — последней? В смысле — успешной? — обеспокоенно спросил я.
— Я даже не столько об исходе нашего дела или об опасностях, — ответил Элисбар. — Мне ведь скоро уже семьдесят семь стукнет, а следующая попытка возможна только через восемь лет. Сам понимаешь, могу ведь и не дожить…
Я хотел было сказать какую-нибудь ободряющую банальность типа «ты ещё меня переживёшь», но слова застряли у меня в глотке. Что я мог сказать ему, когда сам нуждался в ободрении?
— Когда происходит инициирование всех членов группы, — заговорил старик после длительной паузы, — резко активизируется не только наша «иньская» точка. Но и энергетическая заглушка, которая её прикрывает. Ведь она в каком-то смысле живая и даже отчасти разумная. И она не хочет исчезать, как не хочет умирать никакое живое существо. Она будет бороться за своё существование. Она будет оказывать членам группы активное сопротивление.
Я похолодел.
— И в чём выражается это сопротивление?
— Объяснить сложно… поймёшь сам, когда почувствуешь. Сначала это как идти против ветра, а потом будет всё сильнее. Оно будет усиливаться по мере приближения к точке. Но я бы не сказал, что это физическое сопротивление… Оно происходит скорее на подсознательном и отчасти на сознательном уровне. Дело в том, что после инициирования мы все столкнёмся не только с тёмной подсознательной частью собственного существа, как у тебя было однажды. Мы столкнёмся с огромными подсознательными силами всей мнемосферы, которые поддерживают энергетическую заглушку. А это не шутка…
От этих слов мне стало совсем жутко.
— Элисбар, а вообще может ли человек преодолеть такое сопротивление?
— Обычный человек в обычных обстоятельствах — вряд ли. Но задание выполняют не совсем обычные люди в совсем необычных обстоятельствах, — не забывай об этом. Если бы задание было невыполнимо, оно не было бы нам дано.
— И то правда… — проговорил я. — А как с этим сопротивлением бороться?
— Твой разум во всём этом участвует очень мало, — ответил старик. — Его роль в выполнении задания вообще пренебрежимо мала по сравнению с ролью твоего дара. Роль разума — понять, почему задание стало частью твоей жизни, в чём оно состоит, и что тебе нужно предпринять, чтобы оказаться здесь в нужное время. Разум — это всего лишь подсобник, подмастерье. Главное совершит другая часть твоего существа. Скажем так, та высшая часть, которая отвечает за твой дар. За иероглифы, понимаешь?
— Примерно… — кивнул я.
— Я к тому, что и выполнять задание, и бороться с сопротивлением будет вся твоя энергетическая структура, обладающая даром. Она знает, что делать. А разум пусть просто не мешает. Разумеется, сказанное в той же мере относится ко всем членам группы, и ко мне тоже.
То, что сказал Элисбар, успокоило меня, но не намного. Я продолжал шагать вслед за стариком, а в голове лихорадочно крутились беспорядочные образы и обрывки мыслей.
— Силы сопротивления способны пробудить в человеке самое тёмное, что в нём есть, — промолвил старик, не сбавляя ходу. — Например, глубинные подсознательные страхи или разрушительные устремления. Я называю оплот этого самого тёмного в человеческой натуре «оно». Это именно дьявольское начало в природе человека. Именно тёмное «оно» является движущей силой всего самого худшего, что люди творят друг с другом и с окружающим миром. «Оно» лежит в основе человеческой алчности, эгоизма, жестокости и агрессии. «Оно» отвечает за войны, концлагеря, массовые репрессии, преступления, всевозможные извращения, варварское отношение к природе и так далее… И каждый человек носит в себе свою частицу тёмного «оно» от большого всеобщего «оно» в подвалах мнемосферы, свою персональную область подсознательного инферно. Через эту область каждому из нас и будет сопротивляться заглушка. Так что нам придётся иметь с ней дело в процессе выполнения задания. Потому что она пробудится тоже, и раньше, чем нам удастся пробудить точку.
— Я отчасти понимаю, о чём ты… Я уже сталкивался со своим «оно» на Лысой горе. Ты об этом?
— Да, твой опыт — как раз тот самый. В том числе и по этой причине я считаю тебя самым подготовленным… Хотя, должен сказать, что опыт здесь может быть совсем другим, чем был у тогда тебя. В любом случае проявление «оно» будет крайне негативным. «Оно» может предстать перед человеком как внешняя угроза, повергающая в панику. Или выразиться в неконтролируемых вспышках агрессии по отношению к окружающим. В любом случае это будет являться проекцией вовне внутренних сил, связанных с самыми сильными отрицательными эмоциями. Возможно, сегодня у точки ты познакомишься с такого рода проекцией.
— А что это может быть, Элисбар? — спросил я, безуспешно пытаясь унять дрожь в голосе.
— Не знаю, — ответил старик, — за другого человека я сказать не могу. Но предупредить тебя должен. Тебе необходимо знать это заранее, чтобы не спасовать, когда столкнёшься с такого рода явлениями лицом к лицу. А этого не миновать, если ты пойдёшь до конца.
Я удручённо молчал. Что ещё мне предстояло пережить?
— Но и это ещё не всё, — продолжал старик. — Другая страшная часть правды состоит в том, что действие энергии колпака не ограничивается общим сопротивлением членам группы. Энергия колпака способна на такой дьявольский трюк, как инвертирование одного из членов группы.
— Боже мой! Что ещё за инвертирование?
— После того, как члены группы инициированы, они становятся не только энергетически сильнее. Их энергетическая структура раскрывается, и в результате становится в тоже время более открытой и уязвимой для местного оплота всеобщего «оно» в колпаке. И вот это «оно» колпака выбирает из группы, если можно так выразиться, самое слабое звено. Сосредоточивает на нём свою силу и радикально меняет его энергетическую структуру. Меняет таким образом, что человек становится орудием противодействия всем остальным членам группы. Непредсказуемым, сильным и опасным орудием. Своего рода диверсантом, замаскированным агентом колпака среди нас. И вот это самое страшное. Я называю такой процесс «инвертированием». Инвертированный человек действует не по своей воле, он подобен зомби. Он совершенно забывает себя и становится одержимым одной целью: любой ценой помешать остальным выполнить задание. Собственно, его усилия направлены главным образом на того, кто может выполнить задание.
— Так вот из-за чего предыдущие попытки были неудачны…
— Да, оба раза один из нас оказывался инвертированным. И совершал такое, из-за чего выполнить задание оказывалось невозможным. Это было главной причиной неудач. Отдельная история, потом расскажу… Думаю, и в этот раз произойдёт то же самое. Один из нас будет инвертирован.
Я остановился, глубоко и часто дыша. Это было слишком.
— Ты можешь сказать, кто именно? — выдохнул я.
— В том-то и дело, что никто заранее сказать не может, кто окажется слабым звеном. И инвертированный человек никак не отличается от остальных членов группы. И до поры до времени никак себя не проявляет. Это происходит спонтанно и неожиданно. Надо быть готовым к такому повороту событий.
Я стоял как вкопанный и смотрел на старика широко открытыми глазами, не в силах ни двигаться дальше, ни комментировать услышанное.
— Спешу тебя успокоить, — сказал Элисбар, — я могу сказать, кто из нас им не будет. За себя и за тебя я уверен. Мы оба достаточно сильны, чтобы противостоять попыткам нас инвертировать. Я уверен за тебя потому, что видел твою энергетическую структуру — говорил тебе уже, что она особенная. Я бы сказал, «повышенной твёрдости», ну и способности концентрировать иероглифы тоже. Если короче, мои энергетические параметры особенно сильны экстенсивно, а твои — интенсивно.
— Как это? — спросил я. — Я помню, что ты сказал, но до сих пор не понимаю.
— Мой дар позволяет мне воспринимать больше, чем тебе. Но зато, судя по тому, что я воспринимаю, ты можешь зараз собирать воедино и удерживать более концентрированный поток энергии, чем я. Скажем так, я в качестве аккумулятора более ёмкий, но ты — более мощный. В том числе и поэтому я считаю тебя своим главным союзником в нашем общем деле. Инвертирован будет кто-то другой. Кто-то из пяти оставшихся. И ты тоже должен об этом знать заранее. Не думаю, что об этом должны знать другие. По крайней мере, до прибытия на остров и инициирования.
— А может колпак инвертировать более чем одного человека? — наконец вымолвил я, превозмогая оцепенение, в которое ввергли меня слова старика.
— Нет, только одного, — уверенно сказал Элисбар, — Инвертирование — очень энергоёмкий процесс. На других у заглушки не хватит энергии. Тем более что нас поддерживает нисходящая сила.
— А если мы выполним задание, этот человек так и останется… инвертированным? Вообще, что с ним потом будет? — спросил я.
— Думаю, инвертированному будет плохо, — ответил старик. — Ведь та энергия, которая влилась в его энергетический обмен, тоже будет, если можно так выразиться, выжжена. Вместе с той заглушкой, часть энергии которой пошла на инвертирование. Так что последствия могут быть самые печальные для того, кто оказался инвертирован. Что же касается тех, кто был инвертирован в ходе прошлых двух попыток… — он задумался, — первый сумел убить одного из нас и ранить меня. А собственная его психика не выдержала испытания, он потом так и остался невменяемым и направлен был на принудительное лечение. О его дальнейшей судьбе я ничего больше не знаю, кроме того, что он уехал куда-то на юг страны, и, соответственно, покинул зону притяжения. А второй до сих пор живёт и здравствует. В Архангельске. Он, конечно, перестал быть зомби, когда вернулся с острова. Он вернулся к нормальному человеческому состоянию. Но при этом не перестал быть инвертированным. Он знает, что если задание будет выполнено, ему в тот же миг не поздоровится. И поэтому делает всё, чтобы не допустить этого. Ты уже успел с ним познакомиться.
— Так это… Аркадий Семёнович Герфман? — опешил я.
— Да, он, — кивнул Элисбар. — В прошлый раз он был в группе вторым, но ему не повезло. И теперь он наш противник. В дополнение ко всему.
10
Тропа вывела нас из леса на хорошо известную мне равнину. Впереди чернели пики скал, припорошенные снегом.
— Наша цель сегодня — там, за этими скалами! — махнул рукой старик. — Ну что, готов морально?
— Готов, — вздохнул я. Что я ещё мог ответить?
— Тогда вперёд! — бодро сказал Элисбар и двинулся по тропе всё тем же бодрым, пружинящим шагом — совсем не стариковским.
Он шёл некоторое время молча, потом неожиданно обернулся и произнёс:
— Теперь ты знаешь обо всех опасностях нашего предприятия. Я не в силах тебя заставить участвовать в этом. Ты волен сам решать, нужно ли тебе это. Так что можешь отказаться. Только лучше сделай это сейчас, чтобы я уже не надеялся. И не беспокоил других.
Я не ожидал такой прямоты. Не ожидал, что он выберет этот момент, чтобы поставить вопрос ребром. И шагал, несколько озадаченный, пока не отвечая.
Однажды я уже стоял перед подобной дилеммой. Полтора года назад. Тогда Виталий предложил мне участвовать в чём-то таком, что с самого начала мне показалось сомнительным и мне совершенно не нужным. Но я ввязался — не знаю, почему. То ли из чувства уважения и признательности, которые я всегда испытывал к своему другу, и желания оправдать его доверие. То ли вследствие врождённой любознательности и стремления узнать и испытать что-то новое. То ли потому, что подсознательно чувствовал: для меня это окажется очень важным и выведет на какую-то новую дорогу в жизни. А может быть, из-за всего этого вместе.
Но сейчас я знал точно, что тогда сделал правильный выбор. Даже подумать страшно, что я не узнал бы всего того, что мне открылось в результате поисков. Что я, отмахнувшись от просьбы Виталия, мог пройти мимо таких замечательных возможностей. Что не встретился бы с Айын и не научился бы смотреть на мир и на чудо жизни широко открытыми глазами.
Я точно знал, что тогда встал на правильный путь, хотя потом немного сбился с него. Этот путь был именно моим. И, похоже, он пролегал через этот остров.
Я глубоко вдохнул морозный воздух и сказал:
— Я тоже думаю, что всё самое лучшее люди делают тогда, когда делают больше, чем обязаны. Так что, Элисбар, я с тобой.
Старик ничего не ответил, только удовлетворённо кивнул головой.
Мы продолжали приближаться к скальному массиву. Некоторое время мы молчали, потом он заговорил:
— Знаешь, Алексей, мне кажется, что о таком участии человека в эволюции Земли, которое примем мы, люди знали уже давно — чуть ли не на заре человечества. Или интуитивно догадывались. Та же даосская метафора о том, что человек призван соединить небо и землю. Мне кажется, определённые параллели можно найти в фольклоре самых разных времён и народов. Многие сюжеты по смыслу связаны с той миссией человека, о которой говорят даосы. Взять, к примеру, древнегреческую мифологию. Прометей, который спустился с небес и принес людям огонь, чем прогневил богов и за что потом пострадал — о том же. И в других областях мировой литературы тоже… Вот мне кажется, сказочный сюжет о спящей красавице, которую должен пробудить поцелуем её суженый — из той же оперы.
— Не знаю, спорить не буду, — ответил я. — Возможно, в этом что-то есть. А может, Элисбар это только твои произвольные ассоциации. Когда имеем дело с литературными сюжетами и образами, сложно говорить что-либо определённо. Тут ведь примерно как с пророчествами Нострадамуса — их можно при желании притянуть за уши к любым событиям.
— В принципе, согласен: в мире образов можно что угодно связать с чем угодно путём смутных толкований. Но я о другом хотел сказать… Согласись и ты: лейтмотив сюжетов многих произведений таков: человек отправляется в далёкое путешествие, где его ожидает множество трудностей и опасностей. Возьми любой героический эпос. Одиссея, мифы об аргонавтах и Геракле, «Калевала», «Шах-намэ»… Если герой проявляет стойкость, смелость, упорство, то преодолевает все препятствия, проходит все испытания и находит то, что ищет. Думаю, это одна из главных тем в мировой литературе. Причём, что важно: цель поисков зачастую важна не столько для него самого, сколько для других. Для него, может быть, эта цель вообще не важна, хоть он потом и получает вознаграждение за свои усилия… Я вот к чему завёл речь об этом. Как правило, герой не слишком молодой и не слишком старый. Скорее молодой, но уже не зелёный юноша. Уже человек, успевший окрепнуть, кое-что испытать и понять в жизни. Скажем так, его возраст приближается к середине жизни. Конечно, по меркам тех времён, когда рождались эти мифы…
— Это примерно как у Данте: «Земную жизнь пройдя до половины…»?
— «…я очутился в сумрачном лесу», — с улыбкой подхватил старик. — Так вот, я примеряю эти сюжеты на собственную жизнь. И с грустью должен себе признаться… Кое-чего я, конечно, достиг к середине жизни. Но, наверное, самого главного — не сумел. И даже во второй половине жизни. Я про задание… Возможно, задание мне и не дано выполнить, а дано только подготовить почву для этого… А может быть, ещё получится. Ещё одна попытка как минимум есть. Но больше шансов сделать это, мне кажется, у тебя. Хотя бы потому, что ты находишься в том самом лучшем для свершений возрасте. По крайней мере, оптимальном для этого свершения…
— Хотелось бы верить, — усмехнулся я. — Равно как и в то, что я ещё не прошёл свой жизненный путь до половины…
— Уверен, что так оно и есть, — ответил Элисбар. — Ну что же, мы приближаемся к зоне инициирования. Будь готов к тому же, что и вчера!
Да, мы уже были от каменной гряды примерно на том же расстоянии, что и вчера, когда меня застало врасплох вторжение иероглифов. И действительно, как только мы прошли несколько шагов, как всё тело дрогнуло, как под мощным электрическим разрядом, и на меня сверху обрушилась потоки света. Но на сей раз всё было не так ошеломительно. Я даже не потерял равновесия, а стоял на месте, переживая невероятное ощущение льющихся сверху через всё моё существо каскадов энергии, которые тут и там вспыхивали огненно-белыми символами.
И опять это продолжалось всего несколько секунд, после чего внезапно кончилось.
Я перевёл дух. Элисбар стоял рядом и улыбался.
— Ну как? — спросил он.
— Пожалуй, сегодня не так сильно, как вчера, — сказал я.
— На самом деле воздействие такое же, просто ты привыкаешь. И если такое происходит регулярно, то с каждым разом кажется всё менее интенсивным. Ты как бы теряешь сопротивление идущему через тебя потоку. Со мной ведь в тот же момент происходит то же самое, что и с тобой. Но по мне разве можно сказать?
— Да, по тебе не скажешь, — подтвердил я.
— За двадцать с лишним лет можно и не к такому привыкнуть, — усмехнулся старик.
— Элисбар, я так и не понял: а обычный человек что-нибудь почувствует? Вот вблизи Лысой горы чувствует, наверное, каждый, а здесь?
— Здесь такое происходит только с теми, кто видит иероглифы, — сказал Элисбар. — А обычный человек скорее всего не почувствует абсолютно ничего. Видишь ли, восходящая энергия Земли в районе Лысой горы и других «янских» точек, — она, как бы это сказать… более грубая, жёсткая, что ли. А здешняя, нисходящая, — она более тонкая, можно даже сказать, более нежная, и соответственно менее ощутимая. Воспринимать её доступно лишь тем редким человеческим существам, которые имеют определённым образом организованную энергетическую структуру. С этой структурой мы вернулись из-за черты. Именно она позволяет нам воспринимать и направлять нисходящую энергию Земли. И именно её я называю «даром».
Мы двинулись дальше и скоро достигли подножия огромного конгломерата из каменных глыб, валунов и скал, перегородившего остров почти на всю его ширину в этой части.
Старик не подавал никаких признаков усталости. Я тоже был ещё вполне в состоянии двигаться. Энергетическая встряска, которую я получил несколько минут назад, ощутимо прибавила мне бодрости и сил.
— Нам сюда, — Элисбар указал на извилистую тропинку, которая уходила вверх, к краю каменной гряды.
Дорога в гору была непростой — приходилось то взбираться, карабкаясь по каменистым уступам, то проваливаться ногами в углубления, наполненные снегом. Я то и дело подавал руку старику, чтобы помочь преодолеть очередную крутую возвышенность или яму. Но тот прекрасно обходился и без моей помощи.
Наконец мы достигли самого верха. Я огляделся. Мы стояли на краю огромного воронкообразного углубления с пологими стенками, со всех сторон равномерно скатывающимися к небольшой плоской площадке в центре. По всему периметру — почти правильной окружности — тянулся все тот же каменный гребень, на вершине которого стояли сейчас мы. Это природное образование по форме было похоже на что-то среднее между чашей и блюдцем. До противоположного края было расстояние, по моим прикидкам, без малого километр. Кое-где над гребнем возвышались мрачноватые скалы, которые я вчера счёл похожими на зубы дракона.
— Сейчас мы стоим на границе зоны свершения, — отдышавшись, выговорил Элисбар. — Вот в этой котловине нужно оказаться для того, чтобы выполнить задание.
Во все стороны открывался великолепный вид. Большая часть острова отсюда хорошо просматривалась — были видны и снежная долина, и пологие береговые отмели, и густые сосновые заросли, и беспорядочные нагромождения валунов и скал по всей территории. Вышки ветряков тоже выглядывали из-за леса, но наше жилище и метеостанция были сейчас скрыты от глаз.
А за островом, насколько хватал глаз, белела заснеженная гладь моря. Огромное белое пространство с одной стороны было позолочено солнцем и искрилось мириадами алмазных точек, а с другой — синело причудливыми тенями скал. Я стоял и вертел головой во все стороны, вдыхая стылый воздух и наслаждаясь зрелищем.
— Как здорово! — восхищённо прошептал я.
Элисбар показал пальцем на площадку внизу:
— Теперь будем спускаться. Точка — там, в центре.
11
— Ты каждый день спускаешься туда? — поинтересовался я.
— Нет, иногда. Погода благоприятствует далеко не каждый день. В сильные снегопады, например, дороги не видно даже днём. А тут не везде ровный спуск, поэтому идти наобум может быть просто опасно. Но сегодня мы спустимся.
Элисбар прошёл по краю котловины, то ли выбирая место для спуска поудобнее, то ли выискивая одному ему известную дорожку вниз. Затем, предупредив меня, чтобы я хорошо смотрел себе под ноги, начал спускаться. Я не отставал. Спуск оказался не трудным, но длительным. Поверхность, казавшаяся пологой издали, была не слишком удобной для прогулочного шага. Ноги всё время то скользили по насту, то проваливались в углубления, то запинались о камни. Приходилось постоянно балансировать, чтобы удержать равновесие и кубарем не покатиться вниз. Цепляться было не за что — даже деревья и кусты внутри этой огромной воронки почему-то не росли.
Спускались мы примерно минут сорок. Я облегчённо вздохнул, когда почувствовал, что ноги ступили на более-менее ровную поверхность. Перед нами расстилалась площадка размером примерно в половину футбольного стадиона. Элисбар направился к центру, я последовал за ним.
— Вот и пришли, — сказал старик, когда мы остановились в центре.
Я посмотрел по сторонам. Вид был впечатляющим. Место, где мы находились, действительно было похоже на кратер или на вмятину от удара метеорита. Со всех сторон нас окружал каменный барьер, покрытый снеговыми шапками. Пожалуй, даже было похоже на огромный амфитеатр, созданный природой. Солнце поднялось уже достаточно высоко и освещало его внутреннюю поверхность.
Вот оно какое, это место нисходящей силы, думал я, оглядываясь. Сюда эта сила притягивала меня последние полгода, не давая спокойно жить. И вот я здесь. Я явился по её зову. Но почему я ничего не чувствую?
— Твой организм уже отреагировал, когда ты вступил в зону инициирования, — произнёс старик, словно прочитав мои мысли. — Но, возможно, это ещё не всё. Ведь невидимая энергия, которая образует заглушку, тоже реагирует на твоё появление. И не исключено, что ты это почувствуешь. Главное, ничего не бойся.
— Пока вроде ничего… — начал было я и осёкся.
Я увидел, что на вершине одной из скал, пожалуй, самой высокой, темнела человеческая фигура.
— Элисбар, — спросил я дрожащим голосом, — ты уверен, что кроме нас, на острове никого нет?
— Из людей — ни одной живой души, — уверенно ответил старик. — Ты кого-то увидел?
— Вон там, смотри! — я показал ему на человеческий силуэт, одиноко чернеющий на фоне неба. — Видишь?
— Никого не вижу, — ответил Элисбар, посмотрев в направлении, которое я показывал. — Та скала является самой высокой точкой на острове, тридцать семь метров над уровнем моря. Но я близорукостью не страдаю.
От нас до вершины скалы было несколько сотен метров, но я отчётливо различал человека в чёрном. Он стоял неподвижно, как столб, и, похоже, смотрел на нас.
Дрожь пробрала меня до самых костей. С момента, как моя нога ступила на остров, мне не было ещё так страшно. Ещё до того, как я тщательно вгляделся и различил черты этой фигуры, я уже понял, что это снова был он.
Это был Чёрный Охотник. Зловещий призрак из прошлого, который возник перед аварией, как из-под земли, а потом исчез в никуда так же неожиданно. И снова он вынырнул непонятно откуда, чтобы явиться мне здесь. Олицетворение всего, что вызывало у меня абсолютный ужас. Что-то за пределами восприятия, за пределами переносимости моего разума и чувств. Что-то оттуда же, где гнездится смерть; что-то, имеющее то же происхождение, но в то же время как бы живое и разумное. Что-то враждебное самой жизни лично во мне.
Он чернел, как дыра на фоне солнечного пространства. Он был подобен инородному телу в этом мире, абсолютно глухим и непроницаемым для света. Я понимал: он явился для того, чтобы показать мне, что я не победил его, а всего лишь отсрочил своё окончательное поражение. И что куда бы я ни убежал, где бы ни скрылся, он всегда найдёт и настигнет меня. Даже здесь.
— Элисбар, я его вижу! — повернувшись к старику и стиснув его руку, крикнул я. — Тот самый Чёрный Охотник, с которым я столкнулся на Лысой горе! Который повсюду преследует меня с тех пор! Я тебе рассказывал! И сейчас он здесь! Вон он!
Я не мог совладать со страхом, он охватил всё моё существо. Цепкий, ледяной, парализующий. Меня с ног до головы била крупная дрожь.
— Спокойно, молодой человек, без паники! — сказал Элисбар и сильно встряхнул меня за плечи. — Я понимаю, что тебе сейчас явилось нечто весьма неприятное, хоть и не могу этого видеть.
Его уверенный голос помогли мне справиться с приступом почти не контролируемого ужаса. Если бы не старик, я бросился бы куда глаза глядят, лишь бы быть подальше от скалы с Чёрным Охотником. Но сейчас остолбенело стоял, не в силах оторвать взгляда от чёрной фигуры вдалеке.
— Смотри на меня! — повелительно рявкнул Элисбар, резко развернув меня к себе лицом и ещё раз как следует встряхнув. — Это только твой страх, и ничего больше! Всего лишь твой страх, понял?
На его бороде и усах топорщились колючки намерзшего инея. Он сейчас мог бы напоминать в своей длинной шубе и меховых рукавицах деда Мороза или Санта-Клауса. Если бы не его глаза, светившиеся яростной решимостью, которую я доселе не видел и даже не мог вообразить на его лице.
Это был взгляд человека, который познал страх до самых последних глубин. И преодолел его раз и навсегда. Я вдруг понял, что он не боится вообще ничего — он просто потерял саму возможность бояться.
— А теперь снова туда! — велел он. — Ну как, теперь видишь его?
Я заставил себя повернуться к скале. Там никого не было. И кругом, в пределах видимости — тоже никого.
Я стоял несколько секунд, тяжело дыша и выпуская облачка пара.
— Может, у меня галлюцинации? — наконец выдавил я. — Но ведь он стоял там только что, я отчётливо видел, вот как тебя сейчас!
— Нет, это была не совсем галлюцинация, — ответил Элисбар. К нему вмиг вернулось его обычное спокойствие. — Ты видел проекцию собственного страха. Он всё ещё коренится в тебе, и заглушка вытащила его на поверхность. Я тебя предупреждал, что будет что-нибудь в таком роде. Если иероглифы — это реакция точки на твоё появление в зоне инициирования, то увиденное тобой только что — это реакция заглушки. Ещё раз повторяю, что это энергетическое образование обладает некоей псевдоличностью, собственным «оно», чем-то похожим на разум. И «оно» будет использовать любые возможности, любые наши слабости, чтобы помешать нам выполнить задание. «Оно» не хочет умирать! Это схватка без всяких компромиссов, понимаешь? И мы должны победить в ней!
Последние слова старик произнёс жёстким тоном, но они успокоили меня. Даже дрожь прошла. Элисбар, похоже, заметил это.
— Ну что ж, ознакомительную экскурсию можно считать законченной. Пойдём назад? — предложил он уже спокойно.
Я поспешно согласился, и мы стали взбираться по склону вверх.
Когда мы выбрались из котловины, моё волнение совсем улеглось. Мы постояли на гребне, отдыхая. Я ещё раз огляделся. Да, пейзаж был великолепен. Я даже забыл об ужасе, который пережил меньше часа назад. Отдохнув, мы тронулись в обратный путь,
— Когда я впервые оказался здесь, — заговорил старик, — моя психика подверглась подобному испытанию.
— Так значит, ты тоже видел нечто подобное? — с волнением переспросил я. — И сейчас видишь?
— Нет, у меня было другое, — ответил Элисбар, — но это был мой личный страх. Как он выглядел, я рассказывать тебе не буду, с тебя хватит и твоего. Но поверь, что мне было столь же страшно, а может, и больше. Особенно в первый раз. Я подумал, что сошёл с ума. Сначала я хотел уехать отсюда и больше здесь не появляться. Но сумел удержаться и через несколько дней пришёл снова. И всё повторилось. Тогда я подумал, что за этим кроется какая-то закономерность, и подошёл к данному явлению как исследователь. Исследователь собственного страха, прежде всего. С тех пор я стал ходить сюда регулярно. И со временем заметил, что страх постепенно становится всё слабее. Со временем я совсем перестал его испытывать. И даже то, что я видел, перестало появляться. «Оно» заглушки поняло, что меня этим уже не проймёшь.
Я с неподдельным восхищением взглянул на старика.
— Да, такое не каждому по плечу, — сказал я. — Вот за себя я не уверен.
— Страх, Алексей, такая штука, что от него нельзя избавиться, поворачиваясь к нему спиной и убегая от него, — сказал Элисбар. — Нужно пойти ему навстречу и взглянуть ему в глаза. Только так можно его победить. Самое трудное — преодолеть барьер в себе самом, повернуться к нему лицом и сделать первый шаг. Потом будет легче. Думаю, и у тебя получится. Завтра мы снова пойдём сюда.
Мне чуть не стало плохо от мысли о том, что снова придётся увидеть Чёрного Охотника. В груди возникло ноющее, тревожно-болезненное ощущение. Элисбар, понимая моё состояние, искоса глянул на меня:
— Чтобы выполнить задание, необходимо работать со своим страхом. И вообще: чтобы совершать сколько-нибудь значимые поступки, нужно уметь преодолевать свой страх. Иначе он высосет из тебя все силы и сделает никчемным. Или ты его, или он тебя. Сам знаешь.
Я только молча кивнул.
12
Дорога через сосновый лес успокоила меня, и я решил расспросить старика о том, что не давало мне покоя.
— Элисбар, расскажи, как происходило это… как ты сказал, инвертирование?
Некоторое время он молчал, видимо, вспоминая нечто такое, что вспоминать не хотел. Потом глухо заговорил:
— Первая попытка выполнить задание произошла шестнадцать лет назад. К тому времени я уже знал и о задании, и о том, что его можно выполнить только группой из семи человек, обладающих даром видеть иероглифы, — тут он усмехнулся, — хм, надо же, усвоил твою терминологию! Но надо сказать, это ты удачно назвал… Так вот, к тому времени станцию слежения демонтировали, часть оборудования вывезли, а на её месте построили станцию для метеорологических наблюдений. Я был начальником этой станции. Тогда здесь жило больше людей, а я гораздо больше передвигался по служебным делам. Естественно, имел возможность бывать и в Архангельской, и в Мурманской областях. Это долгая и отдельная история, подробности вряд ли будут тебе интересны… Но мне удалось собственными усилиями разыскать всех людей, которым предстояло выполнить задание. Мне потребовалось на это около пяти лет. И мне даже удалось убедить всех их приехать сюда в нужное время. Для этого пришлось находить подходы к каждому, стимулы — и моральные, и материальные…
— Даже так? — удивлённо перебил я. — Ты что же, платил им за это? Из своего кошелька?
— Некоторые вполне бескорыстно согласились. Ради помощи науке — я так мотивировал их приезд. А некоторым — да, пришлось заплатить… Должность позволяла зарабатывать неплохо, по тогдашним меркам. Да ещё надбавка за научную степень — я кандидат физико-математических наук. Плюс пенсия ветерана войны…
— Так ты ещё и воевал? — поразился я.
— Ну, конечно, в Заполярье воевал, на Кольском полуострове. Зенитной батареей командовал. А что тебя удивляет? Ты не забывай, сколько мне. Но об этом давай потом. Ты ж меня про задание спросил, так?
— Да, Элисбар, извини, что перебил. Уж больно биография у тебя необычная…
— Что делать, помотало по жизни… Зато есть что вспомнить, — улыбнулся старик. — Слушай дальше… Когда всё было готово, вся группа собралась на острове. Всё шло по плану, мы организованно пошли к точке, потом произошло инициирование.
— А что чувствуют люди при этом? — опять непроизвольно вклинился я.
— Примерно то, что ты чувствовал при вхождении в зону инициирования, но сильнее. И испытывают это, естественно, одновременно все члены группы. Но об инвертировании я тогда ничего не знал, и даже подозревать не мог ничего подобного. После инициирования мы вернулись на базу. И я стал ждать, когда у меня наступит боевая готовность. Насколько я мог судить, из той группы даром, необходимым для выполнения задания, обладал только я. К сожалению…
— Значит, ты мог сразу пойти туда один? — спросил я.
— Да, идти на задание я мог бы и один, причём сразу после инициирования. А ждать готовности уже на месте. Но кто ж знал, что так всё обернётся? Я был уверен, что спешить некуда. Кроме того, все остальные тоже изъявили желание идти. Всем было интересно, что я задумал — а я посвятил всех в суть дела в самых общих чертах. В общем, договорились идти на следующий день с утра. А вечером собрались за столом, как обычно. Всем было весело, все чего-то необычного ждали и не подозревали ничего такого. Однако вскоре я почувствовал: с кем-то из нас что-то не так; происходит что-то не то, но что именно — непонятно. Один из нас, бывший военный, увлекался охотой, он и ружьё сюда с собой привёз. Говорил, что белок и зайцев стрелять собирался, они тут тоже водятся, хоть и малочисленными популяциями… Я был против того, чтобы местную природу уничтожать, но он своё гнул, упрямый был мужик… Вот он-то и оказался инвертированным.
— И что он сделал? — леденея, спросил я, хотя уже догадывался.
— В общем, наутро он нам заявил, что задание его не интересует, а лучше он пойдёт в лес охотиться. Мол, после того, как задание выполним, он хочет угостить всех зайчатиной. Уже тогда в нём шёл процесс инвертирования. А оно ведь тоже не сразу происходит. Для этого нужен примерно такой же промежуток времени, как и для того, чтобы прийти в состояние «икс». Кроме того, человек подсознательно сопротивляется инвертированию. Пока он не инвертирован окончательно, он ещё себя может контролировать. Иначе тот товарищ мог попросту перестрелять или перерезать всех ещё ночью, когда все спали, и никто бы ему не помешал. И мы бы с тобой сейчас не разговаривали… Но, слава богу, есть какая-то высшая справедливость в этом мире. Так вот, он вышел раньше нас. И когда мы шли по лесу, он там нас уже ждал. Он к тому времени перестал быть человеком. Он стал другим существом, инвертированным.
— И…?
— И открыл из-за деревьев пальбу по членам группы. Всё было совершенно неожиданно. Шли мы растянутой группой, он в меня метил, но промахнулся и попал в шедшего рядом со мной. Крупной дробью. Тот потом скончался от тяжёлых ранений. Потом — ещё раз выстрелил. Меня тоже в плечо и в грудь ранил. Я идти не мог, крови потерял много. Остальные раненого и меня оттащили назад, на базу. Там ведь тогда ещё мои коллеги работали… Всех это в такой шок повергло, что не описать. И участники, и те, кто в общих чертах знали про задание, обставленное для непосвящённых как научный эксперимент, — те, естественно, обо всём тут же забыли. Не до того было, слишком уж трагично всё обернулось. Представь, что на твоих глазах происходит такое…
— Да уж… — пробормотал я, представляя картину: обезумевший человек с дробовиком открывает охоту на своих товарищей.
— Мужчина тот, инвертированный, так в лесу и остался. На базу он, естественно, не вернулся. Возможно, побоялся сунуться: нас всё-таки много было. Честно говоря, мы поначалу думали, что он с ума сошёл. Милицию вызвали по рации, скорую. А добираться сюда, сам знаешь, непросто. Их только через трое суток катер привёз. Раненный член группы к тому времени умер. Вот так провалилась первая попытка выполнить задание. Я некоторое время отлёживался в госпитале, а время активности точки прошло.
Я слушал старика, и опять чувствовал, как накатывает волна липкого страха.
— И что потом стало с тем… инвертированным?
— Ну, объединёнными усилиями устроили на него что-то вроде облавы. Оказалось, он всё это время бродил с ружьём в окрестностях точки, охранял её от нас. Так что, может быть, к лучшему, что никто из нас туда вторично не пошёл. Всё это время он не ел ничего, да и не спал почти. Он и по милиционерам стрельбу открыл. Естественно, по нему тоже оружие применили, а что было делать? Когда его ранили, а потом, наконец, обезоружили и скрутили, у него были все признаки нервного и физического истощения. И всё равно он сопротивлялся, как зверь. Несколько человек еле справились. Инвертирование, как и состояние «икс», мобилизует все человеческие резервы. Только на разные цели… По поводу тех нерадостных событий уголовное дело сначала возбудили, но следствие было быстро закончено. Особенно после того, как было установлено, что тот военный и раньше проявлял, мягко говоря, психическую неуравновешенность. Потом медицинская экспертиза признала его невменяемым, и он был направлен на принудительное лечение. Надеюсь, сейчас он здоров. Допускаю, что он даже не помнит ничего.
— Как такой смог охотничьи права получить? — сказал я.
— Только по блату, наверное. Да и были ли они у него — не факт, я не проверял… В общем, списали этот случай на невменяемость, и широкой огласке он не предавался. Но я уже тогда понял, что дело тут не столько в нарушении психики отдельного человека, сколько в чём-то другом. И мои догадки подтвердились во время выполнения второй попытки.
Я шагал рядом с этим необычным человеком, пытаясь уместить в голову и обобщить услышанное.
— Интересная ситуация, — сказал я после паузы. — Получается, что все, кто получает задание и собираются здесь, оказываются в какой-то мере заложниками собственного дара? Прежде всего, тот, кто подвергается… инвертированию? И другие, для кого он становится опасен?
— В некотором смысле — да, заложниками, — согласился старик. — Это оборотная сторона медали. Я тебе говорил, что наше дело сопряжено с риском. И кому-то чем-то приходится пожертвовать. Иначе не получится. Знаешь, Алексей, жизнь меня научила, что так всегда и бывает, когда пытаешься совершить что-то существенное.
Элисбар ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Повисла пауза, нарушаемая только поскрипыванием снега под нашими ногами. Я выжидающе молчал, готовясь узнать новую порцию захватывающих откровений.
— Во второй раз шансов было больше, — наконец заговорил он. — Вероятно, ещё Герфман был способен завершить дело в одиночку. Его дар, насколько я могу судить, позволял. Если бы не оказался инвертированным… Кстати, насчёт предстоящей нам попытки — хочу верить, что могло бы получиться и у тебя… Повторяю: ты не поддашься инвертированию. А твой дар тоже достаточно велик. Но я не могу знать точно, достаточен ли, а точно не узнаешь, пока не попытаешься… Да, со второй группой получилось несколько иначе…
Элисбар опять замолчал. Я понял, что ему непросто рассказывать об этом.
— Насколько я знаю, во второй раз в группе, кроме Герфмана, был и художник, Добужинский Лев Эдуардович? — спросил я, чтобы заполнить паузу.
— Да… Я смотрю, ты уже успел кое-что разузнать… К тому времени у меня уже и помощник появился, Станислав. Он оказался тоже участником задания. Но его роль была вспомогательной, диспетчерской. Ему было дано распознавать людей, вернувшихся с заданием. Я думаю, его в помощь послал мне тот, кто дал задание… С помощью Станислава я нашёл всех участников гораздо быстрее, чем в прошлый раз — меньше чем за год. Собственно, он-то четверых из них сам нашёл.
— А как вы с ним познакомились? — непроизвольно вырвалось у меня, и я тут же испытал досаду на себя, что всё время перебиваю его и заставляю отклоняться от темы.
— Это отдельная история… Ладно, вкратце расскажу, чтобы не возвращаться. После первой попытки и выздоровления я вернулся на остров. И возобновил свою обычную работу. На следующий год у меня было видение, в то время как я в одиночестве был на точке. У меня все видения об участниках задания происходят там… Так вот, я увидел, что человек находится в состоянии клинической смерти, а потом возвращается. Потом оказалось, что это был Станислав, у него случился острый аппендицит, когда он был в деревне у себя. А там с медицинской помощью сам знаешь как. Пока разобрались, что нужно срочно оперировать, пока привезли в Северодвинск, у него уже было очень тяжёлое состояние, перитонит начался. Его, как и тебя, еле спасли. Я сначала думал, что он видит иероглифы и является одним из членов следующей группы. Но всё иначе оказалось. В марте восемьдесят третьего его на снегоходе занесло сюда. Ехал к родственникам на тот берег, на Кольский полуостров. Решил, говорит, сэкономить время, и по морю преодолеть расстояние. Мол, тут по прямой линии до Кольского побережья чуть больше сотни километров. И пустился в одиночку, да ещё в такое время. Парень-то отчаянный, рисковый…
— Это уж точно, — сказал я. — Сам в этом убедился. Но как раз такой помощник нам и нужен.
— А уже оттепели стояли, лёд уж был тонкий, — продолжал старик. — Ну и не выдержал под ним, треснул. Оказался он в воде. Это произошло недалеко от острова, а я как раз на лыжах шёл. Думаю, не случайно и я поблизости оказался, и его сюда принесло. Кстати, к нашему вопросу о предопределении… С его стороны такой поступок был безрассудством, конечно. Но если бы не этот случай, неизвестно, когда бы мы ещё встретились. В общем, подоспел я, вытащил его из воды. И сразу понял, что это тот человек, которого я видел. На остров притащил, отогрел. Так вот и познакомились, подружились. Оказалось, что у него особый дар — распознавать других, обладающих даром. Но сам он не мог понять, что это такое. Я и сам не сразу понял. Когда я ему про задание и про него самого рассказал, он долго не верил. Но потом постепенно проникся всё-таки. И к точке мы с ним долго ходили, и беседовали, вот как с тобой… Потом вместе вычислили и нашли троих в Архангельской области. Тогда только он окончательно убедился, его дар — это реальность, а задание — это не шутка, а часть его жизни. Ну а остальных четырёх он уже сам нашёл, без моей помощи — я только координировал его действия. И потом привёз их сюда — правда, не всех сразу. Вот среди второй группы были и Добужинский, и Герфман.
— А те, которые остались от первой группы? — спросил я. — Кто-нибудь из них вошёл в новую группу?
— Нет, во второй раз для задания были выбраны другие, — ответил Элисбар. — Вообще, наверное, тут закономерности нет. Предыдущие участники могут снова войти в группу, как Добужинский. А могут и не войти — как те из первой или Герфман из второй и остальные, кроме меня и художника. Наверное, некоторым дар даётся только на время. Ну, ещё некоторым даётся возможность повторить попытку. Похоже, бессменным участником группы остаюсь только я, — он усмехнулся. — Ну, судьба моя такая, что поделаешь!
13
Тем временем мы прошли через сосновые заросли и вышли на тропинку, ведущую к жилому комплексу. Драматичная история предыдущих попыток выполнить задание настолько захватила моё воображение, что мне хотелось непременно дослушать её до конца.
— Элисбар, ты ж сам недавно говорил, что нет никакой судьбы, — сказал я. — А есть только предрасположенность и наш выбор.
— Тут ты верно меня поправляешь, — согласился старик. — Тогда будем говорить так: это моя предрасположенность и мой выбор. Знаешь, я очень рад, что ты понимаешь меня и смотришь на жизнь адекватно. Однако давай вернёмся к рассказу о второй попытке.
— Да, прости, что всё время сбиваю тебя, — поспешно добавил я.
— Ничего, всё нормально. Когда речь идёт о подобных материях, выяснять подробности — в порядке вещей. Так вот, я уже сказал, что с Герфманом получилось иначе. Он был одним из тех, с кем жизнь меня свела до прибытия на остров. Это высокообразованный и очень умный человек. В своей области крупный специалист, с большим опытом, хороший организатор. И дар он получил сильный. Как у тебя примерно…
— Постой, ты же сказал — «слабое звено»! Как могло получиться, что при всех достоинствах его смогла инвертировать эта штука? — недоумённо спросил я. — Я понимаю, тот, перед ним, — он ведь был изначально с дефектами в психике?
Старик покачал головой.
— Алексей, дело не в образовании, не в личном развитии и даже не в даре… Под слабым звеном я подразумевал нечто иное. Подходящие слова тут трудно подобрать. Это одна из тех тайн, что относятся к мистической стороне. Но мне кажется, что инвертированию подвергается не обязательно какой-то ненормальный, с изъянами в душе и разуме. Ему подвергается тот, у кого в энергетической структуре есть некая брешь или слабина… Или, быть может, некое глубинное сродство преобладающей энергии конкретной структуры с энергией заглушки — по неким существенным параметрам… Если бы я мог точно знать! Но могу сказать только одно: в энергетической структуре одного из участников местное «оно» нащупывает и находит лазейку. И дар этому не помеха. Через эту лазейку «оно», как змея, заползает и перестраивает энергоструктуру инициированного человека, так сказать, по своему образу и подобию. Наверное, тут уместна аналогия с вирусом, внедрившимся в здоровую клетку. Или с вредоносной программой, попавшей в память компьютера. Но как бы то ни было, этот процесс — и это самое плохое! — происходит незаметно не только для других членов группы, но и для самого инвертируемого. Он ведь не теряет при этом способность видеть иероглифы. Незаметно — до тех пор, пока внезапно этот вирус не проявится. Каким образом и в какой момент — тоже никто не знает. Инвертирование — очень коварное средство борьбы «оно» за своё выживание.
— Что же может послужить причиной, чтобы в энергетической структуре нормального человека появилась такая… брешь или лазейка? — спросил я. — Или человек рождается изначально с ней?
— Рождается — вряд ли, — задумчиво произнёс Элисбар. — Тут ситуация такая же, как и с даром видеть иероглифы: человек приобретает его в жизни, вернее между жизнью и смертью… И волен распорядиться им так или иначе или вообще проигнорировать факт его наличия. Я думаю, что такой скрытый дефект структуры, — назовём его так, — появляется у того, кто каким-то образом раньше впустил в себя энергию из тех нижних слоёв мнемосферы, которые оказывают сопротивление эволюции. У того, кто позволил этой чужеродной энергии стать органичной частью или элементом своей энергетической структуры. И она при случае открывает вход враждебным силам.
— Примерно как в гомеровской истории с троянским конём? — спросил я.
— Наверное, где-то так, — улыбнулся старик. — Мне такая аналогия на ум не приходила. Что касается Герфмана, то у него был эпизод в жизни, о котором он сам рассказывал. Он тогда жил в Питере, работал в одном из крупных НИИ. Ему, как и мне, посчастливилось немало попутешествовать по свету. Он изучал, в числе прочего, антропологию и психологию, культы и обряды разных народов, сопровождающиеся, как теперь модно говорить, изменёнными состояниями сознания. В качестве руководителя научно-исследовательской экспедиции ему довелось побывать в западной Африке и некоторое время жить среди местных племён. Там он познакомился с культом вуду, одним из самых таинственных. Зловещая, надо сказать, штука. Наверное, слышал?
— Да кто ж не слышал об этом, — сказал я. — Это когда людей превращают в зомби, живых мертвецов, чтобы потом использовать их как угодно. Хоронят, а потом откапывают.
— Что-то вроде того… Так вот, Аркадий Семёнович был человеком скептически настроенным, но при этом очень любознательным. И он решил испробовать это на себе, чтобы описать ощущения «живого мертвеца».
— Добровольно согласиться стать «зомби»? — поразился я.
— Да, он решился на такой эксперимент. Как он говорил, «ради науки». Подробностями он со мной не делился. Я от него узнал только то, что он сумел найти колдуна, который согласился за большое вознаграждение проделать с ним этот ритуал. Герфман считал это большой удачей, так как местные колдуны свои секреты строго охраняют и не посвящают посторонних, тем более иностранцев. Правда, и обряд был воспроизведён частично. В землю его не закапывали, это было бы уж слишком опасно для жизни. И разумеется, заранее было оговорено, что всё будет проходить под наблюдением коллег Герфмана… Так вот, чтобы пройти данный обряд, нужно принять снадобье, обладающее специфическим воздействием на центральную нервную систему.
— Что-то читал об этом… Кажется, там используется сушёная рыба — то ли фугу, то ли рыба-ёж, или жабы какие-то ядовитые…
— Да, много чего туда входит. Считается, что главным действующим началом этого зелья является мощный нейротропный токсин, блокирующий передачу нервных импульсов. Это один из самых сильных природных ядов… Герфман рассказывал мне, что после приёма этого зелья он вошёл в состояние каталепсии и пробыл в нём не меньше суток. А потом колдун вернул его к жизни и вполне нормальному состоянию. Конечно, ни в какого реального зомби Аркадий Семёнович не превратился. Данные, полученные в результате этого эксперимента, даже помогли ему в дальнейшей карьере. Опыт-то он получил действительно уникальный — личный, не вычитанный в научной литературе! Но мне кажется, тогда-то он и получил этот «дефект структуры».
— Да уж, — сказал я, внутренне содрогнувшись. — Я не уверен, что стоило такой ценой получать опыт. Даже ради науки…
— А затем обстоятельства личной жизни заставили его переехать в Архангельск. Как и ты, он попал в автокатастрофу и побывал за чертой повторно. Врачи спасли его, и на сей раз он вернулся с даром видеть иероглифы. Но дар оказался для него данайским. Я думаю, что именно после первого экскурса за черту он принёс с собой обратно также и нечто не столь замечательное. Энергетическая структура его организма во время пребывания в каталепсии подружилась со смертью, сделала её своей частицей. И вот это-то позволило его впоследствии инвертировать.
Я был потрясён рассказом и подавленно молчал.
Элисбар подождал немного и продолжил:
— Трагедию, которая произошла во время первой попытки выполнить задание, все её свидетели со временем стали забывать. Но я помнил, и про неё, и про задание. И готовился к следующей попытке. Тогда я понял из регулярного общения с точкой, что нечто подобное вполне может произойти с одним из членов группы и во второй раз. И надо принять меры предосторожности.
— А какие тут могут быть меры? — спросил я. — Ты ведь сам сказал, что инвертированного никак нельзя отличить от окружающих.
— Да, до того момента, как он проявил свою сущность, — никак. Но я был уверен, что теперь можно обезопасить остальных участников. По крайней мере, тем, чтобы изъять у участников всякое оружие, если оно будет, и спрятать подальше. Но оружия ни у кого с собой не было. И все вели себя совершенно нормально, не вызывая никаких подозрений. Как и в первый раз, мы вступили в зону и прошли инициирование. На сей раз я решил пойти к точке один и ждать своего, так сказать, созревания в зоне свершения. Чтобы исключить всякие попытки инвертированного помешать мне. Но художник Лев Эдуардович и психолог Аркадий Семёнович стали настаивать, что хотят пойти со мной во что бы то ни стало. Добужинского всё, что касалось задания, очень интересовало. И сама идея задания вдохновляла его на творчество. Он даже картины писал, как он это себе представляет…
— Да, я видел его работы, — подхватил я. — Особенно одна запомнилась: «Песнь Земли» называется…
— Безусловно, дар предвидения у Добужинского есть, — отметил Элисбар. — Он переносил в образы на полотна то, что говорили ему иероглифы. И он ни секунды не сомневался, что должен присутствовать в момент свершения. Для него это имело не меньшее значение, чем для меня. Разве я мог ему отказать? А Герфман тоже имел твёрдое намерение быть там в этот момент. Тем более он и сам обладал большим даром. И сказал, что пойдёт со мной. Мол, он как учёный не имеет права пропустить такое уникальное событие. Надо сказать, уговаривать и убеждать он умеет. Так что и от его компании избавиться я не мог при всём желании. У меня ещё тогда стало возникать подозрение, что один из них подвергся инвертированию и, хотя пока ещё остаётся нормальным человеком, в критический момент что-нибудь выкинет. Но, по правде говоря, я пытался гнать все подозрения от себя, потому что считал обоих очень достойными и одарёнными людьми. В конце концов, вдруг я ошибался, вдруг эти подозрения насчёт них не имели под собой почвы? А инвертирован один из тех, кто не пошёл с нами? Или вообще никто на сей раз?
— А Стас не мог распознать? Он же видит? — спросил я.
— В том-то и проблема, что сразу никто не может распознать. Ни того, кто начал подвергаться инвертированию, ни полностью инвертированного, пока он себя не проявил. По крайней мере, не могу узнать ни я, ни Станислав, ни кто-либо ещё из известных мне людей. Мы с ним видим только то, что приходит к человеку и становится его частью сверху, но не снизу. Кстати, Станислава на острове тогда не было, у него по работе какие-то неотложные дела возникли. Если бы он тогда остался с нами… Однако продолжу. По правде говоря, сначала я подозревал именно Добужинского, потому что Герфман был энергетически сильнее, и дар его был выше. Но я подумал: если что, вдвоём с одним справимся. И, кроме того, вряд ли он смог бы воспрепятствовать нам физически: он ведь гипертоник, с большим избыточным весом, и к тому же с сердечной мышцей проблемы… Он и инициирование перенёс с трудом, долго в себя приходил. Его здоровью слишком тесное общение с энергетикой точки оказалось не на пользу. Дальше он шёл через силу, только на энтузиазме. Мы отговаривали его, просили вернуться, но он — ни в какую. В общем, пошли мы к точке втроём. А остальные четверо повернули на базу. Им впечатлений хватило от одного процесса инициирования.
Старик замолчал. Видимо, вспоминать те события ему было непросто. Я терпеливо ждал. Элисбар несколько раз глубоко вздохнул и продолжил:
— Если бы мне тогда настоять на своём и пойти к точке одному! Если бы я оказался чуть дальновиднее и хитрее и нашёл бы предлог избавиться от их компании! Скорее всего, задание было бы уже выполнено. И, вероятно, всё не обернулось бы для Добужинского так плохо. Но я допустил роковую оплошность, согласившись взять их с собой. Когда мы стали подходить к котловине, мы стали испытывать сопротивление. И Добужинский что-то увидел. Что-то такое, от чего ему стало плохо. Конечно, он увидел, как и ты, собственные страхи, спроецированные вовне. Я об этом предупреждал их обоих, но это не помогло. Вряд ли кто может справиться со своим страхом вот так сразу. У него случился сердечный приступ, но мало того — он до сих пор оправиться не может от того потрясения.
— Да, он сейчас в психлечебнице находится… — сказал я.
— Усилиями Аркадия Семёновича, — с грустной иронией проговорил Элисбар. — Его вызволить оттуда будет труднее всего… Но давай вернёмся к моему рассказу. Это был не первый приступ Добужинского. Раньше он перенёс инфаркт, из-за чего и побывал за чертой. Слабое сердце… Я в том числе и поэтому был против того, чтобы он дальше шёл с нами. Зачем подвергать себя смертельному риску сверх необходимости? Но вот упёрся он, и всё тут! Так вот, когда он сознание потерял, нам не до задания стало. Мы ж не могли его оставить на произвол судьбы, на земле бросить. Тогда бы он точно не выжил. Соорудили с Герфманом из еловых веток что-то типа волокуши и потащили Льва Эдуардовича на базу. А надо сказать, человек-то он грузный. Так что тащили долго. Он уже к тому моменту, когда мы его обратно притащили, почти не дышал. Ну, среди нас врач нашёлся, мы его общими усилиями кое-как откачали. Когда он пришёл в себя, и ему стало заметно лучше, я собрался снова идти на точку. Тут уж я твёрдо решил идти один. А пока продолжалась суматоха вокруг Добужинского, Герфман куда-то незаметно для всех исчез. Я сначала решил, что он рассуждает, как и я: что инвертированный — среди оставшихся. Он был единственным из группы, с кем я поделился сведениями об инвертировании. И я полагал, что он отправился один выполнять задание, никому не сказав, чтобы инвертированный не сумел помешать. Но инвертированным-то оказался он сам. Я слишком поздно это понял…
— Когда ты это понял? — спросил я.
— Когда появился в зоне свершения. Я понимал, что если кто-то из присутствующих на базе инвертирован, то, скорее всего, ночью на меня нападёт. Или, возможно, на кого-нибудь ещё. Мало ли что ему может взбрести в голову. Поэтому надо опередить его.
— Я понимаю, что тебе было не столь страшно за себя, — сказал я. — А за других?
— Честно говоря, за других — да, опасался, помня о первом случае. Конечно, и за себя я опасался. Совсем игнорировать опасность свойственно только идиотам. И также я понимал, что не имею никакого морального права подвергать других людей опасности. Но осознавал я и то, что опасность существует только до тех пор, пока я нахожусь среди остальных. Ведь главная цель инвертированного — способные выполнить задание, то есть я или Герфман. Инвертированный видит, кто может. Я понимал, что ему нужно было устранить или как-то нейтрализовать меня и Герфмана. Собственно, причинять вред другим после этого или вместо этого было бы уже ни к чему.
— То есть фактически ты осознавал, что находишься в компании потенциального убийцы, и не знаешь, кто это! — воскликнул я. — Прямо детектив! Ситуация как в романе «Десять негритят»… Только разница в том, что ты один в курсе. Представляю твоё состояние… Но разве нельзя было всем рассказать с самого начала всё, как есть? Ведь, наверное, лучше, когда все в курсе, что среди них есть некто, от кого исходит угроза?
— Вот в этом как раз не уверен, — ответил старик. — Вряд ли было более разумным сеять панику среди людей. Да и никто бы не поверил, особенно под впечатлением пережитого инициирования и следующей неприятности с Добужинским. Кроме того, я был уверен, что если уйду, то инвертированный, если он и вправду есть среди нас, оставит других и устремится за мной. Но я успею выполнить задание раньше, или Герфман ещё раньше успеет. В конце концов, у меня не было полной уверенности даже в том, что вообще один из нас инвертирован. Это теперь я знаю точно, что заданию сопутствует такая жестокая закономерность. В общем, я на всякий случай всё-таки предупредил всех, чтобы присматривали друг за другом, сославшись на то, что последствия инициирования могут у некоторых выражаться в неадекватном поведении…
— Ничего себе, «в неадекватном поведении»! — усмехнулся я.
— В той ситуации ничего лучшего не оставалось. Когда ситуация полна неопределённости, спешка может быть губительной, но и всё время выжидать — это пораженческая стратегия. Необходимо в какой-то момент проявить решительность и начать делать то, что считаешь нужным. Пусть даже это сопряжено с некоторой опасностью для тебя или окружающих. Иначе может быть ещё хуже, причём всем. Я поступил так, как поступал на войне. Тогда это выручало меня не раз. И сейчас я уверен, что тогда оценил ситуацию и поступил наиболее правильным образом. Я ошибся только в одном — до последнего момента не мог поверить, что Герфман и есть инвертированный… Так вот, я всех предостерёг, чтобы контролировали друг друга, а сам сказал, что пошёл искать Герфмана, и, поскольку изучил остров как свои пять пальцев, то быстро найду его. Я никого не обманывал, потому что был уверен, что Герфман пошёл к точке. В этом я не ошибся. Когда я пришёл туда, он уже ждал меня там. Он стоял на точке. И вот тогда до меня дошло, что именно он инвертирован. И он перехитрил меня, перехитрил нас всех.
— Что он там делал, Элисбар? — спросил я.
— Он стоял в центре котловины и не пускал меня внутрь, не пускал вообще в зону свершения.
— Как это — «не пускал»? — удивился я.
— Именно не пускал, не давал вступить на территорию, где я мог выполнить задание. Он просто заблокировал мне вход в зону свершения, создал что-то вроде энергетической стены на моём пути. Как бы тебе объяснить… Не то чтобы я не мог войти туда физически. Но если бы я вошёл, то мне бы пришлось вступить в прямую энергетическую схватку с Герфманом. Точнее, моя энергетическая структура с его структурой. И, скорее всего, для меня бы это закончилось летально. Я чувствовал, что в тот момент он — хозяин положения и преимущество на его стороне. Там он был энергетически сильнее меня. Не говоря уж об остальных участниках. С любым из них тем более произошло бы то же самое, если бы они попытались проникнуть внутрь зоны свершения. Знаешь, есть такие китайские светильники-ловушки для насекомых. Летят туда на свет, и их бьёт током. Тут нечто похожее… А из обычных людей никого острове уже не было — из тех, кто без угрозы для жизни и здоровья мог проникнуть в зону свершения и как-то нейтрализовать Герфмана физически. Честно говоря, когда я понял, что все мои попытки тщетны, и выполнить задание не удастся, то сам пришёл в неконтролируемое состояние. Тоже чуть не помутился на время рассудком… Будь у меня огнестрельное оружие, пошёл бы даже на то, чтобы переступить через себя и стрелять в него.
— Даже так? — поражённо спросил я. — Ты бы мог убить человека ради того, чтобы выполнить задание?
— Не могу сказать точно, но в тот момент, наверное, мог бы. Как мог убивать людей на войне… Знаешь, я тогда сам ужаснулся такой своей готовности. Но меня, вероятно, отчасти извиняет то, что это существо, которое стояло в том момент в центре воронки, не было в полной мере человеком. Это существо не колеблясь вступило бы со мной в схватку не на жизнь, а на смерть. И, скорее всего, я потерпел бы поражение в этой схватке. Как бы то ни было, я ничего не мог сделать — оружия у меня на острове не было. Сейчас ружьё есть. Станислав привёз, но это скорее уже для самообороны, мало ли что…
— Элисбар, как так могло получиться? Ведь ты говорил, что он был вторым после тебя по силе?
— Вообще — да, но в той конкретной ситуации — нет. Если бы он вышел за пределы зоны свершения, тогда я мог бы справиться с ним и потом самому войти в зону. Но я был вне зоны и не мог сфокусировать поток нисходящей энергии. А у него было то преимущество, что он оказался в зоне раньше меня и успел сфокусировать противодействующую энергию заглушки. Он там внутри был энергетически сильнее, чем я снаружи. Сильнее, чем любой из нас, понимаешь? И даже сильнее, чем мы все вместе взятые. Я же говорю, дар Герфмана был велик, но оказался в результате инвертирования с обратным знаком. С любым другим участником группы я бы справился на энергетическом уровне, но не с ним. Да никто другой и не смог бы собрать энергию колпака воедино и воспрепятствовать мне. А он — смог. Вся энергия этого колпака над точкой была в его распоряжении. Если бы мы попытались преодолеть его оборону, это примерно как если бы пытались без оружия штурмовать хорошо оснащённую и охраняемую крепость. Я сразу понял безнадёжность этого занятия.
— И что ты сделал?
— Я попробовал действовать другим путём — не штурмом, а осадой. Надеялся на то, что, может быть, Герфман где-нибудь ослабит противостоящую мне силу. Я стал ходить по периметру зоны свершения, пытаясь усыпить его бдительность или найти брешь в стене. Наша безмолвная дуэль продолжалась часа три. Наверное, со стороны это выглядело, мягко говоря, необычно. Наконец я понял, что он занял прочную круговую оборону и не сдаст её, пока точка остаётся активированной. Надо отдать Герфману должное: как инвертированное существо, выполняющее обратную моей задачу, он действовал безупречно. Тогда я просто оставил это занятие и пошёл назад, на базу.
— Так просто оставил свои попытки? — спросил я.
— А что оставалось делать? Я понял, что они бесполезны. Уже было темно, люди на базе уже и за меня стали беспокоиться. Поэтому я вернулся. На всякий случай я связался со Станиславом по рации, чтобы срочно ехал на подмогу, но он как назло, далеко был и сильно занят к тому же, обещал не раньше чем через трое суток появиться… Остальным я сказал, что Аркадий Семёнович потерялся, так как, скорее всего, у его тоже возникли проблемы с психикой. Но рано или поздно найдётся — куда он с острова денется? Я организовал среди остальных круглосуточное дежурство на случай, если он придёт на базу и попытается покончить со мной. И сам в ту ночь не спал. Честно говоря, я даже надеялся на это, так как в этом случае мы могли бы его связать и запереть где-нибудь, и тогда бы я беспрепятственно выполнил задание. У меня ещё оставалось три-четыре дня для этого. Но Герфман не появился. Ни утром, ни позже. Утром я пошёл снова к точке — он был там. Он выбрал самый простой и надёжный путь сопротивления — он просто оставался там до того момента, пока активность точки не пропала. Кстати, она пропала вследствие его нахождения там ещё быстрее, чем я рассчитывал — через два дня.
— А как ты остальным объяснил ситуацию?
— Сказал, чтобы к зоне свершения никто не подходил, мол, это опасно. Может произойти то же, что с художником. Ну и естественно, никто не захотел рисковать. Всё это время я почти не спал. Я трижды в сутки ходил к точке один под предлогом поисков пропавшего Герфмана. Он не выходил из своей крепости — энергия заглушки помогала ему держать оборону, держаться самому и гасить по мере сил активность точки. На третий день после того, как он оказался там, активность точки практически иссякла, и стена исчезла. Я понял это, как только появился там утром. Когда я спустился вниз, я нашёл Герфмана лежащим на земле почти без сознания. Он снова был нормальным человеком. Но совершенно истощённым — как и тот инвертированный в первый раз. Работа на заглушку высосала из него почти все силы. Он уже был не опасен. Но и у меня возможности выполнить задание уже не было.
— И что ты с ним сделал? — спросил я.
— Что сделал? — усмехнулся старик. — Отшлёпал по заднице! Что тут оставалось делать? Мстить вроде как за предательство, что ли? Разве не считается в уголовном праве смягчающим обстоятельством то, что человек душевнобольной или находился в состоянии аффекта, попросту был не в себе? Тут как раз подобный случай. Можно ли винить его в том, что с ним случилось? То, что один из группы оказывается инвертированным — скорее не вина его, а беда… Я просто привёл его в чувство, но он так ослаб, что не мог идти. Что с ним было, он не помнил — с того момента, как покинул базу. Я сходил за помощью, сказал, что Аркадий Семёнович нашёлся. Мы соорудили носилки и принесли его назад. А вскоре приехал Станислав и отвёз всех туда, откуда они приехали. Вот и всё. Так закончилась вторая попытка.
— Но ведь теперь Герфман пытается препятствовать снова? — спросил я.
— Да, инвертирование не прошло для него бесследно, — ответил Элисбар. — Видишь, до поры до времени с ним всё было нормально. Он успешно продолжал заниматься научной и даже общественной деятельностью. А про остров и всё, что связано с заданием, будто бы забыл. Но как только началось время, предваряющее активизацию точки, — те самые полгода, в течение которого она посылает сигналы участникам будущей группы, — он тоже вспомнил. Его инвертированная энергетическая структура тоже стала реагировать на эти сигналы. Думаю, сам он вряд ли отдаёт себе отчёт до конца, что его заставляет разыскивать будущих участников задания и под разными благовидными предлогами уводить их как можно дальше от всего, что касается задания. Он и усилия своей организации «Феникс» направил на это, причём весьма эффективно. Вроде бы всё нужное делается для помощи вернувшимся из-за черты. Но главная цель, которую Аркадий Семёнович преследует — выявить людей, вернувшихся с заданием, и не допустить, чтобы они узнали об острове, друг о друге и вообще о задании. И тем более не допустить, чтобы они собрались в нужное время здесь. Теперь ты понимаешь, почему у него есть причины оказывать сопротивление заданию. Вплоть до самых жёстких мер — вроде тех, что были применены к тебе, когда ты дал понять, что отступать в своих поисках не намерен.
— Да, теперь понимаю… — пробормотал я. — Значит, и помещение Добужинского в психушку организовал он? И он же заботится, чтобы Игоря Векшина в армию забрали вовремя?
— Именно так, — подтвердил Элисбар. — Достаточно ведь хотя бы одного из группы выключить из игры. Хорошо ещё, что о других он не знает. А может, и знает, но мы не в курсе. Во всяком случае, он их активно ищет, используя все имеющиеся в его распоряжении связи и средства… Правда, и у нашей стороны есть сильный козырь: Станислав. Так что тут ситуация такая: кто кого опередит. Чтобы собрать группу, у нас есть почти три месяца.
— А разве не может Герфман просто приехать сюда и… попытаться устранить тебя физически? — спросил я, внутренне морщась от такого вопроса. — Ведь ты же был готов сделать это с ним? Или просто сюда заслать с такой целью своих ребятишек наиболее отмороженных — вроде тех, что напали на меня? Ведь так же для него было бы проще всего? А сейчас такой разгул преступности, что найти исполнителей — не проблема.
— Наверное, если бы он смог, так бы и сделал, — сказал Элисбар, ничуть не смутившись. — Но это не так-то просто. Сам он лично на это не пойдёт. Не того склада человек, да и что он один может мне сделать, даже если каким-то чудом тут появится? Послать сюда своих подчинённых, способных на такое, или просто нанять киллеров, — да, в принципе, наверное, мог бы. Но попробуй ещё найди этот остров и способ на него добраться. Только частные суда здесь бывают, и то пару раз в год. Потом, я ведь не совсем тут от людей изолирован, связь-то есть по рации. Могу, если что, милицию вызвать, Станислава с ребятами. А потом, откуда ему знать, — может, я уехал временно с острова, или тут ещё какие-то люди появились? Или вдруг я уже сумел организовать тут охрану? В конце концов, у меня самого теперь есть тут двустволка и патроны. Он как человек разумный не может всего этого не понимать и не учитывать. И рисковать другими, а уж тем более собой не будет. Всё ж-таки он не мафиозный босс, а скромный научный работник и общественный деятель. Так что он и его люди здесь не появятся, я уверен. Он препятствует и будет препятствовать косвенно. А вот с этим считаться необходимо.
14
Когда мы вернулись в дом, было два часа дня. После длительной прогулки мы здорово проголодались. Элисбар предложил мне приготовить макароны с тушёнкой, чем я сразу же занялся. Сам он вооружился коловоротом, мормышками и пошёл на берег ловить рыбу. Я провёл два часа на кухне в полном одиночестве, находясь под впечатлением услышанных драматических историй. Я даже не заметил, как пролетело время. Старик вернулся с ведром, полным наваги и камбалы. У меня к тому времени тоже были готовы макароны по-флотски.
Мы уселись за стол и принялись за еду.
— Элисбар, расскажи, пожалуйста, как ты вообще оказался на этом острове? — попросил я. — И что вообще привело тебя к этому заданию?
— Пожалуй, теперь можно обратиться к исторической стороне, — кивнул старик. — Всё началось в пятьдесят восьмом году. Я тогда жил в Мурманске… хотя, — усмехнулся он, — сказать «жил» было бы неправильно. У меня там квартира, а жил я в ней от силы пару месяцев в году. Основное время я проводил в научно-исследовательских экспедициях по всему Кольскому полуострову. Да и не только по нему.
— Так ты родом из Мурманска? — спросил я, чувствуя, что меня захватывает интерес к личности этого старика.
— Нет, я родился достаточно далеко отсюда… Как тебе ни покажется странным, я родился в Тбилиси. Тогда он ещё Тифлис назывался.
— Значит, ты всё-таки не коренной северянин… То-то я и смотрю, хоть ты и выглядишь похожим на помора, у тебя имя интересное такое, явно не русское.
— Так меня мать назвала. В честь своего отца, моего деда, — сказал Элисбар, как мне показалось, даже с некоторой гордостью. — Он происходил из древнего грузинского аристократического рода, у нас в генеалогическом древе и князья были.
— Вот это да! — воскликнул я, удивлённо глядя на него.
Хотя чего удивляюсь, тут же подумал я. Можно было догадываться, что родословная у этого человека была не простая. В его внешнем облике, в манере держаться, и особенно в обращении с другими определённо было что-то аристократическое, что-то такое, что явно превышало общесредний уровень, и я это почувствовал с первой же минуты общения с ним.
— Так что я на четверть грузин, — продолжал Элисбар. — Если тебе такие подробности интересны…
— Конечно, интересны! — воскликнул я. — Был бы рад больше узнать про тебя, твоих предков, вообще о твоей жизни. Расскажи, если не трудно…
— Да не трудно… Ну так вот, дед был потомственным офицером. А его супруга была русская, актриса театра из Петербурга. Её волею судьбы по молодости занесло на гастроли в Тбилиси, там и познакомились. Дед без памяти влюбился, поженились… Потом на свет моя мать появилась. Она вышла замуж за моего отца, инженера-железнодорожника опять-таки из Петербурга, тогда уже Ленинграда. Отец в Грузии трудился над прокладкой путей, там они друг друга с матерью и нашли… Одно время жили в Тбилиси, там я на свет и появился. А в тридцатом году мы переехали к отцу в Ленинград. Мне тогда было одиннадцать лет. Отец тоже русский, его корни на Кольском полуострове. Он мне рассказывал, что среди его дальних предков то ли норвежцы были, то ли шведы. Так что видишь, хоть я по большей части русский, во мне и иной крови немало намешано. И горцы есть кавказские, и варяги, — усмехнулся он.
— Наверное, Элисбар, поэтому ты такой стойкий и упорный, — поддержал я шутливый тон беседы.
— Может, и поэтому, — улыбнулся старик. — Может, другой на моём месте уже плюнул бы на всё это. Доживал бы себе свой век спокойно, как все нормальные люди, выжимал бы максимум из своих немногих привилегий… Не стал бы заморачиваться с какими-то сомнительными затеями, других людей втягивать… Мне ведь пришлось проявить в жизни немало упорства, даже упрямства. Чтобы защитить диссертацию, чтобы отстоять свою линию исследований, чтобы в своё время убедить нужных людей строить здесь метеостанцию… И так далее. Почему-то всё в жизни мне доставалось с большим трудом. Другим везёт больше. Но это я так, в порядке констатации, ты не подумай, что жалуюсь… В общем, я своей жизнью доволен. Вот только бы успеть ещё навестить кое-кого… И задание выполнить. А после этого со спокойной совестью можно уже и к тому, кто нас вернул.
— Выполним, Элисбар, мы непременно выполним, — сказал я, ощущая в душе подъём и даже какой-то пафос. — Не может быть, чтобы все усилия такого человека, как ты, пропали впустую.
— Будем надеяться, — отозвался старик. — Возвращаясь к моей биографии: я закончил физфак Ленинградского университета в сорок первом. Решил геофизикой заниматься. И добился распределения в Мурманск. Меня всегда Кольский полуостров почему-то интересовал и притягивал. Возможно, это голос далёких предков… Вообще эта земля очень интересная, до сих пор здесь много неисследованного. Есть места с геомагнитными аномалиями. Я занимался как раз аномалиями. Исследовал, как зависит расположение таких зон и залежей железных и никелевых руд. Ну и других полезных ископаемых. А направление моей работы было очень перспективным. Железа и других металлов тогда стране требовалось много на индустриализацию… Так что можно сказать, большую часть Кольского мне пришлось изъездить и исходить вдоль и поперёк. Ну, естественно, в доступных местах. В общем, я работал там, где и мечтал, и делал то, к чему душа лежала. Был очень доволен и счастлив. Но продолжалось это недолго, началась война.
— И тебя призвали?
— Нет, хотя я сам неоднократно просился на передовую. Направили меня как специалиста по магнетизму на судоремонтный завод в Мурманске, организовывать производство оборудования для военно-морских судов, навигационных приборов в основном. Так что пришлось мне в спешном порядке осваивать новую специальность и новую должность… Однако немцы вместе с финнами активно наступали на мурманском направлении. Город подвергался частым авианалётам. Народу тогда катастрофически не хватало, все силы были брошены на главные фронта. Мурманск и другие населённые пункты от бомбёжек тоже надо было кому-то оборонять. И работу на заводе через полгода пришлось оставить. Я прошёл ускоренные курсы командиров, мне присвоили звание лейтенанта, и стал я командовать зенитной батареей. Но и это продолжалось недолго. Потом я был направлен в учебно-тренировочный лагерь, где готовили десантников и разведчиков для заброски в тыл. К тому времени часть нашей территории до Западной Лицы была под фашистами. Наши диверсионно-разведывательные группы совершали туда вылазки с моря. Никогда не забуду ожесточённые перестрелки среди сопок… Летом сорок третьего, во время одного из таких рейдов, я был контужен и попал в плен. И вместе со мной ещё два человека. Немцы нас переправили на норвежскую территорию, на Варангер. Там были доки, где военнопленных заставляли работать. Но мы сумели сбежать.
— Сбежать? — переспросил я, с восхищением глядя на старика.
— Да, до нас никому удавалось… Мы понимали, что перелом в войне близок, и скоро немцы начнут отступать. И нас либо в концлагерь переправят, либо расстреляют. Так что терять было нечего, и мы решились на отчаянный шаг. У нас получилось только потому, что немцы от нас такого не ожидали. Охраняли не слишком тщательно. Работали все на одной судоверфи, так что могли время от времени видеться и общаться. К тому же нам повезло — один из нас был судомехаником, я тоже технически образованный. Немцы это узнали на допросах и отобрали нас с ним вдвоём в группу для ремонта судна. Это был мотобот для морских перевозок. Всего нас было пятеро: мы двое и трое норвежцев, которые с фашистами отказались сотрудничать во время оккупации. А третий наш, который с нами попал в плен, на погрузке работал недалеко от нас. Он до войны был штурманом, навигацию знал и мог управлять судном. Так у нас возник план побега — захватить мотобот и удрать на нём. Норвежцы нас поддержали — я с одним из них по-английски говорил. Полярные белые ночи уже прекратились, но мы и дотемна продолжали работать. А для надзирателей, чтоб не вызывать подозрений, постоянно инсценировали то, что работа ещё не завершена. Когда судно было на ходу, решили: пора!
— А как ваш третий, моряк, оказался с вами? Его ведь тоже охраняли?
— Мы заранее всё рассчитали и договорились. В назначенный день и час он сумел незаметно скрыться от глаз охраны и затеряться на корабле — там, где работал. Ему труда не составляло, он много знал таких мест на судах. Когда стемнело — до переклички, пока его пропажу не обнаружат, он выбрался и спустился по якорной цепи в воду и доплыл до берега. И там ждал нашего сигнала. Успех нашего плана во многом зависел от него, без него нам правильный фарватер было не выбрать. Так что он молодец, сумел сделать всё бесшумно. Если бы его охрана заметила, подняли бы шум. Для нас это было бы знаком, что наш план провалился. Но всё было тихо. В общем, час пробил, мы внезапно всей группой напали на троих охранников и перебили. И тут всё получилось без лишнего шума. Мы, конечно, все здорово рисковали, но выбора не было. И у нас получилось! Штурман к нам присоединился, мы отчалили. Ну и потихоньку вышли из порта. Немцев, видимо, думали, что это обычный служебный рейс, внимания никто не обратил. И мы беспрепятственно вырулили из фьордов в открытое море. А потом дали полный ход на Мурманск. Когда немцы хватились и послали вдогонку два катера, мы уже далеко были, в наших водах. В общем, не догнали они нас, повернули обратно.
— Действительно, вы настоящий подвиг совершили… — сказал я. — И что, вас потом к награде представили?
— Какое там! — махнул рукой Элисбар. — Угодили мы из огня да в полымя. До Мурманска не доплыли, не хватило горючего. Когда высадились на наш берег и стали пробираться в расположение гарнизона, нас быстро схватили сотрудники «Смерш». Как потом оказалось, кто-то из местных заложил, чересчур бдительный… А к ним в лапы попасть оказалось ничуть не лучше, чем к фашистам. То, что нас будут расценивать как завербованных шпионов и диверсантов, для меня было просто шоком, дикостью. Я сначала даже не мог в это поверить. Я, как и большинство граждан нашего государства, ещё не знал всей правды о нём… Разумеется, доказать я ничего не мог. Никаких документов ни у кого из нас, конечно, не было. А когда они по моим показаниям сделали запрос и раскопали моё не очень социально-близкое классовое происхождение, которое я всегда скрывал, стало совсем плохо. Вцепились они в меня из всех сил. Допросы, угрозы, издевательства… Естественно, ничего ни себя, ни на товарищей я не наговорил. Я гнул одну линию — пытался добиться того, чтобы связаться с командованием своей части. Но тщетно. Они держали меня в карцере, не давали есть и спать, чтобы вырвать у меня признание в том, что я фашистский лазутчик.
— Вот сволочи… — невольно вырвалось у меня. — И чем закончилось?
— Когда они поняли, что от меня ничего не добьются, решили следствие прекратить. Дали десять лет исправительно-трудовых за то, что в плен попал. И отправили на охраняемое поселение в районе Ловозерских тундр, добывать лопаритовую руду и прочее минеральное сырьё. Условия были тяжелейшие, больше года там мало кто выдерживал. Могу долго рассказывать, какие ужасы я там перенёс, но не буду. У меня был яростный жизненный инстинкт, помноженный на жажду справедливости. В общем, через полгода я понял, что если сейчас не сбегу, то живым точно не выйду. Потом просто сил на побег не хватит — работа была изматывающая, кормёжка из рук вон плохая. Или уголовники прикончат за пайку. Сам понимаешь, контингент был разный, не только такие как я… Всё одно погибать. И решился. Но на сей раз в одиночку. Кого-то брать с собой — означало заранее обречь себя на неудачу. Кроме того, в лагере и стукачи, естественно, были. Я это понимал и никого в свой план не посвящал.
— Ну, ты даёшь! — Я не уставал поражаться неукротимости духа этого человека. — И как ты это сумел?
— Тщательно всё продумал и подготовил. Сухарей запас. Нож тайно изготовил из обломка рессоры — недалеко от карьера нашёл, опять повезло мне. И при себе всё время этот нож держал. Может, и поэтому жив остался. Дождался сильного снегопада, чтобы собакам труднее было след взять. Выбрал наименее просматриваемый участок, ближе к ночи подкрался. Быстро перерезал ограждение из колючей проволоки. И рванул к сопкам, наиболее лесистым. Часовой с вышки меня не сразу заметил. Стрелять стал, но далеко было, не попал. Какая-то высшая сила меня хранила всё время, даже морозы стояли не слишком сильные… Подняли тревогу, в погоню пустились с овчарками. Но мне снегопад помог, а к тому же мне доводилось бывать в тех местах. Местность представлял лучше преследователей, в смысле — куда идти, где и как лучше прятаться. Так что в этом плане у меня было преимущество. На то мой расчёт и был. В общем, и они меня не поймали. А преследование быстро прекратили и больше не искали. Лагерное начальство решило, что зимой за полярным кругом, один посреди сопок, без еды и питья горячего, да к тому же не зная дороги, я и так быстро погибну. Проще списать на обычные потери охраняемого контингента в тех условиях.
— Но ведь и вправду выжить было почти невозможно! — воскликнул я, с содроганием представляя себя на его месте.
— Да, почти невозможно… — подтвердил Элисбар. — Но только почти. Я всё-таки выжил. Именно потому, что хотел выжить во что бы то ни стало. И был абсолютно прав в своём желании! Я знал направление, в котором мне следовало идти — в сторону Апатитов. Там был, по моим расчётам, ближайший населённый пункт. Я упорно брёл через равнины, леса и сопки, отдыхая где и как придётся. К исходу вторых суток пути я уже съел все свои небольшие запасы, насквозь промёрз, но ещё держался. На четвёртый день я уже вконец обессилел, а ноги и руки совсем закоченели. Самый главный враг человека в зимой в Заполярье — холод, сам понимаешь… Пока движешься, ещё как-то согреваешься. Но всё же запас сил не беспределен. Ни людей, ни жилищ всё не было. На пятый день моих скитаний я понял, что где-то сбился с пути. И дальше идти не могу. И физические, и моральные силы были исчерпаны. Меня охватило отчаяние. Я думал, что вот теперь мне точно настал конец. Я думал, что лучше бы меня застрелили при попытке к бегству, чем вот так одному замерзать в Кольской тундре…
— И всё же ты остался в живых! — сказал я.
— Да, и тут мне повезло, — сказал Элисбар. — Меня нашёл и подобрал один местный абориген, из саамов. Я к тому времени полуживой был, без сознания уже лежал на снегу. Как он вёз меня на оленях к себе, не помню. Очнулся уже у него в жилище. Выхаживали они меня со своей женой не меньше месяца. Не знаю, как у меня сохранились руки-ноги. Даже пальцы не отморозил, хотя когда очнулся, их не чувствовал. Наверное, недолго успел на снегу пролежать. И к тому же они какими-то своими снадобьями всё время меня поили и растирали. Да, если бы не тот местный житель… Я потом всю жизнь благодарил их с супругой, подарки разные возил, помогал чем мог… Вот у них я и прожил какое-то время, пока на ноги не встал.
— А потом?
— Потом, когда наступила весна, я окончательно поправился. И всё-таки добрался до Мурманска. Явился в расположение части, в которой воевал. И рассказал всё, как было.
— А не боялся, что снова посадят? Или вообще за побег расстреляют?
— Нет, не боялся. Я верил в то, что нормальных людей всё-таки больше, и они остаются нормальными при любых обстоятельствах. Даже на войне. И не ошибся. Мне поверили сразу. Приговор в отношении меня был признан ошибочным и отменён. И, кстати, товарищей моих, с которыми сбежал из немецкого плена, тоже потом освободили и реабилитировали. Норвежцы — те, что с нами были, после мытарств у нас вернулись к себе на родину вскоре после войны… А потом, почему я вернулся — мне претило отсиживаться где-то в глухомани, когда другие сражались. В общем, снова я попал на войну… Но уже повоевать пришлось не так много, осенью сорок четвёртого фашистов из Заполярья окончательно выбили. Так что я вернулся на завод, трудился над выполнением оборонных заказов. И параллельно разрабатывал устройство для дистанционного обнаружения морских мин. Немцы когда отступали, много их оставили в прибрежных водах по всему Кольскому побережью. Это устройство потом очень помогло при разминировании. Вот такие дела… Ну и потом вскоре война закончилась.
— Да, интересная история, не каждому такое выпало… — пробормотал я.
— Это точно, — ответил старик. — Но самое интересное в моей жизни случилось потом.
15
Элисбар ненадолго прервался, чтобы поставить чайник. Его рассказ в очередной раз захватил моё воображение. Действительно, думал я, у необычного человека и судьба всегда необычная!
— После войны я ещё некоторое время на заводе работал, — продолжил старик, — а потом перешёл в Полярный геофизический институт. Там я возобновил исследование аномальных геомагнитных зон на территории Кольского. Через какое-то время меня я в ходе своих полевых работ встретил одного из местных — тоже из лопарей. Он был известен среди соплеменников тем, что был способен чувствовать на расстоянии и находить такие зоны и месторождения магнитных металлов. Я хоть и заинтересовался, но сначала не верил, это казалось мне неправдоподобным. Я предложил этому человеку ездить со мной в экспедиции, он согласился. И вскоре я убедился, что это правда. Он каждый раз безошибочно указывал положение мест, в которых потом находили залежи никелевых и железных руд. Или если не находили, то всё равно в тех местах параметры магнитного поля Земли оказывались с сильными отклонениями от обычных. Меня это явление сильно заинтересовало, и с тех пор я стал собирать сведения обо всём, что касается биолокации. Ну и вообще обо всём, что имело отношение к такому необычному физическому свойству живых организмов, как сверхчувственное восприятие. Я по молодости весьма пытливым умом обладал, и мне это не давало покоя: явления есть, факты налицо, а научного объяснения им нет.
— Значит, ты уже тогда начал своё мировоззрение менять?
— Не то чтобы кардинально менять… Я тогда только сомневаться начал, что фундаментальная наука, прежде всего физика, исчерпывающим образом описывает феномен жизни. Но это не мешало мне работать и строить свою научную карьеру. В пятьдесят втором я защитил кандидатскую диссертацию на тему флуктуаций геомагнитного поля в зависимости от вспышек солнечной активности. Всё складывалось у меня хорошо…
— А с личной жизнью? Как у тебя было насчёт семьи? — спросил я неожиданно для себя самого. Я вдруг поймал себя на мысли, что за всё время нашего общения с ним этот необычный старик ни разу не обмолвился ни словом об этой стороне своей жизни, а я даже ни разу не задумался.
— Личная жизнь… — усмехнулся Элисбар. — Всё время было как-то не до неё… Очень уж я был увлечён своим делом. Хотя уже стал подумывать, что пора в этом плане как-то обустраиваться. Думал, вот скоро прочно осяду на одном месте, займусь преподавательской деятельностью, и тогда можно будет семьёй обзавестись. Но я неугомонный был, никак не мог остановиться. Вскоре после хрущёвской оттепели у меня появилась возможность бывать за границей. Определённый авторитет в научных кругах у меня к тому времени был, и поэтому меня включали в состав зарубежных командировок. Я имею в виду не форумы, а работу на земле в самом прямом смысле слова. Так что побывал я и в скандинавских странах, в Юго-Восточной Азии, в Монголии, Китае и даже в Тибете. Естественно, и по родной стране пришлось поездить. Казахстан, Центральная и Западная Сибирь, горный Алтай, Дальний Восток… Немало интересного узнал и повидал… Наверное, каждая из экспедиций заслуживает отдельного рассказа.
— Да, ты повидал на своём веку… — вымолвил я, в который раз испытывая невольное восхищение. — Я всегда завидовал тем, кому довелось много путешествовать. Я вот дальше северо-запада страны никуда не ездил.
— Какие твои годы! — ободряюще сказал старик. — У тебя всё ещё впереди. Так вот, возвращаясь к твоему вопросу о личной жизни… Когда был в Китае, познакомился с молодой женщиной, врач-педиатр она была по специальности… Она хорошо знала национальную медицину, от неё я многое узнал о нетрадиционных методах лечения, и вообще… — он ненадолго замолк, предавшись воспоминаниям. — В общем, тогда я понял, что если я — это «ян», то она — это «инь». И она так тоже думала…
— И… что же было дальше? — спросил я с замиранием.
— Я хотел, чтобы она со мной уехала, в Советский Союз. А она не могла сразу свою родню оставить, да и не хотела, — традиционное воспитание сказывалось… К тому же училась она на курсах повышения квалификации, обязательно надо было закончить. Договорились с ней позже встретиться. Ну, я просил, чтобы она меня ждала, пообещал, что я обязательно вернусь… Это было единственное в жизни обещание, которое я дал и не сдержал…
Тут Элисбар прервал речь. Он глубоко вздохнул и поднял глаза, что-то вспоминая.
— Почему не сдержал? — не выдержал я.
— Потом наступило резкое охлаждение наших отношений с Китаем. И приехать долгое время ни я уже не смог, ни она. Только переписывались изредка. Я всё это время ни с кем не сошёлся, продолжал надеяться, что судьба сведёт меня снова с той женщиной…
— И вы потом ни разу не встретились?
— Встретились, но только через восемнадцать лет, на международном научном симпозиуме в Новосибирске. Раньше никак не получалось. Тема симпозиума была на стыке биофизики и медицины, родственная нам с разных сторон, и мы оба участвовали… Оказалось, она уже замужем, меня не дождалась. Ну, я её за это не осуждаю. Даже за неё рад был. Но вот только тогда я узнал от неё ошеломившую меня новость. У неё есть дочь. Уже совершеннолетняя… Это моя дочь. Раньше она признаться мне не решалась. Сказала, что не хотела осложнять мне жизнь…
— Так ты её видел, свою дочь? — поражённый рассказом, спросил я.
— Представь себе — нет, так ни разу и не видел. Но надеюсь ещё разыскать и увидеть обеих — и дочку, и мать. Вот только задание выполним, и поеду. Сейчас это намного легче, чем тогда…
Я молчал, до глубины души затронутый рассказом старика.
— Вот такая личная жизнь… — со вздохом подытожил Элисбар. Он снял закипевший чайник и стал заваривать чай, как обычно, с брусничным листом.
— Так ты и живёшь с тех пор один, как перст? И квартира твоя в Мурманске пустует? — спросил я, испытывая и жалость к этому человеку, и горечь от того, как несправедлива может быть судьба к самым лучшим людям.
— Не то чтобы совсем один, — ответил старик. — У меня в Мурманске есть родня по линии отца. Есть двоюродная сестра, её дети — двоюродная племянница и племянник, и у них уже дети. Квартира находится под их присмотром, пока я здесь. И если что, не пропадёт, на них отписана… Сам-то я всю жизнь активно общался с разными людьми, так что от одиночества никогда не страдал. И сейчас не страдаю, хотя последние люди, жившие тут постоянно, разъехались отсюда десять лет назад. Всё равно время от времени тут кто-то появляется, да и я периодически выбираюсь. Летом Станислав с ребятами меня здесь на неделю подменяют, а я домой езжу. А что касается повседневного существования здесь, на Безымянном, я тебе уже говорил, оно мне уже не в тягость. Для меня теперь относительное одиночество — даже плюс, а не минус. Где ещё такое спокойствие найдёшь? А для меня это не просто спокойствие. Для меня это также возможность сделать то, к чему я шёл значительную часть сознательной жизни. И помочь сделать это же другим. И другие, между прочим, кто причастен к заданию, тоже в том или ином смысле одиноки… Должен тебе сообщить ещё об одной интересной особенности задания, которую я отметил. Это ещё раз о критериях отбора. Среди всех людей, кому было дано задание, не было ни одного человека, имевшего на тот момент малолетних детей. Насколько я понимаю, оно даётся тем, у кого либо детей нет, либо дети уже достаточно взрослые. В смысле, уже вышли из подросткового возраста. Вот такие дела…
Мы некоторое время сидели молча, думая каждый о своём.
— Элисбар, — наконец выговорил я, сглотнув подступивший к горлу ком, — ведь ты заслужил гораздо больше, чем имеешь, чем имеют многие другие. Неужели ты не осознаёшь этого? И неужели тебе не хотелось жить по-другому?
Старик посмотрел на меня долгим взглядом, покачал головой и тихо произнёс:
— Наверное, заслужил. Наверное, когда-то хотелось жить, как все нормальные люди. И наверное, со временем стал бы жить, как все… Но потом произошло нечто такое, что круто изменило мою жизнь. И я понял, что моя война ещё не закончена. Хотя с окончания Великой Отечественной прошло, считай, полвека, моя личная война до сих пор продолжается. Я постепенно понял, что одиночество — мой крест до тех пор, пока я её не закончу. Моя война должна закончиться здесь, на этом острове.
16
Мы сидели, попивая чай. Я находился под сильным впечатлением, которое произвёл на меня рассказ старика. Мне не приходилось доселе встречать более интересной, более насыщенной событиями биографии.
— Однако хватит о грустном, — сказал Элисбар после паузы. — Давай вернёмся к тому, что перевернуло мои взгляды на мир. Командировок за границу было достаточно, но случались они не чаще чем раз в год. А большую часть времени я по-прежнему проводил на своём любимом Кольском полуострове. По правде говоря, я и раньше слышал, что в некоторых его труднодоступных местах остались некие странные сооружения. Причём разного типа. Есть мегалитические строения, похожие на каменные лабиринты и пирамиды…
— Наверное, вроде того захоронения, на которое мы наткнулись в Ненецком округе? — сказал я. — А древние лабиринты, я слышал, и на Соловках есть.
— Возможно, между строениями, о которых мы говорим, есть нечто общее. А на Кольском есть ещё что-то типа курганов, полых внутри. Есть гипотеза, что это остатки древней цивилизации, которая существовала здесь очень давно. Некоторые исследователи считают, от восьми до десяти тысяч лет назад. По крайней мере, так археологи оценивают возраст таких сооружений.
— То есть получается, эта гипотетическая цивилизация древнее египетской? — удивлённо спросил я.
— Кто его знает, — ответил старик. — Это ведь всё только гипотезы… Во всяком случае, есть основания полагать, что климатические условия Заполярья несколько тысяч лет назад были менее суровыми, чем сейчас. Так что не исключено… Откуда, по твоему, взялись легенды о Гиперборее?
— Наверное, древние что-то знали, чего не знаем мы, — согласился я.
— Так вот, однажды весной пятьдесят восьмого меня и ещё нескольких товарищей занесло в один из таких труднодоступных районов. Это в восточной части полуострова, возвышенность Кейвы… Надо сказать, район этот до сих пор практически необитаемый и очень мало исследованный. Наша экспедиция, если уж говорить честно, заблудилась, чего раньше никогда не бывало. Мы остановились в одном месте и разбили палаточный лагерь. Рассчитывали провести там несколько дней, исследуя окрестности. Ну и я на следующий день с утра отправился бродить один. Коллегам сказал, что хочу прогуляться, скоро вернусь… Вообще-то это было не очень разумно. И выглядело иррационально не только для окружающих, но и для меня самого. Но меня как будто что-то толкнуло или позвало идти в определённом направлении. Я тогда объяснить себе этого не мог, не могу и сейчас. В общем, я шёл часа три и набрёл на одно из таких культовых сооружений — курганов с полостью. Предполагаю, что их там было несколько. Не всегда такой курган снаружи можно отличить от невысокого холма. Я понял потому, что в подножии этого кургана было отверстие. Заросшее травой и кустарником, сразу и не разглядишь. Но я разглядел. Разве мог я удержаться, чтобы туда не залезть?
— И что ты там увидел? — спросил я, невольно вспомнив, как мы с Айын в своё время нашли рукопись моего друга Виталия.
— Вот этого не помню, — покачал головой Элисбар. — Помню только то, что забрался внутрь, а перед этим посмотрел на часы. Было половина первого. А что было дальше — как отрезало. Будто какой-то барьер в памяти опустился. Я просто в одно мгновение выключился, потерял сознание. Почему, отчего, что там и как произвело на меня такое воздействие — для меня до сих пор загадка. Для меня в этой истории вообще всё покрыто мраком. Эта древняя штука что-то сделала со мной. И как раз с этого момента началась та часть моей жизни, которая связана с заданием. Через какое-то время я понял, что у меня нет тела. Но, тем не менее, я нахожусь со своим восприятием где-то вне Земли, в каком-то странном светящемся пространстве.
— Так это и было… твоё путешествие за черту? — с волнением спросил я.
— Да, я фактически какое-то время был вне жизни в теле. Во всяком случае, так потом оказалось. Мои переживания вне тела кое в чём были похожи на твои. И за чертой, в этом светящемся пространстве, я увидел Землю со стороны. Всю планету сразу, понимаешь? Я рассматривал её достаточно долго, чтобы разглядеть всё то, что я тебе рассказывал о мнемосфере, об её слоях, об энергетическом каркасе, о каналах и точках. Я видел это всё столь отчётливо, как тебя сейчас. Это было зрелище, которого не передать словами. Я тогда понял… даже, вернее, не понял, а просто увидел, что Земля целиком живая. Как я это видел, тоже невозможно объяснить. У меня было такое зрение, — вернее, способ восприятия, больше всего похожий на зрение, которое сразу давало глубинное знание того, что ты видишь… Ну, тебе должно быть понятно — самому ведь доводилось воспринимать реальность таким образом.
— Да, и не только за чертой, — сказал я. — Так что я тебя вполне понимаю…
— Так вот, мало того, я увидел всю историю Земли до настоящего момента, потому что смотрел как бы извне времени. Я видел, как зарождается и развёртывается жизнь, как она усложняется и увеличивается, растёт ввысь и вширь, завоёвывая пространство. Я также видел, что Земля растёт своим сознанием вместе с нами, её маленькими созданиями. Только растёт по-другому, иначе, чем мы. И она ждёт от нас сотрудничества.
— И потом ты вернулся?
— Нет, потом я оказался в области, которая светилась ещё более интенсивно и ярко. Она постоянно пульсировала этими знаками, иероглифами, производя их неисчислимое множество. Это был сам их источник. И я каким-то непостижимым образом в том состоянии воспринимал и даже понимал эти иероглифы. Я понимал их так же ясно, как понимаю сейчас твою речь. Это был язык, на котором общался со мной тот, кто дал всем нам жизнь и вернул тогда меня обратно с заданием. Он объяснил мне суть задания с помощью иероглифов. Он объяснил мне, что мне отведена роль организатора в деле выполнения задания. И после этого я снова оказался в пространстве, из которого я видел Землю. На этот раз мне был показан остров Безымянный, его примерное местоположение и «иньская» точка на нём. И дано было понять, что задание следует выполнять здесь. Я тогда даже и не подозревал о существовании этого острова. Теперь ты понимаешь, что я всё это просто не мог выдумать?
— Да, такое трудно счесть выдумкой, — пробормотал я.
— После того, как я получил задание, всё окружающее стало гаснуть и потом окончательно провалилось во мрак, — продолжал старик. — Я снова потерял непрерывность восприятия. Когда я очнулся, обнаружил себя уже в отделении реанимации областной больницы, в Мурманске.
— В Мурманске? — изумлённо переспросил я. — Как ты там очутился?
— После того, как я вовремя не вернулся, мои коллеги начали беспокоиться. Через некоторое время все поняли, что со мной что-то случилось. И пошли на поиски. Искали меня трое суток, но не нашли. Это в тех местах почти как искать иголку в стоге сена. Кроме того, нас и самих тогда надо было искать. В общем, вызвали по рации из Мурманска вертолёт со спасательной командой. И на пятые сутки меня обнаружили. Самому не верится, но лежал я на склоне одной из сопок в снегу — к тому времени его ещё много было. Причём, судя по рассказам спасателей, был я весьма далеко от того места, куда залез. Как я там оказался — до сих пор у меня нет объяснения. Но это не самое удивительное…
— Конечно, по сравнению с тем, что ты пережил за чертой, это вообще пустяки, — усмехнулся я.
— Это конечно, но я сейчас про нормальную действительность говорю, в которую уже вернулся. Меня нашли ближе к вечеру. А мои часы показывали то же время, что и перед тем, как я залез в этот курган — половину первого. Они при этом остановились, хотя были исправны. А когда я пришёл в себя, снова сами пошли, вот в чём штука! Как будто всё это время, что я был без сознания, было вырезано из моей жизни, а оставшиеся куски снова склеены! Или так: будто я действительно побывал там, где времени просто не было. И мои часы отслеживали это выпадение из потока времени.
— Да, это никак в обычное положение вещей не укладывается, — констатировал я.
— И ещё необъяснимая вещь: меня нашли практически мёртвым. Я не дышал, и сердце не билось. Я был совершенно замёрзшим. Второй раз в жизни. Спасатели сначала и думали, что я мёртв. Но когда моё тело погрузили в вертолёт, я начал подавать слабые признаки жизни. Сердце пошло, появилось дыхание. Тут же стали проводить первичные неотложные медицинские меры по оживлению. Я в себя не пришёл, но параметры сердечной деятельности и других органов стали приближаться к норме. А окончательно оклемался уже в больнице. Потом врачи мне сказали, что мой случай совершенно беспрецедентный. Правда, один хирург мне сказал, что я сумел выжить и не превратился в растение только потому, что лежал в снегу. Охлаждение не позволило произойти необратимым изменениям в коре мозга и других органах. А поскольку уже была весна, то и смертельного переохлаждения организма я не получил. Я не медик, не знаю, насколько это всё убедительно звучит. Но сам факт, что остался жив, говорит за себя.
— Действительно, необъяснимо… — сказал я. — Всё же на редкость ты живучий, Элисбар!
— Есть такое дело, — улыбнулся старик. — Главное всё же в этом случае то, что из-за черты я вернулся другим человеком. И соответственно изменилась моя жизнь. Рассказу моему никто не поверил. Коллеги предложили такую версию: я залез в эту полость, а там было большое скопление углекислого газа. У меня якобы наступило помрачение рассудка от удушья, но я кое-как сумел из последних сил выбраться и побрёл наобум. Потом силы иссякли, я упал в снег, потерял сознание и стал постепенно замерзать. А функции организма прекратились незадолго перед тем, как меня нашли. И только это позволило мне вернуться к жизни.
— Но ведь ты знаешь, что всё было не так!
— Я-то знаю, а как в этом убедишь других? Когда я рассказывал о своём опыте врачам, коллегам, да просто близким людям, практически никто не воспринимал услышанное всерьёз. Некоторые считали, что я большой фантазёр; некоторые говорили, что это были галлюцинации, бред помрачённого сознания. В общем, понимания я ни у кого не нашёл. В то время в нашем обществе отсутствовала культура восприятия подобных явлений, даже среди научной и духовной элиты. Да и сейчас, в общем-то, отсутствует… В идеологии и науке безраздельно господствовала примитивно-материалистическая парадигма. Любая информация, которая с ней не согласовывалась, считалась в лучшем случае ненаучной и не заслуживающей внимания. Литературы о посмертных переживаниях, и вообще о тайных сторонах жизни, у нас в стране тогда не было практически никакой. Мне даже свой опыт было не сравнить ни с чьим другим аналогичным. Я даже сам через какое-то время начал сомневаться: а не было ли всё это и вправду галлюцинациями? Но спустя три месяца после того случая я стал видеть иероглифы. И тогда я понял, что всё пережитое мною — реальность, но другого порядка.
— А про них ты рассказал другим? — осторожно спросил я.
— Некоторым, самым близким, пробовал. Но реакция была всё та же самая. После этого я понял, что надо искать людей с такими же способностями. И надо искать остров.
— Погоди, Элисбар, я вот никак не могу понять… Когда тебе было дано задание, почему сразу не дано было знать об инвертировании?
— На этот вопрос у меня нет точного ответа, — сказал старик. — Попробуй, спроси у того, кто дал задание! А если серьёзно, я тоже об этом думал. И вот как примерно себе отвечаю. Тут ситуация как и в случае с любым даром свыше: чтобы его реализовать, всегда приходится преодолевать какие-то препятствия. В определённом смысле плыть против течения. Сам факт наличия у тебя какой-то выдающейся способности предполагает, что за её проявление нужно бороться и с обстоятельствами, и с собой. И порой это небезопасно. Уж если жизнь сама по себе, изначально чревата трудностями и опасностями… Что уж говорить о том, кто нацелен на что-то из ряда вон выходящее! И разве кто-то нас должен предупреждать обо всём заранее? Полагаю, тот, кто даёт задание, просто в такие сопутствующие детали его выполнения не вникает. Он просто даёт его вместе с потенциалом его выполнить. Вот и всё.
— Ты хочешь сказать, ему просто нет дела до того, с чем нам придётся столкнуться при его выполнении?
— Не знаю… но точно могу сказать одно — нельзя рассуждать о нём, как о человеческом разуме. Нельзя применять к нему наши человеческие мерки, приписывать ему человеческие мотивы. Разве твоя жизнь и всё, что в ней есть, даны тебе с твоего соизволения? Мы с тобой уже об этом говорили — ты, как и любой из группы, можешь отказаться от задания и соответственно от риска, с которым оно сопряжено. Но тогда и дар твой немногого стоит. А если ты согласился выполнить задание, нужно принять и опасную его сторону. Больше мне добавить нечего.
— Понятно, — вздохнул я. — Прости, что снова тебя сбил с темы. Что дальше было с твоими поисками?
— Я продолжал заниматься своей основной деятельностью, но параллельно стал активно интересоваться другими вещами. Во-первых, всем, что касается аномальных зон вообще на всей территории нашей планеты. Во-вторых, археологическими исследованиями на территории Кольского полуострова. В-третьих, сведениями о древних цивилизациях Северного полушария и особенно их тайными знаниями. Ну и, наконец, загадочным островом, на котором мы сейчас имеем счастье находиться. Я много ездил, много читал, много разговаривал с самыми разными людьми. Это отнимало у меня почти всё свободное время. Сам посуди, до семьи ли мне было!
— Пожалуй, тут никакого времени на личную жизнь не хватит, — согласился я. — И к чему привели твои поиски?
— После нескольких экспедиций, в том числе и заграничных, я собрал обширный научный материал. Анализ этого материала подтвердил то, что я видел за чертой. Я имею в виду то, каков энергетический каркас Земли, и каким образом расположены активные точки на её поверхности. Во многих случаях их расположение совпадало с местами мощных геомагнитных аномалий. Я пробовал донести до коллег то, что узнал о расположении активных точек Земли и связи их с закономерностями более глубокого порядка, которые мы с тобой обсуждали. Я пытался разрабатывать концепцию мнемосферы Земли и её связи с эволюцией всего живого. Пытался публиковать статьи, выступать на семинарах. Но по понятным причинам ни понимания, ни поддержки не нашёл. И тут остался одиночкой. Ортодоксальная наука тогда такого не воспринимала и не могла воспринять. Да оно и понятно, для всякой истины должно наступить своё время. Об этом даосы тоже говорили…
— Получается, ты в своей области был как бы первопроходцем? — спросил я.
— Ну, не то что бы совсем первопроходцем… Я только переоткрыл то, о чём многие учёные, философы догадывались независимо от меня, и было известно древним культурам. В чём потом я сам убедился. Помимо основной научной деятельности, я принимал участие в археологических раскопках на территории Кольского. Искали и исследовали сооружения, подобные тому, на которое наткнулся я. Правда, тот случай со мной больше не повторялся. И, кстати, тот курган я потом так и не нашёл. Хотя был в составе группы, снаряженной специально на поиски в том самом районе, где мы когда-то заблудились. Мне доводилось бывать свидетелем интересных находок, но не имеющих отношения к нашей теме. Но однажды мы обнаружили в подобном захоронении обломок каменной плиты с высеченными знаками. Некие сакральные рунические письмена… Один мой приятель, археолог и специалист по древним скандинавским языкам, попытался расшифровать, что там было написано… — тут старик сделал паузу, видимо, заостряя моё внимание.
— Что же там было написано? — сгорая от любопытства, спросил я.
— Насколько ему удалось разобрать, там говорилось о месте, где люди соединяют землю и небо. И ещё… что это сделают те, кто войдут в темноту и выйдут к свету.
— Ну, это расплывчатая метафора, — сказал я. — В принципе, её можно трактовать как угодно.
— Возможно, но для меня она имела определённое значение. Я сопоставил её со своим опытом, с результатами своих поисков… И я склоняюсь к тому, это было послание древних о задании. Они знали о нём и сообщали потомкам! И даже их загадочные сооружения, одно из которых отправило меня за черту, тоже свидетельствуют в пользу моей гипотезы. Как бы то ни было, я укрепился в своих представлениях и намерениях. И стал целенаправленно собирать сведения об островах в Белом море. Насколько я помнил свой опыт, остров нужно было искать именно там. Кроме того, я отчётливо испытывал необъяснимую тягу на юг, юго-запад или юго-восток в зависимости от того, в какой части Кольского я находился. Меня тянуло в сторону Белого моря, и я понимал, что остров там. Ты ведь тоже чувствовал, что тебя влечёт в определённом направлении?
— Да, меня всё время тянуло на северо-запад, — признался я. — Но тогда я не мог себе этого объяснить… Теперь могу.
— Да, так вот… Я затратил достаточно много времени, средств и сил, чтобы объездить большинство островов. И только когда я впервые попал сюда, мне было дано знать посредством иероглифов, что этот тот самый остров. Но задерживаться на нём я не мог — всё-таки здесь была территория воинской части, радиолокационная станция. Пока я ломал голову над тем, какой мне найти официальный предлог для исследований на этом острове, судьба преподнесла мне подарок. Станцию слежения Минобороны решило перебазировать. Как только я узнал об этом, сразу же обратился в государственный комитет по гидрометеорологии с инициативой оборудовать на месте демонтированной станцию наблюдений за погодой. Ведь осталось и здание, и жилой комплекс с подсобными помещениями, и даже часть технических средств. Они устарели и оказались на новом месте невостребованными. После нескольких попыток я убедил чиновников в том, что возвести здесь метеостанцию целесообразно и по экономическим, и по географическим соображениям. Я это смог, потому что имел и признанные заслуги, и определённый научный авторитет.
— Элисбар, я до сих пор не пойму, как можно здесь было проводить наблюдения, если здесь место геомагнитной аномалии, — сказал я. — Она ж должна создавать помехи!
— В том-то и дело, что никакой физической аномалии здесь нет, — ответил старик. — Да, часто аномалии сопутствуют точкам энергетического каркаса Земли. Но далеко не всегда их местоположения совпадают. Ведь причин, порождающих аномалии, много… А с чего ты взял, что она тут есть?
— Ну, сделал такой вывод из твоих рассказов… И в заметке об острове, которую я нашёл в газете восьмилетней давности, было написано про то, что это место аномальное…
— А, припоминаю, брал у меня интервью один корреспондент после второй попытки… Я тогда сказал, что это одно из таких мест, в которых нередки аномалии, но не более того. А здесь просто необычное место… Но он по-своему понял. Некоторые журналисты, ты же знаешь, склонны выдавать непроверенные и недопонятые сведения за установленные факты… Особенно если им кажется, что они разобрались в предмете, о котором пишут.
— Как бы то ни было, если б не та заметка, я не так скоро вышел бы на тебя, — сказал я. — Так что её автору я всё равно признателен.
— Будем считать, что это было написано для нашего общего дела, — улыбнулся Элисбар. — Итак, мою идею оборудовать метеостанцию на острове признали удачной. Были выделены средства для её монтажа. Более того, когда в семьдесят третьем станция была полностью оснащена и готова к работе, мне предложили возглавить её коллектив. Конечно, я без раздумий согласился. Я сразу понял — вот он, реальный шанс организовать людей на выполнение задания! Мне вообще в жизни везло не слишком часто, но это было настоящим крупным везением. Вот ты говоришь, что давший нам задание не заботится о том, как мы будем его выполнять. А можно ли считать случайностью все эти блестящие возможности, которые мне были предоставлены? Можно ли было без них вообще даже пытаться выполнить задание? Я думаю, вряд ли… А Станислав с его способностью?
— Пожалуй, да, — согласился я. — Вряд ли это всё простые совпадения.
— Это действительно не просто совпадения, — сказал Элисбар. — Это внешний результат подспудного, скрытого от нас прорастания будущих событий. Они должны совершиться, и тот, кто нас послал, делает для этого всё возможное средствами этого мира.
Я посмотрел в окно. Уже вечерело. За разговорами мы не заметили, как прошёл день. Старик подытожил:
— Вот с переезда сюда и началась моя вторая жизнь, продолжающаяся до сих пор… Ну что ж, на сегодня, пожалуй, хватит.
17
Заканчивался только второй день моего пребывания на острове, а у меня уже кружилась голова от всего, что рассказал мне Элисбар, и того, что я успел испытать. Подобное погружение в неизвестную реальность случилось у меня раньше один раз в жизни, — когда судьба меня сначала привела на Лысую гору, а затем свела с шаманом и его внучкой Айын. Та встреча наложила сильнейший отпечаток на всю мою дальнейшую жизнь.
Но тогда я был только, если можно так выразиться, сторонним наблюдателем происходящего. А сейчас мне предстояло принимать активное участие в чём-то таком, что выходило за всякие мыслимые пределы. Перспектива, которую Элисбар развернул передо мной, выглядела грандиозной и устрашающей.
На следующее утро мы снова собрались идти к точке. За завтраком старик провёл со мной очередную беседу, чтобы подготовить меня к новой встрече со своим страхом. После этого мы отправились в путь. В этот раз вспышка иероглифов, когда мы пересекли зону инициирования, для меня была если не совсем привычной, то прошла явно легче, чем вчера. И уже совсем не так сногсшибательно, как в первый раз.
И опять, находясь на площадке, в центре зоны свершения, я заметил Чёрного Охотника. Его зловещая фигура выросла на самом краю котлована — там, где за несколько секунд до того не было. На мгновение я замер, но сумел подавить нарастающий страх. Я сказал об этом Элисбару, и он заставил меня смотреть на призрака, пока тот не исчезнет. Всё это время старик повторял мне, что это только страх, и ему нельзя позволять овладеть собой. Что я могу справиться с ним, достаточно только осознать природу этого явления.
И действительно, как только у меня внутри схлынула волна накатившего было ужаса, Чёрный Охотник растаял в воздухе, как дым. Когда мы возвращались, Элисбар даже удостоил меня похвалы. Он сказал, что завтра сходит со мной ещё раз, а потом я буду ходить туда один, поскольку дорогу теперь знаю и к борьбе со страхом морально готов.
Что и говорить, одному мне в первый раз идти к точке было жутковато. По мере приближения к каменной гряде вокруг котлована меня стала пробирать дрожь. Я чуть было не повернул обратно на подходе. Но всё-таки пересилил себя, забрался на гребень, потом собрался с духом и спустился вниз. Некоторое время я стоял неподвижно, равномерно и глубоко дыша, как советовал мне старик.
Я заметил только дрожание воздуха над скалами, окаймлявшими котловину. И только на долю секунды мелькнул тёмный силуэт, будто бы сгустившийся из воздуха. И потом исчез. Больше он не появлялся.
Внутри меня будто бы что-то раскрылось. Я испытал кратковременный приступ восторга. Мне хотелось прыгать, кричать и радоваться, как ребёнок. Это была если не победа, то переломный момент в моей борьбе с врагом.
Когда я вернулся на базу и поделился радостью со стариком, тот сказал, что это определённый успех, но этот успех необходимо закрепить.
И ещё три дня подряд я ходил утром к точке один и проводил там по часу времени. В последний раз страха уже практически никакого не было.
Каждую вторую половину дня, что я жил на острове, мы с Элисбаром бродили по всей остальной территории, ловили рыбу, собирали снег для хозяйственных нужд. А по вечерам усаживались в гостиной или на кухне, пили чай и вели долгие разговоры. Обсуждали самые разные вопросы и темы. Его эрудиция была необъятной, а суждения по многим вопросам — глубокими и оригинальными. Каждый раз из такой беседы я узнавал массу нового и приобретал новый взгляд на многие вещи, казавшиеся мне дотоле бесспорными. Старик рассказывал мне о своих поездках, о том, что ему довелось повидать на своём веку, о разных интересных случаях и необычных людях, с которыми его сводила жизнь. И каждый раз ему удавалось удивить меня. Я старался не оставаться в долгу и, в свою очередь, по мере возможностей старался пополнить его и без того огромную копилку знаний. Но всё же я гораздо чаще слушал, чем рассказывал.
На девятый день моей жизни на Безымянном, во второй половине дня, вернулся Стас. С ним приехали двое известных мне помощников и незнакомый мне худощавый молодой человек в очках. Он стоял, смущённо оглядывая округу и нас с Элисбаром.
— Нашего полку прибыло! — торжественно объявил Стас после обмена приветствиями.
Парень представился:
— Я Игорь… Игорь Векшин.
— Ага, вас мы тоже ждём, молодой человек! — удовлетворённо промолвил Элисбар.
— Вот только где удалось встретиться, — усмехнулся я, пожимая руку Игоря.
— Да, благодаря стараниям Аркадия Семёновича это оказалось легче здесь, чем у нас в городе, — весело отозвался Игорь.
Мы расположились за столом в гостиной. Как и в первый день, когда я приехал, Элисбар накормил всех ухой и пловом. За обедом Стас увлечённо рассказывал, с каким трудом ему удалось найти Игоря, вытащить его из дома, и при этом сделать это незаметно для Герфмана и его людей. Потом начал свой рассказ Игорь.
Он сообщил, что сразу воспользовался возможностью скрыться здесь от милиции и военкомата. По его словам, летом он собирается поступать в медицинский и твёрдо намерен это сделать. Там военная кафедра, и оттуда уже в армию не заберут.
На вопросы о его прошлом и чем он занимается сейчас, Игорь рассказал, что в медицинский он один раз уже пытался поступить сразу после школы. Но тогда не подготовился к вступительным экзаменам как следует, сдал неважно и не прошёл по конкурсу. В армию идти ему не хотелось, специальности не было. Чтобы не терять времени, он завербовался по контракту в службу МЧС с отсрочкой от службы в армии. Работа спасателем была непростая и беспокойная, но его такое положение вещей устраивало. Месяцев десять назад, рассказал Игорь, в одном из посёлков недалеко от Архангельска при взрыве бытового газа разрушилась часть дома. И он в составе своей бригады принимал участие в разборке завалов.
Во время этих работ Игорь оказался на нижнем этаже, и неожиданно на него сверху обрушилась большая груда строительного хлама. Его сильно придавило обломками перекрытия, и когда его товарищи извлекли, он уже не дышал. Повреждения внутренних органов были очень серьёзные. Пока везли в больницу, его состояние стремительно ухудшалось, а на операционном столе он уже был в коме. Но врачи сумели вытащить его с того света.
Находясь за чертой, он каким-то образом видел некий загадочный остров — этот остров. Через пару месяцев он из больницы вышел, и вскоре с ним начало происходить нечто странное. Он стал видеть пляшущие огненные знаки где-то над головой. И необычное чувство притяжения чего-то необъяснимого с северо-запада. Но, поскольку был человек здравомыслящий и не чуждый медицинских знаний, он не стал пугаться этих явлений. Наоборот, он стал активно интересоваться ими и вообще такого рода необычными проявлениями человеческой психики. Он стал заниматься поисками людей с аналогичными способностями, а также сведениями о странном острове в Белом море. Он вычислил двоих человек, у которых тот же случай — художника Льва Добужинского и студентку Светлану Трофимову.
Конечно, такая активность не могла не привлечь внимания Герфмана. Аркадий Семёнович встречался с ним лично, предлагал вступить в общество «Феникс». При этом очень упирал на то, что закон о всеобщей воинской обязанности ещё никто не отменял, и Игорю необходимо отдать родине воинский долг. А вскоре на него вышел Стас, который немного раскрыл ему глаза на ситуацию. Позже Игорь узнал ещё и обо мне, но я куда-то пропал после попыток с ним встретиться. Как оказалось, на этот остров.
— Ну, с тобой, Игорь, более или менее ясно, — подытожил Элисбар, когда Игорь закончил. — А с девушкой этой, Светланой, ты встречался?
— Лично с ней не встречался, нигде её застать не мог, — ответил Игорь. — То она у подруг где-то живёт, то её вообще в городе нет… Я и узнал-то про неё только потому, что друзья у меня есть в медицинском, и о ней наслышаны.
— Я тоже её в городе не встречал, — вставил Стас.
— Мне только удалось поговорить с однокурсницами из её общежития. В общем, я узнал только то, что она… — тут Игорь несколько замялся, — одним словом, психически неуравновешенная. Год назад пыталась покончить с собой. Вроде бы из-за несчастной любви, парень её бросил… Ну и наглоталась она снотворных таблеток. И тоже откачали её еле-еле. Но сейчас она вроде бы в норме, восстановилась и дальше учится.
Мы с Элисбаром переглянулись.
— М-да, — озадаченно хмыкнул я, — только истеричек с суицидальными наклонностями нам не хватало.
— Ничего удивительного, — сказал Элисбар. — Задание может получить любой человек, если выполнены условия, о которых я говорил. Так что если это человек нашей команды, надо принимать его или её таким, какой он или она есть.
Мы некоторое время совещались, обсуждая план дальнейших действий. Игорь сам изъявлял желание остаться на острове до лета. Он даже готовиться к экзаменам собирался здесь: оказалось, он привёз с собой стопку учебников. Элисбар ничего против не имел. Мне тоже уезжать не хотелось. Я уже привык к острову и даже успел в какой-то мере привязаться к нему и его бессменному обитателю. Но я ехал с расчётом на неделю, и к тому же нужно было искать остальных. Мы со Стасом и его ребятами решили стартовать в обратный путь завтра с утра.
Остаток дня мы посвящали Игоря в курс дела. Говорил, конечно, в основном Элисбар. Он дал Игорю понять, что на этом острове сама Земля помогает людям восстановиться после перенесённых потрясений. Но ждёт определённой отдачи и от них. Для этого необходимо собрать здесь группу людей, испытывающих то же, что и мы. Хоть я уже и знал всё это, но вместе с остальными внимал рассказу старика: слушать его образную, яркую речь, наблюдать, как логично и убедительно он разворачивает картину происходящего перед непосвящённым, для меня было настоящим удовольствием.
По реакции Игоря я видел, что истина об острове, даже пересказанная в самых общих чертах, удивляет его не меньше, чем то, что привело его сюда. На его лице сначала возникло недоверие, постепенно сменившееся растерянностью, потом всё возрастающим удивлением, восхищением и, наконец, восторгом.
Разговор мы закончили только за полночь. Наутро после скорого завтрака я стал с большой неохотой собираться назад.
Элисбар и Игорь пошли провожать нас. Шёл небольшой снег.
— Ну что ж, ребята, я на вас рассчитываю, — сказал старик перед тем, как мы заняли свои места на снегоходах. — Буду вас ждать в первой декаде мая. Вас и всех других. Если сможете собрать группу раньше, будет даже лучше.
— Постараемся, — коротко ответил Стас.
— Сделаю всё, что смогу, Элисбар, — пообещал я.
— Ну, будьте здоровы! Удачи вам! — старик с улыбкой махнул рукой.
Мы рванулись с места в белую пустыню, и скоро остров исчез из виду.
Иероглифы. Часть 2. Отшельник
© Copyright: Алекс Ведов, 2022
Свидетельство о публикации №222050800743
Свидетельство о публикации №222050800743
Рецензии