Никого не осталось

(+18)

     Эхо выстрелов разлетелось по округе и растворилось в серой дымке, поднимающейся над крышами руин. Гул моторов и грохот грузовиков отдалялся всё дальше и дальше, и вскоре светящиеся фары исчезли в настигающей город песчаной буре. Калеб смотрел им в след. В голове начало проясняться, и он, наконец, понял, что зря тратил патроны, стараясь остановить беглецов.

      Остался всего один патрон.

      Он предназначается ему.

      Калеб стиснул кулаки так сильно, что костяшки пальцев побелели. Хотелось кричать, превратить камни в пыль, плакать, но слёзы, которые он всегда держал в себе, окаменели. Отчаяние поглощало его. Оно обвилось вокруг его тела жёсткими щупальцами, и тянуло в вонючий ил — теперь, как не сопротивляйся, сделаешь только хуже. Утопишь себя окончательно.

      Липкой жижей в голову заползло осознание: мы проиграли.

      Пошатываясь, Калеб вернулся в город, на ту дорогу, где произошла последняя и самая кровавая битва. Он никого не звал. Улица, прежде заполненная людьми и машинами, была кровавым месивом на фоне города: тела иных и его товарищей, оторванные конечности и кровь — всё смешалось и стало одним целым. Он шёл по лужам крови.

      «Почему я не среди них?» — печально подумал Калеб. Его одежда пропиталась кровью, на теле не было живого места, но все эти раны оказались не смертельными. Снесли бы ему голову, или хотя бы полголовы…

      Сейчас смерть лучший исход. Потому что жить, боясь потерять самого себя, жить без надежды и будущего невыносимо, это не жизнь. Выживание.

      Сквозь пелену дыма просвечивалось заходящее солнце. В тусклом красноватом свете лица товарищей были не узнаваемые, похожие на черепа. Калеб бросил попытку отыскать своего возлюбленного, который скорее мёртв, и принялся искать заряжённый револьвер на случай, если патрон в его оружии окажется холостым.

      Зачем ему жить?

      Калеб должен был умереть вместе с товарищами, и раз иные не смогли отправить его к праотцам, он сам вышибет себе мозги. О захоронении можно не беспокоится: город вот-вот накроет буря.
 
            — Калеб…

      Келвин!

      Он развернулся. Его сердце бешено колотилось.

      Больше всего на свете Калеб боялся увидеть искажённое болью лицо возлюбленного, его раны и кровь. И, чтобы такого не случилось, он защищал Келвина, порой ставя под угрозу собственную жизнь; шрамы от укусов диких собак уродовали его руки, а шрам от ножа какого-то психа, казалось, до сих пор болел. Но это ничто — главное Келвин не испытал той же боли.

      Сейчас Калеб видел: ему больно. Он, медленно переступая с ноги на ногу, приближался к нему. Одной рукой держался за кровоточащею рану на боку, а вторая была прострелена и безжизненно свисала с плеча.

      Сегодня он не смог защитить Келвина.

      Не смог спасти свою любовь.
 
            — Келвин, ты… — Калеб осёкся. Ты в порядке? — тупее вопроса и не придумаешь.

      «Лучше бы ты лежал мёртвым, — подумал он. — Почему ты до сих пор жив?» Ему было бы легче, если бы Келвин умер вместе со всеми, ведь видеть боль и страдания того, кого любишь больше жизни невыносимо больно. А если Келвин упомянет обещание?.. То самое, которое они дали друг другу в одну звёздную ночь, будучи пятнадцатилетними подростками.

      Тогда Калеб впервые увидел падающею звезду. Описав полукруг на чёрном, как чернило, небе, она скрылась за иссохшими холмами, так быстро, что Келвин бы не успел её увидеть. Зато Калеб смог. Он загадал желание: я хочу, чтобы никому из нас не пришлось сдерживать то обещание.

      Впервые Калебу стало страшно. Он сделал шаг и застыл, не желая встречаться лицом к лицу со своим страхом. Келвин шёл. Наверно, Калеб бы так простоял до самого его приближения, если бы тот, споткнувшись об чьё-то тело, не грохнулся на землю.
 
            — Келвин! — Калеб сорвался с места.

      За считанные секунды до достижения цели перед глазами Калеба пронеслись множество дорогих ему воспоминаний. Первая встреча с Келвином; ссоры с ним по пустякам; они одновременно признаются в чувствах; совместные тренировки; первый поцелуй и первая совместная ночь. Они вместе охотились. Вместе спали и ели. Вместе любовались ночным небом. Вместе учились. Разделяли одну мечту: уничтожить иных и жить счастливо на берегу моря.

      Дни с Келвином были для него самыми счастливыми.

«            - Калеб, пожалуйста, обещай: ты убьёшь меня, если я заражусь.

      Он отчётливо помнил эти слова, и его уверенный, твёрдый голос.
 
            — Ты, тогда, тоже обещай: ты сделаешь тоже самое.

      Он помнил, как Келвин прикусил губы.
 
            — Понял.

      Они сплели свои мизинцы друг с другом.
 
            — Обещаю, — было сказано одновременно.

      Их взгляды на мгновение встретились, а потом Калеб снова устремил его в небо. В ту ночь оно сияло.»

      Калеб боялся, что не сможет сдержать обещание. Убить того, кто для него ценнее собственной жизни, с кем он проводил лучшие дни, и кто вытащил его из трясины депрессии — наихудшей обязанности не придумаешь. Да, это ради самого Келвина. Ведь лучше умереть, чем потерять своё «Я». Келвин не простит его за не сдержанное обещание; и сам Калеб не сыщет себе покоя, зная, что где-то по пустыне бродит паразит, захвативший тело его дорогого человека.

      Пусть с Келвином всё будет хорошо.

      Пусть привычный им мир на грани гибели, Келвин должен жить. Они бросят дело своих наставников, наплюют на вымирание человечества и на месть Иным, и просто уйдут, поселяться на берегу моря, как и мечтали.

      Калеб готов жить в этом умирающем мире.

      Готов, если рядом будет Он.
 
            — Келвин?

      Парень лежал лицом в земле, и под его телом собиралась лужа крови. Он не отреагировал на его голос, а тот не решался поднять возлюбленного — тот и вправду мог оказаться заражённым, и тогда Калебу несдобровать.

      Но, чёрт… Он не мог стоять и смотреть на страдания Келвина. Ему нужна помощь, кто-то должен остановить кровь и перевязать раны, — и кто это сделает? — только последний выживший, Калеб. Он обучен спасть жизни. Он спасал их до того, как ему впервые вручили оружие. Поэтому трудностей не возникнет, к тому же в одном из зданий запрятана аптечка.

      А если он заражён… Келвин выживет и без медицинской помощи, потому, что паразит, занявший его мозг, способен восстанавливать клетки. Правда, это уже будет не Келвин. Его личность изменится, он станет безмозглым кровожадным созданием, управляемым одними животными инстинктами. Разве Калеб мог позволить Келвину потерять себя? Нет. Он сжал пистолет.

      Кожу начинали резать летающие в воздухе песчинки. Буря близко. Полнеба покрыли жирные тучи, приближался вой и шорох поднимающегося песка.

      Совсем скоро улицы покроют пески. Совсем скоро здесь будет настоящее кладбище, братская могила врагов и товарищей.
 
            — Калеб? — сипло спросил Келвин. — Калеб, ты здесь?
 
            — Да.

      Он кое как сдерживал себя, чтобы не упасть перед ним на колени и схватить окровавленную ладонь в свою.
 
            — Мы победили?

      Сердце защемило. Люди и иные — они все понесли огромные потери. Однако же, последних выжило больше, и они сбежали, вероятно, за подкреплением; или решили, что с людьми покончено. Именно поэтому люди проиграли. «С нами покончено».
 
            — Извини.

      «Нет» Калеб не решался сказать.

      Некоторое время они хранили молчание, и даже шум приближающейся бури и катящегося по земле мусора не нарушали царящею тишину. Потом Келвин перевернулся на спину, и, глядя на него, его раны и кровь, Калеб готов был расплакаться.

      Хотя, дай он волю чувствам, не проронил бы ни слезинки. Это для него казалось невозможным. Ведь плачут — слабаки. И, убеждённый в этом Калеб всегда сдерживал свои истинные чувства, не подозревая, что копившиеся годами эмоции станут камнями и лягут на его плечи тяжёлым грузом.

      Лицо Келвина озаряла улыбка. Он, в отличии от Калеба, всегда показывал свои чувства и не стыдился их, потому Калеб знал, что улыбка — самая искренняя. Его глаза были закрыты.
 
            — Где-то далеко на севере, за пустыней, есть прекрасное место. Там нет палящего солнца, выжженной травы и бурь. Там плодородные земли, — его улыбка стала шире. — Зимой там идёт снег, а летом земля покрывается сочной зеленью. Там живут люди. Там нет иных. Там мир.
 
            — И там не продают детей и не учат убивать. Почему… — Калеб прикусил губу. — Почему мы появились здесь? А не на севере… Все могло быть иначе!
 
            — Тогда бы мы с тобой не встретились.
 
            — Если наша встреча — судьба, то бы встретились, будучи даже на разных континентах.

      Наконец-то Келвин открыл глаза, и Калеб всё понял. Зрачки были затянуты мутной плёнкой — признак заражения.
 
            — Живя я на севере, я бы всё равно взял в руки оружие. Сражался бы за наше Будущее. Разве это жизнь — ждать конца? Я не смерюсь с тем, что наша цивилизация исчезнет. Всё созданное нами — шедевры искусства, архитектуры и литературы, — наши научные открытия и тысячелетняя история — всё зря? Мы жили зря? — Келвин отхаркнулся кровью. — Меня раздражает наше унизительное положение. И, если бы я мог… если бы мне дали ещё шанс…

      «Жили бы мы на севере, я бы не позволил тебе сражаться», — чуть не слетело с языка. Подсознательно Калеб понимал, что поступил также, как говорит Келвин, и только потом бы понял, что сражение — бесполезная трата времени, которое можно посветить более важным вещам и Келвину.
 
            — Помнишь обещание?

      Калеб вздрогнул. Пальцы ещё крепче сжали пистолет.
 
            — Пока не исполнил, пообещай: ты пойдёшь на север и соберёшь народ для нового сопротивления. Пожалуйста, одержи победу над уродами, желающими занять наше место. Я не сомневаюсь…

      Тело Келвина дёрнулось будто от удара тока. Калеб напрягся. «Только не сейчас, не дай ему тебя сожрать, Келвин», — просил он мысленно парня. «Ты же сильный. Борись!»

      Хотя, каким бы сильным человек не был, сколько бы не боролся, он слаб по сравнению с паразитами. Считай, человек уже труп, стоит паразиту попасть в его кровеносную систему.
 
            — Я не сомневаюсь, что ты победишь, — сквозь зубы сказал Келвин.

      «Прости, что не оправдаю твоих ожиданий».
 
            — Дай мне последнее обещание…

      В горле встал ком, перегородивший дыхание, и попытки проглотить его оказались тщетными. Ветер усиливался.
 
            — Я обещаю.
Голос вышел сдавленным и осипшим. Ему так хотелось обнять Келвина пока тот ещё не потерял себя, пока он дышит и сохраняет тепло, обнять его живого в последний раз. И ради этих объятий он бы отдал свою жизнь. Отдал жизнь всего человечества.

«Не могу, я не могу убить его!»

      Калеб в последний раз взглянул на Келвина. Тот лежал, его незрячие глаза были обращены к небу, а губы искривляла самая искренняя его улыбка. Он верил в Калеба. Верил, что он убьёт его. Верил, что он победит.

      Больно.

      Он возвёл курок.
 
            — Я прожил хорошею жизнь. Калеб, спасибо тебе за всё. И прощай.

      От грохота, заполнившего улицы пустынного города, птицы, спрятавшиеся от бури в руинах, с криками вылетели из окон, и снова скрылись во тьме. Когда-то Калеб любил запах пороха и такой грохот. Сейчас он ненавидел их всей душой. Той её частью, которая ещё жила.

      Келвина больше нет.

      Вместе с ним умер и Калеб.

      Револьвер упал на окровавленную землю, а следом — Калеб. Он не отрывал взгляда от Келвина, с которым было прожито столько неприятностей и радостей, столько приятных и кошмарных воспоминаний… Не верилось… Его больше нет… а ведь всего пять часов назад Келвин улыбался и старался рассмешить Калеба своими глупыми шутками; всего пять часов назад Келвин приставал к нему, хватая за руки и целуя, хлопая по заднице. Сегодня Келвин его раздражал. Теперь его нет.

      Чувства, превращённые в камень и копившиеся долгие года, стремительно таяли и просились наружу. И он, неожиданно для себя, дал им волю. Калеб вцепился в свои покрытые дорожной пылью волосы и закричал, вложил в этот крик всё своё отчаяние. Впервые за десять лет он заплакал.

      Никого не осталось.

      Никого!

      Человечество проиграло, и он не сможет исполнить последнее желание Келвина.

      Люди слабы. Слабаки исчезают. Остаются сильнейшие.

      Ветер стал сильнее и на Калеба набросились волны песка. Он не сдвинулся с места, продолжал кричать, рыдать и ненавидеть. Перед глазами происходили вспышки воспоминаний, и теперь он плакал не только по Келвину и себе, а также и по всем своим товарищам. Их больше нет. Почему он не умер вместе с ними?

      Где револьвер? Точно, он же потратил последний патрон на Келвина…

      Значит, его судьба быть заживо похороненным под толщей песка?

      Ужасная судьба. Надо исправить… Это уж он сможет.

      Не поднимаясь, Калеб порыскал вокруг себя ладонью и наткнулся лишь на гильзы, кровь и отстреленные конечности. Подполз к Келвину. Вдруг у него есть патроны или, — что ещё лучше, — заряженный револьвер?
 
            — Прости меня, — сказал Калеб, прижимая парня к груди.

      Бороться дальше не имеет смысла. Зачем ему сражаться за мир, в котором не будет Келвина?
 
      — Прости.

      Он поцеловал его окровавленные губы.

      Потом положил обратно на землю, вытащил из кобуры револьвер — недавно чищенный самим Келвином, — и подставил к виску дуло.

      Осечка.
      Перезарядив, он снова нажал на спусковой крючок.
      Осечка.
      Ещё раз…
      Осечка.

      Да что такое? Будто сама вселенная приказывает ему жить!

      А ради чего? Неужели он не умрёт, пока не истребит иных? Пока не исполнит последнею волю Келвина и всех своих товарищей? Всего человечества?

      Но почему именно он, тот, кто больше всех жаждет своей смерти?

      И вообще, имеет ли смысл бороться? Пусть люди с севера и дальше проживают спокойные деньки, пусть и дальше не знают, каково это — убивать и проигрывать. Вряд ли они вообще согласятся сражаться… Это бессмысленно. Как в общем, сама жизнь.

      Может оно и к лучшему, что людей заменят иные.

      Буря накрыла город.




Конец.




01.03.2022