***

                МЕТОДОМ ПРОБ И ОШИБОК
                О том, как я пополнил свой словарный запас

               
     Если кого интересует мое мнение, то я его имею. Слушайте сюда, авось пригодится.               
    Люди делятся на две категории – фантазеры и лгуны. Это далеко не одно и то же.

    Нет, конечно же есть еще и те, кто ни бе, ни ме, ни кукареку... Но давайте вынесем таких за скобки, как недоразумение. Или, если хотите, исключение из правил. Не о них речь.

    Фантазеры делают жизнь сочной, яркой, а значит интересной.
    Вруны, хоть и горластые, наглые, но, как правило, предсказуемые, а значит скучные – сплошные серо-черные тона. Ну, кого это может порадовать! Разве только огорчить.
    Зачем далеко ходить за примером, скажу без ложной скромности - меня считают большим фантазером.
    Началось все, когда я еще под стол пешком ходил. Но, хочу особо отметить, что всегда действовал без злого умысла, а скорее по наитию.  Чтобы запугать кого-то или, упаси Бог, навредить – ни-ни! А все потому, что сам был пуганный в детстве и знаю, какого это. Об одном таком случае хочу рассказать.

    Мне пять лет. Я только-только выздоровел после ангины. Соседка, Гавриловна, по совместительству моя лучшая подружка, которая приглядывала за мной пока родители работали, разрешила немного погулять во дворе.
    Зимой здесь было лишь одно развлечение – катание с горки. Горка небольшая и упиралась она в штакетник. 
               
    Во дворе я встретил  Витеныша из соседнего подъезда. Звали его так за хлипкое телосложение и тонюсенький голосок. Трехлетний Витька был чуть крупнее годовалого ребенка.

    Витеныша выгуливала бабуля, держа малыша за шарфик, как собачку на поводке.
    Пацанчик все время норовил взобраться на горку, но ему это восхождение никак не удавалось, и он капризничал.

  - Минька, - обрадовалась Витькина бабка, увидав меня, - тебя сам Бог послал! Пожалуйста, покатай внучка с горки. Видишь, как хнычет, сил моих уже нет слушать.  Самой на эту вершину мне ни за что не взобраться.

 - Так ведь салазок нет, бабушка. На чем кататься-то? – удивился я.
 - Экий ты несговорчивый! Сейчас вам все организую. Главное, займи хоть на полчаса сударика моего, дай дух перевести.

   Через пять минут в наше распоряжение было отдано небольшое цинковое корытце, и старушка объяснила, как его можно приспособить для катания. 
   Усадив соседа впереди себя, чтобы он ручонками мог упираться в мои коленки и не свалился, я принялся рулить на «трассе».
   Витеныш был в диком восторге. Сначала визжал, потом смеялся взахлеб и требовал «Еще! Еще давай!»   
   Меня лишний раз просить не надо было. За время болезни соскучился по двору, по общению, по возможности вдоволь порезвиться.
   Моя задача была не только втащить наверх «снаряд» и малыша, но и вовремя затормозить при спуске, чтобы не врезаться в штакетник.
   Делал это я довольно ловко, успевая в нужный момент вонзить ноги в новеньких бурках в снег. Корыто замирало буквально в миллиметре от препятствия.
   А тут будто кто сглазил. Несмотря на все старания рулевого, наш «болид» вдруг подпрыгнул, Витеныш выскользнул из моих объятий, пролетел вперед и застрял в ограде.
   Раздался противный визг, словно кто гвоздем по стеклу чиркнул, и юный «бобслеист» зашелся в плаче.
   Сначала он покраснел, потом посинел, затем стал белым, как снег.
   Я сразу же поволок болезного домой и передал с рук на руки его бабуле.
   Попытался было объяснить, что случилось, но та стала вопить: «Убили! Убили!»
   На крик прибежали соседи и спровадили меня, «от греха подальше».
 
   Но «греха» избежать мне так и не удалось.
   Часа через два после того, как Витеныша осмотрели врачи «Скорой помощи» и ничего не обнаружили, его бабка ворвалась в комнату, где проживал я с родителями.

 - Ты, мерзавец, чуть не погубил моего внука! – кричала она на меня и топала ногами. - Вот пусть только твоя мать придет с работы, я позабочусь, чтоб ее тотчас арестовали и посадили в тюрьму. Будет гнить она в кандалах до конца своих дней, за то, что воспитала такого гаденыша!
   Гавриловна тут как тут - грудью встала на мою защиту и вытолкнула скандалистку.
   Но Витькина бабулька   сильно напугала меня. Я тогда еще не знал, что такое «кандалы» и «тюрьма», но шестым чувством догадывался, что это что-то жуткое.
   Свернувшись на диване калачиком и закрыв глаза, я дал волю своему воображению, которое рисовало картинки, одна страшнее другой. Здесь был и царь Кащей, и Серый волк, и ступа с бабою Ягой, и злой колдун, и моя бедная мама, которая тужила в темнице…
   Благо иллюстрировать сказки Пушкина художники «Детиздата» прекрасно умели.

   От жалости к своей горькой судьбе, к моей несчастной мамочке у меня слезы потекли градом и …я заснул.
   Сколько проспал не знаю. Но лишь только открыл глаза, сразу же решил бежать предупредить родительницу о грозящей ей опасности. 
   Натянув на себя пальтишко, бурки и ушанку, я впервые в жизни вышел со двора без сопровождения взрослых, нарушив тем самым строгий запрет родителей.

   Обычно мама возвращалась с работы домой одним и тем же маршрутом –  через рынок. Я планировал перехватить ее по дороге. Бежал, аж из сил выбился. Присел на лавку отдышаться и все, дальше ничего не помню.

   Очнулся дома. Надо мной - заплаканное мамино лицо, у изголовья стоит Гавриловна. В комнате полумрак. Разговаривают почему-то вполголоса. Рядом с кроваткой, на табуретке, какие-то пилюли и микстуры, металлическая коробочка для шприцов.

   Оказывается, я пришел в себя только через двенадцать дней, после того, как мама нашла меня, лежащем на снегу.
  -Это была самая настоящая горячка, еле-еле отходили, - сказала Гавриловна.
   
   Так как навещать меня врачи никому не позволяли, то всю информацию о состоянии здоровья больного жильцам дома сообщала наша добрая соседка.  Она охотно взяла на себя обязанности моего пресс-секретаря.

   Из разговоров взрослых я узнал, что «Бесстыжая таки приходила».
   Под «Бесстыжей» моя подружка, оказывается, имела в виду бабку Витеныша.
 - Приперлась и требует корыто, - в сотый раз рассказывала Гавриловна папе. -Мол, Минька у нее без разрешения взял корыто, чтоб кататься, и не вернул.
   Папа что-то тихо говорил в мое оправдание.
 - Да знаю, знаю все, - отвечала ему моя нянюшка. - Из окна своими глазами видела, как паскуда   корыто приволокла, чтоб наш пострел ее Витеныша с горки катал. Дворничиха говорила, будто затем она эту посудину старьевщику отдала. Как зачем? Чтоб стрелки на бедного Миньку перевести. Чтоб дочка с зятем не ругали, что за внуком не досмотрела. А так выходит, будто твой сынок взял без спроса ее корыто и набедокурил.
   Гавриловна была рада поделиться своим расследованием и вывести Бесстыжую на «чистую воду».
 - Сколько раз говорила тебе, - ворчала она на папу, - чтоб укорот курве дал. А ты, мол, чего с ней связываться, бесполезно, раз такое могла учудить. Я бы ни за что не простила. Лахудра думает, раз снюхалась с участковым, так ей теперь все с рук сойдет. Обломится, поверь моему слову – обломится. Бог не Тимошка – видит немножко! Как только у этой профурсетки язык повернулся сказать ребятенку, что родительницу его извести хочет! Вот злыдня!

   Ежедневно, пока болел, я слышал этот гневный монолог и вскоре мог пересказать его наизусть, как стихотворение.
   Ну, - рассуждал я про себя, - Курва, наверное, имя Витюшкиной бабки, потому как звучит красиво, женственно. А вот что такое «паскуда», «лахудра», «профурсетка»? И как можно «снюхаться с участковым»?    
   Эти вопросы не давали мне покоя.
   Когда спросил у Гавриловны, она объяснила как-то туманно:
  -Лахудра она лахудра и есть!
   

   Наконец настал день, когда родители выпустили меня погулять во двор.
   Снег уже давно растаял, на деревьях набухли почки, солнышко пригревало.
   Витеныш ковырялся в песочнице под надзором своей бабульки, которая успевала и за малышом присматривать, и с соседками ворковать.
   Увидав меня, Курва заверещала.
  -Гляньте-ка, оклемался! Ну, теперь спасайся, кто может! Этот бандит непременно за старое возьмется - станет тырить все, что плохо лежит. Что за семейка - наказание Божье!
   Ее собеседницы зашикали: «Ты что, ты что! Ребенок же, как можно!» Но это только подзадорило Витюшкину бабушку.
 - Эй. Минька,- закричала она визгливым голосом, - ты куда, стервец эдакий, наше корыто уволок? И не стыдно тебе чужое брать?! Ну, погоди, доиграешься, добром твои шалости не кончатся!
   От обиды у меня слезы навернулись, еще бы чуть-чуть и расплакался. Но тут вовремя вспомнил, как папа учил «ни за что не давать слабину на людях» и, прикусив губу, стал, как вкопанный, не зная, что сказать в ответ.
 - Вы посмотрите на него, еще и набычился! Вот и говори с таким ушлепком! – продолжала моя обидчица.
   Тут на память пришел  уже другой совет отца: «Если тебе скажут что-то обидное, улыбнись и ответь: «И Вам всего хорошего!»
   Натянув на лицо улыбочку, я сделал так, как меня учили.
 - Говнюк! Засранец! – услышал в ответ.
   Эти слова были хорошо знакомы еще от Гавриловны и потому сразу же как-то успокоили.
   Сглотнув ком, стоящий в горле, я, неожиданно для себя, обрел уверенность
 - А ведь обманывать нельзя, бабушка! Разве Вы не знаете?
 - Ну, ты поучи еще меня, сопляк, поучи! –  голос прародительницы Витюшонка не предвещал ничего хорошего.
 - Тогда скажите пожалуйста, баба Курва, зачем Вы снюхались с участковым? – вежливо поинтересовался я, стараясь тем самым сбить накал агрессивности собеседницы и удовлетворить, наконец, свое любопытство.
   Честное слово, спросил без подвоха, с детской непосредственностью, на которую только способен пятилетний ребенок.
   В ответ – тишина.  Взрослые с открытыми ртами ошалело пялились на меня.
   На всякий случай я отступил на два шага, от греха подальше, как сказала бы Гавриловна.

   Помню, тогда меня стали терзать смутные сомнения- не есть ли Курва родственница Говнюку и Засранцу.
   Но поскольку внятного ответа я так и не получил и никаких репрессий не последовало, то появился соблазн продвинуться дальше в освоении великого и могучего.
 - Паскуда! - неуверенно произнес я и стал ждать реакции. 
   Если баба Курва улыбнется, значит это слово хорошее, а начнет кричать, то понятно, что нет.
   Но тетки сидели на лавочке, как окаменевшие, будто их мертвой водой окропили.
 - Лахудра! - сказал я тогда бойчее.

   Ну, а что прикажете делать ребенку, который дома не смог найти ответы на интересующие его вопросы. Приходилось ставить такие вот опыты, действовать методом проб и ошибок на свой страх и риск.
 - Что с тобой, Минька? – как-то жалостливо спросила одна из тетечек. - Иди я у тебя лобик пощупаю.
   Ее тон подействовал на меня ободряюще.
   Дать щупать свой лобик я все же не решился. Зато торжественно произнес:
 - Профурсетка!- и напрягся.      
   Чувство, что вот-вот наступит развязка, меня не подвело. 
   Витькина бабушка то ли ойкнула, то ли икнула и стала заваливаться на бок.
   Все сразу переключили свое внимание на нее, что, признаться, задело меня за живое.
   Я тут перед ними, понимаешь ли, стараюсь - красивыми словами жонглирую, а в ответ ноль внимания, фунт презрения, как сказала бы Гавриловна.

 - Наверное, у бабы Курвы фамилия Профурсетка, а работает она паскудой, – рассуждал я, напрягая всю свою фантазию и выстраивая собственную логическую цепочку. – Но что же тогда означает слово «лахудра»?
   Объяснение, что «Лахудра она лахудра и есть» меня не удовлетворило.
   
   Это сейчас любой ребенок, едва научившийся держать головку, может залезть в поисковую систему в компьютере и найти ответы на все интересующие его вопросы. А шестьдесят пять лет назад для меня такой поисковой системой служили мои родители и Гавриловна.

   «Google» нянюшки выдал что-то невразумительное, а «Yandex» папы не сильно помог удовлетворить мое любопытство.

   Объяснение родителя, что «лахудра» это грубое слово, которое не говорят мальчики из приличных семей, мне не понравилось. Всем своим                детским нутром я чувствовал -  взрослые что-то недоговаривают. Или, как любил выражаться папенька, ходят вокруг да около.
 
   Тогда мною была предпринята третья попытка во всем дойти до самой сути – допрос с пристрастием воспитательницы в детском саду.
 
   В тот же вечер у нас с папой состоялся мужской разговор. Выслушав мои соображения, он сказал, что «все это у тебя из-за высокой температуры», и попросил навсегда забыть про «лахудру» вкупе с паскудой.
 - Иначе опять уколы придется делать! - предупредил отец.
   Этот довод оказался самым убедительным.
      
    С тех пор все соседи по дому стали звать меня Фантазером, а мою обидчицу - бабой Курвой.
    
               
    
    
      
       
       
       
   
    
   
      
    
                .