Дочь шлюхи. гл. 2

http://proza.ru/2023/12/21/795

ГЛАВА V
Грустная история. Плохо,  что ничего уже не изменить.

- Чай попьём? - спросила Тала.

- Да нет. А как дальше складывались  отношения с мамой?

- После ознакомления с содержанием писем, я  покинула дом. Не  звонила год.  А потом жалко стало, простила её. Старенькая она. Кроме неё у меня никого нет. Она ведь добра  хотела.
Слушай, Люда, ты могла бы  составить компанию - съездить со мной на родину Константина?

Я опешила, не зная, что ответить. Ох, эти домашние заботы!Надо рано встать, всех накормить, проводить кого на работу, кого в школу, потом закупить провизию, убрать. Дом держится на мне. Но, поразмыслив, согласилась - в память о нашей  юношеской  дружбе -  отправиться с Натальей в поездку. Её состояние мне понятно. Она чувствует себя виноватой перед Константином.

...Вот мы, оказавшись в маленьком закарпатском городке, жители которого  друг друга знают, в церкви у свечницы интересуемся  местом захоронения музыканта.  Его отец  как раз  в прошлом  являлся настоятелем данного прихода. И служительница храма объясняет, как туда добраться. У кладбищенских ворот нас встречает сторож, расчищающий  дорожку от снега.

- Нездешние пани. Сразу видать. К кому пожаловали? Издалече будете? - вопрошает старик и, услышав, чью могилу мы пришли навестить, препровождает нас в глубь погоста.

Спустя некоторое время, мы предстаём перед  каменной глыбой с высеченным именем и фотографией. Наталья опускает у надгробья корзину с цветами. Охранник, смахнув опавшие ветки с  памятника, уходит.   

День выдался морозный. Солнце едва проглядывает из-за туч. Можно не спешить, так как в обратный путь отправимся  поздно вечером.

Нас окружают  кресты, бюсты, статуи, часовни  --    недавно возведённые  и давнишние полуразрушенные с едва различимыми эпитафиями на  польском, венгерском, русском, украинском языках - в зависимости от  этнической принадлежности и  даты смерти. Какой только вотчине не принадлежала эта земля: и  Австро-Венгерской империи, и  Чехословацкой республике, и Венгрии, и СССР,  а нынче входит в состав Украины.
Где-то на верхушке сосны дятел отбивает дробь.

Воздав должное усопшему,  мы через полчаса, не спеша, направляемся к выходу  и  вскоре опять оказываемся у сторожки, над которой вьётся  сизый дым.

- Не желаете  погреться? - зазывает нас  обитатель царства усопших.

- С удовольствием! - обрадованно отвечаем.

- Вы кем приходитесь Косте?

- Знакомые.

Он, тем временем достав из настенного шкафчика три стопки, бутылку с жидкостью малинового цвета и  подсохшую горбушку серого хлеба, приглашает  к маленькому  столу.

- Помянем вашего друга?

- Конечно. Бывает кто-то у него?

- Раньше его навещала сестра Аглая. Но давненько уже не показывалась.

- А жена?

- Нет, та никогда не приезжает и детям, видно, запретила. Со скандалом он умер. Женила она его на себе. А потом рада не была. Не смог он с ней жить. Разве гоже хомут на другого набрасывать без его воли? Он же особых кровей.

- Каких это "особых"?

- Расскажу, что знаю. Сейчас уже тайны  нет.

Ох, как  тяжело что-то узнавать о ком-то. Ведь груз-то потом  носишь и носишь в себе...

- Мать Костика оказалась в семье  отца  Серафима неспроста. Через некоторое время после того, как похоронили Константина, объявился у его могилы  пожилой цыган. Выпрашивал он прощение за  сотворённый им  дурной поступок. Разговорил я его. И поведал он мне очень грустную историю.

"До войны, - начал он свой рассказ, -   Закарпатье принадлежало Чехословакии. Мы, кочующие цыгане, разбили лагерь у реки. Днём обычно околачивались  на городских рынках. Однажды Бьянка - так звали самую красивую девушку табора - предложила одному  джентльмену погадать. Что она ему там наговорила,  знать не знаю. Только после того, как она его ладонь подержала в своих руках, потерял тот голову. Начал ходить за ней по пятам.  Кончилось тем, что  стал он дневать и ночевать  у нас в  лагере. А сам-то был женат.

Покровительствовал нам. Бьянка это ценила. Случилась у них любовь.
Когда в марте 1938 года немцы оккупировали  Чехословакию, он явился  под покровом ночи и велел  спрятаться  всем в  горах,  предупредив, что  новая власть будет преследовать  цыган - отправлять  в концлагеря. Бьянке  он вручил сундук с золотыми украшениями. Сказал, что если нависнет угроза, можно всегда  откупиться ювелирными изделиями.   
Послушали мы его и скрылись  в лесу, на самой вершине. Только по ночам один из нас спускался в  деревню  за продуктами. Ларец мы закопали  в укромном месте.  В октябре 1938 года Беанка родила девочку.  В 1942 году  я  отправился  к ручью  за  водой, а племянница, Бьянкина дочь, увязалась за мной. Бьянка же мне приходилась родной сестрой.

Отсутствовали пару часов. А когда воротились назад, увидели страшную картину. Сколько лет прошло, а до сих пор то побоище стоит перед глазами.
Наше семейство в тридцать душ  расстреляли. Кто такое сотворил - неизвестно. Что мне делать с  ребёнком? Подался я в город, нашёл дом, что поприличней, и  оставил там  девчонку. Хотел поначалу отдать  шкатулку  людям, пригревшим мою родственницу. Но побоялся. Ведь драгоценности могли взять, а  дитя выставить. Сам же прибился к пастухам и остался у них.

Так переждал войну, нигде  не казав носа. А уже в году сорок седьмом подвязался на бричке развозить молоко в том городе, где оставил малую.  Ну и дом, где жила племянница, навестил. Девочка меня, слава Богу, не признала. Я видел, что хозяева относятся к ней хорошо. Одета, обута, школу посещает.  Сам в  доверие вошёл к домработнице, и она мне рассказывала, что да как в этой семье. Я им ежедневно  доставлял   свежие молоко, сметану, творог.   Решил припрятанное сокровище подарить дочке сестры, когда   та  подрастёт  и  замуж  выйдет.

Её, как оказалось, взял в жёны сын домовладельцев. Он больно образованный, родители перечить не могли, но невестку жутко возненавидели. Когда на побегушках была, то любили, а когда роднёй им стала, лютой злобой исходились. Опять я попридержал  клад. Не время, стало быть, его отдавать.

А потом я угодил в тюрьму. Произошла кража овец из стада. Кто-то чего-то умудрился подсыпать нам в питьевую воду.
С вечера заснули, как убитые, ничего не слышали. И собаки не лаяли. Видимо, прикормили  и их каким-то дурманом. Угнали двадцать голов. Всё свалили на меня. Я же цыган. Всегда во всём виноват. Если бы только они знали, каким богатством я обладаю! Но я-то молчал.

Настало время выходить на свободу, а я подрался с охранником. Получил опять срок. А потом третий. Подрезали одного доносчика. Свалили вину на меня. И так я отсидел более двадцати лет. Мысль донимала меня - отдать  наследство Бьянки её семье. Освободившись,   прямым ходом побежал  в тот дом.

Знакомая мне домработница поведала  всё о всех: дочь Бьянки умерла, Костик женился - разженился, перебивается во Львове. Направил я стопы туда, нашёл его.  Рассказал про наш род, его бабушку с дедушкой. Ведь никто не знал родословной его матери. Она смуглая. На мадьярку похожа. Ну, и считали её венгеркой. Ан нет! Цыганка по маме, а по папе - звали того Болеславом  -- словачка. Отдал всё и был таков.

Стояла осень на дворе. После Нового года решил навестить его, моего внучатого племянника. А он исчез. Соседи говорят, что с неделю, как не видели. Может быть, куда уехал. Дело молодое. Через месяц - тоже не застал. А позже, весной, сказали, что нашли его в кювете около дороги, когда снег растаял. Сгубило его богатство. Или кто-то прознал о нём, или дружки появились.

Кто теперь разберётся? Наверное, на золоте том лежало проклятие. Настоящего хозяина  никто не знает.
Возможно, украденное.  Да ещё, если кровь на нём. Зря, зря я его подставил. Недаром столько лет не мог его отдать. Не повезло моему родичу".

Дед наполнил стаканчики. Разломал хлеб на кусочки.

- Царство небесное рабу божьего Константину. Светлая память!

Мы пригубили сладко - кислый напиток.

- Из земляники, - пояснил он. - Чувствуете аромат? Летом, как начинается ягода, собираю в роще неподалёку.
Ежевика  там же  в овраге растёт,  любит  она тень и влагу. Брусники и голубики здесь много. Делаю наливку. Людей угощаю. Им легче становится после нескольких глотков.
Мой напиток  как лечебное средство. Прогоняет тоску и печаль.
А насчёт вашего друга - так все приложили руку к его уходу.

При этих словах лицо Талы оживилось.

- Да, все, все. Ну, так, по крайней мере, они сами говорят. Вот его сестрица, что во Франции, раньше приезжала раз в два или три года. Горько плакала и уверяла, что она повинна в его гибели. Костик, дескать, очень доверчив и привязчив. Нельзя ей было его оставлять. И любила она  его безумно, только не хотела, чтобы он знал об этом.  Разница между ними в четыре года мешала ей.

Я, услышав такое, взял её за руку и провёл по рядам. Покоятся тут  знаменитые любовные пары. Так разница ой, ой, ой, какая бывает. Все считают, что мужчина должен быть взрослее женщины. Это неверно. Встречается наоборот. И не так уж и редко.
Но какие страсти - мордасти разыгрываются! Им же приходится идти против общества, отвоёвывать своё право быть счастливыми. Живут словно  отшельники. Не может окружение принять  неравные союзы. А четыре года  ерунда сущая. Я показал француженке могилы с подобными браками, где до тридцати лет разница. Она старше его. И жили замечательно! Женщины умнее мужчин. Вот и семьи такие крепче!

- Вы, прям, настоящий философ!

- Так мне же много лет. Набрался знаний. И в прошлом - учитель. Но  давно уже не в  профессии.  Вот и оказался тут. Но считаю, все работы важны, и все работы хороши. Я тоже людям помогаю. Выслушиваю их. Утешаю. Могу совет дать.

Собеседник, оказавшийся необыкновенно душевным, отвлёк нас от грустных мыслей.
Тала оставила ему деньги с просьбой зажигать по церковным праздникам свечи и присматривать за надгробием.
Прощаясь,  старец пожелал нам лёгкой дороги.  Жизнь продолжается!

***

Спустя полгода, позвонила мне Тала и поблагодарила за совместную поездку в Закарпатье, отметив, что посещение места погребения Константина оказало на неё благотворное воздействие. До этого она  двадцать лет принимала антидепрессанты и транквилизаторы, плохо спала, страдала от пониженной трудоспособности. Вернулась она оттуда успокоившейся. Память о Константине как о первой любви нашла в её сердце определённую нишу И думы о нём уже не вызывают страдания. Её личная жизнь наладилась. Рядом с ней муж, достойнейший человек, которого она раньше не воспринимала. А ведь именно он все годы её лечил, утешал, поддерживал.

В ответ я сказала, что намоленное то место, видимо,  чудотворно повлияло на неё. Да и  ягодное  вино, не исключено, помогло. А больше всего, предполагаю, что дух Кости  исцелил  её -- в  благодарность за память о нём.