Часть одиннадцатая. 3 сентября

Душа требовала каких-то перемен. После того, как сорвался мой переход в НИИ, я подошёл в ЦЛАМ на нашем заводе. Ставки у них низкие. Но начальник ЦЛАМа, узнав, что я хочу к ним перейти, пообещал «выбить» для меня ставку - такую же, как в ПКО. У меня была ставка 185 рублей, плюс 30% премии. Я оформил перевод, но бланк перевода держал у себя. И всё же, в последний момент, когда начальник ЦЛАМа добился в ОНОТе нужной ставки, да ещё пообещал мне 30 рублей персональных, я извинился перед ним и остался в ПКО. В этой смене работы не было качественных изменений.

В конце июня 1985г. Клара ушла в декретный отпуск. Иринка впервые увидела нашу стройную маму с большим животом. Она донимала нас вопросами, кто там и каким образом он там оказался. Мы ей объяснили, что там формируется и растёт её братик. Врач маме дал специальную таблетку, которая из маминых клеток вызывает рост маленького ребёнка. А когда он станет большим, мама его выпустит. Вряд ли этот ответ удовлетворил дочь. Когда она была совсем маленькой, я рассказывал ей «быль» о её появлении.
«Она была рыбкой и плавала в синем море. А папа был молодым аистом и летал высоко в синем небе. Однажды папа увидел на поверхности моря какие-то блёстки. Опустившись ниже, папа увидел, что это плывёт множество маленьких рыбок. Одна из них понравилась папе больше всех. Он взял её вместе с несколькими каплями воды осторожно в свой клюв, и вместе с ней поднялся высоко в небо.
Папааист не мог сам растить эту рыбку, а в клюве, где плавала рыбка, было тесно, и вообще он к этому не приспособлен. Долго летал папа высоко в небе с рыбкой над морями, лесами и куда ни смотрел, никому не мог доверить эту рыбку.
Но однажды папааист обратил внимание на красное солнышко, которое заходило за горизонт. Оно излучало свет и тепло, как раз то, чего так не доставало рыбке, и папааист полетел за солнышком. Сколько ни летел папа за солнышком, оно всё время уходило за горизонт, пока не скрылось в тени городских домов. Всю ночь папа – аист заглядывал в подъезды и окна домов, пока не наступило утро, и снова стало тепло и светло. Совсем уже было расстроился папа – аист, прозевал он, откуда вышло солнышко, и ему снова придётся его догонять, а оно снова будет уходить за горизонт. Но вдруг папааист увидел, как из подъезда одного дома вышла мама. Она излучала столько света и тепла, и от неё пахло такими травами и цветами, что папа полетел за ней. Папа-аист опустился перед ней, стряхнул с себя крылья и превратился в папу, просто папу. А рыбка, как только мама прикоснулась к ней тёплой рукой, превратилась в девочку. Мы маме очень понравились и стали жить все вместе».
Иринка помнила эту притчу и переспросила меня, совсем не веря в неё: «А это правда, что я была рыбкой?». «Конечно, правда!» - ответил я.  «Неправда» – возмущалась она, сморщив нос, но какие-то сомнения всё же оставались.

Тайком мы с Иринкой готовили стенд к девятнадцатому августа – дню рождения мамы Клары. О компьютере тогда и речи не могло быть. Мы использовали подручные средства. Уже на этом стенде, не веря никаким предрассудкам, маме на колени мы посадили четвёртого члена нашей семьи. Его лицо мы изобразили безликим, потому что не знали, каким будет наш сынок, или может, даже девочка.
19 августа Клара поднялась утром и увидела сделанный нами поздравительный стенд. А потом мы с Иринкой преподнесли маме цветы и наши подарки. Днём пришли сотрудники с Клариной работы и тоже подарили ей цветы. Потом мы разлили шампанское и все, кроме нашей мамы (ей нельзя было пить), выпили за её здоровье, счастье и благополучие.
На работе я оформил отпуск с таким расчётом, чтобы быть дома в период родов, и первое время после. Одновременно я перешёл в бюро прокатного производства. Так что после отпуска я выйду работать уже в другое КБ.
Двадцать первого августа Клару положили в больницу. По нашим расчётам она должна родить тринадцатого сентября (в этот день дают мальчиков). В своих письмах из больницы Клара написала, как я должен ухаживать за дочей, как и что ей готовить. Во втором письме она уже написала, что необходимо приобрести для неё. Надо было достать по присланному ею рецепту «гемодез» и систему переливания крови. Так же написала, чтобы я купил аптечку матери и ребёнка. Врачи боролись с преждевременными родами.
Капельницы я принёс ей на следующий день, и ещё достал несколько комплектов в запас. Но почему-то Клара их не получила. В следующем письме она просила бумагу, мыло и снова капельницу. На этот раз я уже не передавал через медсестёр, а непосредственно через рожениц, которые могли выходить в коридор. Свои письма Клара бросала мне из окна.   Я снова принёс ей капельницу и всё, что она заказала. Лежала Клара на шестом этаже в 601-ой палате. В этот раз она поднялась и выглянула через окно. Мы с Иринкой долго стояли под окном. А чтобы Иринке не было скучно, я делал бумажные вертолёты и передавал их маме через больных. Мама из окна их пускала. Доча смотрела, как они летят, а мы с мамой разговаривали. Конечно, слышно было совсем неважно, да и людей было слишком много. Вот выдержка из одного письма от Клары:
«…Я уже замучилась с этим сохранением. Ночью опять было! Мне вызвали сестру и делали укол. Утром на обходе я спросила – что-то Михей (так Клара называла будущего сынишку) не дёргается – и вдруг расплакалась. Моя врач послушала и сказала, что сердцебиение ясное, лежит правильно. Не волнуйтесь, будем стараться ещё протянуть. Хочется, чтобы он был более жизнеспособным. Пошутила, успокоила и назначила опять капельницу. Она говорит: «Это идёт отслойка плаценты – угроза выкидыша. Но у вас она не так резко выражена, потому постараемся хоть неделю протянуть».
До срока оставалось ровно тринадцать дней. Но я уже видел, что Клара не дотянет. Хотелось, чтоб родила в сентябре – первого, третьего. Подходил срок готовности памятника на могилку маме. Третьего сентября надо было его забирать. Можно было поехать и позже. Всё зависело от того, как чувствует себя Клара, когда начнутся роды. К Кларе мы приходили по два раза в день – утром и вечером.
Мы шли с Иринкой домой, и на Гагарина наткнулись на свежую рыбу. Было уже поздно, и почти никого не было. Я купил пять лещей, и дома с Иринкой начали их готовить. Часть пожарили, из другой части сварили уху. Рыбы были крупные, даже очень. Наутро, 01.09.85г. мы понесли Кларе свежую рыбу и уху, в ответ она бросила мне в окно письмо.
В отпуск я пошёл с 31 августа. И Клара сразу это почувствовала по ухе, которую мы принесли. Конечно, «такого» она от нас не ожидала. Ей хотелось ещё арбуза. Дело в том, что целый арбуз не принимали, только скибку. Мы с Иринкой купили арбуз весом 15 килограмм. И когда передали скибку весом более двух кг. медсестра ахнула! Но это не противоречило больничной инструкции, в которой вес скибки не оговаривался.
     02.09.85г. мы пришли к Кларе, чтобы решить, ехать нам с Иринкой в Днепродзержинск, или нет. Клара чувствовала себя лучше. Посоветовавшись, мы решили, что вряд ли третьего Клара будет рожать. Я отговорил её просить врача о стимуляции родов, тем более, сейчас стало лучше.
Вечером мы снова пришли и снова убедились в том, что как будто дела нормализовались. Так и решили, что завтра мы с Иринкой поедем устанавливать памятник маме.

03.09.85г. утром, вместе с Иринкой мы сели в электричку и поехали в Днепродзержинск. Муся и её очередной муж – Славка, уже ждали нас. С вокзала я позвонил им и договорились, что Муся поедет прямо на кладбище, а Славка - на завод, где я его буду ждать.
Машину нашли с трудом, но всё же собрали всё необходимое и привезли памятник на могилку. На кладбище, после длительных поисков, мы со Славкой нашли две подходящие балки под памятник и установили его так, чтобы фасад па-мятника смотрел в сторону железной дороги, по которой в своё время курсировала мама, а теперь я. Это получилось градусов тридцать от оси могилки и надгробной плиты. Мы убрали вокруг могилки, помыли памятник, уложили цветы.
Собрали свои инструменты, и я открыл бутылку «столичной» . По русскому обычаю выпили по рюмочке, чтобы памятник долго стоял. Остальную водку я отдал Славке и сказал, чтобы они шли, а мы с Иринкой их догоним.
Я ещё раз посмотрел на сверкающую мраморную крошку памятника. С фотографии памятника мама смотрела в сторону железной дороги, откуда ждала своего сына, любимого сына. Ждала и надеялась, что сын приедет, и уж он обязательно найдёт такое решение, которое спасёт её. Она ждала и верила в это. Теперь она смотрит в эту сторону, в вечном ожидании, которое останется мне укором до последнего дня моей жизни. На нержавеющей плите памятника я выгравировал надпись. Я снова читаю свою фамилию – Фельдман. Ниже идут даты рождения и смерти. Под ними надпись из альбома: «Помним тебя, пока питает нас твоя живая кровь».
Я прислушался – тихо. Я посмотрел ещё раз на памятник, прикоснулся к его холодным граням, взял дочь за руку и мы пошли.

В Кривой Рог мы приехали поздно вечером, и к Кларе уже не пошли. Было какое-то облегчение от того, что установил памятник, и была неизлечимая боль за эту невосполнимую утрату, за которую вина ложится на меня. Нет, конечно, дело не в виновности – в том, что нет мамы.
Утром четвёртого сентября мы с Иринкой поехали к Кларе в больницу. Её окно на шестом этаже было видно задолго до подхода. Мы шли и видели, как кто-то выглядывает из этого окна. Это была не Клара. Это была другая роженица. Она раз-говаривала с мужем, который стоял на дороге. Когда мы подо-шли уже совсем близко, она закричала: «У вас сын, вчера…».  «Это вы мне?» – переспросил я.  «Да...» – кричала она из окна. «Идём быстрее» - сказал я ничего не понявшей Иринке – «У тебя, кажется, есть братик». Когда я подошёл в вестибюль к дежурной и спросил, как дела у Фельдман, она мне сказала: «То, что у вас родился сын, вы, конечно, знаете». Я ответил, что не знаю. Тогда она меня проинформировала: «Так вот, вчера ваша жена родила сына весом 2,300кг., рост – 50 см…»
Дальше я уже не слушал. Только Иринке, которая снова ничего не поняла, я повторил, что вчера вечером, 03.09.1985г., наша мама родила мальчика. «У тебя появился братик» - закончил я.
Сын родился на десять дней раньше положенного срока. Он запутался в пуповине, и возникла угроза его жизни. Врачи стимулировали роды, и вот появился ещё один Фельдман.
Вчера поставили памятник маме, вчера родился сын. Я вспомнил слова из моего стихотворения: «…и нельзя появиться, чтоб не потеснить никого».
Восьмого сентября мы с Иринкой взяли такси и поехали за второй половиной нашей семьи. Накрапывал мелкий дождик. Мы подъехали к цветам. Я купил букет. Коробка конфет у меня уже была заготовлена. Остановили у входа в больницу. Шофёр ворчливо намекал, чтобы не долго. Но я ему сказал, чтобы он выключил счетчик, я уплачу ему десять рублей. Шофёр явно оживился и сказал: «Можете не торопиться, я буду ждать, сколько вам надо».
Мы вошли в приёмную. Попросили дежурную, чтобы она сообщила, что за Фельдман пришли. Минут через двадцать из двери вышла Клара с большим свёртком из одеяла, которое я только что передал медсестре. Я принял сына, и встретил с цветами Клару, которая сияла от радости и счастья. Медсестре отдал конфеты. У выхода я всё же решил посмотреть, кого мне дали. Долго «рылся» в той части свертка, где должна быть головка и, наконец, обнаружил невероятно маленькое человеческое лицо. Меня даже охватили сомнения, и я у Клары спросил: «А таких разве выдают домой?». Клара рассмеялась. Мы сели в такси, и наш сын отправился в первое в жизни путешествие. Он был самый молодой человек на всей Земле.
Дома уже всё было приготовлено к приёму сына. Стояла детская кроватка с новой постелью. На перилах кроватки висел солдатский ремень. В комнате автоматически поддерживалась температура 24;С. Над кроваткой к обоям был приклеен бумажный парус, натягивающий тугие стропы. Клара прочитала вслух:
 «Плыви, мой сын. Пути обратно нет.
Уже упругие полотна
Надул неугомонный ветр!».