Журавлиные клики

Шёл в атаку яростный сорок первый год.
У деревни Крюково погибает взвод.
Все патроны кончились, больше нет гранат.
Их в живых осталось только семеро молодых солдат.

Я и шестеро сверстников сидим в маленькой комнате и поём. Ноябрь 1975 года. Я получил повестку из военкомата, наш финский домик заполнен гостями. Соседи принесли стулья, посуду, длинный стол стоит посерёдке комнаты. К нему приладили буквой «П» два других. Мы с ребятами выпили по рюмке столичной под одобрительные возгласы уже захмелевших родственников. Ещё позапрошлой весной мы распивали бутылку красненького втайне от взрослых. Теперь находимся в категории мужчин, пусть ещё и не послуживших. По тем временам служба в армии считалась почётной обязанностью. Хулиганистых пацанов родители стращали: «В армии из тебя человека сделают». Пришли двоюродные братья с жёнами, мы уступили табуреты с неким облегчением. Кому охота выслушивать полупьяные, хоть и искренние наставления?

Ребята расположились на полу, на подоконнике стоит початая бутылка водки, две-три чашки, на блюдцах нехитрая закуска. Я, как виновник торжества, сижу на кровати с Витей, моим одноклассником. Витя перебирает струны гитары, чуть хриплый голос задаёт тон общему пению. В его чёрненьких глазах светится печаль, знакомая и мне. Песню о молодых солдатах предложил я. Для дяди Васи.

Василий Иванович Шангин закончил войну в Берлине. 9 мая у него четыре праздника: день рождения, день ангела, день освобождения Севастополя и День Победы. Каждый год он приходил к нам в этот день из соседнего посёлка. Мама собирала закуску, ставила на стол бутылку белой. Первую стопку дядя Вася выпивал молча, после второй начинал рассказывать о штурме Сапун-горы. Две-три фразы давались с большим трудом. Вспоминал наших убитых молодых матросиков, которых отталкивал руками, подплывая к берегу. И всё. Больше не мог говорить, тихо плакал. По небритым щекам стекали медленно слёзы, я наблюдал, как они исчезали в пышных усах. По малости лет я ещё не понимал, почему всегда улыбающийся дядя Вася плачет. Мама вдруг вспоминала, что ещё не поила корову. Я тогда ещё не знал, что её первый муж погиб на фронте. Я сидел притихший, незнакомое прежде ощущение в горле, как будто кто-то мешает дышать, появилось в этот день.

Потом оно приходило всё чаще и чаще. Я со сверстниками бегал в местный клуб на военные фильмы. Мы ходили вместе с киношными героями в разведку, вражеские эшелоны летели под откос, нам поручали самые опасные задания. Сдерживая слёзы, мы стояли рядом с группой разведчиков у свежего холмика. Кому из советских пацанов незнакомо это ощущение причастности к подвигу отцов и дедов? Такими мы уходили на службу. Были и потери. На излёте страны мой дальний родственник на проводах сказал: «Александр Матросов бросился на амбразуру, потому, что дурак был». Дядя Вася не дожил до этого подлого времени, весной 1980 года я получил телеграмму. Рейсовый автобус остановился напротив кладбища, гроб уже лежал на двух табуретках у вырытой могилы. Родные дяди Васи стояли рядом: пятеро сыновей, три дочери, десяток внуков.
Старший внук Саша держал на руках годовалую Оленьку. Трёхлетняя Оксанка смотрела на дедушку спокойно, в её глазах читалось понимание происходящего. Мистическое чувство, так свойственное маленьким детям, передалось и мне. Я не штурмовал Сапун-гору и Берлин, не видел, как умирает человек от пулевого ранения. Из автомата стрелял только на учениях. Но те погибшие матросики под Севастополем через слёзы дяди Васи живут в моей душе летящими журавлями из песни Марка Бернеса. Теперь и Василий Иванович белым журавлём уходит в небо.

Занял своё место в журавлиной стае и Витя, мой одноклассник. Он прослужил в Советской Армии чуть более полугода. Мы свиделись с ним в Читинском госпитале летом 1976 года. За 4,5 тысячи километров от дома встретить земелю, разве это может быть случайностью? Он похудел, первые месяцы в учебке дались нелегко. От его былой чёрной шевелюры, так нравившейся девчонкам, остались воспоминания. Ироническая интонация в голосе и чуть заметная улыбочка выдавали прежнего Витьку. На следующий день меня выписали в часть.
Зимой моя мама написала, что Витя погиб на китайской границе, недалеко от Даурии. Цинковый гроб с Витей встречал весь посёлок. Сопровождающий офицер сказал, что до Лодейного Поля везли несколько гробов. В их воинскую часть призвали много ленинградских и вологодских ребят. Погиб при исполнении воинского долга. Сухие официальные слова.

С небольшого возвышения через головы людей я видел оградку могилы, где похоронен мой одноклассник. Они лежат почти рядом, Витя и Василий Иванович. Такие разные судьбы. Мужики прихлопали свежую землю лопатами, установили крест, красные венки с чёрными лентами усыпали место последнего упокоения фронтовика. Народ потихоньку расходился. Тётя Шура молча стояла у могилы мужа. Они достойно прожили вместе 50 лет и вот сейчас их огромный дом осиротел. Теперь он наполняется многочисленными Шангиными в дни праздников. Человек ценен своей памятью, и наши воспоминания всегда с нами.

Россия представляется мне той самой журавлиной стаей, летящей в зловещей мгле падшего мира. Пока мы часто и печально глядим в небеса, мы сохраняем гены наших отцов и дедов, сохраняем этот мир. Возможно, и для нас найдётся место в том строю. Звучит пафосно, да. Но мы поколения победителей, и этого у нас никто не отнимет. С днём Великой Победы!