Импульс или, Подарок для нелюбимого

 

ИМПУЛЬС,  или ПОДАРОК ДЛЯ НЕЛЮБИМОГО
Бывают мужчины, в которых никто не влюбляется, но многие к ним льнут от безысходности и тоски. Как говорится, «мужчина в хозяйстве много места не занимает», но зато и гвоздь прибить умеет, и утюг починить или даже телевизор. Да и в постели не холодно зимой. А некоторые и по прямому биологическому назначению применимы, хоть и не очень привлекательны.
Не подумайте, что к ним второсортных женщин тянет. Часто и  самых-самых... Просто те мужчины, в кого мы влюбляемся, зажрались от внимания и обижают нас, даже не задумываясь. А эти, в которых влюбиться непросто, первое время очень ценят наше внимание и оттого кажутся нам добрыми и надежными. И мы думаем:
«А хрен бы с ней, с любовью, раз от нее — одни раны! А тут зато — надежная гавань и моральный комфорт».
Мы даже себе обещаем, что этого невзрачного, не очень-то родного, но зато хорошего и надежного, постараемся в дальнейшем полюбить. Но, правда, мало кому это удается.  А хорошими нам кажутся все, кому мы нравимся и кто с нами ласков и уважителен.
Но через месяц-другой, как правило, выяснятся, что эти «компромиссные» мужчины (герои наших компромиссов) только первое время на цыпочках перед нами ходят: видно, счастью своему поверить не могут. А потом привыкают и так же наглеют, как те, которых мы до них любили и от которых раны получили. Но одно дело — от любимого терпеть, и совсем другое — от «компромиссного».  Поэтому отказываясь от  любимых, всегда нужно помнить, что и нелюбимые тоже со временем начинают трепать нервы.
Жизнь доказала, что не сильно популярные мужчины, когда им  крепко дамочка приглянулась, волнуются, что на нее желающих много (глаза-то у всех имеются). И в них зреет противоречие:
«Мне эту женщину нужно заполучить! Чем я других хуже, у кого жены красавицы и умницы и все вокруг их мужьям завидуют? А с другой стороны, такую ведь в любой момент отбить могут. Тут до старости в напряжении жить придется. И не расслабишься. К тому же, рано или поздно,  дамочка сравнит себя со мной, и ... В общем, невыгодное это сравнение получится. Тут придется с нее спесь сбивать регулярно, чтоб наши достоинства уравнять»...
  Но  поначалу, пока за женщину еще борьба идет, эти непопулярные мужчины начинают доброту и восторг изображать. А нам, дурам, это льстит:  комплименты, восторженные взгляды и все такое... Но как только завоюют эти мужики дефицитную подругу, так у них в душе это самое противоречие и образуется. Конечно, они на время успокаивают себя, ну типа:
«А че я, дурак, так суетился-то? Она, вроде, на меня согласилась. И  порядочная вся из себя, аж скулы сводит от скуки: ни тебе стрессов, ни  нервы пощекотать... Да и ничего уникального я в ней не обнаружил»...
А вот мы, женщины... Мы ведь как только успокоение мужское  почувствуем, так сразу начинаем нервничать и острый перец в отношения добавлять. Иногда очень даже умело. И вот тогда мужчины эти уже всерьез психуют: как бы кто не увел их добычу. Ведь они-то понимают, что не по рангу им трофей достался.
Обычно такой мужичок ничего лучшего не придумывает, как сбить гонор с дамочки. Ну чтобы она чересчур не выпендривалась и к другим берегам не уплыла. А вот спесь они с нее сбивают разными способами в меру своего ума или глупости. Тут они и фразочку какую подлую невзначай бросить могут насчет внешности, морщин, лишнего веса, возраста, да чего угодно еще! Или на других женщин нарочно косить глазами начинают: чтоб нашу ревность вызвать. Кто как может, тот так и отстаивает добытое. А если до постели уж дело дошло, то могут и разочарование отыграть, что, мол, с другими дамами бывало и получше. В общем, им главное — женщине комплексы создать, неуверенность в себе посеять. А дальше он вроде-как спасителем оказывается: несмотря на все эти женские недостатки, он не против общения. 
  Верка, племянница моя, о любви постоянно стихи писала (с самого детства) и всю молодость никого к себе близко не подпускала (ждала «прынца»).
Тут, конечно, особую роль ее родители сыграли: сестра моя —прирожденная жертва — терпела пьянство и издевательство своего мужа  многие годы. Он трезвый-то нормальным был, даже интересным в беседах и не злым вовсе. А как напьется, то  обязательно ему нужно гадость какую-то жене своей сказать. То нос ее вдруг спьяну показался ему кривым, и он начинал ее уродиной обзывать:
«Иди оперируй нос», — орет, — я с такой кривоносой жить не стану. Как я раньше-то не замечал, дурак?»
  Она плакала, а он потом «просыхал»  ненадолго и «утешал»:
 «Ладно, не реви, не брошу. Нет у нас денег на пластические операции. На более важные вещи не хватает»...
То однажды тарелкой в стену запустил с криками:
«У тебя руки не из того места растут!  Котлеты невкусные, жрать невозможно. Не баба, а недоразумение!»
Хотя сестрица моя уж такая хозяйка хорошая!
  Верка хамство отца впитывала с детства и понять не могла, почему ее мама терпит это. Особенно, когда папаша начал уже и руки распускать. Сама Вера отца не любила: боялась. А страх... Он любовь всегда уничтожает, даже если она и была вначале.
Отец ее допился до цирроза печени и умер. А на поминках Верка  страшный тост произнесла (никто от нее такой прыти не ожидал):
«За наше с мамой освобождение!»
Многие на нее тогда с упреками накинулись, а я ее поняла.
Может, из-за такого папаши она парней-то и боялась?
Однако к 30-ти годам Верка решилась на компромисс. Нет, она все равно в душе на чудо надеялась и на великую любовь. Но не шли принцы к Веркиному порогу. Не везло. И уж слишком долго на горизонте не было мужчин, достойных ее чувств. Ну, и не выдержала она, видно, одинокой доли своей.
Как уж она с собой договаривалась, не знаю. Может, надеялась полюбить суррогатного принца?Или сказку какую сочинила для своего успокоения? Она у нас романтичная слишком, а это, между прочим, очень даже может испортить человеку судьбу. Жизнь ведь, ох, как далека от романтики!
А у меня за Верочку сильно душа болит. Мы же ее вырастили с сестрой вдвоем как две матери равные. Своих детей мне Б-г не дал, ну а с мужьями нам со Светой не повезло. Мой от сердечного приступа умер давным-давно, а Светкин сам себя водкой убил.
Вера, она и внешне хорошенькой уродилась, и душой не обижена. Все в ней здорово. Стройная, фигурка ладная, длинноногая, голубоглазая, светленькая. А уж про душу и говорить-то больно: нет таких добрых, как Верочка, на свете больше. Но не везло ей в любви.
 
Так вот, стал вдруг ухаживать за ней инженер один сорокалетний. В соседнем поселке проживал и до сих пор живет там же. От нас на автобусе — полчаса всего.
Не шибко симпатичный, но положительный, вроде бы. Хотя скуповатый и расчетливый, конечно. Ни подарков, ни угощений... Так, кофе с пирожным, коли в кафе забрели, а то все дома норовил маминым обедом накормить (его родители недалеко проживали и все баночки да кастрюльки сыночку своему таскали великовозрастному, чтоб не отощал и от домашней пищи чтоб не отвык).
 Верка-то все это замечала, конечно, и долго брезговала отношения   начинать, ну, чтоб по-взрослому все было. Но и отвадить инженера не решалась. Все-таки улыбка у него добрая, да в кино вот билеты купил и весь сеанс за плечи обнимал, словно она ему дорога уже. А Верка-то ласки мужской совсем не знала. Только по фильмам да книгам. Ну и уговорили мы ее с сестрой моей Светланой, что, мол, «лучше синица в руках, чем журавль в небе».
 Долго уговаривать пришлось, правда. И слезы были, и обиды. Но потом инженер и сам постарался: цветы стал дарить, внимание уделять...
Да и Вера, похоже, внушала себе, что и при отсутствии принцев жизнь продолжается.
Одинокое сердце растопить нетрудно. Вот удержать сложнее.  За годы одиночества и страданий каждому охота приз получить! Что,  мол, не зря так долго ждал человек и что был смысл себя ограничивать. А если козел какой в качестве приза за годы ожидания попадется, то долго ждавший куда придирчивей будет, чем все остальные, которые себе позволяли радости всякие в промежутке до этой встречи судьбоносной.

 У Веры с инженером уже все закрутиться успело, и мы опасались, как бы беременность раньше свадьбы не случилась. Он уж и замуж позвал, и кольцо подарил, и даже в Питер с ночевкой пригласил: номер в гостинице заказал. Мол, погуляют они по городу вечернему, в ресторане поедят, потом переночуют, а утром — домой (в пригород:  от Ленинграда два часа ехать). 
Ну, отправились они, значит, в это предсвадебное путешествие.  От души погуляли! Как в гостинице оказались вечером поздним, так усталость себя и обнаружила: по городу целый день бродили, три музея обошли, ну и почувствовала Веруня, что спать ей охота нестерпимо после целого дня впечатлений. Чему тут удивляться-то!  И она, значит, прямо из душа в постель рухнула, еле живая. Славик (инженера так звали) туда в постель ей торжественно духи французские принес. С его-то скупостью такой подарок на звание героя страны тянул. Правда, он тут же на секс претендовать стал:  сразу после вручения духов. Хотя все это у них давно уже случилось, но, видно, атмосфера гостиниц рождает у некоторых людей желания более сильные, чем атмосфера наскучившего собственного жилища.
 А Вера к сексу очень уважительно относилась: мы с ней беседовали об этом однажды и, насколько я догадывалась, не без таланта она была в этом деле. Она у нас вообще одаренная во всем! А секс-то – дело творческое. Его наспех только дураки осуществляют бескультурные. А нормальные-то люди для такого дела находят особые обстоятельства, силы и расположение души. Иначе не секс это получается, а пошлость одна. Вот, Вера на утро-то и попыталась все перенести, чтоб на свежие силы... 
А Славе показалось, будто пренебрежение это. Что значит на утро? Тут страсть должна иметься, как он сказал! Он никаких графиков не признавал и заподозрил потребительство: от подарка не отказывается, а взамен —– фига с маслом? Так что ли получается?
Он, разумеется, не все свои мысли вслух произнес (мы уж остальное потом додумали). А он, хитрец, даже сделал вид, что не очень-то ему и хотелось. Ушел в другой конец комнаты, что-то там искал в чемодане, копошился... Нет чтобы любимую обнять, и ... там уж по обстоятельствам: или сумей, несмотря на ее усталость, вызвать в ней желание, или спи и не рыпайся, — я лично так понимаю. А он — нет!  Он какую-то другую позицию занял. Типа: плевать он хотел...
А Верке вдруг обидно и тревожно стало, и все это одновременно:  обидно, что от близости с ней мужчина так легко отказывается, что уж и нежности не осталось рядом прилечь, а тревожно, если холодный он в принципе до секса (есть секс — хорошо, а нету — так еще и лучше: бывают такие мужики, она слышала. Не дай Б-г встретить!)
Хотела Верка погасить и обиду, и тревогу, тем более, сон ресницы сомкнул не на шутку. Но Славка, видать, внутри завелся от злости, что нет к нему у баб пылкости. Видно, кто-то до Верочки успел его самолюбие ранить не на шутку. Вот что он ни делай женщинам хорошего, а они кого угодно любят, но только не его. Сидел он в кресле сначала, потом демонстративно отдельно от Верочки лег на диван, ворочался, кашлял, Вера мне рассказывала, и не давал ей, бедной, заснуть никак. И вдруг не выдержал, свет зажег и закурил прямо в номере. 
Веруня дыма-то никогда не переносила, закашлялась она, окно пошла открывать. А он ей, представьте себе, и говорит:
«На дым у тебя кашель образуется, на секс — усталость... Я думаю, это все от возраста. 30  лет все-таки! Это уже не молодость».
Племяша моя долго не могла слов найти. Потом собралась с духом и говорит ему возмущенно так:
«Так ты же старше меня на целых 10 лет!»
А эта сволочь отвечает ей не моргнув:
«Для мужчины 40 лет – это еще юность, а для женщины 30 —  это уже ... вишня перезрелая. Но ты сама спросила. Я не хотел тебя обижать».
«А что ты хотел? Зачем вообще разговор такой завел?»
«Я просто напомнить хотел, что есть женщины и помоложе... И чувства у них посвежее... И в сон их рядом с мужчиной не тянет... Возраст, он, что ни говори, а многое значит...»
Тут Веркин сон как рукой сняло!
Прошлась она по комнате казенной, где терпеть чужую мебель и атмосферу могла, пока мужик родным казался. Пусть и не любимым даже, но именно своим, любящим, заботливым, заинтересованным, теплым в прямом и переносном смыслах... А тут  —  такое!
Попробовала она оправдать его поначалу в голове своей. Все-таки мужчина мог и обидеться из-за ее сонливости, возникшей так невовремя: он гостиницу оплатил, на духи потратился, что в наше прозаическое время не каждый день встречается (девицы и без духов и гостиниц на все согласны), а она, Верка, в самый романтический момент поддалась усталости и все мужские героические планы сорвала.
... Но как оказалось, обида прогоняет не только сон, но и сексуальное желание. Иногда ссоры лишь разжигают страсть, а иногда тушат, как пожарные брандспойты.
   Если круто задеть достоинство человека и поцарапать его самолюбие, то вряд ли этот человек захочет тут же предаться любви с обидчиком. Такой вариант подходит только для мазохистов.
А вот если полушутя, осторожно (почти нежно) потрепать самолюбие того, кто, как ты подозреваешь, смотрит на тебя свысока, то может и выгореть:  собьешь, так сказать, гонор, и бери  растерявшегося  тепленьким в свои объятья вместе с обломками недавнего гонора. Короче, в этом деле нужен талант по виртуозному царапанию чужого самолюбия («гравировщик» высокого уровня с дипломом психолога), или нечего даже и рыпаться. Но народ лезет такие роли напролом исполнять без всякого умения.  Пытаются любой ценой корону с головы сбить: а дальше уж пользуйся моментом, пока вы одного роста (без чужой короны-то и ты длиннее кажешься).
Но из Славки, видно, гравировщика женского самолюбия не вышло, и расчет его уж очень топорным оказался для тонкой Веркиной души. Слова его у племянницы моей не только сон разрушили, но и нежность к жениху убили. И рассказывала она мне все это с такой горечью!
 —  Мало того, что Слава от моей мечты так далек, как Земля от Солнца! Так я думала, он мой компромисс оценит, что я суррогатного жениха  в его лице пытаюсь в сердце свое внедрить, как имплант. А он еще мне будет гадости говорить?! Я чуть ли не его компромисс, оказывается! А я плевать хотела! Не хочу быть ничьим компромиссом. Лучше уж одной жить. Стать подарком кому-то, — на это я готова. Пусть для нелюбимого! А если я даже для  нелюбимого не подарок, так мне тут делать нечего.
Я уж ее успокаивала, как могла, а она все возмущалась после той ночи в гостинице и словно оправдывалась передо мной, почему она Славку бросила:
— В них, в мужиках, инстинкты ближе к животному миру, чем в женщинах, — рассуждала Вера. — Эволюция не одновременно шла для всех. Одни быстрее из обезьян людьми становились, другие, судя по некоторым знакомым, медленнее. Тут снисхождение иметь надо. Тем более, я Славку все равно не люблю, так какое мне дело, что он там говорит и думает. Не принципиально. Можно сделать вид, что я не расслышала, и уснуть. Но не вышло. Я боролась со своей обидой!  Понимала ведь, что опять одной выть от тоски придется и принца ждать соседям на смех. Лучше расписаться со Славкой и в роли законной супруги перед знакомыми гордо под руку с мужем ходить. Еще и позавидуют. Пусть лучше завидуют, чем жалеют!  За несколько минут вся моя одинокая  доля — как на ладони. Да и перспектив никаких: не умею я ни знакомиться, ни отношения строить.. Внешностью не обижена, мозгами, вроде, тоже. А, видно, чего-то не хватает во мне, тетя, раз никак не складывается... Но, поверь, как ни старалась, не смогла я обиду проглотить! Не стерпела!
— Так что же ты сделала, милая моя? Ночь ведь на дворе была!
— Что сделала? Ушла до улицу под проливной дождь. Раньше бы смогла себя уговорить: терпеливей была. А сейчас  — нет. Во мне какой-то прибор завелся внутри от меня самой вовсе не зависимый. Как волшебный! Всю жизнь молчал он, а сейчас проявлять себя начал, уж года три как... Я к нему мысленно обращаюсь, когда кто-то сильно  «достает», и спрашиваю его: «Стерпишь?»
А он по-разному отвечает, но в этот раз сказал резко:
«Нет, это — перебор! К чертям!».
В общем, решение пришло из недр моего организма. Импульс! Это даже и не я решаю, понимаешь! Словно кто-то там во мне потребовал от меня стать гордой и немедленно возмутиться. 
Помнишь, я когда-то рассказывала тебе, как однажды дала пощечину начальнику? Долго я терпела его домогательства, сальные взгляды и мерзкие прикосновения, а потом этот импульс изнутри внятно-так сказал: «По морде!», и я впервые в жизни ударила человека по лицу. Это, правда, стоило мне работы и зарплаты, но зато на душе стало легко. И сейчас то же самое...Понимаешь, сама я могу ошибаться в чем-то, а  вот он, импульс  этот, ну или как его правильно назвать... В общем, он, похоже, не ошибается.
— Верочка, даже не знаю, что сказать... Конечно, нельзя предавать себя!И не надо так долго терпеть. Но все-таки...
— Никаких все-таки! Нужно слушать себя и свой организм! Важно научиться верить себе! Можно спать с нелюбимым, если нет сил ждать любимого. Но спать с тем, кто тебя оскорбляет?!  Это – не для меня.
— И ты действительно ушла ночью на улицу одна?! Он тебя отпустил?
— На часах было  ровно 3 ночи. Как сейчас помню. Вокруг — большой город, в котором я давно уже не живу (с тех пор, как закончила институт). 
Славка, конечно,  не ожидал такого протеста и попытался снизить градус конфликта:
«Да пошутил я! И вообще... Что я такого сказал? Что на свете есть женщины моложе? Но ты и сама это знаешь»...
«Знаю. Есть и мужчины поумнее. На свете много чего есть. Желаю тебе быть с ними, с женщинами помоложе, если удастся, а мне здесь делать нечего».
... На улице было темно и мокро. Старый зонтик не спасал от дождя. Небо заволокло тучами. Ни души вокруг! Что делать? Куда податься? Тут я вспомнила о своей приятельнице по институту Оле Семеновой. Мы сто лет как не общались, но в такой момент можно и к прохожему за помощью обратиться, не только к  подружке. Правда, Оля, конечно, спала давно. Но для безвыходного положения этикет меняется, и, как известно, «дружба —понятие круглосуточное». 
Она живет одна, как и я, без семьи, без детей... 
... Я позвонила ей. Оля испуганно ответила сонным голосом и тут же обрадовалась моему звонку.
«Могу я к тебе приехать?  Я потом все объясню!»
«Конечно, приезжай!»
 Ловить попутку, все знают, опасно, особенно ночью, но выхода не было. И вот два парня (как потом оказалось, братья) остановили машину. Я колебалась: садиться или нет... Двое — это опасней все-таки и более подозрительно. Но парни стали меня успокаивать, предложили даже номер их машины родственникам по телефону передать, чтобы я их не боялась. И я решилась.
  Договорились о цене, включили тихую музыку, и стало хорошо. Я отогрелась в машине, стерла с лица капли холодного дождя, но меня распирало от злости на Славу.
«Неужели я старая?»
Ребята были моложе меня лет на пять. Но они проявляли ко мне  неподдельный мужской интерес, и это было в тот момент  так важно для моей самооценки, так кстати!
Когда подъехали к дому Ольги, один из братьев хлопнул себя по лбу:
«Черт побери! Мосты развели! Придется пару часов пережидать в машине, пока их сведут снова!»
Я попросила ребят немного подождать, зашла в парадное и позвонила подруге во второй раз:
«Мы приехали. Я, водитель и его брат. Оля, мосты развели, и теперь им в машине два часа ждать или дольше даже. На улице — ливень. Парни время не рассчитали... Хорошие ребята, между прочим. Ты прости, но, может, ты разрешить их чаем угостить у тебя на кухне?»
«А они нас не изнасилуют? Не убъют?»
«Не должны, но гарантий нет».
Мы обе хихикнули, и, пренебрегая доводами разума, пригласили парней дождаться сведения мостов в тепле Ольгиной квартиры.
Сначала атмосфера за столом была скованной. Потом «лед»  немного растаял, нашлись общие темы. У Оли обнаружился  вчерашний пирог с яблоком. Выпили чая. Обменялись телефонами (на случай транспортной необходимости в будущем, да и просто так). И тут парни отказались брать деньги за мой проезд...
«Вы к нам отнеслись, как к друзьям. А мы с друзей денег не берем». 
Мы с Олей переглянулись, не зная, как реагировать. И тут я озвучила свое решение:
«Ребята, Вы же не просто так по ночам «бомбите»! Значит, Вам деньги нужны. Давайте так рассуждать: когда вы меня везли, я еще не была вашим другом. Так что деньги возьмите! А если еще раз меня или Олю придется куда-то везти, тогда уж как друзей бесплатно».
Так и поступили.
... С тех пор прошло два  года.
В пригороде нашем все друг друга знают и ничего от соседей не скроешь.
  ... Слава-то духи французские Верке моей так и не отдал:  понял, что она к нему никогда не вернется. Другая бы, уходя, их с собой забрала, а наша— не такая. Наша — непрактичная и совестливая. А Славик, жлоб расчетливый, эти духи Надьке Вороновой подарил на Новый год, как все мы узнали потом от самой же Надежды. И хоть та старше Веруни моей на целых три года и куда хуже внешностью, но он уже с ней осторожничал, судя по всему, и про более молодых не заикался. А, может, и заикался, кто знает! Женщины же разные бывают:  многие  ради того, чтоб одинокой не быть, и не такое стерпят!
В общем, прибилась Надежда к Славке прочно. Да и он, видно, понял, что очередь за ним не выстраивается ни из молодых, ни из старых, да и женился на ней. Только не вижу я на лице Надином, ну ни капельки радости. А встречаемся мы с ней часто: работаем в одной организации. Вот тебе и «синица в руках»!
  Ольга (однокурсница Веркина) вышла замуж за одного из братьев, которые племяшку мою той ночью дождливой к ней подвозили. Ребеночек у них родился недавно, мальчик. Костей назвали.
А Веруня моя пока не определилась. Но недавно встречаться стала с одним доктором. Ее Олин муж с ним познакомил. Вроде, все там у них ладится: племяша моя расцвела и душой, и лицом. Может, и родить еще успеет! А уж я любого полюбить готова, кто Веру мою счастливой сделать сумеет.
Вот только бы этот Веркин внутренний импульс опять не натворил чего-нибудь!