Меж двух миров 21

Ил. Дядя Корнелий - командир Имперского дирижабля "Элефант".


Глава 21.

Дядя Корнелий не спешил с ответом на наш с Олимпией предполагаемый брак, взял тайм-аут на «подумать». Но и я это время не терял впустую. Во-первых, рассчитался с каруселями и открыл платную школу-студию живописи и рисования, взяв в аренду помещение, где жил сам и где преподавал. Учеников набралось много и даже пришлось временно прекратить набор. Плату за обучение я взымал высокую, мне нужны были средства, оплатить патент и аренду, однако несколько бесплатных мест я зарезервировал для бедных, но талантливых учеников. Таковы были государственные требования к школам любого рода, впрочем, это совпадало с моими убеждениями.

И для Олимпии нашлось долгожданное поприще на ниве просвещения - вести уроки по истории искусств, используя соответствующие книги.

Во-вторых, я, наконец, выправил себе почти настоящий бессрочный паспорт, который назывался «паспортная книжка», за кругленькую сумму. Теперь я официально был Вольдемар Евлампий Колосов, уроженец Конигсбурга. Сын Евлампия Колосова, фельдгугера Имперского Обоза, служившего в оном городе во время Короткой войны и оставшегося там проживать за выходом в отставку. Такова была моя легенда.

Почему именно Кониксбурга? Как я выяснил в библиотеке, прусское княжество целую неделю находилось в состоянии войны с Российской Империей, вследствие чего область Эссор с городом Кониксбургом были присоединены к Российской короне. Так что присутствие там русской семьи было оправдано. Ну и оправдывался мой почти немецкий акцент, хотя говорить по-немецки я вовсе не был обязан.

Через три недели Олимпия вновь пригласила меня в дом дяди. Я предстал пред очами дяди Корнелия в ожидании вынесения нам с Олимпией приговора – быть браку или не быть. Олимпия встретила меня радостно, но и с некоторой тревогой. Оказалось, что дядя для этого вопроса вызвал подкрепление в лице своей тетки, как я её про себя прозвал, "Большой Берты".

Встретила она меня, сидя в кресле. Это была древняя старуха, восседавшая на облаке из пышных юбок (не менее пяти штук), с суровым выражением отечного лица. Она разглядывала меня в лорнетку, словно я некое насекомое, возможно, ядовитое.

Меня представили старухе: Наталья Евграфовна Безле-Юрова. Я поцеловал дряблую руку, остро пахнущую духами. (Кстати, весь дом пропах этими духами, французскими, надо полагать.)

- Ну-с, друг любезный, сокол резвый, сказывай, кто таков и откель? – произнесла старуха, снова наведя лорнетку на меня.

Я поведал свою легенду.

- Стало быть, вы, отец мой, немец?
- Нет, сударыня, русак, выросший на неметчине.
- Чай, пословицы-поговорки знаешь ихние?

Когда в своем мире я поступал в университет (20 лет назад), готовился к экзамену по немецкому языку, зубрил немецкие пословицы, но запомнил с тех пор только одну, которую и выдал:

- «Морген, морген, нур нихт хойте, заген алле фаулен лойте».
- И что сие значит?
- «Завтра, завтра, не сегодня, все ленивцы говорят».
- Хорошая пословица. Надеюсь, вы не из этих? Не из ленивцев?
- Некогда лениться, сударыня, дел много, времени мало.

- А веры какой, не басурманской ли, католической?
- Никак нет-с, православной веры…
- Какими же делами вы заняты, сударь мой?
- Учу рисовальному и живописному делу отроков.
- Стало быть, вы художник? И портреты писать можете?
- Могу, сударыня. Ежели имеете желание и время позировать, могу ваш портрет написать.

Это был самый верный ход расположить человека к себе, сравнимый с лестью. Мало кто откажется от такого предложения, в особенности женщина.

Расчет оказался верным. Большая Берта согласилась, чтобы я писал её портрет.


----------------------
Продолжение следует Глава 22  http://proza.ru/2022/05/12/1254