За Пределами

За Пределами
Мир оказался таким огромным и равнодушным, когда она вышла за порог своего сказочного детства. А миру она показалась странной и как-то не вписывающейся в общую раму картины. И художник стал подмалевывать красками подсохшего акрила, чтоб хоть как-то вписать это непонятное создание в общий ритм и серо-фиолетовую гамму. И тот отпечаток неумелого художника на её девичьем доверчивом лице заставил плакать её множество столетий, украдкой утирая детскую слезу. Весь этот мир и эти люди, все как-то было врозь. Порой она любила без ума звуки рояля из соседнего окна, и видела прекрасное в бродяге без ноги. Порой она ходила побеседовать на море с рыбаками, и волнам доверять свои печали. Порой она от ароматов розовых пионов касалась крыльями родного дома, и по ковру из клевера гуляла босиком. Порой от вкуса шоколада и мягкого кофейного зерна она на тридцать две секунды вдруг забывала о тоске.
«Я чувствую, — сказала раз она во сне, — что я ведь из другого мира. Но волею Судьбы я тут. Я знаю, что во мне есть Всё! И океан с ракушками и осьминогом. И клен с повядшею листвой. И запах скошенной травы. И скоростные поезда. И взор шального негритенка, что вдруг залез на баобаб. И свет от дальних звезд Вселенной. И вся Вселенная сама!... Но... некому весь этот Мир оберегать, чтоб не рассыпался как жемчуг, чтоб сапоги прохожих не стоптали. И потому, под серой краской, я прячу этот тайный Мир...»
Она печально улыбнулась. И гость, что был свидетелем случайным, её такого откровенья, задумался. Часы пробили полночь. Она давно была во сне. Но звуки старого рояля, как призраки, звучали с диска желтого луны. Он думал вечность, или две. И гладил её золотые пряди, колосья желтые или ковыль. Настало утро, и её ресниц коснулся первый солнца луч. Она красиво улыбнулась. Потом открыла полные доверия глаза. И в них... О Боже! Он увидел... Весь Мир! И океан, и клен, и синюю ракушку, и скоростные поезда...
«Зачем ты мне глаза открыла?! – в смятении воскликнул он».
Она хотела вдруг заплакать, как в детстве: просто, не жалея слез. Но он, опомнившись, вдруг стал спокойным и невероятно сильным. Он своей крепкою ладонью закрыл её чудесный и наивный Мир от страшного порыва ветра, что выбил в форточке стекло, и от людского равнодушья...
Теперь ей больше не страшно.