Калейдоскоп. Веселый Поселок. Этюд 9

                Весёлый поселок.



     Ноябрьский день 1981 года. Идем мы с Витей Вицентьевым на обед в нашу мастерскую по двору длиннющего дома на Искровском проспекте. Вдруг видим: по небу летит что-то темное. Не птица. Но и не предмет неодушевленный. Летит высоко - намного выше девятого этажа. "Что же это может быть?" - гадаем мы. Летит по параболе. Снижается. И вот уже - шмяк! - невдалеке от нас шлепнулась огромная жирная крыса и хромая заковыляла в сторону кустов. Где-то за помойкой радостно завизжали мальчишки. Все ясно: опять этот сорванец Колька что-то отчебучил. Теперь понятно, что: положили доску на камень - получилось подобие катапульты. Дальше все ясно без комментариев. Колька - конченый хулиган и отпетая шпана. Его боялись все мальчишки в микрорайоне. Да что мальчишки - взрослые тоже опасались с ним связываться. Женщины потому, что он оскорблял их на чем свет стоит - ругал последними словами, обещал убить, но сначала изнасиловать грязно и при всех. А мужчины ничего не могли ему сделать потому что догнать его все равно никто бы не смог. А было ему всего-то лет десять-одиннадцать. Я его ни разу не видел, но много слышал про его подвиги. То помойку подожжет, то стекла повыбивает в ларьках. Всегда что-то происходило. Вот и в этот раз мы с Витей не очень-то удивились и направились куда шли.

     Бригада у нас была из 5 человек: Женя Рыбкин - бригадир, Витя, я и две женщины - Галина Павловна и Наташка. Участок нашей бригады располагался между улицами Коллонтай и Подвойского вдоль Искровского проспекта с той стороны улицы, где располагался универсам. В зоне нашей ответственности было порядка семидесяти лифтов. Немного кажется? Действительно, можно подумать: вот бегают они сами по себе, а нам и делать нечего. Но это не совсем так. Каждый лифт раз в год должен пройти плановое обслуживание, быть испытан на перегрузки и предъявлен инспектору Госгортехнадзора. Это было похоже на сдачу экзамена, к которому мы готовились несколько дней. Женщины подметали приямок и чистили шахту лифта от пыли и паутины. Намывали машинное помещение. А мы делали все остальное - протягивали контакты, смазывали ролики, меняли масло в редукторах. И это, не считая крупных работ - замена несущего шкива, тросов, редуктора или двигателя. При необходимости, разумеется. Всего даже не перечислить.

     Женя Рыбкин - основа и душа бригады. Ему было лет тридцать пять, невысокого роста с толстым круглым животиком, лысоватый, вечно потный, всегда с легкой одышкой. Позитивный, добрый, бесконфликтный. Закоренелый холостяк и любимец женщин. Это был начитанный интеллектуал. В разгадывании кроссвордов ему просто не было равных. Как все толстяки он был жизнелюб и "не дурак" выпить. Но никогда это не было в ущерб работе. Что же касается профессиональных качеств, то тут он был просто гроссмейстер. Знаменитость. О нем даже легенды ходили. Не всякий знает какая это сложная штука — лифт. Километры проводов, десятки реле и сотни разнообразных контактов. Тысячи разных причин могут приводить к неполадкам. Но опытный электромеханик иногда на уровне интуиции решает эти ребусы моментально.

     Но иногда бывают задачи и посложнее. Тогда даже высококлассному профессионалу приходится часами ломать голову над разгадкой. А изредка попадаются и вовсе особые случаи. Один из них и превратился в легенду про моего бугра. Как-то раз на участке одной из бригад нашего РСУ №3 появилась неразрешимая проблема. Лифт проскакивал все этажные остановки сантиметров на десять. Опытный бригадир бился несколько дней, но сделать ничего не смог.  Позвал "предводителей" соседних бригад. Проверили все системы, электромагнитные датчики, отвечающие за точность остановки - все в норме. Вызвали сначала начальника участка, а потом даже инженеров из РСУ. Безуспешно. И тут кто-то предложил: - надо Рыбкина позвать. Делать нечего, позвали. Поразило всех не только то, что мой шеф решил эту проблему, а то, как быстро и каким изящным способом он это сделал. А было так. Заходит он в переполненное людьми машинное помещение. Выслушивает анамнез, так сказать. Затем короткий осмотр пациента и… произносит фразу: - женщин прошу отвернуться! Да, была там и женщина - инженер из РСУ. А Рыбкин расстегивает ширинку брюк и от души мочится на тормозной барабан. Потом просит всех подождать пять минут пока высохнет моча и убедиться, что все теперь работает исправно. Вскоре все в этом и убедились. А на вопрос: «в чем было дело?» Рыбкин ответил:
     -  При техобслуживании на тормозной барабан попало несколько капелек масла. При срабатывании баран проскальзывал между тормозными колодками.
     -А мочиться-то было зачем?
     - Иначе пришлось бы разбирать весь механизм, промывать растворителем. Что время тратить? Моча смывает масляную пленку, а при высыхании остаются микрокристаллы соли, которые улучшают трение.
     Вот так. Женю уважали и обожали все. От женщин до коллег-электромехаников и самого высокого начальства. Я очень хотел заслужить хоть маленькую толику того авторитета какой был у него. Но мне это не удавалось. А я и не обижался. Все знали, что я учусь на филфаке. А значит - я с ними на время, а Рыбкин - навсегда.
 
     Витя Вицентьев был почти мой ровесник. Если я пришел из армии в прошлом году, то он на пару лет раньше. Он уже обзавелся и опытом и некоторым авторитетом. Он был предельно доброжелательным и позитивным человеком. Мы всегда с ним работали вместе и если не стали близкими друзьями, то уж близкими приятелями были точно. Мы конечно могли бы быть и друзьями, но уж слишком разными мы были. Я - разносторонний, но поверхностный холерик. Он - последовательный и обстоятельный флегматик. Когда заканчивался наш рабочий день я мчался на занятия в универ, либо в яхт-клуб, либо куда-то еще. А Вицентьев перебирался в нашу вторую мастерскую, где у него был верстачок, наждачок и много чего еще. Там он мастерил плойки для завивки волос. Купить в магазине их было почти невозможно - эпоха тотального дефицита. А он покупал паяльники по девяносто копеек за штуку, алюминиевые расчески для парикмахерских. Выдавливал на прессе красивый колпачок из алюминиевого листа, делал оболочку-держатель для расчески, впаивал внутрь какой-то диод и сопротивление дня снижения нагрева. Все это красиво полировал и получался шедевр из ряда товаров народного потребления. За этими плойками у него чуть ли не очередь была. Он продавал их рублика по три. И так в месяц у него выходила прибавка к зарплате рублей в пятьдесят. Он обстоятельно готовился к свадьбе. Копил. Все у него было спланировано на много лет вперед вперед. А девушка у него была портниха. Да какая! Она работала в самом знаменитом ателье Ленинграда, которое называлось в народе «Смерть мужьям». Если бы вы только знали, что это значило тогда! Кстати, на их свадьбе я был свидетелем. Так-то.

     Галина Павловна была женщина лет сорока. Немного вроде, но уже частично беззубая. Жила в одной из соседних парадных. Одна воспитывала дочь. Муж у нее сидел в тюрьме. Сидел давно. За что сидел - не знаю. Другая наша коллега женского рода - Наташка - молодая женщина лет двадцати пяти. Симпатичная. Но тоже беззубая. Причем, у нее вообще половины зубов не было. Муж у нее был алкоголик. Но алкоголик не такой, как многие электромеханики, а с большой буквы, что ли. Про него я тоже легенды слышал. И не от Наташки, а от совсем других сотрудников.

     Работал он в Купчино. И там в одном из дворов была общага. Точечный одно подъездный дом – пятнадцатиэтажка. Так вот, в этой общаге лифт не работал никогда. А была для этого серьезная причина. Сразу за автомобильной и  за железной дорогой от микрорайона, окаймленного девятиэтажками, находился известный в городе винзавод Арарат. Он славился тем, что рядом с ним у железной дороги всегда продавали ворованный виноматериал. Ясное дело - за копейки. Прямо из канистр разливали в принесенную с собой покупателями тару. Давали бесплатно попробовать. А обслуживал лифт в этой общаге Наташкин муж. Каждый день его вызывали чинить этот несчастный механизм. И каждый день он исправно являлся на вызов с самыми серьезными в отношении своей работы намерениями. И с этим настроением он начинал подниматься по лестнице в машинное помещение, которое находилось в надстройке на самой крыше дома. В те времена чаще всего в одной парадной был только один лифт. И если он сломался, то надо было подниматься пешком, чтобы починить его. Но ни разу нашему герою не удалось подняться выше двенадцатого этажа. И вовсе не потому, что сил не хватало. Просто с этого места за соседней девятиэтажкой уже просматривался завод Арарат. Все просто: срабатывал рефлекс и ноги сами уже бежали вниз и дальше - в сторону железной дороги.

     Все мы, жители городов, сталкиваемся иногда с хулиганством и вандализмом. Но порой это превращается в настоящее наваждение. Так у нас в один прекрасный момент кто-то начал жечь кнопки на этажных вызывных пультах. Кнопки тогда были из полупрозрачного красного пластика с пружинкой и крошечной лампочкой внутри. Нажимаешь кнопку, она утапливается, замыкает контакты, лампочка загорается. Отпускаешь кнопку - она возвращается в исходное положение, а лампочка продолжает гореть, давая пассажиру понять, что лифт вызван. Если к кнопке поднести огонь зажигалки и держать его секунд десять-двадцать, то кнопка начинает гореть ярким пламенем, искрясь и потрескивая. Сначала идет черный дым, а затем – чпок! - выстреливает пружина. Целый аттракцион - украшение унылого детства. А нам потом час кропотливой работы с разборкой и сборкой всего вызывного блока с внутренней стороны шахты. И когда кнопки стали жечь ежедневно и десятками, то мы очень приуныли. Я же был при этом еще и очень зол. А злость моя подкреплялась тем, что мы ни разу не могли поймать или просто заметить злоумышленника. А тут еще и Галина Павловна стала масла в огонь подливать. Якобы она видела, как Колька кнопки жжет. Даже будто бы замечание ему сделала, но он ей такое в ответ заявил, что я не берусь и воспроизвести. При этом сама она мне в точности его процитировала. Просто дословно. Я даже не понял для чего она это делает. То ли намеренно, чтобы я бессильной злобой захлебнулся. То ли по простоте душевной. Как бы то ни было, но я не мог отправиться на его поиски - я даже не знал как он выглядит. И вот в один из дней идем мы все на какой-то вызов. А Галина Павловна вдруг говорит:
     - А вот он!
     - Кто? – говорю.
     - Да Колька этот, кто же еще….
     Я глазам своим не поверил. Мальчишка как мальчишка.
     - Стой! - кричу я ему - А ну, иди сюда!
     - Ага, сейчас, придурок! - услышал я в ответ. А дальше такое, что лучше и не вспоминать.
     Вся копившаяся во мне злость выплеснулась, словно пробка от шампанского выбитая пенной струей. Я побежал за ним. В какой-то момент мне показалось, что догнать его я не смогу. Но Колька выдержал этот бешеный ритм не больше минуты, потом сбавил скорость и тут я его поймал. Не могу сказать, что я не испытывал внутренней борьбы. Всю жизнь меня учили: слабых обижать нехорошо. Тогда, чтобы побороть эти сомнения, я представил, что я его отец - суровый, но справедливый. И что я просто обязан его проучить в воспитательных целях. Я поднял его за ухо на уровень вытянутой вверх руки и начал пинать его, но исключительно по мягкому месту. При этом ноги его взлетали выше его же головы. А женщины со всего двора сбежались, облепили меня и пытались вырвать его из моих рук, забыв о том сколько сами от него натерпелись. Надеюсь, что сколько-нибудь серьезных последствий для Колькиного здоровья не было. Но через неделю Галина Павловна пришла в мастерскую и удовлетворенно сказала:
     - Представь, Колька бегает за мной целыми днями кричит: «да не жег я ваши кнопки!»
     Может он и правда не жег. Тогда пусть все это остается на совести Галины Павловны.

  Бывали дни когда загрузка была такой, что спину разогнуть удавалось только переходя от одного лифта к другому. Но иногда случалось, что делать вообще было нечего. Тогда мы всей бригадой собирались в нашей мастерской. Женщины усаживались на диван - это было их законное место. А мы втроём - за столик у окна. Каждый со своей стороны. Начинали обычно с кроссвордов. Рыбкин щёлкал их как орешки. Мы с Витей помогали. Кроссворды быстро заканчивались, и мы принимались за карты. Играли в тысячу, с нетерпением ожидая одиннадцати часов. Ровно в это время начинали продавать спиртное. Почему в это время? Мы для себя решили так. На  реверсе монеты в один рубль был изображён Ленин. Он стоял с вытянутой и поднятой вверх правой рукой как бы указывая нам путь в светлое будущее. И если бы это изображение поместить на циферблат часов, то ладонь вождя пролетариата показывала бы точно на цифру одиннадцать. Логично. Перепутать невозможно. Ведь для похода в магазин мы всегда собирали мелочь.
«Гонцами» обычно мы с Витей были вместе. Мы никогда не брали много. В конце концов ещё раз сходить было не сложно. Всё начиналось как правило с двух бутылок «Портвейна 33» ёмкостью по 0.7 литра. Тем самым мы давали себе понять, что «набираться» серьёзно мы не намерены. Но на деле это всегда было только начало.
  А на противоположной стороне Искровского проспекта микрорайон, аналогичный нашему, входил в зону ответственности бригады Евгения Карабача. Бригадиры были в приятельских отношениях. Часто выручали друг друга. Поэтому можно сказать, что мы дружили бригадами. И если совпадало, что у них такой же свободный день как у нас, то мы иногда ходили друг другу в гости. Это были особенные дни. Что-то вроде праздника. И мы совместно «наскребали» на три-четыре бутылки водки, а порой и на коньяк. В один из свободных зимних дней 1982-го года, вооружившись двумя бутылками водки и одной «трёхзвёздочного», мы отправились в гости в соседнюю бригаду.
У Карабача работал молодой (не старше меня), но очень высокий (под два метра) парень полного телосложения. Привычка, что он намного крупней всех окружающих, выработала в нём манеру быть насмешливым, наглым и вести себя вызывающие. Старших - опытных и авторитетных механиков это его свойство задевало вскользь –  никто бы не оценил. Зато меня оно затрагивало достаточно часто. Меня это так раздражало, что мне хотелось с ним подраться.  Не помню, как звали этого парня. Я про себя всегда называл его «Толстый».
  Как только на столе оказалась первая пустая бутылка коньяка, Женя Рыбкин сказал:
- Сейчас я вам кое-что покажу. Этот фокус называется «последний вздох алкоголика».
  Бутылки в то время закрывались пробками, сделанными из фольги. Дёшево и сердито. Мы называли их «бескозырками» за маленький язычок, свисающий вниз. Поддев его пальцами и потянув, можно было без труда сорвать пробочку. Под ней был картонный кружочек, покрытый тонкой целлофановой плёнкой. Эта плёнка так плотно прилипала к стеклянному ободку бутылочного горла, что система закупорки оказывалась очень надёжной. Женя положил эту картоночку сверху на пустую бутылку коньяка, обхватил её ладонями и стал греть.
  Мы с любопытством наблюдали. Примерно через минуту картонка подпрыгнула. Причём не просто подпрыгнула одним краем, а сделала это с каким-то придыханием или всхлипом. Потом пробочка «задышала» быстрее. Потом снова медленнее. Вздохи стали редкие, тяжёлые. И вот уже показалось что они прекратились. Но Женя сказал:
- Подождите. Сейчас будет главное - последний вздох.
  И действительно. Пауза длилась около минуты. И он произошёл. Он был такой мучительный, особенный, что нам сразу стало ясно - он был последний.
  Мы не успели отойти от впечатления как Толстый вдруг сказал:
– Смотрите! - говоря это он вылил из бутылки водки остатки содержимого в стакан и вытянул в руке совершенно пустую бутылку. - Как вы думаете, сколько капель я могу вылить из этой бутылки?
- Ну, пять - предположил кто-то.
– Сорок! - провозгласил Толстый. - Кто хочет поспорить со мной на ящик пива, что я выцежу из этой бутылки сорок капель?
  Все смотрели с недоверием. Бутылка была совершенно пустой. А я этот фокус знал. Знал, что сорок капель можно «выдоить» из пустой бутылки водки. Но я знал кое-что ещё и поэтому сказал:
- Я поспорю.
Толстый, преисполненный чувства важности и предвкушения победы, стал отсчитывать капли. Водка из бутылки капала сначала довольно бодро. Потом медленно. После тридцати капель совсем нехотя. Последней же капли пришлось ждать несколько минут. Все смотрели, затаив дыхание. Она могла не упасть никогда. Тогда будет один победитель. А если упадёт, то другой. А на кону ведь целый ящик пива. И всё же она упала. Толстый торжествовал.
  А я посмотрел на стену, покрашенную краской на основе разведённого мела, а попросту говоря, «побелкой» и спокойно сказал:
- А кто хочет поспорить со мной на ящик водки, что я из этой же бутылки выужу ещё тысячу капель?
  Все переглянулись. Это уже было что-то совсем невероятное. И Толстый, который вошёл уже в удовольствие быть в центре внимания принял вызов:
- Я поспорю, что не сможешь.
  Это была интрига.
- Ну-ка отойдите все от стола - попросил я. Я взял эту бутылку, размахнулся и бросил её об стену с такой силой, что она разлетелась на мелкие кусочки, которые усыпали всю мастерскую. А вся стена была забрызгана облаком мельчайших капелек жидкости, которые тёмными пятнышками виднелись на белой поверхности.
– Считайте, - подвёл итог я.
Сосчитать их, понятное дело, было нельзя. Никто и не пытался. Интуиция подсказывала, что их точно не меньше. Но чтобы требовать выигрыш, нужно было это доказать. А я и не требовал. Но и с меня уже никто ничего не требовал. А мне только этого и было надо.
  Каждую новую рабочую неделю начальник нашего участка начинал с планёрки. Сам он имел обыкновение приходить на работу задолго до начала рабочего времени и считал это нормой для всех. Рабочий день начинался в девять утра. А планерка, на которой должны были присутствовать все электромеханики участка, без пятнадцати минут девять. Если кто-нибудь опаздывал хоть на минуту, бывал нещадно высмеян.
– Петров! - обрушивался Ариф Султанович на «опоздавшего» - ты что, опять сегодня у стенки спал?
  Начальник полагал, что это очень смешно и наслаждался своим чувством юмора. Была или нет эта шутка острой, но своей цели она достигала. «Спавший у стенки» краснел и кряхтел, оправдываясь.
- Два человека от бригады Рыбкина едут сегодня на склад на Моховую. - вынес вердикт начальник, заканчивая планёрку. И спустя полчаса мы Витей ехали в кунге нашего «газона» на затарку. На складе мы ежемесячно получали провод, всяческие датчики, лампочки и множество других материалов, инструментов и комплектующих.  В этот раз, поехавший с нами старшим кто-то из мастеров участка, попытался выпросить холодильник для какой-то из бригад, но ему это не удалось. Тогда он попробовал завести речь о двух люстрах. В мастерских, где мы разгадываем кроссворды, свет ведь крайне необходим. Кладовщица ему сказала, что даст ему одну люстру, но только при условии, что он возьмёт три ящика пассатижей.
- Да не нужны мне пассатижи! Мне их девать уже некуда - негодовал мастер.
- А мне, что делать? - возмущалась в ответ кладовщица - они мне идут и идут. Мне их скоро уже складывать будет некуда.
- Да пойми ты, Марь Ванна, у меня у некоторых бригадиров пассатижами стены обиты вместо обоев - взмолился мастер.
И это была правда. Я сам видел такие стены. И у нас в мастерской стояло множество ящиков с пассатижами.
- Ничего не знаю - отрезала кладовщица.
В этом споре она оказалась победительницей.

А в ноябре умер старый больной Брежнев. Старики плакали. Молодежь была преисполнена надежд на перемены. Пришел новый вождь — старый больной Андропов. Все думали, что он начнет наводить порядок «наверху», а он начал с облав в магазинах в рабочее время. Теперь уже за портвешком так просто было не сходить. Но мы все равно ходили.