Просто публицистика

                О литературе – с любовью
     Лекция для старшеклассников

1
Моя жизнь сложилась так, что ещё в начальной школе я полюбил чтение книг. Может быть, это произошло потому, что первая же книга, которую я прочёл – сказка Сергея Михалкова «Три поросёнка» – произвела на меня неизгладимое впечатление. В моей голове возникли волшебные картинки: я, как живых, видел этих поросят, и даже разговаривал с ними; и мне очень хотелось защитить их от Серого Волка. Со време-нем моё восприятие текста, конечно, изменилось, но книги никогда не теряли для меня своего очарования. Я постоянно что-то чи-тал, и всё прочитанное принимал на веру; но, повзрослев, не всегда соглашался с авторами по некоторым вопросам. В 1970–80-е годы каждая новая вещь, выходящая в журналах – рассказ или повесть – вызывала огромный интерес; мы с друзьями тоже горячо обсуждали их. И к тридцати годам у меня накопилось столько всяких размышлений, что возникло желание записать эти мысли: целые куски текста я проговаривал про себя, а перенести на бумагу не умел. И, тем не менее, я принялся писать: и рассказы, и какие-то баллады в прозе, и даже пьесу для театра. Всё это я имел нахальство отправлять в журналы, но мою белиберду, естественно, не печатали. Я очень переживал из-за этого, и, как ока-залось, на-прасно: все литераторы проходят через такую пробу пера. Впрочем, жем-чужные зерна в этой писанине всё-таки были, и частично эти материалы вошли потом в мои рассказы. На эти опыты у меня ушло несколько лет, и в 1985-м году моя на-стойчивость была, наконец, вознаграждена: в газете «Вперёд» напечатали мою первую заметку; вскоре появилась ещё одна. Этот путь в литературу – через журналистику – был самый обычный и самый верный. Кроме того, газета, в силу ограниченности объёма, учит лаконизму: любое художество обязано сохранять свою грацию, а серь-ёзная мысль требует чёткости. 
    Реакция на эти публикации была очень неожиданной. Дело в том, что я работал тогда в котельной, и у людей в голове как-то не вязалось сочетание «статья в га-зете» и «кочегар» – это их удивляло. Но, с другой стороны, на меня смотрели как на героя; мне даже показалось, что некоторые люди стали гордиться знакомством со мной. Под своими материалами я, из скромности, подписался псевдонимом, но меня сразу же «рассекретили»: по каким-то неведомым мне признакам даже посторонние люди догадались об авторстве.
      Потом заметки пошли одна за другой; успех настолько окрылил меня, что я на-чал писать уже большие статьи, и даже стал внештатным корреспондентом газеты «Вперёд». В 1989-м году журнал «Сельская молодежь» напечатал сразу четыре моих статьи о проблемах сельского хозяйства, а в 1991-м году журнал «Литературное обо-зрение» – мой первый рассказ. Это ещё больше подхлестнуло меня к литературной работе: писательская стихия так захватила меня, что я отдавал ей всё своё свобод-ное время. Правда, втайне я мечтал написать книгу, и, в конце концов, написал её: это была повесть о стройотряде – «Квант-75». А всего у меня издано пять книг; ко-гда-то я об этом даже и помыслить не мог. 
   Как вы уже поняли, литература является для меня не только любимым занятием, но и предметом поклонения. Поэтому я и не могу говорить о литературе иначе, как с любовью: это то, что составляет существенную часть моей жизни.

                2
   Я уверен, что каждому человеку хотелось бы оставить о себе память: родить ре-бёнка, построить дом, посадить дерево. Но «самое большое наследство оставляют пи-сатели»; и если вы захотите вдруг поставить себе памятник, то напишите хорошую книгу. А для этого вам нужно будет заняться литературой.   
     Представление о том, как люди жили до нас, даёт нам история; судить об этом можно по летописям и архитектурным памятникам. Но рассказать правду о том, как жили мы, могут только книги: добротных памятников сейчас не ставят, и летописей не пишут. К тому же написанная вами книга – это единственный способ сохранить все сокровища вашего разума; иначе они бесследно исчезнут. Это газета живёт один день, а книга – это надолго, может быть – на века. И если «тайну будущего откры-вает нам религия», то и настоящий писатель, как считал Набоков, пишет для буду-щего читателя. Да разве и не заманчиво было бы забросить в будущее (как в кос-мос), частицу вашей жизни? Вопрос только в том, достанется ли вам от потомков похвала. Вспомните, что писал Пушкин про Чарского в «Египетских ночах»: «В журна-лах звали его поэтом, а в лакейских сочинителем». 
                *
      Молодым людям жизнь кажется бесконечной; и только с возрастом они начинают понимать, что это не совсем так. Но если вы хотите стать долгожителем, то я реко-мендовал бы вам заняться литературой: врачи уверяют, что дольше всех живут люди, которые постоянно тренируют свой мозг. Тонус можно, конечно, поддержать шахмата-ми, но для этого нужны определённые навыки. А для литературных занятий ничего, кроме желания, не требуется; на первый взгляд это совсем не трудное дело. Правда, здесь есть свои особенности: литературе присуще изящество – смесь сложности и простоты. 
     Для написания картины художник, например, использует всего семь цветов (а то и просто карандаш), – и, несмотря на это, создаёт произведение искусства, которым мы восхищаемся. Равно и музыканты из сочетания семи нот создают прекрасные мело-дии, которые вызывают такой взволнованный отклик в наших сердцах. Сколь же много у нас творческих возможностей, если только в разговорной речи мы используем 600 слов! Литературная речь состоит уже из трёх тысяч слов. А «Толковый словарь живо-го великорусского языка» В. И. Даля содержит 50 тысяч толкований!   
     Особенность литературы состоит в том, что её носитель – текст – состоит из литер, которые суть – какие-то кружочки и черточки; однако через них нам переда-ются цветовые, объёмные и духовные образы. (Математика тоже оперирует знаками, но никаких образов при этом не возникает.) Согласитесь: если дикарь будет разгляды-вать какой-нибудь текст, то для него это будет не более чем кружевная вязь. А для грамотея знаки сами будут складываться в слова и предложения. Кино – достаточно простое для восприятия искусство, но здесь образы передаются нам визуально; мы вообще 85% информации получаем через зрительный ряд. А литература уже потому бо-лее сложное искусство, что оно требует от нас не просто умения читать, но и осмы-слять текст. Нужным подбором слов можно ясно выразить и характер человека, и все оттенки его души, и взаимоотношения с другими людьми. А это есть следствие хоро-шего знания языка, которое можно почерпнуть только из книг. И только от чтения книг можно овладеть письменной речью. А отсюда всего один шаг до творчества.   
                *
    Каждому человеку хочется, чтобы люди относились к нему с любовью. Вряд ли вас устроила бы ситуация, когда вы стали интересны кому-то только по первому впечат-лению – зачастую обманчивому. Скорее всего, вы предпочли бы поразить всех глуби-ной своих знаний, и умением изложить их: правильно построенная речь производит  такое же благожелательное впечатление, как и хорошие манеры. Но чтобы стать ин-тересным собеседником, нужно много читать, то есть полюбить литературу во всех её проявлениях. При этом не важно, пишет ли человек что-то, или просто читает книги: все словолюбцы – родственные души, и для меня все они – литераторы. 
   Себя я тоже отношу к литераторам, хотя и состою в Союзе писателей России. Но писатель – это не профессия, а достижение и редкая удача; для этого необходима жертвенность и самоограничение. Поэтому для меня категория «писатель» – слишком высокая планка. А литература – это дар.
    Если человек вплотную занимается каким-нибудь делом, то оно составляет смысл его жизни. Вот уже 60 лет книги являются моим увлечением: это – как любимая иг-рушка, которую всем хочется показать, чтобы все радовались и вос-хищались ею вме-сте с тобой. А теперь, когда в мир иной уходят мои лучшие друзья, их заменяют книги, и становятся моими новыми друзьями.
     Жизнь велика; и если правильно организовать свой досуг, можно прочесть очень много книг. Иногда хорошая книга так захватывает меня, что я буквально «прогла-тываю» её на одном дыхании. А бывает, что я специально читаю книгу маленькими ку-сочками – смакую её, как лакомство, чтобы растянуть удовольствие.
     Люди верят в чудеса, даже если не умеют их объяснить. Я тоже считаю, что в жизни каждого человека – как высшего из земных созданий – происходит 4 чуда. Пер-вое чудо – это то, что человек родился; второе – что он начал ходить; третье – что он начал говорить; а четвёртое чудо происходит, когда он начинает читать и писать. Вот с этого-то момента человек и формируется как личность, и становится духовным человеком – наделённым разумом, волей и нравственностью. Физически че-ловек растёт до 25-ти лет; а для достижения совершенства времени у него – веч-ность.

                3
      Письменность, я полагаю, для того и изобрели, чтобы, помимо всего прочего, постоянно что-нибудь сочинять – стихи, сказки, прозу, – и признания в любви. Поэ-тому каждого человека, который пишет что-то чуть более складное, чем школьное со-чинение, можно назвать начинающим писателем. И не нужно при этом морщить носик: человек сделал робкую попытку самовыразиться, то есть определённый шаг в своём развитии. Это – как родить ребёнка: вроде бы он и берётся из ничего, а вот есть уже маленький человечек. И даже если у автора не всё получилось, не стоит забы-вать, что все люди вырастают из беспомощных младенцев.
     К любым видам творчества следует относиться с большим уважением; род занятий при этом не имеет особого значения. Ведь не важно, чем люди занимаются – цвето-водством, строительством или сочинительством; важно то, что они получают от этого эстетическое удовольствие. А когда человек создаёт литературное произведение, он уже пишет свою маленькую Библию, в которой отражает своё бытие и миросозерцание. У каждого человека есть талант – нужно только не опускать руки, и поискать его в себе: написать рассказ, сочинить песню, или сделать изобретение – это ведь тоже искусство! Немаловажен и тот факт, что творческие задатки передаются потомству на генетическом уровне.   
    И вот представим себе на миг, что человек решился вдруг что-то написать: взял лист бумаги, сел, и задумался… А о чём, собственно говоря, писать, если в голову лезут всякие глупости? Ботаник мог бы написать о растениях; механик – о машинах. Но если ты этому не обучен, то будешь писать, конечно же, о нашем русском народе. И вот родилась первая фраза: «Русский народ – хороший народ». Отлично! Потом вто-рая: «Русский народ – добрый народ» – неплохо; но я вчера поругался с соседом; какая же здесь доброта? И понеслась душа в рай: как только начнёшь разбираться в этих материях, так неизбежно возникнет путаница, потому что мир не делится на чёрное и белое.
    Ну ладно, раз здесь не получилось, попробуем написать письмо девушке. И после слов: «Милая Маша!» – начинаются сомнения. Как лучше сказать: «милая» или «доро-гая»? «Маша» или «Машенька»? И что дальше писать? Что мне хотелось бы с ней встретиться? А не слишком ли это откровенно? Это и есть муки творчества. Но, с другой стороны, писательство – это интереснейшее занятие: разве не заманчиво выя-вить сокровенные мысли человека, или так увязать мозаику слов, чтобы без красок создать цветное полотно? А можно просто рассказать о своих замечательных друзьях, или о той хорошей девочке, которая сидит с тобой за одной партой. При этом не стоит страдать от собственного несовершенства: конечно, я не такой гений, как Пушкин; но ведь Пушкин, увы, ничего не может сказать о нашей современности.
    Есть такое выражение: «умноженный талант»; понятно, что это труд, приложенный к таланту. И здесь у пишущих людей случается полная беда: стараешься, стараешься, а того результата, на который ты рассчитывал, достигнуть не удаётся. Конечно, эти усилия не проходят даром, но задача в том и состоит, чтобы мастерство ремеслен-ника превратить в мастерство художника – это и есть творчество в высоком понима-нии этого слова. И если от человека останется в культуре хотя бы один штрих – четверостишие, песня, или маленькая зарисовка – это будет уже огромным достиже-нием! При этом нужно четко осознавать: литература есть мысль народа; а чтобы отобразить жизнь народа, нужно быть гением. Но для того, чтобы в литературе ро-дился хотя бы один гений, тысячи человек должны писать: гений может возникнуть только из огромного культурного слоя. А чтобы хорошо писать, нужно, помимо та-ланта, иметь культурный багаж – знать историю и литературу.
    Писательство – это дорога, полная и ухабов, и сомнений в правильности избран-ного пути. Приведу здесь высказывание Юрия Казакова: «Писатель должен быть му-жествен, потому что жизнь его тяжела. Когда он один на один с чистым листом бума-ги, против него решительно всё: миллионы написанных ранее книг – просто страшно подумать! – и мысли о том, зачем же ещё писать, когда всё уже написано. Против него головная боль и неуверенность в себе, хлопоты, заботы, и посторонние люди. Иногда ему кажется, что против него сразу ополчается весь мир, и ему горько и плохо. И никому нет дела до того, болен он или здоров, и есть ли у него терпение.
    Мужество писателя должно быть первого сорта. Литературная правда всегда идёт от правды жизни, и к собственно писательскому мужеству писатель должен прибавить ещё мужество тех людей, о которых он пишет – лётчиков, моряков, рабочих.
   Написав особенно сильную страницу, писатель вдруг понимает, что это награда за все его труды – эта внезапная божественность слова. У тебя нет власти перестроить мир так, как ты хочешь. Но у тебя есть твоя правда, и твоё слово. И ты должен быть трижды мужествен, чтобы, несмотря на свои несчастья, неудачи и срывы, всё-таки нести людям радость, и говорить без конца, что жизнь должна быть лучше». (1966 г.)
     У начинающего автора всегда существует страх перед людским судом – страх за своё неумение; мне тоже не хотелось бы писать плохие тексты, чтобы не позориться перед людьми. А хорошо писать – трудно. С этим занятием много мороки: то о слово какое-то споткнёшься, то предложение какое-нибудь не понравится. Поэтому я (в ме-ру своих способностей), работаю очень медленно, и за столько лет так мало напи-сал. Но чтобы построить точную фразу, не надо жалеть ни усилий, ни времени; сама идея произведения должна быть изложена ясно и просто. Все об этом знают, но в процессе работы как-то забывают.
  Сначала я пишу текст от руки; потом набираю его на компьютере (а раньше печатал на машинке), попутно делая правку; затем распечатываю текст на принтере, вычиты-ваю его, и опять делаю исправления. Эта процедура – распечатка и читка – повторя-ется несколько раз, до тех пор, пока мне самому не покажется, что вещь написана хорошо. Я потираю руки, и, предвкушая удовольствие, начинаю читать текст. И тут меня бросает в жар: я с ужасом думаю – кто же всю эту ерунду написал? И опять всё идёт по кругу. В конце концов я начинаю испытывать чувство ненависти к своему те-ксту, и понимаю: чтобы прекратить эту головоломку, нужно выпустить рукопись в свет. Но вообще-то текст можно шлифовать до умопомрачения.   
    Сама идея повествования возникает у меня по-разному: иногда она долго томится в душе, пока окончательно не созреет, а бывает, что сверкнёт, как молния. Толчком к написанию допустим, рассказа, может быть какое-то событие, чей-то образ, и даже какой-то запах. Появляется набросок, из которого постепенно и «лепится» текст: идёт подбор материала, который впоследствии может и не пригодиться. Это – работа над словом как над предметом: также пахарь работает с землёй, а повар месит тесто. Потом идёт работа со словом: ты знаешь, и как употребить слово, и куда его поставить. Здесь писатель напоминает шахматиста: из многих вариантов нужно выбрать только один, а из десятков слов – самое подходящее; это уже хорошая ступень к профессионализму. А затем происходит работа словом – умение выразить духовное материальным: знаками передать образы. Этим умением владели все великие писатели, и поэтому все пишущие люди должны к этому стремиться. Весь этот процесс можно уподобить освоению ребёнком речи: от простого – к сложному; от отдельных слов – к целому предложению.
     Писательство в чём-то сродни лицедейству, то есть актёрскому мастерству: пи-сатель тоже должен войти в образ своего героя. Но актер после спектакля может снять маску (хотя, бывает, артисты так входят в роль, что после её исполнения бо-леют), а писатель не может этого сделать – слишком долго он жил своим произве-дением. Среди поклонников театра утвердилось и такое мнение: чтобы гениально сыг-рать роль, нужно исполнить её так, как будто ты вышел на сцену последний раз в жизни. Пишущему человеку, в принципе, тоже нужно писать книгу так, как будто это последняя книга в его жизни, даже если она и первая. А вообще у писателя, на мой взгляд, самая любимая книга та, которую он сейчас пишет. Это – как младший ребё-нок в семье: его любят больше всего, потому что он – самый маленький. Потом может родиться ещё одна книга, и опять она будет самая любимая; потом ещё одна, и так – много раз.
 
                4
    Стоит только человеку немного научиться владеть словом, как у него возникает ощущение, что теперь он может, при свете луны, накропать что-нибудь гениальное. Это самомнение – я тоже могу! – сначала приводит человека в восхищение, а потом выливается в микротрагедию. Да мало ли кто умеет «вытащить на свет Божий загадоч-ные миры человеческого существования»! Бытует мнение, что каждый человек может написать повесть о первой любви, и это, действительно, так: когда в человеке го-ворит сильное чувство, его душевные переживания невольно передаются другим людям. Но в художественном смысле вряд ли это будет хорошее произведение. Не бывает так, чтобы человек вдруг взял и написал сильную вещь: даже у великих писателей первые литературные опыты были слабоваты.   
   Случаются и такие коллизии: начинающий писатель думает, что он может делать со своим персонажем всё, что захочет. Есть даже такое выражение: «убить своего ге-роя». Но уже в процессе создания произведения выяснятся, что это – заблуждение: персонаж всё больше набирает силу, и всё меньше зависит от автора. Сначала «он» делает это робко и застенчиво, а потом всё более и более самоопределяется, и автор даже мысленно вступает со своим персонажем в диалог. А после выхода в пе-чать текст совсем отпадает от автора, и книга начинает жить своей жизнью. 
    Помимо этого в действие вступает категория, сходная с законом всемирного тя-готения: «я», своими малыми силами, воздействую на общество, но и обще-ство, своими огромными силами, воздействует на меня. И никуда от этого не деться. Ка-кими-то таинственными силами действует на автора и окружающая его среда: вода, воздух, времена года, особенности местности, пища, жилищные условия. Если бы я жил, например, в Узбекистане, то не стал бы узбеком; но ме-стный колорит как-то обязательно отразился бы в моём тексте.
    Другая тонкость заключается в умении отделить своё «я» от литературного пер-сонажа, то есть устранить субъективность. Это не всегда удаётся, но и переносить на героя свои личные качества не больно хорошо. А самая важная задача писателя состоит в том, чтобы читатель воспринимал текст именно так, как его задумал автор. Это очень сложно сделать; поэтому и нет смысла сетовать, что читатель что-то понял, или неверно истолковал сюжет. Я всегда исхожу из правила, что книга пи-шется для читателя, а не для литературных критиков; и всякое непонимание – это вопрос авторского мастерства. Каждому автору, конечно, хочется увидеть свою рабо-ту опубликованной: по себе знаю, что даже маленькая заметка в газете – это огром-ная радость; от этого сразу вырастают крылья. Но если текст написан плохо, то лучше будет для автора (и для читателя), чтобы его не печатали – иначе это будет дурновкусие.
    Любое произведение пишется как сумма тех идей и воззрений, которые существуют в обществе. Фокусируясь в сердце писателя, они преобразуются им, и выдаются в ви-де готового продукта.
      Когда я описываю своё видение мира, общество может и принять, и отвергнуть его; другой человек тоже описывает своё видение мира – и общество на это тоже как-то реагирует; из этого и складывается целостная картина окружаю-щего нас ми-ра. Потому что любое общество всегда задаётся вопросом: кто мы такие? откуда мы родом? Но есть вечные темы, которые всем пишущим людям хотелось бы осветить: о друзьях, о любви, о земле, о войне и мире. «И если есть в человеке, в его душе такие понятия, как совесть, долг, нравственность, правда и красота... – то не за-слуга ли это в первую очередь великой литературы?» – вопрошал Юрий Казаков.
    Дело осложняется ещё и тем, что почти все образы, которые создаёт писатель – собирательные. Как говорил Набоков: «Раз художник использовал воображение при со-здании книги, то и её читатель должен пустить в ход своё – так будет и правильно, и честно». При этом нужно иметь в виду, что писатель – не фотограф, и что даже самая хорошая оптика искажает изображение: картины природы получаются слишком приукрашенными, а люди – не похожими на себя. Но иногда у человека на фотографии выявляются пороки, которые не видны обычным зрением. Поэтому сочинителю нужно подходить к своему материалу с самой строгой оценкой, а не так, как юноши иногда относятся к девушкам: небрежно и невнимательно. Ведь «за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда: ибо от слов своих оправдаешься, и от слов своих осудишься». (Мф, 12, 36-37) 
     «В человеке всё должно быть прекрасно», – говорил А. П. Чехов. Поэтому я уверен, что и автор в своём произведении должен не только выдержать логическую связь событий и без искажений дать описание физических и природных явлений, но и обязательно отразить свою нравственную позицию. Автор также должен учитывать и тот факт, что слово может быть оружием: неосторожным высказыванием можно очень больно ранить человека. 
    Напомню, что книги иногда оказывали сильнейшее воздействие на общество. «Хи-жина дяди Тома» Бичер Стоу, например, во многом способствовала освобождению нег-ров. «Как закалялась сталь» Николая Островского воспитала миллионы борцов за со-ветскую власть. А «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого дала людям мо-ральную силу и, может, перевернула их представления о самих себе.
      Хочу отметить, что почти все писатели происходили из бедных семей; и не все они, добившись успеха, становились богаты – это и есть цена служения искусству. Даже если кто-то из них (как Тургенев и Толстой), рос в обеспеченной семье, писа-телем он, отчасти, становился потому, что был несчастен в детстве и юности – как и большинство его собратьев по перу. Но писатели не только по этому критерию осо-бенные люди. Согласитесь: разве обычному человеку придёт в голову писать что-ни-будь? У него даже и мысли такой не возникает. Он живёт своей обыденной  жизнью: утром встаёт, идёт на работу, вечером приходит домой, кушает, смотрит телевизор, и ложится спать. Но если желание писать у него вдруг и появится, то из-за лени и неумения он почти сразу это занятие и бросит.         
     Поэтому пишущая братия – это сплошь ненормальные, шалые люди, подверженные страстям. Примеры этому мы имеем в литературной истории: русские писатели то дрались на дуэлях и любили азартные игры, а то попадали в тюрьму и предавались религиозным исканиям; то служили государству, а то уезжали за границу. Трудная судьба была у Достоевского, Марины Цветаевой, Анны Ахматовой, не говоря уже о Николае Гумилеве и Николае Рубцове. Помимо этого, все творческие люди суеверны, и все они страдают мнительностью; а писательство – это вообще разновидность мании (в хорошем, конечно, смысле). Иногда вдруг возникает ощущение, будто не ты пишешь текст, а кто-то лихорадочно водит твоей рукой. Вскрывается вдруг какой-то пота-ённый смысл, и ты начинаешь мучить себя вопросом: что это? – дар свыше или твоё собственное мастерство? Идёт что-то вроде раздвоения личности, а это чревато негативными последствиями.
      «Каждый имеет своё дарование от Бога», – по слову апостола Павла. Отсюда и возникает понимание того, что без Бога не может быть и Божьего дара, а без него невозможно и творчество. Да и как при описании природы, например, не восторгаться премудрым устройством Вселенной? Я вообще не понимаю, как можно без божественного огня в душе писать стихи; да и есть ли поэты-атеисты?
   Я уверен, что каждый состоявшийся писатель задумывается о том, какое место его произведения занимают в истории, и как они повлияли на современников. И если мы вообще говорим о значении писателя, то можно поставить вопрос и по-другому: а кто ещё может передать национальные особенности, душу, обычаи, этнографию своего народа, как не писатель? Литература – это самосознание, самовыражение человечес-тва. В книгах великих писателей обязательно присутствуют и философские идеи, ко-торые они высказывают в своих произведениях, потому что художественная литература – это живая философия. Такие писатели, как Пушкин и Достоевский, не уступают по идейной насыщенности величайшим мыслителям мира. Нужно только приучить себя раз-мышлять над их творениями, задумываться о том, что они говорили о смысле жизни, о судьбах мира и человечества. «Литературу нужно воспринимать под знаком вечности. Идея в художестве должна угадываться, а не внушаться; в противном случае это чре-вато идеологией, которая загоняет литературу в клеть, а литература любит прос-тор».
     У нас так произошло после революции: почти 70 лет писателей принуждали ис-пользовать в своей работе только один литературный метод – социалистический реа-лизм. Этот метод во главу угла ставил классовую борьбу и служение государству, а человек оставался просто винтиком. Между тем есть и другой взгляд, близкий мне – Игнатия Ивановского: «Первый признак русской литературы совпадает с первым приз-наком любви: другой человек тебе дороже и интереснее, чем ты сам».  Вполне ес-тественно, что представители других направлений – такие, как романтик Александр Грин – в эту систему не вписывались; как ни странно, в неё не вписывались и многие писатели-фронтовики, как поэт Эдуард Асадов, например. А вот Николай Ост-ровский вполне подходил: его книга «Как закалялась сталь» идеологически была вы-держана, но в художественном смысле она оставляет желать лучшего.   
    Можно сказать и так: философия писателя – это и есть критерий его посмертной славы. Сколько было писателей – современников Толстого, Достоевского, Чехова, – которые при жизни имели оглушительную славу; а кто сейчас помнит Боборыкина? Ещё в большей степени это относится ко многим советским писателям: как только лопнула коммунистическая идея, они и сами умерли как писатели.

                5
    Если говорить о своих пристрастиях, то я могу сказать только одно: мне нра-вятся хорошо написанные книги. Их достаточно много, и все они, конечно, очень разные по форме, стилю и содержанию; правда, при чтении многое зависит от настро-ения. Некоторые книги (и авторы) с возрастом перестали мне нравиться, а другие я перечитывал по нескольку раз – как например, «Капитанскую дочку» Пушкина, или полное собрание сочинений Достоевского. Но прежде всего я обращаю внимание на вы-бор автором темы, потом на стилистику, а потом уже на развитие сюжета. Навскидку могу сказать, что в последние годы мне по-нравился «Мой лейтенант» и «Дождь в чу-жом городе» Даниила Гранина, морские повести Виктора Конецкого, «На войне как на войне» Виктора Курочкина, «Василий Тёркин» Твардовского, «Дар» Набокова. Набоков вообще стоит особняком в нашей литературе: можно не любить его как автора, но знать творчество этого писателя для литератора просто необходимо, потому что это – наше национальное достояние. Мой любимый рассказ – «Срезал» Шукшина. Любимая песня – «Разведка боем» Высоцкого. Но самое сильное впечатление из всего прочи-танного мною произвела на меня Нагорная проповедь Господа нашего Иисуса Христа.
   Если же говорить вообще о писателях, то здесь я, может быть, не буду ориги-нальным: Пушкин, Гоголь, Бальзак, Достоевский, Астафьев, Высоцкий, Шукшин. Потом добавился Цвейг. Открытием для меня стал Леонид Бородин. Но бывает и так: из все-го собрания сочинений какого-то автора мне может понравиться только одна его вещь («Семь пар нечистых» Вениамина Каверина). И ещё одно наблюдение: писатель (и по-эт), на мой взгляд, становится классиком только тогда, когда он создаёт свой, сразу узнаваемый стиль и язык. Дело это тонкое, и доступно оно только мастерам слова; из близких ко мне по времени я отношу к ним Высоцкого и Шукшина. 
Но есть целый ряд писателей, творчество которых для меня неприемлемо. Из великих это Лев Толстой – я считаю его русофобом. Из популярных – Василий Аксёнов: вокруг него слишком много шума. Также и Фурманов: он практически не оставил следа в ли-тературе, а его книга «Чапаев» полна зависти к народному герою. Но в честь Фурма-нова назван город в Ивановской области и два села в Саратовской области. Не соот-ветствует месту в нашей литературе прославленный в улицах, театрах и станциях ме-тро Маяковский. «У коммунистов нет отечества», – написал когда-то К. Маркс; это, в том числе, сказано и о Маяковском, который не любил Россию.
    Есть в нашей литературе две книги, о которых вот уже не одно десятилетие идут разговоры: это – «Мастер и Маргарита» и «Доктор Живаго». Многие люди эти книги читали, но не все (в том числе и я), поняли, что же авторы хотели сказать этими своими произведениями. 
    Я уже упоминал советских писателей. Среди них было много очень достойных лю-дей, которые применили к себе главный писательский принцип: «Живи, как пишешь, и пиши, как живешь». К сожалению, после того, как в 1934-м году был создан Союз пи-сателей СССР, литературная жизнь была заключена в определённые рамки, выскочить из которых было неимоверно трудно. Союз писателей возник, конечно, не на пустом месте – он вобрал в себя несколько ранее существовавших литературных объединений, в основном левого толка. Но, поскольку это была не творческая, а государственная организация, цель у неё, как и прежде, была одна: создание произведений, отража-ющих мудрость и героизм коммунистической партии. Это привело к тому, что в школе перестали изучать Есенина и Достоевского («архиреакционера», по выражению Лени-на), а из библиотек стали изымать произведения, которые составили бы честь любой литературе мира. 
   Однако даже в условиях жесточайшего идеологического контроля обуздать фантазию художника коммунистам не удалось. Поэтому у нас, в рамках официальной идеологии, существовало несколько литературных направлений, которые отражали все оттенки нашей могучей культуры.

                6
     Писатели и политика – не новая тема; в России она возникла ещё со времён пе-реписки Ивана Грозного с князем Курбским (которого царь называл «навозоименным»). 
Из школьной программы все знают о негативных взаимоотношениях Пушкина и Николая I. На самом деле это было не так. На момент смерти финансовое положение Пушкина было крайне запутано. И Николай I своим распоряжениям полностью закрыл все денеж-ные проблемы семьи Пушкина – в том числе и на будущее, назначив вдове пенсию, а детям – содержание.   
    После окончания Гражданской войны в России каждый советский руководитель за-хотел вдруг иметь своего поэта: Маяковский предлагал юноше «делать жизнь с това-рища Дзержинского». Троцкий благоволил Есенину. Максим Горь-кий за внимание Ста-лина расплатился «собачьей верностью уголовнику, и занял место верховного арбитра словесности, её начальника и жреца; утвердил единый стиль и жанр – холуйский вос-торг». (Леонид Зорин. «Перед сном», «Знамя», №2, 2013). Горький навсегда покрыл себя позором, восхваляя рабский труд заключённых на Беломорканале.
       Шукшин признавался, что он ненавидит колхозы, ЧК и Горького.

                7
     Во славу великого и могучего русского языка я хочу привести здесь одно выра-жение, которое мне очень нравится: косил Косой косой косой.
                *
   И последнее слово – о современности: тот, кто читает книжки, будет командовать теми, кто сидит в смартфонах.