Про старость

Моему коту скоро «стукнет» двадцать лет. По кошачьим меркам он – кот аксакал, кот долгожитель. В юности и зрелости он был чрезвычайно интеллигентен, мне даже хотелось обращаться к нему на «Вы».  Но теперь каждый мой день начинается и заканчивается противным: «Мяу!». Он нервно расхаживает по квартире, и это должно напоминать мне, что кот голоден, у кота не убран горшок и вообще он страшно недоволен. На самом деле, он просто требует внимания к себе, как любой старичок. Конечно, котикам прощается все, не то, что людям. Когда мы, находясь в определенном возрасте, начинаем требовать к себе внимания, нас в лучшем случае, похлопывают по плечу, произнося с отсутствующим взглядом: «Да, да, это интересно!». В худшем, можно получить обвинение в неадекватности. Неадекватности чему? Миру молодых иллюзий, которым никогда не суждено сбыться? И вот ты немножко униженно просишь дочь помочь разобраться в новом приложении, а она очень по-доброму, почти без презрения посмеивается: «А, что, мам, небось, в резюме пишешь «продвинутый пользователь»?». Детка, я давно не пишу резюме, находят и зовут сами. Правда молодые начальники любят выдавать мои идеи за свои, изначально, как бы, не проявляя к ним интереса, но все же воплощают, насколько им позволяет уровень интеллекта и образования. И, это – драйв, и это – жизнь! И это дает возможность не стать той тетенькой, которая заговаривает в магазине или в поликлинике с незнакомыми людьми, и в глазах которой мольба: «Ну, поговорите со мной! У меня еще есть мысли и чувства! Я еще живая!». Мне всегда хочется обнять ее как моего старого котика, прижать к груди и сказать: «Ничего, мы прорвемся! У нас есть достойные собеседники. И Ницше, и Рерих, да хоть Дарья Донцова, на худой конец!». Но, боюсь, что в той степени отчаяния это не спасет. И останавливаюсь, и поддерживаю разговор о погоде, и ругаю бестолковое начальство и жалуюсь на рост цен. Это печально, но это реальность, которую не изменить, и все-таки можно попробовать…
Пикник.
Весна в этом году медленная. Вот уже, которую неделю над деревьями висит зеленая дымка, никак не превращающаяся  в полноценную листву. И, кажется, этот период, когда в душах и умах начинается непонятное томление и брожение, не закончится никогда. Это томление и брожение, называемое некоторыми весенним обострением «шизы», видимо, посещает людей любого возраста. И это точно! Я мирно гуляю в парке с собакой, стараясь обходить многочисленные компании, жгущие костры, что, конечно, строжайше запрещено. В основном веселятся люди молодые, но вот под каменной скалой оказывается компания седовласых мужчин, и о Боже, это же герои моей юности, короли всех местных тусовок и дискотек! Это они научили меня слушать «Роллингов», открыли «Queen» и «Nirvana». Эти блестящие парни в вытертых джинсах и сапогах «казаки». Это они научили меня пользоваться осциллографом и считать погрешность в электронном частотомере, это они заставляли меня читать техническую литературу, и один из них достал мне учебник физики Ландау, за что я ему крайне признательна всю жизнь. Впрочем, мы не виделись уже лет двадцать. Что заставило придти их сюда? Неужели они не могли позволить себе более респектабельного места? Это та самая «шиза», которая тянет их на берег, где они ныряли с понтонов старой пристани, где были их детские блиндажи, и где они переживали те самые первые позывы плоти, доверяясь только суровым скалам, да смеющимся над ними чайкам. Смотрю на них сверху. Все как положено. Водочка под килечку, сосиски на обструганных березовых палочках, дымок костра, словом все то, что нужно  русскому  человеку, будь он хоть нищий, хоть миллиардер. Долго раздумываю: «Не подойти ли?». Наверное, будут рады, и нальют «сто пятьдесят», и может получиться очень душевно. Но не иду. Официально, потому что потеряют домашние. На самом деле, боюсь увидеть в их глазах то же, что сейчас в моих. Где же та светловолосая, худенькая девчушка, готовая плясать рок-н-рол ночь напролет? Как не хорохорься, время никого не оставляет молодым навечно. Но вы прекрасны, мои седовласые мальчики! Может быть, вы последнее поколение стопроцентных мужчин в этой стране. И как хорошо, что вы сейчас не на диване, не в теплице за двухметровым забором, а здесь в местах вашего детства. Я тихонько ухожу под звуки гитары. Это играет Ленька, теперь, конечно, Леонид Васильевич, всегда немного злой и саркастичный. О, он перфекционист во всем. Наверное, не один зимний вечер был потрачен им на разучивание какого-то крутого испанского пассажа, чтобы вот так блеснуть на весеннем междусобойчике. А я, я тоже буду репетировать, и может быть, в следующий раз мы исполним что-нибудь «наше». «Smoke on the Woter», например. 
Измененное сознание.
Она была умна, сдержанна, самоиронична. Ее дружбы, именно дружбы, а не любви, добивались многие, потому что вокруг нее всегда были люди достойные и веселые, с ними было интересно. Но прошли годы, друзей разметало по разным странам, а самые близкие ушли в небытие. Горячо любимый сын жил своей жизнью, и в этом не было ничего порочного. Впрочем, он регулярно звонил и даже приезжал, но времени у него было мало, а что интересного могла рассказать она, сидя дома? Она даже не смотрела телевизор, все, что ее занимало, осталось в прошлом. Разве могла она требовать от ребенка погружения в ее воспоминания? Но она нашла выход. Маленький шкалик коньяка, приобретаемый поутру в ближайшем магазине, заметно скрашивал жизнь. Ее любимые ребята приходили к ней в гости, она беседовала с ними, они размышляли о жизни и пели свои любимые песни. Но это были всего лишь фантомы. Если кто-то из реальных людей забредал к ней по старой памяти, он видел худенькую женщину все с теми же бархатными, ласковыми глазами, в которых на миг загорался огонек узнавания и радости. Но через пятнадцать минут она прерывала себя на полуслове, начинала новый рассказ и тихо улыбалась чему-то. Чай остывал в ее чашке, торт, принесенный гостем, оставался не тронутым, понятно, что живых людей становилось вокруг нее все меньше и меньше. Казалось, это не заботит ее. В память о ее старой таксе Эстер, являвшейся полноценным членом их компании, сын купил ей щенка, названного Шнуром. Но вскоре был вынужден изъять его, мама забывала уделять время собаке, конечно, о том, чтобы оставить ее с внуком не шло и речи. Добрые люди на все лады обсуждали это «падение». Но нет, это было отнюдь не падение, это был сознательный выбор. Осуждая зависимого человека, откуда мы знаем, насколько он на самом деле зависим? Что видит он в своих грезах? В какие миры он уходит, и какие глубины ему открываются. Однажды, провожая меня, она уже на пороге сказала: «Знаешь, умирать не страшно!». И я ей верю, видимо, она неоднократно проделывала это. Теперь она уже там, среди своих. Знакомые по-прежнему вспоминают ее последние годы, что звучит довольно жестоко.  А я никогда не судила ни ее, да и никого другого, ибо кто я, чтобы судить? Я просто благодарна ей за светлые дни моей молодости, и особенно за это ее последнее откровение.
Экскурсия.
Город наш небольшой, но древний. Можно прожить в нем всю жизнь, но не узнать о многих интересных местах. И вот энтузиасты из местной библиотеки затеяли проводить экскурсии для пожилых людей. Каждый понедельник, в любую погоду, ровно в одиннадцать утра мы собираемся на центральной площади и идем открывать для себя родной город. Я каждый раз немного стесняюсь своего присутствия на этих мероприятиях, ведь еще не дотягиваю до возрастного ценза, в основном здесь всем за семьдесят, но после этих прогулок я чувствую себя, если не на тридцать, то, по крайней мере, на тридцать пять. Дамы собираются здесь интеллигентные, бывшие учителя, библиотекари, музейщики. Но обожают похулиганить. Нам ничего не стоит пройти строем с пионерским салютом мимо памятника Ленину, или затянуть в центре города «По Муромской дороге», так, что местные алкаши подтягиваются к нам, думая, что тут наливают. Но мы обходимся без допинга. Максимум – горячий чай из термосов. Особенно прекрасна самая взрослая участница наших вылазок – Таисия Петровна. Ей восемьдесят семь. Она носит модное пальто, в меру подкрашена и вполне элегантна. Часто, она, единственная из нас, появляется со спутником, чем, кажется, в тайне гордится. Герман, отчество которого никто не знает, так как он заявляет, что слишком молод для отчества, вовремя сжимает ее руку, когда она не может справиться с тремором,  подсказывает строчки стихов, выпавших из ее памяти. Впрочем, это бывает нечасто. Она постоянно декламирует плохие стихи своим звонким голосом бывшей пионервожатой. Не фокус – помнить в восемьдесят семь лет поэтические шедевры, но вот знать наизусть столько словесного мусора… Хотя, может быть, она сама их и пишет, или Герман. Но я искренне радуюсь за них, и благодарю за то, что они есть, ведь пока они живут, расширяются и мои собственные горизонты. Да и горизонты всей нашей группы пока недосягаемы. Иногда мы спускаемся в древние штольни, иногда лезем на смотровые площадки в горах. И когда на узеньких, скользких тропинках, к ужасу организаторов, появляются эти пожилые дамы, которым рекомендовано остаться у подножия, но которые еще ни разу не пропустили ничего из предлагаемых впечатлений, я понимаю, что, если вдруг к ним на порог придут враги, как приходят сейчас к украинским бабушкам, они возьмут красные флаги и пошлют непрошенных гостей «на…», со всей присущей им интеллигентностью. И пока живы эти железные старухи, жива и Россия! А пока жива Россия, живы и мы все, и не имеем права скулить ни по поводу надвигающейся старости, ни по каким другим поводам.

Ну что ж, старость у каждого своя, ведь она часть жизненного пути, а они у всех разные. Все мы боимся морщин, немощи, жестоких фраз наших детей, но рано или поздно это неизбежно с нами случается. Говорят, со старостью приходит мудрость, но иногда, увы и ах, она приходит одна. Мы по - прежнему продолжаем ассоциировать себя с молодыми героинями книг и фильмов, хотя давно уже нужно переходить в разряд их безумных мамаш или умудренных жизнью бабушек. Но чувство юмора нам в помощь! Самое главное в старости – разрешить себе жить! Жить так, как хочешь ты! Хочешь – ходи в горы, хочешь – пей коньяк, хочешь – помидоры выращивай, только получай от этого удовольствие! Мы можем все! Но главное… Главное все-таки – не забывать заботиться о старых котиках, потому что если не мы, то кто же?