Первый раз в первый класс

      Вот такими первоклашками мы были в первый год после той страшной войны. Все     разные: и хулиганистые, и маменькины сынки. Единственное, что у нас,  40 мальчишек было общим – это белые воротнички, пришитые мамами к нашей разношерстной одежде. На мне (я крайний справа) вельветовая курточка, сшитая знакомым портным из красного вельветового комбинезона (секонд-хенд  из американской помощи), неудачно перекрашенного вместо черного в какой-то фиолетовый цвет.

      Снимок этот отличался от других фотографий, хранившихся в нашем семейном альбоме, тем, что состоял из трёх отдельных  снимков (на каждом – один из рядов парт), склеенных в своего рода панораму. Я в Фотошопе убрал следы стыковок отдельных её частей и, таким образом, получил данное произведение фотоискусства.
 
      Глядя на фотографию, вспоминаю наш 1-в класс. Если сейчас школяры сидят за столами, то у нас были коричневые парты с черными на-клонными столешницами. В середине передней горизонтальной части столешницы размещалась чернильница с фиолетовыми чернилами. Писали мы деревянными ручками с жестяными втулками, в которые вставлялось то или иное перышко. Мы пользовались перышками “88” или “лягушка”, с помощью которых на уроках чистописания учились выводить буквы с нажимом в отдельных их частях. Почему я вспомнил чернильницы? Я уже упоминал вначале про  хулиганистых среди нас. Так вот эти озорники на переменах между уроками бросали в чернильницы кусочки карбида кальция и потом с любопытством естествоиспытателей и с улыбкой победителей наблюдали, как чернила начинали пениться  и лавовыми потоками вытекать из чернильниц.
 
      Сейчас отдельные,  всплывающие в памяти, эпизоды тех дней кажутся  придуманными мною, или почерпнутыми из каких-то других источников.
 На заднем плане снимка стоит моя первая учительница – Мария Гри-горьевна. Насколько я помню, она была строгая и особых сантиментов в отношении к нам не проявляла. Она почему-то, в отличии от остальных ребят, называл меня по фамилии, и это меня обижало. Моя мама при встрече с учительницей рассказала ей об этом моём капризе, и Мария Григорьевна сжалилась над моим самолюбием и стала называть меня по имени.Теперь,  вспоминая об этом, думаю, что называя меня по фамилии, она относилась ко мне, как к официальному лицу. Ведь я был назначен ею старостой класса и состоял в этой должности вплоть до восьмого класса.

      Потом было еще много учителей, а Мария Григорьевна исчезла из поля моего зрения уже в пятом классе, когда появилась мой первый классный руководитель и учительница русского языка и литературы Алла Николаевна Иванова – высокая и стройная женщина в черном строгом костюме со светлой косой, венком уложенной  на голове.
 
      Марию же Григорьевну я случайно повстречал много-много лет спустя, уже старенькую у входа в Кусковскую усадьбу графа Шереметьева, где она проверяла  у посетителей входные билеты. Я, как не странно, её узнал и заговорил с ней. Узнав  кто я такой, старушка прослезилась и обняв меня, ласково бормотала: “Вовочка, Вовочка, как же много лет прошло, как я рада, как я рада тебя видеть”.

      Время  с прожитыми годами бежит всё быстрей и быстрей. И сейчас, когда  пишу эти строки, я такой же старенький, какой встретил когда-то в Кусковском парке свою первую учительницу.