Глава 7. Увядающая красота

  На следующий день Архип решил прогулять пары. С самого утра он бродил по городу, вслушиваясь в сотни голос, раздающихся с остановок и тротуаров, всматривался в хмурые лица (большинство из них ему не нравились и были просто отвратительны), однако он ощущал с ними некое единство. Ему казалось, что эту живую картину, сотканную из триллиона деталей, он видел тысячи лет назад. Ничего в ней не менялось, разве что некоторые пазлы, но в целом люди были людьми, вечно чем-то недовольными и сонными по утрам, пробужденными и энергичными к обеду, блаженные и умиротворенные к вечеру. Что-то было в этом поэтическое, словно вся человеческая суть и вселенская энергия в конечном счете дышала поэзией, той самой, которая окутывает всё пространство и время. И эта чудесная музыка жизни лилась буквально отовсюду; сколько людей, затерявшихся в толпе искали выход и в конце концов нашли его, и услышали эту музыку? Сколько жизней было положено на то, чтобы приоткрыть глаза хотя бы одному единственному человеку?
  В такие моменты - ранним утром и глубоким вечером, Архип сильнее всего ощущал главенствующую роль поэта. Без него было никак нельзя. Кто не видит многое - в итоге покрывается плесенью и уходит во мрак экзистенциальной бездны, выбраться из которой предельно сложно. Но нельзя отчаиваться, когда есть поэт! Он ведь есть, не правда ли? Всегда и везде, незримо присутствует в толпе... Это может быть кто угодно. До чего хотелось Архипу обнять всю Землю, ведь он и есть тот самый творец, мыслитель, который в очередной раз поднимет всю Россию на пъедестал мировой культуры, поэт, чьи стихи вдохновят не только современников, но и будущие поколения Великой и необъятной страны. Казалось, он, Архип, был рожден в триколоре: белый цвет олицетворял чистоту его помыслов, и искренность в творчестве; синий - океанский простор его замыслов; красный - сигнал для всех, что он главный, и пойдет в своих намерениях до конца, во что бы то ни стало.
  Ведь в нем так много безудержной силы, неподъемной для многих.
  Чувства навалились на него с невероятным, раскаленным внутренним жаром, который готов был испепелить его нервную систему. Но Архип не отчаивался, он знал, как усмирить эти чувства. Вернее, их не нужно было усмирять, всего лишь перенаправить в поток сознания, и тогда...
  Он остановился в парке, достал блокнот и ручку и начал записывать приходящие строки. Не он руководил работой, а она им. В эту секунду он ощутил себя маленьким пером-инструментом, частью чего-то высшего, того механизма или буйного ветра, который управляет всем, а он всего лишь слушает, наблюдает и записывает.
  Архип надкусил губу, опустил брови к переносице, не замечая никого и ничего вокруг и продолжал заполнять страницы блокнота. Его руки слегка дрожали, на лбу выступили капельки пота. Мысли так и жаждали вырваться, он писал и писал... и в то же время возненавидел это ощущение напряжения всего мозга, каждой клетки несбыточного сознания. Нужно было больше сил для того, чтобы выразить так, как того требует... кто? или что? Он сам вызвал стихи своими переживаниями. Может, в этом и задействована была какая-то иная сила, но это неважно. Осталось чуть больше поднапрячься и родить стоящие стихи, ну хоть раз за осень!
Пока Архип судорожно чиркал в блокноте и его рука молниеносно летала над страницами, периодически перечеркивая написанное, со стороны за ним наблюдал отец. Тот шел на работу, в старой куртке и высвеченных временем джинсах с продавленными коленями, и вдруг внезапно остановился, увидев склонившегося над бумагой в парке юношу. Он даже не видел лица - это худое, стройное тело с копной светлых волос, да к тому же пишущего в черном пальто, которое он купил недавно Архипу, потратив половину своей зарплаты, он узнал бы из огромной толпы, его нельзя было не узнать, ибо от него всегда веяло какой-то непонятной силой, и образ этот всегда и везде выделялся по-своему. Объяснить этого отец Архипа никогда себе не мог.
  Да это не имеет значения. Важно лишь то, что этот засранец прогуливает пары, когда эти занятия уже оплачены им, Отцом (чуть ли не всевышним, как он считал) Архипа - бездельника, тунеядца, не способным на полезную и нужную для всех работу, кроме своих дурацких стишков, хотя он, Отец Всевышний, никогда их даже не читал и близко даже не видел и не держал в руках ни один листок. Да к тому же пальто! Этот уродец умудрился спокойно принять дорогое пальто и сказал просто "спасибо" без особой радости, как будто это не имело для него большого значения! Иначе ходил бы в своей старой куртке, как Он, Всевышний, и радовался хотя бы плате за университет. Это уже ни в какие рамки не укладывалось. Надо его проучить. Не сейчас, конечно, но вечерком и дома. А пока, пусть и зубы скрежещут от вида этого бездаря, надо идти. Пусть пишет свои стишочки и грезит о пустом, мнимом величии...
  Когда отец Архипа скрылся в толпе таких же пресных людей, как он сам, поэт внутри самого Архипа возжелал большего. Блокнот в тисках его легких слов съежился, точно шагреневая кожа.
  Горящие строки так и лились из его колоссального сознания. Титаническими усилиями из потаенных глубин истории своей жизни он поднимал такие образы и слова, что высказать всё, вообще ВСЁ, казалось невозможным. Ему стало тесно внутри одного языка, он даже не смог бы отразить приходящие стихи и на других, даже если бы знал их в идеале (из иностранных он неплохо знал французский по Бодлеру), но этого было мало. Он искал своё Слово.
  Это Слово было повсюду: на парковой дорожке, которую подметали дворники; в листве, кружащейся в забавном, легком вихре прохладного воздуха, напоенным запахом холодной мокроты; на небе, среди парящих в неведомые южные дали красивых птиц; среди облаков, разбросанных по бесконечной голубизне светлого, воздушного покрывала самой Земли; среди домов и улиц, и людей, держащих разные пути и цели в своих хрупеньких ручонках... Но в их глазах светилась личная история, сотни, тысячи и миллионы историй, которые надо рассказать особым языком; найти то заветное Слово, присущее каждому, но далеко не каждому было дано открыть его. Поэтому Архип и высматривал, выслушивал ветер поэзии человека, его историю, и старался открыть общее для всех Слово, если оно существовало. И только такой поэт был способен предъявить людям сокровенное, спрятанное от их зрения и слуха, их Слово, и когда народ внимательно слушал поэта, то вмиг осознавал, - вот оно! Слово! Ты провидец, визионер, мыслитель, заглянул в наши души и суть вещей, показал всё в истинных масштабах!
  Слово было повсюду, оно состояло из чистой поэзии и философии, и Архип знал это. Он искал его, но оно уже было открыто ему и другим. Он знал, что вечная Земля буквально дрожит от его контакта с ней, он, человек, ощущал ее под своими ногами и писал о том, что она и воздух, и деревья, сообщили ему в этой вечности.
  Поэт забывал о времени в творческом экстазе - оно и не нужно, ведь стоит открыть для себя вечность, как время забывается и уходит, словно бы его никогда и не было и о нем никто не знал. Если бы можно было увидеть в это мгновение звезды! О, сколько бы сияющих различий можно было разглядеть в них! Сколько страстной живописи подарили бы они тогда? Но они есть всегда - и днем, и ночью, просто днем глаз не видит сквозь лучи близкого нам Солнца другой звездный свет, но когда Солнце уступит, уйдет за горизонт, вот тогда мы увидим Слово и где-то там, в безграничных звездных картинах, которые так или иначе сообщат нам нечто важное и укажут на присутствие Слова.
  Пока мысли Архипа метались в его раззадоренном сознании, он вдруг понял, что на сегодня со стихами покончено. Более того, он даже перечитал то, что получилось, и одним движением отправил исписанный блокнот в мусорку. До такой степени, по его мнению, эти стихи были плохи. Что же дальше?
  Он стоял в этом парке словно живой памятник, теперь прямо держа осанку, и думал. Сегодняшний день - это порок чего-то великого, и нельзя праздновать Начало в одиночестве, да еще к тому же в хмуром рассвете печальных лиц вокруг.
Парень насчитал деньги, которые ему дал отец на обед в университете, затем добавил к той сумме еще несколько накопленных сотен. А потом... зашел в цветочный магазин, купил букет ландышей, и стал разбрасывать их повсюду не обращая внимания на ругательства дворников. Потом он подошел к остановке и раздарил остатки цветов тем хмурым девушкам и женщинам, что бесконечно ждали своего автобуса.
  Но поэту было мало того, что он сделал. Ему хотелось видеть Леру. Пусть она говорит целый день, а он слушает. Согласится ли она прогулять пары вместе с ним? Ведь она такая... такая... бесподобная, правильная, всё у нее спланировано и расставлено по полочкам. Как можно прогулять университет? Он рискнул позвонить ей, и о! Удивительно, но она согласилась. Правда лишь потому, что у нее было окно.
  Молодые люди встретились в кафе, и Лера как всегда, лучезарно улыбнувшись, смотрела Архипу прямо в глаза, не отворачивая взгляда, а вот парень очень даже стеснялся, и даже немного опасался столь прямого контакта. Он знал, что в этой девушке есть нечто потаенное, что ему еще предстоит раскрыть. К тому же, он никак не мог забыть то, как она прыгнула в джип к мерзкому типу, который сбил его поздним вечером. Судя по философии Леры, ее жизненным принципам, взглядам на искусство, ее абсолютно фантастическую начитанность, он не мог поверить, что она способна кататься на джипе с каким-то ублюдком. Он, Архип, не наивный, и очень внимательно будет следить за Лерой, и, несмотря на страстную любовь внутри, решил пока не подпускать ее к себе слишком близко.
  - Только не смейся. Вчера ночью мне приснился Иисус, - говорила Лера, опустив плечи и слегка наклонив голову в бок. - Я видела его возле реки, распятым на кресте. Я злилась на него. Всё, что накипело за эти мои непростые годы отношений с религией выплеснулись в этом сне. Всё, что я думала и чувствовала, я высказала прямо Иисусу в лицо. Он почти ничего не говорил... А я злилась. Хотела даже столкнуть его крест в воду. И кстати, я тут подумала, наверное, таким образом я хотела очиститься. Ну, знаешь, это же как бы мой Иисус, мой образ, такой, каким я его понимала всё это время. Вот я и хотела столкнуть его в реку и таким образом очистить этот образ от самой себя, от своих прошлых переживаний и размышлений. Люблю толковать сны, только с точки зрения логики и саморефлексии, а не эзотерики и всей этой мистической чепухи. У меня этот сон оставил странные ощущения. С одной стороны я права - в душе давно уже оставила религию. А с другой... мне стало так жалко его.
  - Иисуса?
  - Да. Но я ненавижу жалость. Это такое пустое, бесполезное чувство. Пустое с точки зрения практических отношений. Ну пожалела я его, или еще кого-нибудь, дальше-то что?
  - О, здарова, племяш! - вдруг рявкнул со стороны барной стойки до боли знакомый голос так, что Архип вздрогнул. Он терпеть не мог слышать этот голос пьяным. - Звучит как беляш, дыа?
  К столику молодых людей кривой походкой, словно раненый солдат, проковылял дядя Архипа - Семён Валентинович.
  - Ну чё, как дела? - рассеянной улыбкой одарил он племянника, и тут же перевел взгляд на Леру. - О, а это ты... ну ничего себе! Вот эт я... понимаю, ик! Знатную деваху ты себе нашел, дружище!
  - Она не деваха, дядя, - стиснув зубы и напрягшись, как пружина ответил Архип.
  - Ну ясно, ясно, я ж знаю, всё понимаю. Отлично ты это... ик! Устроился.
  - Наверное.
  - Что значит... ик! Наверное? Да сто пудов так!
  - Сто пудов... - спокойно кивнул Архип, отпив немного кофе. В одно мгновение ему показалось, что сейчас он стиснет чашку и расколет ее.
  - Так как дела-то у тебя?
  - Отлично. И у отца тоже всё здорово.
  - А он давно из бутылки-то вылез?
  - Он в нее и не залазил... - Архип весь вскипел внутри. Казалось, еще немного, и он начнет хамить и выгонит дядю из кафе.
  - Странно, а я думал, он всё пьет.
  - Ладно, мы, пожалуй, пойдем, - признался Архип, опять стиснув чашку, допивая кофе.
  - Да нет! Сидите, сидите. Я уж сам ухожу. Понял, всё понял.
  Когда дядя ушел, Архип боялся взглянуть на Леру. И когда он это сделал, она как-то с интересом смотрела на него, чуть улыбаясь.
  - Я полагаю... - взволнованно начал Архип. - Ты хочешь знать, кто это?
  - Если честно, то не особо. Кто-то из родных или друзей, наверное.
  - Друзей? - брови Архипа медленно поползли вверх. Он был шокирован таким предположением, и это его даже немного разозлило. - Ты правда думаешь, что такие вот у меня могут быть друзья: старые и пьяные?
  - Да нет, шучу я, Архип.
  - Я знаю твои шутки, Лер. Это на тебя не похоже.
  - А на что похожи мои комментарии? На издевку?
  - Только хотел это сказать.
  - Да, это издевка. Меня напрягают подобные типы. Не ожидала, что и рядом с тобой когда-нибудь увижу подобных.
  - Ну извини, если мой дядя шляется в таком виде по городу. Я не выбирал родственников себе с рождения...
  Лера положила ладонь на руку Архипа и сказала:
  - Всякое бывает. Мы действительно не выбираем родных, к сожалению. В моей жизни тоже попадались подобные кадры. Я просто смотрю на твою реакцию на мои слова. Порой я бываю жестокой, вот как сейчас. Ничего не могу с этим поделать. Твой дядя, наверное, тоже не может с собой ничего поделать, когда пьет. Он такой, какой есть, и ты его принимаешь по умолчанию, перебарывая в себе злость. Я это видела. А можешь ли ты принять меня такой, какая я есть?
  Она замолчала и резко одернула руку, словно обожглась чем-то, чего совсем не ожидала.
  - Ой, я, кажется, ляпнула совсем... не понимаю, что на меня нашло, Архип. Извини.
  - Не нужно извиняться. Могу ли я тебя принять такой, какая ты есть? - спросил он, вспоминая, как Лера садилась в тот злосчастный джип. - А какая ты на самом деле?
  Лера вдруг поджала губы, отвернулась и промолчала. Архип снова стиснул челюсть, только на этот раз гораздо сильнее, чем при дяде. Казалось, еще немного и он раскрошит во рту зубы от давления челюсти, которую уже почти свело.
  - Я знаю, кто я, - вдруг сказала Лера. - Знаю, для чего родилась, и знаю, как хочу прожить эту жизнь, не теряя ни минуты. Еще столько непрочитанных книг, столько ненаписанных мною картин и не созданных скульптур, что порой я боюсь терять время. Эту поразительную материю, из которой соткан весь наш мир, и так как я часть этого мира, я выбираю только самых достойных людей, а с остальными у меня как-то не складывается. В этом, наверное, мой порок, если можно назвать это пороком. С точки зрения религии я порочна, ибо не люблю людей и не желаю сходиться с посредственностями. Я уже говорила тебе, что эгоистична и бываю жестокой... Мне становится от этого грустно, но увы, ничего не могу со всем этим поделать.
  "Интересно, - подумал Архип. - Значит, тот бизнесмен-урод для нее достойный, славный паренек?" Лера молчала, Архип рызмышлял.
  - Может, скажешь что-нибудь? - спросила девушка.
  - Я думаю... ты не до конца честна со мной.
  - Что ты имеешь ввиду? Уточни, пожалуйста.
  - У меня, как у поэта, есть лишь сильное предчувствие. А с чем оно связано конкретно, я не уверен. Знаю, ты ставишь разум на первое место, как и я. Но интуицию я не сбрасываю со счетов никогда.
  - Я тебе сказала обо всех своих слабых местах. Дополнить мне нечего.
  Это признание для Архипа действительно было ценным. Может, просто Лера встречалась с тем типом и быстро поняла, что он ей не подходит? Но она ездила с ним поздним вечером непонятно куда! Она не может быть просто шлюхой...
  - Хорошо, спасибо. Мне приятно это слышать, - сказал Архип, но затрагивать больную для себя тему пока не стал. - Может, сходим в театр?
  - Ловко ты сменил тему... - Лера встала, надела пальто и повернулась. - Сегодня вечером будет творческая посиделка, что-то вроде литературно-поэтического квартирника. Напротив общаги физ-мата, квартира пятьдесят семь. Пойдешь со мной? Может, почитаешь свои стихи.
  - Читать не буду, но схожу, конечно.
  На этом они и расстались, а вечером вновь воссоединились на творческом квартирнике.
 
  Лера была одной из организаторов квартирника, поэтому внимание всез зафиксировалось на ней, правда, она этого ничуть не ощущала, да и ей было всё равно. А вот Катя Смородинова - практически ее соперница по умолчанию, хоть и старалась болтать без умолку о всякой ерунде, особого отношения к себе так и не добилась.
  Архип ощутил себя на этом вечере совсем зажатым. По началу он хотел даже прочесть свои новые стихи, тем самым удивив Леру, но передумал. Он сжимал в кармане бумажку со строками, периодически повторяя их в уме. Нет, сегодня не то время. Он понял это, когда увидел публику. Да и эта рыжая, которая постоянно ко всем лезла с расспросами и глупыми замечаниями, пусть и дружескими, сильно напрягала. Она даже сделала попытку познакомиться с Архипом, как только узнала, что его привела сюда сама Лера Лебедева.
  - Архип? - переспросила Катя, едва сдерживая смех. Поджав губы, она заметила:
  - Такое древнее имя. Капец ты динозавр.
  Архип коротко, и даже миролюбиво ответил:
  - Архип тирранозавр к вашим услугам, ага.
  - Ха-ха-ха! - залилась смехом Катя, прикрывая рот рукой. - А ты юморной! И чего ты нашел в этой Лебедевой? Не пойму... Эй, ты куда?
  Архип подошел к Лере. Та, беззвучно смеясь, толкнула его в бок:
  - Что, не понравилась моя любимая Катюха?
  - Не смешно.
  - А по-моему очень. Вот никогда бы не подумала, что вы с ней когда-нибудь пересечётесь. Теперь я видела в этой жизни всё.
  - Видела, но не слышала.
  - Что ты имеешь ввиду?
  - Совсем скоро я открою для тебя ящик Пандоры, но не уверен, что тебе это понравится.
  - Та-а-а-к, - с интересом взглянула Лера. - А поподробнее?
  - Я написал стихи, только тихо! Не на этом вечере точно. Я решил.
  - Хорошо, нет проблем. Абсолютно. А когда?
  - На днях. Просто говорю об этом сейчас, чтобы... в этой атмосфере зарядить тебя интригой.
  Архип довольно хитро улыбнулся, хмыкнув и подмигнув Лере. О последнем он тут же пожалел, ибо ему показалось, что это уж слишком по-голливудски. Лера усмехнулась, и, взяв бокал вина, сделала глоток.
  - Буду ждать. Я уже вся накалена до предела... Поэзия - это моё все. И стихи твои станут моими, однако напряжена я не только по этому поводу. Есть еще кое-что. Сегодня я буду читать мини-лекцию по искусству. Если будет вопрос - задай обязательно.
  - Ладно. А на какую конкретно тему?
  - Услышишь. Впрочем, ничего нового там для тебя, наверное, не будет. О, нет...
  Лера увидела Марка Захарова. Того самого парня, который сидел с ней в кафе, тупил, молчал, скользил по верхам в суждениях и демонстрировал ужасный литературный вкус.
  - Что? - спросил Архип. - Знаешь этого парня?
  - Знаю. И не желаю здесь его видеть, как и Катю. О, вот и она уже нарисовалась, что-то плетет своим пустым языком, как всегда.
  Лера рассказала про Марка подробнее, и Архип захотел его проверить. Лера предупредила, что он может быть разочарован, но Архип рискнул, и всё произошло именно так, как и говорила девушка.
  Архип поздоровался с Марком. Тот весьма дружелюбно выслушал несколько слов о том, что Архип увлекается поэзией и пишет стихи, но о себе лишь сказал, что занимается философией. Архип не был философом, углубленно не изучал Канта, Спинозу или Хайдеггера, но был неплохо знаком с древнегреческими классиками, поэтому решил поддержать разговор о философии. Они заговорили о Мире, его прочных основаниях, немного обсудили религию, и вскоре Архип понял, что Марк - человек весьма отталкивающий. Он вдруг заявил, что у людей нет по жизни ориентиров, и что "всё держится на соплях".
  - Кто в наше время может быть уверен хоть в чем-то? - судя по тону Марка, он был вполне серьезен и задал вопрос Архипу искренне.
  - Я могу быть уверен в том, что реальность существует и я могу ее познавать. Слушай, я, конечно, не философ, и скорее всего ты меня переспоришь, но ведь есть же в нашем мире прочные фундаменты, на которые мы можем опираться.
  Марк быстро отмахнулся:
  - А я думаю, что нет. Все эти принципы, рассуждения, и даже сама логика - полнейшая чепуха. Мы это придумали, и можем в одночасье отвергнуть. Да, вернуться далеко назад, зато жизнь станет проще и внятнее, без болтовни и вот этого вот всего.
  - Принципы и логика - чепуха? Не могу поверить, что слышу это от философа...
  Даже в твоих суждениях есть логика, хоть и посыл у них ужасный. У нас сейчас тоже курс философии проходит, и нам объясняли принцип первого закона формальной логики: А равно А, то есть Истина есть Истина. Вот у меня в руках кружка, и ты полагаешь, что можешь на полном серьезе заявить, что это не кружка вовсе, а, скажем, розовый единорог?
  Марк промолчал, внимательно вслушиваясь в слова Архипа. Архип продолжил:
  - Или, что вместо кружки может быть всё что угодно, но только не данная кружка?
  - Ладно, ты меня сделал, - сказал Марк. - Не думал, что ты будешь продвинут в этом деле. Наконец-то пошли поэты с мозгами. Я-то уж думал, что пост-модерн сожрал с потрохами все таланты.
  - Так ты пошутил?
  - Нет. Я правда думаю, что нам бы неплохо вернуться к около первобытному состоянию, дабы не плодить людей и загрязнять планету. Только вот такие как ты не позволят это сделать мирным путем, и, скорее всего, придется провести войну или что-то вроде того.
  - Есть, наверное, другие способы контролировать рождаемость и загрязнение среды. Это уж слишком радикально. Что касается возвращения к истокам, В этом ты прям похож на Руссо.
  - Я не читал Руссо.
  - Ну а принципы? Полагаешь, можно без них обойтись?
  - Конечно. У меня нет жестких принципов, как и у всех моих друзей. Я исхожу из текущего момента.
  Архип задумчиво покосился в сторону Марка, затем сказал:
  - Допустим, у тебя их нет, но кто тебе дал право решать силой, чтобы у других людей их не было? Что, если у меня эти принципы есть, и я постигаю жизнь, используя их как инструменты? Рискнешь без жестких принципов отправить ракету в космос? Представь себя на месте Сергея Королева. Попробуй принести чертежи проектировщику ракеты и сказать: "Тут не принципиально важно, как и что строить, я об этом не думал, главное, чтоб была ракета". И посмотрим, как справятся с работой инженеры.
Марк резко прищурился, сосредоточенно обдумывая слова. Ему очень не понравился этот аргумент, судя по его дальнейшему поведению:
  - Ладно. Не думал, что ты настолько прокачан в философии. Я, пожалуй, пойду.
  - Давай.
  Архип остался один и погрузился в раздумья. Неужели это философ? - думал он. - Ну или студент, учащийся на философском факультете. Такого не может быть. Он словно действует не благодаря жизни и во славу ее, а вопреки... Таких людей Архип никогда не понимал и не поймет. Пока он думал, Лера вдруг запросила внимания собравшихся и приготовилась читать лекцию. Мысль ее вилась вокруг современного искусства, и, чтоб не заставлять всех ждать, начала.
  Она стояла посреди зала, обхватив спинку стула, и рассказывала о современных формах скульптуры, которые пытаются изуродовать и представить в ужасном свете намеренно. Также упомянула про людей, которые намеренно потворствуют "развитию" такого искусства, если слово "развитие" в данном контексте вообще уместно. Лера упомянула Катю, которая как раз-таки активно поддерживает бесформенную размазню и уродливые конструкции, и на этом моменте все засмеялись. Улыбалась во весь рот и сама Катя, хотя судя по ее взгляду было ясно, что она сильно задета, ибо вцепилась глазами в объект своей ненависти, и, не моргая, ни на секунду не отвлеклась на что-то другое. Все знали Катю, и Леру. Многие догадывались, что между ними незримая связь, установившаяся сама собой в результате невольного противостояния на поприще создания скульптур.
  Когда Лера заговорила о путешествиях, многие вдруг насторожились. С чего вдруг Лебедева заговорила о них? Оказывается, она снова напала на глуповатых людей без внутреннего образования и вкуса. Она была против тех, кто с пустотой внутри носится по белу свету не понимая, зачем это им нужно. Просто модно стало путешествовать и фотографировать всё вокруг, вот все взяли и поехали, не имея представлений об Истории, Географии, живописи и архитектуре...
  Лера снова задела Катю следующим:
  - В прошлом году я слышала, как мои одногруппницы говорили о Греции. Катя присоединилась к ним, и похвасталась, что тоже была в Афинах и показала одно фото, где позади нее была какая-то древняя постройка. Что именно - я не знаю, не интересовалась, но когда у нее спросили, что это?  Смородинова ответила: "Ну, это очень древние камни какие-то".
  - Древние камни, Карл!!! - заорал кто-то из собравшихся, и комната взорвалась чудовищно громким смехом. Лера продолжила:
  - И для чего же, спрашивается, ты ехала в Грецию... Чтобы посмотреть на популярные древние камни? Только потому что все туда едут и смотрят на "какие-то камни"?
  - Ты слишком придирчивая, Лебедева! - наконец подала голос Катя. - И наглая!
  Лера не обратила внимания на эти реплики и продолжила:
  - Современные тренды буквально диктуют нам свою волю: бросай дом, семью, собирайся и улепётывай хоть на край света. Это так здорово! Собирай впечатления, ощущения, лови моменты, будь самим собой! Но будешь ли ты собой, когда скачешь с места на место, совершенно не задумываясь о том, что тебе дает это путешествие, с чего вдруг ты захотел всё бросить и уехать? Может, это наоборот бегство от себя, а не К себе? Я вовсе не против путешествий и новых ощущений. Я против трендов, которые лепят из людей бездумных биологических чучел. Я не против ярких воспоминаний и эмоций - они лишь обогатят восприятие, ту основу и образование, что уже есть внутри человека. Однако современные пустышки едут куда угодно, обрастают ощущениями, и не осознают, для чего им это всё.
  Когда есть впечатление, но нет содержания, нет сути.
  Когда есть яркая обертка (читай, понты), но внутри пустота. Мещане едут в Европу, чтобы смотреть на современное псевдоискусство с кляксой на холсту, восторгаясь бессмысленной абстракцией. Другие мещане, чуть побогаче, готовы заплатить за эту кляксу миллионы долларов, тем самым добавив очередной плюсик в копилку тренда.
  Мещане не созерцают античные статуи, а просто зырят на них, они не способны понять настоящее произведение искусства, пережить его внутренне. Но даже когда видят эти статуи, то не могут пропустить сэлфи с какой-либо их них, параллельно не указав на нее пальчиком и весело выбросить язык изо рта.
  Вы представить себе не можете, какую печаль чувствует такой человек, как я, когда видит подобные фотографии и посты. Вы не представляете, насколько яркими и полными будут ваши воспоминания и впечатления от поездки, если вы заранее будете знать историю того места, куда направляетесь, но самое главное - уметь понимать, как конкретно эта история вписана в контекст Истории Мира.
  Когда все зааплодировали, Лера вдруг притопнула ногой и энергично воскликнула:
  - Это не всё! - все тут же затихли, довольные, что будет продолжение. - К слову, я упомянула про бессмысленные кляксы на холсте за миллионы долларов, именуемых ныне "современным искусством".

И как только ты начинаешь мягко возмущаться на подобные тезисы о том, что это вот "настоящее искусство", тебе восклицают: "да это ты, девчонка еще зеленая, не понимаешь на самом деле, что перед тобой самый что ни на есть шедевр!
Вот у меня знакомый занимается подобными рисовалками, вот он-то - настоящий эксперт! Жаль, что его сейчас здесь нет, а то бы все рассказал и пояснил тебе, бестолочи. Не ценишь ты совсем НАСТОЯЩЕЕ". Вот тут-то, ребятки, замешана чистая политика.
  На этом моменте её захлестнула холодная, ядовитая ярость:
  - Радикальные левые пытаются уничтожить европейскую цивилизацию, по началу незаметно загнать её глубоко в прошлое, чтобы в толщи пыли и современных псевдо-концептов люди не могли пробиться к Истине, чтобы не было по-настоящему мыслящих индивидов.
Эти "закулисные" левые хотят уровнять всех и вся, но не дать образование, вкус и культуру каждому - это невозможно, а попросту забрать у всех хотя бы то, что они имеют, даже тот самый минимум... А как это сделать? В первую очередь уничтожить Великое, дабы оно не выделялось на фоне изображений прочих клякс и туалетных бумаг.

  Именно по этому принципу происходит стирание личности как таковой. А где нет личности, нет и фундаментальных прав человека?..
  Студенты аплодировали ее монологу, периодически выкрикивая "браво!". Особо яро хлопал Архип, даже не осознавая, что его ладони горят и покраснели; кто-то пронзительно засвистел так, что рюмки, стоящие на столе, покачались и напряглись.
  Лера словно никого не слышала вокруг, и показала пальцем на стену:
  - Вы только взгляните на эту репродукцию Айвазовского, - громко сказала она и шикнула, притопнув ногой, чтобы все замолчали.
  - Айвазовский буквально захватывает наблюдающего и говорит: "Вот, это моё море. Такого больше нет нигде, поэтому у тебя есть прекрасный шанс окунуться в него в любое время, когда захочешь". И абсолютно неважно, что именно такого моря, такой воды в природе не существует. Есть лишь Море Айвазовского. Оно живет в гениальном пространстве искусства. Но если искусство является отражением реальности, прежде всего субъективной реальности художника-Созидателя, то здесь мы наблюдаем явное соприкосновение двух миров, как бы банально это ни звучало. Одно переходит в другое и наоборот, при всём при том, что моря Айвазовского по факту у нас просто нет...
  В каком-то смысле его нет даже на полотне самого Айвазовского, ведь когда наблюдающий подходит к картине и первые секунды пытается "испить" эти краски, он понимает, что это всего лишь плоская поверхность с неживой смесью красок, набросанных целый век назад; Наблюдающий еще как бы здесь, в настоящем трехмерном пространстве, а не ТАМ.
  И Наблюдающий никогда ТАМ не окажется, никогда не ощутит свежесть бриза, но в мыслях, в Сознании, он как раз-таки получит больше, чем просто бриз и воду, больше, чем крик чаек, которых не существует. Мы должны учиться у Великих мира сего, развивать вкус, понимать, где настоящее, а где дешёвый нафталин, и уже на прочной основе создавать своё, новое, а прочих бездарей и лентяев, жуликов, которые хотят встать рядом с нами, гнать ссаными тряпками куда подальше! Я хочу, чтобы вы поняли: реальность лжи не терпит. Вы наверняка слышали такое выражение: "ложь рано или поздно становится явью". Подумайте хорошенько, почему такое происходит? Является ли данный принцип важной частью фундамента человеческого, и даже всеобщего Бытия? Мы слышим подобные высказывания, но даже не задумываемся о том, насколько глубокими они являются по существу. Ведь это не просто буквы и слова, это - отражение фундаментального закона. Так почему же мы страшимся увидеть этот, и другие законы? Полагаю, потому, что мы боимся самих себя. Мы убегаем в сериалы, фильмы, клипы, которые у всех на слуху, которые не имеют той глубины, а значит, безопасны для нас самих. Порой люди просто не хотят видеть настоящее, потому что боятся своих потаенных глубин...
  Когда Лера замолчала, все снова горячо ее поддержали, но внезапно из толпы выпрыгнула покрасневшая Катя, встав с Лерой чуть ли не лицом к лицу. Та уже было подумала, что Катя набросится на нее, но Катя лишь таким образом захватила внимание аудитории, которая тут же умолкла.
  - А знаешь, - поджимая губы, улыбалась рыжая. - Давай-ка встретимся с тобой один на один.
  Лера презрительно хмыкнула:
  - Я не собираюсь с тобой драться, хоть и мне порой хочется влепить тебе хорошего подзатыльника, чтоб мозги на место встали.
  Несколько человек довольно громко хохотнули, а остальные слушали, напряженно ожидая, что будет дальше. Катя снова улыбнулась, и улыбка эта была злая:
  - Да я не про драку на улице - так обычно поступает быдло типо меня, по твоему мнению. Я предлагаю встретиться на поле боя искусства.
  - Ты и искусство - вещи несовместимые, - огрызнулась Лера, но была явно заинтересована предложением.
  - Да это понятно, я и сама знаю без тебя, дура ты набитая.
  - Еще слово...
  - Ладно, предлагаю состряпать какую-нибудь скульптурку. У кого лучше и идеальнее получится, тот и выиграл.
  - Состряпать... - медленно выговаривала Лера, презренно хмурясь. - Скульптурку... У кого "идеальнее"?
  - Так ты в теме?
  - Да не вопрос, - резко бросила Лера. - Какие сроки?
  - Три недели на статую в человеческий рост. Форма не важна - выбирай любую. Хотя я уже знаю, что ты выберешь. Твоя связь с Грецией, видимо, была дарована самим Аполлоном.
  - Идет. А теперь иди куда шла.
  - Чего это? - вспыхнула Катя. - Ты побереги свои нервишки и силенки на свой шедевр, - хохотнула она, - И если еще раз прикажешь мне куда-то идти и что делать, или как-то оскорбишь - я тебе заткну рот силой, Лебедева. А так - болтай за моей спиной сколько хочешь. Я в любом случае всегда впереди.
  - Впереди? - переспросила Лера, уже готовая рассмеяться.
  - Конечно. Не пытайся делать вид, что это не так. Я лучшая из лучших, и это знают все.
  С этими словами Катя театрально задрала подбородок, и вышла из зала. Никто пока еще не понял, что произошло. Одна Лера глубоко внутри была немного в ступоре от того, что услышала, и даже напугана. Катя была отчасти права, но и у Леры хватило бы таланта создать шедевр, если не...
  - Ты как? - спросил Архип. - Выглядишь потерянно.
  - Пойдем отсюда, - предложила Лера. - Впрочем, все и так зашевелились и уже расходятся... Что? Да не потеряна я, с чего ты взял, Архип? Лучше бы стихи свои зачитал.
  - Как и обещал, но позже. Значит, Катя задумала нечто заранее или это был просто порыв?
  - У нее в голове пустота, как она может что-то запланировать заранее? Просто она мне отомстила, вот и всё. Я ее опозорила прилюдно, хотя не ставила ее в центр.
  - Я даже слегка удивился твоей...
  - Жестокости? Нет тут ничего особого, я не считаю, что оскорбила ее. Просто сказала правду. В контексте своей лекции.
  - Я удивился твоей способности так широко мыслить. Но если бы ты не приплела эту Катю, то лекция была бы золотой, как по мне.
  Лера устало вздохнула и сказала:
  - Может быть. но так получилось оригинальнее - живой пример прямо перед глазами всех, да еще творческая дуэль, которую она вдруг озвучила. Жизнь преподносит сюрпризы. Идем.
  Архип проводил Леру до ее комнаты, они обнялись, и парню вдруг захотелось оставить ее в своих объятиях на веки. Но она как-то быстро отстранилась от него, сказала "пока", и закрыла дверь. Что-то не так, подумал Архип по дороге домой.
 
  Открыв дверь, он тут же увидел отца. Тот молча стоял в проходе, скрестив руки.
  - Где шлялся? - громко спросил он. Архип молча повесил пальто, и хотел пройти, но отец стоял, словно полицейский, охраняющий правопорядок. Сейчас, очевидно, порядок был нарушен.
  - Я с тобой разговариваю?
  - Со мной.
  - Так и что?
  - Что?
  - Дурака врубаешь? Я задал конкретный вопрос!
  - Я не шлялся. Я был на учебе, а потом на творческом вечере.
  - На учебе? - поморщился отец. - А ты не врешь?
  - В смысле? - сглотнул Архип. - Зачем мне врать? У нас было три пары, а потом... я же сказал...
  - Тогда почему я видел тебя утром в парке за стихами? Почему дядя Семен встретил тебя в кафе с какой-то курвой?
  - Что? - переспросил Архип, забыв первый вопрос. - Не смей называть ее так!
  - А как мне еще называть курву, которая вместе с тобой прогуливает университет?! Ты мне еще указывать будешь, щенок недоразвитый! Бездарь!
  Архип тихонько втянул голову в плечи, стараясь ровно дышать, но сердце внутри колотилось так, что он было подумал о серьезной болезни, ибо никогда еще оно не билось столь быстро.
  - Я купил тебе пальто, заплатил за этот долбанный универ, даю тебе деньги на кафетерий, а ты что делаешь? Шляешься по кафешкам, пишешь стишочки и радуешься жизни? Ты правда думаешь, что всё вот так просто? Я больше этого терпеть не стану. Для начала отдавай пальто, больше ты его не увидишь. Также верни все деньги, что я давал тебе на еду. Попробуй заработать сам.
  - Но ведь я учусь! - тяжело дышал Архип от ярости. - Где мне брать деньги на еду?
  - Вот вместо стишочков поработаешь, и увидишь, каким трудом достается кусок хлеба. Понял?
  - Нет, не понял! - огрызнулся Архип и попытался пройти, отталкивая отца. - Уйди с дороги!
  - Я тебе уйду, опарыш ты ленивый! - взревел отец и толкнул Архипа так, что тот отлетел к стенке и хорошенько ударился затылком. В глазах вспыхнули искры, всё вокруг завертелось... Архип зажмурился, но кто-то снова поднял его и на этот раз швырнул в шкаф, стоявший в прихожей.
  - Это тебе послужит уроком, засранец! Верни деньги!
  - Я... я всё потратил... - тихо вымолвил Архип, держась за затылок.
  - Ты что сделал?! - на этот раз отец схватил паренька за волосы и повел того в комнату. - ПОТРАТИЛ? МОИ ДЕНЬГИ?
  Он кинул Архипа на кровать, да еще успел пнуть его как следует под зад, напоследок.
  - Чтобы я больше не видел тебя в новом пальто. Одевай старую куртку. И денег на питание больше не получишь. Носи крупу из дому в универ, если хочешь. Или работай где-нибудь. Шаражек полно. Можешь в МТС устроится, идиотина ленивая.
  Когда дверь в его комнату хлопнула, Архип вздрогнул и открыл глаза. Его тошнит, все вокруг съезжает куда-то в сторону. А еще болит губа. Он коснулся ее пальцем и увидел кровь.
  Парень медленно поднялся, взглянул на себя в зеркало, и увидел красоту в ссадинах, с разбитой губой, и, кажется, небольшим синячком под глазом, который был едва заметен. Архип отвернулся от зеркала и упал на кровать, зарываясь лицом в подушку. Ему хотелось плакать, но какая-то скрытая сила внутри словно поставила запрет на эмоции.
  Его красота, особенная, сравнимая по силе с самой эстетикой осени, была разбита. Но красота внутренняя дополняла то, что было отнято сейчас. Он хотел, чтобы это бытовое отчаяние поскорее прошло и вернуло его в мир поэзии, восстановила утраченную Истину... но пока всё было безнадёжно.