Psiho3 Пушкин у психологов России до 1917

Пушкин в кабинетах  у  психологов России до 1917 г

***

Я не смог найти ссылки на этот материал, но он так важен для всей темы  "Психо и Пушкин" в нашей ДИП, что я решил его оставить на странице в этом Разделе только просвещения ради ... А оно по Завету Щедрина должно быть по возможности без кровопролития

***

В биографических работах первых пушкинистов XIX в. (П. В. Анненкова, П. И. Бартенева, Л. Н. Майкова, В. Я. Стоюнина) содержится немало наблюдений над особенностями психологии личности и творчества поэта. Однако эти наблюдения не ставили перед собой цель сколько-нибудь серьезно изучить биографию Пушкина в психологическом аспекте. Несколько более серьезно, чем другие названные нами исследователи, к данному вопросу отнесся Анненков. Он первым в пушкиноведении попытался объяснить своеобразие личности поэта особенностями его генеалогии, заявив следующее: «Не надо быть рьяным поклонником учения о неотразимом действии физиологических и нравственных свойств родоначальников семейств на все их потомство, чтобы верить в возможность фамильной передачи некоторых крупных психических особенностей со стороны отца и матери своей ближайшей отрасли. Некоторое изучение характера и натуры Пушкина неизбежно приводит к заключению, что в основе их лежат унаследованные черты и отличия двух родов - Ганнибаловых и Пушкиных, только значительно переработанные и облагороженные их знаменитым потомком». Впрочем, проведенный Анненковым экскурс в пушкинскую генеалогию носит весьма поверхностный характер, как в плане объема рассмотренного материала, так и в плане сделанных в результате его анализа умозаключений.

Важно отметить также, что Анненков подошел к изучению психологии Пушкина концептуально: доказывая факт противоречия между реальной жизнью поэта и его творчеством, он в качестве причины, порождавшей это противоречие, называл своеобразие пушкинской психики. Указывая на болезненный характер ее в кишиневский период, исследователь не слишком доказательно, правда, писал о наличии у Пушкина «симптомов какой-то душевной болезни». Это не получившее развития в книге исследователя положение, тем не менее, дало впоследствии психиатрам обильную пищу для размышлений. В целом же надо признать, что изучение Анненковым психологии личности Пушкина было фрагментарным и непрофессиональным.

Профессиональные психологи обратились к изучению своеобразия личности Пушкина только в самом конце XIX столетия, движимые желанием объяснить «некоторые черты из жизни» великого поэта, «непонятные биографам-неспециалистам». До 1917 г. таких работ было написано всего лишь три и все они были приурочены к знаменательным пушкинским датам - к 100-летию со дня рождения поэта и к 75-летию со дня его смерти. Мы имеем в виду серию публикаций профессора Д. Н. Анучина, составивших книгу «А. С. Пушкин. Антропологический эскиз» (1899), статью профессора В.Ф. Чижа «Пушкин как идеал душевного здоровья» (1899) и брошюру профессора И. А. Сикорского «Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина» (1912)

Приступая к рассмотрению книги Д. Н. Анучина, нужно оговорить следующее обстоятельство. Будучи крупным географом и этнографом, этот ученый не являлся специалистом в области психологии, однако мы полагаем законным включение его «антропологического эскиза» в число психологических исследований о Пушкине. Дело в том, что в его труде, посвященном главным образом биографии А. П. Ганнибала, была поставлена актуальная для изучения психологии пушкинской личности проблема влияния на великого поэта крови его предков-иностранцев. При этом основное внимание исследователя уделено абиссинской ветви на родословном древе Пушкина. Конечно, Анучин был не первым, кто связал своеобразие внешности и темперамента поэта с наследием его предков с африканского континента. Например, мы приводили уже мнение П. В. Анненкова на этот счет. Однако заслуга Анучина состояла в попытке научно обосновать влияние на психический и физический облик Пушкина «арапской» крови. Установив тот факт, что по национальности пушкинский пращур А. П. Ганнибал был абиссинцем, ученый выявил в физическом облике Пушкина ряд признаков, говорящих о его опосредован-ном эфиопском происхождении. Рассуждения Анучина выглядят вполне доказательно, поскольку, пытаясь составить представление о внешности Пушкина, он учел свидетельства современников великого поэта на этот счет и впервые детально изучил прижизненную пушкинскую иконографию. Необходимо отметить, что пушкинский «антропологический эскиз» Анучина представляет собой первую часть задуманного ученым большого исследования о великом поэте. Продолжением этой работы должен был стать «очерк... психической личности»  Пушкина, который, к сожалению, так и не был написан. Однако можно предположить, что пространное описание нравов и национальной психики эфиопов было сделано Анучиным не случайно: по-видимому, он полагал, что в Пушкине в облагороженном виде проявились не только некоторые черты внешности абиссинского рода Ганнибалов, но и некоторые особенности их национального психического склада. Отмеченное обстоятельство, как и все сказанное здесь о книге Анучина, позволяет считать ее капитальным введением в изучение своеобразия пушкинской личности.

Авторы двух других указанных выше исследований - В.Ф. Чиж и И.В. Сикорский - были уже собственно специалисты в области психологии, поскольку являлись профессорами психиатрии: первый - Дерптского, а второй - Киевского университета. Интерес этих ученых к личности Пушкина был вызван широким распространением в конце XIX - начале XX в. так называемых патографий. Теоретической и методологической основой для патографических исследований служили труды Ч. Ломброзо, главным образом его знаменитая книга «Гениальность и помешательство» (1864). Центральное положение теории Ломброзо - тесной связь гениальности и сумасшествия.

«Патография - жизнеописание, сделанное с определенной точки зрения - реальных или предполагаемых болезней ее героя. Это - биография, представленная в определенном ключе - как медицинская история болезни». Особенностью патографического исследования является то, что объектом его по этическим соображениям может быть только покойный гений. С этим связана и другая особенность патографии: она вынуждена опираться исключительно на биографические источники, и поэтому ее результаты имеют оттенок предположительности, если не существует медицинских свидетельств о психическом здоровье изучаемого лица. Теоретической и методологической основой для патографических исследований служили труды Ч. Ломброзо, главным образом его знаменитая книга «Гениальность и помешательство» (1864). Как известно, Ломброзо первым обоснованно связал высшее проявление человеческой одаренности с сумасшествием. Однако выдающийся итальянский психиатр не утверждал при этом, что все гении без исключения - психопаты. Он заяв¬лял лишь, что «в бурной и тревожной жизни гениальных людей бывают моменты, когда эти люди представляют большое сходство с помешанными, и в психической деятельности тех и других есть немало общих черт». На основе принятия или отторжения автором патографии данного фундаментального положения Ломброзо, этот жанр психиатрической литературы можно разделить на две разновидности: первая из них пытается объяснить феномен гениальности либо явным сумасшествием великого человека, либо наличием в его психике незначительной патологии, проявляющейся периодически; вторая, напротив, стремится доказать, что гениальность может быть абсолютно не связана с помешательством.

В. Ф. Чиж был одним из первых русских психиатров, обратившихся к жанру патографии. Ему принадлежит несколько интересных исследований в данной области, самым известным из которых является классическая патография «Болезнь Гоголя» (1904). Однако профессор Чиж не был фанатичным последователем теории Ломброзо, так как полагал, что она не имеет универсального характера. Попытка Чижа в статье «Пушкин как идеал душевного здоровья» доказать, что поэт обладал абсолютным душевным здоровьем, таким образом, ставила своей задачей опровергнуть центральное положение теории Ломброзо о тесной связи гениальности и сумасшествия.
Факт душевного здоровья Пушкина Чиж устанавливает, опираясь на мемуарные свидетельства о поэте и на общий пафос его творчества, определяемый следующим образом: «В произведениях Пушкина прежде всего поражает благородное стремление... к истине, добру и красоте». Будучи убежден в абсолютном психическом здоровье Пушкина, Чиж с психиатрической точки зрения сравнил великого русского поэта с «больными» гениями мировой литературы - Ш. Бодлером, П. Верленом, А. Мюссе, Э. По, Г. Флобером, Н. В. Гоголем и Ф. М. Достоевским - и пришел к следующему выводу: «Тот несомненный факт, что Пушкин обладал идеальным душевным здоровьем, окончательно опровергает теорию о родстве или близости между гением и помешательством, хотя несомненно, что некоторые гении были люди больные».

По выходе своем в свет первая в истории пушкинистики патография великого поэта, написанная Чижом, встретила неоднозначный прием у специалистов-психологов. Так, например, А. Мантелли убедительно показал, что предложенный Чижом критерий психической нормальности, определяемый им как «благородное стремление... к истине, добру и красоте», не может считаться объективным и научно обоснованным. Предвидя возможное возражение Чижа насчет того, что «мы у больных гениев не замечаем гармонического сочетания стремлений к правде, нравственному и красивому», Мантелли пишет: «Заведомый психопат Достоевский не дает ли нам картины, полные эстетического вкуса, много верных, глубиною даже превосходящих мысли Пушкина идей и, наряду с этим, нравственно цельные эпизоды? Не заме-чаем ли мы у дегенерата Гоголя того же самого». Оставляя без комментария патографические диагнозы, поставленные Мантелли гениальным писателям, однако, согласимся с его критикой подхода, который Чиж как психиатр применил к Пушкину.

Статья Чижа небезупречна и в плане использования и анализа биографических источников: обращаясь к крайне ограниченному кругу тенденциозно подобранных мемуарных свидетельств, исследователь не получал полного представления о богатстве пушкинской личности. Кроме того, Чиж, как правило, в недостаточной степени учитывал литературоведческую оценку достоверности и значимости этих мемуаров. Еще одним недостатком статьи Чижа является трактовка в ней лирических признаний поэта с позиции буквального автобиографизма, что при пренебрежении соответствующим литературоведческим комментарием неизбежно вело к ошибкам. В силу сказанного данная работа Чижа выглядит тенденциозной и неубедительной.

И. А. Сикорский, автор патографии «Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина» (1912), в попытке доказать факт душевного здоровья поэта пошел по иному пути: он проанализировал антропологический и психофизический аспекты пушкинской личности с точки зрения генеалогии. На первый взгляд, работа Сикорского может показаться неосновательной с точки зрения подбора и анализа антропологического материала по сравнению с вышерассмотренной книгой Д. Н. Анучина. Однако такое мнение (высказанное, например, Н. О. Лернером в отрицательной рецензии на книжку Сикорского) не вполне справедливо. Дело в том, что Сикорский - не антрополог, а психиатр, и поэтому его, в отличие от Анучина, в большей степени волнует не определение антропологического типа, к которому принадлежал Пушкин, а состояние душевного здоровья поэта. Пушкинская антропология и генеалогия для Сикорского, таким образом, это не предмет, а инструмент анализа.
Психическую полноценность поэта Сикорский объяснил благоприятной наследственностью, полученной по линии рода Пушкиных. Сама древность этого рода, по убеждению ученого, «указывает на здоровье нервной системы, на биологическую устойчивость» его представителей. Заметим, однако, что уже в 1925 г. эта точка зрения была подвергнута резкой и аргументированной критике другим специалистом в области психиатрии.
Наследственность по линии Ганнибалов, согласно Сикорскому, была для поэта не столь благоприятной. С одной стороны, «негритянская кровь» сообщила Пушкину необыкновенную гибкость членов и способность к чрезвычайно быстрому и полному восприятию впечатлений, но, с другой стороны, обусловила «необузданность его природы, внезапную порывистость его решений и действий». В целом же, по мнению автора брошюры, смешанное происхождение Пушкина обеспечило «гармонический» «душевный склад» его личности.

Несмотря на бесспорность выводов, брошюра Сикорского вызывает с точки зрения литературоведа те же нарекания, что и статья Чижа. Еще одним общим изъяном работ этих исследователей является отсутствие объективности в оценке Пушкина как человека. Такое отношение к Пушкину было обусловлено возникшим после торжеств 1880 г. культом поэта. Влияние этого культа заставляло игнорировать те факты пушкинской жизни, которые могли хоть в какой-то мере поколебать мнение о народном кумире как оптимисте, не знавшем творческих и жизненных кризисов.

Закономерно, что работы Сикорского и Чижа оказались, несмотря на их новаторскую проблематику, совершенно бесполезными для биографов Пушкина. И дело здесь не только в том, что эти ученые некорректно обращались с биографическими источниками и пользовались архаическими методами психологической науки своего времени. Неудача обоих психологов объясняется, прежде всего, тем, что их исследования поддерживали общепринятое тогда представление о Пушкине как идеальном, гармоничном человеке и творце. Между тем уже в XIX в. работы П. В. Анненкова, П. И. Бартенева, В. С. Соловьева, В. Я. Стоюнина, трактовавшие великого поэта как глубоко противоречивую натуру, констатировали факт необыкновенной сложности его психической жизни. К сожалению, Чиж и Сикорский не только не смогли, но даже не попытались внятно объяснить противоречия в поведении Пушкина, не дали ключа к загадочным страницам его творчества.

Итак, опыт постижения пушкинской личности средствами психологии в дореволюционный период оказался неудачным. Однако он имел, по крайней мере, один важный позитивный результат: стала очевидной необходимость совместных усилий литературоведения и психологии для изучения личностного своеобразия Пушкина

Ликбез
1. Винокур Г. О. Биография и культура. Русское сценическое произношение. М., 1997. С. 26.
2. Там же.
3. Анненков П. В. Пушкин в Александровскую эпоху. Минск, 1998. С. 17.
4. Там же. С. 128.
5. Трошин Г. Я. Гений и здоровье Гоголя // Вопросы философии и психологии. 1905. Кн. 1. С. 39.
6. Анучин Д. Н. Пушкин. Антропологический эскиз. М., 1899. С. 44.
7. Там же. С. 24-27.
8. Сироткина И. Е. Патография как жанр: критическое исследование // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2011. № 2. URL: http: //medpsy.ru
9. Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство. М., 1995. С. 161.
10. Чиж В. Ф. Пушкин как идеал душевного здоровья. Юрьев, 1899. С. 5.
11. Там же. С. 24.
12. Мантелли А. Мистика в области психологии // Образование: Педагогический и научно-популярный журнал. 1900. №. 7-8. С. 187.
13. Там же. С. 187-188.
14. Чиж, например, цитирует лишь один мемуарный источник - «Из воспоминаний В. А. Нащокиной о Н. Н. Гончаровой». См. с. 4. цитируемого издания.
15. Лернер Н. О. Новый «труд» профессора Сикорского // Речь. 1912. № 77. 19 мар. С. 3.
16. Сикорский И. А. Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина. Киев, 1912. С. 15.
17. Каменева Е. Н. Личность и генеалогия Пушкина с точки зрения современного учения о конституции и наследственности // Журнал психологии, неврологии и психиатрии. Приложение к т. IV. М., 1924. С. 196.
18. Сикорский И. А. Цит. соч. С. 12-13.
19. Там же.
20. Там же. С. 24.
21. Среди работ, именно в таком ключе толкующих личность великого поэта, можно, например, назвать следующие: Добровский В. М. А. С. Пушкин как оптимист и его школа. Одесса, 1887; Трубицын Н. Идеализм - строй души Гоголя // Известия ОРЯС Имп. Академии наук. 1910. Т. 15. Кн. 1. С. 154.
22. См.: Анненков П. В. Цит. соч.; Бартенев П. И. Пушкин в Южной России // Бартенев П. И. О Пушкине. М., 1992; Соловьев В. С. Судьба Пушкина // Соловьев В. С. Литературная критика. М., 1990; Стоюнин В. Я. Пушкин // Стоюнин В. Я. Исторические сочинения: в 2 т. Ч. 2. СПб., 1881.