А если не случайности

                (из встреч с Лампадовной)
               
         Скучно без говоруньи Лампадовны, хотя порой устаёшь от её многословий. Но слушаю, поскольку в них, что готовые бриллианты, вдруг блеснут мысли,  глубокие, обнажённые до самой что ни на есть праведности  А ПРАВДА-ИСТИНА спокон века искома человеком. Вот и Лонгина свой век в поисках этого самого сокровища, чем и дивит собеседника.   

 – Лонгина, «Травка зеленеет, солнышко блестит» – словом, весна-красна в наши
   края пожаловала. Давай-ка на променад! На аллею ясеней. Жду, – по телефону
   предлагаю Лампадовне. Соглашается. 

 – Знаешь, люблю ясени. Смотрю на эти крепкие дерева, ясени, и вижу их верность
   земле, её взрастившей, вижу преданность человеку, любившему ясени. Вижу их
   гордую независимость от чего бы то ни было. Стоят себе мирно век за веком, без
   ропота, зависти. Бывает и с человеком такое, только редко… – зафилософствовала
   Лонгина.      

 – Люблю это дерево и я, оно по гороскопу моё. Да, человек – не мирный ясень. У
   него – разум. А он, разум, ведёт каждого своей стёжкой-дорожкой: то по крутому
   подъёму, то с обрыва – вниз, порой до дна. И опять карабкается вверх. Тут уж
   кому как везёт: под слёзы-ропот ли, под досадой ли, вызванной удачами других…            

 – «…Если невеста уходит к другому, то неизвестно, кому повезло…»– еле слышно
   вдруг пропела Лампадовна.   

 – Ты это к чему, про невесту-то на девятом десятке… – останавливаю «солистку».   

 – Ты считаешь, что мне всегда был девятый десяток… Уверяю: было мне когда-то
   девятнадцать, третий курс института. И тогда… мой школьный вздыхатель, в то
   время вернувшийся из армии, предложил мне своё сердце. Душой чувствовала, что
   он бы стал надёжной стеной.Только моё-то сердце клонилось к другому,
   сокурснику. Его крепким ладоням я и доверила своё сердечко. 
   Ладили на зависть люду. Давно нет на свете мужа, сына тоже (ты про то знаешь).   
         Я вот только что вернулась из родной деревни, от которой осталось-то
   четыре дома, да и те к земле уж склонились. Подружка детства, Анна, позвала на
   Радоницу. Встретились. Пошли на погост, где наши пращуры покоятся. Постояли у
   могилок, поклонились им и, утерев слёзы, направились к выходу. Но тут вдруг
   началось пение дроздов. Мы остановились. Казалось, они, без умолку, чистыми с
   переливами звуками настойчиво звали к себе.
       Анна, слушая переливы, еле слышно произнесла: « … тебя зовут, вон на тех
   ясенях. Подойдём».   
       Остановились в уютном уголке погоста у холмика, по бокам которого стоят
   два ясеня, надпись на памятнике: «Дроздов Илья…».  Кто знает, моя ли это была
   половинка… возможно. А пение дроздов и ясени мы, юные, правда, обожали.         
       Анна продолжила: « Он знал про твою любовь к ясеням…  Уже тяжело больной и
   давно одинокий, просил посадить у его могилки «два любимых Лонгиной ясеня, на
   которых обязательно будут петь НАМ любимые птицы, дрозды…»      
   И впрямь, пели: то тихо с грустинкой, то вдруг торжественно заливались, будто
   выказывали свою радость от встречи с нами. Пели, пока мы не вышли с погста.
    Отчего-то сердце моё защемило…» – философски закончила свой рассказ Лонгина. 
          
         Бывают же случайности на свете… А если не случайности? Знать бы…    

                11.05.2022 г.