КАК ЭТО БЫЛО

          Поводом написания этих  воспоминаний послужил тот факт, что прослужив последние пять лет и прожив в отставке в городе Ставрополе более двадцати лет, я так и не  встретил ни одного ровесника, который бы плохо отзывался об оккупации немцами, о  немцах. Все они, в основном, вспоминают ,что немы угощали их шоколадом, конфетами. Даже Горбачев М.С. хвастал перед близкими, что немцы дважды угощали его шоколадом. Только здесь я услышал в районах мнения о необходимости реабилитации бывших полицаев и власовцев…

По рассказам старых людей - соседей, я был непоседой. Как только отпускали меня ,я  бежал на дорогу, где  от дождей была большая лужа, заходил на середину ,садился в неё и купался. За это в детстве и прозвали «Коля-моряк».
         Своего отца я не помню. По рассказам мамы и родственников его забрали работники НКВД в феврале 1938 года. Один из них меня, по-видимому, сильно напугал: я проснулся, и, увидев чужого человека в доме, заплакал и стал звать маму. Он же снял желтый плетеный ремешок и сказал, что  повесит меня к крюку на котором висел камин. Этим он очень сильно напугал меня, я поверил ему. Несколько мужчин вошли в комнату, я плакал и меня никто уже не мог успокоить. В этот день отца не стало.
          Обычно, поднимаясь утром, я бежал к бабушке «Рыхтарихе», матери отца. У неё был кабан-Васька, которого я пас и катался на его спине. Как-то он был не в духе и сбросил меня, потом схватил за ногу и потащил в крапиву. Спас меня дядя Антон. Через несколько дней нога распухла и я не мог ходить. Меня возили в Лельчицы к врачу, лечили, а я так никогда и не рассказал об этом ни одному человеку.
           Мы, дети колхозников, всегда находились там,  где работали родители. Сеяли, жали серпами хлеба, собирали ягоды. Особенно нам детям нравилось играть на колхозном току, где взрослые обмолачивали рожь, а мы играли в прятки в соломе. Иногда взрослые шутливо науськивали нас друг на друга: «А ну-ка Коля, покажи единоличнику Адаму, на сколько сильнее
колхозник»…Тогда же многие из нас, в том числе и я, пробовали молотить цепом рожь, и поэтому, имели большую шишку на лбу.
           В день начала Великой Отечественной Войны я сидел на подоконнике и обливал водой брата Гришу, Олю, Петю.  Проезжавший мимо на велосипеде Михаил Козел сказал мне: «Передай маме – началась война…» После обеда  я пошел к деду Михаилу, отцу мамы, где было собрание взрослых мужчин, а на следующий день многие из них ушли в армию, а еще через несколько дней началось движение машин с солдатами и пушками на запад. Звучали песни, мы дети радовались, что скоро война кончится, немцев уничтожат. Через несколько недель началось движение войны в обратную сторону. Бойцы шли пешие, на телегах только раненые, многие были без оружия, они просили пить и есть.
           Через какое-то время движение прекратилось, возвратились домой несколько человек, ушедших  в армию, как они говорили, из разбитых частей. Как-то днем мы играли в песке на дороге, вдруг услышали стрельбу и в первый раз увидели, как несколько мотоциклистов движутся в нашу сторону. Подъехав к перекрестку, они посовещавшись, разделились на три части и стреляя вверх поехали дальше по деревне. Скоро появились женщины с немецкими солдатами. Мы ничего не поняли, когда юродивый Ванька десяти лет от роду, стоявший в стороне , изобразил стрельбу  из палки и тут же был сражен автоматной очередью. Мы все побежали домой, но уже никто не попал домой так как немцы заняли все дома, а нас выгнали в сарай к скоту. Это продолжалось недолго: через три дня они поехали дальше. Немцы в нашей деревне стали появляться каждый день, из некоторых вернувшихся из армии, так называемых «русских немцев», создали полицию во главе со старостой Савелием Яровым, который начал работать на немцев очень усердно, задерживая всех проходящих через деревню сельчан.
                В довоенное время он был одним из самых активных колхозников, именно он многих оговорил и оклеветал. Как стало известно позже, именно по его доносам более десяти молодых колхозников были арестованы НКВД и расстреляны.  По его оговору мой отец 15 января 1938 года был арестован за «подготовку вооруженного восстания в тылу Красной армии, ведение вредительской работы в колхозах и т. д.» 20 марта 1938 года мой отец был расстрелян, Посмертно реабилитирован только в 1958 году.
                Хлеба созрели, нужно было убирать их, но желающих не было. В один из выходных староста всех собрал и потребовал выйти и собрать урожай, но на этот раз собрание было сорвано. Кто-то сказал, что на речке отдыхает партизан, все полицаи, их было человек десять бросились кто куда и не появлялись до следующего дня. Вскоре с котомкой и винтовкой наперевес прошел партизан. До начала зимы староста задержал и передал немцам боле пятнадцати человек, бывших воинов Красной Армии, проходивших через деревню. Так с началом зимы он задержал жителя из деревни Средние Печи, передал приехавшим немцам, и организовывал его пытки во дворе соседнего дома, требуя сказать, где партизаны. Его раздели, привязали к полену на козлах и начали избивать шомполами. Издевались над ним только полицаи, а немцы, их было человек пять, стояли в стороне курили и смеялись. Жителей близлежащих домов заставили смотреть на пытки. Под ударами шомполов кожа трескалась, брызгала кровь, но он так и не сказал ничего. Как стало потом известно, он не мог ничего сказать, т.к.  не был  партизаном. Так за оскорбление отомстил ему староста.
                Выпал снег. На рассвете пришел полицай Владимир Татарчук и сказал маме: «Бери своих сыновей и иди к дому Козла. Оказывается, вечером через нашу деревню проходили три вооруженных партизана, сброшенных с самолета, все они были жителями из близлежащих деревень. На выходе из деревни они зашли в крайнюю хату и попросили попить чаю. Хозяин хаты Иван Козел пригласил их в дом, усадил за стол, а перед этим шепнул своему старшему сыну Алексею сбегать к русскому немцу – бывшему кузнецу колхоза Гансу. Тот, подойдя к двери крикнул: «Взвод, окружить хату!» вскочил в хату с криком:  «Руки вверх!» Сидевшие за столом гости бросились бежать, сбив с ног хозяина и немца. Двое побежали по дороге в лес, а третий, бросился за дом и пробежал по полю несколько метров, наскочил на картофельный бурт и оказался на фоне неба, немец выстрелил из винтовки и попал партизану в сердце. Он был хорошо одет в теплое, вооружен автоматом ППШ, наганом и гранатами. Утром полицаи обходили дома, отправляли жителей на смотрины убитого, всех, от малого до старого, высматривали сочувствовавших. Убитый, раздетый наголо, лежал на снегу, он был очень молод. Всем проходившим мимо, полицаи говорили, что так будет с каждым, кто будет помогать партизанам, или не сообщит о приходе партизан старосте. Козел с семьей, боясь  мести партизан, куда-то переехал с семьей. Ганс каждый раз подзывал меня к себе, давал послушать ход часов, снятых с убитого говорил: «Послушай, Коля, как бежит партизан»,при этом показывал небольшую дырочку над левым карманом гимнастерки, снятой  с убитого и говорил добрые слова, спрашивая, не приходил ли кто-нибудь из леса к маме?
               Как-то рано утром  в сентябре прошел слух, что ночью сгорел мост и, конечно, мы все бросились смотреть. Моста  уже не было, а к вечеру немцы и полицаи заставили  стариков делать объезд. Через несколько дней по распоряжению старосты немцы забрали Ивана Федорова и мою бабушку по отцу. Их увезли в Лельчицы. По дороге Федоров сумел сбежать в лес, полицаи стреляли по нему, но не попали и вскоре он организовал небольшой партизанский отряд. В Лельчицах бабушку расстреляли за поджог моста. На следующую ночь после того как увезли бабушку, полицаи выгнали из дома её дочь и сына (моего дядю Толю), а хату сожгли.
            Забавный случай  произошел со мной в октябре 1941 года. Дед Михаил (отец мамы) гнал самогон  для полицаев возле немецкого блиндажа недалеко от леса. О поручил мне отнести бутылку в дом и отдать брату старосты Елисею, который за это обещал угостить меня мясом. Елисей бутылку забрал, но мне ничего не дал. Он подозвал меня, дал  кость, посоветовав обернуть её коноплей, спрятать под кровать в угол и к утру на ней нарастет мясо. На следующее утро я заливался слезами, а Елисея мне не было жалко, когда партизаны расстреляли его в 1943 году.
            Шороху наделал в декабре 1941 года командир партизанского отряда Ковпан, который не только разгромил гарнизон карателей в Лельчицах, но и разогнал полицаев из близлежащих деревень. Они не появлялись несколько месяцев. Досталось немцам и полицаям в Лельчицах здорово, ибо утром 1 января 1942 года они раздетые и раненые бежали через нашу деревню(около 1 км. от Лельчиц), а вернулись они только через полгода. Запомнили все жители и особенно дети, которые думали, что победа наступила навсегда, появление в деревне всего руководства партизанского движения в Белоруссии. Партизаны проводили какое-то совещание, а их лошади стояли спокойно и ели, но они вышли и оседлали своих лошадей они не секунды уж не могли стоять на месте и просто бесились. Провожали их всей деревней, уж очень хороши были их лошади, одежда и вооружение.
              С отъездом партизан в деревню снова стали возвращаться полицаи, староста организовал аресты бывших воинов Красной Армии, которые задержались в деревне, не  желая  идти, как в партизаны, так и в полицию. Начались каждодневные зачистки. Как-то после обеда я пошел к своему другу Володе , а в это время в деревню ворвался большой отряд немцев на мотоциклах. Они быстро выставили посты по окраинам деревни, расположились по домам, хозяев или выгоняли или переселяли в сарай. На следующий день я снова пришел к Володе и увидел, как его кот Борис попытался попасть в дом. Один из немцев схватил его за задние лапы и со словами «партизан», сильно ударил головой об угол и бросил к нашим ногам. Володя поднял кота, но он уже умер, мы плача закопали его в огороде. После этого случая я очень боялся немцев и старался обходить их стороной.
             В середине декабря года при очередной зачистке немцы снова остановились в нашей деревне, но в отличие от первой остановки, всех жителей деревни, исключая приспешников немцев (полицаев), разместили в трех хатах на окраине деревни, выставив по два поста немцев возле каждой хаты. Выходить разрешали по одному человеку к колодцу за водой и в туалет (сарай). За день до появления немцев в деревне были чехи с предупреждением, чтобы все уходили в леса, т.к немцы будут все жечь. Ночью мы видели зарево, горели Симоновичи (10 км.) от нас. Там немцы многих сожгли, всех кто не ушел в лес. В доме в который мы попали было очень много народа, я был с братом Гришей, мы спали, кое –что ели, а в основном, все молились. Так было дней 10,пока решался вопрос уничтожать нас или нет. Как говорили потом, три дома сумел отстоять отец Ганса -  русский немец и колхозный кузнец Август. Он убедил немцев, что среди собранных людей нет партизан и их пособников и все готовы выехать в Германию. За то чтобы всех уничтожить выступал сам Ганс и особенно староста.
             Дня за три до нового 1943 года немцы сняли часовых и дали команду готовиться к переезду на Петриков  и переезду в Германию. Взрослые выходить боялись, а мы дети, пошли по своим домам, чтобы что-нибудь взять из вещей или посуды, было очень снежно и холодно. Гриша пошел в наш дом, а я направился к дому деда Михаила – отцу матери, я знал, что там в подсобке лежали теплые вещи. Меня в дом не пустили немцы и я подошел к костру во дворе, где немец грел воду  и стирал что-то. Он сам меня подозвал, что-то часто говоря мне, усадил с собой рядом дал папиросу, гладил по голове и улыбался. Но это длилось не долго. Немец перестал стирать, оглянулся по сторонам, стал о чем-то спрашивать меня и что-то требовать. Я ничего не понял из его слов, кроме «партизан» и «капут», тогда он крича схватил меня за шиворот и поволок к сараю. Я очень перепугался, особенно, когда он вытащил из кобуры пистолет. На мой крик вышел офицер, он что-то сказал и подошел к нам. Он спросил у меня зачем я взял мыло, я никак не мог понять его, а когда понял, сказал, что он положил его в нагрудный карман. Офицер сказал об этом немцу и тот достав мыло, убрал в кобуру пистолет. Немец  засмеялся, погладил по голове подвел к костру и дал прикуренную папиросу. После всего происшедшего я поднял щепку и быстро побежал к воротам. Позже я услышал разговоры взрослых, что спасший меня бы не немец, а словак Ян Неленка. У брата Гриши получилось еще круче. Его в хату пустили, усадили на солому, так как всю мебель выбросили, дали закурить и спросили, где отец. Выходя, Гриша попросил взять одну из кружек, не поняв, что ответил немец, Гриша взял кружку. В сенцах немец кружку отнял, взял Гришу за воротник и выбросил из избы в сугроб. Гриша долго мог подняться и вылезти из сугроба, было очень больно. Помогли, проходившие мимо соседи, они отнесли его в дом заточения. Через несколько дней всех содержавшихся в трех домах выгнали на улицу и со словами «цурюк на Петриков» погнали по дороге на Коростень. Колонна была большая  немцев и полицаев не было видно. Там где лес подходил к самой дороге, многие сворачивали и уходили в леса. Мы шли потихоньку до Коростеня, так как Гриша долго не мог сам идти, ему помогали соседи, а мама была беременна. В Коростене мы зашли в дом знакомых мамы. Когда мы вошли в дом то увидели, что на большой кровати, на больших подушках лежал Елисей – брат старосты, который начал упрекать маму, зачем она пришла сюда, а не пошла в лес к своему Михаилу-партизану. Хозяйка разрешила нам остаться, но при условии, что еду мы себе будем добывать сами, спать на полу или на печке. Проспали мы с Гришей на печи больше суток, было очень тепло за многие дни. Так наступил новый 1943 год. Мама отправила меня колядовать, но так как я колядок не знал, заходил в дом и просил что-нибудь поесть. Все спрашивали откуда мы, давали хлеб, картошку, кусочки сала. По-видимому,   в этой деревне люди жили хорошо, не бегали по лесам. Ночью мама родила Мишу, и, конечно, уже было нельзя уходить. Мы задержались, почти каждый день под вечер мы с Гришей ходили просить еду, этим и жили. В конце января мы вместе в жителями этой деревни ушли в леса, так называемые партизанские лагеря, где в основном, были построены курени. Немцы зимой почти не беспокоили, только иногда постреливали от дорог. Иногда пролетали самолеты  и бросали небольшие бомбы.
Вскоре я попал к родственникам (тетя Фрося и дядя Антон), у которых в лесу был построен настоящий большой дом. Этот дом часто посещали партизаны. Однажды приехали на санях партизаны с двумя офицерами в немецкой форме. Один из них был тот, который не дал меня расстрелять. Все они обедали, пели песни: «Выпрягайте хлопцы коней», «Ой в лужке при лужке», «Огиречки» и другие. Мы дети, человек по десять сидели на печке, слушали песни и были очарованы ими, никогда ничего лучше не слышали.
              С наступлением тепла обстрелы лесов стали чаще, особенно беспокоили самолеты, все уходили в глубь лесов в направлении Пинских болот. Особенно страшно было, когда самолет был виден, казалось, что каждая бомба летит на тебя, поэтому все бежали кто куда и подальше. Иногда бомба попадала в кустарник это было страшно. Однажды я так далеко убежал при очередном налете, что два дня не мог вернуться и попал к партизанам. Очень часто мы видели небольшой немецкий самолет, он опускался так низко, что видно было лицо летчика, который улыбался, грозил кулаком и заходил снова и стрелял из пулеметов. Погибал в основном скот, люди – редко, все прятались за толстые деревья.
              Никогда ни кому не рассказывал об этом и никогда не забуду, как однажды, во время очередного обстрела, я  бежал, бежал и забежал так далеко, что оказался на дороге на Рудню, по которой, постреливая по сторонам, шли полицаи с немцами и с огромными овчарками. Я их увидел только метров за сто, но убежать не мог. Уж не знаю, как это получилось, но от страха у меня сильно заболел живот, я едва успел снять штаны и мне уже было не до немцев с овчарками. Что-то делать, кричать, бежать я был не в состоянии. Одно только помню, как ко мне подбежала овчарка, а может быть собака похожая на овчарку, понюхала меня, отошла к сосне подняла ногу, оправилась и побежала к хозяевам. Не знаю, как долго я сидел или лежал на боку, ноги меня долго не слушались, но голоса и стрельба удалялись, я понял, что за мной не вернутся, и побрел в обратном направлении.
              С наступлением лета облавы, практически, прекратились, перестали летать самолеты. Жители нашей деревни стали возвращаться ближе к деревне, стали строить жилье недалеко от деревни в лесах, так как в самой деревне все было сожжено, стояли только печи с трубами. К этому времени партизаны поймали многих приспешников немцев. Так партизанами отряда Федорова (местного) был пойман староста нашей деревни, который натворил много бед  жителям нашей деревни и многим из соседних деревень. Служил он немцам, как говорили, верой и правдой, люто ненавидел всех. Это по его науськиванию почти все жители были согнаны ( 47 домов) в три дома с целью уничтожения. Над ним, как и многими другими был устроен показательный суд, на котором присутствовали жители нашей деревни и соседних сел. Основная роль по уничтожению предателей отводилась их родственникам. После перечисления всех злодеяний старосту спросили, что бы он хотел сказать в свое оправдание, он крикнул, что все равно все будут уничтожены. Староста бросился бежать, но его быстро поймали, уложили в могилу, которую он себе выкопал, быстро засыпали землей. Перед этим его несколько раз вешали и отпускали.
                Дедушка Михаил (отец мамы) с другими стариками и подростками быстро построили к зиме на небольших полянах пять хат, в каждой из которой проживали человек 20-25. Хаты были построены недалеко от деревни, но подойти к ним было не просто, так как от дороги, идущей в деревню Середние Печи их отделяло труднопроходимое болото шириной 100-150 метров. Непрошенные гости, проезжая по дороге начинали искать проезд или проход, стреляли, и тогда стар и млад скрывались в этом болоте. Немцы стали появляться все реже, им было тогда не до мирных жителей. Однажды, с наступлением холодов, к моему дяде Андрею, брату мамы, который был единственным комсомольцем в деревне, которого немцам не удалось расстрелять, пришел его школьный друг Коля Борисов и попросил научить его бросать гранаты. Они пошли на поляну. Коля бросил гранату и она улетела при взмахе не вперед в канаву, а назад, метров на 5-6. Дядя, уверенный в том, что граната улетела вперед встал за ствол большой сосны, а Коля, точно зная, что граната улетела назад бросился бежать вперед. Дядя схватил его за руку и потащил за собой, но тот не поддался. Прогремел взрыв. Просто чудо, что оба они были целы и невредимы, только в телогрейке дяди обнаружили несколько небольших осколков от гранаты, штаны и шапка тоже были в дырках от осколков.
                Примерно в середине февраля  1944 года шороху наделала небольшая группа всадников
глубинной разведки Красной Армии. Как-то днем взрослые ребята увидели, что к болоту подъехало несколько всадников в масхалатах.  Стрельбу они не открывали и попытались перебраться на нашу сторону. Все бросились убегать. Тогда всадники стали кричать, что они свои. Ребята показали им место переправы. Жители встречали их очень радушно, многие плакали.  Поговорив во взрослыми они уехали, а через несколько дней вернулись с пленным немцем. Вечером на противоположной стороне появились немцы и полицаи, постреляв немного они уехали.
             Ранней весной 1944 года началась эпидемия тифа. В нашем доме из восемнадцати человек не болели только дед Михаил и мама. Мама рассказывала, что я лежал без сознания 10 дней, не ел, не пил, а когда пришел в себя попросил молочной каши. Вскоре я уже бегал, а в доме очень тяжело болел дядя Антон, был без сознания брат Гриша. Другие родственники потихоньку шли на поправку, но ходить еще не могли.
               Последний раз немцы пришли в апреле 1944 года. Когда они начали стрелять, все бросились бежать в направлении деревни Дубровни,  через  труднопроходимое болото, покрытое льдом и мхом. Немцы боялись болота. Оно хоть и было покрыто мхом, деревьями и очеретом очень качалось, вода булькала и казалось, вот-вот провалишься. Самое главное было, не вступать на чистую воду, можно было провалиться и утонуть. Уже после войны мы пробовали достать дно, но сделав шест длиной 10 метров дна так и не достали.
              Через сутки партизанские разведчики сообщили, что немцы ушли. Все стали возвращаться. Когда подходили к нашему дому увидели пасущихся на поляне коров, за одной из них (нашей) с веткой в руке ходил брат Гриша. Когда ночью корова лежала в сарае, Гриша грелся прижимаясь к её боку и так спал. Он сообщил, что немцы ушли, забрав с собой Костю и Аркадия Герман, а Антося убили. Когда мы зашли в дом, то  увидели спящего Антося. Его разбудили, он плохо соображал, но был жив и невредим, только на правой щеке была небольшая царапина от пули. На следующий день вернулись Костя и Аркадий, они и рассказали, что произошло в доме. Немцы привели их в деревню, связали проволокой  и привязали к столбу, возле часового. Ночь, когда прозвучала тревога, им удалось освободиться и убежать в лес, пули немцев их не достали. Они рассказали, как войдя в дом немец поднял всех четверых с постели и заставил выйти на улицу. Костя, Аркадий молча вышли, а Гриша, видимо спросонок, соображал плохо и полез на печку. Тогда немец, выходя из хаты, бросил гранату. Граната Гришу не повредила, но вышибла дверь. Проходя мимо стоящих парней немец что-то сказал Антосю.  Антось побежал в сторону леса, вслед прозвучала автоматная очередь и Антось, пробежав метров 10 упал, подогнув под себя ногу, потерял сознание. Немец подошел к нему, ткнул ногой и громко сказал: «Партизан капут». Немец вернулся и повел Костю и Аркадия в деревню. Когда все затихло Гриша вышел из хаты, увидел неподвижно лежащего Антося и побрел в лес. Очнулся Антось  под вечер, зашел в хату, лег и проспал двое суток. На вопрос, что с ним случилось, он ничего не мог ответить, так как не помнил. Летом Антось ушел в Красную Армию, был дважды ранен и дошел до Берлина, домой вернулся в 1946 году.
             Ранней весной немцы ушли в район Петрикова и началось движение наших войск. Их встречали очень радушно, со слезами на глазах, понимали, что пришла свобода. Несмотря на распутицу, войска шли и днем и ночью, размещались везде, где было сухо, в деревнях, в лесах.
Строили землянки, блиндажи, дзоты, рыли окопы, ожидая наступления немцев. Всех жителей отправляли километров 20-25 южнее. Особенно радовались приходу Красной Армии мы – дети и подростки. Мы старались попасть к колодцам, где повара мыли походные кухни и всегда угощали нас остатками гречневой каши, кусками хлеба, а иногда перепадал чай с сахаром.
Боя, к которому готовились наши войска, так и не было. К концу лета войска ушли на запад, а мы вернулись в свои деревни и стали селиться в землянках, так как в деревне не было ни одного целого дома. Для нас детей наступили благодатные дни, мы целыми днями лазили в районах расположения войск и находили неисправное оружие, стреляли из исправного, если находили, пока его не отнимали работники НКВД. Как-то нашли землянку полностью забитую минами и снарядами различного калибра. Уже к осени находить боеприпасы было уже сложнее, а я вспомнил, что в одном месте, в окопе лежит брошенная граната Ф-1. Она не взорвалась по какой-то причине, когда мы её бросили. Мы с ребятами нашли её и я нес её на ладошке более 100 метров.
              Все стали кричать и я бросил гранату в окоп. Она тут же взорвалась, никого не задев осколками. За этот «подвиг» я был сильно избит дядей Анатолием. Уже после, когда я увидел, как осколком от гранаты был ранен Володя Б. и погиб его трехлетний братишка, я перестал взрывать гранаты, очень боялся. При этом, меня очень заинтересовал вопрос «снятия мин». Примером для меня был Шура Чернышевич тринадцати лет, который «снял» более тысячи мин и был награжден. Ему очень везло. Дважды, подорвавшись на мине , он оставался в сапогах без подошвы, неоднократно обстреливался немцами, но каждый раз оставался невредим.   Он погиб в апреле 1945 года. Его позвал к себе дедушка из Коростиня проверить  и снять мину при входе в большую землянку (бывший склад немцев). Он снял четыре противотанковые мины с сюрпризом, но, когда выкапывал уже девятую бочку , подорвался…от Шуры ничего не осталось… В свое время к нему-то я и обратился с предложением, что я покажу ему, где стоят три немецкие мины на растяжке, а он научит меня их снимать. Две мины он очень быстро снял сам, а на третьей  подробно объяснил и показал мне, как снимать. Её снимал уже я сам. Делал я все верно, но пальцы дрожали и он сказал, что   мину лучше не трогать, когда дрожат пальцы. Главное, он научил меня, как искать мины и определять, есть ли сюрпризы (боковые, донные) у противотанковых мин. Он подарил мне щуп из проволоки и по-дружески посоветовал сообщить ему об обнаруженных минах.
                Осенью мы с ребятами человек 15-20 стали ходить под Замостье за клюквой на болота. На одной из троп, ведущей в болото , немцы поставили мину на растяжке и нам приходилось делать большой крюк, пробираясь по густым кустам. .Я решил обезвредить эту мину, убедившись, что никаких сложностей нет, быстро загнул усики на чеке и снял растяжку, выкрутил боян и взял его с собой для доказательства. Все были уверены, что мину сняли солдаты, работавшие в этом районе. Через несколько дней эта группа солдат (человек пятнадцать),закончив снятие мин покидала это место на двух больших немецких повозках, запряженных  хорошими лошадьми. Одна из повозок, на которой были сложены более пятидесяти противотанковых мин подорвалась у всех на глазах на случайной мине, хотя по этой дороге все это время передвигались повозки и шли солдаты. Взрыв был такой силы, что взорвались и снятые мины. Когда ты подошли, то увидели, что от телеги и людей ничего не осталось. Воронка была огромная, недалеко распластавшись, лежали два солдата, а впереди еще в метрах пятидесяти, на передке телеги сидели два  контуженных солдата, без единого ранения.
                К зиме 1944 года в нашей деревне было построено или перевезено из леса несколько домов, строились колхозные постройки и восстанавливался колхоз. На полях ничего не было посеяно и весной 1945 наступил голод. Запасы ягод и грибов из леса закончились. Все ходили по картофельным полям, перекапывали  землю и искали полусгнившую картошку. Помню, как радовались мы с братом Гришей, когда на колхозном поле мы  нашли картофельную борозду метров 100 и собрали с неё почти десять килограмм картофельной гнили. Больше недели мы и соседи ели эти, так называемые «котлеты». Только с появлением ягод, грибов, вереса и фруктов жизнь наладилась и мы перестали голодать, не было только хлеба.
                Во время войны мне очень часто приходилось видеть волков, как живых, так и мертвых. Волки тоже  прятались и частенько нападали на телят.  В ноябре 1944 произошла моя первая встреча с волком. Я никогда и никому не рассказывал об этой встрече, так как боялся, что все будут смеяться надо мной или сочтут трусом, пришлось рассказать только дяде Мише Козлу, он оказался свидетелем и участником этой встречи. В тот день я был в деревне Середние Печи и под вечер решил идти домой. Погода была хорошая, шел небольшой снег. Я вошел в лес и на первом же повороте увидел огромного волка, который спокойно шел навстречу мне. В первый момент я очень растерялся и испугался, а потом, сам не знаю почему, я закричал, что есть мочи: «А..а…а!» и поднятыми руками бросился на волка. Волк, по- видимому, такого не ожидал, быстро развернулся и прыжками бросился по дороге, а я за ним. Я даже не заметил, как оказался бегущим впереди волка, он пропустил меня вперед, а сам бежал следом, но не догонял. Так я добежал до первой хаты в нашей деревне и упал без сил у ног дяди Миши. Я ничего не мог сказать, только сипел, через несколько минут появился волк и дядя Миша понял в чем дело. Прозвучал выстрел и волк бросился в кусты, его нашли там на следующий день. Волк оказался огромным и очень страшным, и я боялся даже близко подойти к нему. Вторая  моя встреча с волком состоялась в 1946 году, эта встреча надолго осталась в моей памяти. Я пас колхозное стадо, шел мелкий дождь, было ветрено, холодно и скверно. Чтобы не замерзнуть я ходил вокруг стада. Вдруг я заметил, что коровы, заходя в кустарник очень сильно мычали и, словно ошпаренные выскакивали обратно. Я решил посмотреть, что там происходит. Войдя в гущу кустарника я увидел огромную оскаленную морду волка, который готовился прыгнуть на меня. Я остолбенел и ее смог сойти с места, кричать я тоже не мог, пропал голос. От ужаса я просто сел и потерял сознание, а когда очнулся, увидел что  задние ноги волка и его туловище висят в расщелине дерева. Я понял, что волк мертв. По-видимому, волк был ранен, и убегая,  попал в прыжке в расщелину ольхи, да так и остался стоять, как живой, со злобной оскаленной пастью. Этот эпизод и ощущение ужаса я запомнил навсегда, когда ночью мне снился этот сон я просыпался и вскакивал крича и плача.
…………………………………………………………………..