Чем пахнет время

- Все это время я искал свой смысл, понимаешь?
- И как оно? Нашли его?
- Даже не знаю. Сложно сказать. Могу сказать только то, что жил я явно не зря. Только вот, больно много. Хочется иногда просто спрыгнуть с вон той скалы, - сказал старик с бородой и седыми волосами по плечи, показывая рукой за окно.
- Так чего не спрыгнете?
- Да смелости не хватит. Вот так и буду вечность жить в этом домике.
- А мудрым Вы себя считаете?
- Думаю, да. Я многое повидал в этой жизни, поэтом
у спокойно могу назвать себя мудрым стариком.
- А что Вы повидали?
- Много чего. Самое страшное, наверное – это смерть близких. А так…Я и через предательства прошел, и через неудачи. И все это время искал смысл. Или просто цель. Для того, чтобы хотеть просыпаться по утрам. Сперва просыпался по утрам из-за людей. Потом понял, что идея эта самая что ни на есть ужасная. Потому что люди умрут, а я останусь. И что будет тогда? Искать замену? Очень и очень плохая затея. Только по сердцу бьют все эти новые встречи и привязанности. Остается коротать вечера в одиночестве.
- А разве одному не хуже?
- Когда как. Конечно, это тоже очень тяжело. Но одно дело бояться одиночества, а другое – быть одиноким. Вот это настоящее испытание. И когда проходишь через него, то становится легче. И многое начинаешь понимать в эти времена…Полезно иногда оставаться одному. Чтобы подумать о чем-то, чтобы разобраться в себе. Чтобы понять, что ты можешь жить без кого-то. Один. На всём свете.
- А с чего все началось? – Ричарду было безумно интересно всё это, он внимательно слушал каждое слово, рассматривал каждую морщинку на лице старика и пил странный чай, даже не замечая, как вечер сменял день.
Старик посмеялся.
- Да я и не помню уже. Вот она главная проблема бессмертных – плохая память. Все события за триста лет я тебе рассказать не смогу.
- Ну, хоть что-нибудь, пожалуйста. Что-то, что хорошо отложилось в Вашей памяти.
Старик сел поудобнее.
- Однажды днем (мне было тогда чуть больше двадцати) я шел с учебы под руку с какой-то девушкой. Уже не помню, кем она была, но это не так важно. Для меня она не было важна ни капли. Просто так, на один день. Тогда еще было полно разных цыганок, предсказывающих будущее. А я что? Не верил, конечно. Да никто не верил. Все звали их, то ведьмами, то шарлатанками и посылали их куда подальше. Вот так и я.
- Постой, парень, - остановила меня одна такая персона. Я даже в сторону её смотреть не планировал, да и слушать её не хотелось. Вот я и пошел дальше. А она продолжала. – Я будущее твое знаю, парень.
- Ничего вы не знаете, - усмехнулся я и взял крепче свою спутницу за талию.
- Проклятье на тебе, парень, – продолжала она.
- Какое ещё проклятье? Венец безбрачия? Да и не нужен мне брак, раз уж на то пошло - продолжал смеяться я.
- Бессмертный ты, - она смотрела прямо сквозь меня, от чего по телу бежали мурашки.
- Да какое же это проклятье, тёть? Это самая настоящая удача. Представь, сколько всего интересного я увижу за свою жизнь.
- Не умрешь ты, пока сам не решишься на смерть. Долго будешь жить. И страдать много будешь. Все слезы выплакаешь.
- Не буду я плакать от бессмертия. Я что, по-вашему, баба? Такой подарок мне судьба предоставляет, хех. Да и вообще, не верю я вам. Какое еще бес-смертие? Двадцатый век на дворе, не средневековье, чтобы сказкам верить.
- Ох, жалеть будешь о многом… Мой тебе совет: никогда не жалей. Иначе всю свою жизнь израсходуешь на сожаления. А жизнь пролетит быстро, поверь мне. Даже к бессмертному рано или поздно приходит сметь с косой, и он начинает жалеть, что не успел сделать чего-то.
Тогда все слова гадалки я пропустил мимо ушей и вместо раздумий над ними ушел куражиться с какой-то девушкой. И только спустя пару десятков лет я понял, что это значило.
Старик замолчал, кажется, задумавшись. А Ричард был неугомонен:
- А дальше...! Дальше-то что?
- Когда?
- Через пару десятков лет!
- Рано ещё до пары десятков лет.
- А что же тогда сейчас?
- Дружба, - бессмертный слегка улыбнулся и Ричарду показалось, что за этой улыбкой скрывается столько боли, сколько не скрывается за слезами самого грустного и одинокого человека.
- Хорошая дружба?
- Бесспорно.
Ричард уселся поудобнее и оперся головой о кулак.
- Мне было тридцать три. Я не планировал заводить семью, планировал всю жизнь путешествовать вместе с собакой. Но для путешествий нужны были деньги, а я сидел на шее у матери. Я понимал, что она не вечная и всю жизнь меня кормить не будет, поэтому еле как оторвался от всех своих «важных» дел и пошел искать работу. На завод мне идти не хотелось, поэтому я решил попробовать себя в творчестве. Бессмертный художник, подумать только. Это звучало очень глупо для кого-то, но интересно для моей дебильной головы. И я решил рисовать. Я думал, что времени у меня не так много, потому что не верил в предсказание гадалки и думал, что я обычный смертный. Но её слова всегда были рядом со мной.
Так вот. Рисовал я почти год, но результатов почти не было. Все художники, которых я знал, рисовали шедевры, в тот момент, как я не мог правильно нарисовать силуэт человека. И однажды я решил сходить на выставку какого-то зарубежного художника. В то день я застал на выставке самого художника. Его звали Николай. Так я и познакомился со своим первым другом. Он объяснил мне, что чтобы быть художником, необязательно красиво рисовать. Всё это прошлый век, говорил он. Сейчас ценят индивидуальность.
Через неделю я уже сидел у него дома с красками и кисточками в руках и пытался изобразить человека на холсте. У меня получались руки длиннее, чем у реальных людей, голова-шар и длинные худые ноги.
- Отлично, - сказал Николай и дал мне в руки тюбик с синей краской. – До-бавь цвета.
- Ты чего, дурак? Люди не бывают синими.
- Это здесь не бывают. А на других планетах…Всё может быть, друг мой. Может быть, ты нарисовал какого-то инопланетянина или человека, который будет выглядеть так через сто лет.
- Спорим, что не будет? – сказал я, прокручивая в голове слова гадалки.
- Ну, спорим. А как ты мне докажешь-то? Мы с тобой к тому времени будем мертвы.
- Я вот не буду. Спорим?
- Да чего ты заладил? «Спорим», да «спорим». Почему это ты не будешь мертв? Сейчас люди больше шестидесяти-семидесяти не живут. А нам с то-бой уже больше тридцати. Не застанем мы с тобой следующий век, как бы ни хотелось.
- А я вот застану. Мне гадалка сказала, что я бессмертный.
Николай посмеялся, опрокинув голову.
- И ты ей поверил? Тебе сколько лет, чтобы гадалкам верить? Двенадцать?
Эта фраза обидела меня, хоть я и сам не воспринимал слова гадалки всерьёз.
- А давай, ты меня ножом пырнешь?
Николай посмотрел на меня глазами больше двух помидоров.
- Зачем? – как будто боясь разбудить страшного монстра, спросил он.
- Чтобы поверил мне!
- Так ты ж умрешь…
- Не умру, вот увидишь. Гадалка сказала, что только я сам могу себя убить. Давай, давай, попробуй. Да хоть кисточкой мне в глаз тыкни!
- Не, от этого ты точно не умрешь. А вот от ножа…
Я встал на ноги и пошел на кухню за ножом.
- Да ты дурак, брось нож! Не буду я тебя убивать, меня же посадят! – начал кричать Николай.
- Да не умру я, Коль! Вот увидишь!
В тот день Николай так и не решился меня зарезать. Да и непонятно, что на меня нашло, если  я сам плохо верил этой гадалке. А что я бессмертный, я узнал немного позже. 
Я тогда дружил не только с Николаем, еще и с парой его друзей и подруг. Мы все вместе шли с танцев. Веселые, пьяные. И тут, нам навстречу толпа парней. Нехилых таких, на вид дольно сильных и с серьезными намереньями. Один из них свистнул нам и сказал, что у наших подруг классные ножки.
- Спасибо, - смеясь и смущаясь, ответила Оля.
- Эй, парни, одолжите нам своих девчонок? – сказал один из тех парней. Лохматый такой.
- Извини, но они наши подруги, а не вещи какие-то.
- Да ладно вам!  На одну ночь. Они у вас вон, какие красавицы, - он подмигнул Оле. А Оля, кажется, начала понимать ситуацию и фыркнула, отвернув от него голову.
- Шли бы вы отсюда, - сказал Николай.-  Нас больше, чем вас. Навалять хорошо можем.
- Да вы что? – ухмыльнулся второй, лысый, в темноте свернув золотым зу-бом.
- Может не надо, Коль? Они явно сильнее нас, - тихо сказал я. Тогда я совсем забыл, что еще папу лет назад был такой же, как те парни. Искал доступных девушке на одну ночь и радовался. Мог даже подраться с кем-то.
- А мы старше. Нас вообще уважать надо, - ответил он мне, а потом крикнул тем парням, - Ну! Давайте, давайте, пошли отсюда!
- Это вы бы шли, - сказал лохматый и тут у него в руке что-то сверкнуло. Я не понимал это до тех пор, пока он не подбежал ко мне.
- Коля, у него нож! – крикнул я и увернулся, заворачивая ему руку. Сам даже не понял, как у меня получилось.
- Ах ты тварь! – ругнулся лохматый, вырвавшись из моей хватки. Он хотел было повернуться к моему другу Диме, стоявшему спиной, который оборонялся от второго, но я схватил его за руку без ножа, то есть левую, и резко развернул на себя.
Нож в животе я почувствовал спустя несколько секунд. Вдруг всё тело начало сильно жечь, а ноги подкосились. Я открыл рот и хотел закричать, но у меня не получилось. Перед глазами поплыло. Последнее, что я видел, это то, как Николай ударил второго парня так, что его аж в сторону отбросило. Потом упал.
- Твою мать…Серый, я его походу убил, сваливаем! – последнее, что я ус-лышал.
… Больно…это ваше…умирать…
Очнулся я на собственных похоронах. Прямо в черном лаковом холодном гробу. Знатно всех перепугал и еще долго слышал от Николая, что потерял много крови, что просто невозможно было пережить. Тем более, что врачи абсолютно точно были уверены в то, что я мертв.
Друзья не сразу приняли тот факт, что я жив. Яро верили в то, что это Господь Бог распорядился так со мной, и значит, что я еще для чего-то в этом мире нужен. И только тогда я начал верить гадалке.
Еще через месяц меня сбила машина. Здесь я очнулся уже в морге. Мне стало забавно, я хотел даже шутить над людьми и сам бросаться под колеса, но вспомнил, что умру, как только сам этого захочу. Не знаю, что это значило, но предполагал, что это означало самоубийство. А считается ли самоубийством то, что я бросаюсь под машину, проверять я не хотел.
Вскоре, на мое удивление, мои картины начали продаваться по всей стране и даже за её пределами, дойдя до России, откуда и приехал Николай со своими друзьями. И спустя какое-то время после этого он позвал меня в гости.
- Ну что? Я могу тебя поздравить? Ученик превзошел учителя, ха-ха, - по-смеялся он, затем поставил передо мной чашку с чаем.
- Да, спасибо за это тебе, дорогой друг. Если бы ты не направил меня – я бы не пошел так далеко, - улыбнулся я.
- Да….- Николай сделал паузу, - А я вот не так много добился.
- Шутишь? Я ведь на твою выставку пришел тогда. А это считай за рубежом. Разве это не круто?
- Да…Но не так круто, как у тебя.
- Коль, ты чего? Завидуешь мне что ли? Ты же в курсе, что зависть – это плохо?
Николай посмеялся.
- Чего смешного? Я серьезно тебе говорю. Прекращай это. Мы друзья, не чужие люди. Должны радоваться друг за друга, ну же.
- Слушай, а если тебе голову отрезать…она обратно прирастет?
Я похлопал ресницами и чуть отодвинулся.
- Чего это ты?
- Да я шучу! – Николай вновь посмеялся, но этот смех меня уже не веселил, а слегка пугал.
Вскоре он позвал меня к себе на Рождество. Тот год обещал быть хорошим (как, в принципе, и предыдущие), поэтому я был хорошо настроен. Я уже радостно думал о том, как здорово проведу время со своими первыми и самыми лучшими друзьям, долго выбирал им подарки. Я помнил, что Николай терпеть не мог кокосы, поэтому знал точно, что дарить ему не надо. Дима не любил мясо, был вегетарианцем, а Оля, наоборот, не отказалась бы съесть в новогоднюю ночь сочный стейк.
Итак, приближалась рождественская ночь, Николай сказал приходить в три часа дня, поэтому в три часа я как штык был у его квартиры.
Позвонил один раз. Подождал. Второй, третий. Тишина. Тогда я решил позвонить, но номер был недоступен. Я не знал, куда себя деть и что делать. Начал стучать и звать Николая. На шум вышла его соседка.
- Ты чего расшумелся!
- Здравствуйте. Извините, а Вы не знаете, где Коля? Он вышел в магазин, может, а я  тут трезвоню.
Я держал в руках пакеты с подарками, которые ели умещались в руках и был довольным, как никогда. Моя жизнь меня только радовала.
- Так он еще позавчера уехал.
Я посмеялся.
- Как это уехал? Он не мог уехать, Вы что. Мы с ним собирались Рождество вместе праздновать.
- Уехал он. В Россию. Уж не знаю, на сколько, но кота он с собой забрал.
На моем лице держалась улыбка.
- Да как же.…Не мог он уехать, - я посмотрел на пакеты. – Я же…я…Он обещал, понимаете?
Женщина пожала плечами.
- Шел бы ты. Чего стоять здесь просто так?
Я кивнул, поджав губы. Было до боли обидно, и главное: совсем непонятно, почему всё так.
Домой я возвращаться не захотел. Решил встречать Рождество возле дома на качелях.
- Вам не холодно? – послышался тогда со стороны незнакомый, но очень красивый голос.
- Нет, - ответил я, не отводя глаз от снеговика в паре метров от меня.
- На улице мороз просто. Как долго Вы здесь сидите?
- Не Ваше дело, - грубо пробурчал я. – Шли бы Вы. Отсюда. Не мешали. 
- Какой Вы грубый, мужчина.
 Я посмотрел в сторону звука. Недалеко от меня стояла девушка, явно младше меня. Щеки её были все в веснушках, из-под шапки торчали замерзшие рыжие кудри.
Я приоткрыл рот не то от восхищения, не то от холода (хотя никто никогда не открывает рот от холода).
- Чего Вы так на меня смотрите? – спросила она, посмеявшись над моим выражением лица.
- Извините, что нагрубил. А что Вы делаете здесь в рождественскую ночь?
- Я шла домой. И увидела Вас. А на улице холодно, вот я и подумала, что что-то случилось, - она немного помолчала, потом добавила. – А вообще, это не Ваше дело, - она нахмурила брови.
- Простите, девушка, я был груб. Обещаю, больше не буду так.
Девушка приподняла бровь.
- Что Вы имеете ввиду?
- Извините, если слишком откровенно, но я без ума от Вас. И надеюсь, что это наша не последняя встреча.
- Знаю я таких донжуанов. Не нужны мне такие, уж простите.
Она была серьезно настроена, но и я  не шутил. Я встал на ноги и подошел к ней, глядя в глаза и отчего-то смущаясь, точно подросток.
- Я не такой как все эти донжуаны. Обещаю, что это не на одну ночь.
- А я еще согласия Вам не дала. Чего Вы о ночи размечтались?
- Почему о ночи? Обо всей Вашей жизни, - уверенно сказал я.
Девушка косо на меня смотрела. Кажется, тогда я в её глазах был лишь клоуном.
- А с Вашей жизнью что не так? Обычно пару ищут на всю свою жизнь.
- А я расскажу Вам, если Вы согласитесь со мной прогуляться. А дальше, как судьба сложится.
Девушка долго молчала, и с каждой секундой её молчания я проваливался всё дальше и дальше в пропасть, а живот тянуло от страха отказа. Прежде я никогда не боялся отказа какой-либо девушки, но сейчас было другое. Мной командовала явно не похоть, которая командовала больше десяти лет. Это было что-то другое.
Наконец девушка шевельнулась, протянула мне руку и легко улыбнулась, положив голову на бок.
- Луиза.
Я тут же заулыбался во все тридцать два, будто выиграл миллион долларов в лотерее, взял ее за руку, мягко коснулся её своими ледяными тонкими губами, и ответил:
- Джеральд.
Тут старик остановился и устремил взгляд в окно.
- Что с Вами? Что-то не так? – спросил Ричард.
- Нет, нет.… Все в порядке.
- Это история, которую Вы не хотели бы рассказывать?
- Очень хотел бы.
- Она… с плохим концом?
- Конец этой истории еще не наступил, - натянул улыбку бессмертный.
- А что же тогда? Она грустная?
- Самая лучшая.
Ричард улыбнулся, прикрыв глаза.
- Может, ты хочешь ещё чаю?
- Нет-нет, спасибо. Лучше расскажите, что дальше с Вами и Луизой было. Она ведь умрет?
- Все мы рано или поздно умрем, как бы грустно это не звучало. Такова наша судьба. Жизнь повенчана на смерти. И никто в этом не виноват.
Ричард погрустнел.
- Ладно. Не будем о грустном, - сказал старик, поворачиваясь лицом к собеседнику. – Этот Новый год стал лучшим, - продолжил рассказ старик.
- И он просто уехал? – спросила Луиза, впуская меня в свой дом.
- Да, в Россию. И я думаю, что навсегда.
- А ты не знаешь, почему он уехал? – спросила она, сняв шапку. Тут я увидел её пушистые рыжие волосы, и мне захотелось улыбаться. Меня почему-то потянуло на комплименты.
- У тебя очень красивые волосы.
Луиза улыбнулась и повторилась:
- Почему он уехал?
- А…Я думаю, из-за зависти. Мои картины начали продавать за рубежом. Знаешь, мне кажется, что он даже замышлял мое убийство. Он спрашивал, что будет, если мне отрубить голову.
Она хмыкнула, сняла куртку и повесила ее на крючок.
- Очевидно же. Ты умрешь.
- Для меня не очевидно.
- Почему это?
И тут я понял, что нельзя ей говорить про мое бессмертие.
- Почему? – спросил Ричард, врываясь в рассказ.
- Потому что она бы решила, что после её смерти я быстро найду ей замену. А замену я искать совсем не хотел. Хотелось одним весенним днем узнать от гадалки, что она тоже бессмертна. Хоть я и знал её десять минут.
- Ох… И как Вы выкрутились? 
Старик продолжил.
- Я пока не могу сказать, - ответил я.
- Сначала говоришь, что на всю жизнь, а потом секреты какие-то? Неубедительно.
Она завела меня на кухню и налила чай. Это был самый вкусный чай в моей жизни. Мы долго говорили, потом я узнал, что она тоже одна в это Рождество. Мы решили вместе приготовить салаты и индейку, украсили дом, потому что одна она украшать его сосем не хотела, и сели за стол. Долго сидели просто в тишине и смотрели друг на друга. Не потому, что нам не было, о чем поговорить, а потому, что рядом друг с другом мы не нуждались в постоянном общении. Мы просто смотрели в глаза и молчали.
Через год я знал о ней все: что она любит, что ненавидит, в какой позе засыпает, как звали её любимую игрушку и сколько хомячков она похоронила. Мы договаривали друг за другом фразы, и она настаивала на свадьбе, а я боялся чего-то.
- Почему ты не хочешь? Мы ведь хотели ребенка. Намного лучше, если он родится в браке, ведь я права?
Мы лежали в парке на клетчатом красном покрывале и смотрели на проле-тающие мимо нас облака. Она положила голову мне на живот и перебирала пальцами мои пальцы.
- Я… Я не знаю, милая. Брак – это ведь так серьезно.
- Конечно, серьезно. А ты говоришь так, как будто ты – маленький мальчик. Тебе тридцать пять, Джеральд.
Я чувствовал по её голосу, что что-то было не так, и догадывался, что виной этому моя неуверенность. Я серьезно вел себя как подросток, но на деле же я не просто боялся брака. Я боялся, что у нас родится ребенок. Потому что я знал, что он тоже рано или поздно умрет. Но я не мог сказать этого Луизе.
- Ладно. Давай сыграем свадьбу.
Луиза села и с улыбкой посмотрела на меня.
- Я люблю тебя.
- Но… есть одна проблема. Я не хотел тебе говорить, но придется, - я замолчал.
- Ну? – нетерпеливо спросила она.
- Я…не могу иметь детей, - соврал я.
Взгляд Луизы помрачнел.
- Как…? – тихо-тихо спросила она. – Ты же…мы же хотели…
- Прости, - сказал я, поджав губы. Я продолжал смотреть на облака.
- Ладно. Прорвемся как-нибудь. Ты не расстраивайся главное, - она взяла меня за руку и приподняла уголок губ. – Возьмем из детдома, в конце концов.
- Нет, нет… Давай…не будем, - испуганно сказал я.
На этом мы закончили. Она не могла смириться с тем, что я сказал, и постоянно подолгу смотрела на детей на детской площадке. А я молчал. Потому что не мог ничего ответить.
Однажды вечером, я стоял у зеркала в ванной и смотрел на свое лицо. Мне было уже тридцать пять, а я все еще выглядел как подросток. Люди на улице давали мне максимум двадцать. Я догадывался, что раз уж я бессмертен – то и молодость моя будет вечна. Но вот как объяснить это Луизе?
- Милый, - радостно обратилась ко мне моя невеста, заглядывая в ванную.
- Да? Что такое? Ты узнала какую-то хорошую новость? – догадался я по интонации. Я расчесывал смольные волосы и смотрел на свои юные-юные глаза.
- Неимоверно хорошую, - продолжала улыбаться она.
- Так обрадуй и меня, - усмехнулся я, поворачиваясь к ней.
Она протянула мне положительный тест. Я замер. Вот тут и разрушился мой первый кирпичик изо лжи.
- Но этого…
- Да, я тоже думала, что этого не может быть. Ну, вот. Видишь, как Бог распорядился, - сказала она, а потом добавила с улыбкой до ушей почти шепотом, - У нас будет малыш. Свой. Разве не здорово?
- Здорово, - натянул улыбку я.
Я не хотел хоронить своего ребенка. А еще больше не хотел хоронить своего любимого человека. Я понимал, что всем когда-то приходится столкнуться с этим. Со смертью. И я боялся её. Но больше я боялся жизни в одиночестве.
Через три года умерла моя мать. Тогда я впервые столкнулся с этим. Я очень любил её, помнил каждую секунду своего детства, проведенную с ней, и первое время даже не хотел идти на похороны. Но так надо было.
Персею было всего два, а мне в кошмарах уже снилось, как в один день он просто перестает дышать. Как его маленькое сердечко перестает биться, и мы остаемся одни с Луизой. Конечно, я не считал это наказанием, но мой сын был частью меня. Я проводил с ним и Луизой все свое свободное время и совсем перестал писать картины.
- Ты выглядишь замученным, - сказала как-то Луиза, глядя в мои глаза.
Я сидел за столом, а на моих коленках сидел Персей и рисовал что-то в альбоме.
- С чего ты взяла, милая?
- У тебя такой взгляд, словно что-то нехорошее должно произойти.
- Глупости какие, - улыбнулся я, отметая мысли о смерти.
- Тебя что-то беспокоит? Ты можешь рассказать мне все, ты же знаешь.
- Да, знаю, родная. Я расскажу тебе один секрет, как Персей заснет.
Весь тот вечер она ходила за мной хвостиком. И как только я вышел из комнаты сына и закрыл за собой дверь…
- Говори.
Я даже испугался.
- Что?
- Что тебя беспокоит.
- Это…Очень сложно, милая.
- Я понимаю, Джеральд, - она взяла меня за руки, - Но ты можешь рассказать мне все, что угодно.
- Давай сядем.
Она кивнула. Мы сели на диван. Я боялся смотреть ей в глаза, на её реакцию, поэтому я сложил руки на коленях и уставился куда-то в стену. 
- Я…Я соврал, когда сказал, что не могу иметь детей.
- Я уже поняла это. Почему ты сделал это? Ты мог просто сказать, что не хочешь ребенка. Только вот сейчас по тебе не скажешь, что Персея ты не любишь. Так в чем дело?
Она была спокойна и нежна ко мне, я чувствовал, как её невидимые крылья обнимают меня и пытаются успокоить.
- Ты, наверное, не поверишь.
- Я всегда верю тебе.
- Это сложно, пойми, очень сложно. Я…Это глупо прозвучит, - я не знал куда себя деть, метал взгляд туда-сюда и стучал пальцами по коленям.
- Успокойся. Я рядом.
- Больше десяти лет назад…- я сглотнул, - Одна…женщина…гадалка. Да, гадалка. Сказала мне, что я бессмертен.
Я взглянул на Луизу. Она недоумевала.
- Ты веришь гадалкам?
- Стой, прошу, дослушай… Четыре года назад…Мой лучший друг похоронил меня.
- В каком смысле? – с улыбкой спросила моя жена.
- Мы с моей компанией нарвались на каких-то дворовых хулиганов, и один из них пырнул меня ножом в живот. Я умер до приезда врачей.
С лица Луизы сошла улыбка и сменилась негодованием.
- И очнулся в гробу. На собственных похоронах.
- Погоди, но…Это мог быть литургический сон там…или…не знаю…
- Еще через некоторое время меня сбила машина. Насмерть. Я ожил прямо в морге.
Я замолчал. Луиза тоже молчала. Она не знала, что сказать и как на это отреагировать. Она явно ни разу в жизни не видела бессмертного.
- Я бессмертный. Я не хотел ребенка, потому что не хотел хоронить его.
- А…как же я? Я ведь тоже умру. А ты останешься.
- Я никогда не найду кого-то лучше тебя, родная. Я обещаю.
- Нет, ты…Ты должен продолжать жить…- она как-то грустно усмехнулась, - Интересно…как там…в будущем? Ты ведь увидишь. А ты прямо…никак не можешь умереть?
- Только если сам этого захочу.
- Так это же здорово. Хотя, знаешь. Бесконечная жизнь намного лучше небытия.
- Почему?
- Ты ведь не знаешь, что ждет тебя там. А на Земле…Лучше всего. Земля намного лучше Рая. Я так думаю. Если бы все были бессмертными, то…
- То был бы хаос. Смерть – необходима, как бы ужасно это не звучало. Хотя, знаешь, иногда я задумываюсь о том, что было бы, если бы ты тоже была бессмертна. Представь, как было бы здорово. Мы вдвоем навсегда. Увидели бы другой век, будущее, летающие машины.
- Почему тогда в парке ты захотел, чтобы я провела с тобой всю свою жизнь?
- Потому что…Я не знаю. Я впервые чувствовал нечто подобное.
- Я ведь для тебя просто развлечение на ближайшие шестьдесят-семьдесят лет.
- Что? Не говори чушь, родная. Я полюбил тебя. И буду любить до конца своих дней, если они когда-нибудь наступят. А если не наступят – значит, я вечность буду помнить тебя и наше первое Рождество.
Старик остановился.
- Будешь чай? Я могу налить еще.
- Стойте, стойте, почему Вы остановились?
- Тяжело.
- Прошу, расскажите, что было дальше!
Старик встал из-за стола и поставил греться чайник.
- У меня вкусный чай. Сам его делаю. Там и мята, и чабрец…
- Да знаю я, знаю. Пил уже. Неужели эта история такая тяжелая?
- Наверное, я просто слишком эмоциональный. Все могут пережить, а я не могу.
Ричард щенячьими глазами посмотрел на севшего за стол старика.
- Ладно. Но если я еще раз остановлюсь – дашь мне отдохнуть.
Парень кивнул.
На наши отношения мое признание никак не повлияло, чему я был безумно рад. А через год к нам нанесли очень неожиданный визит.
- Ну, здравствуй, Джеральд, - с улыбкой протянул мне руку Николай, стоя за порогом.
- Что ты здесь забыл? – нахмурившись, спросил я.
- Я решил навестить старого друга, ну, чего ты? Обиженный какой-то.
- Я не впускаю к себе в дом предателей.
- Прости, друг, зависть сгрызла. Но сейчас всё просто отлично! Вот, наконец-то приехал к тебе из России. Решил навестить. Все наши переругались, только ты у меня остался.
- И я не остался. У меня семья, сын. Ты думаешь, я всё это время ждал, пока тебя жаба душить перестанет? Шел бы ты отсюда.
- Милый, кто там? – спросила из кухни Луиза.
- Коля.
Она вышла и подошла ко мне. Посмотрела на Николая, кивнула ему, в знак приветствия.
- Что ему нужно?
- Просто решил зайти к старому другу в гости. На чай, - ответил он.
- Извините, но чая у нас нет, - ответила Луиза.
Я улыбнулся.
- Ну, Джеральд, Кощей, прости.
- Кощей? – не поняла Луиза.
- Они так звали меня в компании. Из-за…ты поняла, из-за чего.
- Прости, Кощей. Дай провести остаток своей жизни с тобой.
Не знаю, что тогда на меня нашло, но я его простил. И мы начали дружить вновь. Та же близко, как и раньше. Вытаскивали друг друга из передряг, он часто ужинал с нами и через десять лет стал полноценным членом нашей семьи, а я позабыл старую обиду. Ну, зависть и зависть. С кем не бывает?
Персей был уже совсем большой, а Луиза не молодая. Но я все еще любил их. Всем своим каменным сердцем. Тогда Николай предложил всем вместе съездить на море на машине. Все, конечно же, были только «за». Персея еле отпустила его невеста, но он настоял, что эта поездка семьей и она для него очень важна.
- Ну что? Все готовы? – спросил Николай, садясь за руль. Я сел рядом с ним, а Персей и Луиза сзади.
- О-о да! – выкрикнул Персей.
- Только давай не быстро, Коль, - сказала Луиза. – Милый, почему ты не сел к нам?
- Я буду контролировать этого оболтуса. Кто знает этих стариков.
- Как будто ты не старик! – посмеялся Николай.
- Не знаю, не знаю. Меня все братом Персея считают. А вот ты со своим видом мне Санту напоминаешь.
Ехать нам надо было два дня. Ничего необычного, ничего интересного. Кто чем был занят. Но после нескольких выходов Николая в кусты меня начало напрягать его состояние.
- Хотите анекдот? – спросил Николай.
- Меня напрягает твое состояние, Коль.
- Да ладно тебе! Приходит вот к русскому доктору американец, а доктор ему говорит…
- Коля.
- Чего тебе, Кощей?
- У тебя язык заплетается.
- И что? – посмеялся Николай, продолжая рулить.
- Ты пил?
- И что? – вновь посмеялся он.
- А ну останови машину. Я поведу. Не хватало еще, чтобы нас остановили.
- Вы чего шумите? Мама спит, - сказал Персей, вытаскивая из уха наушник.
- Просто дядя Коля отказывается останавливаться.
- Дядь Коль, будьте адекватнее, остановите машину. Ничего такого не слу-чится, если папа поведет.
- Да ну вас! Сказал же: я поведу! – Николай вцепился в руль и нахмурил брови, стал смотреть на дорогу.
Я тоже вцепился в руль.
- Останови или я поверну машину вот в те кусты.
- Да успокойся ты, психованный! Я адекватный! Ну выпил и выпил, что такого-то?
- Коля, - я повернул руль, - Останови машину.
- Мечтай! – сказал он и повернул руль в другую сторону.
- Ей, осторожнее! – начал переживать Персей, схватившись за кресло.
- Да будь ты умнее, балбес! – крикнул я Николаю, резче поворачивая руль.
- Сам ты балбес! – Николай повернул руль в стою сторону и повернул его слишком сильно. Так, что нам начала сигналить фура, ехавшая прямо на нас. Тут я одумался и отпустил руль, но не рассчитал, что Николай из-за всей силы тянул его на себя. Помню, как Персей выкрикнул «Папа!».
Когда я очнулся, перед глазам всё плыло. В ушах шумело. Я не сразу понял, что произошло, но спустя пару секунд резко раскрыл глаза и посмотрел назад.
- Луиза! Луиза, ты спишь? Луиза, ты слышишь меня?
Я дрожащими руками отстегнул ремень и попытался пролезть на заднее сиденье.
- Персей?...Персей, сынок, ты меня слышишь? Все в порядке? Ну же, скажите, что всё в порядке…
Они молчали. Они спали. Так крепко, что мой крик не мог их разбудить. По лбу Персея стекала густая темная кровь, а лицо Луизы я не видел за волосами. Я посмотрел на Николая. Глаза были так же закрыты, а тело…я не рассматривал тело. Я был в панике и не увидел осколки стекла у его груди.
- Луиза, прошу, скажи, что все хорошо, родная. Прошу, очнись, пожалуй-ста…- я пробрался на заднее сиденье и убрал волосы с её лица. Мое сердце бешено колотилось, а на глазах выступали слезы. Первый раз в моей жизни. Я крепко обнял ее и прижал к своей груди. Я чувствовал что-то теплое и липкое в районе груди, когда прижал её к себе, но меня это не волновало. Я взял её лицо в свои ладони и посмотрел на закрытые глаза.
- Милая…Родная…Луиза, прошу…- мой голос дрожал, как и все тело, но я не сдавался. Я не знал, сколько прошло времени, но все, что меня грело тогда – её кровь в районе груди. Она была ледяная.
 В надежде на что-то я вызвал неотложку, но было слишком поздно. Все трое были мертвы.
Ричард смотрел в одну точку.
- Это ужасно, - сказал он, взглянув на бессмертного. – Вам, должно быть, очень сложно это рассказывать, извините.
- Нет, нет, все в порядке. Уже все в порядке...Эта история закончится только после моей смерти.
- Почему?
- Потому что Луиза и Персей снятся мне каждую ночь. И там я провожу с ними то время, которое потерял тогда. Много лет назад. Знаешь, я жалею о многом, но больше о потраченном зря времени. Наверное, все старики об этом жалеют. А я потратил больше пятидесяти лет на то, чтобы рисовать картины.
- Для чего?
- Чтобы потом жить на деньги, за которые я их продал.
- А разве рисование картин не доставляло Вам удовольствие?
- Доставляло. Год или два. Я уже говорил, что все это время искал свой смысл. Так вот, когда-то я думал, что мой смысл – рисование. Но это про-длилось совсем недолго.
- А эти пятьдесят лет, когда Вы рисовали…Они были сразу после смерти Вашей семьи?
Старик посмеялся.
- Нет, Ричард.
- А когда же?
- После того, как я потерял себя.
- А когда Вы потеряли себя?
- Спустя пару месяцев. После смерти Луизы и Персея я поник. Слишком сильно поник. Я был в таком состоянии, в котором не был еще ни разу в жизни. Я днями и ночами валялся в кровати, но не потому, что ленился или не хотел. Я просто не мог встать. Ноги были ватные, и очень-очень тяжелой была голова. Я не видел смысла жить дальше, но смерти я боялся больше одиночества. Вот тут было мое проклятье. Я потерял всё и не мог двигаться дальше. Но и в пропасть рухнуть я не мог из-за своей трусости. Я не хотел жить вечно. Любой, наверное, на моем месте не хотел бы.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как все это началось и я решил действовать. Моя больная голова говорила мне, что если я не вижу смысла – значит, нужно его найти. Я пошел к врачу. Еле собрался с силами, еле встал на ноги, но пришел.
И вот, лохматый, в потрепанной грязной одежде я сидел напротив человека, который обещал помочь мне. Помочь обрести смысл на мою бесконечную жизнь.
- Давайте начнем с простого. Ради чего Вы просыпаетесь по утрам? – спросила женщина, сидевшая напротив меня и внимательно меня рассматривавшая. Она была ухоженной, с пучком на голове и в очках. Такой, какой я себе её и представлял.
- Я…я не знаю, - еле выдавил из себя я.
- Давайте так. Вы хотите просыпаться по утрам?
- Нет. Но я боюсь смерти. Я не могу убить себя, понимаете?
- И не нужно, Джеральд. Просто нужно найти свою иску. Откуда у Вас шрамы на пальцах?
Я в сотый раз за последний месяц посмотрел на шрамы. Это были глубокие порезы на подушечках пальцев. Некоторые из них еще не зажили – кровоточили, а некоторые уже затянулись, но оставили видимый след.
- Я порезал.
- Зачем?
- Этими пальцами я касался её. Я не хочу, чтобы этим пальцами я касался кого-то другого.
- Вам нужно отпустить её, понимаете, Джеральд? Жизнь продолжается!
- Ага…И никогда не закончится.
- Вот Вам сколько лет?
- Шестьдесят четыре.
Женщина удивилась.
- Вы очень молодо выглядите. Я бы Вам и тридцати не дала. Как Вам это удается?
- Я бессмертный, - сказал я, посмотрел на неё исподлобья. А она всё смотрела на мои мешки под глазами.
- Смешная шутка. Сколько Вы спите?
- Я…не помню. Три…два…
- Это очень мало. Вам нужно спать больше. Что Вы делаете целыми днями?
- Думаю. Мыслей много накопилось. Нужно думать.
- Нужно жить, Джеральд. Жизнь не кончается на смерти близкого человека. Вот какая у Вас мечта?
- Нет у меня мечты.
- А как же «найти свой смысл»?
- Может быть.
- Что Вы сейчас чувствуете, расскажите мне.
- Пустоту. Я…Знаете, как сказать…- я начал ковырять пальцы то ли от нервов, то ли от безделья, - Я, кажется, потерялся.
- Как потерялись?
- Я был…и сейчас меня нет. Есть кто-то другой.
- Может быть, оно и к лучшему? Не думаете? Новый Вы, новая жизнь, новые знакомые, друзья. 
- Не будет у меня больше друзей.
- Почему Вы так решили?
- Потому что это слишком больно. Друзья предают и умирают.
- Но ведь не все предают, Джеральд.
- Рано или поздно. Каждый. По случайности, по глупости, в шутку, но делают больно. Многие не специально, да. Но осадок все равно остается.
- Вы очень умны, Вы знали?
- Я много думаю.
- Значит так, Джеральд. Я пропишу Вам таблетки. Только, пожалуйста, пейте их. Они помогут вам. Вы слышите меня?
Я вновь ковырял пальцы.
- Да, слышу.
И я начал пить таблетки. Сначала они мало мне помогали. Я по-прежнему чувствовал себя выжитым лимоном, но потом стал возвращаться к жизни. Примерно через полгода я начал рисовать картины. Купил себе на последние деньги холст и масляные краски и пошел рисовать на задний двор нашего с Луизой дома. А у нас был низкий забор, потому что наша семья хорошо общалась с соседями, поэтому без диалогов не обошлось. Но я был уже не тот. Не поддерживал беседу, как это было раньше. Не радовался тому, что у меня спросили, как дела. Я пытался, но это ведь называлось лицемерием.
- О, Джеральд, неужели ты! – громко спросил мой сосед: высокий старик в плетенной шляпе.
- Я.
- Ох, как давно тебя не видел. Слышал про катастрофу год назад. Думал, что ты тоже…того, - шепотом добавил он. – Эх, друг, как я рад, что ты жив! Как ты? Держишься? Очень сложно тебе было весь этот год, должно быть. А сейчас смотрю: рисовать вышел. Молодец!
- Ага.
- А что рисуешь? Пейзаж? Ой, важный какой, не могу. Не знал, что ты рисовать умеешь.
- У меня и выставки свои были, - зачем-то похвалился я.
- Вот это да! Это же очень круто, Джеральд! Это получается, я сейчас говорю с известным художником? Ну, ничего себе.
- А ты как, Сэм? – вяло спросил я, глядя своими синяками с небольшими глазами над ними на него.
- Да как я. По маленьку, по тихоньку. Вот, внук родился полгода назад. Приезжали недавно. Большой совсем. Ух, как мы с женой рады, не представляешь.
Я натянул легкую улыбку.
- Ты что-то вялый совсем, друг. Нездоровится?
- Ага.
- Ну, ладно. Не буду мешать творцу. Удачи тебе в твоем деле!
- Ага-а…
И я рисовал. На протяжении пятидесяти лет. Это помогло мне вылезти из депрессии, но не помогло забыть сына и жену. Они снились мне каждую ночь. Сын рассказывал о своих девушках, говорил, что совсем скоро обязательно женится. А Луиза просто приходила, обнимала и спрашивала, как я. Я рассказывал про успех своих картин в стране, про то, что с людьми я больше не общаюсь. Тем более так, как общался с семьей. Говорил, что чувствую себя без них другим. Даже во сне, когда они рядом. Я все равно другой.
В свои сто пять я выглядел на тридцать. Все, с кем я был знаком - погибли, остались их дети, с которыми я совсем не хотел общаться. Не сказать, что они казались для меня маленькими, но и взрослыми и серьезными людьми я их не считал. А вскоре выросли и они. Я смотрел в зеркало, искал у себя седые волосы и каждый раз не находил. Казалось, что если я продолжу быть известным художником, то люди начнут что-то подозревать. Но мне было плевать. Я искал себя, искал смысл. Возможно, все это время моим смыслом была любовь, но я слишком рано ее потерял.
И вариант с любовью у меня был. На сто сорок третьем году я завел себе черепаху. Я знал, что они живут долго, поэтому скучно мне быть не должно. Новые соседи спрашивали, кто будет кормить черепаху, когда я умру, а я себе под нос выдавал: «А кто будет кормить меня, когда черепаха умрет?»
С Сайманом мы заладили почти сразу. Ходили вместе с ним на выставки моих же картин, чтобы продать пару тройку, просто гуляли. Я рассказывал ему что-то вечерами и мы вместе грелись у камина. Идиллия. Но я помнил, что Сайман не вечный. Поэтому не привязывался к нему. Я разговаривал с ним как с кем-то, кто в любой момент может уйти и не вернуться. А он не отвечал. Но это было куда лучше разговоров со стеной.
Когда Сайман стал уже совсем плох – я все время был рядом. Я понимал, что смерти не избежать, но ведь черепаха считала меня своим другом. А друзья никогда не бросают друг друга. Даже в самые последние секунды.
Сайман умер, когда я рассказывал ему поэму. Безусловно, мне было грустно. И в моей бессмертной жизни однозначно было время погрустить об утрате. Но я не стал растрачивать на это жизнь. Я шел к тому, чтобы решиться умереть. Вспороть себе вены и больше никогда не видеть во снах Луизу, Николая, соседа, который постоянно восхищался моим умением рисовать. Никого. Но перед тем как умереть, я решил выжать из своей жизни максимум. За пять лет я научился играть на скрипке, еще пять – фортепиано, десять лет на зубрежку самых распространенных языков. Еще пару лет ушло на кругосветное путешествие на выручку от картин. Это был очень нужный опыт. Я увидел разных людей, которые говорили на разных языках, абсолютно не похожих друг на друга мужчин и женщин. У них были разные взгляды на жизнь, что потрясло меня больше всего. Я был умен, но думал, что большинство умных людей считают одинаково. Ох, как я ошибался. Они совершенно разные. Кто-то считал, что после смерти мы отправимся в рай, кто-то точно был уверен в том, что мы станем деревом или животным, а кто-то верил, что ничего после смерти нет. Только ужас, холод и тишина. И мне безумно хотелось узнать, что происходит на самом деле. Когда человек умирает. И я обязательно уз-наю.
Когда мне было двести шестьдесят восемь, я переехал сюда. Сам не заметил, как поседел. Это показалось мне странным. Я думал, что вечно буду молодым. Но, судя по всему, судьба не хотела давать мне такой подарок. На самоубийство я так и не решился. Коротаю время и думаю, как думал когда-то, после смерти Луизы.
- А сыграете на скрипке? Вы ведь умеете.
- Умею, Ричард, только зачем?
- Как это? Чтобы послушать скрипку. Ведь необязательно иметь смысл, чтобы жить. Можно просто жить и наслаждаться жизнью. Нюхать цветы, бить коленки в кровь, падать, подниматься, смеяться и плакать. И это и есть жизнь.
- Жизнь?..
- Ну, да, жизнь. Жизнь заключается в том, чтобы жить, понимаете? Вот Вам и смысл.
Старик задумался и посмотрел на ночную скалу.
- Жизнь… - прошептал он.
Он встал на ноги.
- Уговорил.
Его не было около десяти минут, но в конце концов он вышел с аккуратным черным чехлом и достал оттуда скрипку и смычок. Он взял их в руки и, глубоко вдохнув, начал играть. Что-то очень грустное, спокойное, будто бы мелодию его жизни. Он сводил вместе брови, приподнимал их, закрывал глаза и открывал их, напрягаясь. И музыка напрягалась и расслаблялась вместе с ним. А Ричард сидел молча. Открыв рот и наблюдая за каждым движением мышц бессмертного, лишь бы не упустить ничего. Он слушал так, будто ему рассказывают что-то жизненно важное, не упуская ни единого звука. И, наконец, старик закончил. Он медленно опустил скрипку и так же медленно открыл глаза.
- Ну как? – спросил он.
- Невероятно, - честно ответил Ричард.
- Правда? – улыбнулся Джеральд.
- Конечно, - улыбнулся парнишка в ответ. – А знаете что?
- Что?
- Вы улыбаетесь. Искренне. Первый раз за долгие годы.
Бессмертный коснулся своего лица рукой и улыбнулся еще сильнее.
- Спасибо, Ричард, спасибо. Ты помог разобраться мне, что такое жизнь. Я очень долго не знал, что это такое, хоть и считал себя умным.
- Не за что, что Вы. Я не сделал ничего такого. Я пойду, наверное. Засиделся уже, - Ричард поднялся на ноги, - Всего Вам хорошего в этой жизни.
Прошло около года. Старик сидел во дворе своего домика и рисовал, улыбаясь солнцу. Как вдруг, он заметил какую-то фигуру недалеко от своего дома. Он поднялся на ноги и подошел ближе, чтобы поприветствовать незнакомца. Но тут его глаза округлились, он выпучил их, как не выпучивал, наверное, никогда.
- Ты!?
- О, проклятый, как живется? – спросила гадалка.
- Ты тоже…Бессмертна?
- А вот этого я тебе не скажу. И вообще. Чего на солнце сидишь? Перегре-ешься, - она придвинулась ближе. – Слушай. Знаю я, что ты себя убить так и не решишься. А у меня яд есть. Если ты его выпьешь – умрешь. Он в тебе такую дырку проделает большую, ух.
Джеральд хлопал ресницами.
- Да бери ты, бери. Знаю, что жизнь не мила, давай. Больше не будет такого шанса.
Старик взял бутылочку с чем-то розовым.
- Ну все, давай, проклятый. Дела у меня. Пойду.
Неделю старик не прикасался к бутылочке. Но в один день решил взять и посмотреть. Он открыл ее, понюхал.
- Вот выпью я…и что тогда? Неужели все закончится? Я наконец увижу, что будет после смерти. И мне…больше не приснится Луиза. А может быть, я встречусь с ней?
Он опустился на пол по стене. Он долго крутил бутылочку в руках и говорил. Вспоминал молодого гостя, который захотел узнать всё о бессмертном старике, вспоминал гадалку, Николая, который когда-то хотел отрубить ему голову.
- Да, - сказал Джеральд смерти и выпил содержимое бутылочки. Перед глазами навернулась пелена, и он закрыл глаза. Упал на пол. И не было так никакого рая и ада. И не было солнышка, которое видит дерево. Была лишь ужасная холодная пустота, которая пожирала изнутри.