За год до войны

Отец мой уже в 1940 году видел конец своей жизни, когда кричал моей матери: - Что ты опять рожаешь? Я последний год живу, кто этого недокормыша обеспечивать-то будет?
-Я, ведь, не виновата, что он уже ножками дрыгает? - оправдывалась моя мать за мою жажду жить.
Не знаю, как сильно мой отец пнул мою маму туда, где мне было очень тесно. Но врачи всю мою юность бились над проблемой, как этот удар отца смягчить медицинскими препаратами.

Я не могу как-то оправдать моего отца за нелюбовь ко мне. На моё счастье, я не скопировал полностью внешность отца, постоянно сталкиваясь в своей жизни со  званием удмурта. Что-то во мне было от матери, которая мне часто не нравилась, и я кричал ей: - У, вотянка!
В ответ я получал улыбку матери и нежный ответ: - А сам-то кто?

Однако я видел портрет отца, можно сказать, красавца. Хотелось быть всегда русским, хотя во внешности отца проглядывала вовсе не русская нация, а какая-то глубоко южная.
Тайна чрезмерного загара кожи отца осталась для меня за семью печатями, хотя само продвижение деда моего в сторону города Сарапула двигалось по реке Каме, а из неё по Волге.
Итак, я унаследовал белую кожу матери, которая, как ни странно, тоже приплыла, с помощью бабушки, по реке Каме, а дальше по Волге(!). Бабушка, конечно, на удмуртку не походила. Мама родилась от отца-удмурта. Однако и отец-удмурт был тем же полукровкой.
Может быть, именно такая смесь крови и позволила мне писать чуть лучше моего отца, который писал с редкими ошибками в своих письмах. Зато мать писала в каждом слове по три ошибки.
Как это ей удавалось, я до сих пор не могу понять.

Мне приходится сделать вывод из всех моих откровений не полностью, потому что в наше время можно прослыть сумасшедшим за тот вывод, который сам собой напрашивался бы, если бы не этот страх.

Могу только сказать, что когда, по прибытии в Санкт-Петербург, я оказался в доме, в котором жил Александр Сергеевич Пушкин, меня будто электричеством ударило! Весь дом был до мелочей знаком!

Именно с того самого дня я и стал запоем писать стихи! Это было в мои двадцать лет. Сказать, что я стал писать так же, как сегодня, я не могу. Было много лет упорной работы не только над стихом. Пришлось закончить, тайно от всех, литературный Институт, учась одновременно сразу ещё в двух институтах.
Получился настоящий каламбур моей жизни! Деканом факультета Художественно- графического факультета был преподаватель Физико-математического Факультета.

Сама программа нашего факультета была нигде не отредактирована, что и позволило преподавателям УГПИ натолкать в нашу программу бог знает что!

Так что, я вышел из института специалистом-инженером, дизайнером, художником, преподавателем рисования, черчения и труда! Сюда же можно подключить умение писать стихи, и пытаться писать рассказы.

Как видите, мне повезло поступить в очень престижный Институт! Он для меня явился даже лучшим, чем любой Институт Москвы или Санкт-Петербурга.

Конечно, если бы не случайности обстоятельств в моей биографии, я бы выглядел таким же серым выпускником этого факультета с совершенно непонятной программой обучения. Но тот самый  дом на Чёрной речке в Санкт-Петербурге прилепил мне на спину крылья, и я полетел!

Май