Надлом реальности сборник целиком

Содержание

0. Посвящение…………………………………………………………...3
0,5.      Предисловие………………………………………………………….5
1. Доктор Пауз…………………………………………………………..7
2. Вам очень идет………………………………………………………11
3. Энгэ…………………………………………………………………..27
4. Незначительные детали…………………………………………….49
5. Черный товар………………………………………………………..59
6. Улучшатель………………………………………………………….73
7. Проблема планетарного масштаба………………………………...87
8. Желание……………………………………………………………107
9. Скрытые силы……………………………………………………..109
10. Ни слова о призраках……………………………………………...141
11. Краски жизни……………………………………………………...147
12. Всем известно… ………………………………………………….149
13. Ржавый карнавал………………………………………………….159
14. Тапочки, или Как не оставить реальности ни шанса…………...171
15. Не дожидайся Конца Света!……………………………………...179
16. Системный код бога………………………………………………181
17. Мы будем вас ждать (Стандартная вариация)…………………..211
18. Обычное дело……………………………………………………...221
19. Дожить до рождения………………………………………………231
20. Там, где расползлись трещины…………………………………...235
21. «Листок желаний»…………………………………………………243
22. Поза 03 (Комедия положений)…..………………………………..279
23. Мокрый пепел, серый прах………………………………………..283
24. Аргумент в пользу проигравшего………………………………...291
25. С солнцем уходят лучи… ………………………………………...295
26. Что случилось в начале……………………………………………301
27. Как разрушить реальность?……………………………………….307
27,5.    Благодарности……………………………………………………...337






































0. Посвящение

Всем неравнодушным…
С надеждой…
























































0,5. Предисловие

Здравствуйте, дорогие и уважаемые читатели!

Наверное, нет смысла в долгом предисловии. К чему оно, когда произведения могут сами рассказать о себе – и сделать это лучше. Так и интереснее, и правильнее, на мой взгляд. Ведь люди пишут, чтобы найти общий язык с теми, кто прочтет их труды, погрузится в выдуманные миры, перевоплотится в героев рассказов, зарисовок, миниатюр. Хотя бы на короткое время. Разве нет? Пусть неосознанно, но это стремление проявляет себя – и уносит вдаль. Доверившись ему, можно оказаться вне привычной реальности и, возможно, в иной действительности найти ключ к настоящему. Ведь сущее – не больше, чем набор слов, выстроенных в нужном порядке.

И все же было бы неправильным промолчать, когда от меня требуется что-то сказать. В этот сборник вошли лучшие произведения, что я написал за 13 лет, – ранее опубликованные и еще не «видевшие» бумаги. Все они так или иначе касаются реальности и нашего места в ней, и в каждом есть надлом. Но не подобным ли образом мы проживаем нашу жизнь: на надломе, на грани, а иногда – даже на лезвии? Единственная возможность не допустить ошибки – раскрыть глаза. Каждое из произведений следует этой мысли, неважно, какое оно: серьезное или юмористическое, философское или развлекательное, страшное или забавное… Рассказ (во всех смыслах) – способ не только наладить контакт, но и увидеть. Почувствовать. Оказаться. И принять решение. Пусть же оно будет правильным!

Приятного прочтения!











































1. Доктор Пауз

Недавно прошел слух, что доктор Пауз вернулся. Одни говорят, он опять взялся за старое, а другие утверждают, что он никогда не прекращал своих дел с прошлым. Может быть, с того момента, как все началось, он уверенно шел к намеченной цели. Что, вы не знаете, кто такой доктор Пауз? Нет, он отнюдь не врач. Если уж на то пошло, он не имеет никакого отношения к медицине и не обладает докторской степенью. А впрочем, если вам интересно, давайте я расскажу историю этого загадочного человека.
Впервые уникальные способности проявились у него в шесть лет. В тот день он играл во дворе со своим другом Ником. У Ника был красивый резиновый мячик. Мальчик, который в будущем станет доктором Пауз, очень хотел получить эту игрушку. Он просил отдать ее, предлагал взамен пластмассовых солдатиков, но Ник наотрез отказывался. В конце концов, последнему так надоели эти просьбы, что он сильно толкнул друга. Малыш «Пауз» вывалился из песочницы и больно ударился ногой.
Вечером Ник не вернулся домой, но там его никто уже и не ждал. Исчезли семейные фотографии, на которых был запечатлен озорной мальчуган, его вещи и игрушки пропали. А самое удивительное, что родители забыли Ника, будто и не было у них никогда сына. Из памяти их знакомых тоже навсегда испарились воспоминания о ребенке.
И это был не единственный подобный случай: время шло, а исчезновения не прекращались. Наверное, в чем-то доктор Пауз ошибся, потому что им заинтересовалась полиция. Сохранился даже полицейский протокол, в котором записано, что этот «сверхчеловек» четко осознавал свои действия. Такой вывод сделали служители правопорядка со слов доктора Пауз. Психиатрическую экспертизу провести не удалось, поскольку виновник событий исчез. Злопыхатели надеялись, что навсегда и не по собственной воле. Те же, кто был настроен более нейтрально, продолжали покупать газеты и смотреть телепередачи в надежде узнать что-то новое о его судьбе. Я помню точную дату этого исчезновения – 12 декабря, – так как оно сопровождалось всеобщими провалами в памяти. Казалось, Бог, по какой-то одному ему ведомой причине, лишил людей воспоминаний, причем исключительно позитивных, и сделал это в угоду доктору Пауз. Но то был не Бог – то был сам доктор Пауз.
Знаете, есть теория, что вселенная состоит из воспоминаний и существует только прошлое, а настоящего и будущего нет. Таким образом, весь мир, как живая стена, сложен из кирпичиков, фрагментов произошедшего. Но «кирпичи» неплотно прилегают друг к другу, между ними есть расстояния. Эти-то расстояния и называют паузами, эти миллимиллимилли... короче говоря, чрезвычайно маленькие промежутки времени. Зачем они нужны? Опять же по теории, к которой приложил руку сам доктор Пауз, в течение их реальность осмысливает происходящее. Как огромный компьютер, она анализирует случившееся, ищет ошибки, новые варианты развития событий. А когда приходит к какому-то выводу, кладется новый «кирпич».
Эта теория так и осталась бы теорией, если бы на свет не появился тот, кто мог вынимать из стены «кирпичи». Потому-то журналисты и прозвали его доктором: найдя паузу до события и после него, он вырезал часть прошлого из действительности, словно ампутировал орган. Вот как из-за этого «врача» люди теряли память. Вот как пропал Ник – его просто извлекли из стены реальности. И, похоже, доктору Пауз было все равно, не разрушит ли он своими действиями стену. Либо он абсолютно четко знал, как не погубить сущее.
И вот что интересно: почти все, о чем я вам рассказываю, доктор Пауз сам поведал полиции, а та – журналистам. Кто знает, зачем новоявленному вершителю судеб это понадобилось. Может быть, ему захотелось славы – он же знал, что скоро исчезнет, и перед этим решил показать миру свою силу. А может, он всего лишь хвастался. Или просто делал, что ему хочется, то есть поступал так, как редко мог себе позволить. Сверхспособность накладывала свои ограничения и обязанности. Быть не таким, как все, очень сложно. Дар, или, если угодно, проклятие доктора Пауз неотступно преследовало его. Нигде не мог он чувствовать себя спокойно. Любые близкие отношения неизбежно наталкивались на преграду, выстроенную его способностью. И хотя никто не догадывался о ней до поры, он-то всегда знал о своей неординарности. Доктору Пауз было тяжело, иногда настолько, что он думал покончить с собой. Но «несуществующее» время лечило раны, помогало забывать обиды, уничтожало страхи и боролось с чувством вины. Вины за все, что он натворил, а натворил он немало, особенно по молодости. Представьте, что вы обидели того, кто способен разобрать реальность по кусочкам. Используя всем известную фразу, он мог бы просто стереть вас с лица земли.
Но вернемся к жизни доктора Пауз. Какое-то время этот необычный человек, можно сказать, не знал бед, но однажды против него возбудили уголовное дело. Произошло это незадолго до его исчезновения. Доктор Пауз поссорился с одной особой из-за того, что не хотел на ней жениться. Даму – ее звали Сара – это очень задело. Поводом к ссоре послужил какой-то совершеннейший пустяк, вроде того, что возлюбленный забыл поздравить ее с днем рождения. А затем пошло по накатанной. В итоге он дал подруге от ворот поворот. Но та оказалась на редкость злобной и мстительной, она решила засадить экс-бойфренда в тюрьму. Подстроила махинацию с ценными бумагами (доктор Пауз тогда работал в банке), подкупила присяжных. У Сары хватало денег – но не было способности менять мир. Говорят, ее бесплодие – это месть доктора Пауз. Что ж, вполне возможно, ведь именно Сара могла сдать его полиции.
В истории этого человека (да и человека ли?) вообще очень много «белых пятен». Например, почему доктор Пауз не уничтожил протокол своего дознания? Может, дело в том, что он возвел для себя рамки, выходить за которые нельзя? Не исключено. Кто знает, что ждет за новым поворотом судьбы человека, поставившего себя выше Бога? Доктор Пауз решил не узнавать ответа на этот вопрос. По крайней мере, я так думаю.
И вот теперь, когда прошло уже много лет с момента его исчезновения, начались странные события. Люди стали жаловаться на плохую память. Совершенно неожиданно они забыли самые важные вещи в жизни: свадьбу, рождение ребенка или другую исполнившуюся мечту. Свои радости и успехи. В общем, то, что человек никогда не должен забывать. А СМИ охотно подхватили эту сенсационную новость, и за несколько часов она облетела весь мир. «Доктор Пауз, – кричали заголовки, – настолько овладел своей способностью, что научился “красть” жизни людей, несмотря на расстояния!» Во всяком случае, это приписывали именно ему, ведь у общества должен быть виноватый.
Не буду скрывать, я давно знаком с доктором Пауз, пусть и не очень близко. И как-то раз он проговорился мне – вероятно, именно потому, что мы не были близки. Мне кажется, он легче открывался тем людям, с которыми его ничто не связывало. Не знаю. Итак, он рассказал мне о своей необыкновенной способности, а потом – об одной давней мечте. Она была родом из его детства. Еще маленьким мальчиком доктор Пауз хотел построить мир, где он будет кем-то вроде смотрителя. И этот мир должен был стать гораздо лучше нашего. Там, во вселенной детских грез, нет убийств, насилия, лжи. Нет там и мужей, которые избивают и унижают жен, как делал это отец доктора Пауз. Нет подружек, жаждущих засадить вас в тюрьму. Нет всей той гадости и мерзости, что окружает нас. Вот какая у него была мечта.
Так что знайте, если вы случайно забудете что-то важное, что-то доброе и светлое, то, возможно, по его вине. Возможно, это доктор Пауз забирает у нас с вами кирпичики, из которых потом построит лучший, «дивный новый мир». Мир, в котором мы все когда-нибудь будем жить.
Или уже живем?


























2. Вам очень идет

– Пап, я не хочу этого делать.
– А что ты хочешь? Попрать наши многолетние традиции?
– Традиции… Они никогда мне не нравились. Ну почему я должна…
– Что-то ты раздухарилась. Ешь давай.
Отец пододвинул к ней тарелку с блинами.
Стефани взяла блин, окунула его в желе и откусила небольшой кусочек. Скривилась. Нет, блины были вкусные – хотя и холодные. Но со вчерашнего дня у девушки начисто пропал аппетит, а также разговорчивость и либидо.
– Пап…
Отец молчал и, как кролик, жевал свою зелень. Люди, сидевшие с ними за одним столом, громко переговаривались, шутили и веселились. Перед Стефани стояли миски, тарелки, кастрюли, сковородки с самой разнообразной едой. Девушку воротило от одного ее вида. Лучше уж жевать зелень, как все остальные, но ей это не разрешалось.
– Пап…
– Наедайся.
– Па…
– Молча.
Стефани ссутулилась и уткнулась носом в банку с молоком. Отец взял с подноса еще немного петрушки.
– Будешь молоко? Налить?
– Нет, – буркнула Стефани.
Отец снял крышку и налил в большой прозрачный стакан молока. До краев. Взял из горы булочек две наиболее толстые и положил перед Стефани.
Девушка отвернулась. На ее лице было написано презрение к глупым обычаям, а в руке она держала булочку…


Трапеза закончилась в тот миг, когда Стефани почувствовала: больше она не запихнет в себя ни одной булочки. Или блина. Или куска жареной рыбы. Или бутерброда с копченым мясом. Гости то и дело поглядывали на девушку, от чего она чувствовала себя не в своей тарелке.
Отец набил рот петрушкой и кинзой и сказал:
– Фставай. Пофли.
– Что?
Отец двигал челюстями, не останавливаясь ни на секунду. Теперь он напоминал удрученного чем-то быка.
Что могло его удручить, Стефани не представляла. Зато прекрасно знала, почему она сама чувствует себя отвратительно. Несмотря на лето, на теплое, но нежное солнце, и на легкий и прохладный ветерок. Мир мстил ей за что-то, и она не понимала, за что.
Отец схватил со стола салатный листок, веточку укропа и ткнул Стефани в бок локтем. Погруженная в свои мысли, к тому же не слишком светлые, девушка вернулась в реальность, точно вынырнула из-под воды. Она споткнулась, зашаталась и, конечно, упала бы. Все к тому и шло, ведь день был словно создан для таких случайностей.
Но сухая и твердая рука отца схватила ее за локоть.
– Я хочу, чтобы ты вступила во взрослую жизнь целой.
– А я не хочу, не хочу туда вступать!
– Придется, все когда-то вступают.
– Все дураки, слышишь? – Она обернулась и закричала: – Ду-ура-аки-и! – Стефани впервые так громко и яростно выражала свои чувства и не могла остановиться.
Отец похрустел листиком салата, и на этом запасы зелени иссякли.
– Вперед!
Он хлопнул ее по попке. Стефани едва не налетела на куст дикой малины.
– Это все старые веяния! – крикнула она, на этот раз не оборачиваясь.
– Предложи новые.
– Я уже говорила…
– Мне это неинтересно. – Отец начал злиться. – Иди.
Стефани не двигалась места. Она стояла и смотрела на деревья, на траву, на кустарники. Вот пролетела, слева направо, ворона и села на ветку разлапистого дерева. Раздался шорох, и из куста выскочила белка; семеня крошечными рыжими лапками, она взобралась по стволу старого дуба и скрылась в дупле. Мошкара кружила стаями. Два комара заприметили Стефани. Они сели на пухленькую ручку и приготовились к атаке.


 Ладонь второй пухленькой ручки опустилась на них с громким шлепком.
– Да хватит уже…
Отец не выдержал, пихнул дочку, и Стефани, вскрикнув, очутилась в лесу.


…Она шла по еле заметной тропке и размышляла. Эту дорожку проложили сотни таких же, как она. Но откуда она знала, куда идти? Может быть, кто-то этому и удивлялся, но только не сама Стефани.
Шестнадцать лет она жила в деревне, которую основали ее предки. И, получается, все жители были ее родственниками. Стефани, в отличие от многих, не сторонилась новых книг и новых знаний. Она познакомилась с худым, но немножко нервным молодым человеком по имени Джон. Он носил очки и потрепанную рубашку. Он ничего к ней не испытывал, да и Стефани Джон был неинтересен. Но они стали приятелями, много разговаривали о науке, городе, будущем. То есть, это он рассказывал ей о науке, городе и будущем, а Стефани, без особого удовольствия, посвящала его в обычаи деревенского быта. Джона утомила городская жизнь, Стефани – жизнь в деревне, и они охотно поменялись бы местами… если бы это было возможно. Пока же им оставалось только разговаривать и мечтать. Джон приносил пыльные потрепанные книжки, а Стефани – бабушкины рецепты. И те, и другие были написаны на толстой желтой бумаге. Они обменивались «рукописями», и потом каждый уходил в свой мир.
И Стефани хорошо понимала, что ее мир находится не в деревне.
Но что она могла сделать? Ей не повезло, и она родилась девочкой. Какой смысл грустить об этом? Зачем изводить себя мыслями о том, что неспособен изменить? Кроме того, она была дочкой старосты. Она могла сколько угодно презирать старые правила, ненавидеть их, но выбора у нее не было. Отца она тоже ненавидела, правда, в глубине души – уважала, а оттого ненавидела еще больше. Она была безвольна и бессильна, и она смирилась с этим. Стефани не хотела подчиняться правилам, однако ей недоставало смелости признаться себе в этом. Только сегодня ее протест вырвался наружу. И разве это что-нибудь изменило?
Она не могла изменить саму себя, что уж говорить о других.
Стефани отодвинула утыканную иголками, пушистую ветку. Идти, идти вперед, вглубь леса, и не останавливаться. Потому что, если остановишься, сделать это себя уже не заставишь. И тогда…
Она выкинула из головы мысли об отце и стала думать о себе.
Себя она ненавидела не меньше. У нее не было на это особенных причин, но разве это кому-то когда-то мешало? Если очень захотеть, то все получится. И ты убедишь себя в том, что тебе противны собственные пухленькие ручки и ножки. А «осиная» талия – где она? В книгах и журналах у всех настоящих красавиц «осиная» талия. Руки? Некрасивые. Глаза? Недостаточно большие. Ее губы не пробуждают в мужчинах желания. Зубы неровные. А уж грудь и бедра…
Примерно так убеждала себя Стефани. В том, что она непривлекательная, неженственная и чуть ли не уродина. Долго и упорно она убеждала себя, и это принесло плоды. У Стефани был талант оратора. Она об этом не подозревала, а потому ничто не помешало ей навесить на себя ярлык «Некрасивая». Никто ей не возразил. В деревне, где жила Стефани, женщины были всего лишь довеском к мужчинам. Пока мужчина руководил судьбой, женщины, вплоть до свадьбы, тихо сидели по домам, убирались и вышивали платочки.
Девочкам запрещалось появляться на людях. Если их и видели в общественных местах, то только в сопровождении взрослых. И в темных платках, закрывавших почти все лицо.
Но, когда девочке исполнялось шестнадцать лет, все менялось. По традиции, в этом возрасте девочка превращалась в девушку и должна была вступить в брак. Она ничего не знала о своем «суженом», о его родных и благосостоянии. Невесте было известно лишь, что в день шестнадцатилетия любой девушки устраивался пир, на который собирались все родственники, друзья и знакомые. Стол нагромождали едой, напитками, сладостями. Все веселились и поздравляли будущую невесту. Которой, наконец, позволяли снять платок – и предоставляли «право» побольше съесть. Девушке нужно было запастись силами, ведь впереди ее ждал обряд венчания, первая брачная ночь, роды, грудное вскармливание… Никто не притрагивался к рагу, котлетам или картошке пюре – все ели только зелень. Так родные и гости показывали, что отдают все лучшее будущей маме и хранительнице очага. А та наворачивала пельмени, трескала рыбу под соусом, объедалась свежим хрустящим хлебом, запивала мед и варенье молоком, вином, брагой…
Не у всех невест были сильные желудки. Стефани повезло.
Хотя однажды съеденное дало себя знать. Пока Стефани шла через лесную чащу, у нее помутился взгляд, и прозрачные кругляшочки заплясали перед глазами. Она прислонилась к дереву, закрыла глаза, перевела дыхание.
И услышала голос:
– Привет.
Она огляделась.
Перекрещенные ветки, с листвой и иголками. Пышные завитки кустарников-париков. Темнота, сочащаяся между стволов, как густое черное молоко. Постоянное движение: животные и насекомые.
– Привет, – повторил голос.
«Какой-то странный голос», – подумала Стефани.
Негромкий, спокойный. Он мог бы быть приятным, если бы не был таким… ровным. Бесчувственным, холодным – как у робота.
Вдруг она поняла, что должна бы испытывать страх, – и не на шутку перепугалась.
– Кто это?
– Привет, – сказал голос.
– Привет, – сказала Стефани.
Она стала отступать назад.
– Как тебя зовут?
Стефани казалось, что за ней наблюдают. Но откуда?
Скорее всего, голос раздавался из тех кустов. Она присмотрелась к ним, но ничего особенного не увидела.
– Меня зовут Стефани, – сказала Стефани.
Первой мыслью было броситься бежать, однако она переборола страх. Она знала, что случится что-то подобное, ведь все идет по заведенному порядку. В лесу прячутся парни из ее деревни, и тот, кого она найдет первым, станет ее мужем.
– Не бойся, – сказал голос. Безразлично, словно какую-нибудь банальность. – Меня зовут Дрог. Ты та девушка?
– Дрог? Это что за имя такое? – выпалила Стефани.
– Очень распространенное, – сказал Дрог.
– Ну да?
– Зачем ты здесь?
– Я ищу. – Стефани поняла, что, когда говорит с незнакомцем, ее страх постепенно исчезает. Она очень удивилась.
– Еду?
– Нет. – Стефани даже улыбнулась, хотя минуту назад мысли о еде вызывали у нее приступы тошноты.
– А-а, – протянул голос, словно бы читал по бумажке. А может, так оно и было? – Ты та девушка?
– Та… девушка?
– Верно?
– Я… я сегодня выхожу замуж. – Стефани умолкла. Голос никак не реагировал, и она добавила: – Если ты об этом.
– Я не знаю. Много чего.
– Что?
– Ой, прости. Не так сказал? Сейчас… Я много чего не знаю. Так правильно?
– Угу. – Стефани кивнула. А кому, собственно? И видел ли ее тот, с кем она разговаривала? Как его… Дрог. Ну и имечко…
– Ты та девушка, которую все искали?
Стефани показалось, что она услышала в голосе интерес.
– М-м… – промычала она.
– Существа одного пола. С мускулами. Без ярко выраженной груди и с половыми чл...
– Да-да.
Стефани быстро закивала. Ее щеки покраснели – она смутилась. А в следующую секунду девушка подумала, что сходит с ума. Перед кем она краснеет? Перед собеседником, которого даже не видит?
А вдруг он маньяк? Стефани вычитала это слово в одной из книжек. Она более или менее догадывалась, что оно означает.
– Что «да-да»?
– Ой, прости… То есть… Да. Я – та девушка, которую должны искать юноши из нашей деревни.
– А что такое деревня?
– Они свистят и хлопают в ладоши…
– А что такое ладоши?
– …а я иду на звук, ищу их. И тот, кого я найду первым, станет моим мужем.
– А что такое муж?
Тут Стефани поняла две вещи. Что женщины в ее деревне очень напоминают домашних животных, которых тоже подзывают свистом и отводят на случку. И что разговор вышел из-под контроля.
– Стефани? – сказал голос, вроде бы обеспокоенно.
Стефани решила перевести разговор в другое русло.
– А кто ты? – спросила она. Она больше не боялась Дрога, или как там его звали. Сейчас ей было просто интересно.
– Я? – Дрог замялся, впервые его голос звучал неуверенно.
– И куда делись все парни? Пока шла сюда, я не слышала ни одного свистка. И хлопка тоже.
– Я – Дрог, – сказал Дрог с сомнением. – На этот вопрос сложно ответить. А вот на второй совсем легко: я их убрал.
Стефани знала, что означает это слово. Не все книжки, которые давал ей Джон, были древними и пыльными.
– Ты… лишил их жизни?
– Разве это не устаревшее выражение?
– Ты убил их?
Мышцы живота свело. Там, внутри, снова зародился страх. Он поднял голову и пополз вверх, к горлу.
– Не пугайся, – сказал Дрог, теперь уже ласково. – Я не убивал их. Я их просто убрал.
– Куда убрал?
Стефани заставляла себя дышать, но это было трудно: на грудь давило что-то тяжелое. Дыхание спирало.
– Стефани, я сейчас подойду к тебе и все объясню. Хорошо?
Листья зашевелись, зашуршали. Что-то вылезало из кустов. Оно становилось все выше и выше. Метр, полтора, два…
Стефани больше не могла с собой бороться.
Ее глаза закатились, а сознание, сверкнув напоследок, дало отбой. Девушка рухнула на землю.
А над неподвижным телом склонилось это. Два с половиной метра полупрозрачной белесой плоти...



* * *

Пусть неохотно и толчками, но сознание возвращалось.
Стефани проплыла по чему-то белесому, вязкому и отрывистому. Вынырнула, посмотрела по сторонам. Вдалеке маячило яркое белое пятно. Оно светилось и подзывало ее. Стефани подплыла к нему, пригляделась…
И закричала.
Глаза девушки распахнулись, и она села – рывком, разорвав связывавшие ее путы ужаса. Ее руки дрожали, сердце исступленно колотилось о грудную клетку. На висках выступил пот. Стефани часто дышала.
Она еще помнила это. Помнила в деталях. Она хотела бы забыть его, но знала: больше он никогда ее не покинет. Этот кошмар навсегда поселится в ней, испоганит ее жизнь, загрязнит собой…
– Ты в порядке?
Это говорил кошмар. Мягким и дружелюбным тоном.
– Ч-что?
– Не бойся.
– Ты это уже говорил! – Ее голос сорвался на крик.
Она вскочила с земли, стала озираться.
– Да успокойся же.
Странная фраза. До этого голос говорил так, будто только позавчера начал изучать земной язык. А теперь… Откуда в его словах появилась жизнь?
– У меня было время потренироваться, пока я пытался разбудить тебя.
– Ты…
– Да, я умею читать чужие мысли. Но, если хочешь, я отключу эту функцию.
– Фу-функцию? – переспросила Стефани.
И против своей воли улыбнулась. Забавно звучит: «Фу-функция».
– Не фу-функция, а функция, – сказал голос. Серьезно, но не нравоучительно. Он не занудствовал – просто поправлял.
Стефани чувствовала, что рядом с ней кто-то чужой и незнакомый. Но ее страх пропал. Этот обморок словно смыл с нее все предрассудки, все боязни и страхи, очистил ее, сделал другим человек. Открытым для новых, самых поразительных вещей.
– Ты ничего не знаешь о функциях? – удивился голос.
– А почему тебя опять не видно? – спросила Стефани.
Голос замолчал. Наверное, Дрог был сбит с толку.
«Если он не такой, как я, – думала Стефани, – он мог не знать, что люди то и дело перескакивают с одной мысли на другую. Это для них настолько же естественно…»
Так уж получилось, что теперь Дрог сбил ее с мысли.
– Я спрятался. Мне не надо было этого делать? Я ведь испугал тебя.
– Ты… – Стефани говорила и удивлялась тому, что говорит. – Нет, ты, скорее, заинтересовал меня.
– Так мне выйти?
– Выйди… пожалуйста.
Дрог встал во весь рост и вышел из-за куста.
Стефани вскрикнула. Но привыкнуть к Дрогу оказалось несложно. Да, он был высоким, белесым и полупрозрачным, но совсем не злым.
– Попробуем снова? – И Стефани улыбнулась. – Привет.
– А разве мы не здоровались? Или у людей так принято?


Они сели на ствол поваленного дерева, и Дрог рассказал о себе.
О том, как вдруг включились его чувства, и он ощутил, что вокруг него – целый мир. До поры до времени Дрога не существовало, а потом он появился. Может, он и был раньше, но сам Дрог не знал этого наверняка. Он помнил вспышку – в голове… в той части тела, которую он называл бы головой, если бы был человеком. А следом за вспышкой возник лес. Густой, полный запахов и живых организмов. Дрог взял и появился здесь. И никто не объяснил ему, зачем, не рассказал, как. Его «включили» – так он это называл – и предоставили самому себе.
В памяти Дрога хранилось много сведений: о том, как двигаться, как добывать пищу и есть, как пользоваться конечностями, как читать мысли, убирать других существа, синфазировать и квилоцириться…
– Что делать?
Дрог поднял руку и вытянул указательный палец. Там, куда он показывал, появился второй, точно такой же Дрог.
– Он не умеет размножаться. Он только повторяет все за мной…
– …повторяет все за мной… – одновременно с настоящим Дрогом произнес поддельный.
– …копирует меня.
– …копирует меня.
Дрог щелкнул пальцами.
– Вот.
Двойник открыл и закрыл беззубый белесый рот – и не произнес ни слова. Дрог выключил звук. Потом опустил руку, и двойник исчез.
Дрог перевел взгляд на Стефани.
А девушка смотрела на него широко открытыми глазами и молчала.
– Стефани?
– Да?
– Ты хотела бы слиться со мной?
– Я читала одну фантастическую книжку.
– В ней описана наша встреча?
– Нет… по-моему, нет.
– У нас есть книжки, в которых говорится о том, чего никогда не было. Но что еще произойдет.
– На вашей планете?
Дрог покачал головой.
– У нас нет собственной планеты. По крайней мере, мне о ней ничего не известно. А эта планета, – Дрог охватил рукой землю, растения, зверей, – твоя?
– Если бы… Моя планета – деревня.
«Моя бывшая планета», – поправила себя Стефани.
– Расскажешь мне про деревню?
Стефани встала. Дрог тоже. Может, он не хотел обидеть девушку и поэтому повторил ее движение.
– В деревне неинтересно – это лучшее, что можно о ней сказать.
– Но я там никогда не был.
«И мало что потерял», – подумала Стефани.
Она поймала себя на том, что странно смотрит на Дрога. А если учесть, что он был двух с половиной метров ростом и состоял из какого-то слизистого желе...
«Я схожу с ума».
– Покажи мне деревню. – Дрог протянул руку… конечность… и коснулся пальцем Стефани. Взял ее за руку.
Его прикосновение вызвало в ней бурю чувств, взбудоражило ее.
– Ой, извини, я все еще настроен на лес. Тут очень много живых организмов. Сейчас я настроюсь на тебя…
– Не…
Но он уже изменил настройки. Тело Стефани в одно мгновение стало податливым. И вдруг словно в теплую воду опустили высоковольтный провод. Стефани вздрогнула, ее сердце подпрыгнуло, ухнуло вниз и исступленно заколотилось. Да, тряхнуло ее хорошенько!
– Дрог, ты…
Он хлопал глазами: ресниц у него не было.
– Пойми, ты симпатичный, но… непривычный.
Только Дрога уже не было. Вместо него рядом со Стефани сидел Шон, белокурый красавец, сын богатого купца. Стефани видела его всего раз – как и большинство женщин деревни, – но с тех пор он время от времени ей снился. Девушек можно сколько угодно запирать дома, но мечтательности они не лишатся даже под пытками.
– Ты прочел мои мысли… Дрог?
– Тебя это смущает? Тогда я прекращу…
– Нет… – Стефани протянула руку и осторожно коснулась лица «Шона». Снова разряд! У Стефани внутри все сжалось. Внизу живота бушевала огненная буря. – Скажи, а он… ведь он был с ними?
– С теми представителями мужского пола? Да. Его я тоже убрал. Но я могу вернуть…
– Не надо. Пока. – Стефани сжала руку Дрога и непроизвольно зажмурилась. – А зачем ты их убрал?
Дрог пожал плечами. Это вышло очень по-человечески.
– Их было много, и они были… – он порылся в блоках памяти, – самцами. И я самец. А ты – самка. Нет, на самом деле, я не самец, но для людей…
Он начал путаться. Он все больше и больше менялся.
– Да, я быстро перестраиваюсь. И обучаюсь. Думаю, я смогу стать человеком за…
– А ты можешь стать женщиной?
– Ты хотела бы иметь сношение с женщиной?
Стефани подумала об этом. А потом о Дроге, который вызывал в ней невероятное возбуждение. Раньше за подобные мысли отец высек бы ее розгами или на целый день лишил еды. Раньше она сама испугалась бы таких мыслей. Но это было раньше. Очень давно. Пару часов назад.
– Я – хотела бы – чтобы ты – превратился – в женщину, – четко произнесла Стефани.
– Хорошо, – сказал Дрог.
Черты Шона растворились в нем, как сливки в кофе. Дрог стал собой.
– Какой женщиной мне обратиться?
– Ты знаешь Джессику Лорну Стейт?
– Нет. – Дрог опять покачал головой. – Но это неважно, ведь ее знаешь ты. Представь ее.
– Я не уверена…
Стефани смотрела на стройную длинноволосую красавицу, на которую так хотела быть похожей.
Большие темные глаза.
«Осиная» талия".
Черный шелк волос.
Длинные стройные ноги.
Соблазнительные, округлые и упругие бедра.
Высокие груди, заметно выпирающие из-под…
Не в силах больше сдерживать себя, Стефани наклонилась и поцеловала Джессику-Дрога в губы. Дрог-Джессика совсем по-человечьи закрыл глаза, приобнял ее. Аккуратно.
И пропустил через ее тело миллионы вольт.
Мурашки покрыли все тело Стефани. Внутренности точно попали в гигантские жернова. Ее мысли стянуло в узел. Она потеряла ощущение реальности, она выпадала из нее. Реальность уходила, убегала, улепетывала со всех ног, а внутри Стефани все перекручивалось, перекашивалось… изменялось…
Изменялось.
Стефани почувствовала эти изменения, когда Дрог отпустил ее. Ей понадобилось какое-то время, чтобы прийти себя. И только тогда она поняла, что же случилось на самом деле. Она поняла. Но это была уже не она.



* * *

Отец ходил по площади и, не переставая, жевал. Как гусеница, он поедал один салатный лист за другим и не мог успокоиться. Столы со стульями давно убрали, еду (зелень) поделили, гости разошлись. Площадь опустела. И только он один курсировал по ней, как заводной паровозик, пыхтел и бросал в топку новые листы салата.
Его единственная дочка… кого она выберет?.. Найдет. И что с ней?.. С ней все в порядке?.. Как же долго ее нет!..
Мысли роились, жужжали, не хотели покидать головы. И размножались с огромной скоростью.
Он никогда так не волновался. А ведь отец считал себя уравновешенным человеком. Столько раз говорил с друзьями об этом обычае, рассуждал. Рассуждать просто.
Теперь он начал бормотать что-то бессвязное, хотя ногти пока себе не кусал.
Неизвестно, дошло бы до этого – наверное, дошло бы, – но, когда голова отца готова была взорваться, ветви с тихим шорохом раздвинулись, и он увидел…
– Стефани!
Он бросился вперед. Но замер. Перед ним была не Стефани. Нет, это какая-то другая, незнакомая и очень красивая девушка. Темноволосая, в облегающем платье. Правда, худая, как полвилки.
Отец перестал жевать. Он рассматривал худенькую красавицу: вначале с недоверием, потом с интересом и, наконец, не спеша, с удовольствием. Его не беспокоило, кто она, откуда она такая взялась. Мужскую рациональность победило более древнее мужское начало.
Черноволосая красотка улыбнулась.
Он улыбнулся ей.
Зашуршали ветки, и рядом с девушкой появился еще один человек. Парень. Невысокий, крепкий, светлые волосы, небольшие глаза. Он улыбнулся. Не шибко ровные зубы.
И что она в нем нашла?
Отец уже забыл о дочери. Все его внимание переключилось на прелестную незнакомку.
Тем временем за его спиной собрались люди. Они ничего не делали, только пялились во все глаза на странную парочку. На стройную девушку и мускулистого парня.
Лицо которого почему-то казалось знакомым. Отец не стал забивать себе голову: очень уж ему хотелось познакомиться с девушкой.
Он засеменил к ней. Протянул жилистую руку.
– Рад приветствовать вас, сударыня.
Ручка-спичечка с крашеными ногтями сжала ладонь отца. С удивительной силой.
Брови отца взметнулись вверх.
Дрог улыбнулся ему и сказал:
– Здравствуйте. Я хочу попросить руки вашей дочери.
Странный голос… Эмоции вроде есть, но какие-то они не такие. И не все на своих местах.
Только сейчас до него дошло.
– Дочки? Вы? Но это… вряд ли… Да и, знаете ли, ее нет… Она… Может, вы подождете?
– Я тут, пап, – сказал мелодичный мужской голос.
Но отец обратил внимание не на него. Он услышал хорошо знакомые нотки. Прошло шестнадцать лет, и он бы не спутал их ни с какими другими.
Отец медленно повернул голову. Отец посмотрел на белобрысого юношу. Отец вгляделся в его лицо. Эти черты… нос, губы, глаза… Отец раскрыл рот.
Собравшиеся за его спиной люди зашептались, заговорили, загомонили.
А Стефани стояла перед ним с обновленным, мужественным лицом. Лицом, на котором хорошо смотрелись и не очень большие глаза, и не особо пухлые губы. И кривоватые зубы не портили общей картины. Мужчину украшают шрамы – что уж говорить о зубах.
– Дорогой, – сказал Дрог, – почему он так взволновался? Я все правильно сказал? Я попросил твоей руки.
– Ты все сделала верно.
Парень наклонился и поцеловал девушку. Потом повернулся к отцу.
– Спасибо, пап. Это замечательный обычай! Если бы не он… если бы не ты… я бы никогда не нашел ее!
Девушка провела по светлым волосам парня. Они снова поцеловались. Он взял ее под ручку, и они прошли мимо отца. Тот все еще протягивал руку кому-то невидимому.
– Мы погуляем, пап. Я покажу ей деревню. Ладно?
– Л…
Тесно прижавшись друг к другу, влюбленные шагали по улице. Приземистые домики обступали их слева и справа. Парочка немного не вписывалась в окружение, но это не страшно. В конце концов, не пора ли разбавить эту муторную, однообразную жизнь чем-то новым?
Но отец думал не об этом.
«Какой здоровяк... Наказать такого? Запереть в комнате? Нет, мне никогда не сладить с этим парнем!»
Вот о чем он думал.




















































3. Энгэ

Все, что мы есть, – это результат наших мыслей.
(Будда)

И последние станут первыми…
(Евангелие)

В тот злополучный день у Павла Ефимцева забарахлил галлюцинатор.
– Дорогая, кажется, мой модулятор не в порядке. – Высокий брюнет с размытыми чертами лица покрутил настройки.
– Как, опять? Тебе же на днях ремонтировали его… А вообще неудивительно – у тебя все через задницу, – ответила жена Павла Виктория, среднего роста рыжеволосая красотка, «звезда» глянцевых журналов.
– Милая, в чем же я виноват? Я ведь не устраивал себе сотрясение мозга.
– Оно у тебя с рождения, – пробурчала Виктория, садясь перед зеркалом и расчесывая роскошные длинные волосы.
– А? Что? – не расслышал Павел и снова подергал ручку настройки, находившуюся у него под мышкой. – Ну, точно, не работает. Контрастность не меняется, яркостью управлять невозможно… И какие-то помехи во взгляде.
– Что еще за помехи?
– Не знаю… Все какое-то серое и безрадостное – словно бы на мир пролили темную краску.
«Где-то научился образности, – скривив губы, подумала Виктория. – А впрочем, он всегда был немного “творческим” – то есть оторванным от реальности, неприспособленным. И, похоже, он до сих пор не догадался, что я ухожу от него…»
– Ладно, снова обращусь к ремонтникам, – решил Павел. Он подошел к жене и наклонился, чтобы поцеловать ее, но та увернулась. – Что-то не так, Викусь?
– Я просила не называть меня Викусей – я не какая-нибудь приблудная провинциалка! – не прекращая причесываться, зло произнесла женщина. Но Вика лукавила: в Москву-Сити она приехала из периферийного города, названия которого Павел не мог выговорить. – Тебе сказать честно? Все не так. Ты не так, эта квартира не так, вся моя жизнь не так! Вот почему я собираюсь это изменить!
– Каким образом?
«Боже! Какой он тупой!»
– Я ухожу от тебя. – Она бросила расческу на столик и встала.
Павел был ошеломлен – он не ожидал такого.
– Но… куда?
– Да не все ли равно. Тебе всегда было все равно, вот почему в итоге ты потерял меня.
– Погоди, милая, надо еще…
– Я тебе больше не «милая»! Если хочешь знать, я ухожу к Максу Филимонову. Он давно любит меня и ждет, а я, вместо того чтобы находиться рядом с человеком, который будет меня ценить, трачу свои время и молодость на тебя. А ведь их не вернуть.
– Но…
Виктория снова не дала ему договорить.
– Мы не подходим друг другу – как бы это ни банально звучало. Кто ты? Никто. Мелкая сошка, затерявшаяся в крупной фирме по производству модуляторов. А я – известная модель. У тебя не хватает ни денег, ни возможностей, чтобы содержать меня так, как я того заслуживаю. Понимаешь?
Он не понимал.
Виктория махнула рукой, надела сапоги, накинула куртку и вышла из квартиры.
– Тебя ждать к ужину? – бросил Павел вслед жене.
– Идиот! – раздалось в ответ.
Наверняка весь подъезд это слышал. Теперь пойдут шепотки, разговорчики… Павлу и Виктории давно пророчили расставание, хотя напрямую никто этого не говорил. Но среди друзей нашлись сознательные личности, которые сочли своим долгом предупредить мужчину. Тот же Макс Филимонов…
Макс! Старый верный друг… который увел его жену!..
Павел пребывал в смятении. Хотелось сесть, закрыть глаза и все хорошенько обдумать. Но времени не оставалось – надо было идти на работу.





* * *

Макс Филимонов, глава компании, торгующей галлюцинаторами, выбил свою должность потом и кровью. И, конечно, он не собирался отдавать ее кому-то другому – вот почему для начала он уволил с высоких постов всех своих друзей, а на их место назначил людей, с которыми не был близок.
«Дружба создает конкуренцию внутри мира отдельного индивидуума», – говорил Макс. Его такая конкуренция не устраивала.
Сейчас стройный голубоглазый шатен с ухоженными ногтями находился дома. Он изрядно вымотался вчера: совещания, встречи, разговоры, подписания бумаг, снова совещания… и так по кругу. Вообще-то у него чуть ли не каждый день выдавался столь же насыщенным. Поэтому один раз в неделю Макс брал выходной, чтобы в спокойной обстановке, под умиротворяющую музыку, попивая виски, полежать на диване и посмотреть головизор.
За этим-то занятием и застал его звонок по фону.
– Алло, – протянул Макс голосом, в котором ясно слышались недовольство и раздражение.
– Алло. Привет! Это Павел Ефимцев.
«Вот уж кого сейчас не хватало», – скривив губы, подумал предприниматель.
Школьный друг. Муж без детей. Неудачник – по жизни, на работе и в постели. Обладатель чудесной, восхитительной, неповторимой жены, которую он не смог удержать. Макс ухаживал за Викой несколько лет, и наконец это принесло плоды. В тот момент, когда ее напряженные отношения с Павлом дошли до предела, богатый, видный и красивый мужчина появился рядом, оказал ей поддержку – и подарил ночь незабываемой любви. Тогда Виктория поняла, что в старших классах школы сделала неправильный выбор. Не тому из двух друзей она разрешила быть рядом с собой. Но теперь все изменилось… Изменился и Макс, который не собирался, подобно Павлу, просто быть рядом. Нет, он – глава, он – предводитель, вожак. Лидер. Не пойми он этого, никогда бы не достиг тех высот, с которых смотрит на мир сейчас.
– Паш, у меня мало времени, – не моргнув глазом соврал Макс. Он говорил расслабленно и с неохотой. – Что тебе нужно?
– Вика у тебя? – обеспокоенно спросил Павел.
– Нет. Но скоро будет. И вообще это тебя не касается.
– Как это не касается? Я же ее муж!..
– Бывший.
– Мы еще не развелись…
– Это дело времени… Ой, извини, мне тут звонят по второй линии, – снова соврал Макс и прервал связь.
Захотел, значит, выяснить отношения? Наверное, где-то в немногочисленных лесах Земли сдохли последние медведи. Макс усмехнулся. Или он просто беспокоился за Вику? А ведь действительно: на часах уже начало одиннадцатого, а ее все нет. Неужели что-то приключилось?..
Стараясь не думать об этом, Макс откинулся на спинку дивана, пригубил виски и вернулся в мир, который услужливо «рисовал» для него галлюцинатор. В том мире преобладали оранжевые тона, кибернетика развилась до невероятных высот – руки и пенис Макса заменили на искусственные, так как натуральные не настолько надежны. А еще у людей там были крылья, и они летали над городом, высоко, в небе, как птицы. Парниковый эффект портил почти идиллическую картину, но ученые обещали вскоре с ним разобраться. И Макс верил им – все-таки на дворе 2165 год.


А в 2043 году Виктории Добровольской все было не так безоблачно. Начать с того, что постоянно дорожали лекарства, которые следовало принимать всем без исключения людям, чтобы выжить в мире с изменившимся климатом. Человечество изобрело новые способы добычи энергии, но не подумало о последствиях. Выбросы в атмосферу стали смертельными для многих животных и растений. Зверям, точно в каком-нибудь научно-фантастическом романе, на смену пришли эрзац-существа. Воздух был заражен. Чтобы не умереть, люди вначале ходили в защитной одежде, а затем придумали специальные таблетки. Красные, длинные и плоские – с их приема начиналось каждое утро Виктории. Она была достаточно обеспеченной, чтобы позволить себе регулярно покупать препарат-икс – так назывались таблетки, – а некоторые земляне до сих пор носили шлемы и спецкомбезы. Вика испытывала к «этим существам» смесь жалости и презрения.
Высокие каблучки цокали по асфальту. Солнце – жаркий оранжево-желтый шар – горело на серо-синем небосклоне. Из домов высотой в пятьдесят этажей выходили жители, садились в аэрокары и летели к облакам. Мимо на воздушных роликах промчался подросток – Виктория отшатнулась и с недовольством поглядела ему вслед. В этот момент что-то больно ткнулось ей в спину.
– Что вы себе позволяете! – Она начала оборачиваться, но неизвестный предмет повторно впился в область позвоночника.
– Тихо. Смотри перед собой, – прошипел кто-то сухим, надтреснутым голосом. – Это электропистолет. Если хочешь жить, заткнись и иди, куда я скажу.
У женщины внутри все похолодело, ноги стали ватными, в горле пересохло. Никогда еще она не была так напугана.
– Хорошо, я все сделаю, – тихо проговорила Виктория, – только не стреляйте.
– Шагай к торговому центру, – скомандовал неизвестный – похоже, это был мужчина.
Вика не могла поверить в происходящее. Ее сознание застыло где-то на границе правды и вымысла. Но все-таки она пошла туда, куда ей сказали. Весь мир словно бы стал мягким и ненатуральным, и лишь цоканье каблучков пробивалось сквозь эту стену рефреном происходящего: все взаправду – все взаправду – все взаправду…


Павел сидел перед компьютером, то и дело ерзая на стуле. Он никак не мог выбросить из головы сцену расставания с женой. А еще его голову наполняли разные, сбивающие друг друга мысли. Мужчина неоднократно набирал номер жены, но она не отвечала на звонок. Не хочет говорить с ним? Или с ней что-то случилось? Как узнать?..
Павел в очередной раз попытался отрешиться от всех проблем и забот, сел ровно и стал думать. В его мире 2124 года уже давно изобрели клавиатуру, реагирующие на мысленные волны. Но чтобы печатать на ней, надо было сосредоточиться и прокрутить в голове предложение. А Павел мог думать только о Виктории…
Он посмотрел на экран.
«Вика... Куда она пропала... Зачем, зачем она ушла? Это я виноват!.. Надо найти ее!..»
Он поскорее стер это «творчество», а затем огляделся: никто, как и прежде, не обращал на него внимания. Полный офис людей с безразличными глазами.
И все же мысли, отображенные на мониторе, заставили его принять решение. Раньше, возможно, он никогда бы не стал отпрашиваться с работы – но раньше-то от него и жена не уходила.
Павел подошел к молоденькой миниатюрной Свете, секретарше, и сказал, что ему необходимо срочно увидеться с Евгенией Владимировной.
– Пришел Ефимцев, – сообщила Света, связавшись с начальницей по интеркому.
– Что ему нужно?
– Не знаю. Спросить?
Небольшая пауза.
– Не надо. Пусть войдет – но только на минуту.
– Спасибо. – Павел благодарно кивнул и зашел в кабинет.
Евгения Романова – высокая, статная, эффектная, – директор фирмы «Глюк и Ко», повернулась на звук и посмотрела на своего экономиста со смесью жалости и презрения. В ее мире – мире богатства и роскоши, где правили бал олигархи, такие, как она, и все измерялось величиной золотого запаса отдельного человека – не было места для неудачников вроде Ефимцева.
– Понимаете, госпожа Романова… – начал Павел и замялся.
– Да, я вас слушаю, господин Ефимцев, – поторопила она его.
– Видите ли… у меня сложилась такая ситуация: жена… она, в общем… она ушла к другому, – продолжил Павел. – Но дело не в этом. Вика… пропала. Я звонил ей на фон, но она не отвечает. Боюсь, с ней что-то случилось…
– Все понятно, – хорошо поставленным, командирским голосом сказала Евгения.
– Вы не могли бы… отпустить меня? Я отработаю, непременно отработаю!
– В этом месяце…
– Конечно, в этом!
– Не перебивайте. Всю следующую неделю вы будете оставаться после работы на три часа. Согласны?
Павел ответил не сомневаясь:
– Да, разумеется. Большое спасибо!
Он стоял в нерешительности. И только когда начальница произнесла: «Можете идти» – и отвернулась, он неловко склонил голову и выбежал за дверь.


По головизору показывали рекламу. С эффектом присутствия эти ролики смотрелись еще отвратнее.
«...Закажите для вашего будущего ребенка настоящий галлюцинатор со всеми функциями настройки. “Умная” система безопасности защитит кнопки пульта от случайного нажатия. Сигнализация оповестит вас о состоянии вашего младенца. Кроме того, в новом г-модуляторе есть такие функции, как измерение температуры, анализ болей любого происхождения, поиск повреждений и ран. В устройство встроен мини-фон, по которому в случае необходимости вы сможете легко связаться с врачом или консультантом нашей горячей линии. Напоминаем, что все галлюцинаторы компании “Глюк и Ко” застрахованы. Техобслуживание в первые три года осуществляется бесплатно. “Глюк и Ко” – это ваш надежный маячок в темном мире…»
– Да-да-да, – раздраженно сказал Макс. – Знаем мы все это: наши модуляторы самые лучшие… Закажите прямо сейчас и получите в подарок… – Он усилием мысли выключил головизор.
– …Галлюцинаторы – это будущее ваших детей! – донесся вдруг с улицы громкий компьютерный голос. – Человечество уничтожило собственный мир…
– Чтоб вы провалились! – Макс встал с дивана и направился к окну. По дороге он выслушивал навязшую уже на зубах рекламу г-модуляторов:
– …Третья Мировая. Но фирма «Глюк и Ко» дарит новорожденным новую судьбу – без войны, без радиоактивных осадков, без смертей и горя! Приобретайте наши галлюцинаторы, и участь предков больше не будет довлеть над вами! «Глюк и Ко»…
– …с нами легко! – передразнил Макс, закрывая окно. И только потом вспомнил, что в этом году поставил на окна голосовые рецепторы, так что можно было просто скомандовать: «Закрыться». Мужчина выругался и пошел обратно к дивану, когда в дверь позвонили. – Да что ж такое! Не дадут отдохнуть человеку!
Возле двери в стену был вмонтирован монитор. На нем, с огромным неудовольствием для себя, Макс увидел Павла, нервно переминавшегося с ноги на ногу и озиравшегося по сторонам.
«Что опять нужно этому невротику?»
– Чего ты хочешь, Паш?
– Открой, Макс, это важно! Это касается Вики!
– А что с ней?
– Она не отвечает на звонки.
«Неудивительно. Как она терпела его все это время?»
– Просто она не хочет с тобой разговаривать. А теперь, извини, мне пора…
– Но, Макс…
– Паша, ты не понял? Уходи.
Предприниматель прислушался – ни звука: Павел молчал. Удовлетворенный, Макс уже собирался отойти от двери, но оказалось, что его друг просто набирался решимости.
– Макс, немедленно открой, а не то я выломаю дверь!
Хозяин квартиры усмехнулся, но тут Павел с такой силой стал стучать по металлической поверхности руками и ногами, что ухмылка на лице Макса сменилась недовольной миной.
– Открыть, – скомандовал он.
Дверь, среагировав на голос хозяина, распахнулась. Павел, ломившийся внутрь, не удержался на ногах и повалился на пол. Макс поднял его и схватил за грудки.
– Что ты себе позволяешь? – процедил красавчик с ухоженными ногтями.
– Вика… как ты не понимаешь… с ней, может, что-то случилось…
– С ней случился ты несколько лет назад. Но теперь все в порядке. Она освободилась от тебя и может, наконец, жить жизнью, которую заслуживает.
– Но, Макс…
– Забудь о ней. Тебе ясно?
Бизнесмен отпустил друга, но, стоило ему сделать это, как Павел набросился на него с кулаками. Тогда Макс развернулся и съездил Ефимцеву по лицу. Павел снова упал, на этот раз ударившись головой о стену. Он непонимающе смотрел на бывшего друга. Из носа поверженного мужчины текла кровь.
Макс, скривившись от боли, потряс в воздухе рукой. Потом сходил в ванную, принес оттуда полотенце и кинул Павлу.
– «Ручного доктора» дать не могу, уж извини, – самому нужен. А теперь убирайся.
Павел поднялся на ноги, к груди он прижимал полотенце.
– Вытрешься там. Давай, проваливай. – Но этого ему было мало, и Макс бросил вдогонку молча плетущемуся Павлу: – И не вспоминай о ней, ясно? Ее для тебя больше не существует!
И закрыл дверь.


Автоматическая дверь скользнула в сторону. Павел вышел на улицу, в свой 2124 год. Вытер лицо полотенцем и выбросил его в ближайшую, приветливо распахнувшуюся урну. Мужчину не особенно волновало, как он выглядит. Разрыв отношений со старым другом, назревший, как он теперь понял, уже достаточно давно, тоже не беспокоил его. Виктория – вот о ком он думал. Снова и снова его мысли возвращались к жене. Что-то внутри, сроднившееся с ней за те годы, что они прожили вместе, говорило ему: все не так просто. Она не отвечает не потому, что не хочет. Она не может. А не может она, потому что… Здесь фантазия Павла рисовала несколько вариантов, и ни один ему не нравился. Попала под машину? Похищена? Застрелена? Ее загрызла собака?..
Он помотал головой, приводя мысли в порядок. Главное, не волноваться…
– Господин, у вас кровь идет, – сказала ему проходившая мимо девчушка.
– Да. Но у меня нет с собой «доктора».
– У меня есть. Вот, возьмите.
Павел подивился такой доброте и отзывчивости. Взял устройство, обработал им нос и, когда кровь прекратила течь, вернул «ручного доктора» девушке.
– Спасибо.
– Пожалуйста… А что случилось?
– Поговорил с другом.
Девушка – наверное, «родом» из какого-нибудь доброго, взращенного на идеализме мира – непонимающе смотрела на Павла. Но он не счел нужным объяснять свои слова – повернулся и побрел к машине.
На полдороги у него зазвонил фон.
– Алло.
– Павел Ефимцев? – произнес незнакомый сухой голос.
– Это я. В чем де…
– Молчите и слушайте, – перебил его неизвестный собеседник. – Ваша жена у нас. Если вы хотите увидеть ее живой, вы должны приехать по адресу переулок Трансплантологов, 12. Вам все понятно?
– Нет, я…
– На вашем месте я бы не артачился. Итак, вы приедете, или нам начать отрезать от нее кусочки?
Тут в трубке послышался чей-то еще, тоже незнакомый голос. Первый человек уверенно сказал второму: «Я знаю, что делаю», – а после опять обратился к Ефимцеву:
– Итак, ваше решение?
– Я еду, – ни секунды не раздумывая ответил Павел.
– Отлично. Запоминайте координаты, второй раз повторять не буду. Пятый подъезд. Код: 4687. Подниметесь на седьмой этаж и два раза позвоните в квартиру слева. Ясно?
– Ясно. А…
Но он недоговорил. Незнакомец обронил короткую фразу «В таком случае мы ждем вас» и прервал связь.


На старой железной двери слева не было номера, но, судя по тому, что соседняя квартира значилась как 1229-я, эта была 1228-я. Павел перевел взгляд на древний, электрический звонок с кнопкой. Мужчину очень удивило, что кто-то еще пользуется таким. Эти «приветы из прошлого» – что дверь, что звонок – совсем не вязались с обликом сверхсовременного двухсотэтажного здания. Но времени размышлять не было: его ждут, и неизвестно, на что похитители готовы ради… А ради чего? Ефимцев не мог придумать ни единого рационального объяснения происходящему. Наконец, собравшись с силами, он дважды надавил на кнопку звонка.
Открыли почти сразу же. Тощий невысокий человек, облаченный во все черное, на лице которого была надета маска, махнул Павлу. Ефимцев оглянулся по сторонам – никого рядом, никто их не видит – и вошел в квартиру. Тощий человек захлопнул и запер дверь – сам, своими руками.
«Еще один привет из древних времен... Да куда я попал?!»
– Раздевайтесь и проходите, – сказал тощий и скрылся в единственной комнате.
Павел скинул ботинки, сбросил куртку и прошел следом. На стуле посреди комнаты сидела его жена Виктория. Мужчина присмотрелся, но не увидел на ее лице ни синяков, ни ссадин.
Он облегченно вздохнул – однако тотчас напрягся, когда с разных сторон к нему приблизилось еще три фигуры. Все невысокие, все худые и все – в черной одежде и масках. Странных, пугающих масках с нарисованными лицами, словно бы размытыми кислотным дождем. Черты расплывались, превращаясь в нечто невыразительное, в лужи грязи. Ефимцев не заметил у подошедших оружия – возможно, его не было, а может, они спрятали его под одеждой.
Голоса у «черного квартета», как назвал их про себя Павел, оказались подстать внешности – такие же «обезличенные». Правда, у всех – разные: у кого-то – скрипучий, у кого-то – сухой, у третьего – шелестящий, а у четвертого – хриплый.
– Наконец-то мы встретились, господин Ефимцев, – сказал обладатель хриплого голоса.
– Да? – Павел был изумлен и озадачен. – Значит, вы хотели увидеться со мной?
– Ну как же, конечно! Не зря же мы… м-м… пригласили в гости вашу жену – которая была столь любезна, что сообщила о вас много интересных фактов, в том числе номер вашего фона.
«Конечно, она ведь была смертельно напугана! Но что они с ней делали?! – немедленно врезались в сознание метущиеся мысли. – Так, не волнуйся, – попытался успокоить себя Павел. – С Викторией все в порядке… кажется. Она выглядит хорошо… Я заберу ее отсюда, не знаю, как, но я ее выведу! Сейчас главный вопрос в ином – для чего им понадобился я?..»
– Хм… Но – зачем вам все это? – осторожно поинтересовался Павел.
– Очень точный и очень важный вопрос! – Хриплый сделал вид, что хлопает, но его ладони не касались друг друга. Он повернулся к подельнику: – Объясни ему.
– Что вы знаете о мире, господин Ефимцев? – проскрипел тот.
– О котором?
– И опять в точку! – громко произнес Хриплый. – Я же говорил, что мы в нем не ошиблись.
– Не ошиблись во мне? Я не понимаю…
– Ответьте сначала на вопрос, который я задал, – сказал Скрипучий, – что вы знаете о мире? О любом.
Павел бросил взгляд на жену. Когда он шел сюда, у него даже возникла шальная мысль, что она заодно с «похитителями». Но сейчас по ее испуганному, недоумевающему взгляду он понял: все происходящее удивляет и интригует ее не меньше, чем его самого.
– О любом? Ну-у… – протянул Павел, не зная, с чего начать. – Наш реальный мир был уничтожен в результате Третьей Мировой, или Ядерной войны. Вся территория Земли оказалась заражена и разрушена. Никто не видел спасения из воцарившегося ада, но одному умному ученому по фамилии Зельденберг пришла в голову революционная мысль: если сознание определяет бытие, то, изменив сознание, мы изменим и бытие. И он разработал галлюцинаторы, они же г-модуляторы. Эти устройства вживляют в мозг новорожденному, и мир в сознании маленького человечка меняется, он начинает жить в нем, а не на отравленной Земле. Ангелы и демоны, пришельцы и мутанты, роботы… в мирах, рожденных галлюцинатором, «существуют» кто угодно – все зависит от предрасположенности, фантазии, желаний и устремлений человека. И при этом миры, несмотря на свою непохожесть, не противоречат друг другу, а каким-то образом взаимодействуют. Каким – этого до конца не могут понять даже ученые. Но они говорят так: пространство похоже на время. Для одного человека минуты могут тянуться бесконечно, а для другого пролетать, будто мгновения. Вместе с тем оба человека будут жить и действовать в одном и том же мире, не мешая друг другу. Естественно, повзрослев, люди узнавали правду – ну, то, что мир как бы ненастоящий, – однако никому не хотелось жить в зараженном, помеченном смертью хаосе.
– Браво! – Хриплый опять «зааплодировал». – Все в точности, как написано в книжках.
– Да… Погодите, – вдруг спохватился Павел. – Что значит, как написано в книжках? Вы имеете в виду, что это неправда?
– Как вам сказать… – вступил в разговор похититель с сухим голосом. – Галлюцинаторы действительно существуют. Они действительно меняют восприятие, одновременно изменяя и реальность. Вот только зачем это нужно?
– Ну как же… Вы же не хотите жить в мире, где разразилась Третья Мировая?
– Конечно, нет, – сказал четвертый, с шелестящим голосом. Похоже, это была девушка. – Мы там и не живем.
– Как это… А, понятно: г-модуляторы…
– Нет. – Скрипучий покачал головой.
– Вы начинаете меня разочаровывать, – сказал Хриплый.
– Я все-таки не понимаю…
– Хорошо, давайте начнем издалека, – предложил Скрипучий…


С течением времени беспокойство усиливалось. Если сначала Макс убеждал себя, что ничего не случилось, то теперь, по прошествии нескольких часов, уже нельзя было отрицать – что-то определенно не так. Где Виктория? Куда она пропала? Наверняка с ней что-нибудь произошло. Еще утром она собиралась переехать к нему, но вот на часах уже вторая половина дня, а ее все нет. Неужели она передумала? Предпочла успешному бизнесмену полного неудачника? Да нет, не может быть! Не в ее характере. Кроме того, Вика любила Макса, и он это знал. Так в чем же дело?..
А что, если во всем виноват этот лох Ефимцев? В порыве ревности стукнул жену, и сейчас она лежит где-нибудь в больнице, в реанимации. Или дома у этого ревнивого идиота. А то и вовсе…
Неизвестность заставляла Филимонова чувствовать себя неуютно. Он позвонил на фон Евгении Романовой в надежде, что она прояснит ситуацию, но знакомая не отвечала. Тогда, продолжая немного нервничать, он набрал ее рабочий номер.
– «Глюк и Ко», – ответствовала секретарша Света.
– Это Макс Филимонов. Соедините меня с Евгенией Владимировной.
– Одну минутку…
Света проверила что-то в своих записях, а затем произнесла: «Кабинет директора». На экране появилось второе лицо, решительное, ухоженное и красивое.
– В чем дело? – поинтересовалась Евгения.
– Вас вызывает Макс Филимонов, – ответила секретарша.
– Хорошо, я переговорю с ним… Подождите минутку, у меня срочный звонок, – попросила директор фирмы кого-то, находившегося в кабинете. – Алло.
Изображение секретарши пропало – она отключилась от конференции и вернулась в свой мир, очень похожий на мир ее начальницы, с той лишь разницей, что «богатство» Светы исчислялось не золотом, а серебром. И правили в ее вселенной не олигархи, а бюрократы-бароны, своими документами контролировавшие и «душившие» обычных людей.
Как только секретарша исчезла с экрана, Макс заговорил:
– Женя, здравствуй.
– Здравствуй, Макс. Что случилось? Только давай быстрее – меня деловой партнер ждет.
– Вика пропала.
– Куда она могла пропасть?
– Если бы я знал! Но она должна была прийти утром, а ее все нет. На вызовы она не отвечает, сама не перезванивает. А еще недавно ко мне приходил ее муженек – мы с ним подрались.
– Это с Ефимцевым, что ли?
– Да-да.
– Ну и?
– Он ушел несолоно хлебавши с разбитым носом. Но дело не в этом. Я подозреваю, что он сделал с Викой что-то нехорошее. Она наверняка рассказала ему о наших отношениях. Он мог взбелениться и ударить ее. А дальше – что угодно: не рассчитал силы или она, упав, ушиблась головой об угол стола…
– Я понимаю твое волнение, Макс, но ничем не могу помочь. Да, Ефимцев говорил мне, что его жена пропала. Под этим предлогом он даже выпросил у меня отгул, хотя раньше и взглянуть в мою сторону боялся.
– Странно… И ты не знаешь, где он сейчас?
– К сожалению, нет. Мой тебе совет, Макс: позвони в полицию.
– Да, наверное, так и придется сделать.
– Тогда пока. Желаю, чтобы все наладилось.
– Спасибо.
Он прервал связь и, ни секунды не медля, набрал номер полиции. На экране появилось уставшее и недовольное лицо служителя правопорядка. Видимо, Макс отвлек его от какого-то важного занятия – от игры на компьютере или чего-нибудь подобного.
«Наверное, и мир его такой же унылый», – подумал Филимонов.
– Полиция.
– Я хотел бы сообщить об убийстве.
– Убийстве? Вы уверены?
– Или о покушении на убийство. В общем, тут дело очень серьезное. Говорит Макс Филимонов.
– Да? – с тем же выражением, в котором ясно сквозила утомленность происходящим, сказал полицейский. Похоже, он не узнал Макса – известного предпринимателя и видного общественного деятеля. – Кто на кого покушался?
– Один мой знакомый… дальний знакомый, – на всякий случай подстраховался Макс, – разозлился на свою бывшую жену. Дело в том, что она полюбила меня и собиралась уйти от мужа. И…
– Все понятно. Как зовут жертву?
– Виктория Добровольская.
– Угу. Ясно. Вы знаете, где произошел инцидент?
Надо было идти до конца.
– У них дома. – Макс назвал адрес. – Прошу вас, сделайте все возможное…
– Не волнуйтесь, – безразличным голосом проговорил полицейский, – мы сейчас же вышлем людей.
– Я богатый человек, – сказал Макс, – бизнесмен. Я смогу оплатить любые неустойки.
– И установим слежку, – тут же добавил полицейский, – за этим… как, вы сказали, его зовут?
– Павел Ефимцев.
– За ним. Спасибо за бдительность.
– До свидания.
Полицейский снова угукнул и прервал связь.
Макс облегченно вздохнул. Он сделал все что мог. Конечно, был вариант подослать к Ефимцеву своих знакомых, но полиция в современном мире действует гораздо эффективнее и быстрее, чем раньше, поэтому такой ход не имел смысла. Скоро Павла поймают, и в ближайшие пару часов он уже будет давать признательные показания – прогресс улучшил также и систему допроса.
Довольный собой, Макс откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и скомандовал музыкальному центру включиться. Увеличил громкость чуть ли не до предела и под трели скрипок, сплетавшиеся с фортепианными ударами, смог-таки абстрагироваться от неприятных мыслей. В комнате была установлена звукоизоляция, так что неприятностей с соседями опасаться не стоило.


…– Что, по-вашему, происходит, когда у кого-нибудь ломается модулятор? – спросил Скрипучий у Павла.
– Он временно попадает в реальный мир, – ответил тот.
– Это ответ мы должны бы счесть правильным. Но почему тогда вы не оказались в реальном мире?
– Почему не оказался? Я… – Он замер на полуслове. Осмотрелся: обои из позапрошлого века; потеки на стенах; занавески в стиле настолько древнем, что его даже не назовешь «ретро»; окно – отнюдь не сверхсовременное и не бронированное; деревянный стол; деревянные же стулья…
– Где я? – задал вопрос Павел, повернувшись к обладателю хриплого голоса.
Тот рассмеялся.
– Вот теперь я узнаю Павла Ефимцева. Вы – в реальном мире.
Он не мог поверить в происходящее. Это какое-то наваждение, дурной сон… Все сейчас закончится, стоит только захотеть. Может, если он ущипнет себя, то проснется?..
– Вы хотите сказать, на самом деле мир выглядит так?
– Именно, – подтвердил Хриплый.
– То есть после Войны…
– Не было никакой Войны! – произнес Скрипучий. – И не будет.
– А вот это уже зависит и от нашего нового друга, – вкрадчиво проговорил Хриплый.
– Что вы имеете в виду?
– Энгэ, – коротко ответил Хриплый. – Негаллюцинирующие. Это люди, которые, несмотря на вживленные в мозг г-модуляторы, умеют видеть настоящий мир. Не тот, который подсовывают производители галлюцинаторов и покрывающее их правительство, а всамделишный. Тот, что существует в действительности, а не в нашем воображении. Таких людей – единицы. Способность дает себя знать в разном возрасте – у вас это началось недавно. Помните проявления настоящего мира, которые вы принимали за неполадки в модуляторе? Вы еще обращались в ремонтную мастерскую, но…
– Откуда вы знаете?!
– Вы еще не поняли? Мы следим за вами – уже очень давно. Как показали расчеты и исследования, вы один из самых перспективных потенциальных энгэ. И ученые не ошиблись.
– Но… но, – Павел пытался собраться с мыслями, – в мастерской мне починили галлюцинатор, просто он опять сломался.
– Он не ломался – он был исправен! Это вы начинали видеть реальный мир.
Ошеломленный и сбитый с толку, Павел довольно долго обдумывал свой следующий вопрос. Все это время черные люди молчали. Наконец, Ефимцев заговорил:
– Скажите, почему же тогда люди, когда выходят из строя их модуляторы, видят один и тот же мир? – И тут он все понял. – Вы врете. Вы все врете. Вы хотите запутать меня, завлечь в ваши сети, чтобы я работал на вас…
– А вначале он показался мне даже умным, – заметила Шелестящая.
– Никто вас не обманывает! – резко произнес Скрипучий. – Никто, кроме вашего же собственного государства, которое наживается на вас. На продаже модуляторов, таблеток и еще черт-те чего, существующего в подмененных реальностях!
– Когда галлюцинатор отключается из-за поломки, – взял слово Хриплый, – активируется секретная система, которая проецирует специально записанный для такого случая мир вам в сознание. Потому-то вы и думаете, что видите реальность, – на деле же вы… смотрите фильм.
– Трехмерное кино, – добавил Сухой.
– А настоящий мир, – сказал Скрипучий, – вот он. Он приближается. И вам уже не остановить этого процесса.
Проследив за его взглядом, Павел подбежал к окну. Отдернул занавеску, выглянул наружу – и в ужасе отшатнулся: по асфальтовым дорогам разъезжали машины. Они разъезжали, а не летали по воздуху! И люди были одеты совсем не так. И все, все было каким-то не таким! Каким-то приглушенным, неярким. Дома насчитывали максимум двадцать этажей. А еще в том мире по-прежнему росли деревья.
В том? А может, все-таки в этом?..


Полицейские ворвались в квартиру Павла и Виктории с бластерами наперевес. Сидевший на фоне работник не знал Макса Филимонова, зато его знало начальство. Оно-то и объяснило сотрудникам полиции, что нужно действовать как можно эффективнее. Те восприняли это как руководство к боевым действиям. Попадись им сейчас Павел, они бы скрутили его в бараний рог, забросили в аэрокар и доставили в участок, где начали бы усердно вытрясать из него «правду». Но Ефимцева не было дома. Они с женой как сквозь землю провалились.
– Что будем делать, капитан? – осведомился полноватый моложавый сержант «из» мира, где земляне сотрудничали с альфианцами.
Капитан – человек с седыми бровями и суровым лицом – без тени сомнения ответил:
– Свяжись с участком – пусть дадут координаты подозреваемого.
– Но ведь это запрещено…
Вмонтированные в голову сразу после рождения модуляторы выполняли еще и функцию маячков. Благодаря им государство знало, где в данный момент находится любой из его жителей. Пользоваться этими данными запрещалось, но сейчас ситуация складывалась совершенно особенная.
– Ты не слышал, что я сказал? – спросил капитан, «живший» в тоталитарном всепланетном государстве, которое управлялось полицией, – и металл зазвучал в голосе офицера.
– Есть узнать координаты подозреваемого! – по форме ответил сержант и, вынув фон, набрал номер участка.


…– Нет, нет, нет… – запричитал Павел, отходя все дальше от окна. – Нет, это… невозможно. Это неправда! Я не верю, не верю вам! Вы обманщики, лжецы! Вы что-то сделали с моим модулятором, как-то воздействовали на него!..
– Павел…
– Замолчите! Мы уходим! Слышите, мы уходим отсюда! И не пытайтесь нас остановить – у меня есть бластер, – соврал Ефимцев, – и я…
– В реальном мире не бывает бластеров. – И Скрипучий вновь покачал головой.
Павел подал жене руку. Она взяла ее в свои маленькие ладошки и встала со стула.
Сухой перегородил им дорогу, но Хриплый твердо сказал:
– Нет. Пусть идут. Они вернутся. Когда-нибудь они обязательно вернутся.
Сухой отступил в сторону, пропуская Павла и Викторию. Немного повозившись с замком, Ефимцев открыл дверь и вышел в коридор. Обернувшись, он увидел наблюдавшего за ним Хриплого, но на лице того уже не было маски – лицо молодого и решительного человека с большими карими глазами смотрело на него. И Павел был почти уверен, что голос этого парня тоже изменился, что он больше не хриплый, а звучный. И все остальные, находившиеся в квартире, тоже претерпели метаморфозу…
«Нет, не хочу об этом думать!»
Они подбежали к лифту, и Павел нажал грязную кнопку. Кто-то написал рядом с ней мелом матерное слово.
«Где я? – рвал сознание вопрос. – Что происходит? – И тут же на смену этим мыслям: – Бежать! Уходить! Не оглядываясь, не задумываясь! Бежать!..»
Они сели в пропахший мочой лифт. Павел нажал кнопку с цифрой «1». Почему-то всего пронумерованных кнопок он насчитал двенадцать, хотя этажей в здании двести.
«Было двести…» – проскользнула мысль.
И куда-то подевалась сенсорная панель, а ещё – голосовой датчик…
Виктория с Павлом выбежали наружу. Оглянулись, и взорам их предстал длинный красно-белый дом в двенадцать этажей. Супруги попытались найти машину, но ее нигде не было – аэрокар исчез. Возле подъезда стояли словно бы застывшие в ожидании, обычные наземные автомобили.
Павел смотрел по сторонам и не узнавал родного города.
Напуганная Виктория подошла к мужу и взяла его за руку. Все случившееся не укладывалось у нее в голове. Взглянув на Павла, она вдруг подумала: «Как я могла обидеть такого хорошего человека? Человека, который спас меня из плена, рискуя жизнью…»
– Что этим… людям было нужно от нас? – после короткого молчания сказала Вика.
В ответ Ефимцев только сжал руку жены. Хотел бы он узнать ответ на этот вопрос. И, быть может, узнал бы – если бы остался…
– Как же мы доберемся домой? – задала Виктория новый вопрос.


– Мы что-нибудь придумаем, – ответил Павел.
И не спеша – уже не оставалось ни сил, ни желания бежать – они стали спускаться по улице…


Под окном выли полицейские сирены. Тот, кто когда-то был Скрипучим, выглянул в окно.
– Этот гад вызвал полицию!
– Не может быть, это не он, – не поверил бывший Хриплый. – Подозреваю, что это его дружок Макс. Наверное, разволновался из-за того, что Виктория пропала, и позвонил ментам.
– Босс, так может, мы зря ее похитили? – сказала экс-Шелестящая. – Мне кажется, Ефимцев бы и так согласился…
– Тебе кажется, а опыт и исследования показывают совсем другое. Сколько у нас было проколов? И все потому, что мы пытались действовать как хорошие. Когда на кону стоит что-то крайне ценное для человека, он готов поверить во все что угодно и согласиться на любые условия, лишь бы объекту не причинили зла.
– Но мы ведь и так не собирались причинять зла ни ему, ни ей. К тому же в этот раз ничего не…
– Вот именно – в этот раз. Но будут и другие… Хватит, мне надоело спорить! – прервал диалог босс, а потом скомандовал: – Всем надеть портативные галлюцинаторы.
– В какой мир сбегаем от легавых? – поинтересовался когда-то носивший личину Скрипучего.
– Без разницы. Сегодня выбирай ты.
– Да, что-то босс расстроился, – шепнул когда-то звавшийся Сухим.
Та, что раньше была Шелестящей, незаметно кивнула.
«Скрипучий» вынул маленький пульт с несколькими кнопками, нажал одну. А в следующую секунду комната искривилась, поплыла и изменилась до неузнаваемости. Создавался один из бессчетного числа миров, в который сбегала четверка энгэ. Этот мир становился реальным – почти таким же реальным, как тот, в котором оказался Павел Ефимцев. Только новая действительность была создана искусственно: при помощи науки и портативных г-модуляторов…

* * *

Когда полицейские выломали дверь, внутри уже никого не было. Только ветер шелестел на своем таинственном языке, врываясь в открытую форточку на кухне в стиле хай-тек.


После того как полиция сообщила, что не нашла никаких следов ни Ефимцева, ни его жены, Макс Филимонов снова позвонил Евгении Романовой. Та сказала, что весьма сожалеет о случившемся, и пожелала Максу держаться.
Не находя себе места, бизнесмен достал из бара бутылку виски и стал потягивать из горла ее содержимое. Он уже связался со своими друзьями-сыщиками и бандитами, которые обещали сделать все возможное, чтобы найти супругов. Но Макс подозревал, что этого «возможного» будет недостаточно. Крайне неприятное ноющее чувство, поселившееся у него в сердце, сдавливало грудь. Не желая отпускать, оно нашептывало, что любые поиски бесполезны. Нет, это было даже не чувство, а предчувствие. Но откуда оно взялось? Впрочем, этот вопрос был лишним, потому что в глубине души Макс уже смирился с происходящим.


На следующий день Павел Ефимцев не пришел на работу. Этого его начальнице было достаточно, чтобы подписать приказ об увольнении.
– А если явится, гоните его взашей, – приказала она секретарше Свете.
Однако что-то подсказывало Евгении Романовой, что своего бывшего сотрудника она больше никогда не увидит.


Рассвет уже «отзвучал», когда Виктория проснулась. Она обнаружила, что лежит на скамейке, а рядом с ней, на такой же скамье, спит муж. Они находились в парке. «Парк» – слово, которое в ее мире давно позабыли. Так же как слова «трава», «кустарники», «деревья»… которых тут было вдоволь. Спросонья она не поняла, что происходит.
И только тут Вике пришла в голову мысль, что дело в галлюцинаторе.
– Наверное, он забарахлил, вот и показывает всякую муть. Надо сказать Паше. – Виктория машинально посмотрела на наручные часы – они показывали 11:05. – Ничего себе я задрыхла!
Потянувшись, она встала со скамейки и отправилась будить мужа.
По бездонно-синему небу плыли чистые белые облака…


























4. Незначительные детали

Из цикла о трахбанцах

Лара перевернулась на другой бок и засопела. Мило так: словно бурундучок мирно посапывал в норке.
Я посмотрел на ее симпатичное личико, на золотистые волосы. Одеяло сползло с ее плеча, оголив нежную, светлую кожу. Вместо того чтобы поправить одеяло, я осторожно потянул его на себя. Спинка у Лары была просто прелестная… так же как и все остальное. Я решил немножко пошалить. Положил руку ей на спину и стал медленно шагать вниз. Шаг указательным пальцем, шаг средним, указательным, средним…
Находясь где-то в районе поясницы, я почувствовал, как мне что-то уперлось в висок.
– А-а-а, – сказал я. Это было лучшим, что я придумал.
– Вот он, Сгинк, – проскрипел кто-то за моей спиной.
– Вынимай его из постели, и пойдем на кухню, – ответил Сгинк. Он был инопланетянином.
В моей комнате стояло три зеленых, худых, облаченных в скафандры существа. По всему было видно, что это инопланетяне.
– Ребята… – сказал я. Спросонья я еще немного тормозил.
– Вылезай, чувак, – сказал первый инопланетянин.
– Чувак? – переспросил я, садясь и спуская ноги на пол.
– Сгинк, ты говорил, они теперь так друг к другу обращаются. Ты снова напутал?
– Ничего я не напутал, Шинь-У. Этот чувак пудрит тебе мозги.
Шинь-У повернулся ко мне и принял угрожающий вид.
– Не вздумай меня дурить, чувак. Но, если хочешь, я буду называть тебя по старинке – землянином.
– Да мне все равно, – сказал я.
Третий инопланетянин все это время стоял в дверном проеме и молчал. Теперь он вздохнул и сказал уставшим голосом:
– Парни, кончайте возиться… Разберемся с ним по-быстрому и полетим обратно.
– Слышал, что сказала Чуанн? – спросил Шинь-У. – Пошли на кухню.
– Дайте я хотя бы оденусь…
– Это ни к чему.
– Но Чуанн, я так понял, дама…
– Да, раньше Чуанн нравились земляне, – сказал Шинь-У. – Но быстро наскучили.
– К тому же они ужасно храпят, – заметила Чуанн.
– Неправда! – возразил я.
Чуанн обернулась и посмотрела на меня, этак оценивающе. Я даже испытал что-то вроде стеснения.
– Пойдем на кухню.
Чуанн вышла из комнаты. Сгинк потопал за ней. Подгоняемый штуковиной с дулом, которую держал в руках Шинь-У, я поплелся следом.
Чуанн села на стул и свесила ноги. Они болтались сантиметрах в двенадцати-тринадцати над землей. Сгинк прислонился к холодильнику. Шинь-У взял из вазы на столе яблоко и со смачным хрустом вгрызся в него.
Наглые же инопланетяне мне попались.
Сгинк взял пульт от кондиционера и стал нажимать кнопочки.
– Я не понимаю, к чему такие сложности? – сказал он. – Высадились бы по-тихому, все провернули, пока он спал, и спокойно улетели.
Кондиционер послал струю холодного воздуха прямо в лицо Сгинку. Тот поморщился, отложил пульт и больше к нему не прикасался.
Я улыбнулся.
– Мы не знали, что он не один. Ведь так? – спросила Чуанн.
– Ну да, – признал Сгинк.
– Надо было заглянуть в Шар Реальности, – сказал Шинь-У.
Судя по всему, он – тот парень, который строит из себя умника. И ест чужие яблоки почем зря. Шинь-У догрыз первое яблоко и принялся за второе.
Чуанн смерила его презрительным взглядом.
– В Шар Реальности? Вообще-то это денег стоит.
А она, вероятно, их лидер. Неформальный. А может, и формальный. Какой-нибудь… межзвездный капитан.
– Ага-ага. – Шинь-У расправился со вторым яблоком еще быстрее, чем с первым, и взял третье.
Он так меня объест!
– Земляне мужского рода – не самые умные и не самые чистоплотные существа, с нашей, трахбанской точки зрения.
Я поперхнулся.
– С какой?
– Трахбанской, – спокойно повторила Чуанн и попыталась взглядом прожечь во мне дыру.
Ха. У нее ничего не получилось.
– Однако в них есть определенная… м-м, как же это называется?.. Сгинк.
– Животная привлекательность. – Сгинк один за другим снимал с моего холодильника магнитики и изучал их.
– А женщины? – спросил я. Сам не знаю, зачем. А вы бы о чем спросили инопланетянку, если бы она со своими друзьями заявилась к вам с утра пораньше? – Как вам земные женщины?
Сгинк подошел к настенному календарю с «Юными прелестницами Земли» и стал с любопытством разглядывать самых красивых девушек планеты.
– Ваши женщины забавные, – сказала Чуанн после некоторого раздумья.
Тут нельзя было не согласиться.
– Это уж точно…
– И хитрые.
– М-да уж.
– Против них я ничего не имею. Не хотела бы, чтобы мы случайно зацепили твою женщину.
Я ухмыльнулся.
– Вы опоздали – я ее уже зацепил.
– Она имеет в виду, повредили. – Это сказал Шинь-У. Он добил четвертое яблоко и перешел на конфеты. – Ну, во время транскармаизации.
– Чего?
Что инопланетяне, что иностранцы: странно смотрятся, смешно двигаются, говорят непонятные слова…
– Перемещение души, – пояснила Чуанн.
– Эй, Чуанн, – сказал Сгинк, тыча зеленым пальцем в календарь. – Смотри, эта землянка похожа на тебя.
– Хм… Ну, разве что цветом кожи.
– У тебя очень красивый цвет кожи, – сказал Сгинк и смутился.
О-о. Похоже, парень запал на шефа.
– А что такое транска… как ее там? Я так понимаю, ко мне ее хотят применить. Хотелось бы знать, что это такое. В общих чертах хотя бы.
– Тебе же сказали: перемещение души, – недовольно произнес Шинь-У.
Облопался яблок, наелся конфет и хамит. Да-а… Я немного иначе представлял себе братьев по разуму.
Чуанн спрыгнула со стула и подошла ко мне. Она была маленькая и хрупкая. Наверное, у инопланетян она считалась красавицей. Хотя, честно сказать, все трое пришельцев были маленькими и худыми, так что…
Чуанн щелкнула у меня перед лицом длинными тонкими пальцами и прервала мои размышления.
– Ты хотел объяснений? Объясняю. Этот кусок балласта, – она кивнула на Шинь-У, – должен был переселить душу по назначению. А он опять обожрался грибнаутов и галлюцинировал. Из-за этого он неправильно настроил кармазматрон и переселил душу не в Агр-анка, а в тебя. Как тебя, кстати, зовут?
– Меня зовут…
– А впрочем, неважно.
– А…
– Что?
– Может быть, это тоже неважно, но… понимаете, я слабо знаком с вашей цивилизацией, экскурсий на вашу планету пока не устраивают…
– У нас система планет. 117 штук в 25 галактиках. Но короче: чего ты хотел?
– Объясните, что такое грибнаут. И Кармазматрон. И Агр-анк.
– Я говорил, надо было облучить его прямо в кровати, – занудел Сгинк. – Не пришлось бы все это выслушивать…
– Вы собираетесь меня облучить?
– А то как же.
– Послушай. – Чуанн взяла меня под локоток – для этого ей пришлось встать на цыпочки. – Это все несущественно. Суть такова: безалаберный лентяй Шинь-У все напутал и переселил не ту душу не в то тело. И нам пришлось 46,7 вигорагов гонять по Вселенной, чтобы найти того, в кого он засунул душу Агр-анка.
– А он засунул ее… в меня?
– Вот именно.
Здесь явно был какой-то подвох. Только я никак… эй! Минуточку!
– Значит, вы заберете мою душу?!
Шинь-У кивнул.
– Как пить дать.
– А… а как же я?
Трое гуманоидов переглянулись.
– Он прав, – сказал Сгинк.
– Конечно, прав, черт возьми! – Это был я.
– Но что делать? – Чуанн посмотрела на Сгинка, потом на Шинь-У. – Ты ведь не взял запасную душу?
– Нет. Ты же не просила, о наш командир. – В голосе Шинь-У слышалась язвительность.
– Ты потише выкаблучивайся, – сказала Чуанн.– А то я тебе припомню случай на боевом звездолете Рыбла-блука.
– Давайте вернем душу, и все. И улетим. Я, вот, уже проголодался, – ныл Сгинк.
– Мы не можем так поступить. Ведь это мы виноваты…
– Не мы, а Шинь-У.
– Ты у меня щас в глаз получишь, – пообещал Шинь-У.
– Молчи, обжора, – ответил на это Сгинк. – Кто съел годовой запас квакса?
– Что-о? А кто обклеил каюту фотографиями обнаженной Чуанн?
– Ну-у, зря ты это сказал…
– Давай-давай. Я только что наелся яблок, так что я с тобой мигом…
– Нет, это я с тобой мигом…
– Тихо!
Сгинк и Шинь-У тут же притихли.
А Чуанн сказала мне:
– Боюсь, мы не можем заменить тебе душу. Мне очень жаль. Уверяю тебя, ты не испытаешь неприятных ощущений.
– А как насчет приятных? – спросил я.
– Их ты тоже не испытаешь. После облучения кармазматроном ты перестанешь что-либо чувствовать.
– Почему это?
– Почему-почему?! Глупый какой! – Шинь-У всплеснул руками. – Потому что ты умрешь!
Я отшатнулся и стал отступать назад. На втором шаге я уперся в стену.
– Нет, спасибо, – сказал я, нервно улыбаясь. – Я понимаю вашу заботу, но, правда, не стоит…
– Держите его, – приказала Чуанн.
Сгинк и Шинь-У подошли ко мне, а Чуанн стояла на месте и молчала.
Я сильнее вжался в стену и лихорадочно соображал, как мне выпутаться из этой истории. Похоже, это будет посложнее, чем сдать экзамен по высшей математике или затащить Лару в постель.
Чуанн вытащила из кармана что-то кожаное и квадратное. Встряхнула хорошенько, и нечто раскрылось и надулось. И оказалось чемоданом. Чуанн открыла чемодан и вытащила гору складок зеленого цвета. Ее можно было принять за надувной матрас. Но я догадывался, что это не матрас. Это Агр-анк – собственной персоной. Существо, душу которого по ошибке запихнули в меня.
– Но ведь это… это все неправда, – сказал я. Мой лоб вспотел, а руки, напротив, сделались холодными. Ледяными. – Такого не может быть. Я живу на этом свете уже 27 лет. Неужели все это время вы искали душу Агр-анка…
– Нет, конечно, – ответил Шинь-У и рассмеялся.
– Но почему тогда…
– Потому что время относительно! – хором сказали все трое.
Похоже, им уже надоело отвечать на этот вопрос.
Шинь-У поднял бластер… то есть кармазматрон – и направил на меня.
И тут в комнату вошел Феликс. Своей излюбленной вальяжной походкой. Дескать, я царь, а вы – мои слуги. Мягко ступая по полу мохнатыми лапками, он подошел к блюдцу с молоком.
Кот лакал молоко, а трое инопланетян смотрели на него и думали о чем-то своем.
Чуанн махнула рукой, и Шинь-У опустил кармазматрон.
– Хорошее решение. – Это Сгинк, он снова подлизывался к Чуанн.
– Ты будешь жить, землянин, – объявила Чуанн. – Радуйся.
Я усиленно радовался. И ничего не понимал.
– Шинь-У?
– Да, командир.
– Начинай. И смотри, опять не перепутай… Ктулхузов.
Шинь-У повернулся ко мне спиной и прицелился. Он взял на мушку… кота. Кармазматрон зажужжал, завибрировал и выстрелил лучом густо-оранжевого цвета. Светящаяся и извивающаяся, как змея, энергия ударила в Феликса и обволокла его собой. От кончика хвоста до кончиков усов, от кончиков лапок до кончиков ушей. Феликс находился внутри какой-то сферы. Не идеальной, но очень впечатляющей. Вдруг сфера родила еще один луч, и он устремился ко мне. Я хотел увернуться, но энергия настигла меня. Она обрушилась мне на грудь, припечатала к стене, и я тоже оказался внутри подергивающегося, точно сделанного из нуги шара.
А Феликс, знай себе, лакал молоко. Когда молоко закончилось, он уселся на пол в позу «я презираю вас, смертные» и стал умываться. Вылизывать грязь с мягких ступней.
Невидимая волна, удерживавшая меня, отступила. Обессиленный, я сполз на пол и отрешенно уставился на Чуанн.
Тем временем сфера Феликса постепенно сжималась, уменьшаясь до размера шарика для гольфа. А сфера, в которой находился я, выстрелила лучом в Агр-анка. Когда она полностью поглотила его, сфера Феликса исчезла… и с Агр-анком начали происходить метаморфозы. Я наблюдал за всем этим, скрючившись на полу. Я не сопротивлялся – видимо, поэтому страшная сила больше не вдавливала меня в стену.
Агр-анк… его тело словно накачивали воздухом. Распрямлялись, а затем увеличивались в объеме руки и ноги. Надувались глаза. На худеньком теле проступили какие-никакие, но все-таки мышцы. Оттопырились уши. Агр-анк вытянулся в струнку и затвердел. Складки на его скафандре расправились.
Инопланетянин, которого только что накачали душой, зевнул и открыл глаза.
– Дорогая! – воскликнул он, едва увидев Чуанн.
– Дорогой!
Они обнялись и похлопали друг друга пониже спины. Уж не знаю, здоровались они так или ласкались.
– Воссоединение свершилось! – провозгласил Шинь-У и показал Сгинку язык. Наверное, хотел подразнить.
Сгинк в ответ скорчил рожу и спросил:
– Теперь мы можем лететь? Мой третий слева желудок – совсем пустой.
Феликс закончил умываться и пошел по своим делам. На инопланетян он даже не взглянул.
– Но кот… – сказал я, – как же он…
– Без души? – спросил Сгинк. – Не больно-то она ему и нужна.
– Сгинк, – строго сказала Чуанн. – У нас дело в Техасе, ты не забыл?
– И в Париже, – добавил Шинь-У.
– Вот именно. Так что заводи мотор.
Чуанн сложила чемодан и убрала его в карман.
Инопланетяне взялись за руки. Сгинк пошевелил пальцами, и четыре зеленых тела сделались прозрачными и замерцали.
– В Париж? – переспросил я.
Шинь-У помахал кармазматроном.
– Подработка.
– Шинь-У, заткнись и держи меня за руку, шкванк тебя…
Инопланетяне моргнули в последний раз – и исчезли.


…Лара нашла меня на кухне. Я сидел на столе и ел конфеты. Фантики я бросал на пол.
– Что это с тобой? – спросила Лара. – С добрым утром.
– С добрым утром. – Я съел конфету и бросил фантик на пол. – Я потом уберу.
– Ты какой-то задумчивый. Что-то случилось?
– Нет… ничего не случилось.
– Ну ладно.
Лара потянулась и зевнула. Она была очень хороша в этом прозрачном наряде. Но я думал о прозрачных инопланетянах.
– Почему тут так холодно? – Лара поежилась.
Я ничего не ответил.
Еще один фантик упал в кучу на полу.
Из кондиционера дул холодный воздух. Лара удивленно посмотрела на меня, но я никак не реагировал. Тогда она взяла пульт, нажала кнопку и увеличила температуру.
Вернулся Феликс. Он запрыгнул на подоконник, разлегся, как русалка на камнях, и уставился в окно.
А я уставился на Феликса. Солнечные лучи бегали по его стройному, изящному телу, выписывая замысловатые линии. В первый раз я с благодарностью смотрел на этого страдающего манией величия франта.
Кот словно бы что-то почувствовал и дернул ухом. А может, он просто спал и видел сны.
Лара подошла и взъерошила мне волосы. Было так приятно, когда она гладила меня своей ладошкой, я аж зажмурился. Ещё бы почесала за ушком…
Лара поцеловала меня в нос.
– Я сварю кофе, – сказала она. – Ты будешь кофе?
– Да…
Кошачий хвост раскачивался из стороны в сторону. Я следил за этими движениями, борясь с желанием прыгнуть и устроить с животным дружескую потасовку.
– Только, знаешь… – Я посмотрел на Лару. – Я буду кофе с МОЛОКОМ.






















































5. Черный товар

Посвящается памяти Филипа К. Дика (1928 – 1982)

Торговал на разлив джином, выпущенным из бутылки.
(Валентин Домиль)

– И все-таки я вытрясу из тебя признание, нечисть! – Следователь, высокий, атлетически сложенный мужчина, подошел к съежившемуся на стуле молодому парню, который выглядел жалким и забитым. Но Рудин знал, что это всего лишь личина.
«Сейчас эта сволочь строит из себя невинную овечку в окружении волков, а затем, при первой же возможности, сама превратится в волка – огромного, свирепого – и бросится на “собратьев”, чтобы перегрызть им горло, прикончить, – метались в голове милиционера мысли. – И не напрямую, не с помощью ножа или пистолета – в Новосоветске все уже давно позабыли, что такое убийства, ограбления и столь же тяжкие преступления. Нет, с помощью хитрости и изворотливого ума, сделав советским людям предложение, от которого невозможно отказаться, эта мразь получит не только новые жертвы – но и очередных последователей своего мерзкого культа! А те поведут за собой друзей и знакомых!..»
И все это происходит в Советском Союзе образца 2061 года! В эпоху Возрождения Земли, Освоения Марса! В то время, когда под куполами на Красной планете полным ходом идет строительство нового, не менее чудесного государства, какие-то негодяи, выродки общества пытаются подорвать всю систему, начав с ее основы и главного стержня – СССР!..
Чтобы немного успокоиться, Рудин отвернулся от подследственного и, выглянув в окно, глубоко вздохнул. Он смотрел на пейзаж, который пятьдесят лет назад назвали бы футуристическим: светящиеся небоскребы; летающие машины; пестрые рекламные вывески, парящие в воздухе; люди в яркой одежде, чаще всего красных тонов – в последнее десятилетие этот цвет стал особенно популярным.
СССР не восстал из пепла мгновенно – его возрождение было планомерным и продуманным, и, когда реинкарнация свершилась, люди уже не могли воспринимать родную страну иначе, чем в ее современном обличии. Они сжились с законами, с ситуацией, с собственной судьбой, которая день ото дня становилась завиднее и счастливее, и были лишь рады, что самая мощная и прогрессивная держава в мире за всю его историю опять встала у руля планетарных экономики, политики, общественной жизни.
Но и в этом безоблачном, казалось бы, мире, где люди уже не боялись темных переулков, где каждый мог получить бесплатное образование, где пенсии и пособия выросли, наконец, до значительных высот, находились уроды, недовольные современным положением вещей… Или чем они недовольны?
Рудин сжал кулаки и отвернулся от окна, обратив взгляд на вжавшегося в стул Кочепыгова. Сморчок… Сколько ему? Двадцать – двадцать два. И он уже прогнил весь, изнутри и снаружи, упал в омут вседозволенности, нарушил непоколебимые моральные законы, начав распространять эти… штуки.
– Зачем ты это делал? – еле сдерживая злость, процедил Рудин.
– Мне нужны были деньги. Мои родители умерли, когда я был маленький, – подследственный начал говорить давно заученные фразы: не в первый раз он оказывался здесь. Но почему его до сих пор не арестовали? Как ему удавалось избегать наказания? – Я отродясь не знал, что такое беззаботное существование, – между тем, продолжал Кочепыгов. – Мне надо было как-то вертеться, выживать…
– Но не таким же способом! – в гневе закричал Рудин.
Парень замолчал, то ли испугавшись, то ли прекрасно сымитировав испуг.
– Хорошо, – с трудом успокоившись, сказал следователь. Главное, не думать, что такие… типы, как этот, переводят жизнь на шлак, превращают сказку, ставшую реальностью, в нечто черное и беспросветное. Главное, держаться… – Начнем с начала. Итак, кто продал тебе вещь?..


Подвальное помещение тонуло в полумраке, лишь неверный свет пары висевших на проводах ламп позволял кое-как разглядеть лица собравшихся. Они были мрачные и сосредоточенные – еще бы, ведь сейчас решалась судьба Организации.
– Наверняка вам известно, что они взяли Шестого. – Первый сделал паузу, обвел взглядом присутствующих – все с интересом ждали, что их «вождь» скажет дальше, – а потом продолжил: – Один из самых активных наших сторонников попался на сделке. Подосланный казачок договорился купить вещь, и как только она оказалась у него в руках, ворвались менты и скрутили Шестого. Сейчас ему светит несколько лет – в лучшем случае. Каковы наши действия?
– Я думаю, как и раньше, – взял слово Второй, – мы должны вызволить его.
– Мы не всесильны. Кроме того, у Рудина, который ведет дело, уже возникли подозрения. Он может до чего-нибудь докопаться, если начнет рыть в этом направлении.
– Что же ты предлагаешь? – подал голос Пятый. – Устранить Шестого?
– Или Рудина? – добавил Четвертый.
Первый замолчал, обдумывая последнее предложение. Как соблазнительно – устранить препону и освободить пленника. Но как опасно!.. Кроме того, они ведь не убийцы, хотя кое-кто считал, что члены Организации намного хуже представителей этой сгинувшей в пучине времен профессии.
– Устроим вылазку, – вступила в разговор Седьмая. – Нас много. Соберемся, и когда Шестого будут перевозить…
– В общем, так, – перебил ее Первый. – Слушайте меня. Продолжаем работать, как раньше. Не суетимся, не волнуемся. А освобождение Шестого я опять беру на себя. Но если на сей раз не получится… мы все можем оказаться там же, где и наш «брат».
– За решеткой? – уточнила Седьмая.
– В лучшем случае, – не посмотрев в ее сторону, ответил Первый: он был сосредоточен на будущей операции. У них осталось не так много денег, чтобы сорить ими. А еще надо платить производителю… – Наше дело правое, – наконец произнес Первый, – и с левыми мы уж как-нибудь справимся. – Он вынужденно и вымученно улыбнулся. – А теперь перейдем к другим вопросам…


Пацан лет семнадцати вертел в руках черную коробочку. Он отдал за нее «продавцу» все скопленные деньги плюс те, которые нашел у мамы в шкафчике. Что скажет мать, когда вернется, парнишку не очень волновало – он подумает об этом завтра. Пока же ему не терпелось скорее испытать то, что он увидел лишь мельком и почувствовал только на пару секунд, когда проверял работоспособность товара.
Парень подсоединил беспроводные наушники, раскрыл коробочку, выдвинул маленький экран и нажал кнопку «Пуск».
И тут же…
…Выжженная пустыня простерлась перед ним. Мертвый песок, мертвый пейзаж. Сгорающие в пламени высотные здания. Немногочисленные, покрытые копотью аэрокары, бороздящие воздушное пространство. Повсюду дым и гарь. Облака пепла. А по разбитой дороге, по сколотому асфальту вышагивают армии зомби. И они направляются прямо к нему!..
– Класс!
Эффект присутствия был потрясающий. Никогда еще молодой человек не испытывал ничего подобного…
…А в этом же доме, в соседнем подъезде, девчушка, едва достигшая совершеннолетия, наблюдала за любовными играми рыцаря и принцессы. Но не пылкая сцена безраздельно привлекла ее внимание, а мир, в котором жили влюбленные: замки, дворцы, огромные газоны с титаническими фонтанами, воины в доспехах, красота и благородство… Как ей хотелось попасть по ту сторону экрана!..
…Так же, как жившему на два этажа выше молодому человеку, которого все звали Очкарик. Но перед ним был иной мир – строгий, чистый, упорядоченный. Полный книг и знаний. По тротуарам в том мире чинно выхаживали мужчины в очках, одетые в пиджаки и смокинги, а с ними под ручку шли дамы в длинных платьях. Иногда пешеходов обгоняли автомобили, которые не летали по воздуху, а ездили по дорогам. В этой реальности было немноголюдно и очень уютно…
…– Я дома!
Парень, путешествовавший по разрушенному миру, подхватился, вынул наушники, бросил их в коробочку, закрыл ее и спрятал под кроватью. Он вышел в коридор, невинно улыбаясь, и помог матери снять куртку.
– Привет, мамуль! Как дела на работе?..


Первый положил последнюю коробочку и закрыл багажник аэрокара.
– И все-таки мне интересно, как вам удается так быстро их производить? – обратился он к представителю секретного завода, на котором изготавливались вещи.

Мужчина с незапоминающейся внешностью лишь загадочно улыбнулся и пожал плечами.
Не дождавшись ответа, Первый попрощался, сел в машину и поднялся в воздух.


– То есть как отпускаем?
Рудин не мог поверить в происходящее – ему казалось, что он очутился в неправдоподобном и неприятном сне.
– Начальство так решило. – Толстый милиционер пожал плечами. – За неимением улик.
– Но как же… как же за неимением…
Толстяк вновь пожал плечами и вернулся к бумажной работе, которой был до того занят.
Абрам Кочепыгов обернулся и помахал Рудину. С лица юноши не сходила веселая, победоносная улыбка.
– Ублюдки… – процедил следователь.
Он смотрел, как Кочепыгов выходит из отделения, и пытался придумать оправдание: себе, начальству, всей милиции Советского Союза…
Но оправдания не находилось…


– Ну, что Кочепыгов?
– На воле гуляет, голубчик. Все в порядке.
– Вот и отлично. А Рудин?
– Бесится, наверное. Но ничего, это пройдет.
– У Рудина-то? Вряд ли.
– Хм… Ладно, бывай.
Начальник городской милиции Антонов пожал руку возглавлявшему 1-е отделение Кочкину и удалился, бросив напоследок – громко, так, чтобы все услышали, – что впредь надо работать активнее. Нужно непременно добывать доказательства, чтобы сажать этих нелюдей за решетку! Ясно?
– Ясно, – пробурчал Кочкин как мог достоверно.
Антонов вышел в коридор, хлопнув дверью.
Начальник отделения выждал пару секунд, а потом, сгорая от нетерпения, полез в ящик стола, где лежала толстая, перетянутая резинкой пачка. Времена меняются, а методы – нет… Сумма взятки была внушительной. Конечно, пришлось поделиться с «крышей», но и так на жизнь хватит. Пусть Кочепыгов гуляет на свободе.
«Побольше бы таких кочепыговых», – подумал Кочкин и, облизнувшись, принялся пересчитывать деньги…


Представитель завода закурил и выпустил в воздух облачко дыма. Так он постоял какое-то время, ни о чем не думая, а затем, щелчком отбросив сигарету, направился обратно на завод. Двухэтажное здание затерялось где-то среди лесов: охотники тут не появлялись, туристы – тоже, с летательного аппарата завод было не разглядеть – его скрывали кроны высоких вечнозеленых деревьев. Идеальное место для темных дел.
– Ну, как работа? – бросил на ходу представитель, шагая по просторному помещению, полному людей и техники.
– Нормально, – ответил один из проверяющих. Другой покрутил рукой, как бы говоря: «Ни шатко ни валко». Остальные же никак не отреагировали, как и прежде самозабвенно работая в своих открытых каморках.
Представитель прошел мимо сияющего голубым, синим и белым портала, из которого через каждые несколько минут вываливалось по одной коробочке. Устройства попадали в специальный контейнер, откуда механизм развозил их по каморкам проверяющих. А те испытывали вещи, что, впрочем, было своего рода перестраховкой, так как за все время сотрудничества на завод не доставили ни единой испорченной коробки.


Из указа начальника 1-го отделения милиции города Новосоветска:
«Перевести следователя Игоря Рудина на работу в архив, а все дела, которые он вел, перепоручить следователю Алексею Кочкину – мл.
Подписано: начальник 1-го отделения А. В. Кочкин – ст.».



* * *

SMS с координатами Кочепыгова пришла минут за тридцать до конца рабочего дня: Рудин не мог сам отлучиться с места работы и попросил своего знакомого, оперативника Витьку Тихомирова проследить за бывшим подозреваемым. Витька, который, по счастью, был таким же приверженцем правосудия, как и его друг, выполнил просьбу.
Дождавшись шести часов, Рудин погасил свет, запер кабинет и, попрощавшись с охранниками, вышел на улицу. Машина дожидалась на стоянке для работников милиции, за углом. Милиционер сел в автомобиль, взлетел и направил транспортное средство к дому Кочепыгова…
…В окнах Абрашки горел свет. Рудин приземлился с противоположной стороны дома и прошел пешком до подъезда. Дождался, пока из него выйдут, и скользнул внутрь. Лифт домчал мужчину до двенадцатого этажа.
Деревянная дверь в квартиру номер 45 была старой, грязной и ободранной. Рудин внимательно осмотрелся – никого рядом. Не обнаружив ни камеры под потолком, ни даже дверного глазка, милиционер постучал в дверь. Через какое-то время раздались шаркающие шаги, и голос Кочепыгова осведомился:
– Кто?
– Вам срочная телеграмма, – слегка изменив голос, сказал Рудин.
– Телеграмма? Их еще кто-то посылает?..
Продолжая что-то бубнить себе под нос, Кочепыгов отпер дверь, однако, увидев Рудина, тут же поспешил ее захлопнуть. Но сделать это ему не удалось: мужчина поставил в проем ногу, а затем распахнул дверь, ворвался в квартиру и, без лишних разговоров, схватил Кочепыгова за грудки.
– Где они? – злобно прорычал Рудин.
– Кто? Я не понимаю…
– Все ты понимаешь! Где твои подельники? Адрес! Быстро!
– Я буду жаловаться вашему начальству! Немедленно отпустите меня!..
– Сейчас я тебя так отпущу!..
Рудин замахнулся, и Кочепыгов прикрыл лицо руками. Глаза милиционера метали молнии, он готов был взорваться, но сдержался. Сказался опыт: если после визита Рудина Кочепыгов и не отправиться строчить донос – слишком этот парень слабохарактерный, к тому же напуганный, – то боль и обида после драки могут пересилить трусость.
– В последний раз спрашиваю: где прячутся твои дружки? Отвечай или будет хуже. Второй раз я предупреждать не стану…
– Я не могу, не могу… – заныл Абрашка, – не могу сказать! Они меня убьют!.. Отпустите, пожалуйста!..
Рудин пробежался взглядом по коридору, словно ища зацепку, что-то, что могло бы помочь вытрясти из Кочепыгова правду.
– А это что?
Парень обернулся и посмотрел туда, куда указывал Рудин. Там, у зеркала, прикрытая чьим-то платком, стояла маленькая черная коробка.
– Это… это моя вещь. Н… но можете забрать ее, она мне не нужна!
Повинуясь то ли гневному порыву, то ли рефлексу, то ли чему-то более глубинному, Рудин отпустил Кочепыгова, взял коробочку и направился к выходу.
– И только попробуй рассказать об этом милиции, – не оборачиваясь, чтобы не видеть жалкого и испуганного Абрашки, бросил служитель правопорядка, – за хранение вещи тебя будет ждать немалый срок, и твои дружки уже тебе не помогут.
– Хорошо, хорошо…
Широким шагом Рудин вышел из квартиры и хлопнул дверью. Ему хотелось поскорее убраться отсюда…


– Я считаю, надо избавиться от Шестого, – коротко сказал Третий.
– Никто не спрашивал твоего мнения. – Произнеся это, Первый погрузился в раздумья. Да, на Абрашку вышел следователь, точнее, бывший следователь. Но ведь Кочепыгов не сдал их. Вот только он слишком ненадежен, когда-нибудь по его вине накроют все руководство Организации. Это надо предупредить.
Состоящие в руководстве почтительно молчали и ждали решения Первого. Наконец, он взял слово:
– Завтра мы переезжаем на новое место. Куда – вы узнаете чуть позже. А Шестой с этого момента лишается своего звания: таким, как он, не место в Организации. На его должность будет назначен другой. И еще одно: если я узнаю, что кто-то из вас, лично или опосредованно, применил к Шестому… к Абрашке какие-либо санкции, то незамедлительно накажу этого человека. Всем понятно?

Собравшиеся дружно кивнули.
– В таком случае, можете расходиться – собрание окончено.


Лишь только представитель, а по совместительству – замдиректора завода, сел за стол, включил кондиционер и удобно расположился в кресле, как дверь в его кабинет открылась и внутрь заглянул невысокий вертлявый человечек с подвижным лицом.
– Сергей Викторович, вас вызывают.
– Кто?
– Он…
…Брифинговая, в которой проходили совещания, а также устраивались сеансы связи, находилась на втором этаже, куда Сергей Викторович поднялся на лифте. В просторной комнате стоял круглый стол темного дерева и множество стульев с черными спинками. На стене висел внушительных размеров голопроектор, передававший изображение чьего-то одутловатого лица. Человек смотрел на Сергея Викторовича абсолютно безразлично. Чуть ниже горела надпись: «Русь Монархическая – 2061 (параллельный мир). Апартаменты императора».
– Добрый день, ваше величество, – поздоровался Сергей Викторович. – Чем обязан?
– Вы не сообщили об успехах в области распространения вещей, – монарх, по обыкновению, перешел сразу к делу.
– Да-да, это моя оплошность… – признался Сергей Викторович, а сам тем временем размышлял, как сообщить императору о том, что их план под угрозой срыва. Слишком уж хорошо работают правоохранительные органы СССР, и это несмотря на баснословные вложения со стороны параллельного мира и его соратников в мире советском.
– Мы планировали начать вторжение в ближайшее время, – произнес император своим грозным голосом, – а вы подводите нас. Как обстоят дела в СССР? Достаточно ли люди разобщены? Готовы ли к восстанию?..
«В том-то и дело, что нет, – подумал Сергей Викторович. – Мы нашли последователей, но их мало для того, чтобы осуществить наш замысел. Советский Союз оказался крепким орешком – при всей своей утопичности. А может, благодаря ей?..»
Больше тянуть с ответом не было возможности, и Сергей Викторович заговорил…
…Зам-представитель выкручивался изо всех сил, однако, судя по реакции императора, ему не поверили.
– Мне все ясно, – сказал правитель. – Я свяжусь с вашим начальством. – И прервал связь.
Уставший и вымотанный – больше, чем после тяжелого физического труда, – Сергей Викторович вернулся к себе в кабинет. Закрыл дверь и плюхнулся в кресло. Отпер ключом нижний ящик стола и достал из него маленькую черную коробку. Поднял крышку, выдвинул экран. Какое-то время как завороженный смотрел на кнопку «Пуск» – и, в конце концов, нажал ее. Наушники остались лежать в ящике: Сергею Викторовичу было безразлично, услышит ли его кто-нибудь. Сейчас ему было все равно…


Рудин сидел в кресле перед работающим телевизором и вертел в руках коробочку. Рядом, на столике, стояла початая бутылка водки.
– Что же ты такое? – вслух размышлял он. – Почему вокруг тебя плетутся интриги? Почему из-за тебя убивают и сажают людей? Что ты?..
Его пальцы поглаживали коробку. Ни единой шероховатости, идеально ровные стенки. Создавалось впечатление, что эта вещь из иного мира. А вдруг так оно и есть?..
«Вот почему мы никак не можем найти их изготовителей. Вот почему они столь притягательны и могущественны – в нашем мире ничего подобного не создать. Может быть, технологии производства просты, но они чужеродны, а значит, последствия применения этих коробочек непредсказуемы. Но насколько? Насколько велика их сила?.. “Подарочки” из параллельного мира… А что? Чем эта версия хуже других?..»
Не зная, приблизился он к разгадке или по-прежнему далек от нее, Рудин размышлял – больше ему ничего не оставалось. После того как он потерял последнюю и единственную ниточку в этом деле, после перевода на новую должность ему предстояло навсегда забыть о заговорщиках и о своем желании отправить их за решетку. Чтобы как-то скрасить грусть, милиционер решил выпить – в одиночестве, так как никто сегодня не мог составить ему компанию. Семья (жена и двое детей) отдыхали на Кипре, лучший друг, занимаясь своей бухгалтерией, допоздна засиделся на работе и мечтал лишь о том, чтобы выспаться, а случайных знакомых приглашать не хотелось.
Коробочка черного цвета действовала гипнотически – Рудин не мог отвести от нее взгляда. Едва ли не против своей воли он приподнял крышку, а потом откинул ее. Рука в нерешительности зависла над экраном, но все-таки выдвинула его. Рудин затаил дыхание… и нажал на «Пуск».
Но… ничего не произошло.
Палец еще несколько раз вдавил кнопку, только это не принесло никакого результата.
«Сломана? Вот почему Кочепыгов так легко согласился расстаться с ней! Проклятый вещеголик!»
Рудин собирался закрыть коробку и отбросить ее подальше, как вдруг его внимание привлекло то, что он вначале принял за отражение. Но то было не отражение – картинка слишком яркая, к тому же…
Он всмотрелся в изображение, и Истина, подобно цветку, раскрылась внутри него. Зашумело в ушах, перед глазами поплыло, и он перенесся в иной мир, а на самом деле все в тот же – мир Союза Советов 2061 года. Мир почти идеальный, удивительно красивый и технологичный… И в этом мире, в одной из многоэтажек, на кресле перед включенным телевизором сидел высокий, атлетически сложенный мужчина с черной коробочкой в руках. Крышка коробочки открыта, выдвинут небольшой плоский экран, на котором… мир Союза Советов 2061 года. Мир почти идеальный, удивительно красивый и технологичный… И в этом мире, в одной из многоэтажек, на кресле перед включенным телевизором сидел высокий, атлетически сложенный мужчина с черной коробочкой в руках. Крышка коробочки открыта, выдвинут небольшой плоский экран, на котором…
И так снова и снова. Опять и опять – до бесконечности.
Реальность закрутилась в спираль, увлекая за собой и одновременно истончаясь, теряясь в открывшейся Истине…
А Истина состояла лишь в том, что мир человека по фамилии Рудин, мир, в котором он хотел бы жить, уже создан – и заключен внутри черной коробочки. Вещи, пришедшей из ниоткуда и обладающей необычайной силой. Или то всего лишь его мозг? Работающий на несколько процентов от своих возможностей в обычное время, теперь он ускорился и задействовал скрытые резервы. Сколько процентов выжимала из него коробка? 50? 60? Или все 100?..
Мысли рвали сознание на части!..
Невероятным усилием воли Рудин отключил коробочку и закрыл ее. Милиционер откинулся в кресле и постарался прийти в себя, попробовал осмыслить то, что сейчас узнал. Быть может, он избранный? Или он лишь увидел то, что другие предпочитали не замечать? И самое главное – что ему делать с открывшимся знанием?..
Он решил что! Найти производителей коробок, докопаться до сути – пусть не прекратить производство этих невероятных и чудовищных вещей, но хотя бы выяснить что к чему! Кто и зачем производит их? И как – как! – можно сделать подобное? Искусственную вещь – вместилище миров… их собственного мира… Так что же, реальность, все, что вокруг – подделка? Или хорошо выстроенная игрушка? Или мир настоящий, просто… просто…
Мысль ускользала.
Рудин выпил из горла и, не отпуская бутылки, снова откинулся на спинку кресла.
…Просто есть что-то выше… кто-то выше… И даже найди он производителей коробочек, докопался бы он до самой сути? И готов ли он пожертвовать работой, семьей, спокойной жизнью, чтобы раскрыть эту тайну?
«Что делать с открывшимся знанием? Готов ли я?»
Он не мог ответить, вернее, не хотел отвечать. А в голове металась, билось о стенки черепа одно коротенькое слово: «Нет».
Он не готов.
Слишком многое надо поставить на карту, а все ради чего? Ради фантомов и призраков, неподтвержденных догадок – и ради того, что, как ему казалось, никто во вселенной не должен знать. Некоторые тайны лучше оставить тайнами. Он всего лишь человек и может не выдержать ответственности… знания…
Но все его нутро требовало ответа!
Рудин до боли сжал зубы. Его лицо исказилось от злобы и ненависти – и он, размахнувшись, бросил черную коробочку об стену. Удар. Вещь отскочила, упала на пол и закатилась под кровать.
А ее новый хозяин, пытаясь смириться с выбором, который только что сделал, закрыл глаза и стал ждать приближения освобождающего и умиротворяющего сна…


* * *

– Давно хотел тебя спросить, – сказал главному инженеру один из его коллег, – как ты придумал эти штуки?
– Во сне увидел, – ответил тот, не прекращая делать пометки на очередной схеме.
О да, он во всех деталях помнил тот старый загадочный сон: детали и машины, производящие из этих деталей коробки; портал в другой мир; секретная организация; и утопический мир, который непременно нужно завоевать… Вспомнились и многочисленные награды, которые он получил за свои творения, стремительный карьерный рост, богатство и слава… Но прошлое лишь на мгновение захватило его разум – затем мысли вновь вернулись к тому, что тревожило его сновидения, а то были не деньги и не почести. Каждый раз, ложась спать, мечтал он разглядеть лицо придумавшего эти маленькие черные коробки и разработавшего план по захвату параллельного мира. Главный инженер жаждал вглядеться в лицо того, кто, как он подозревал, и открыл портал между реальностями. В лицо странное, нечеловеческое. И лишь один вопрос «создатель вещей» задавал себе вновь и вновь, не находя покоя: «Кто был тем советником–пророком – Бог… или Дьявол?»…


…Денис Воробьев закрыл маленькую черную коробку и откинулся в кресле.
Пора собираться на работу. Стоит опоздать, и его вышвырнут на следующий день – чем тогда платить за квартиру? Почти все свои сбережения он отдал за вещь.
Денис нежно погладил идеально гладкую черную поверхность. Как хотелось забыть обо всем: о повторяющихся финансовых кризисах, о нищенских зарплатах, о жирующих хозяевах планеты! Забыть и навсегда погрузиться в другой мир, тот, где 2061-й, где Советский Союз… Там так хорошо и захватывающе! Интересно, раскроет ли Рудин тайну?..
Денис еще какое-то время размышлял об этом, а затем, не в силах более сопротивляться, потянулся к кнопке «Пуск». Наплевать! Будь, что будет! Неудержимо хотелось вернуться туда!..































6. Улучшатель

(фантастическая история улучшенной версии)

За окном стоял обычный, серый день.
Я сидел на мягком диване перед телевизором. Показывали какой-то очередной ситком. Сериал казался абсолютно несмешным.
Я дотянулся до пульта, нажал кнопку «Выкл.». А еще, помню, подумал: вот бы вся эта телевизионная ерунда разом исчезла! И, смотрю, вместо того чтобы выключиться, телик стал передавать новости. Я вывел на экран информацию и с удивлением обнаружил, что канал остался тот же самый. Просто вместо сериала вдруг пошел новостной выпуск. Я щелкнул пультом еще раз. По соседнему каналу тоже шли новости. И по соседнему соседнему... Кроме последних событий, наше телевидение ровным счетом ничего не показывало.
Я выключил телевизор вторично, и на сей раз он меня послушался. Я был удивлен и заинтригован. Даже зашел к соседям – поинтересоваться, все ли у них в порядке с телевизором. Оказалось, что да.


Вечером пришел Димка. Он иногда подбрасывает мне работенку. Если бы не он, я б давно помер с голоду.
Я рассказал ему, что случилось.
– …И, представляешь, по всем каналам – новости! Вот что это за?..
– Да ты гонишь!
– Не веришь? А ну пойдем!
Оставив початые бутылки пива на кухне, мы прошли в комнату. Я включил телевизор и пощелкал каналами. «Новости», «Вести», «Сегодня», «24», «События»… И еще несколько десятков новостных программ. Мелькали друг за другом ведущие в пиджаках.
– Ну что, поверил?
– Да не может быть! Дай-ка сюда.
Димка забрал у меня пульт. Понажимал на кнопочки – с тем же результатом. Его глаза, казалось, сейчас вылезут из орбит.
– Как это возможно? – недоуменно спросил он. А потом вдруг широко улыбнулся: – А-а, знаю. Ты купил спутниковую антенну и специально так настроил «ящик». Что ж, тебе почти удалось меня надурить!
– Дурить я тебя не собирался. И никакого спутникового у меня нет. Хочешь – сам посмотри.
Недоверчивый Димка обошел телевизор в поисках кабеля, только без толку: его там нет и никогда не было. Тогда друг выпучился на меня сильнее прежнего, и я всерьез обеспокоился его здоровьем.
– Но как это?..
Я молча развел руками.
Мы вернулись на кухню и в полной тишине добили по бутылке. А когда открыли еще две и немного выпили, Димке в голову пришла гениальная мысль. Что она гениальная, я понял по тому, как он жахнул бутылкой по столешнице.
– Я знаю! Ты – улучшатель, вот что!
Я скривил физиономию.
– Да брось…
И отмахнулся. Но вместе с тем призадумался: а вдруг он прав?
Да нет, невозможно! Улучшателей в мире едва ли десяток наберется. Какова вероятность, что я один из них? Чрезвычайно маленькая! А если учесть еще и то, что способности к улучшению всегда проявляются в раннем возрасте, вообще мизерная!
– Короче, это совершенно исключено! – подытожил я.
Но Димка как упрется во что-нибудь, так и будет стоять на своем до конца.
– А может, ты новый подвид… или, как его, тип. Такой, у которого улучшательность проявляется не сразу.
Я пфыкнул, но не очень уверенно.
– Другого-то объяснения нет, – гнул свою линию Димка. – Попробуй-ка что-нибудь улучшить. Ну, давай! Вспомни, как ты сделал это с телевизором.
– Да как сделал… Захотел – оно само и получилось.
– Вот и отлично. Измени хотя бы… мое пиво! – И он протянул в мою сторону бутылку.
Я сконцентрировал взгляд на емкости. Сдвинул брови, сосредоточился – в общем, основательно подошел к тесту.
– Ну как, получилось? – осведомился Димка.
Я пожал плечами.
– Не знаю. Попробуй.
Димка прежде понюхал бутылку, и мне почудилось в его взгляде удивление. Затем он отхлебнул жидкость, цвета которой нельзя было разобрать за матовым стеклом.
– Тьфу! Да это ж лимонад! – Дима в отвращении высунул язык. – Какая гадость!..
– Что? Получилось?! – Я не верил своим глазам.
А Димка, кажется, обиделся.
– Ну и шуточки у тебя.
Он отставил бутылку в сторону, собрался и, бросив напоследок «Пока, вундеркинд», ушел.
А я остался глядеть на бутылку с лимонадом. К ее содержимому я не притронулся – все вылил в раковину.
Так я узнал, что я – улучшатель.


– Господа судьи, проявите снисхождение к моему подзащитному. Он действовал из лучших побуждений…
На процессе меня защищает Аллка, подруга Димы. По его просьбе она взялась за мое безнадежное дело. Да и работает почти за бесценок. Где бы я был, если б не друзья… Не уверен, правда, что Аллка чего-то добьется, но, может, хотя бы скостит мне пару годиков от пожизненного.
Подперев рукой подбородок, я размышляю о своей нелегкой судьбе.


На следующий день мы снова встретились с Диманом. Он был подозрительно спокоен и про испорченное пиво не вспоминал.
После того как мы обменялись рукопожатиями, он рассказал, что в их фирму срочно требуется улучшатель.
– Шеф за голову хватается: что делать, что делать! Налоговая проверка на носу, а наши бухгалтеры, туда их – сюда, балансы свести не могут! Начальник вышел из себя и поувольнял всех к чертовой матери. А новых пока не нашли.
– И ты растрезвонил ему про меня?
– Посуди сам: ты можешь вытащить нашу фирму из большой «жэ»! Если ты это сделаешь, шеф будет так тебе признателен, что станет твои ботинки лизать.
– Нет, спасибо, это ни к чему.
– Да я образно… Отблагодарит он тебя, все будет честь по чести. Мужик он, конечно, злобный и неуравновешенный, говнюк, короче, но – благодарный. Мало того что осыплет деньгами, так еще и тепленькое местечко в фирме предложит. У него под крылом. Я бы от такого предложения не отказывался!
И, как вы понимаете, я согласился. Это стало моей главной ошибкой.


Идет суд надо мной, а я думаю совсем не о том, признают меня виновным или нет.
«Жаль, я не умею останавливать время. Или возвращаться в прошлое. Я бы многое хотел изменить».
Такие меня занимают мысли. На подобные темы люди размышляют очень часто. Но что поделаешь, когда все случилось так, а не иначе?
Вот и меня жизнь несла на своей волне – и уж куда вынесло, туда вынесло…


Василий Сергеевич, Димкин шеф, встретил меня радушнее некуда.
– Проходи, мой милый, садись. Воды? Кофе? Пива?
«Секретаршу? Кабинет? Фирму?» – мысленно добавил я. А вслух сказал:
– Да нет, спасибо. Я, это…
– Знаю-знаю! Все знаю! Ну-с, дорогой, не будем рассусоливать: вот трудовой договор – будь добр, ознакомься. – Он пододвинул ко мне бумаги.
Я сел на деревянный стул и быстро пролистал документы. Работу мне предлагали с самыми лучшими условиями. Я, безработный бесперспективняк, не мог на такое и рассчитывать! Дима, конечно, говорил, что Василий Сергеевич – щедрый человек. Но мой друг вообще любит потрепаться, а у любой щедрости есть границы…
– Насчет зарплаты… – собрался уточнить я, и снова Василий Сергеевич перебил меня:
– Не волнуйся по этому поводу. Зарплата тебя устроит.
И он назвал цифру.
Я закашлялся и выпил предложенную воду.
– Судя по всему, мы договорились?
– Да уж…
– С виду ты парень простой и прямолинейный, но мне нужно быть уверенным. Понимаешь? – Василий Сергеевич налил в стакан еще воды из фильтра. – Вот, действуй.
Я пристально посмотрел на объект улучшения. Первое время ничего не происходило. Но, наконец, вода потемнела и пошла пузырями, а стакан разросся, превратившись в стеклянную кружку.
– Кока-кола? В пивной кружке? – удивился начальник. – Какое-то странное улучшение.
Я в своей обычной манере только кивнул, сам пораженный увиденным.
– Хорошо. Тогда по-быстрому все оформим, так как времени у нас нету. Сможешь выйти на работу сегодня?
Я снова кивнул, не до конца понимая, что происходит. Но, как мне виделось, происходило что-то исключительно приятное. Что ошибаюсь, я понял, к несчастью, слишком поздно.


Выдержка из современного энциклопедического словаря:
«Улучшатель – человек, который владеет улучшательством, т. е. способностью модернизировать вещи. Превращает Daewoo в Jeep, сок в вино, маленькую игрушку в большого робота и т. д.
Способности У. могут варьироваться. У некоторых из них встречаются возможности, которые недоступны другим, например, связанные с улучшением компьютерной техники.
Существуют так называемые ограничители – вещи, на которые У. не могут оказать влияния. Чаще всего, это природные явления (гроза, цунами, смерч) и находящиеся на значительном расстоянии объекты (облака, звезды, высоко летящий самолет).
Улучшательство в современном обществе – исключительно редкое явление. Владеющие им люди обычно уважаемы и почитаемы. Трое из ныне живущих У. входили в десятку самых богатых людей по версии журнала “Forbes”.
Современной медициной доказано, что улучшательство не заразно. Побочных эффектов, связанных с этой т. н. пси-способностью, пока не выявлено».


– А тебе обязательно смотреть на бумаги? – спросила Ирочка, худая и высокая секретарша. Она жевала жвачку и беспрестанно чавкала.
– Раньше я всегда смотрел на то, что улучшаю.
Ирочка поджала губы.
– Вообще, вам не стоило бы их видеть. Пришли неизвестно откуда, сами неизвестно кто… А вдруг вы как раз из налоговой?
Я не стал с ней спорить. С двумя типами людей никогда не вступаю в дискуссию: с полицейскими и секретаршами. С первыми – из инстинкта самосохранения, со вторыми – чтобы поберечь мозг.
Находились мы в подвале, где, как горы, возвышалась документация.
Я нагнулся и взял первый попавшийся листок.
– Эй!..
– Спокойно. Я буду смотреть только на него.
– Вам ни к чему его разглядывать.
– Должен же я как-то узнать, получилось или нет.
– Я могу сказать вам.
– А вы что-нибудь понимаете в бухгалтерии?
– Не-а. Я здесь за красивые глазки.
Меня всегда удивляла, даже восхищала искренность некоторых людей. Особенно с ногами от ушей и жвачкой во рту.
– Вот поэтому мне и придется на него посмотреть. А сейчас тихо, пожалуйста.
Вздохнув, Ирочка отвела взгляд, но чавкать перестала.
Я всматривался в цифры и слова на бумаге. Долго, упорно. Я вглядывался и вглядывался, и вглядывался, пока на лбу не выступила испарина. Прошло, наверное, часа два, прежде чем я отбросил листок в сторону.
– Пока не получается.
– Я знала, что вы обманщик. Хотели втереться в доверие к Васечке. Вы, наверное, гипнотизер. Внушили ему, будто что-то там улучшили, он вам и поверил. А я нет, на мне ваши фокусы не сработают. Я все о вас расскажу…
– Вот и отлично. Заодно скажите шефу, что мне требуется отдых. Видимо, у моей способности есть ограничения: я могу улучшать не чаще, чем раз в несколько часов.
– Во сколько?
– Если б я знал.
Ирочка опять зачавкала.
– Я все расскажу Васечке, – повторила она и вышла из подвала.
А я, озаряемый светом тусклой лампочки, остался внутри, наедине с мыслями.


Аллка заканчивает свою речь. По выражениям лиц судей сложно понять, какое впечатление произвели ее слова. Она садится на скамью и ободряюще треплет меня по плечу. Судьи о чем-то совещаются.
– Сейчас тебе дадут слово.
– Угу.


Едва ступив на порог подвала, Василий Сергеевич покачал головой и сказал:
– Андрюша, Андрюша... что же ты меня подводишь?
– Я? Подвожу? Да я только что вот эти вот бумажные Гималаи улучшил! – негодующе возразил я.
– Улучшил? Правда?
– Проверьте сами.
Василий Сергеевич обернулся к Ирочке, заглядывавшей ему через плечо, и та тут же скрылась. Почуяла, видать, чем дело пахнет.
Покряхтывая, Василий Сергеевич подошел к ближайшей «горе» и взял верхний листок. По мере того как он читал, глаза его набирали в объеме, грозя вывалиться из орбит. Неужели это заразно?
Шеф поднял взгляд на меня и потряс документом:
– Это что?
– Улучшенная документация. Теперь ни одна собака не подкопается.
– Какая еще собака? – Василий Сергеевич весь покраснел. – Я спрашиваю, что это такое?! – повысив голос, потребовал он ответа.
Я понял: случилось что-то не то.
– Э–э… разрешите взглянуть?
Я взял из пухлых дрожащих рук листок. Вчитался в него. Я год проработал бухгалтером в одной маленькой компании, а потому представлял себе, что должен был увидеть. И не обманулся в своих ожиданиях.
Василий Сергеевич между тем с остервенением рылся в грудах документов.
– Не вижу проблем, – сказал я, созерцая его толстую спину. – Все четко, ясно и понятно. Прибыль указана, расход указан. Дебет с кредитом сходятся. Все как положено.
– Положить мне на это «положено»! – повернувшись ко мне, заорал Василий Сергеевич. – Это «белые» сведения! А где «черные»?! Где миллионы, которые я заработал?!..
– Э–э…
– Где они, где?!.. Ох, мне плохо…
Василий Сергеевич схватился за сердце. Тут же подбежала Ирочка и, стрельнув в меня гневным, убийственным взглядом, увела Васечку из подвала. Я вновь остался один.


В тот же день меня уволили. Что было странно, ведь проблем с налоговой у Василия Сергеевича не возникло.
А меньше, чем через неделю, его фирма обанкротилась.


– Слово предоставляется подсудимому. Подсудимый, вам есть что сказать?
Я встаю, мельком глянув на часы. Остается пять минут. Всего пять! Надо как-то потянуть время.
– Граждане судьи, – откашлявшись, начинаю я, – родился я в семье малообеспеченной да к тому же многодетной. Четвертным ребенком, самым младшим. И, естественно…



* * *

Я сидел на диване и смотрел по телевизору новости, когда раздался властный оклик:
– Откройте, полиция!
На цыпочках прокравшись в коридор, я заглянул в глазок. Трое дюжих парней в форме, с дубинками наперевес. Я догадывался, кто их на меня натравил, – Васечка Сергеевич, кто же еще…
– Откройте, или мы выломаем дверь!
Я не знал, что предпринять. Ну, не кричать же им, что меня нет дома?
Жил я на седьмом этаже, а потому ни о каком побеге не могло быть и речи.
«Вот бы они передумали и ушли!» – мелькнула мысль.
Выбора у меня, похоже, не оставалось, так что я решил вернуться в комнату и смотреть новости до упора. Однако ситуация сложилась иначе: из коридора раздались спокойные голоса полицейских.
– А с чего мы взяли, что он здесь? – говорил один.
– И правда, его ведь может не быть дома, – отвечал второй.
– Давайте проверим информацию, полученную от Василия Сергеевича, – предложил третий.
– Да и его самого: какой-то он подозрительный тип.
– Точно.
– Верно.
– Пошли.
Я снова прильнул к глазку. Моя челюсть отвисла до пола: трое полицейских развернулись и вышли из коридора.
Я осторожно отпер дверь. Прокравшись, выглянул на лестничную площадку и никого там не увидел. Они ушли. Вежливые, спокойные и ответственные служители правопорядка. Получается, я только что улучшил полицию...


Часы отсчитывают время мучительно медленно. Прошло всего три минуты, а мне кажется, три года. Но я продолжаю говорить. Сейчас, вот сейчас судьи могут прервать меня, объявить виновным, и тогда все. Кончено. Улучшить правосудие не удастся, и оставшиеся годы я проведу в тюрьме.
– …В школе я давал отпор хулиганам и задирам, потому что…
Две минуты.
Судьи странно на меня смотрят. А я, стараясь не обращать на них внимания, болтаю без умолку.
Еще минута, еще всего лишь минута…


На следующий день я провел эксперимент – улучшил апельсин до состояния «Юпи». А после, с периодичностью в десять минут, старался изменить календарь на стене. Я хотел выяснить, через какое время восстанавливается моя способность.
Я не уходил с кухни и продолжал пялиться на календарь, даже когда ел.
Ровно через десять часов бумажные листы с цифрами исчезли, превратившись в небольшую записную книжку. Она упала на пол, и я вздрогнул от этого звука.
А в следующую секунду за пределами квартиры раздался громкий шум.
Я поднялся и направился было к двери, чтобы посмотреть в глазок, но остановился. Прислушался. Сквозь яростное матюкание я расслышал приказ разойтись.
И дверь слетела с петель!
Я не успел сориентироваться. Хотя что можно противопоставить полку ОМОНа? Сверхспособность-то вернется ко мне только через десять часов!..
– Вот он! – донеслось сквозь гомон и грохот. – Держи его! Волнов, стоять, мать твою за ногу!..
Что было дальше, я помню плохо. В памяти остались только люди в масках да подпрыгивающая на неровной дороге спецмашина.


Пришел в себя я уже в полицейском участке. Сначала меня долго допрашивали, причем омоновцы, так как все полицейские вдруг разучились быть жесткими и требовательными. А когда словесная пытка закончилась, препроводили в КПЗ. О, этот незабываемый аромат немытых тел!
Компанию в камере мне составляли такие же неблагонадежные элементы общества, как я. Уже прошло десять часов, и я на всякий случай улучшил своих «соседей», поэтому время до суда мы провели в светских беседах.
За мной пришли, когда до восстановления способности оставалось часов пять.
– Волнов, на выход!
Меня провели в зал суда.
Все уже сидели на своих местах. Димка – позади, со скорбным выражением на лице. Василий Сергеевич – справа, на месте обвинителя. В глазах его горело, как говорится, пламя ненависти. А Аллка-адвокат была тут, на скамье рядом со мной. Мы не обговорили с ней план моей защиты – нам попросту не дали этого сделать. Еще находясь в КПЗ, я было заикнулся о том, что мне нужен адвокат. Но омоновцы так на меня глянули, что я понял: лучше молчать в тряпочку. Проплатил их Васька, наверняка проплатил. Он бы последние деньги отдал, лишь бы расквитаться с тем, кто лишил его фирмы.
– Прошу всех встать. Суд идет!
Мы поднялись со своих мест.
– Прошу садиться. Суд вызывает свидетеля Светикову.
Между рядами прошла Ирочка, мельком презрительно на меня глянув.
Я приготовился к долгому и нудному процессу…


…Последние секунды. Десять, девять…
– …В юношестве я немало шалил, но никогда…
Один из судей зевает. Второй смотрит на меня утомленно. А третий, не скрывая раздражения, спрашивает:
– Обвиняемый, вы скоро?
– Да-да, еще чуть-чуть, – отвечаю я, не отрывая взора от настенных часов, – еще четыре, три…
– Какие «четыре, три»? Обвиняемый, вы о чем?
– Ага! – победоносно вскрикиваю я и изо всех сил желаю, чтобы судьи разом улучшились! От напряжения я даже закрываю глаза…
…А размежив веки, вижу устремленные на меня непонимающие взгляды. Я оборачиваюсь, смотрю на Василия Сергеевича: он нагло и удовлетворенно лыбится.
– Не получилось? – говорю я сам себе.
– Что не получилось, обвиняемый?
Ошеломляющая мысль врывается в голову: «Либо не прошло нужное время, либо я потерял способность улучшать так же неожиданно, как приобрел!»
Из груди словно воздух выпустили. Мне уже все равно, как ко мне отнесутся.
Я громко ругаюсь – пусть обвиняют в неуважении к суду! А потом, в не менее ярких выражениях, озвучиваю всю свою неприязнь ко времени.
– И кто придумал эти часы, минуты, секунды! Вот бы их вовсе не было!..


Как описать безвременье?
Наверное, сделать это невозможно. По крайней мере, у меня не получится. Могу лишь сказать, что оно очень статичная штука. И еще оно, получается, лучше самого времени.
Почему я так думаю?
Дело в том, что, когда я прокричал последние слова, все вдруг изогнулось, подернулось рябью и исчезло. А потом пришло безвременье…
Не знаю, сколько минуло, прежде чем я осознал случившееся.
Мой дар никуда не делся – просто я поспешил. А когда в сердцах выкрикнул то, что выкрикнул, – улучшил время! Это было невероятным, учитывая, что я читал в энциклопедиях о людях вроде меня. Об ограничении пси-способности, в частности. И все-таки деваться было некуда: вот я, а вот время, и оно – совсем другое. Улучшенное...
Я осматриваюсь. Неподвижные фигуры людей теряются в дымке.
Сперва я хочу отогнать события назад, чтобы навсегда избавиться от сверхвозможности. Но потом мне в голову приходит более умная мысль: можно же применить ее с пользой для себя!
Я прокручиваю время на десять часов вперед и, когда возвращается способность к изменению, улучшаю ее саму. Отныне мне не надо ждать – я могу менять вещи и явления бесконечно. Отлично, идем дальше.
Без прежнего мира невесело и скучно, потому я восстанавливаю его. И время заставляю течь по привычному для человека руслу. Но перед этим улучшаю ситуацию в стране, где раньше могли арестовать невиновного. Просто потому, что кто-то проплатил полицейских. Я решаю кардинальным образом ничего не менять – только до нужной степени.
Так, вроде бы готово.
Чтобы проверить, правильно ли я все сделал, запускаю время – и внезапно оказываюсь в своей квартире.
Звонит телефон.
Я не сразу понимаю, что происходит, но после четвертого-пятого звонка беру трубку.
– Привет, Андрюх! – Это Димка.
– Привет!
– Твой больничный вроде бы сегодня заканчивается. Как себя чувствуешь? Завтра выйдешь на работу?
– Все в порядке. А где я работаю?
– Ну ты шутник. Давай, завязывай со своим гриппом и выползай из берлоги, а то Василий Сергеевич изнывает без финансового директора.
«Значит, подкорректировав мир, я изменил его сильнее, чем думал, – размышляю я. – И мне еще многое предстоит узнать».
Я прощаюсь с Димкой и кладу трубку. А потом выставляю свою способность в режим «Stand by». И чувствую себя гораздо спокойнее…


Открытое письмо Андрея Волнова, председателя Союза Улучшателей Земли, всем заинтересованным:
«Приветствую вас, друзья!
Это я, Андрей Волнов.
Прошло время, и я вроде бы окончательно освоился на “новом” месте. У меня все хорошо, если вам интересно, конечно. Василий Сергеевич недавно поднял мне зарплату, и вообще мы с ним лучшие друзья. Ирочка перестала жевать жвачку, прибавила в формах и умственных способностях, и теперь мы с ней встречаемся. У Димки тоже полный порядок.
Кстати, я организовал Союз Улучшателей. Если вы вдруг обнаружите в себе редкую возможность делать мир красивее и уютнее, мы обязательно примем вас в наши ряды. В новостях говорят, что с каждым месяцем – не годом даже! – число улучшателей увеличивается. Возможно, мы стоим на пороге новой эры. По крайней мере, я искренне нам всем этого желаю!
Если же у вас появятся какие-то проблемы, беды или несчастья, смело обращайтесь ко мне. Я постараюсь помочь. Сверхвозможность я давно не включаю, но при необходимости снова возьмусь за вожжи. Есть ситуации, в которых без радикальных мер не обойтись. А потом, в улучшении не вижу ничего плохого, если после него все не становится только хуже.
Хотя, знаете, я был не совсем честен с вами: однажды я обратился-таки к улучшательству – когда писал этот рассказ. Но ведь его опубликовали и мы смогли наладить контакт. Да и история вроде как получилась ничего. Выходит, свою задачу я выполнил? Во всяком случае, я очень на это надеюсь.
А с возрастом, говорят ученые, способность улучшать отмирает. Так произошло со всеми, кто владел ей и дожил до преклонных лет. Но ведь как-то раз ученые ошиблись…
Что ж, поживем – увидим. Пройдем этот путь до конца и узнаем, правда ли лучшее – враг хорошего. Вы со мной, друзья?
Искренне ваш,
А. В.»



















7. Проблема планетарного масштаба

(в соавторстве с Татьяной Минасян)

Окружающий пейзаж был по-своему красив – особой, необычной, неземной красотой. Небо над горизонтом окрасилось в ярко-малиновый цвет, горы, окружающие базу, стали темно-бордовыми, а дорога, по которой ехал Арнольд, – мягкого розового оттенка. Даже тени, которые отбрасывали пики и вышки с метеорологическими приборами, имели темно-розовый цвет, и только густой черный дым, поднимающийся над одной из вершин, резко контрастировал с общей гаммой.
Арнольда, впрочем, местные красоты не волновали. Он спешил на базу после бесконечно долгого рабочего дня, предвкушая вкусный ужин и отдых. По неровной дороге, на которой то тут, то там встречались глубокие ямы и плохо заметные в тусклом розовом свете холмы, ехать слишком быстро было нельзя, но молодой человек уже много лет водил вездеходы по разным планетам, а потому мог позволить себе небольшой риск и немного превысить скорость. «Главное – не забыть сбавить обороты, когда к базе подъезжать буду, не то шеф заметит и нотации будет весь вечер читать! – напоминал себе водитель. – А чем слушать его нравоучения, лучше еще смену космопорт строить!..»
Резкий толчок прервал поток мыслей. Вездеход тряхнуло и повело влево. Арнольд машинально повернул руль, выравнивая машину, и почти сразу понял, что дело было не в яме или кочке, которую он случайно не заметил. Трясся не только его вездеход – тряслась вся дорога. И следующий толчок окончательно убедил его в этом.
– Проклятая планета! – еще крепче сжав руки на руле, Арнольд сбавил скорость. Ну что стоило землетрясению случиться на полчаса позже, когда он был бы уже на базе!
Но планете, судя по всему, было глубоко наплевать на его желания. Розоватая земля под колесами вездехода заходила ходуном, словно пытаясь сбросить с себя транспорт. Арнольд с трудом выруливал среди дрожащих и раскачивающихся валунов и с ужасом думал о том, что более сильный подземный толчок может перевернуть машину. А если с ближайшей горы покатятся камни… Водитель громко и изысканно выругался.
– Арнольд, ты где? – внезапно ожила рация вездехода. – Тут толчки сильные!
– Спасибо, я заметил! – рявкнул в ответ молодой человек.
– Где ты?! – потребовала ответа рация.
– Уже близко! Метров пятьсо… – Прямо перед болтающимся из стороны в сторону вездеходом по розовой земле пробежала быстро расширяющаяся трещина, и Арнольд, забыв о разговоре, до упора вывернул руль вправо. Транспорт запрыгал по кочкам вдоль трещины, мотор взвыл, заглушая писк рации и ругань водителя. Трещина неслась вперед, извиваясь между камнями и ямами; вездеход на пределе оборотов мчался следом, стараясь перегнать ее. Арнольд выжимал из машины всю мощность, на какую она была способна, все дальше уносясь от ведущей на базу дороги, все ближе подъезжая к горам. С их склонов при каждом толчке скатывались огромные камни. А трещина, за которой он гнался, становилась тоньше, и, в конце концов, посчитав, что она уже достаточно узка для огромных колес вездехода, Арнольд резко повернул руль влево…
Машину снова тряхнуло, и на какое-то мгновение водителю показалось, что колесо застряло в разломе и вездеход провалится в него, как только он станет достаточно широким. Но нет – транспорт уже катился дальше, продолжая подпрыгивать на ухабах, а стремительно расширяющаяся трещина осталась далеко позади.
– Вот так тебе! – заорал Арнольд, выезжая на довольно ровное место и направляя машину к базе. Испуг и сильнейшее напряжение сменились радостным азартом – чувством, давно ему знакомым: он не раз попадал в опасные ситуации на других планетах, но это ощущение адреналина в крови и радости от того, что ему снова удалось выкрутиться, оставалось таким же острым, как в первый раз.
Огромный валун катился на него слева, но Арнольд, вцепившись в руль, успел проехать перед камнем – тот лишь слегка царапнул заднее стекло вездехода. Потом машина перемахнула через еще одну, на этот раз совсем небольшую трещину и на полной скорости подлетела к въезду в ангар базы. Широкие створки были кем-то предусмотрительно распахнуты и захлопнулись, как только вездеход оказался внутри.
Арнольд заглушил двигатель, открыл дверцу машины и обессилено сполз на пол ангара. Его так сильно била дрожь, что он не был уверен, продолжается ли землетрясение или это трясется он сам. Но к тому времени, как в ангар вбежали его коллеги, молодой человек уже немного пришел в себя и встретил их улыбкой облегчения:
– Парни, она меня едва не угробила! Думал, еще чуть-чуть – и все… Как у нас тут, жертв нет?
– Нет, все успели раньше вернуться, ты один под землетрясение попал. – Облегченно вздохнув, руководитель экспедиции Эжен обнял его.
– А как база, ничего нигде не рухнуло, трещины не появились? – продолжил обеспокоенные расспросы Арнольд.
– Вроде нет, хотя ребята сейчас еще проверяют, – отозвался врач Михаил. – Ты как, не пострадал?
Арнольд прислушался к себе. Грудь немного побаливала, должно быть, от ударов о руль, но боль была несильной, и он решил не беспокоить медиков по пустякам.
– Нормально все, что мне сделается? – ответил он самым небрежным тоном и, засунув дрожащие руки в карманы комбинезона, зашагал за своими друзьями к ведущей в жилые помещения базы двери.
Через полчаса Арнольд сидел в столовой и красочно пересказывал остальным космонавтам свое очередное приключение:
– …и тут вижу – на меня летит валун с эту комнату величиной! А скорость и так уже на пределе, еще больше не разогнаться! Зажмурил глаза – и прямо под носом у этой каменюки проскочил!
– И откуда, интересно, у валуна нос?.. – ни к кому не обращаясь, пробормотал Михаил.
Арнольд, услышав его тихие слова, фыркнул:
– На этой планетке и носы у камней есть, и что угодно! Тут все не как у людей! В смысле – не как на нормальных планетах. Это ведь уже двадцать четвертое землетрясение за месяц, так?
– Двадцать шестое, – поправил его один из сидящих напротив инженеров.
– Ага, двадцать шестое. А ураганов сколько было! А грозы здесь какие!
– Да уж, – вздохнул Эжен. – Как бы не вышло так, что придется бросить здесь все недостроенным и лететь на вторую планету…
В столовой тут же поднялся недовольный гомон. Первая планета тусклого белого карлика, получившего при открытии пафосное имя Один, находилась ближе к своему нежаркому солнцу и по всем параметрам казалась более подходящей для колонизации. Вторая была расположена дальше и получала гораздо меньше тепла и света, а в остальном очень походила на первую: на ней тоже вовсю формировались материки и бушевали ураганы, землетрясения и цунами. Третья находилась еще дальше и была полностью закована в лед. Начинать все с начала на одной из холодных планет, когда на теплой первой уже почти готова взлетная площадка космопорта и начато строительство жилого комплекса? Только не это!
– Вот же уродская планета, чтоб ее! – выразил общее мнение главный инженер и стукнул кулаком по столу.
Пол столовой слегка содрогнулся, и обедающие испуганно притихли: землетрясение не спешило заканчиваться. Толчок повторился – и на этот раз он оказался сильнее: посуда подпрыгнула на столах, вилки и ножи со звоном полетели на пол, несколько стаканов перевернулись, и кто-то, облитый компотом, вскочил и начал отряхивать одежду, попутно ругая «чертову планету». Помещение заполнил гул, состоящий из множества голосов: люди переговаривались, обсуждая происходящее, выдвигая предположения.
– Что это, новое землетрясение?
– Да нет, наверное, дурацкая планетка опять нас пугает.
– Ничего – мы пуганые!
– А если и впрямь толчки сейчас усилятся?!
– Черт же меня дернул отправиться в эту Тмутаракань!
– Слушайте, а может, это извержение вулкана?
– Какого еще вулкана? Наш вулкан едва дымится!
– Но он мог проснуться… Сегодня дым сильнее был, я точно видел!
– Вы как хотите, а я продолжаю жрать – и никакое бедствие не заставит меня прерваться.
– База надежная, и даже если это вулкан, ей ничего…
В этот момент пронзительный и оглушительно громкий сигнал тревоги ворвался в столовую из-под потолка, где висели динамики. Люди вздрогнули от неожиданности, заозирались, стали переглядываться с соседями по столам. Тот колонист, который предположил, что во всем виноват вулкан, бросился к окну, следом за ним побежали другие. И еще до того как усиленный громкой связью голос объявил: «Тревога! Извержение вулкана! Срочная эвакуация!» – со стороны окна раздался возглас:
– Вот это картина! Вы только посмотрите!..
А посмотреть действительно было на что: черно-серые клубы дыма гигантскими грибами вырастали над жерлом вулкана, ослепительно-алая лава, толчками выплескиваясь из кратера, текла вниз, постройки и ограда базы дрожали, словно в эпилептическом припадке, и на все вокруг оседали килограммы сажи. Мир из красно-малинового мгновенно сделался розовато–серым, грязным. Такую картину рисовал для колонистов вулкан, «бездействующий уже долгое время», – только сейчас он, похоже, намеревался сравнять базу с землей, и человеческие жизни были для него не более ценны, чем мертвые камни и песок планеты, которые он яростно заливал своей кипящей лавой.
Космонавты быстро, но организованно потянулись к выходу – все уже привыкли к чрезвычайным ситуациям на этой непредсказуемой планете и научились вести себя спокойно в форс-мажорных обстоятельствах.
– Ну и условия здесь! – говорили они на ходу. – Просто дьявольские! Надо было все-таки начинать со второй планеты.
– И барахтались бы там сейчас в снегу!
– А по мне, так не стоило вообще лететь в эту систему! Сколько времени потратили, и все ради того, чтобы понять, – обе планеты для заселения непригодны, – последняя фраза принадлежала Михаилу, и обращался он к Арнольду.
Тот в ответ лишь пожал плечами.
Когда затряслись стены с потолком и вздыбился пол, Арнольд находился уже у самого выхода. Удивляясь собственному хладнокровию, он пропустил вперед толстяка-вулканолога, расталкивавшего остальных исследователей и, видимо, полагавшего, что ему одному надо как можно быстрее покинуть здание. Однако каким бы спокойным ни выглядел Арнольд, полностью справиться с чувством опасности ему не удалось: разгоряченная кровь пульсировала во всем теле, а странная смесь радости и страха гнала его по коридорам базы и дальше – на улицу, по бетонной дорожке к дверям готовящейся взлететь спасательной шлюпки. Сколько раз ему уже приходилось рисковать жизнью! Хотя стоило признать, что еще никогда он не был так близок к гибели. Арнольд понял это только сейчас, когда смотрел на закрывающуюся дверь люка и постепенно уменьшающийся ландшафт за бортом.
Шлюпка взлетала.
Внизу оставалась база, на возведение которой были потрачены немалые средства и которая в этот миг разваливалась на части от идущих из-под земли ударов. Севший в шлюпку последним Эжен, не говоря ни слова, наблюдал в окно за тем, как обрушивается здание. На его постройку ушли самые прочные материалы, но даже они не смогли сдержать натиск столь разрушительного землетрясения. Некоторые сектора базы уже сложились, словно части игрушечного домика под лапой огромного чудовища.
Арнольд смотрел на происходящее с чувством не осознаваемого до конца ужаса, а мысли в его голове сменяли одна другую: «Хорошо, что я успел выбраться… Но не остался ли там кто-нибудь еще?.. После землетрясения наверняка организуют спасательную экспедицию… И все-таки мне повезло – второй раз за сегодняшний день… Я успел выбраться!.. Но не ждет ли такая же судьба вторую базу?.. Она, правда, дальше от вулкана, и все же… Кто знает, какой фокус и где выкинет планета в следующий раз…» – Арнольд не заметил, как стал рассуждать вслух, и понял это, только когда Эжен ответил ему:
– Да уж, непростое местечко мы выбрали для освоения…
Арнольд смотрел в окно, на яркие краски, спрятавшиеся за темно-пепельной занавесью, на красную реку, текущую среди розовых скал, на беснующийся вулкан на горизонте…
– А ведь красиво!.. – вырвалось у него.
Эжен ничего не ответил – как и его сосед, он рассматривал представшую их взорам величественную и страшную картину. На секунду Арнольду показалось, что толчки немного стихли и вулкан уже не брызжет лавой, как безумный старик – слюной. Но, быть может, он принимал желаемое за действительное? Или стихия в самом деле подуспокоилась?
– И не говори, красота… – вдруг саркастически отозвался Эжен. – Эта красота нас чуть не угробила, чтоб ей пусто было! Миллионы, выделенные на строительство, коту под хвост! И неизвестно, сколько наших ранено или погибло! Проклятущий космический шарик! – начальник экспедиции плохо умел ругаться, но, когда делал это, придумывал очень интересные и даже странные метафоры, в которые вкладывал все кипевшие внутри него эмоции. Произносил он эти фразы с особым чувством, как титулованный театральный актер.
Вулкан исторг из себя новую порцию лавы, которая окружила остатки разрушенной базы со всех сторон. Новый подземный толчок, гораздо сильнее предыдущих, обрушил последнюю из стоявших стен.
Арнольд отвернулся от окна и пустым взором уставился на свои ботинки. Природа продолжала бесноваться, а маленькая шлюпка летела прочь от эпицентра бедствий, туда, где людям не будут угрожать ни извержения, ни землетрясения. Возможно…


Вторую базу построили позже, чем первую. Ее конструкция была более надежной, рядом с ней не располагались вулканы – ни потухшие, ни активные, – а главное, в ней имелись так называемые «места для гостей». На тот случай, если базе придется разместить в себе больше людей, чем планировалось, были построены дополнительные жилые сектора, и, как выяснилось теперь, это оказалось очень хорошей идеей.
В одном из таких секторов и расположился Арнольд. После приземления шлюпки он почти ничем не занимался, до позднего вечера, когда уже пора было ложиться спать. Естественно, за такой короткий промежуток времени начальство не успело распределить задания между прибывшими с базы №1 – это отложили на утро.
Кошмары, которых стоило ожидать после всего пережитого, Арнольду не снились, зато вместо них он всю ночь перебирал во сне вещи, оставленные на покинутой базе. И тот факт, что вещи эти уже не вернуть, очень его печалил. Проснулся Арнольд в странном расположении духа – то ли давали о себе знать отголоски испытанных волнений, то ли он банально не выспался, хотя и чувствовал себя вполне бодрым.
За завтраком столовая была переполнена. Обитатели второй базы пытались расспросить новых жильцов об извержении вулкана и эвакуации, но те в ответ только недовольно хмурились: никакого желания делиться пережитым ни у кого не было. Арнольд, получив свою порцию сублимированной каши, выбрал место на самом краю длинного стола и, стараясь не встречаться с коллегами взглядом, начал есть. Чуть теплые солнечные лучи прорвались из-за туч и упали на стол и на тарелку, из которой он ел, скользнули по его рукам. Молодой человек покосился на окно: белое неяркое солнце, выглянувшее в просвет между пушистыми облаками, выглядело совсем безобидным, вершины темно–розовых скал – тоже. Планета казалась тихой и мирной, словно и не ходила ходуном накануне, словно не было взбесившегося вулкана и залившей первую базу лавы…
– Ее надо назвать Истеричка, – послышался чей-то громкий голос с другого конца стола. – Как думаете, Министерство такое имя утвердит?
Большинство соседей Арнольда по столу захохотали, хотя у некоторых смех звучал невесело.
– Если все члены экспедиции объявят, что не возражают против такого названия, то на Земле его будут обязаны утвердить, – сказал Эжен. – Я, если что, согласен.
Его слова были встречены новым взрывом хохота. Арнольд со вздохом съел еще несколько ложек безвкусной каши и поднялся из-за стола. «По крайней мере, эта планетка, кажется, примирила нас всех в споре о ее имени!» – невесело усмехнулся он про себя.
Традиция предписывала, чтобы названия новым планетам давал начальник открывшей их экспедиции, но при этом его подчиненные не должны были резко возражать против предложенного варианта. Однако в этот раз ни одно из придуманных руководителем имен не устроило всех. В результате вопрос с названием планеты отложили на неопределенное время, но планета своими постоянными стихийными бедствиями, кажется, помогла исследователям определиться…
После завтрака сотрудников погибшей базы долго распределяли по новым рабочим местам, и планета, из-за которой им пришлось скучать в очереди и обсуждать не понравившиеся новые задания, опять удостоилась разных нелестных эпитетов. Арнольду повезло – его отправили на прежнее место, возить строительные материалы к будущему космопорту, куда он сразу же и отправился на новом вездеходе. Еще только подъезжая к стройплощадке, он заметил, что поднимается ветер: над землей закружились сначала розоватая пыль, а потом и мелкий песок. Пришлось кроме кислородной маски надеть защитные очки. Поездкам и загрузке в кузов вездехода каменных плит и металлических балок это не мешало, но раздражал горячий ветер с песком ужасно, и коллеги Арнольда ворчали и жаловались на свою тяжелую жизнь весь день. А к вечеру ветер нагнал тучи, на площадку обрушилась сплошная стена ливня, и в небе загрохотал гром и засверкали молнии. Радовало лишь то, что почти все запланированные на этот день работы к тому времени были уже выполнены.
Уезжая со стройплощадки, Арнольд не удержался от того, чтобы не посмотреть на экран заднего вида: ослепительные молнии вспыхивали над гладкой посадочной площадкой и остовами будущих зданий, освещая их ярким золотисто-белым светом.
– Красиво, черт побери! – проворчал молодой человек после очередной вспышки. – До чего же красиво… Ну еще бы разочек!
И словно в ответ на его просьбу в небесах снова полыхнула огромная светящаяся «трещина», на мгновение залившая все вокруг таким ярким светом, что Арнольд даже зажмурился. Это показалось ему немного странным – хотя то, что молния сверкнула именно в тот момент, когда он попросил об этом, наверняка было всего лишь совпадением. Или нет?
Мысль, родившаяся у Арнольда, была абсурдной, и вначале он лишь посмеялся над своим предположением, но затем внутренний голос принялся убеждать его: «А вдруг это правда? В конце концов, что мы знаем об этой планете?..»
Вездеход, меся грязь своими большими тяжелыми колесами, медленно двигался в сторону базы. Ехать становилось все тяжелее – против хода машины дул сильный ветер, и под конец Арнольду с трудом удавалось удерживать ее на дороге. Очередной резкий порыв и вовсе заставил водителя остановиться: ехать дальше было крайне рискованно, стоило немного подождать, пока ветер стихнет. Вокруг ни души – момент, очень подходящий для того, чтобы проверить его теорию.
«Вот бы ребята повеселились, если бы меня сейчас увидели!» – усмехнулся Арнольд и, переборов нерешительность, набрал побольше воздуха и громко произнес:
– Милая планета. Замечательная планета. Ты очень красивая и перспективная – на тебе можно создать поселение с идеальными условиями. Да-да, только тут можно возвести его, и нигде больше! А еще ты удивительно искренняя. И неповторимая!
Арнольд подождал немного и повел вездеход дальше. Вдруг он почувствовал, что ехать стало намного легче: ветер стихал, молнии на небе вспыхивали реже, ливень измельчал и превратился в слабый дождь. Небо словно бы прояснилось, хотя это, возможно, только показалось молодому человеку в темноте. Впереди выросли строения базы. Подъехав ближе, Арнольд увидел толпу своих коллег. Кто-то из исследователей стоял, запрокинув голову к небу, кто-то увлеченно переговаривался, а кто-то расхаживал туда-сюда. Можно было побиться об заклад, что члены экспедиции обескуражены такими необычными погодными изменениями.
Неужели он все-таки оказался прав? Арнольд собрался с духом и четко сказал вслух:
– Что за идиотизм, планета? Да ты и правда истеричка. Ведешь себя, как хочешь, о последствиях не думаешь, просто потому, что думать ты не умеешь. Глупая планетка! Никто не захочет на тебе жить!
Не успел он договорить, как порыв шквального ветра опять ударил против хода машины, и Арнольду пришлось приложить все свое умение, чтобы удержаться на дороге. Люди, стоявшие возле входа в базу, игрушками, сметенными гигантской рукой, все как один попадали на землю. Некоторым удалось быстро подняться, и они, борясь с яростью планеты, двинулись ко входу на базу, чтобы укрыться в ее искусственном чреве. Другие пытались встать, но сошедший с ума ветер не давал им этого сделать. По громкой связи передавали шквальное предупреждение.
Выкрикивая самые красивые и нежные эпитеты в адрес планеты, Арнольд с трудом припарковал вездеход и вылез из него. Но, похоже, теперь космический шар был в том настроении, из которого его не могла вывести никакая похвала, тем более, исходящая от человека, только что поносившего его на чем свет стоит. Если какие-то изменения к лучшему и произошли, то самые мизерные, настолько незначительные, что исследователь их не заметил.
Прорвавшись сквозь непогоду, Арнольд зашел внутрь здания, прислонился к стене и дрожащей рукой стянул кислородную маску.
«Так вот в чем дело… невероятно! – мысли носились в голове как бешеные. – Хотя – почему? Что нам известно о планетах? Немногим больше или меньше, чем о самих себе, а о себе мы знаем крайне мало. Надо немедленно рассказать о моем открытии коллегам!»
Он решил сделать это во что бы то ни стало, пусть даже ученые умы экспедиции, привыкшие доверять логике и не принимавшие абсурда, просто-напросто поднимут его на смех.





* * *

Слушали коллеги Арнольда внимательно и даже почти не перебивали, но, когда он закончил свою речь, в глазах большинства исследователей читалось только недоверие. Молодой инженер обвел аудиторию взглядом и, уже не очень веря в успех, развел руками.
– Я вам рассказал только факты. Все было именно так. Выводы делайте сами.
Начальник экспедиции смотрел на Арнольда не мигая. На его нахмуренном лице тоже читался скептицизм, но молодому человеку показалось, что к нему примешивалась и небольшая доля заинтересованности. Это придало инженеру уверенности, и он еще раз, уже более смело, оглядел остальных своих слушателей.
– Значит, гроза стихла после того, как ты похвалил планету, а когда ты ее истеричкой обозвал, возобновилась? – медленно переспросил один из сидящих в первом ряду планетологов.
– Да. Именно так все и было, – ответил Арнольд.
– Но «после» не значит «вследствие», – строго сказал Эжен, оглядываясь на задавшего вопрос. Тот недовольно поджал губы и стал смотреть в окно, за которым по-прежнему шел дождь, хотя и не такой сильный, как накануне вечером.
– Но это было три раза! – запротестовал Арнольд. – Три раза подряд! Не слишком ли много для простого совпадения?
– Тоже верно… Один раз – случайность, два – закономерность… – так же задумчиво изрек начальник другую прописную истину.
– Значит, вы согласны, что это не случайность? – обнадеженный Арнольд подскочил вплотную к начальнику.
– Это может оказаться не случайностью, – осторожно признал Эжен. – Но все-таки данных у нас пока слишком мало.
– Так кто мешает собрать их побольше? – тут же загалдели сразу несколько космонавтов. Эжен протестующее поднял руку:
– Тихо! Как это вы думаете собирать такие данные, скажите на милость?!
Его подчиненные переглянулись и притихли, и даже Арнольд принялся с досадой кусать губы. Изучать странное поведение планеты можно было только экспериментальным путем, а это означало новые катаклизмы и разрушения всего того, что им удалось на ней построить.
– Значит, так, – решил начальник. – Предположение Арнольда мы принимаем в качестве рабочей гипотезы. И ведем себя так, как если бы эта гипотеза была уже доказана. Планету не ругаем, никакими плохими словами не обзываем и продолжаем работать как раньше. А дальше посмотрим.
Исследователи вздохнули – кто-то облегченно, кто-то, наоборот, обиженно. Эжен встал и направился к выходу из зала, давая подчиненным понять, что решение принято и больше обсуждать слова Арнольда не нужно. Все остальные тоже начали неохотно расходиться.
В этот день всех космонавтов словно подменили. На строительной площадке было тихо, никто не ругался, а друг к другу сотрудники обращались только спокойными и вежливыми фразами. Запрет обижать планету как-то незаметно распространился и на коллег, и в итоге день прошел без обычных во время напряженной работы мелких ссор и разногласий. А планета, словно радуясь всеобщему миролюбию, подарила землянам прекрасный, солнечный, но не слишком жаркий день почти без ветра и без малейшего намека на какие-либо катаклизмы.
– Моя теория подтверждается… – улыбался Арнольд, когда они вместе с еще одним инженером возвращались на базу. Прямо перед ними спускалось за горизонт яркое алое солнце, и его лучи окрашивали все вокруг в самые чистые оттенки розового и малинового.
– Пока да, – кивнул его коллега. – Но вообще, я все-таки считаю, что ее следует проверить более тщательно. Наши планетологи ведь исследуют здесь горные породы и воздух, и все остальное! Но когда ты обнаружил здесь новое природное явление, они перепугались и не стали его изучать!
– Слишком рискованно, – вздохнул Арнольд, объезжая небольшую трещину на пути вездехода. – Начнешь проверять – а планетка затрясется и сбросит на нашу базу вон ту скалу! – Он кивнул на возвышающиеся чуть в стороне от дороги горы, окрашенные солнцем все в тот же розовый цвет.
– Можно отъехать подальше от базы. Можно вообще улететь на другое полушарие! – не отступал его собеседник.
– А если она так разозлится, что землетрясения пройдут по всем материкам разом? – охладил его пыл Арнольд. Несмотря на это, ему самому больше всего хотелось провести еще хотя бы один эксперимент с реакцией планеты на ругань.
Остаток дороги они с коллегой ехали молча.


– Чтоб этого Арнольда перевернуло вместе с его теорией!
– В чем дело, ребята?
Приглушенные кислородными масками голоса звучали угрожающе. Арнольд вылез из машины и обратил непонимающий взгляд на столпившихся возле вездехода исследователей. Они выглядели очень потрепанными, а их грозные лица ясно свидетельствовали о том, что у них к нему весьма серьезный разговор. Серьезный и неприятный. Для него.
– Ребята, что случилось? – повторил Арнольд, когда они зашли в здание базы и избавились от масок. – Что я успел натворить, пока меня не было? – попытался пошутить он, но шутку никто не оценил.
Наконец, вперед вышел Эжен, комбинезон которого был порван в нескольких местах. Арнольд удивленно вздернул брови.
Эжен покачал головой.
– Неверна твоя теория.
– И это все?! – вскричал один из собравшихся и двинулся было к Арнольду, но Эжен взмахнул рукой, и буяну преградили путь. – Нас из-за него чуть не угробило! – кричал из-за «кордона» исследователь. – И вы спустите все на тормозах?!
– Сегодня мы были вон за теми скалами, – сказал Эжен Арнольду, кивая на далекие розовые вершины. – Скафандры надевать не стали, оделись как обычно: решили, что, раз твоя теория верна – ведь было так похоже на это! – можно позволить себе идти налегке. Взяли побольше оборудования, чтобы наверстать упущенное в исследованиях, и только установили приборы…
– …как начался этот чертов ураган! – выкрикнул все тот же не унимавшийся планетолог.
– Ураган? – удивился Арнольд. Весь день он трудился на стройке, и погода стояла замечательная. По крайней мере, в том месте, где возводили космопорт. А что было за пределами этого сектора?
– Да, ураган, так его разэтак! Нас чуть ли не с земли приподнимало! По воздуху не только песок – камни летали! Командира с ног сбило и несколько метров по земле волокло!..
«Локальный ураган – возможно ли это?.. – слушая вполуха речь возмущенного исследователя, изумился про себя Арнольд, и тут же сам себе ответил: – А почему нет? Планета явно любит покапризничать!»
И тогда в голове у мужчины начала формироваться новая догадка, которая, как ему казалось, объясняла все непонятности, все тайны и противоречия. Проблема была в том, что после неудавшегося исследования коллеги вряд ли ему поверят…
Коллеги же, тем временем, только подтверждали его опасения.
– Уникум! Эйнштейн, блин! – неслось отовсюду. Распалившиеся ученые и инженеры, не сдерживаясь и не скупясь на слова, выражали обуревавшие их чувства.
– Теории он выдвигает!
– Работал бы себе и дальше тихо, никому не мешая, так нет!.. Славы захотелось!
– Ага, ага!
Арнольд мог бы сказать им, что они ошибаются и что нельзя было, приняв на веру недоказанное предположение, уезжать далеко от базы без защитных костюмов. Планета ведь по-прежнему оставалась для них чужой. Но эти слова только еще больше разозлили бы исследователей: в таком состоянии они наверняка решили бы, что «причина всех несчастий» Арнольд пытается переложить вину на пострадавших. Вот почему вместо этого он произнес:
– А что, если я все-таки был прав?
– С чего бы это ты был прав? – продолжал оппонировать его визави. – Планета – не живое существо. Живые существа не психуют ни с того ни с сего, если, конечно, они не больные на голову.
– Или не истерички, – добавил кто-то.
– Или не девочки, – а это уже сказал Арнольд.
Все на секунду замолкли.
– Ты хочешь сказать, что у нашей планеты есть пол, и она, хм, девочка? – выразительно проговорил Эжен.
Арнольд развел руками:
– Тем, как она себя ведет, она очень напоминает девочку-подростка. Хотя она может быть также маленьким ребенком или достаточно взрослой женщиной, ну, по планетарным меркам, конечно. Посудите сами, все же сходится: и эти внезапные, ничем не обоснованные вспышки недовольства, и реакция на комплименты, и даже цвет ландшафта – розовый!
Эжен задумался. Все смотрели на него, ожидая вердикта.
– Неужели вы всерьез… – начал было нападавший на Арнольда неуемный планетолог, но Эжен жестом попросил его помолчать и сказал:
– Доказательств у нас опять-таки никаких, но твоя теория казалась весьма правдоподобной, несмотря на свою неправдоподобность. До последнего момента. И сейчас тебе тоже удалось убедить меня… попробовать.
По рядам слушателей пронесся вздох изумления, за которым последовал недовольный ропот.
– Мы ничего не теряем, – обернувшись к ним, объяснил Эжен. – И с этого момента мы всегда будем надевать защитную экипировку. А то, что мы отправились за скалы налегке, – моя ошибка.
Недовольные ученые забубнили громче.
– Михаил у нас – замечательный психиатр, – продолжал Эжен, не обращая на них внимания. – Попросим его провести сеанс терапии с планетой. Конечно, он никогда не общался с галактическими телами – подростками, но, думаю, он справится, если будет обращаться к ней как к человеку. Во всяком случае, до сей поры она вела себя именно как человек.
– Да, как женщина, – Арнольд оглядел присутствующих, чтобы понять, доверяют ли они ему, но прочел в их глазах совершенно разные эмоции. Ну что ж, он выдвинул предположение, и пути назад уже не было. Если он неправ, его, конечно, не четвертуют, но репутацию он себе подпортит однозначно. Еще бы: взрослый человек, а забивает голову себе и, главное, другим всякими глупостями! Словно семилетний пацан…
– Обращаться и дальше с планетой по-джентльменски, – приказал всем Эжен. – Не грубить. Не хамить. И по мере возможности помогать справляться с трудностями жизни. Вы знаете, что такое – быть планетой? А женщиной? – космонавты испуганно поежились. – Вот, и я тоже не знаю. Поэтому постарайтесь вести себя с ней как можно добрее и деликатнее – в конце концов, нам нужно завершить исследования, и если Арнольд прав, то… в общем, тогда мы, наконец, сможем это сделать.
– Это «если» меня и смущает, – недовольно пробормотал исследователь, который пытался оспорить Арнольдову идею, но его уже никто не слушал.
Все разошлись по своим делам.


Следующие несколько недель были… странными. Арнольд мог охарактеризовать их именно так. Три десятка суровых мужчин, большинство из которых уже много лет работали в космосе, освоили немало планет и успели здорово «одичать» за это время, превратись в вежливых рыцарей с изысканными манерами. Каждое утро, выходя на работу, они, по распоряжению врача Михаила, оглядывались вокруг и с улыбкой сообщали друг другу, что рассвет в этот день особенно красив, а погода просто праздничная. Занимаясь делами, все были на редкость предупредительными, после каждой просьбы не забывали добавлять слово «пожалуйста», а когда кто-нибудь по привычке собирался выругаться, коллеги быстро одергивали его, и забывшийся исследователь мгновенно менялся в лице и начинал улыбаться. Некоторые незаметно посмеивались над новыми куртуазными манерами своих товарищей, но через пару дней даже самым большим грубиянам начали нравиться новые правила. Все чаще космонавты делали комплименты планете не наигранно, а искренне; все реже с их языков случайно срывались нецензурные слова…
И планета как будто бы действительно слышала и понимала их разговоры. Она вела себя вполне миролюбиво – ураганов и землетрясений больше не случалось, вулкан лишь изредка выпускал в багровое небо небольшие облачка дыма, дождь шел только по ночам, а днем в небе сияло теплое белое солнце. Только изредка его скрывали небольшие тучи, да еще иногда налетали вдруг резкие порывы ветра, поднимающие пыль и мелкие песчинки. Исследователи, посмеиваясь, говорили, что, скорее всего, планета, как и положено молоденькой девушке, просто слегка капризничает.
Эти капризы напоминали землянам, что у космического тела в любой момент может поменяться настроение, и поэтому они пользовались оказываемым благодушием и работали как можно быстрее. Вскоре достроили здание космопорта, а потом окончательно доделали площадку для взлета и посадки больших звездолетов. У ученых тоже полным ходом шли исследования минералов и воздуха планеты, и хотя каждый специалист утверждал, что успел изучить совсем немного, было ясно, что скоро они тоже закончат работу.
– Даже жалко отсюда улетать будет… – сказал как-то один из строителей, когда они с Арнольдом поздним вечером возвращались на базу. – И как она тут одна, без нас, останется?..
К тому времени уже все земляне говорили о планете как о живом существе, и это никому не казалось глупым. Арнольд молча кивнул, глядя в окно. Солнце почти полностью скрылось за горизонтом, и только его маленький алый краешек еще светился слева. Вездеход подпрыгивал на неровной дороге; в бархатно–черном небе мерцали яркие звезды.
Неожиданно в окна машины словно плеснули водой из ведра – на дорогу обрушился сильнейший ливень. Арнольд вздрогнул и крепче сжал руль, но, к счастью, никаких более опасных катаклизмов за дождем не последовало. Планета не тряслась и не пыталась сдуть вездеход ураганом – она просто поливала их водой, как будто бы плакала…
– Вот же черт, расстроил девушку… – виновато пробормотал себе под нос спутник Арнольда.
Возле въезда на базу их, несмотря на хлещущие струи дождя, встречали несколько встревоженных человек. Был среди них и Эжен.
– Ну что? – спросил он сурово, когда Арнольд и его пассажир вылезли из вездехода. – Докладывайте, кто из вас что-то ляпнул?
– Я, – не стал отпираться строитель. – Сказал, что мне жаль будет отсюда улететь – и тут сразу дождь…
– И кто тебя за язык тянул? – сердито сверкнул глазами начальник экспедиции и махнул рукой в сторону двери. – Ладно, пошли внутрь! Будем надеяться, что к утру она успокоится.
Дождь лил всю ночь. Ворочаясь на койке в тесной спальне и слушая, как справа и слева от него храпят коллеги, Арнольд пытался понять, что может чувствовать плачущая планета. Вот прилетели на нее грубые и неприятные живые существа, которые сначала злили и раздражали, но потом вдруг стали ласковыми, вот она привыкла к тому, что они находятся здесь, и стала хорошо к ним относиться – а теперь они собираются улететь, и она снова останется совсем одна…
Хотя – почему одна?
Мысль, пришедшая Арнольду в голову, показалась ему еще более абсурдной, чем все его предыдущие теории, связанные с капризной планетой. Но молодой человек не мог заснуть и продолжал размышлять: «В этой звездной системе ведь есть еще две планеты! Только, может быть, они, в отличие от этой, не живые? Или находятся слишком далеко, а на таком расстоянии живые небесные тела не могут общаться?»
Теория была действительно очень смелой, однако Арнольд понимал, что теперь его товарищей уже ничем невозможно удивить и что они наверняка с ним согласятся…


Самая дальняя от солнца планета никаких признаков жизни не проявляла: на ней не было ни ветров, ни дождей, ни тектонических движений. А вторая планета, хотя и оказалась почти полностью закованной в серебристо-голубой лед, не выглядела совсем замерзшей – на ней были и снежные бури, и подземные толчки, а на экваторе плескались чернильные волны незамерзшего океана, в котором случались сильные шторма. Вышедших из корабля Эжена, Арнольда и еще нескольких космонавтов в первый момент едва не сбил с ног шквал ледяного ветра. Чуть в стороне закружились вихри поднятого в воздух колкого снега.
– Кажется, этой планетке мы тоже не нравимся, – проворчал один из инженеров за спиной Арнольда.
– Не торопись, может, здесь всегда ветер, – одернул его Эжен и, оглядевшись, крикнул. – Эй, планета, привет! Встречай гостей!
Кто-то по привычке хмыкнул, но остальные исследователи, уже наученные горьким опытом, промолчали и принялись прислушиваться к шуму ветра, поглядывать на горизонт. Несколько минут ничего особенного не происходило, и даже ветер немного стих, но потом земля под ногами космонавтов вдруг ощутимо дрогнула, а снежные вихри вокруг закружились еще быстрее.
– Она нам точно не рада, такая же нервная, как и ее соседка, – тихо сказал Арнольд – и тут же полетел на землю от резкого толчка.
Рядом с ним свалился, но тут же вскочил на ноги Эжен. Остальные сумели устоять, ухватившись друг за друга.
– Нет, эта девчонка еще более нервная, чем наша! – возразил Арнольду один из исследователей.
Новый подземный толчок не заставил себя ждать – все вышедшие из корабля полетели в снег. Тусклое белое солнце в лазурном небе начали заволакивать густые темно–синие тучи.
– Всем молчать! – крикнул Эжен своим подчиненным. – А то она сейчас корабль опрокинет!!! А ты на нас, грубиянов, не обижайся, – заговорил он ласковым голосом, глядя на поблескивающие голубым светом заледеневшие вершины гор на горизонте. – Это мы от восторга, ведь ты такая красивая…
Тучи окончательно скрыли неяркое светило, и вершины гор тоже погасли. С неба повалила мелкая снежная крупа, которая начала быстро засыпать и выжженную вокруг корабля землю, и следы космонавтов. Если вторая планета действительно была живой, то комплимент начальника экспедиции явно пришелся ей не по вкусу.
– Парни, у нас приборы зашкаливают, сейчас будет сильное землетрясение! – от корабля к Эжену и инженерам бежал врач Михаил. – Надо взлетать!
Он споткнулся во время очередного толчка и тоже повалился в снег. Начальник экспедиции знаком велел всем остальным возвращаться на корабль. Толчки и снегопад все усиливались…
– Тихо! – крикнул Арнольд, задрав голову и глядя в небо, где в бешеном танце вертелись миллиарды снежинок. – Прекрати истерику, будь мужиком!!!
Заснеженная поверхность под его ногами дрогнула еще раз, но уже довольно слабо. Снежный вихрь взвился вверх, а затем ветер тоже начал стихать, и метель прекратилась. Замершие на земле космонавты осторожно зашевелились и с удивлением посмотрели на Арнольда, который и сам оглядывался вокруг с испуганным и недоверчивым видом.
– Ну ты даешь! – крикнул ему Михаил, поднимаясь.
Эжен поглядывал на шофера с сомнением, словно пытаясь решить, похвалить его за найденный выход или сперва отчитать за самоуправство и хвалить только после этого?
Арнольд тоже встал и принялся стряхивать с себя липкий снег.
– А чего вы так удивляетесь? – проговорил он небрежно. – Если наша первая планета оказалась девочкой, то почему другая не может быть пацаном?


Их космический корабль улетал домой. Маленькая белая звезда-карлик маячила позади, превратившись в крошечную светящуюся точку на черном небе, хотя пока еще оставалась самой яркой. Три вращающиеся вокруг нее планеты, озаряемые ее лучами, давно не были видны, но собравшимся на смотровой палубе космонавтам казалось, что они различают возле Одина микроскопические искорки, две из которых были живыми существами…
– Они не одиноки, и им не будет грустно. – Остановившись рядом с Арнольдом, Михаил улыбнулся.
Молодой человек вспомнил, как их команда в ускоренном темпе устанавливала на обеих планетах чувствительные к подземным толчкам радиомаяки, и молча кивнул. Теперь планеты могли чувствовать друг друга и общаться.
– А ведь мы так и не придумали им названий! – послышался сзади голос одного из ученых. – Надо Эжену напомнить. Может, назовем их Девочка и Мальчик?
– Нет уж, лучше какие-нибудь человеческие имена им дадим! – возразил кто-то.
– Почему это?..
Слышавший разговор Арнольд глубоко вздохнул: он предчувствовал, что сейчас среди членов экипажа опять начнутся споры. Однако уже ничто не могло лишить исследователя того светлого и теплого чувства, что уютно расположилось у него в груди.

















8. Желание

Мой обычный рабочий день. Нужно доставить послание. Хотя что значит послание? Так, клочок бумажки с парой слов. Но это моя работа…
И вот я парю.
А погода, меж тем, совсем не летная. «Скорость ветра – один метр в секунду». Ну что такое?
Договариваюсь с теми, кто имеет кое-какую власть над погодными условиями. Ускоряю темп. Надо спешить! У таких, как я, все должно быть по графику!
Встречные люди не беспокоят. Проношусь мимо них и мимо других живых существ: кошек, собак, птиц… Огибаю деревья. Дома… Вперед, вперед! Обгоняя ревущие машины. Становлюсь в воздухе отпечатком скоростного шоссе. Лететь!
А вдруг не успею?
Лететь!..
Я совсем недалеко. И вот я вижу его. Адресата. Свесив ноги, сидит на самом краю – жизни, бритвы, дома. И всего пять секунд – чтобы решиться. Чтобы успеть!
Эти пять секунд и для меня тоже:
Пять…
Быстрее! Быстрее!
Четыре…
Три…
Успеть! Только бы успеть! График, да, но забыть о нем! Дело не в графике, а в том, что гораздо ценнее!
Две…
Одна…
Взмываю вверх… Несусь во весь опор!.. Успеть!!!
Быстро скольжу в сторону адресата и, развернувшись, мчусь прочь.
Послание доставлено по назначению: к лицу прилипла бумажка. Подрагивающие руки снимают ее. Адресат читает написанное. Всего два коротких слова:
НЕ УХОДИ!
Мир словно бы замирает. А затем в глазах человека отражаются самые разные, насыщенные и неожиданные чувства. Те, что намного сильнее усталости, боли и ненависти. Адресат бережно кладет «письмо» в нагрудный карман и идет к лестнице, что ведет вниз…
Да, у меня получилось! И можно немножко передохнуть…
А что будет дальше?.. Что ж, на этот вопрос ответит судьба: это ее обязанность. Моя же забота – парить… лететь, огибая дома… плыть вместе с самолетами и наперегонки с ними… бежать, бежать, бежать вперед, под небом и по нему, чтобы прибыть к сроку… чтобы оказаться там, где меня ждут…
И у меня совсем нет времени, ведь ждут меня слишком многие. Как раз сейчас. А потому простите, мне пора…
Я взлетаю. Ложусь на курс, как ветряной корабль, и спешу навстречу остальным…
И, знаете, у меня есть желание:
СЧАСТЬЯ ВАМ!




















9. Скрытые силы

Погибшим
Помним.
Любим.
Скорбим…

Война начинается не на поле брани, а в сознании людей.

1.

Ночь смотрела ему прямо в глаза.
Чернильно-черный поток, иногда разряжаемый неоновыми вывесками и светом из окон, тек перед ним. Река с горящими внутри звездами. Сверху, по обыкновению безмолвное и безразличное, но сегодня еще и необычно-мрачное, нависало небо. Оно тоже было испещрено огоньками. Казалось, два высших мира встретились, пересеклись и готовились выплеснуться друг в друга. Но их разделяла пропасть: для вселенной – пустяк, а для человека – целая жизнь.
Сто этажей обрывались вниз смертоносным железобетонным водопадом.
Он подошел к краю, вдохнул свежий, прохладный воздух. Здесь не витали запахи выхлопных газов, асфальта, людей. Здесь – никого и ничего. Только он – и ночь, бескрайняя, всепоглощающая.
Он закрыл глаза, представил себя парящей высоко в чистых синих дневных небесах белой птицей. Он кружился на ветру, следовал за ним, кувыркался в его потоках, а потом летел дальше – и наконец достигал цели. Сегодня ему предстояло испытать это ощущение.
Пути назад нет.
И он шагнул – шагнул вперед.
Ночь подхватила его и закружила в стремительном, всеускоряющемся танце. Пошел отчет: 100, 99, 98, 97, 96… Вселенная мелькала перед глазами, вертелась-–кружилась безумным калейдоскопом.
Захватило дух, приподняло изнутри, вознесло к небу, подарило эйфорию, чувство полета, ощущения белой чайки – и вдруг обрушило, резко, неожиданно, кошмарно, материально и очень больно. Но только на мгновение, после которого все закончилось.
Отчет замер на цифре ноль.
Ночь, наблюдавшая за происходящим, окунула свою жертву в себя, в собственное «я» – чтобы больше никогда не отпустить…
– О боже! Господи!.. Он спрыгнул с крыши! Он мертв!
И тут же:
– Вызовите скорую! О боже, боже!..
Но только молчаливая ночь была здесь сегодня.

2.

– Здравствуйте! С вами Арина Бельцова.
Сегодня, около часа ночи, неизвестный подросток спрыгнул с крыши жилого здания. Мы ведем прямой репортаж с места событий.
Как утверждают медики, смерть наступила мгновенно. Погибшему было 15-16 лет. В данный момент его личность устанавливается.
О деталях произошедшего нам расскажет сержант полиции Николай Градов. Здравствуйте, Николай!
– Доброй ночи, если можно так сказать.
– Скажите, что могло послужить причиной самоубийства подростка?
– Пока у нас нет сведений о том, кто он такой, поэтому рано об этом рассуждать. Однако сразу могу сказать, что подростковый суицид, к сожалению, не такая уж редкость. Просто происходит подобное обычно тише: когда человек в ванной режет себе вены, его никто не слышит. Или если вешается в комнате.
– Понятно. И все-таки вернемся к заданному вопросу: какой могла быть причина?
– Повторюсь: рано выдвигать предположения. Но если говорить чисто гипотетически, тут могла иметь место несчастная любовь. Или плохие отношения с родителями. Или наркотики. Давайте дождемся первых результатов расследования, а после поговорим.
– Хорошо. Спасибо большое! Итак, какой бы ни была причина случившегося, совершенно ясно одно: наши дети – это наша ответственность на всю жизнь. Мы должны делать все, чтобы не допустить подобного. Не лишайте собственного ребенка любви, ласки и внимания, потому что, когда их не хватает, он начинает «искать себя» в наркотиках и алкоголе. Внимание, которое недодали родители своему чаду, может повлечь ужасные последствия: депрессию и желание покончить с собой. И это усугубляется тем фактом, что материалы, провоцирующие суицид, находятся в свободном доступе во Всемирной Сети. Любой может прочесть их. А поскольку психику подростка еще нельзя назвать устоявшейся, он тем более подвержен негативному влиянию, особенно сверстников. Берегите своих детей и заботьтесь о них!
Арина Бельцова, специально для ВТ–1.

3.

Молодой лейтенант Егор Дашков постучал в дверь, ведущую в кабинет начальника участка Петра Булыкина.
– Заходи, – сказал тот.
Дашков прошел в помещение и прикрыл за собой дверь.
– Вызывали?
– Угу. Да ты садись, садись.
Высокий – выше среднего роста – худощавый Егор расположился в кресле и посмотрел на шефа, который представлял полную его противоположность. Грузный, если не сказать толстый, и приземистый, он большую часть дня проводил в кабинете, поскольку ему тяжело было ходить. Все распоряжения он отдавал через Леночку, стройную длинноволосую блондинку. Как такая краля затесалась в полицейский участок, для Егора оставалось загадкой. Он уже подумывал бросить все силы на ее разрешение – тем более что Леночка ему нравилась, – как молодого полицейского неожиданно вызвал к себе Петр Евгеньевич. Неожиданно потому, что раньше Дашков занимался исключительно бумажной работой. Он недавно перевелся из областного отделения полиции и с тех пор только и делал, что шуршал документами. Таких, как он, сослуживцы за глаза называли «бюрократами».
– Ты парень смышленый, – без вступления завел разговор Булыкин, – тебе это должно прийтись по силам.
– Что именно, Петр Евгенич?
Вместо ответа начальник пододвинул к лейтенанту папку с делом. Едва начав рассматривать материалы, Дашков одновременно обрадовался и озадачился. Обрадовался, так как не ждал уже получить в разработку настоящее крупное дело, а озадачило мужчину, что из всех сотрудников участка расследование поручили именно ему. Но, может, пробил его звездный час?..
– Подросток. Возраст: пятнадцать лет, – читал и проговаривал вслух Егор. – Звали Алексей. Фамилия: Краснопольский. Из благовидной семьи. В торговле наркотиками и их употреблении не замечен. Приводов в полицию нет…
Пока Дашков читал отчет, шеф налил себе в стакан воды из графина, достал из ящика стола пластинку с оранжевыми таблетками «Долгая жизнь», выдавил пару штук и, проглотив, запил прозрачной жидкостью.
– Но тут написано «возможное самоубийство», – заметил Егор. – Если это суицид, почему дело поручают мне?
– Не забывай о слове «возможное».
– Да, и все-таки?
Петр Евгеньевич вынул из пачки сигарету и прикурил от старой, потертой серебряной зажигалки.
– Если кому-то из начальства взбредет в голову, что у случая может быть другое объяснение, нам ничего не остается, кроме как сказать «Так точно!» и начать действовать. – Булыкин говорил в сторону, словно бы обращаясь не к собеседнику. – А если у этого самого начальства есть влиятельные богатые друзья, то положение вообще безвыходное. Мы должны попытаться раскрыть это дело, даже если раскрывать нечего.
– Но почему все-таки я? Ведь с того момента, как я приехал…
– А кого я должен был назначить? – перебил подчиненного шеф. – Левина? Фоменко? Нет, как я уже говорил, ты парень смышленый, и настала тебе пора проявить себя.
Егор обдумал это, а потом кивнул.
– Хорошо. Когда мне приступать?
– Сразу видно, приезжий. – Булыкин хрипло рассмеялся. – Обо всем спрашивает, все обсуждает… Тут у нас порядки другие: дали задание – иди выполняй. Да и задания у нас посложнее, чем в этом твоем, как его…
– Кольцово, – подсказал Егор.
– Вот-вот. Короче говоря, жду от тебя новостей в ближайшие три – четыре дня. Надо разобраться с этим делом как можно скорее. А теперь иди, мальчик мой, у меня еще полно работы. – И Петр Евгеньевич грустным взглядом окинул гору бумаг, возвышающихся над столом…
…Дашков пребывал в растерянности: с одной стороны, ему оказали величайшую услугу – дали раскрыться, проявить себя, поручили важное дело. Но с другой, дело это было совершенно бесперспективным. В отчете говорилось, что полиция уже осматривала дом, где жил погибший, и ничего не нашла. Разговоры с друзьями и родственниками также ни к чему не привели. Что же делать в таком случае?
Егор прислонился к стене и проводил взглядом проходившую мимо Леночку. Ее бедра качались, как байдарки на волнах.
– Привет, курсант! – заметив взгляд лейтенанта, бросила женщина.
– Привет. До скольки сегодня работаешь?
Леночка остановилась и посмотрела на часы.
– Боюсь, сегодня ничего не получится. Извини, – сказала она.
– А завтра? – не отступал Дашков.
– А завтра – посмотрим. – И, улыбнувшись ему, Леночка ушла.
Егор какое-то время глядел ей вслед, а потом на дверь, за которой скрылась симпатичная полицейская. Но в голове его вертелись мысли о деле: с чего начать? Как подступить к расследованию?..
В итоге, ничего лучше не придумав, он решил вторично обыскать дом Краснопольских – возможно, его коллеги что-нибудь упустили из виду. За работу, которую необходимо сделать, надо взяться, несмотря на ощущения. А выгорит дело или нет, покажет время. К тому же у него будет возможность подумать над тем, что делать дальше.
Хлопнув в ладоши, Дашков оделся и вышел из полицейского участка в осеннее московское утро.

4.

Увеличившаяся жизнь – это наше благо!
Увеличившаяся жизнь – это подарок Бога!
Увеличившаяся жизнь – это наш путь к счастью!
Давайте же не будем тратить его зря! Давайте забудем распри и обиды! Давайте радоваться каждому дню, как чуду, – и верно служить родной стране!
Мы – «за» увеличившуюся жизнь и светлое будущее для всех!
(Реклама НОСУЖ – Новороссийского Общества
Сторонников Увеличившейся Жизни)
5.

Егор присел на стоящий посреди комнаты стул, чтобы отдохнуть.
На повторный обыск дома ушло два с лишним часа, и это не считая времени, что он потратил, получая ордер. Как и ожидалось, оперативники ничего не нашли.
«Только зря потратили время, – подумал лейтенант. – А самое главное и самое неприятное, я не знаю, что делать дальше. Опрашивать знакомых Краснопольского? Так их уже опрашивали. Не повторять же по второму разу все действия коллег. Кроме того, предчувствие подсказывает мне, что результата это не принесет. А что принесет? В каком направлении двигаться?..»
В расстроенных чувствах, Егор полез в карман за таблетками «Долгая жизнь». Достал упаковку, что всегда носил с собой, вынул пластинку, выдавил пару кругляшков на ладонь, но, видимо, задумавшись, случайно опустил руку, и таблетки упали на пол.
– Вот черт!
Куда они укатились, Дашков не заметил, поэтому встал на колени и принялся осматривать пол. Пропажа нашлась под компьютерным столом, стоявшим вдоль правой стены, однако, найдя таблетки, мужчина тут же о них забыл.
«А это еще что?»
Забравшись под стол, он едва ли не уперся носом в стену и потому смог хорошенько ее рассмотреть. Прямо перед ним находилось секретное отделение, дверца. Тайник.
«Неудивительно, что делавшие обыск оперативники его пропустили, – думал Егор, отправляясь на кухню за ножом. – В полумраке очень сложно его разглядеть, а тайник к тому же маленький».
Вернувшись, полицейский снова залез под стол и поддел дверцу лезвием. Она легко отошла, явив небольшое темное углубление. Лейтенант пошарил в нем рукой и вытащил сложенный вдвое лист бумаги. Вылез из-под стола, развернул листок и прочитал неровную вереницу букв. Текст скакал, как кузнечики по траве, поэтому полностью разобрать написанное Дашкову не удалось.
«Я чувствую это и… схожу с ума… Мне плохо, очень плохо… больше нет сил терпеть… – читая, мужчина шевелил губами. – В моей смерти прошу не винить… Я знаю, вы не хотели слушать, но… Все так, поверьте, и я завещаю… вскройте меня, как яйцо… Прощайте! Люблю…»
Мужчина сложил бумагу и убрал в карман.
Предсмертная записка сумасшедшего, родители которого всяческими способами старались скрыть его ненормальность? Возможно. Если так, то дело можно закрывать. Но вдруг нет? Вдруг за бредовыми словами стоит нечто большее? Или он специально убеждает себя в этом, потому что ему хочется отличиться?.. Во всяком случае, время еще есть, чтобы выяснить все детали. «Вскройте меня, как яйцо»… Хм, что бы это значило? Если здесь вообще есть смысл… Надо поинтересоваться результатами вскрытия – почему-то информации о них не было в деле.
Егор достал ай-фон и набрал номер полицейского участка, в котором работал.
– Алло. Это лейтенант Дашков. Мне нужно знать, в какой морг отвезли тело погибшего недавно Алексея Краснопольского… Да, подросток… Да, предположительно самоубийство… Значит, на улице Нового времени?.. Понятно, спасибо.
Егор вышел было из комнаты, потом вспомнил, что оставил таблетки на полу. Поднял их, помыл под струей холодной воды в ванной и проглотил, не запивая.
Увеличившаяся жизнь – это, конечно, хорошо, но «благодаря» ей все население Новороссии подсело на «колеса». Да, ученые уверяли, что они абсолютно безвредные, но кто знает…
«А вот интересно, – неожиданно подумалось Дашкову, – только новороссийцы стали жить до 300 лет – порог смерти у остальных по-прежнему находился в районе 90 – 100 лет. Чем мы заслужили такое счастье?»
Хотя он догадывался чем: самое успешное в мире государство развивалось, а значит, улучшались условия жизни. Продукты выпускались безопасные и полезные; очистительные системы фильтровали воздух и воду, уничтожая вредные составляющие; плюс здоровый образ жизни…
«Но все-таки 300 лет! Не 150, не 200 – а 300!..»
Егор на ходу попрощался с родителями Алексея – богатеями, которые, судя по их недружелюбной реакции, не воспринимали его всерьез. Мать погибшего подростка буркнула «До свидания!», даже не повернув головы в сторону полицейского, а отец так вообще ничего не сказал. Но у Дашкова было слишком много дел, чтобы забивать себе голову подобными мелочами. Он спустился по лестнице и вышел на улицу. Сказал дожидавшимся его оперативникам, что они могут быть свободны, сел в машину, поднялся в воздух и полетел к моргу, что располагался на улице Нового времени.

6.

АРАБСКАЯ ЧУМА

Как старая и, казалось бы, навсегда побежденная болезнь,
африканская страна может восстать из пепла
и уничтожить все живое

…Уже давно муссируются слухи о возможном нападении Арабского Союза на Новороссию. Однако, как заявляет президент Валентин Морошев, предпосылок для беспокойства нет.
«Не волнуйтесь, мы все держим под контролем. Уверен, Арабский Союз не представляет для нас угрозы. Повторения инцидента 2063 года не случится», – такими словами закончил свою речь глава страны перед собравшимися в Кремле журналистами.
Очень хочется надеяться, что это правда и нам нечего опасаться, поскольку войны, подобной той, что случилась в 2063 году, Новороссия может просто не перенести…

(Из заметки в газете «Правое слово»)

7.

Приземистое одноэтажное здание морга, словно расползшееся по земле каракатицей, производило гнетущее впечатление. Деревья вокруг не росли – и никаких живописных построек рядом, чтобы как-то скрасить эту мрачность.
Сработал сенсор, и дверь-зев раскрылась, пропуская Егора внутрь. Дашков отметил про себя, что столичный морг гораздо чище областного, где ему тоже приходилось бывать. Не сказать, что все сверкает, но никаких потеков на стенах или следов от грязных ботинок на полу.
Полная дама с ярко-красной помадой на губах и подведенными черным глазами, работавшая в регистратуре, была подстать этому тихому, удручающему месту. С непроницаемым выражением на лице и бесконечной отстраненностью в глазах, она безразлично взглянула на лейтенанта. А когда он представился и показал удостоверение, сказала только «Угу». И Дашков подозревал, что ей пришлось сделать над собой серьезное усилие, чтобы произнести эти три звука.
– Мне нужно тело поступившего к вам недавно Алексея Краснопольского.
– Не знаю такого, – медленно вымолвила дама.
– Ну так посмотрите в ваших записях.
Работница морга недовольно хмыкнула, но все-таки углубилась в чтение бумаг, которых на ее столе лежало немало. Время тут тянулось очень медленно, и то, как вела себя «повелительница морга» – так назвал ее про себя Егор, – лишь тормозило его течение еще больше. Наконец дама отвлеклась от созерцания документов и поспешила «обрадовать» полицейского:
– Его уже увезли.
– Кто?!
– Как кто? Вы из полиции или нет? Должны бы знать такие вещи.
Дашков, никогда не отличавшийся агрессивностью, пожалел, что иногда ему не хватает напора. Нажать бы немного на эту «кралю», чтобы вела себя повежливее… Но вместе с тем Егору было жаль ее: она производила впечатление побитого жизнью и озлобившегося животного.
– Так кто его увез? – повторил свой вопрос мужчина.
– Хе. Ваши коллеги и увезли. Буквально только что. Мы даже не успели сделать вскрытие.
– То есть как это?
– А вот так: приехал какой-то генерал, а с ним – во–от такие дюжие молодцы в масках. Омоновцы. Генерал кричал, что всех пересажает или расстреляет. Началось это веселье после того, как я посмела ему отказать.
«Храбрая женщина, – подумал Егор. – Храбрая, но глупая: нельзя отказывать высокопоставленному военному чину, да еще в сопровождении ОМОНа…»
– Понятно. А что случилось дальше?
– Да ничего: забрали они его и уехали. Но перед этим вояка плюнул в окошко регистратуры и, изрыгая проклятия в адрес всей моей семьи, пообещал, что меня вышвырнут с этой работы – и больше никуда не возьмут.
– Генералы, они такие – лучше их не злить. – Дашков счел, что сейчас самое время для легкой шутки. Судя по ледяному взгляду «повелительницы», он оказался неправ. – А куда они увезли тело, не знаете?
– Нет. И если у вас закончились вопросы…
Лейтенант понял, что больше ему ничего здесь не узнать.
– У меня все, спасибо и до свидания…
…«Итак, что мы имеем? – думал Егор, направляясь к машине. – Подросток-самоубийца. Предсмертная записка. Пропавшее тело. И омоновцы, которые его увезли. Куда? Зачем? И не потому ли, что я вышел на след… сам того не подозревая?»
Вопросы копились, и надо было найти ответы. Дашков закрыл дверцу автомобиля, завел двигатель и взлетел.
«Возможно, я отыщу их в базе данных. Отчеты, рапорты, информация о деятельности оперативников… Что-нибудь, да должно там быть».
И он направил машину обратно к полицейскому участку.

8.

(За неделю до описываемых событий.)

– Внимание! Внимание!
Экстренное сообщение!
Сегодня в 12 часов пополудни войска Арабского Союза вторглись на территорию Чешско-Польского княжества! Как заявил в обращении к чешскопольскому народу князь Матеуш Вуйцик, «действия арабов означают начало войны». Правитель государства призвал свой народ быть храбрым, сказал, что ни в коем случае нельзя страшиться завтрашнего дня и надо обязательно верить в победу.
Ждите более подробной информации с места событий в самое ближайшее время.

(Из эфира «Радио Новости»)



9.

Заводы уже не первое десятилетие выпускали бесшумную технику, вентиляторы внутри которой работали почти или совсем беззвучно. И если бы не периодически раздающиеся удары по клавишам и щелчки беспроводными «мышами», в компьютерном зале стояла бы полная тишина. Производство сенсорных компьютеров внутри страны уже наладили, однако пока не всем они были доступны, так же как и устройства с голосовым набором текста. Недавно президент, избранный на свой пост в нынешнем году и активно доказывавший собственную полезность, объявил по телевизору, что полицейские участки будут оборудованы по последнему слову техники. Волна благотворных изменений еще не доплеснулась до места работы Дашкова, и все же два или три сенсорных компьютера здесь можно было отыскать, причем один – в кабинете Булыкина. Так или иначе, Егор предпочитал старые добрые клавиши голосовым детекторам и сенсорам – возможно, потому, что в Кольцово и других областных городах последние были еще менее распространены.
Лейтенант сел за свободный компьютер, вошел в Сеть, а затем открыл сайт полиции. Вбил логин с паролем, нажал «Enter», после чего дважды щелкнул значок «Архива». Сотрудники правоохранительных органов могли пополнять этот раздел как со стационарных компьютеров, так и с ноутбуков, нетбуков, ай-фонов и других устройств, в которых был выход в Интернет. Давался выбор: либо представить отчет в печатной форме, либо наговорить его на цифровой диктофон и закачать на сайт. Встроенная программа распознавала слова и переводила их в текст; разговорная версия отчета также была доступна для скачивания.
Несколько часов Дашков бродил по запутанным информационным дорожкам архива, но никакого намека на то, кто и почему мог увезти тело Краснопольского, так и не обнаружил. Утомленный, Егор откинулся на спинку вертящегося пневмостула. Зевнул, потянулся. Посмотрел в окно: двор погружался в успокаивающую полутьму сумерек.
Выход оставался только один – обратиться к начальству. И хотя эта идея не очень-то пришлась ему по душе, желание докопаться до правды оказалось сильнее. Пускай Петр Евгенич будет недоволен тем, что он не бережет время начальства и зря расходует свое, но он хотя бы попытается. Что, если Булыкину известны факты, как-то связанные с расследуемым делом, о чем тот, возможно, сам не догадывается? Любая мелочь – не названная ранее фамилия, не обнародованная улика, даже относящаяся к другому делу, – имела потенциальную, и высокую, цену.
Воспользовавшись лифтом, Дашков поднялся на третий этаж, где находился кабинет Булыкина. Постучался, но ему никто не ответил.
– Шефа нет на месте, – сказала проходившая мимо Леночка.
– А где он?
– Кто его знает. Может, в кегельбане?
И она улыбнулась. Егор снова проводил ее взглядом. Вздохнул, спустился на лифте вниз, вышел в сгущавшиеся сумерки. Потом достал ай-фон и набрал номер начальника.
– Алло, – раздался из трубки на том конце недовольный голос.
– Петр Евгенич, это Дашков.
– Да, в чем дело, Егор?
– Нам нужно встретиться, поговорить.
– Это срочно?
– Думаю, да. Это касается дела, которое я веду.
Булыкин помолчал секунды две – три, а затем сказал:
– Я сегодня уже не вернусь на работу. Разговор предстоит долгий?
– Не знаю, Петр Евгенич, как пойдет.
– Тогда встретимся в ресторане «Светоч вкуса». Знаешь, где это?
– Да.
– Тогда там через полчаса. До встречи.
Булыкин прервал связь.
Егор выдавил на ладонь еще пару таблеток и проглотил их.
По дороге к машине он думал о том, как государство вовремя сориентировалось: когда узнало, что продолжительность жизни увеличилась, выпустила эти таблетки. Они поддерживали иммунную систему и регулировали процессы внутри организма. Все же такое долголетие было непривычно и нехарактерно, по человеческим меркам, поэтому, не принимай люди «Долгую жизнь», последствия для их здоровья могли быть самые разные, в том числе критические. Чтобы предупредить это, в мозг вживлялись крохотные устройства – биоконтроллеры, следившие за состоянием здоровья человека. Контроллеры передавали информацию не только на персональные средства связи, но и в НЦМЗ – Новороссийский Центр Медицины и Здоровья. Любой гражданин мог обратиться туда за бесплатной консультацией…
«Как все сложно, – подумал Егор. – Но лучше, чем когда было проще».
Автомобиль взлетел и устремился в надвигающийся вечер.

10.

«…Жившие на российской территории народы были разобщены и ослаблены межнациональной враждой. Государство, сменившее Российскую Федерацию на географической карте, получило название Новороссия. Под предводительством своего первого президента Юлиана Нарышкина, в корне изменившего систему правления, страна начала путь к счастливой и безбедной жизни. По дороге к оной Новороссию ждало множество трудностей: безработица, расовый вопрос, забастовки, националисты – однако наиболее сложной оказалась т. н. «проблема 2063 года». В это время на молодое и активно развивающееся государство напали войска Объединенного Египта. В ходе жестокого противостояния обе армии понесли колоссальные потери, множество жилых районов двух мощнейших государств было разрушено, погибли миллионы мирных жителей. В этой войне Новороссия одержала победу. Остатки египетской армии примкнули к войскам Арабии, а позже две африканские державы объединились под именем Арабского Союза.
С того момента прошло два полных лишений и скорби года. Новороссия начала понемногу восстанавливаться. Заново отстроили разрушенные здания и дороги, дали жителям возможность прожить новую жизнь, и прожить ее по-новому…»

(Из учебника по истории Новороссии)

11.

Внутреннее убранство «Светочи вкуса» было выполнено в классических тонах, с преобладанием белого и темно-коричневого цветов. В ресторане стоял гул переговаривающихся за едой людей. Играла легкая, приятная, негромкая музыка.
– Петр Евгенич. – Дашков остановился напротив столика шефа.
Булыкин был поглощен едой: жареная курица в соусе, хрустящая картошка, экзотический салат с орегано, красное сухое вино, капучино и шоколадный торт.
– Да ты присаживайся, Егор, присаживайся. – Лейтенант сел на затейливый деревянный стул. – Заказать тебе что-нибудь?
– Нет, я пока не хочу есть.
– А вот я что-то проголодался, да ужас как. Ну, о чем ты хотел поговорить? – жуя курицу, спросил начальник.
Егор вкратце пересказал все, что ему удалось выяснить, и поинтересовался, не может ли шеф что-нибудь добавить к этому.
– Ценна будет любая информация, – говорил Дашков. – Я чувствую, что подобрался достаточно близко… только вот не знаю к чему! Но у меня ощущение…
– Понимаю тебя, Егор, но нельзя же строить расследование на одном только предчувствии.
– Это верно. Потому я и прошу вас помочь.
– Я бы с радостью, да только мне ничего не известно. Хочешь картошки?
– Нет. – Егор внимательно смотрел, как Булыкин поглощает еду, а в голове вертелась мысль: «Он врет!» Это тоже была догадка на уровне предчувствия.
«Но еще – опыта, – добавил лейтенант мысленно. – Сколько врущих преступников я перевидал на своем веку. И у каждого в глазах, когда он лгал, плясали чертики. Прямо как сейчас у моего шефа. Но зачем ему врать? Зачем скрывать правду? Какая ему от этого выгода? Разве не его главная цель – как можно скорее раскрыть дело?.. А что, если он поставил на кон нечто большее, то, что затмевает собой удачное расследование и очередную похвалу от вышестоящих чинов?»
Дашков сам удивился таким мыслям, однако Петр Евгеньевич продолжал столь беззаботно поедать свой «нехитрый» ужин, что лейтенант не выдержал. Он вошел в следовательский азарт.
– По-моему, вы чего-то недоговариваете.
– М? – Судя по реакции Булыкина, он даже не сразу понял, что Егор хочет сказать.
– Вы обманываете меня, Петр Евгенич. Но почему? Вы не хотите, чтобы я успешно раскрыл дело, так?
Не доев курицу, Булыкин отложил в сторону вилку, вытер губы салфеткой и четко, чуть ли не по слогам произнес:
– Мне кажется, ты переутомился, Егор. Тебе надо отдохнуть.
– Что вы скрываете?
Начальник посмотрел на Дашкова ледяным взглядом.
– И в первую главу, отдохни от этого дела, – сказал Петр Евгеньевич. – Зря я поручил его тебе.
– Мне воспринимать это как отстранение?
Шеф подумал мгновение, а затем кивнул. Снова взял вилку, придвинул к себе тарелку с салатом и принялся за него.
– Я в общем-то все сказал, – заметил Булыкин. – Можешь идти.
Дашков встал из-за стола, отдал честь и вышел из ресторана.
«Может, зря я так? – подумалось ему, когда он шел к машине. С неба накрапывал мелкий дождик. Уже почти совсем стемнело. – С другой стороны, какой я полицейский, если не доверяю своей интуиции? Но вот тут Петр Евгенич прав: можно ли вести расследование, основываясь только на ней? В любом случае, я сделал этот шаг, а правильный он или нет… посмотрим. Посмотрим…»…
…Преследователей Егор заметил недалеко от дома. Черная машина, сливавшаяся с наступившей темнотой, летела метрах в пятидесяти позади него. Дашков вполне мог и ошибиться, решив, что его кто-то преследует, но слишком уж настойчиво держал второй водитель дистанцию. Чтобы проверить свои подозрения, лейтенант увел машину в сторону от дома и полетел к окраине. Транспортное средство, маячившее сзади, сделало то же самое. Все фиксировала и записывала камера наружного наблюдения. Мужчина наблюдал за происходящим по мини-компьютеру, иногда поглядывая в заднее и боковые зеркала.
«Отлично, доигрался до неприятностей! – подумал Егор. – И что им от меня нужно?»
Он узнал это, когда стал разворачивать машину, чтобы повести ее обратно к оживленному центру, – там-то уж его никто не достанет. Автомобиль преследователей, понявших хитрость мужчины, ускорил ход и рванул наперерез Егору. Тот вывернул руль, чудом уйдя от столкновения.
Пока Дашков боролся с управлением, стекла во второй машине опустились, и наружу выглянули два автоматных ствола. Только чудом Егору удалось заметить их во мраке, рассеянном светом фар.
Тогда лейтенант снова вывернул руль, и его автомобиль боком врезался в машину преследователей. Дашков схватился за руль, чтобы не упасть или не удариться головой о стекло. Посмотрел налево, туда, где находились люди с автоматами, – их машину отбросило на несколько метров. Дула больше не смотрели в его сторону, угрожающие и смертоносные: видимо, преступники, кто бы они ни были, попадали, когда произошло столкновение. Воспользовавшись этим, Егор рванул вперед.
Через несколько секунд погоня возобновилась, но на сей раз на более высоких скоростях. И выстрелы – они все-таки прозвучали в укрытом темной пеленой небе.
Дождь усилился и барабанил каплями по спасающейся от погони машине. Дашков маневрировал, уворачиваясь от летящих в его сторону пуль. Некоторые металлические тельца все-таки попали в корпус, засев там или пробив дыры, две пролетели сквозь заднее стекло, застряв где-то в салоне, но ни одна не ранила полицейского.
Наконец впереди замаячили неоновые огни центра. Нападавшие неожиданно прекратили стрелять – Егор подумал, что у них закончились патроны и они перезаряжают оружие.
Невдалеке лейтенант увидел висевшую на здании вывеску с крупными буквами, которые горели красным. «Гостиница». Не сбавляя хода, мужчина подлетел к ней на опасно близкое расстояние и вдруг резко потянул руль на себя. Машина, «встав на дыбы», устремилась в небо, тогда как преследователи, разогнавшиеся до сумасшедшей скорости, не сумели вовремя уйти от столкновения. Как результат: мощный удар, летящие во все стороны искры, опадающая кусками вывеска и смятый автомобиль.
Дашков посмотрел на экран монитора: черное летательное средство не двигалось с места. Удовлетворенный тем, что увидел, Егор достал ай-фон и набрал номер воздушно–постовой службы. Не представляясь, сообщил работнику ВПС об аварии и попросил прислать по адресу – он снова взглянул на экран – Медведевская, 45, машину. Мужчина решил лишний раз не светиться, да и неизвестно, велось ли за ним наблюдение. Быть может, сейчас сюда прибудут дружки этих бандитов, или те придут в себя и продолжат начатое дело. В общем, поразмыслив, лейтенант направил машину обратно к окраине, туда, где находилась его квартира…
…«Все это неспроста, – думал Егор, приземляясь на парковку. Он успел прийти в себя после случившегося, однако сердце все равно колотилось быстрее обычного. – Отказ Булыкина помогать мне, отстранение от дела, таинственные преследователи, покушение… На что угодно готов спорить, эти события связаны. Но как? Вот что предстоит выяснить».
Он поставил машину на сигнализацию. Прячась от дождя, натянул на голову куртку, вбежал в подъезд, поднялся на лифте на свой этаж. Все это время Дашков размышлял о случившемся. Он рассматривал произошедшие события то под одним углом, то под другим и в конце концов пришел к выводу, что единственный способ проверить связь между отказом Булыкина и нападением неизвестных – это обыскать квартиру шефа. Егор был практически уверен, что найдет там улики. Вот только это «практически» могло стоить ему работы, карьеры и много чего еще…
За сегодняшний день он очень устал. Сил думать больше не было, поэтому он быстро принял душ, разделся, лег в кровать и уснул. Во сне ему привиделись черные незнакомцы с автоматами, стреляющие неоновыми буквами по летающим гостиницам.

12.

Арабы стояли стройными рядами, уходящими вдаль. Сливающаяся в огромный прямоугольник песочного цвета атакующая сила.
Войско одного из самых богатых и крупных государств было вооружено по последнему слову техники: танки и вездеходы, летающие бронетранспортеры, самолеты и вертолеты. Солдаты несли заткнутые за пояс пистолеты «Пустынный вихрь» последней модели. Остро наточенные боевые ножи лежали в ножнах, прикрепленных к голеням. За спинами у некоторых – автоматы, у других – штурмовые или снайперские винтовки. И у всех на поясах висели гранаты: «лимонки», осколочные, шумовые, световые, дымовые. В спецформе цвета пустыни пешие воины походили на сказочных песочных людей, вот только те не носили смертельно опасного оружия и одежды с защитными окраской и рисунком. И с аббревиатурой Арабского Союза, помещенной внутри стилизованного круга.
Главнокомандующий, невысокий человечек, который сидел в возглавлявшей войско бронемашине, встал, развернулся, приблизил к губам мегафон и выкрикнул в него:
– Настал день, когда мы наконец сделаем последний шаг к нашей мечте, к нашему призванию и к нашей судьбе! Мы одолеем заклятого врага, разросшегося, подобно раковой опухоли, и пожирающего ресурсы и земли планеты! Заполонившего собой все и не желающего останавливаться! Имя этому врагу – Новороссия! Недолго, совсем недолго осталось ее толстосумам жировать за счет других! Мы остановим Страну Потребления, ибо у нас есть предназначение, которое не может не быть исполненным! Так вперед же, братья! Вперед! За нашу страну и наше светлое будущее! Да здравствует Арабский Союз!!!
Командующий армией вновь развернулся и указал рукой в направлении границы. Войско взревело и двинулось вслед за отъезжающей бронемашиной. Словно невероятных, гигантских размеров удав передвигался с места на место.
Второй военачальник, поменьше званием, повернулся к командарму и сказал:
– А все-таки ваша идея с «нападением» на чехополяков гениальна! Новороссийцы думают, что наши силы направлены против Чешско-Польского княжества, но ведь на самом деле у нас с ними заключен секретный договор. Они, конечно, прекрасно сыграли роль «обиженных», но скажите, Абдалазиз, не жалко вам будет отдавать им часть завоеванных территорий?
Абдалазиз взглянул на собеседника и улыбнулся уголком губ.
– Там посмотрим… – И его глаза плотоядно блеснули.
Ощетинившаяся дулами и пушками армия, точно грозовое облако, надвигалась на Новороссию, готовясь родить новую, небывалых масштабов бурю.

13.

На следующий день Дашков не пошел на работу. Безусловно, он рисковал, но этот риск казался ему оправданным. Он должен был проникнуть в квартиру Булыкина и обыскать ее. А на работе Егор сможет сказать, что ездил на похороны двоюродной тети, о смерти которой узнал только вчера. Опасная ложь, но он надеялся, что его слова никто проверять не станет.
Утром Дашков включал телевизор в надежде, что по новостям или в выпуске «Дорожного патруля» расскажут о приключившемся с ним вчера «происшествии». Однако журналисты не сделали даже коротенького ролика об этом. Доев бутерброды и допив кофе, Егор помыл посуду, оделся и отправился на общественном транспорте в Строгино, где жил Петр Евгеньевич. На машине лейтенант решил не лететь: после столкновения бок был поцарапан и в нем образовалась длинная глубокая вмятина. Автомобиль стал слишком приметным.
Автобус приземлился прямо напротив булыкинского дома. Дашков подождал, пока из подъезда кто-нибудь выйдет, а когда на улице показался подросток в новомодной одежде, придержал дверь и зашел внутрь.
«Какой там этаж? Кажется, семнадцатый».
Пребывание в компании преступников и злодеев принесло свои «плоды»: например, Дашков научился взламывать электронные замки. Это умение сейчас очень ему пригодилось. Пока он, одетый в черные эластичные перчатки, возился с замком, его одолевали тревожные мысли: а вдруг кто-нибудь увидит?.. Но на лестничной площадке никто не появился.
Разобравшись с замком и положив отмычку в карман, Егор скользнул в квартиру, закрыл дверь и облегченно вздохнул. А уже в следующий момент удивленно присвистнул. Раньше он не был у шефа дома, и, судя по тому, что увидел Дашков, Булыкин тратил немеренно денег на обустройство квартиры. Откуда у Петра Евгеньевича, пусть даже он начальник участка, столько средств, лейтенант мог только догадываться.
«Он наверняка замешан в чем-то противоправном. Где бы еще он достал деньги на эту голографическую систему, киберванную, автоматическую кухню и все остальное?»
Дашков переходил из помещения в помещение, осматриваясь, привыкая к обстановке. Времени у него предостаточно: шеф вернется с работы только вечером… если, конечно, не случится ничего непредвиденного.
Насмотревшись на дорогую технику, а также на шикарные обои, тюли, шторы, ковры и люстры, Егор начал обыск…
…Прошло два часа. Дашков внимательно осмотрел помещения, облазил все ящики, шкафы и комоды. В отделении письменного стола он обнаружил маленькое круглое устройство серебристого цвета. Егор сразу узнал биоконтроллер.
«Но почему он лежит здесь? И кому принадлежит? Или это контроллер Булыкина? Но как он живет без столь необходимого устройства?»
В голове Егора теснились, сбивая друг друга, вопросы.
«А это что за записка?»
Мужчина раскрыл лежавшую под контроллером бумажку и прочитал написанное на ней единственное слово.
Дашков.
Лейтенант не верил своим глазам. Значит, его начальник как-то связан с самоубийством мальчика? И с недавним покушением тоже…
«Но почерк не его. Чей же?»
Новые факты, новые вопросы. Тут было над чем подумать. Например, почему Булыкин не уничтожил улику? Крайне неосторожный, а может, и самонадеянный поступок. Неужели у Петра Евгеньевича не хватило времени на то, чтобы спустить этот листок в унитаз? И биоконтроллер – зачем он здесь?..
«А что, если эти “улики” – приманка? – внезапно возникла мысль. – Все может быть. Но останавливаться поздно, надо идти до конца».
Егор сунул и записку, и биоконтроллер в карман, вышел из квартиры и запер дверь. О том, что кто-то проникал внутрь, говорили лишь едва различимые царапинки на замке. Но, если не присматриваться, их трудно было заметить.
Лестничная площадка по-прежнему пустовала.
«Пора убираться отсюда»…
…В гараже Женьки-Технаря царил полумрак. Егор решил навестить старого друга и показать ему найденный контроллер – вдруг-то обнаружится что-нибудь интересное. Женька получил высшее техническое образование и прекрасно разбирался во всякого рода механизмах и устройствах, за что и удостоился своего прозвища. В определенных кругах он прослыл гением.
– Это биоконтроллер, – сказал Женька, вынув устройство из-под микроскопа.
– Обычный биоконтроллер? – уточнил Дашков.
– Ну да. Насколько я могу судить.
– То есть?
– Понимаешь, ученые держат в секрете технологию создания и функционирования этих штучек. Конечно, молодцы вроде меня уже успели их и разобрать, и разглядеть, но вот как они работают, нам до сих пор не до конца ясно. И как только наши ученые умудрились создать столь тонкую и сложную вещь?
– Понятно.
– А мне вот нет… Эм-м. А ты не скажешь, откуда он у тебя?
– Не могу.
– М–м, военная тайна, понимаю…
– Вроде того. – Егор проглотил пару таблеток «Долгой жизни» и достал ай-фон. – Погоди минутку, – сказал он Женьке. Потом набрал номер Леночки и стал ждать. Долгие три гудка на звонок не отвечали, но затем женщина произнесла:
– Алло.
– Лена? Привет!
– Привет. Позвонил пригласить меня на ужин?
– Я бы с радостью, но сейчас у меня очень много дел.
– Хм… ты мне отказываешь? – удивленно сказала Леночка. – Раньше было наоборот.
– Да нет, что ты! Я с радостью поужинал бы с тобой, просто…
– М?
– …похоже, я попал в ситуацию. И не знаю, выкручусь ли.
– А как я могу помочь? – не поняла женщина.
– Возможно, кто-то услышит то, что я тебе скажу. Видишь ли, я совершенно один и не знаю, где могу оказаться сегодня.
– Совсем не знаешь?
– Совсем!
– Кажется, я тебя поняла…
– Значит, ты все сделаешь?
– Да.
– Хорошо, спасибо, Ленок!
– Ленок?.. Да, Дашков… будь осторожен.
Егор улыбнулся, хотя собеседница его не видела.
– Буду. – Пообещал он и прервал связь.
В этот самый момент раздался оглушительный звук. Дверь гаража слетела с петель, и внутрь стали вбегать люди в черных масках с автоматами в руках. От неожиданности Егор и Женька застыли на месте.
– Вот он! Взять его! – стараясь перекричать шум, скомандовал кто-то резким, неприятным голосом.
«Омоновцы» подбежали к Дашкову. Мужчина понимал, что сопротивляться бесполезно, и все-таки попытался «нанести контрудар».
– Я сотрудник полиции!
Он полез в карман за удостоверением, но один из незваных гостей, видимо, решил, что Егор тянется за пистолетом, и со всего размаху заехал лейтенанту прикладом по голове.
– Что вы делаете? – где-то за гранью сознания услышал Дашков голос Женьки.
А затем раздались выстрелы.
И крик:
– Разве я приказывал стрелять?! Чертов болван!
– Вы же видели, он набросился на меня!..
– Ничего бы он тебе не сделал!.. Ладно, свидетелем больше, свидетелем меньше… Тащи Дашкова в…
Продолжения разговора лежащий на полу Егор не услышал – он потерял сознание.

14.

…Главнокомандующий новороссийской армии (ГНА): – Наступление арабов на наши земли началось в точном соответствии с полученными данными.
Президент Новороссии (ПН): – Что вы делаете, чтобы отразить атаку?
ГНА: – Заблаговременно были приготовлены ударные силы, которые должны отразить нападение врага. Сейчас они ведут бой с арабской армией.
ПН: – Каковы результаты на данный момент?
ГНА: – Наши потери по сравнению с арабскими незначительны.
ПН: – Что вы планируете предпринять дальше?
ГНА: – Очень важно отразить первую атаку, чтобы деморализовать противника и помешать ему осуществить быстрый захват земель.
ПН: – Арабы сделали ставку на «молниеносную войну»?
ГНА: – Да, как Гитлер в свое время.


ПН: – Я надеюсь, что, как и он, они ошиблись в выборе тактики.
ГНА: – Мы приложим все усилия, чтобы ваши надежды оправдались…

(Из секретных архивов Кремля)

15.

Ведро холодной воды, вылитое на голову, привело Егора в чувство. С трудом придя в себя, Дашков отметил несколько неприятных вещей: во-первых, жутко болела голова, во-вторых, он связан, и в-третьих, он находился в неизвестном месте в компании людей, явно не питавших к нему родственных чувств. С потолка свисала одинокая лампа старого образца. Мокрая одежда неприятно липла к телу.
Лейтенант поежился от холода. Затем попытался вынуть руки из пут – скорее инстинктивно, чем в надежде освободиться, – но у него ничего не получилось.
– Не старайся, мои люди связывают на совесть.
Этот голос… Дашков его уже слышал. Он попытался припомнить где. От этого голова разболелась еще сильнее, и все-таки он вспомнил: в гараже Женьки… Мертвого, убитого Женьки!..
– Что тебе нужно, мразь? – прохрипел Егор.
– Я бы на твоем месте поостерегся так разговаривать с генералом! – рыкнул один из «омоновцев», окружавших Дашкова.
– Да пошел ты… – ответил на это лейтенант, за что тут же получил удар прикладом в живот.
Когда Егор пришел в себя, генерал наклонился к нему и сказал – негромко, вкрадчиво:
– Я сделал тебе одолжение, оставив в живых, а ты ерепенишься. Нехорошо.
– Что тебе надо? – сплюнув кровь, повторил Дашков.
– Вообще-то неплохо бы обращаться ко мне на «вы»… Ну да ладно, я тебя прощаю, только не злоупотребляй моей добротой.
Егор промолчал.
Тогда генерал продолжил свою «речь»:
– Перейду непосредственно к делу: итак, что тебе известно о нас?
– Мне? Ничего. Я вот освободился после универа, зашел к другу пивка попить, а тут вваливаетесь вы, и давай бить и палить…
– Послушай, парнишка… – зло проговорил генерал. Его полные ненависти глаза уставились в глаза Дашкова, но тот не отвел взгляда. – Если ты и дальше будешь так шутить…
– Миша, успокойся. Дай я с ним поговорю.
Егор повернулся на звук голоса и увидел, что в помещении появился еще кто-то. Впрочем, этого «кого-то» он узнал сразу, когда тот только заговорил.
– Добрый день, Петр Евгенич.
– Здравствуй, Егор. Что же ты не на работе?
Дашков усмехнулся, но ничего не сказал.
– Лучше ответь на вопрос Михаила Иннокентиевича, иначе… м–м… не могу утверждать с полной уверенностью, но он серьезный человек. Он не будет вести с тобой душещипательные беседы, как я. Понимаешь?
Егор понимал. Он помолчал некоторое время, обдумывая ответ, однако потом решил пойти ва-банк. Терять ему было уже нечего.
– Думаю, я догадался, в чем тут дело. Нелегальная торговля биоконтроллерами, так?
Булыкин смотрел на связанного подчиненного со странным выражением на лице. А генерал поднял взгляд к потолку и театрально рассмеялся – громким, каркающим смехом.
– Торговля контроллерами… Нет, вы только подумайте… Петя, и из-за этого лоха ты переполошился? Знаешь, ты правильно сделал, когда доверил дело именно ему, – ведь он ни за что в жизни не доберется до правды.
– Он не лох, Миша, совсем не лох. Просто он не все понимает. Но это не означает…
– Означает – не означает, – передразнил генерал. – Плевать я хотел. Что делать-то с ним будем?
Булыкин, кажется, всерьез задумался.
– А ведь действительно, – сказал он, обращаясь к пленнику, – что нам с тобой делать? Оставить в живых? Но ты, как говорится, слишком много знаешь…
– Я бы пристрелил его, а труп закопал во дворе. – Генерал сплюнул на пол и еще более злобно, чем раньше, посмотрел на Дашкова.
Тот лишь молча слушал.
«Ну вот, сейчас решается моя судьба, – вертелись в голове Егора мысли, – а я никак не могу на нее повлиять. Я избит, обезоружен и привязан к стулу. И я даже ударить никого не могу, сражаясь за свою жизнь».
Генерал кривил губы и поглядывал на Булыкина, но тот не произносил не слова, только смотрел на Дашкова, как отец на сына, сотворившего большую глупость.
«Представляю, что напишут в газетах о моей смерти, – подумалось Егору. – “Молодой лейтенант из области погиб при расследовании своего первого дела”. И никто не узнает правды, потому что на мое место назначат какого-нибудь придурка, «благодаря» которому дело смогут наконец закрыть. Все будут счастливы, и в первую очередь – эти двое. Но правда… в чем она заключается? Если они не торгуют контроллерами, то за какими темными делами стоят?..»
– Он мне надоел. – Генерал неожиданно выхватил пистолет и направил его на Дашкова.
Лейтенант бесстрашно посмотрел в глаза разъяренному военному.
– Убери ствол! – накинулся на подельника Булыкин. – Не смей!
– Ты забываешь, кто тут главный! Отойди, я пристрелю его!
Снаружи послышался какой-то шум, но два спорщика не обратили на это внимания.
– Нам не нужны трупы! – зашипел Петр Евгеньевич. – Все затевалось именно для того, чтобы не допустить смертей, помнишь?..
– Да отойди ты! – И генерал отмахнулся от Булыкина, как от надоедливого насекомого.
– Отдай мне пистолет!
– Да? А может, еще…
Что «еще» Егор так и не узнал – неожиданно открылась дверь и вбежал какой-то тип, наверное, один из охранников.
– Босс, там полицейские! И их много! Они убили несколько наших и направляются сюда!..
– Это все твой выродок!!! – не своим голосом заорал генерал. Отпихнул Булыкина, поднял пистолет и выстрелил.
У военного не было времени прицелиться – только это и спасло Дашкова. Пуля вошла в левое плечо и засела там. Сжав зубы, Егор взвыл от боли, дернулся, стул покачнулся, и мужчина упал на пол. Краем глаза он заметил, как ко входу в ангар подбегает несколько людей в полицейской форме с пистолетами наголо.
– Стоять! Полиция!
– А свинца не хочешь, тварь?! – выкрикнул генерал и направил пистолет на вбегавших служителей правосудия.
Тут же раздались выстрелы – полицейские не стали дожидаться, пока военный откроет огонь. Две или три пули угодили в грудь генералу. Его отбросило назад и повалило на пол.
– Всем ни с места! Пушки на пол!
Находившиеся в ангаре исполнили приказ и подняли вверх руки.
– Вяжи этих, – полковник полиции обращался к сержанту. – А мы с ребятами займемся теми, что остались снаружи. Иванов, освободи Дашкова.
Пока сержант заковывал в наручники обезвреженных преступников, его соратники забаррикадировали дверь стулом, выбили стекла и начали отстреливаться.
Рядовой Иванов тем временем достал нож и обрезал веревки, связывавшие Егора.
– Спасибо… А бинта у тебя не найдется? – на всякий случай уточнил лейтенант.
Белобрысый и голубоглазый Иванов с сожалением развел руками.
«Еще совсем пацан… – подумал Дашков. – Ему жить да жить… Зачем его взяли сюда?.. А ведь наверняка сам захотел, напросился…»
Стреляющие со двора бандиты тяжело ранили двух полицейских, но и их собственное положение не вызывало оптимизма: большая часть людей в масках была уничтожена.
Иванов порыскал по ангару, покопался в шкафчике и нашел бинт. Быстро размотал его, отрезал ножом солидный кусок и перевязал Егору руку.
– А пулю вынем, когда выберемся, – сказал рядовой.
– Если выберемся… – уточнил Дашков.
– Обязательно выберемся, Егор Юрьевич!
Давно его никто так не называл. Лейтенант рассмеялся, но тут же скривился от боли.
– Можно просто по имени, – произнес он.
За то время, что они с Ивановым общались, ситуация сильно изменилась: полиция не понесла больше никаких потерь, а вот преступников осталось всего двое, да и те были легко ранены. Взяв громкоговоритель, полковник приказал сопротивляющимся выбросить оружие и сдаться с поднятыми руками. В этом случае он обещал боевикам право на жизнь. Те поняли, что ситуация складывается не в их пользу, и приняли выдвинутые условия.
– Надеть на этих нелюдей наручники и всех в машину. Дашков, ты как?
– Хорошо… Спасибо.
– Тебе спасибо, что обнаружил это осиное гнездо. А как там Курильчук с Загородским? – Полковник имел в виду раненых.
– Не очень, но, думаю, выкарабкаются, – ответил рядовой, успевший сделать перевязку и этим двум полицейским. – Пойдем, – сказал он затем Дашкову.
Егор кивнул и, поддерживаемый Ивановым, заковылял вслед за уходившим полковником.

16.

Прошло две недели. Леночка регулярно навещала Егора в больнице, за что он был очень ей благодарен. Мужчина и женщина наконец нашли общий язык и договорились – когда Дашкова выпишут – устроить совместный ужин в каком-нибудь ресторанчике. Так и случилось: еще немного бледный, но счастливый Егор смог вернуться к нормальной жизни. Первое, что он сделал, – это купил огромный букет цветов и подарил его Леночке, за что получил благодарственный поцелуй в щеку.
«Кажется, дело идет на лад», – подумал лейтенант.


На следующий день Дашков слетал на могилу Женьки. Егор долго сидел на корточках и, глядя на крест с прикрепленной к нему стилизованной черно-белой фотографией, рассказывал погибшему другу обо всем: о себе, о Леночке, о расследовании…


На допросах Булыкин отказывался говорить. Дашков хотел навестить его в надежде на то, что Петр Евгеньевич расскажет бывшему подчиненному всю правду о произошедшем. Но встречи так и не случилось: буквально в один момент заключенного якобы перевели в другую тюрьму. Куда именно – никто не знал. Так что Егору оставалось лишь догадываться, правда ли это или участь Булыкина была более незавидной.


Поправившись, Егор принял серьезное решение: он решил избавиться от биоконтроллера в голове. Он не был уверен в том, что контроллеры безопасны и приносят только пользу, кроме того, ему хотелось побольше выяснить о них, а для этого надо было иметь на руках одно из устройств. Дашков записался на прием к врачу и долго уговаривал того провести операцию. Доктор наотрез отказывался, но все-таки мужчина убедил его, заплатив достаточную сумму.
Однако после рентгена выяснилось, что биоконтроллера у Егора в мозгу нет. Врач предоставил лейтенанту снимки, и тот сам убедился, что ему говорят правду. Сделали повторный снимок, но с тем же результатом.
Егор поинтересовался, что же с ним будет дальше? Он состарится и умрет, не дожив и до 100 лет? В ответ на что доктор лишь пожал плечами, а затем, приблизившись и понизив голос, признался, что это не первый подобный случай в его практике.


Окончательно выздоровев после ранения, Дашков написал рапорт, где изложил не только собранные им факты, но также все догадки и предположения, которые порой имели фантастический окрас.
Новый начальник участка Лихов приказал закрыть дело, поскольку так и не было однозначно доказано, что смерть Краснопольского не является самоубийством. Кроме того, Лихов приставил к лейтенанту на некоторое время негласных наблюдателей: нельзя было допустить, чтобы Егор самовольно продолжал расследование, к тому же он мог находиться в опасности.
С этого момента Дашкову стали чаще доверять дела для разработки. Коллеги иногда подшучивали над Егором, зная о его конспирологических теориях, но он не обижался.





17.

Из уничтоженного рапорта Егора Дашкова

…Вполне допускаю, что первопричиной всех несчастий в данном деле являются т. н. биоконтроллеры. У меня есть несколько теорий на их счет. Одна из них, на мой взгляд, самая правдоподобная, заключается в том, что контроллеры вовсе не следят за состоянием здоровья, а оказывают на него непосредственное влияние. Таким образом, их следовало бы назвать биорегуляторами. Благодаря воздействию указанных устройств продлевается жизнь человека, улучшаются его моральные, физиологические и физические показатели, усиливается творческая активность. Однако любое воздействие извне влечет за собой неизбежные проблемы, в особенности если речь идет о том, что создано и управляется самой природой. В связи с этим необходимо принимать таблетки под названием «Долгая жизнь», которые способствуют правильной работе организма, измененного биорегуляторами.
Возможно, последние могут производить как позитивный, так и негативный эффект. Погибший Алексей Краснопольский в предсмертной записке писал: «Я чувствую это и… схожу с ума… вскройте меня, как яйцо». Не исключено, что он намекал именно на регуляторы, которые, по моей версии, и заставили его совершить самоубийство. Я предполагаю, что такие случаи довольно редки и все же спецслужбам приходится скрывать их, маскируя под обычные криминальные дела. Дело в том, что, когда «болезнь», вызванная биорегуляторами, достигает апогея, происходит полное изменение структуры организма и ментальности человека. Вот почему властьпредержащие приняли решение изъять тело Краснопольского из морга, не дожидаясь вскрытия. Я вышел на верный след, но меня опередили силы под командованием П. Е. Булыкина и генерала, которым оказался впоследствии опознанный М. И. Соловьев. Не думаю, что Булыкин и Соловьев возглавляли секретную организацию, разработавшую вышеописанную схему, – скорее всего, они были лишь подручными, хотя и достаточно высокого ранга.
Суть же плана, как я его вижу, заключалась в том, чтобы создать из обычных людей – суперлюдей, а из обыкновенных солдат – суперсолдат. Высшие инстанции Новороссии знали о захватнических аппетитах Арабского Союза, наверняка были они проинформированы и о планировавшемся завоевании нашей страны. Получается, им ничего не стоило заранее подготовиться к нападению, которое, между прочим, было отражено с минимальными усилиями и потерями. Это объясняет и причину территориальной ограниченности внезапно проявившегося долголетия – как известно, срок жизни увеличился лишь у людей, живущих в нашем государстве.
В итоге, правительство предотвратило назревавшую, почти начавшуюся войну, но отказываться от действенного «оружия» в виде биорегуляторов не собирается. Можно только догадываться, какие планы у вышестоящих чинов относительно новороссийцев. Также остается неясным, как правящие верхи узнали о будущем нападении Арабского Союза, ведь информация должна была поступить к ним за десятилетия. Основная моя теория, которой я объясняю эту загадку, заключается в возможности видеть будущее. Состоящие на тайной службе экстрасенсы и ясновидящие могли прозреть надвигающуюся глобальную катастрофу, а предупрежденные о ней верховоды дали задание ученым и военным разработать план по отражению атаки неприятеля.
Пользуясь случаем, должен заявить: никогда не подозревал, что в мою голову не вживлен контроллер/регулятор. Касательно данного факта у меня имеется следующее предположение: я без каких-либо проблем со здоровьем дожил до своего возраста потому, что с момента изобретения искусственных удлинителей жизни природа «научилась» создавать собственный продукт. Теперь, по моему предположению, жизнь некоторых людей продлевается не научным, а естественным образом. Возможно, для такого «хода» имелась некая веская причина, но она мне неизвестна. Есть определенная вероятность, что с течением времени количество людей, подобных мне, будет расти. В качестве следственного эксперимента, прошу разрешить мне отказаться от вживления в мозг контроллера/регулятора, чтобы проследить за течением моей жизни в необычных условиях…

18.

– А этот Дашков не так глуп. Если бы он дошел до конца, это могло бы поставить под удар целую страну. Целый мир, если хочешь! Поспеши он, догадайся чуть раньше провести вскрытие Краснопольского – и вышел бы на наш след.
– Но ведь этого не случилось.
– Чудом. Впрочем, есть еще одно важное обстоятельство, которое может многого нам стоить, – они взяли Булыкина.
– Он ничего им не скажет.
– Но они умеют раскалывать.
– Да, однако наши союзники в полиции не допустят этого. Они скорее убьют Булыкина, чем раскроют тайну.
– Только на это и остается надеяться.
– Знаешь, меня мучает одна вещь: может, перестанем играть в секретность и расскажем обо всем жителям Земли прошлого…
– Исключено. Они или не поверят, или взбунтуются. И где мы тогда будем? А сейчас – результат на лицо: нападение Арабского Союза отражено. Хитрость не помогла арабам победить, потому что мы противопоставили ей двойную хитрость. Они не подозревали, что людям из прошлого все известно. Мы, так сказать, поймали их на противоходе.
– Да, согласен, это был великолепный план: защитить Землю будущего, связавшись с Землей прошлого, рассказав тамошним новороссийцам о разрушительной войне с арабами и о победе последних. И создав биорегуляторы.
– Биорегуляторы – моя гордость. Помнишь, ведь идею о том, что человеческое сознание сильнее боли, ран и недугов, вспомнил именно я. И именно я предложил сконструировать устройство, которое будет усиливать ментальную энергию, а значит, поможет людям бороться с болезнями и вирусами, с ранениями и травмами – и увеличит срок жизни!
– Да…
– Кстати, и твоя заслуга тут есть: это ведь ты предложил разработать таблетки, которые будут благотворно влиять на организм, измененный биорегуляторами.
– Да.
– Как-то ты немногословен.
– А что дальше? Как мы поступим с биорегуляторами? Оставим их на случай нового вторжения?
– Давай поговорим об этом позже.




19.

Тот, кто имел доступ к архиву полиции и стер все данные по первому делу, которое вел Дашков, сидел в машине. Транспортное средство стояло через дорогу от дома полицейского. Встроенный плеер был включен, слышалась человеческая речь. Однако это работало не радио – система слежения воспроизводила внутри салона голос Егора. Человек, устроивший лейтенанту прослушку, вытащил необычное средство связи, набрал номер, которого никогда не существовало на Земле того времени, и, сказав всего пять недлинных слов, нажал «Отбой». Убрал переговорник в карман, переключил радио на «Классическую волну», завел машину и взлетел в дневное московское небо, вновь оставив после себя пустоту.


А слова были такие: «Скрытые силы должны быть скрыты».




















10. Ни слова о призраках

В наушниках играли Def Leppard. Она не любила хард-рок, и даже баллады «леопардов» не резонировали с ее душой. Однако эта вещица, ритмичная, но при этом полная лирики – странное сочетание! – проникла к ней в сердце, уютно там расположившись. Это была ее песня. И мелодичные гитары Коллена с Кэмпбеллом, и мягкий, но вместе с тем драйвовый вокал Эллиота – они все пришли из ее мира. Стали его вестниками, оберегами. Она слушала музыку, и музыка защищала ее, дарила ей радость, согревала...

All my pain
All my fear
Disappears when you are here
I break through
To the sky
You are the reason why

«It's All About Believin'»… Новая песня… Слова становились чем-то большим, одновременно превращаясь в набор звуков, закодированных, облеченных в тайный смысл. Странное и непередаваемое сочетание обыденного с волшебным.
Волшебство может быть разным. Одно вырывает нас из жизни, чтобы укутать в теплое, полное ночных фантазий покрывало. Другое страшно мстит за ошибки, не давая возможности оправдаться. Третье слепо, и эта слепота сродни безразличию великана, случайно раздавившего муравья.
Существуют и другие виды волшебного – ведь, во что облечь магию, зависит от самого человека. Обычно есть выбор, даже если он очень хорошо запрятан. Только не у нее. Виновата ли в этом звезда, под которой она родилась, или дело в том, что течение жизни переменчиво и непредсказуемо? Кто знает… Однако она все равно оказалась проклята, заражена. Призраки. Бесплотные полупрозрачные видения поселились в ее быту, в ее мечтах, в ее надеждах. В квинтэссенции жизни. И это тоже своего рода волшебство, ведь никто не знал, как и почему начались беды.
Вроде бы обычная девушка. Темные короткие волосы. Чуткие, музыкальные пальцы. Милое личико со вздернутым носом. И удивительно красивые ушки, небольшие, округлые, оттенка нежности. Почти как у героини Харуки Мураками.
Так получилось, что именно его книга, знаменитая «Охота на овец», лежала у нее на коленях. Вместо закладки между страницами – нераспечатанный конверт. К чему читать письмо, когда знаешь истину наперед?
За окном автобуса мелькали деревья – с пышной, летней листвой. Зеленая трава тянулась к небу. Яркий желтый карлик на кристально-синем полотне изливался лучами. И природа, дорога, машины искрились после недавнего дождя.
Люди в салоне молчали и не обращали на нее внимания. Как хорошо, что они не умеют читать мысли… Им нет дела до ее призраков, потому что они не знают. Великая сила несказанного! Если бы они пригляделись чуть лучше, то между строчек романа, написанного ее жизнью, могли бы прочесть много пугающего – для обычного человека. На ее песочных часах кто-то вывел затейливым почерком приказание. Так она превратилась в повязанную. Опутанную. Сплетенную. Призраки стали частью ее души. Она хотела – она страстно желала вырваться, – но кто-то наверху, видимо, вынес ей приговор.
Призраки гонялись за ней, безымянной, подобной персонажу из неоромантического произведения. Все тот же Мураками, все те же слова, все – то же… Поиск без смысла и предназначения. Без изменений и – на краю сознания. Разум против воли цеплялся за ужасы, за кошмары из повседневности, рожденные в прошедшем и растущие в будущем.
Где бы она ни появлялась… возвращалась ли она или уходила прочь… умалчивая суть либо высказывая потаенное… Неважно. Фигуры-тени, бледные, цвета разведенной в воде туманной дымки плясали вокруг нее. Пытались достать, укусить, захватить. Сначала – ее личное пространство, затем – тело, а после…
…Пришлось бежать, нигде надолго не останавливаясь. Одолевая дорогу без возврата. А через какое-то время она узнала, что есть другой человек. Тот, кто поймет, приласкает, защитит. И она опять бежала, теперь – мыслями. Забыв про дом, родителей, бросив друзей и подруг. Она стремилась к нему…
Автобус плелся по загородному шоссе.
Она осмотрелась. Пассажиры по-прежнему занимались своими делами: кто-то играл в стрелялку на ноутбуке, кто-то читал книжку, кто-то разговаривал. Взгляд цеплялся за толстую женщину в круглых очках, за непричесанного, неряшливого мужчину, за переговаривающихся детей в пестрой одежде… Как и заведено в этом мире, никому не было дела до чужих проблем.
Прыщавый подросток уставился на ее высокие, проступающие под блузкой груди. Она посмотрела в глаза паренька, внимательно, предостерегающе. Хотела сказать: «Отвернись, пока призраки не увидели тебя!» Но тот, к кому она беззвучно обратилась, ошибся. Да, подросток отвернулся, только не страх, а стыд исказил черты его лица.
С каждым оставленным позади, в прошлом, километре усиливалось волнение. И, казалось, духота в салоне набирала в силе.
Она открыла окошко, позволив летнему ветерку ворваться внутрь. Освежить и попытаться ободрить.
Раскрыла книжку, но не для того, чтобы прочесть еще пару глав. Взяла в руки конверт и долго-долго смотрела на белую, склеенную бумагу. Маленькая ручка гладила послание, взор был устремлен вдаль, а мысли, наконец, освободились от пугающих образов. Она не заметила, как задремала…
…И ей приснился он: красивый, высокий, статный. Будто эльф, сказочный, с волшебной красотой. Со светлыми, бело-желтыми волосами. И, конечно, с голубыми глазами, которые уверенно смотрели на этот жестокий и радостный мир. Он носил синие джинсы, выглаженную стильную рубашку, чистые, темного цвета ботинки.
Неожиданно жар обрушился на нее. И она сняла блузку, выставив напоказ белый лифчик, прикрывающий большую грудь.
Но он продолжал смотреть лишь ей в глаза – так, как умела она одна. До этого мига.
Она поправила юбку, хотя только что была в джинсах.
«Как все странно, – подумалось ей, а когда он взял ее за руку, почувствовала себя Алисой, падающей в кроличью нору. – Все страньше и страньше…»
Чудесатее и чудесатее…
Они шли под руку – и внезапно начался бег, гонки времени и пространства. Происходящее согнулось, завязалось в узел, растаяло и перенеслось в несуществование. Какая-то белая дымка покрывала ничто. Минуло несколько секунд или дней, и реальность – вернулась. Сконденсировалась из небытия, сотворив самое себя и их, лежащих на кровати, лишенных одежд и обретших счастье.
Вдруг стало безумно легко и хорошо, а внизу живота зародилось нечто неописуемо приятное. Волна тепла растеклась по телу…
…– Конечная! – громко объявил водитель, вернув привычный мир на место.
Она проснулась. Закрыла книжку, убрала в сумочку, которую повесила на плечо, и вышла наружу, к солнцу.
Он уже стоял на остановке, ждал ее, точно такой, как во сне, – если только то был сон.
Впервые за долгое время почувствовав смущение, она опустила взгляд и протянула ему нераспечатанный конверт. Но гость из ее мечтаний не разозлился, не закричал: почему ты не открыла его?! Тот, кто тревожил ее сны, все понял, потому что когда-то давно в каком-то ином мире их души сроднились.
Она пригладила блузку, коснувшись груди, небольшой и упругой. Кроме этого нашлись и другие отличия, но ничто не могло омрачить счастья. Исполнилась греза, мечтание, проникшее в реальность и растворившееся в ее лучезарных потоках. Обратившееся ей.
И вот, уже взаправду, взявшись за руки, они пошли по асфальтовой дороге. Он прижимал конверт к себе, к самому сердцу.
– Знаешь, а я до самого последнего момента не верила, – сказала она.
– Тш–ш, – отозвался он.
– И ты не боишься моих призраков? – Она вдруг вспомнила о прошлом.
– Ни слова о призраках, – произнес он, и было понятно: он знает, о чем говорит.
Его дом, вынырнув, как из омута, из окружения однотипных построек, приближался, с каждым шагом становясь выше. И вместе с ним вырастало глубоко запрятанное, почти угасшее чувство.
Она сжала крепкую руку спутника еще сильнее.
– Как ты нашел меня?
– Неважно.
– Мне нужно знать?
– Сегодня все неважно.
– И даже ты?
– Даже я.
А потом – как во сне. Такой же разрыв реальности, свихнувшийся пространственно-временной континуум, попирание законов бытия – и, как финальная точка, ее крик. Наслаждение, достигшее апогея. Эндшпиль. Лезвие действительности, перерезавшее сонную артерию ужаса.
Обнаженные, сплетенные виноградными лозами тела. Ощущение непередаваемости, невозможности, невыносимости счастья – это продолжалось почти бесконечно. Почти – но всегда есть грань, которую не перейти.
Фантазия…
Смерть…
Любовь…
Сброшенная в порыве страсти одежда усеивала пол ненужной трухой. Часы отсчитывали время. Квартира была пуста и пропитана полумраком. Картина как в фильме – но отнюдь не на экране…
Она повернулась к нему. Каштановые глаза нашли глаза цвета изначальной синевы.

«Все дело в вере,
Ведь, когда ты веришь, ты претворяешь мечты в жизнь...» – пел глубокий, хрипловатый голос в ее голове.

– Любимый… милый… мой… – слетели опадающими лепестками слова.
Он тоже хотел что-то сказать, и она увидела это. Тихо проговорила:
– Прошепчи мне их на ухо.
– Три слова? То, что говорит мужчина женщине в такой момент?
– Да.
– Хорошо.
Он улыбнулся. Приподнялся, приблизил тонкие губы к прекрасному ушку и, словно летний ветер, холодный и горячий одновременно, зашептал мучительно медленно заветные слова:
– Я… тебя… обманул…
И призраки ворвались в открытую, неупокоенную безмятежность.






































11. Краски жизни

Мягкие белые волны на обдуваемом яростными ветрами просторе. Посланники Эола рвут и мечут – в этом наши характеры сходятся. Океан белизны вокруг меня, и я утопаю в нем. Абсолютная чистота сверкает на ярком солнце, режет глаз. Я до смерти вымотался, дыхание обжигает горло, но я только скалюсь: тебе не увидеть моего поражения!
Ненависть исторгается из меня, вырывается в действительность, исходит из черноты зрачков. Я знаю, что в глубине души он струсил и вместе с тем продолжает надеяться на тлетворные вещи. Он говорит себе: «Враг обессилен, значит, мне нечего бояться». И тут он неправ: ему стоит опасаться, но много больше отнюдь не меня, а своих же сородичей, в которых он, если постарается, найдет самого себя. Столь же жестокого, сколь и несчастного…
Ему нет оправдания: природа не терпит слабых, а мне все равно. Мне безразлично, зачем он целится в меня. Мне не хочется знать, для чего я ему сдался. Мне нет дела до тех, кто встретит его с улыбкой и поздравит, похлопав по плечу.
Они говорят, вся жизнь промелькнет перед глазами. Но это – для них. Мое же существование теперь заключено в цепочку из двух последних часов. Я бежал, выбиваясь из сил, бежал как можно быстрее… Вся жизнь для меня – не моя жизнь, вся смерть – не искупление. Но какое благо быть живым!
Я понимаю это, ощущая, как утекает в иную, серую реальность сознание. Пускай утверждают, что мы не мыслим: для них ложь – способ существования. Для нас – нет. Мы знаем, что значит любить, мы умеем любить. Вот оно, мое озарение, настигло стрелой, когда я подбежал к самому краю и готов спустя мгновение рухнуть вниз. Тогда как большинство из них будет и дальше жить – жить! – в неведении, для чего им дан этот великий дар.
Палец нажимает на курок.
Я смотрю не на ружье – в глаза, в холодные и пустые глаза своего убийцы. Звука выстрела я не слышу, не вижу, как густо-красные пятна обагряют слепяще-белое, – осознание главного заворачивает меня в свою безграничную теплоту: мои дети будут жить! Ему не найти моего логова!
«Волк не может, не должен иначе». Удивительно, как много в сказавшем это было от волка!..































12. Всем известно…
 
(рассказ-зарисовка в стиле фэнтези)

– Отдай то, что мне нужно!
При этих словах рыцарь в блестящих доспехах погрозил пещере мечом-кладенцом.
– У меня нет девчонки, которую ты ищешь, – донеслось из темноты.
– Какой девчонки? – Меч героя прочертил вопросительную дугу.
– Ну, той самой, ради спасения которой ты приперся сюда, – устало ответило горное чрево.
– Какой девчонки? – повторил ничего не понимающий рыцарь.
– Ты знаешь! Та рыжая, стройная, грудастая, сексапильная милашка…
– Эй-эй, это моя будущая жена!
– Но совсем не в моем вкусе, – быстро добавила пещера. – Я же говорю, у нас ничего не было…
– Да о чем ты?
Пещера замолчала. Вероятно, она обдумывала последнюю реплику, подыскивала подходящий ответ и, может статься, размышляла, сколько времени в среднем требуется герою, чтобы понять суть беседы, если предыдущие тридцать минут диспута, как выяснилось, прошли даром.
– Ты ведь пришел убить меня и спасти эту девчонку из плена? – уже не так уверенно, как раньше, предположил дышащий мраком зев.
– Да? – рыцарь озадаченно почесал макушку острием клинка.
– Да? – спросила пещера.
– Нет, – ответил рыцарь.
Пещера умолкла. И вдруг у нее наступило озарение:
– Тогда ты, наверное, имеешь в виду деньги?
– Да? – уточнил герой.
– Сам подумай, какие вещи с начала времен влекут к себе героев: бабы и деньги. Бабы отпадают – остаются… Ну! Ты же герой! – укоризненно заметила окруженная ореолом таинственности и измученная беседой арка.
– Да, – более или менее утвердительно отозвался рыцарь. – Да?
– О нет…
Рыцарь пребывал в растерянности, смущении и гневе одновременно: он, вне всякого сомнения, пришел сюда за чем-то – но за чем?! Никто и никогда не заявляется к пещере дракона просто потому, что это показалось ему хорошей идей, подходящим для героя занятием. Как это здорово: стоять у прохода, ведущего вглубь логова кошмарного огнедышащего зверя, с красивым и вдобавок магическим мечом наголо! Ага, здорово. Как же. Так рассуждает только тот, кто ни разу не встречался с драконом лицом к лицу. Интересно, а сам-то он встречался? Рыцарь не припоминал.
Тогда попробуем начать с более простых вещей: если он настоящий герой, то у него должны иметься атрибуты каждого настоящего героя – вроде волшебного меча, быстрого коня и симпатичной девушки.
Рыцарь придирчиво осмотрел меч: да ничего, кажется; волшебный меч стандартной модели, не шибко новый, но и не развалится после первого же удара. Сойдет.
Далее по списку следовал быстрый конь. Рыцарь заозирался и вскоре отыскал взглядом пункт номер два. О да, такие кони описаны во всех пособиях для начинающих героев: белые, как молочная пена, с волнистой, играющей на ветру гривой, сильные и молниеносные. Не конь, а сокровище, за которого не жалко и руку отдать – или другую не очень важную часть тела.
А это точно его конь? Рыцарь засомневался. Если скакун не его – тогда чей? Не дракон же на нем ездит! Может, другой герой? Но броди поблизости другие герои, они бы обязательно заглянули на огонек. Люди этой профессии ненавидят друг друга до жути, ведь они не только коллеги, но и конкуренты. Раздумья привели рыцаря к следующему выводу: он, рыцарь, все еще жив, следовательно те, кто владел конем ранее, вряд ли попросят его вернуть, а значит даже если этот конь не принадлежал ему изначально, то теперь уже фактически является его собственностью.
Хорошо, с этим разобрались – а девушка? А-а, девушка… Да, девушка была, вспомнил рыцарь. Такая… такая…
– Как, ты говоришь, она выглядела?
– Кто?
– Та девчонка.
– Которую ты не собираешься спасать?
– Ну да.
– Рыжая. Стройная. Грудастая. Сексапильная. Милашка.
– Волосы длинные.
– Ага.
– Высокая?
– Если ее не укоротила гильотина, то да.
– В каком смысле?
– Она воровка.
– Воровка-а… – разочарованно протянул рыцарь в сверкающих доспехах.
– Но чрезвычайно порядочная воровка, – успокоил его дракон. – Иногда дает бездомным детям по монетке. Волосы всегда причесаны и аккуратно уложены. Имеет недоразвитого интеллектом братца, о котором вынуждена заботиться, так как родители покинули их в детсадовском возрасте.
– Погибли? – голос чуткого к чужим бедам рыцаря наполнился состраданием.
– Да нет, забили на них, бросили и рванули за границу. Там их батяня завел новый бизнес, успешный, они с матерью живут припеваючи и по праздникам посылают красавице с ее дебильным братцем парочку медяков.
– Ну-ну! – Рыцарь оперся на меч – душещипательная история воровки взволновала его романтическую натуру. – А дальше?
– А дальше как обычно: бегство из-под стражи, беспрестанное вальсирование между голодной смертью и смертью от острых предметов в руках тех, кто умеет с ними обращаться, кража – помощь бедным, снова кража – снова благотворительность. Однажды пошла на убийство…
– Ах!
– Для защиты брата.
– Смелая.
– Была изнасилована.
– Какой негодяй это сделал?!
– Ты же и сделал. Да не волнуйся ты так: ты ее полюбил с первого взгляда (да-да, и на всю жизнь, как положено). И она была не против.
– Зачем же я ее изнасиловал?
– Ты мне никогда не рассказывал о своих эротических пристрастиях.
– О-о…
– Как я ни просил… Так о чем я? Ах да, скрывается от назойливого жениха, предводителя шайки грабителей.
– А я?
– А ты скрываешься вместе с ней.
– Неужели? Да ни за что не поверю! Я бы взял в правую руку меч, – рыцарь продемонстрировал, как бы он это сделал, – левой поднял бы жениха за волосы и насадил бы…
– Ты пытался.
– И что случилось? Хотя что за вопрос: я жив, следовательно он…
– Еще тебя не нашел.
– А он искал?
– И ищет. После того как ты зарубил всю его семью.
– Какой я негодяй!.. Эй! Так он, семейный человек, увивался за молоденькой девушкой? Какой он негодяй!
– Не все так просто. В общих чертах: папа, султан, хотел женить его на принцессе, а тот сопротивлялся, потому что недолюбливал женитьбу и отдавал предпочтение наследству на пару с нежеланием делить его с кем бы то ни было. Но папаша заявил: либо ты, черт тебя дери, женишься, либо наследству сделай ручкой. И он женился – чего не сделаешь ради двадцати миллиардов!
– Ух ты! – Рыцарь устроился поудобнее.
– Однако насильно, как тебе наверняка известно, мил не будешь. Посему, едва женившись, парень грабанул папочку на солидную сумму и смылся, а после вложил эти деньги в собственный бизнес. Грабительский.
– И как у него дела на этом поприще?
– Да как у всех средних предпринимателей…
– А на фига я всю его семью перерубал?
– В очередном приступе беспамятства.
– Какого беспамятства?
– Которым ты страдаешь уже около года.
– Постой-постой! Я не помню ни о каком… Гм.
– Вот-вот.
– И откуда у меня взялось беспамятство?
– Помнишь, я сказал, что ты как-то пытался насадить своего преследователя на меч?
– Помню ли я? Ты сейчас издеваешься? – обиженно откликнулся рыцарь.
– Нет-нет, – успокаивающе произнес дракон, – я только спрашивал.
– В таком случае ответ «да» – я помню, – ответил все еще задетый герой.
– И тебе удалось-таки выполнить свою угрозу.
– Ха! Так я и думал.
– Но твой давний враг, всесильный маг-некромант, оживил парня, наделил его волшебной силой, поставил во главу армии нежити и отправил по точным координатам к тебе, то бишь телепортировал. Не спрашивай, чем ты насолил всесильному магу! Мне не все известно. Но, очевидно, для создания коллизии достаточно и того, что ты добрый – вроде бы – герой, а он злой – скорее всего – некромант. Классический разброс статусов – и как следствие закономерное развитие событий.
– А почему я убегаю от какого-то жалкого мертвяка? Для чего и как у меня оказался меч-кладенец? И куда я дел рыжую воровку?
– Не леденец, а кладенец, – поправил меч.
– Я и сказал кладенец, – раздраженно бросил рыцарь.
– Прости, видимо, послышалось. Годы, знаешь ли, берут свое, – пожаловался меч. – Сколько долгих лет я пролежал под тем огромным, покрытым мхом, находящемся в самом труднодоступном месте камнем…
– Так что с моими вопросами? – пропуская мимо ушей болтовню меча, напомнил рыцарь.
– Вкратце ситуация такова: маг, помимо прочего, сделал мертвяка бессмертным, и убить его можно, лишь рассеяв чары, а рассеять чары можно, лишь убив мага, а убить мага можно лишь мечом-кладенцом, выкованным искуснейшим в мире кузнецом, убитом из боязни самому быть им убитым с помощью его меча магом. Меч кладенец был схоронен…
– Я слышал: далеко-далеко под большим мшистым камнем.
– Верно. А девку ты спрятал дома у родителей парня-мертвяка. После того как он с ними поступил, родичи его невзлюбили, а прознав, что их сынище-маньяк превращен в бессмертную нежить, решили оказывать посильную помощь всем, кому он не нравится. Друг моего врага – мой друг, и так далее…
– А я, наверное, служил в гвардии, пока меня не изгнали из-за инцидента, который подстроил будущий мертвяк-маньяк?
– Память восстанавливается? – с надеждой спросил дракон.
– Нет, догадался, – горько ответил рыцарь и обхватил руками голову. – Как представлю, – медленно проговорил он, – что по моей вине погибли невинные люди…
– Не совсем по твоей. Ведь это маг отнял у тебя память, чтобы ты стал для него легкой добычей – как принято выражаться. И если уж на то пошло, не больно-то они и невинные: султан скупил все власти в округе, так что семейка не платит налогов, время от времени занимается беспределом (ну, там, собирает дань с рыночных торговцев и крадет из магазина масло) – и при этом остается безнаказанной.
– И все же…
– Слушай, считай, что того требовала высшая справедливость, что мясорубка, которую ты им устроил, была предопределена твоим неискоренимым стремлением к мировой гармонии и дырявой памятью. У тебя один пласт памяти наложился на другой, и ты принял мамашу с дочурками за разыскивающих тебя злобных зомби.
Рыцарь взъерошил длинные темные волосы, а потом решительно встал. Выдернув из земли меч, он сказал:
– Учитывая свои проблемы с памятью, не могу быть уверен… Но, по крайней мере, мне кажется, что я приходил сюда с какой-то иной целью, а не чтобы совершить экскурс в собственную биографию. Да вообще говоря: на кой ляд я приперся к драконьему логову?! Не спорю, я потерял память, но со здравым смыслом у меня пока порядок!
Дракон немного помолчал, а затем изрек:
– Ладно, ты меня поймал. Мне не удалось тебя обдурить.
Рыцарь недоуменно приподнял брови.
– Обдурить? То есть все, что ты мне наплел – неправда? О провалах в памяти, о злобном маге, об армии мертвецов и о моих преступлениях…
– Нет-нет, не волнуйся… э-э, я хотел сказать, не сомневайся, это было на самом деле. Просто, понимаешь… м… в общем…
Рыцарь подозрительно покосился в ту сторону, из которой раздавался голос дракона, и покрепче обхватил меч-кладенец.
– Я… у меня сейчас нет денег.
Герой впал в ступор.
– Что? Каких денег?
– Эти провалы в памяти – они такие удобные, когда нужно не отдать долг.
Подозрительность рыцаря усилилась, однако его догадливость находилась на прежней отметке – на нуле.
– Не понял, – отважно заявил герой, держа перед собой меч и медленно отступая назад.
Редкие лучи солнечного света, проникавшие в пещерный проход и взбивавшие многолетнюю пыль в объемные вихри, обрисовали нечеткий, выползавший наружу силуэт.
– Да что ты не понял?! Я и есть тот всесильный маг-некромант!
На фоне отливающего голубизной неба и кучевых облаков дракон смотрелся очень внушительно – и очень костляво. Поскольку был скелетом.
– Мне надоело играть в игры! – громыхнул он. – Значит, так: примерно год назад я занял у тебя деньги…
– На что? – спросил ошарашенный рыцарь, не прекращая движения спиной вперед.
– На заклинание. Мои запасы золота и драгоценностей истощились вместе с моей плотью: слишком много расплодилось самоуверенных героев, которых так и тянет проникнуть в пещеру дракона, украсть его сокровища и отрубить от него кусочек. Некоторые рвутся спасать девственниц, хотя я этим не увлекаюсь. – Всесильный маг неожиданно умолк, а затем с неохотой поправился: – Больше не увлекаюсь. Я не в том возрасте, чтобы интересоваться женским полом. Я мирно коплю деньги на старость…
– Ага, с помощью армии живых мертвецов.
– Обычно я их использую как рабочих. Ты – единственное исключение.
– Приятно слышать, – наконец притормозив, хмыкнул рыцарь.
– …а тут заявляешься ты и давай требовать долг! Знали бы вы, герои, какими трудами достается сегодня кусок хлеба!
Рыцарь пристально глядел на мага. Наглядевшись вдоволь, он взвесил в руке меч, взмахнул им для пробы и молча двинулся по прямо противоположной траектории, а именно – вперед.
На этот раз отступил дракон.
– Спокойнее-спокойнее! Силовыми методами ничего не добьешься!
– Уверен?
– Я верну тебе деньги, обещаю.
– Как же, так я и поверил.
– Хочешь, расписку напишу?
– Нет, я хочу кое-чего другого.
– Но тебе даже не известно, для какого заклинания мне понадобились деньги! – выкрикнул дракон последний аргумент, спиной юркая в пещеру.
– Думаю, мне это будет неинтересно.
– Ошибаешься, – ехидно послышалось из темноты. – Я хотел приготовить заклинание перемещения во времени, а оно дорого стоит…
– Неинтересно. – Рыцарь огляделся в поисках подходящей для факела ветки.
– …и, вернувшись в прошлое, предотвратить нашу встречу…
– Угу. – Рыцарь обмотал вокруг толстой палки сухую траву, высек кремнем искру и запалил факел.
– …и мне это удалось.
Рыцарь замер.
– И мне это удалось неоднократно! Путешествия во времени – забавная штука, надо сказать. Иногда они к тако-ому приводят…
Рыцарь не двигался.
– Когда я сбился со счета, суммируя наши бесконечные, безрезультатные встречи, то понял: надо предпринимать нечто более радикальное! И я, поступившись принципами и позаимствовав у знакомого колдуна бутылочку с любовным снадобьем, отправился в еще одно путешествие, но уже в другое время и в другое место. После чего опять возвратился сюда.
Факел рыцаря плавно опустился, и огонь, сыпля фейерверком искр, поджигал одинокие засохшие травинки перед входом в пещеру.
– Но, если поразмыслить, это случилось в прошлом, а посему с того момента и до нынешнего я продолжаю оставаться верным своему принципу. Какому? Ни грамма женщин! С ними одни проблемы, доложу я тебе! Стоит их похитить и изнасиловать, как они тут же начинают распоряжаться тобой как своей собственностью. Девственницы в этом плане особенно наивны и неразумны. Как ни объясняй им, что секс – это просто секс...
Факел выпал из руки рыцаря. За ним последовал меч.
– Ох уж эти мне старорежимники!..
– Ты переспал с моей матерью?!
Повинуясь внезапному импульсу, рыцарь посмотрел на ноги – они были короткими. Рыцарь перевел взгляд дальше – у него были широкие бедра. Рыцарь перевернул руку – его ногти были красного цвета. До этого места еще оставалась надежда, но то, что располагалось чуть выше, отсекало ее раз и навсегда.
– Всем известно: женщины не бывают рыцарями. Они не убивают драконов, не грабят их пещеры, не спасают из заточения принцесс и не дают всесильным магам деньги в долг.
Пасущийся неподалеку конь странно заржал.
А обиженная на мировую несправедливость рыцарь расплакалась горючими слезами.






























































13. Ржавый карнавал

(в соавторстве с Тимуром Ховдеем)

Посвящается всем моим друзьям,
подругам
и любимой А.
(Тимур)

А также людям, в судьбе которых
рок играет важную роль.
И речь не только о музыке.
(Григорий)

Это случилось поздней осенью, когда с деревьев опали почти все листья. Они лежали у вросших в землю корней ржавыми рыхлыми кучами. Ветер ворошил их и разносил по всей округе, как вестники грядущих холодов.
Все птицы улетели зимовать на юг. В городе остались только голуби, галки да вороны, вечные обитатели городских помоек и свалок.
Осень. Казалось, что сентябрь начался совсем недавно, но, вот, на календаре уже ноябрь. Жизнь шла своим чередом.
Начался дождь. Крупные капли падали с неба, прибивая к асфальту дорожную пыль. Поднявшийся ветер попытался унести с собой листву, но не смог справиться с холодным дождем. Тогда, озлобленный, он стал рвать старую газету.
Я заметил его на остановке. Подъехавший автобус обрызгал голубя водой из лужи. А он смотрел на эту сценку, на эту мини-копию жизни с безразличным выражением на лице и не выпускал изо рта сигареты.
На нем была старая стеганая куртка с капюшоном и логотипом какой-то американской бейсбольной команды. А может, и футбольной. Я не очень разбирался в этом деле.
– Закурить есть? – Вообще-то я не курю, но я не знал, как начать разговор.
– Есть. – Он улыбнулся. – Будешь «Ричмонд»?
– Давай. – Я сцапал протянутую сигарету.
Чиркнула спичка, и пламя охватило кончик бумажного цилиндра. И тут я заметил в его глазах неестественный блеск. Мне стало не по себе.
– Ты ведь не куришь. – Он хитро улыбнулся и сделал затяжку.
– Как ты догадался? – спросил я. – Сильно заметно?
– Конечно! Даже слепой заметит! – Он рассмеялся – громким звонким смехом. – Сигарету ты держишь не как заядлый курильщик – это раз. Дыхание у тебя не сбивчивое, одышки нет – это два.
– Да я погляжу, ты сама наблюдательность. – Я рассмеялся в ответ.
– Том, – представился он и протянул руку.
– Джим. Рад знакомству.
Мы обменялись рукопожатиями.
– Думаю, надо отметить нашу встречу. Ты не против?
Это предложение показалось мне странным. В другой ситуации я, вероятно, отказался бы, но делать было совершенно нечего, а кроме того, после увольнения с работы мне хотелось с кем-нибудь пообщаться. Спокойно, искренне. И если не излить душу – странно откровенничать с первым встречным, – то хотя бы поднять себе настроение в хорошей компании. А парень он, сразу видно, неплохой…
Том заметил мои раздумья, но виду не понял и терпеливо ждал.
– Да нет, не против, - наконец сказал я.
– Вот и отлично. Рядом есть неплохой ресторанчик. Погнали.


Местечко оказалось довольно милое. Никаких претензий, никаких картин современных художников на стенах или гремящей на весь зал прогрессивной музыки. Здесь было тихо и уютно. Старомодные обои и занавески словно бы отделяли это место от остального мира, но делали атмосферу внутри более искренней, теплой и дружелюбной.
Вода стекала с наших ботинок и курток, и за несколько секунд набежала большая лужа.
– Давай сядем за тот столик, у окна. – Он указал рукой. – Погнали.
Он снял куртку и повесил ее на вешалку около столика. На нем был клетчатый шерстяной свитер, из-под которого выбивалась серая рубаха.
– Что будешь? Бренди, вермут, виски?
– «Гиннес».
– Официант! Пинту «Гинесса» и «J&D».
– Минутку.
И мы стали ждать, когда принесут наш заказ.
Я пригляделся к своему собеседнику. В его неказистой внешности было что-то притягательное. С виду – обычный человек. Незапоминающееся лицо, длинные, до плеч, волосы. Но был в нем какой-то внутренний магнетизм…
– Ну, Том, рассказывай, чем занимаешься. – Его хорошо поставленный голос прервал мои размышления. – Я, вот, например, странник. Ошиваюсь то там, то сям. А ты?
– Ну, я… Я музыкант, правда, наша группа распалась. Но есть материал, идеи…
– Обожаю музыку. Хорошую музыку.
Принесли наш заказ. Он пригубил коктейль и посмотрел мне в глаза.
– Что? – спросил я, заметив его пристальный взгляд. Под ним я чувствовал себя неуютно.
– Ну, как тебе сказать… Есть в тебе огонек. Пламя поиска, жажда исследования и познания, я бы так сказал. Нечто подобное было в глазах Адама и Евы. Ты мне интересен, интересен как личность. – Он сделал большой глоток и поставил стакан на стол.
Я сидел и потягивал пиво. Его слова запали мне в душу, и я пытался понять, что это за блеск такой и что в нем хорошего. Крепкий, но в тоже время бархатный вкус пива ласкал язык и горло. А я сидел и думал.
Дождь усилился. Капли бились о подоконник все сильнее и сильнее.
– Блеск… расскажи мне, что ты о нем знаешь?
– О! Это случилось год назад. Я был такой же, как ты, молодой и искал счастья...
– Был? Да ты не старше меня!
– Дай же мне рассказать. – Он улыбнулся, странной улыбкой. – Так вот, это случилось осенью. Я тогда гулял по дождливому городу и встретил его. Он, так же как и ты, попросил закурить и пригласил меня, но не в бар или ресторан, а на Ржавый карнавал. Он назвался Герхардом. Я никогда не был на карнавале, тем более на Ржавом. И захотел попасть туда.
Я слушал его внимательно. Мне хотелось узнать больше об этомпразднестве.
– Он отвел меня туда. Это было незабываемо. Карнавал… Я, взрослый парень, веселился, как ребенок. Я веселился на этих странных и пугающих аттракционах. Публика там собралась разношерстная, многие говорили на непонятных и мертвых языках. Их костюмы поражали воображение… А потом Герхард сказал, что, если я хочу снова попасть на Карнавал, я должен привести кого-нибудь с собой. Как в секту или в компанию-пирамиду. Я воспринял это как шутку, но буквально неделю назад начался Он, Карнавал. И я не могу на него попасть, ведь я один. В общем, я приглашаю тебя туда.
– Это, конечно, прикольно, но мы знакомы каких-нибудь полчаса, – сказал я, глядя в окно. – А вдруг ты серийный убийца? Или маньяк-гомосексуалист?
– Эй! Я просто предлагаю тебе сходить на Карнавал. И никто не собирается тебя убивать или трахать в задницу. Ты – мой билет, мой шанс снова оказаться там. Да тебе и самому хочется сходить туда, верно ведь? Не отрицай, я вижу это по твоим глазам.
И он был прав. Он ужасно заинтриговал меня своим рассказом, и мне хотелось побывать на этом празднике. Действительно ли там так здорово?..
После недолго раздумья я согласился.
– Хорошо. Когда пойдем?
– Ха. Не так быстро. – Он опять рассмеялся. – Какой ты шустрый! Вот мой номер. Приходи завтра вечером к старому парку. Там есть Ржавые ворота. Я буду ждать тебя у них в десять вечера.
– Завтра? А почему завтра?
– Потому что завтра. Черное воскресенье. – Он подмигнул мне. – Давай, до связи.
Расплатившись за нас двоих, он вышел на улицу, под проливной дождь. Громко хлопнула дверь.
Допив пиво и оставив на столике чаевые, я поехал домой на метро. Мне повезло, я сел в полупустой вагон.
В наушниках играла группа Cold. Рональд Вард пел «Песню дождя», его сильный, глубокий голос врезался в сознание. Он помогал мне бороться с плохим настроением. В этом и была магия Cold. Их депрессивные тексты и проникновенные мелодии вселяли надежду на то, что у тебя все не так уж плохо.
Одна песня сменялась другой, в окнах вагона проносились станции и стены туннелей. Я не заметил, как доехал до конечной.



Квартира встретила меня теплом и тишиной. Я клевал носом. Не знаю, что было в этом виновато: может, усталость, а может, выпитое натощак пиво. Я сбросил куртку, снял ботинки, положил на стол очки. И, упав на диван, провалился в сон без сновидений…


Утро. Осеннее утро. Первые лучи солнца прокрались в квартиру. Они отражалась бликами в зеркале, в стеклах лежащих на столе очков.
Зазвонил городской телефон. Его громкий писк нарушил утреннюю тишину и разбудил меня. Пока я искал очки, трель прекратились.
Сегодня воскресенье. Черное воскресенье. Хм. Что он имел в виду, когда назвал этот день именно так? «Уж не фанат ли он группы Black Sabbath?» – мелькнула у меня мысль. Черное воскресенье… Какой же я дурак! Ведь я слушал его постоянно! Это одна из песен группы Cold. Странно, при чем здесь она?
Встреча назначена на 10 вечера. Чтобы чем-то себя занять, я сел читать «Американского психопата» Эллиса. Дойдя до момента, когда Патрик поехал на свидание с Кортни, я решил позвонить Мэри и предупредить ее, что сегодня буду занят и не смогу к ней приехать. Она сказала, что все нормально. Ближайшие два дня она будет гостить у родителей, которые меня, прямо скажем, недолюбливают.
Я повесил трубку. Что бы еще поделать? И я не придумал ничего лучше, кроме как завалиться на диван, поставив будильник на восемь вечера.
…Но разбудил меня не будильник, а мобильный.
Из динамика донесся голос Тома:
– Эй, соня! Погода прекрасная, ни ветра, ни дождя. Давай, просыпайся – у тебя два часа на все про все.
– Хорошо-хорошо, просыпаюсь, – промычал я в трубку и упал с дивана.
Поужинав на скорую руку, я выбежал из дома.


Он ждал меня, прислонившись спиной к старым, ржавым воротам парка. На нем была все та же куртка, тот же свитер, и, как и во время нашего знакомства, он курил.
– Осталась пара минут. – Он постучал по часам. – Я уж думал, ты не придешь. Ладно, давай подождем. – И он затянулся сигаретным дымом.
Секунды следовали за секундами. Мне казалось, что мы стоим тут уже несколько часов. Том молчал и с безразличным лицом глядел на ворота.
– Ага. Все, пошли. – И он стал открывать ворота. – Чего стоишь? Помоги мне.
Створки с громким скрипом раскрылись, и с них посыпалась ржавчина.
– Давай, Джим, не стой столбом! – прокричал он. Схватил меня за рукав куртки и потянул за собой.
Я споткнулся и чуть не упал. А когда поднял взгляд, и мир уже изменился. Загаженный, старый парк преобразился. На огромной территории, пустовавшей бог знает сколько лет, появились аллеи, палатки с торговцами и аттракционы. Играла веселая музыка, люди смеялись – праздник был в самом разгаре.
– Ну, куда пойдем? – Его голос с трудом пробивался сквозь весь этот шум. – Карнавал бывает только раз в году! И на него еще надо заслужить билет.
– Ты так и не рассказал мне про блеск, – прокричал я.
– Ах, да… блеск. Ну, это и есть билет на Ржавый карнавал. Именно им ты и расплачиваешься за это удовольствие. Да не парься! Все нормально. Пошли на «Адские колокола»!
«Адские колокола». Жуткого вида громадина. Человек садится внутрь, застегивает ремни, и колокол начинает свою безумную пляску. Никогда не угадаешь, в какую сторону он повернется. Мало кто выходит оттуда в нормальном состоянии.
– И-и-и-и-и-иха-а-а! – Том вывалился из Колокола. – Джим! Ты должен на нем прокатиться!
– А что это, вон там? – Я указал рукой на дальний конец парка.
Том пытался прийти в себя после аттракциона
– Не знаю… Там редко кто бывает. Давай сходим.
Карнавал предстал перед нами в новом, мрачном и угрожающем, обличии. Голые деревья, хотя в центре парка они были усеяны золотистой листвой; лужи; кучи мусора. В общем, картина еще та. В самой темной части парка, на задворках, стояли два больших шатра. Ржавые вывески висели на ржавых гвоздях. На одной еще можно было разглядеть надпись: «“Психоцирк”! Добро пожаловать на шоу!» Другая была настолько побита временем и дождями, что от нее не осталось почти ничего, кроме огромных дыр.
– Давай посмотрим, что там, – сказал я Тому.
Приподнял полог и осторожно прошел внутрь «Психоцирка».
Нашим глазам предстала печальная картина: груды мусора, пыль, раскиданные игрушки и огрызки воздушных шаров. Все это внушало уныние и печаль.
– Добро пожаловать на шоу! Мы рады видеть вас в нашем цирке! – Раздался из темноты громкий зловещий голос, от которого за милю несло безумием. – Шоу начинается! На арене два молодых человека! Сейчас в них будут кидать камни, ножи и все, что попадется под руку!
– Пригнись! – только и успел прокричать Том и упал на пол.
Когда над его головой просвистел топор, я тут же растянулся на полу. В нас кидали яйца, обломки кирпичей, компакт-диски, ржавые болты и гайки.
Прикрыв голову руками, Том бросился к выходу.
– Давай-давай, за мной!
Мне не надо было повторять дважды. Спотыкаясь, я вырвался из этого дурдома первым. Том выбежал из шатра, прихрамывая.
– Все-таки один урод зацепил меня, – держась за бедро, прорычал он. – Здоровый камень, однако, он в меня послал.
– Рискнем зайти во второй павильон? – спросил я. Во мне боролись два противоречивых чувства: я не знал, что ждет нас внутри, и, как все люди, боялся неизвестности. Но Карнавал заворожил меня. Какие еще безумные развлечения скрывает этот таинственный парк? Пока я здесь, я должен увидеть как можно больше.
Том тоже был настроен решительно.
– А! Гулять – так гулять! Не зря же мы пришли на Карнавал?
И мы зашли во второй шатер.
Внутри было на удивление чисто. Мы оказались в театре. Маленькая сцена, ряды стульев и будка суфлера. У входа нас встретил старик-билетер, одетый в форму, которую носили лет сто назад.
– Господа, добро пожаловать в Театр боли. Мы рады видеть вас! – с его губ слетали отрепетированные, повторяемые из года в год фразы.
– Театр боли? А что это такое? – спросил я. – Обычный театр я видел. А вот о таком слышу впервые.
– О, Театр боли!.. – На лице старомодного билетера появилась улыбка. – Это самое великое изобретение человечества со времен парового двигателя. Его создатель Клаус фон Борнхоф потратил не один десяток лет на то, чтобы воплотить свою идею в жизнь. Ходили слухи, что он продал душу Дьяволу ради этого.
– А что за идея?
– О! Это самая великая идея! – Дед даже всплеснул руками, немного маниакально. – Герр фон Борнхоф хотел показать людям их страхи и боль. Оживить на сцене вечные страдания, вселенскую печаль, неизбывную горечь утраты. Каждый посетитель Театра видит ту боль, которая для него самая сильная. Близких родственников, безвозвратно теряющих последние секунды жизни на смертном одре. А может, жестокие мучения безвинных людей. Все зависит от самого человека. И не всякие, скажу вам, уходят отсюда на своих двоих. Было несколько случаев, когда зрители умирали от разрыва сердца. Вы готовы рискнуть, молодые люди?
– А сколько стоит билет? – Я шарил по карманам в поисках денег.
– Он здесь в первый раз, – пояснил Том. – Ох уж эти новички. – И он лукаво подмигнул билетеру.
– Садитесь на свободные места – представление сейчас начнется, – сказал тот и улыбнулся. Но улыбка его была недоброй.
Как только мы сели, поднялся занавес, и на сцене появилась…


…На сцене я увидел ее. Мою Мэри. Старую и немощную. Она лежала на кровати в больничной палате под капельницей. Его волосы поседели, руки превратились в сухие веточки, она была одета в какие-то грязные лохмотья. Но я сразу узнал свою любимую. Она спала.
А я сидел рядом с ней, около койки. Дряблое лицо, морщины… Словно какой-то художник решил посмеяться надо мной и нарисовал карикатуру. Старость превратила меня в маленькую, сгорбленную куклу.
– Она умирает, – раздался в палате голос доктора. – Мы ничего не можем сделать.
– Но вы же врач! – Мой голос срывается на визг, по лицу текут слезы. – Должно же быть хоть какое-то лекарство?!
– Увы, здесь мы бессильны.
Второй акт.
Место действия меняется: теперь это кладбище. Дождь превращает могильную землю в отвратительную жижу. Капли стучат по крышке гроба, нарушая скорбную тишину. Они играют свой реквием. Свою песню. Песню дождя.
Комья земля слетают с лопаты и постепенно закрывают собой крышку погребального ящика.
– Мэри… Любимая… – Слова встали комом в горле.
Как это случилось? Ведь мы клялись умереть в один день. Жить долго и счастливо. И в горе, и в радости. Но… Но Судьба и Смерть сделали свое дело. Они всегда пожинают свой урожай, урожай полный горя.
Акт третий.
Я пьян. Так пьян, что уже не могу сидеть за столом, но руки сами тянутся к бутылке и наливают в стакан крепкий напиток. Я так хочу залить свое горе алкоголем, но не могу забыться.
– Джим! – Том трясет меня за плечи и кричит. – Джим, очнись!
– Том… Она умерла, Том! И они не спасли ее! Том!
– Успокойся, это просто наваждение.
– Такое часто бывает, я же говорил, – сказал старик билетер. Он тоже склонился надо мной и разглядывал меня, как орнитолог незнакомую бабочку.
– Все, парень, кончился праздник. – Том помог мне подняться. – Тебе надо домой.
Домой…
Я еле переставлял ноги. Билетер смотрел мне вслед. Я чувствовал на спине его взгляд – холодный и довольный…


Я не помню, как с безразличным, металлическим, ржавым скрипом закрылись ворота. Они исторгли меня. Нас. Как нечто чуждое, опасное, ядовитое. Мы оказались на улице.
Праздник закончился – осталась лишь боль. Возможно, в парк опять вернулись тьма и тишина, и аттракционы пропали, и Карнавал исчез, словно его и не было. Не знаю, я ничего этого не видел. Я выпал из этой реальности.
Кто-то стоял рядом со мной. Кто-то… Том… Мне удалось вспомнить его имя. Он проводил меня до остановки, а может быть, до дома. А потом пропал – как и все остальные. Всю жизнь мир удерживал меня, не позволял свалиться в пропасть. Но воздух сделался прозрачным, стены исчезли, земля ушла из-под ног, деревья и люди, и шумные машины, и серые, крикливые птицы зависли в воздухе – а потом исчезли. Я был на полпути к вечности, к пустоте… К забвению.
Лишь в коридоре, поворачивая ключ в замке, я понял, что все еще здесь. Зачем? Для чего? Я стою на этом твердом полу, которого мгновение назад не было. Я плыву в бескрайнем остановившемся потоке ирреальной реальности. Реальной иррациональности. И я поворачиваю ключ в замке…


…Дрожащими руками я поворачиваю ключ в замке.
Дом. Все тот же беспорядок. На полу валяется «Американский психопат», открытый на том самом месте, где Патрик звонит Кортни.
Мэри. Я вспоминаю страшное видение, посетившее меня в Театре. Рука сама тянется к телефону и набирает номер. Два… Один… Ноль… Длинные гудки…
– Алло! – ее чудесный голос разорвал цепь уродливых гудков.
– Привет… это я. – Голос совсем слабый. Я почти не понимаю, где я и что со мной. – Мэри, приезжай… мне плохо… Очень плохо, – слова слетали с языка без моего ведома, без моего участия. То, что всю жизнь хотело управлять мной, наконец получило надо мной контроль. И я не сопротивлялся. – Приезжай скорей… Будь со мной… дорогая.
– Джим, что с тобой? – взволнованно спросила она. Ее слова бессмысленно бились о стену беззвучия. – Джим, все будет хорошо. Я уже еду.
Мне удалось расслышать короткие гудки – она повесила трубку. Нет, не повесила – бросила…
От усталости я валился с ног, и странное головокружение выкручивало меня изнутри, словно стремясь выдернуть из меня душу и лишить ее, разорвав на куски. Я уснул прямо в комнате, на полу.
…Меня разбудила она. Она приехала и открыла дверь своими ключами.
– Джим! Джим! Что с тобой такое?! Где ты был? Ты что, пил? – Вопросы сыпались на меня градом.
Я с трудом понимал, что она говорит. Но я видел испуг на ее прекрасном лице.
– Мэри… милая, я был в таком месте. Я видел такое… Ты... и я... – Слезы лились из моих глаз. Я боялся рассказать ей о том, что видел. Да и поверила бы она?
– Не бойся. Я рядом, а значит, все хорошо. – Она опустилась на колени и обняла меня.
И…
Это была самая прекрасная ночь в моей жизни. Я и она. Она и я. В танце любви я забыл обо всем: о Карнавале, о Театре, о Томе. Были только мы вдвоем.
Ночь безудержной любви и счастья.


Бесконечных, как боль и страдания.


Утром я проснулся в диком беспорядке и с абсолютно ясной головой. Она лежала рядом, восхитительная и настоящая, как летний цветок на залитой солнечным светом поляне. Тихо, чтобы не разбудить ее, я встал с кровати, оделся и ушел на кухню. Я приготовил нам завтрак, слушая карканье ворон и даже наслаждаясь их символичным пением.
Все было прекрасно, пока она не проснулась, не пришла ко мне и я не увидел в ее глазах этого. Этот блеск… На меня нахлынули воспоминания о вчерашнем дне.
– Мэри, любимая, – глядя ей в глаза, медленно произнес я. – А ты знаешь, что в тебе есть что-то невообразимо прекрасное?
– Что, дорогой? – спросила она наивно и невинно.
– Блеск твоих очаровательных глаз. – Мои холодные, матово-черные зрачки ловили каждую искорку внутри ее черных озер. Она смотрела на меня и вся лучилась от счастья. – Скажи, ты бывала когда-нибудь на Ржавом карнавале?
– А что это?
Этот блеск слепил меня. Я отвернулся, чтобы не видеть его, и посмотрел в окно, на пасмурное осеннее утро.
– Ржавый карнавал, – повторил я. – Да, ты обязательно должна там побывать…



































14. Тапочки,
или Как не оставить реальности ни шанса

Из цикла «Нереальность»

Тапочки были просто бешеные. Мало того, что гиперпространственные, так еще и плюшевые. В виде медвежат. На глаз не определишь, насколько они функциональны. Хотя смотрелись здорово.
Продавец тоже был в своем роде. Скелет. Как и положено, с белым остовом, гладким черепом, костлявыми конечностями. В остальном он напоминал Элвиса Пресли. Помните его? «Лав Ми Тендер» и все такое.
Но суть была в другом. Да-да, в этих самых тапочках. Черт! Нет, я не зову одного из обитателей Нереальности – я банально ругаюсь. Так вот, черт! Если бы я знал, на кой ляд сдались мне эти тапки! Будь они хоть шестьсот шестьдесят шесть раз стильные и клевые! Но… Что бы я ни думал, я должен был их купить. Я говорю не о мысли вроде «О. А тапочки-то ничего. Надо бы прикупить такие». Нет. То была четкая уверенность из разряда «если ты сорвал одуванчик, то что у тебя в руке?». Только не будем вдаваться в философию. За ней лучше обратиться к профессору Колбинсону (полтергейст), адрес такой-то. А я по другой части.
Да, раз уж выдалась возможность, представлюсь. Децербер. Пес. Разумный, хе-хе. Двух метров ростом. О трех головах. И черт-те скольких лет от роду – не будем забывать, что жизнь в Нереальности бесконечная. Но в душе я всегда молод. Обожаю девушек. Обожаю алкоголь. Обожаю рулетку, покер и любые азартные игры. Вообще, я не чужд азарту, а очень даже близок ему. Во всех его проявлениях, включая погони и перестрелки. Миляга. Стиляга. Ношу темные очки (почти всегда), курю нескончаемые сигары (почти всегда). (Почти всегда) ироничен и весел. Ну, это вы, наверное, заметили.
Очень рад познакомиться.
А теперь вернемся к нашим медведям. Тапочки… Мне непременно нужны были эти тапочки. Не знаю почему, и это меня напрягало. Но что поделаешь…
Я порылся в карманах и определился, что денег мне хватит в лучшем случае на полтапка. Где раздобыть нереальностной валюты? У кого занять? Можно, конечно, связаться с Кашпиром, моим другом-призраком. Но вдруг, пока я буду ему звонить, тапки уведут у меня из-под носов?
Я в задумчивости оглядел магазин. «Разнообразные товары по сходным ценам» – так он назывался. Обстановка самая обычная: стеллажи, витрины и стенды с многочисленными товарами. От бластеров до игрушечных солдатиков, от заклинаний до приправ к горячим блюдам, от… и до… Да-а, ассортимент был действительно разнообразный. Но никаких подсказок на тему, как бы мне поступить.
Тогда я перевел взгляд на продавца. Жаль, что он мужескаго полу. Будь он женщиной, я бы уболтал его… вернее, ее, на раз-два. А так надо искать другое решение. Говорят, вежливость рушит горы и воздвигает холмы на долинах (или что-то типа того). Попробуем применить ее.
– Кхе-кхе. – Я откашлялся. – Уважаемый.
Уважаемый сверкнул на меня темными провалами глазниц.
– Да-да, вы, с круглым черепом. Можно к вам обратиться?
– Ну, попробуйте, – разрешил Уважаемый.
– Вы знаете, мне очень нужны, просто жутко, невыразимо, непередаваемо, непредставляемо нужны тапки. Вот эти. Ага, они самые, – сказал я, когда Уважаемый ткнул своим костяшкой-пальцем в «медвежат». – Не могли бы вы мне их… э-э… отдать. – И обезоруживающе улыбнулся.
– Хм-м, надо подумать. – Уважаемый сделал вид, что размышляет. На самом же деле, это был такой прикол. И точно: через секунду скелет снова указал на тапки и недовольным голосом произнес: – Там ценник. Платите, сколько написано, и получите товар.
Удивительно, как мое мужское обаяние иногда осложняет мне жизнь. Я имею в виду, когда приходится иметь дело с существами того же пола, что и я. Щас кого-то другого на моем месте потянуло бы в размышления «а отчего все так?». Именно поэтому я быстро от них отстранился и снова попробовал решить проблему.
– А не могли бы вы немного скостить цену?
– С какой радости?
– С большой, – честно ответил я.
– М-м-м… – опять якобы задумался продавец.
– Я понял – нет, – сказал я.
– Вы правильно поняли.
Вежливость не помогла. Что ж, у нас в арсенале еще имеется оружие. А как насчет жалости?
– У меня больная мама. И бабушка. И прабабушка. И тетя по дядиной линии…
– Это как?
– Неважно. Прода-айте мне тапочки с уценкой.
– Мне повторить по слогам?
– Смотря что.
– Нет.
– Нет.
– Вот и ладушки.
Хм-м… Я опять порылся в арсенале и извлек на свет новое оружие – угрозы.
– Если вы немедленно не продадите мне эти тапочки по баснословно низкой цене, то…
Уважаемый скелет нацелил на меня миниатюрную базуку. Видимо, он держал ее под прилавком. На всякий случай. И этот случай, как он счел, настал.
Я понял намек.
– О'кей, о'кей. – Я поднял руки в примиряющем жесте.
Уважаемый хмыкнул и убрал базуку.
Мой арсенал пустел. Средств «добивания своего», назовем их так, оставалось все меньше. Буквально парочку я еще не использовал.
Я выгреб из кармана деньги. Пошуршал ими перед отсутствующим носом Уважаемого. Ноль реакции. Соблазнение деньгами не прокатило.
Я приготовился канючить – последнее средство имени «Стой на своем!». И увидел, как Уважаемый потянулся за базукой. Так что пришлось закрыть арсенал и быстро спрятать деньги в карман. Видимо, настало время залезть, образно выражаясь, в секретное отделение.
– Эй, что это там?!
Я указал наверх.
Скелет задрал череп и застыл на мгновение. А мне достаточно было и мига. Размахнувшись, я въехал продавцу в шушальник. Отбил руку, но поверг «врага» на пол. По крайней мере, будет знать, как хамить покупателям. Уважаемый проехался по полу – уже в отключке – и врезался в стенд, с которого попадали товары. Естественно, на самого продавца.
Пока он не вскочил и не бросился на меня или за базукой, я кинулся к тапочкам. Схватил их и ринулся прочь из магазина.
То, что произошло дальше, лучше всего описать в предложениях-абзацах:
Уважаемый очнулся и вызвал копов – началась погоня.
Я прыгнул в такси и приказал гнать что есть силы – полиция за мной.
Я вышвырнул водителя такси и сам сел за руль – копы не отставали.
Я заехал на космодром, надавав по шеям системе охраны, – полицейские дышали мне в затылок.
Я угнал звездолет – вершители правосудия сделали то же самое.
Ну и стражи порядка у нас! Ведут себя, как хотят!
Я сидел в кресле пилота. На коленях у меня лежала раскрытая инструкция по управлению звездолетом – такая есть на каждом космическом корабле. Я смотрел в книгу глазами левой головы. Зенками правой я отыскивал кнопки, на которые неплохо бы нажать, а бельмами средней глядел в зеркальце заднего вида.
Копы нагоняли меня.
Я выжимал из суденышка все лошадиные силы… или какие они – кентавриные? Неважно. Это не помогало.
Я уже начал готовить речь, которую произнесу перед копами, прежде чем они навалятся на меня с дубинками. Но тут – оп-пачки! – озарение. Глаза правой головы случайно натолкнулись на тапки, лежащие на приборной панели. А тапочки-то – гиперпространственные!
Я бухнул кулаком по кнопке «Автопилот». Схватил тапки, надел их – и начал разгоняться. А со мной, естественно, стал разгоняться и весь звездолет. В зеркальце заднего вида я наблюдал за ускользающим назад кораблем полиции. Все дальше и дальше, за черту видимости. Копы в скафандрах повылезали из люков и в гневе затрясли кулаками.
Я усмехнулся. И не успел досчитать до трех, как преследователи исчезли. Отлично! Теперь развернем корабль, пока он не вошел в гиперпространство. Затем войдем в него – т. е. в это самое «пространство» – и, перепрыгнув через копов, попадем обратно в Ад. Откуда мы и вылетели.
Но тут-то и начались более крупные проблемы. Корабль меня не слушался и даже огрызался. Я отвесил ему пару подзатыльников – или, как их, подпанельников, – но это ничего не дало. Я еще подубасил по панели. Никакого эффекта. Похоже, применив тапочки, я сбил настройки корабля. И теперь он летел – куда? Нет, понятно, что прямиком к Куполу: Нереальность-то замкнутый мир. Но что ждет там? И не изжарюсь ли я? Купол ведь настолько горячий, что обогревает всю Нереальность.
Я не запаниковал – отродясь не знаю, что такое страх, и знать не хочу. Но что-то где-то засосало. Возможно, под ложечкой или под каким еще столовым прибором.
Поздно спохватившись, я сбросил тапки. Это ни к чему не привело. Похоже, я разогнался до такой степени, когда остановиться уже невозможно. Скоро мы войдем в гиперпространство – но выйдем ли мы из него? А если выйдем, то куда? Вот черт!
Вспомнив древнюю заповедь «Не паникуй!», я успокоился. Не то чтобы совсем, но по большей части.
Корабль открыл разноцветную прореху и скакнул в нее. Мы оказались в гиперпространстве. Скорость посудины возросла во много раз и спадать не думала. Мало того, она становилась все больше и больше, больше и больше…
Мне оставалось только надеяться на лучшее, что я и делал. Попутно молясь. Надежда умирает… хм, да. С последним. А я тут как раз первый и последний. Вот круто, а?..
За этими невеселыми мыслями я не расслышал, что мне сказал Колбинсон.
– Дец! Де-эц! Дец!!! – крикнул он мне в самое ухо.
– А? Что? Я здесь.
– Пока здесь, – уточнил профессор. – Но очень скоро произойдет очередное искривление пространства. Ты снова купишь тапочки и снова отправишься в полет, и снова очутишься тут…
– И вы не знаете, как это предотвратить?
– Нет, не знаю.
– А разве я только что не был на корабле?
– Перестань болтать, пожалуйста, и послушай меня. Я провел временные исследования и понял, что дело в тапочках. Не надевай их – они неисправны. Чтобы уйти от погони, ты используешь их, попадаешь в гиперпространство и при этом продолжаешь разгоняться. Ты не можешь остановить тапки. А они разгоняют вас с кораблем до такой скорости, что вы прошиваете пространство–время насквозь и оказываетесь в мире прошлого. Словно какие-нибудь… как же это?.. Ах, да! Попаданцы. И в этом прошлом мире мы снова разговариваем, я рассказываю тебе то, что мне удалось узнать из моих исследований. Но потом ты все забываешь.
– Почему это?
– Ну как же. Это реакция реальности на попытку изменить ее. Она меняться не хочет и стирает раздражающие ее факторы.
– Но из-за нее я оказываюсь в «петле» пространственно–временного континуума!
– Именно. Поэтому-то тебе и нельзя надевать тапки, иначе…
– Если я их не надену, копы меня поймают и освежуют.
Профессор Колбинсон задумался.
– Э-э-э. А ты попробуй-таки не надевать. Вдруг все окажется не так страшно.
– Страшно – нет. Но страшно больно.
– Дец…
Проф говорил что-то еще, а тем временем у меня в голове рождалось нечто вроде озарения. Вот оно назревало, назревало, назревало – и вдруг как лопнуло! Итак, реальность нашей Нереальности очень строптива. Она не хочет меняться… Ну что ж, не хочет так не хочет.
– …и процент вероятности такого исхода меньше, чем…
– Проф, а, проф?
– …чем… да, Дец? Что?
– А зачем вообще мне понадобились эти тапки?
– Они тебе не понадобились – они нужны мне.
– Для чего?
– Ну как же. Эксперименты, опыты…
– То есть вы послали меня, чтобы я их купил, заранее зная о том, что они неисправны?
– Э-э…
– Вы очень предусмотрительны, проф. Настолько, что наверняка знали и о «петле», которая возникнет, когда кто-то эти тапки… кхм… купит. И пусть этим кем-то лучше окажусь я, чем вы. Так?
– Ну-у…
– Давайте сюда деньги.
Колбинсон сначала не врубился. Но потом хлопнул себя по лбу и достал из кармана души (не пугайтесь, просто наша валюта так называется).
– Вот, Дец, держи. Я буду тебе очень благода…
Я взял деньги и сунул их в карман. Надо действовать, пока я опять все не забыл!
– Да-да. Как и всегда, верно, проф? Чао!
Я вышел из университета, где профессор Колбинсон ставил свои опыты, и направился в ближайший стрип-бар.
Реальность не хочет меняться, чтобы угодить мне? Ну что же, я не буду ее менять. Даже пробовать не стану. Я просто повеселюсь в стрип-баре. Потом, может быть, забреду в казино и сыграну в покерок. Найду себе классную девчонку, схожу с ней в ресторан, а после – понятно что. Так я потрачу деньги. И не на что будет покупать столь необходимые мне тапочки.
Опыты, значит. Эксперименты. Эх, проф, проф. Не умеешь ты жить…
Через несколько часов я проснулся в каком-то отеле. Естественно, в кровати с обалденной красоткой. Как ее звали – одному дьяволу известно, ну да не привыкать. Важнее было другое. Я вдруг подумал, что надо срочно потратить оставшиеся деньги. Мне показалось, если этого не сделать, произойдет что-то неприятное. Теперь-то ясно, от чего у меня возникли такие мысли. С мелочью в кармане, я бы снова приперся в магазин и попытался купить тапки. А в тот момент меня лишь посетило чувство, что надо избавиться от наличности. О том, как все обстоит на самом деле, мне позже рассказал Колбинсон.
Так, значит, я подумал: «Ну уж не-эт. Дудки!» – имея в виду не музыкальный инструмент, а что неприятности щас совсем ни к чему. В такой милый, погожий денек, когда я – пусть это пока и оставалось для меня тайной – наконец вернулся домой.
Я взял с табуретки джинсы и высыпал деньжата на кровать. Подсчитал. Можно приобресть бутылку вина и пиццу. Вот ведь цены нынче. На нормальный перекус средств хватает, а тапочки гиперпространственные, даже ломаные-переломанные, на них не купишь.
Но это были частности. Главное, я не оставлял реальности ни единого шанса.
– Алло. Это ресторан на первом этаже? Примите, пжалста, заказ в номер…



































15. Не дожидайся Конца Света!

Магазины, салоны и радиорынки дружно встретили его отсутствием диска. Даже у «одиноких» торгашей не было вожделенной вещи. Что делать в такой ситуации, он не знал. Не оставлять же все как есть!..
Надо было передохнуть. Присев на бордюр, он устремил пустой взгляд в никуда…
Сквозь пелену задумчивости до него донесся мужской голос:
– Диск нужен?
Перед ним стоял самый обычный торгаш, который готов был продать такую важную, такую желанную и такую неизбежно необходимую программу!
– Сколько?
«Продавец» назвал цену.
Он не стал торговаться, порывистым движением отдал деньги, схватил коробочку с блестящим кругляшком внутри – и побежал на автобусную остановку.
…Общественный транспорт полз медленнее пришибленной гусеницы; не находя себе места, он всю поездку вертелся в кресле. Когда двери наконец открылись, он выпрыгнул из автобуса и, словно юнец, припустил к дому.
Вбежав в квартиру, быстро скинул куртку и ботинки, стремглав бросился в комнату. Включил компьютер; сгорая от нетерпения, дождался, пока тот загрузится, и вставил диск.
«Еще чуть–чуть, – думал он, – еще совсем немного…»
Когда прошло то ли несколько секунд, то ли пара столетий, он увидел надпись. Его рука сдвинула мышку, курсор впорхнул в "кнопку" с надписью «Да». Но, прежде чем дать согласие, он еще раз перечитал написанное на экране: «Вы действительно хотите устроить себе Конец Света?»
И тут он вспомнил жену.
Детей.
Тещу с тестем.
Друзей.
Коллег.
Людей на улицах.
И всех остальных.
А после на ум пришли такие слова, как: работа, ясли, алименты, зарплата, увольнение, пьянки... И прочие, прочие...
Как же ему все это надоело!
Он щелкнул кнопкой мышки.
«Да»!
И откинулся на спинку стула в ожидании результата. Однако тот свелся лишь к новой надписи на экране. Он с удивлением посмотрел на нее; затем прочел несколько раз. Время шло, а надпись не собиралась никуда исчезать.
И тогда, все поняв, он опустил голову на руки и беззвучно зарыдал.
Вот эта надпись:

У вас найдена более новая версия «Персонального Апокалипсиса».
Обновление невозможно. Установка прервана.













16. Системный код бога

[«Апокалипсис». – Прим. авт.] Откровение Иисуса Христа, которое
дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре.
И Он показал, послав через Ангела Своего рабу Своему Иоанну,
который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа
и что он видел. Блажен читающий и слушающий слова пророчества сего
и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко.
(«Апокалипсис (Откровение) Святого Иоанна Богослова». Гл. 1, ст. 1-3.)

Апокалипсис есть откровение сокрытых тайн,
бывающее во время озарений владычествующего ума
или в видениях, посылаемых Богом во сне, или в состоянии
бодрственном при помощи Божественного осияния.
(«Толкование на “Апокалипсис (Откровение) святого Иоанна Богослова”
Святого Андрея Кесарийского». Сл. 1, гл. 1.)

В начале было Слово.
Все сущее – слова.
Слова – наборы символов.
Каждый символ – сложен и многозначен.
Набор символов – код, открывающий суть вещей.

Стены искрятся, переливаются, мигают. Зеленые огоньки бегают по ним, как радиоактивные светлячки по искусственной траве. Провода подобны мертвым червякам. Лампы под потолком бросают яркий, но тоже ненастоящий свет.
Пол холодный. Сидеть на одном месте неприятно, кроме того, нет никакой теплой одежды.
Панель управления – словно бы прибитый к стене ящик с инструментами. Автоматической отверткой открыть ее очень просто. Когда это происходит, на свет появляются реле, переключатели, рычажки…
Даже временное преимущество, полученное недавно, и постоянная помощь не дают действовать абсолютно свободно. Все надо проделывать с оглядкой, смотря назад и вперед, и рядом, и кругом.
Пальцы в защитных перчатках – а вдруг удар током? Вдруг – ошибка или сработает элемент защиты? – едва касаются наполнения металлической коробочки. Открытая панель как будто застыла в ожидании, точно девушка в начале первой брачной ночи. Сейчас нужно дотянуться, коснуться и произвести необходимые операции… Но как? Надписи на непонятном языке… Тогда, может, довериться помощи – расслабиться и немного подождать. И… да! Получилось!
Свет меркнет. Помещение погружается в темноту.
Подняться с корточек, медленно, чтобы не закружилась голова. Достать фонарик, прикрепить его к шлему на голове. При помощи автоматической отвертки открутить болты на решетке, которую аккуратно снять. Как можно меньше звуков, как можно меньше шума. Отключение генератора – не панацея. Наверняка есть дополнительные источники питания. Они включены, и их владельцы начали поиски. Надо спешить!..
Быстро скользнуть в вентиляционную шахту и, преодолевая длинную тесноту, двинуться вперед. Сквозь мрак. Дальше…


…– Как давно? – Лицо, не очень четко отображавшееся на видеокоммуникаторе, выглядело бесстрастным и даже безразличным.
Кате это показалось странным, но только на мгновение. Какое-то невесомое чувство отложилось на невидимой стенке разума – и тут же испарилось, не оставив после себя ни следа.
«Не время предаваться глупым фантазиям! – жестко одернула она саму себя. – У тебя проблемы. У него проблемы. И их надо решать. Еще не хватало, чтобы они передались тебе…»
– С позапрошлой недели, – ответила Катя, нервно поправляя гребешок, удерживавший длинные черные волосы.
– Расскажите, как все началось.
Катя оглянулась. Но зачем это было нужно? Ведь он на работе. Странно, что там не заметили… Или заметили, просто стараются не обращать внимания? Или уже готовят увольнение, «по собственному желанию»… Сможет ли он адекватно воспринять такой поворот судьбы? А если это выведет его из себя…
– Вас что-то тревожит? – В голосе не слышалось ни тени эмоций.

– Нет, нет… – сказала Катя, которой не хотелось выглядеть слабой. И, насколько возможно, собравшись с ускользающими мыслями, начала пересказывать события последних дней…


Впервые это произошло на берегах Волги. Влад и Стас взяли своих подруг, а семья Архангельских отправилась туда в полном составе: муж, жена и дочка.
Поначалу все шло хорошо: разбили палатки, разложили вещи, провели рекогносцировку – в общем, обустроились. Затем Влад начал готовить обед: путешественники жутко проголодались. Дорога из Петербурга на Волгу, даже на аэромобиле, занимает около полудня, если лететь без остановок. В пути перекусывали бутербродами, запивали их соком и кока-колой, но хотелось чего-то более сытного, более вкусного, более съестного.
– Макароны! – провозгласил Влад так, словно бы стоял перед многотысячной, революционно настроенной толпой и восклицал: «Свобода!»
Со всех сторон раздалось:
– Наконец-то!
– Ура!
– Поедим!
Кто-то устроился прямо на траве, кто-то притащил стул, кто-то отправился побродить по берегу.
Мужская часть «семей» и раньше летала сюда, но останавливалась всегда в одном и том же месте. На сей раз оно оказалось занятым, и пришлось искать другую стоянку. Надя, подруга Стаса, предложила: «Давайте здесь!» Все остальные представительницы слабого пола, измотанные полетом и голодные, сразу с ней согласились, а мужчинам ничего не оставалось, кроме как посадить мобили, где указано. Споры и ссоры – не лучшее времяпрепровождение, к тому же на голодный желудок и в ситуации, когда иного подходящего места, обжитого до них туристами, так и не нашлось.
Все пребывали в приподнятом настроении, макароны варились, Влад помешивал их и одновременно травил шутки, Надя и Валя громко смеялись, а маленькая Юля смотрела на них с непониманием, когда с берега раздался громкий крик.
– Ребята-а! – услышали они голос Стаса. – Вла-ад! Сю-у…
Зов оборвался на полуслове.
Бросив кулинарные изыскания, Влад сорвался с места и побежал по тропинке вниз, туда, куда пошли Артем со Стасом. Он оглядывался по сторонам, искал глазами друзей и прокручивал в голове варианты событий: что могло случиться? Кто-то из них упал и сломал ногу? Из чащи выбрался дикий зверь и напал на рыбаков?..
Наконец он заметил какое-то шевеление в траве. Влад подбежал ближе и не поверил своим глазам…
К этому времени рядом с ним оказались остальные участники «экспедиции». Всем было страшно, но интересно, и даже Юля, несмотря на запрет матери, прибежала на берег реки.
А в высокой траве лежали двое мужчин: один из них, навалившись на второго, сдавливал тому горло левой рукой, пытаясь задушить. Это был Артем. Стас же пучил глаза и задыхался, бил кулаками в бок другу, пытался вырваться, но хватка была крепкой. В правой руке Архангельский сжимал булыжник, который уже занес для удара.
Бросившись на помощь, Влад, самый крупный и самый сильный, с трудом отобрал у друга камень и оттащил мужчину от его жертвы. Артем вырывался, брызгал слюной и нес какую-то несусветицу:
– Он робот! – орал Артем. – Робот и убийца! Дай мне отключить его! Отпусти меня!..
Задыхаясь, Стас кое-как поднялся с земли – женщины помогли ему в этом.
Влад говорил успокаивающие слова, но держал вырывающегося буяна крепко. Поняв, что слова не помогают, он развернул Артема к себе лицом и отвесил ему пару пощечин. Это помогло только отчасти: мужчина перестал вырываться, однако безумный взгляд никуда не делся. И слова: «Робот!.. Пусти!.. Отключить!» – повторялись снова и снова.
– Кто робот?! – в гневе прорычал Стас. – Очнись, дурик, я твой друг, Станислав Дюжин! А ты, похоже, спятил! – Он сплюнул и зло посмотрел на Артема, впрочем, причина этой злости крылась скорее в абсурдности и странности ситуации, чем в реальных чувствах по отношению к другу…
Спустя какое-то время Артем успокоился и смог внятно рассказать о случившемся. Выяснилось вот что: когда они гуляли по берегу, ему привиделось, что Стас превратился в робота. Худого, но невероятно крепкого. И у этого робота был бластер или какое-то другое, схожее оружие. Искусственный человек представлял опасность для остальных, Артем сразу это почувствовал – и зачем-то, наверное, не сориентировавшись, задал вопрос: кто ты? Диалога не последовало: машина подняла руку с прикрепленным к ней оружием, но Артем оказался быстрее. Он бросился на противника, повалил того на землю и сдавил ему горло, забыв, с кем сражается. Однако с удивлением Архангельский обнаружил, что робот начинает задыхаться.
«Андроид? – пронеслось в голове. – Или специальная очеловеченная модель? Или хитрый ход, чтобы сбить меня с толку, чтобы я подумал, что мне все мерещится?..»
На крик, который успел издать «робот»-Стас, сбежались остальные – а дальше все всё видели…
– Бедный, бедный… – проговаривала, без интонации, отстраненно, Катя одно-единственное слово: слишком силен был страх, он затмевал все вокруг.
Они пробыли на берегу еще два дня. Подобных «эксцессов» больше не происходило, но друзьям Архангельских не хотелось рисковать. Конечно, никто напрямую об этом не говорил – только взгляды, которые остальные бросали на Артема, были красноречивее любых слов. По истечении второго дня все собрались и вернулись обратно в Санкт-Петербург…


Шахта вентиляции продолжается долго, почти бесконечно, как сильная боль. Лезть вперед, освещая себе дорогу фонариком. Стены сжимают со всех сторон – искусственная пещера…
В конце концов впереди показывается решетка. Привязать к ней веревку. Еще несколько манипуляций. Взять отвинченную решетку и осторожно, чтобы не упала, опустить на пол. Вылезти.
Осмотреться. Плана нет, но он и не нужен. Прислушаться к тому, что внутри… Ясно! И продолжить путь…
Коридоры сменяют друг друга, однотипные и однообразные, остаются позади, как прошлое, а впереди показывается огромное помещение. Зал. Внезапно что-то бесшумно выдвигается из мрака.
Выключить фонарик!.. Еле удалось. Вроде бы не заметили. Зайти за угол, прижаться к стене, ждать…
Приближается ли нечто? Кажется, оно шло как раз в эту сторону. Да, вот оно, совсем близко: вначале до слуха добирается еле слышный звук шагов, который постепенно становится громче.
Рука лезет за пазуху, достает острый нож. Только бы не промахнуться, только бы попасть с первого раза… Когда же оно появится?
Звук шагов усилился, но не сделался громким. Хитрецы! Передвигаются без особого шума. Неужели догадываются, что объект их поисков рядом?
«Надеюсь, что нет, – мелькает мысль. – Иначе…»
Нет, не думать, не думать об этом!
Успокоиться…
Что-то вытянутое и тонкое показывается из-за угла. Ждать дальше или нет? Увидит или нет?
Тонкое и вытянутое делает еще один шаг. Затем еще один…
Сейчас!
Прыжок, взмах держащей нож рукой и – удар!..


Юля уже поела и ушла в ванную, чтобы умыться, а Катя с Артемом сидели за столом. Молчание концентрировало напряжение, делало его все сильнее и ощутимее, пока оно не прорвалось наружу словами.
– Почему ты не хочешь сходить к Евгению Павловичу? – Голос Кати звучал чуть ли не обиженно.
Артем ел вкусную рисовую кашу. Горячая, она обжигала рот, но ему было все равно – его мысли и он сам находились далеко отсюда. Очень далеко…
– Ты мне не доверяешь? – Последний аргумент.
После паузы в несколько секунд ответ все-таки прозвучал:
– Доверяю.
– Тогда почему же?..
– Потому что я не псих.
«Они все так говорят. Надо найти другой подход… но как? Сколько уже подходов испробовано?..»
– Пойми, это для твоего же блага…
– Не хочу слушать этот бред. Меня такими фразочками не проймешь. И вообще не вижу поводов и причин для разговора. Я здоров? Здоров. Мало того, никаких передающихся по наследству психических заболеваний у меня в роду не было…
– Откуда ты можешь…
Но, не слушая жену, Артем продолжал:
– Эти психиатры – умные чертяки! Могут задурить голову кому угодно, чтобы выжать из него деньги!
– Но там, на Волге…
– Ничего не было.
– Как же? А Стас?
– Не хочу слышать об этом вражеском роботе. У машины нет эмоций – одна программа. Он всю жизнь делал вид, что друг мне, а на деле оказался…
«О боже, боже…» – Катя не знала, что делать: положение, в котором она оказалась, выглядело для нее беспросветным, ужасным и безвыходным.
– Кем? Кем оказался?! – не сдержав эмоций, вскрикнула она.
– Сама знаешь, – не поднимая головы, ответил Артем.
– Видений у здоровых людей не бывает! – язвительно произнесла женщина. На глаза ее навернулись слезы, но она смахнула их тыльной стороной ладони.
– А у меня их и не было.
– Помнишь водителя поезда, о котором рассказывали в новостях? У него случилось временное помутнение рассудка…
– Мой случай – совершенно иной. То было… Откровение. Знаешь, как у Иоанна Богослова.
Катя лишь молча взирала на мужа, не зная, что сказать. Он попросту не хотел ее слушать. Вбил себе в голову что-то, как часто бывает с душевнобольными, и никак не желал с этим расставаться. Может, вызвать санитаров?.. Нет, надо сделать еще одну попытку!..
– И о чем говорит сие Откровение?
– Спасибо, очень вкусно. – Доев кашу, Артем поставил тарелку в автомойку. Сел обратно за стол, чтобы допить кофе. Катя уже думала, что он позабыл о ее вопросе или опять пропустил его мимо ушей, когда Архангельский ответил: – О чем? А о чем бывают Откровения? О боге.
– Кто бог? Ты? Или Стас?
– Ну что ты, нет, конечно! Ты меня совсем-то за ненормального не держи. – Артем усмехнулся. – Бог – понятие многогранное и противоречивое. Все, что нас окружает, и есть он. Все, что мы делаем, – часть его. И сами мы – творения, а значит, элементы бога. Неотъемлемые. А потому надо рассматривать все в целом. Проще говоря, если Стас оказался роботом, это что-то значит.
– Что?
Артем пожал плечами.
– Я пока не понял. И мне пора на работу, да и тебе тоже. Пока, дорогая, увидимся вечером. – Он чмокнул жену в щеку. Затем включил автомойку, оделся, сказал «пока» дочери и вышел из квартиры.
Катя осталась одна, в кухне, наполненной запахом каши, ощущением недоговоренности и бессильным отчаянием. Она сложила руки на столе, опустила на них голову и заплакала. Срываясь из глаз, слезы катились по щекам, прокладывая влажные дорожки, чтобы после, через какое-то, совсем короткое, время раствориться в небытии…


Кресло в кабинете Геннадия Порфирьевича было мягким и удобным, однако расслабиться не получалось. Несмотря на слова «Не волнуйся, все в порядке, Арт» и вежливый тон, складывалось впечатление, что сейчас произойдет что-то неправильное. Непоправимое и оттого страшное.
Архангельский, напряженно глядя на начальника, ждал, когда тот начнет разговор.
«Конечно, пора, – проносилось в голове. – Сколько можно ждать, терпеть меня? Таких работников с шизой надо увольнять к чертям тут же – чтобы не портили статистику, чтобы не угрожали жизням других, чтобы не раздражали…»
– Кофе? – предложил Геннадий Порфирьевич.
– Нет, спасибо. Что вы хотели? – Резковато сказано, особенно если учесть, что обращался он к начальнику, ну да терять уже нечего…
Полный лысоватый мужчина поднялся со своего места, подошел к двери, запер ее на электронный замок.
– Это чтобы нам не мешали. – Он вернулся в черное кресло, точно такое же, в каком сидел Артем. – Скажи мне, как давно у тебя начались… видения?
«Прикинуться дурачком? Сделать вид, что не понимаю? А смысл: он все равно знает…»
– Пару недель назад, – посмурнев, ответствовал Артем.
– Кому еще известно о твоих проблемах?
– Жене. Врачу, которого ей посоветовала подруга. Ближайшим друзьям.
– Всё?
– Всё.
– Это хорошо.
Такая фраза поставила Артема в тупик.
– Почему?
– Знаешь, Арт, Земля велика и мала одновременна. Велика она как колыбель загадок и тайн, имя которым – легион. А мала – для нас с тобой, для подобных нам людей.
Архангельскому показалось, что он ослышался.
– Для нас с вами?
– Вот именно. Да ты не напрягайся, говори свободно – у меня звукоизоляция, и никто нас не прослушивает… наверное.
– Хм.
– Земля ничтожно мала для тех, кто вышел за пределы обыденного понимания. Аутсайдеров. Но ведь мы не сдадимся, верно?
– А при чем здесь вы?
– Что ты видел? – задал ответный вопрос Геннадий Порфирьевич.
– Роботов, – потупив взор, буркнул Артем. Ему не хотелось говорить на эту тему. Зачем? Чтобы его еще раз высмеяли? Но странное выражение «для нас с тобой», сказанное начальником, не давало покоя.
– Просто роботов? – уточнил Геннадий Порфирьевич.
– Человекообразных роботов. Человекоподобных.
– Опиши их.
Разговор приобретал все более интересный характер…
– Худые. Разного роста, как и люди. Металлические, с красными глазами. Ладони трансформируются в… не знаю, как назвать. Бластеры? Пистолеты?.. В общем, оружие.
– Понятно. И где ты их видел?
Артем усмехнулся, как-то грустно-обреченно.
– Лучше бы спросили, где я их не видел. На отдыхе, на работе, дома…
– Ваша жена – робот?
– Нет.
– А я?
– Н… нет, – с запинкой ответил Артем. – Вроде бы.
– Вроде бы… А кто из моих сотрудников «ненастоящий»?
– Калашников… Лисенко… Муравьев… Ипатов…
– И твои друзья?..
– Тоже роботы. По крайней мере, один из них.
– Стас?
– Кто вам рассказал?
Геннадий Порфирьевич покачал головой.
– Это неважно. – Он достал из ящика стола бумажный лист и пододвинул его к Артему. – Вот. Подпиши.
– Увольнительная? – Вопрос не имел смысла – ответ и так был ясен.
Начальник кивнул.
– Ты отличный менеджер, и наша аэромобильная компания много без тебя потеряет, но, пойми, я не могу поступить иначе. Не сделай я этого – поставлю под удар свою семью и родных, а они ведь не роботы.
– Откуда вы… так вы тоже их видите?
Геннадий Порфирьевич снова кивнул.
– Как давно?
– Подписал?
– Да.
– Давай сюда… Несколько лет.
– И как вы… держитесь?
– А у меня есть выход?
– И никто не знает?
– Никто… кажется. Только ты.
– Но какой в этом смысл? Почему мы их видим?
Пожав плечами, Геннадий Порфирьевич встал из-за стола и протянул Артему руку. Тот пожал ее.
– Очень надеюсь, что с тобой ничего не случится, Арт. Это было бы верхом несправедливости, ведь ты ни в чем не виноват.
Архангельский хотел задать еще один вопрос, но передумал. Возможно, если начальник не затронул этого момента, то он несуществен или попросту не имеет к нему, Геннадию Порфирьевичу, отношения. А расскажешь – можешь прослыть настоящим психом.
– Я… хочу найти разгадку, – в конечном итоге, собравшись с мыслями, сказал Артем.
– Удачи тебе в этом.
– А вы?
– А я… уж как-нибудь. Будь осторожен – ты не первый, с кем я веду такой разговор. Но в прошлом они не приносили ничего хорошего. Люди… погибали. Хорошие люди. Прощай, Арт!
– Спасибо. До свидания!
Артем дождался, когда Геннадий Порфирьевич откроет дверь, и вышел из кабинета.
Можно закончить со старой работой сегодня же, чтоб не терять времени и не мозолить глаза окружающим, а потом найти новую – там, где никто ничего не знает, где не станут показывать на него пальцем и требовать его увольнения…
Слова начальника вертелись в голове и что-то пытались донести. «Будь осторожен…» Значит, я не первый? И наверняка не последний… Головоломка. Загадка. И непременно нужно найти решение. Он просто обязан найти решение, если не хочет закончить, как… кто?
Артему вспомнился Фролов. Странный был тип, вел себя зачастую неадекватно, нервничал и пугался собственной тени – так, может, он один из видевших? Потерянный, ушедший навсегда…
Необходимо найти решение!..


Осталось позади неподвижное тело. Расстояние, не измеримое, теряющееся в полной мрака тишине, играет в свои игры. Но – просто идти вперед, не оглядываться…
Наконец появляются свет и звук. Сотни, тысячи мониторов перемигиваются, словно разговаривают на своем, только им ведомом языке. Экраны повсюду: они окружают и перенасыщают информацией. Изображения на жидкокристаллических поверхностях заняты своими делами: работают, занимаются домашними делами, любят, ненавидят…
Высокие фигуры, повернувшись спиной, наблюдают за ними. Неотрывно и, похоже, с каким-то особенным удовольствием, захватывающим от начала и до конца.
Наблюдение продолжается, с обеих сторон. Выждать, прислушаться.
Проходит несколько минут – ничего не меняется. Потом фигуры, напоминающие сюрреалистические статуи, скошенные по краям и вытянутые кверху, начинают разговаривать. Язык незнаком: какое-то потрескивание, стрекот, трель…
И тогда просыпается знание. Не может быть! Как такое возможно?! Проснуться, ведь это сон! Наркотическое видение, галлюцинация – что угодно, но не правда…
Фигуры резко, неожиданно замолкают. Одна поворачивает назад, на сто восемьдесят градусов, голову – узкую голову, толщиной с шею, с маленькими, поблескивающими во мраке глазками. Вторая делает то же самое. Прислушивается…
Неужели случайный шум? Но что это могло быть? Разве что громкое дыхание, усилившееся, взволнованное. Задержать его или хотя бы дышать еле слышно. Рука сжимает нож.
Фигуры отделяются от своих мест и невыносимо медленно, текуче, плавающе направляются к месту, которое привлекло их внимание…


Ilya-warrior (2:03):
Как ты вышел на меня?

Арт123 (2:04):
я просмотрел сотни форумов. облазил сотни сайтов. нигде никаких намеков. никто не знает об этом или делает вид, что не знает…

Ilya-warrior (2:05):
А почему, как ты думаешь?

Арт123 (2:05):
боится?

Ilya-warrior (2:06):
Так… И что ты хотел?

Арт123 (2:06):
нам надо встретиться…

Ilya-warrior (2:06):
Прям так сразу? :) А откуда я знаю, что ты не из них?

Арт123 (2:07):
я не могу этого доказать. все, что я способен предоставить, – мое честное слово.

Ilya-warrior (2:07):
Оно сегодня недорого стоит, только чуть дороже, чем жизнь.

Арт123 (2:07):
о чем ты?

Ilya-warrior (2:08):
Тебе известно, сколько моих друзей погибло, было превращено в инвалидов или пропало?

Ilya-warrior (2:11):
Что ты молчишь?

Арт123 (2:11):
не знаю, что сказать.

Ilya-warrior (2:12):
А что тебе подсказывает Голос?

Арт123 (2:12):
так все-таки это… правда? не иллюзия? не проявление болезни?

Ilya-warrior (2:13):
Безусловно, это проявление болезни, и называется она – реальность.

Ilya-warrior (2:13):
Ты с кем-то говорил обо мне? Или только заподозрил, что я что-то знаю, по моим словам?

Арт123 (2:14):
заподозрил… с кем бы я мог поговорить?

Ilya-warrior (2:15):
А твои родственники, как они к этому относятся?

Арт123 (2:16):
принимают меня за ненормального. и они, и друзья… недавно меня уволили с работы. начальник оказался таким же, как мы.

Ilya-warrior (2:16):
Больше ни слова, расскажешь все при личной встрече.

Арт123 (2:17):
так ты согласен встретиться?

Ilya-warrior (2:17):
Да. :)

Ilya-warrior (2:18):
Сейчас перешлю тебе свой адрес: запомни его, а переписку удали – ни к чему им знать таких деталей…


– Евгений Павлович, я так больше не могу!.. Я надломлена, я устала, я… рассыпаюсь на части!..
– Спокойнее, Екатерина. Расскажите, в чем дело?
– В нем… Артем, он… с тех пор как его уволили с работы, он перестал обращать на нас с дочкой внимание. Сидит целями днями в Интернете и что-то там ищет.
– Откуда вы знаете?
– Я просмотрела статистику в поисковике, когда Артем отошел на кухню заварить себе кофе. Он… понимаете… он не хочет понять, что это заболевание! Он ищет каких-то… роботов, существ иного рода… О боже, я не могу!..
– И что вы намерены предпринять?
– Скажите, доктор, это как-то излечивается? Я не хочу… ну… не хочу, чтобы его помещали…
– Я понимаю вас. Но подумайте сами: есть ли иной выход из ситуации? Не стоит ли принять решение, пока все еще не так запущено? Потому что, в противном случае, может быть поздно. Вы ведь видели, на что способен этот человек, когда выходит из себя. А что, если он примет за робота вас?..
– …
– Екатерина?
– Да… да, доктор, вы тысячу раз правы… Скажите, а можно это сделать… сегодня?
– Разумеется, в подобных случаях медлить нельзя.
– Только… прошу вас… присмотрите за ним, чтобы… чтобы ему было хорошо.
– Конечно.
– Доктор… я так вам благодарна!.. Не имею представления, что бы я делала, если бы Надя не проявила заботу и не познакомила меня с вами!..


Затаиться. Забиться в угол. Застыть на месте. Застыть! И не дышать!
Фигуры все ближе. Они плывут, словно по воде, и возвышаются, как горы.
Принять решение – нельзя просто сидеть и ждать…
Вот встреча уже неотвратима…
И – прыжок. Нож взлетает вверх и обрушивается на грудь высокой фигуры. Крик, хрип – она инстинктивно отшатывается. Поздно – еще один удар.
Противники валятся на пол.
Сокрушительным звуковым цунами обрушивается на них сигнал тревоги. Сирена неистовствует!
Подняться с побежденного врага и броситься к тому, который еще двигается!
Неожиданно вторая фигура оказывает сопротивление: бьет наотмашь по руке. Нож падает. Двое сцепляются, кружатся на месте. Время то ли ускоряется непомерно, то ли застывает, то ли превращается в нечто иное…

Сколько проходит, прежде чем державший в руке нож чувствует острую боль в затылке? Стон. Падение…
Уцепиться за что-то!.. За внутреннюю помощь! Где она?!.. Мысли пусты – сознание безмолвствует, а вскоре и вовсе проваливается в небытие…


– Артем, откройте дверь!
В ответ – ни звука.
– Вы уверены, что он там?
– А где еще он может быть?! Во всяком случае, так сказала его жена.
– Что же делать?
– Вышибить дверь.
– Но…
– Я сказал! Нам дан карт-бланш. Если что, спишем все на женушку и ее глупые фантазии. Может, заберем их парочкой…
– Хорошо… – Небольшое затишье. Затем – тот же голос: – Алло, Роберт Карлович? Это Лисицын. Нам нужна помощь… Пара ваших людей может подъехать по адресу?.. Что? Зачем? Ну…
– Дай мне телефон. Алло, Роберт? Это я, Леня. Нужны два-три молодца из ОМОНа: у нас тут один особо буйный и опасный больной… То есть, как это не можешь? Тебе наплевать на безопасность граждан?.. Да, заказ, ну и что?.. Нужны деньги? Будут тебе деньги!.. Что ты артачишься!.. Роберт, я не хотел этого говорить, но тебе напомнить, кому ты обязан своей карьерой? Что будет, если люди узнают, сколько невиновных мы с тобой засадили… Вот именно! Так что?.. Отлично. Жду… Держи. – Леонид Минковский, врач психиатрической больницы №6, вернул санитару Анатолию Лисицыну мобильный, облокотился на перила и вперил взгляд в стену напротив.
Лисицын и его коллега Пятаков, здоровенные, но побаивающиеся шефа, стояли на месте и изучали внутреннее «убранство» подъезда. Обычный подъезд дома, построенного в первой половине XXII века…
А пока они ждали, запертая на все замки квартира тоже будто бы застыла, замерла. Пустое пространство в восемьдесят квадратных метров…



* * *

Дом оказался старым строением высотой всего в тринадцать этажей. Артем удивился: он не мог и предположить, что в новой столице, в Петербурге, где-то еще встречаются такие здания, пусть даже на окраине.
«Здесь даже нет автоматических дверей, хотя уж они-то стали неотъемлемой частью жизни десятилетия назад. Хоть домофон есть».
Артем набрал номер квартиры – зажглись зеленые цифры, раздались гудки. Около минуты Архангельский слушал их, но на звонок так никто и не ответил. Он нажал «Сброс» и повторно набрал номер. С тем же результатом.
Мужчина хотел было проскочить внутрь, когда кто-то вышел на улицу, но на пути попалась консьержка, дородная и крайне строгая дама. Она ни в какую не желала пропускать Артема, потому что не видела его раньше.
– Вы к кому?
– К Илье.
– А фамилия у этого Ильи есть?
– Есть.
– Ну и какая?
– Я не знаю.
– Тогда, извините, ничем не могу вам помочь.
– Но мне нужно…
– Если нужно, позвоните своему Илье – пусть он спустится.
– Я пытался, но никто не подходит к домофону.
– Позвоните по мобильному.
– У меня его нет.
Консьержка развела руками.
– Ничем не могу помочь, – повторила она. – А внутрь я вас не пущу.
– Я что, так подозрительно выгляжу? – шуткой попытался «облегчить» ситуацию Артем.
– Вот именно. – В голосе консьержки звучал металл – шутка прошла незамеченной.
Поняв, что от этой женщины ничего не добьется, Архангельский вышел на улицу. У него был запасной план. Конечно, опасно, но есть ли иной выход? Не ждать же до позднего вечера, пока консьержка уйдет с работы. Если вообще уйдет…
Артем прошел чуть влево. Здесь. Он посмотрел наверх: окна квартиры Ильи находились на втором этаже. Забраться туда несложно, под окном как раз росла береза. Залезть на нее, перепрыгнуть на балкон. Открыть обычную, неавтоматическую дверь с помощью острого армейского ножа, подаренного на день рождения Владом, – просунув лезвие в щель, надавить. А оказавшись в квартире… действовать по обстоятельствам. Артем очень надеялся, что эти самые обстоятельства будут благоволить к нему. Главное, чтобы никто не увидел, а то начнутся ненужные расспросы. Можно, конечно, сказать, что он случайно захлопнул дверь, а ключи остались дома, но лучше обойтись без этого: вдруг интересующиеся знакомы с истинным хозяином квартиры?..
…На его счастье, в это время рядом никого не было. Воспользовавшись такой удачей, Артем забрался в квартиру и на всякий случай закрыл балкон – пускай все выглядит так же, как раньше.
Апартаменты оказались отнюдь не богатыми, и даже больше – бедными. Обшарпанные обои, разбросанные вещи, среди которых Артем не заметил фирменных, техника – старая, как и дом… Внимание Архангельского привлек стационарный компьютер. Ну надо же! Даже совсем небогатые люди могли позволить себе ЖК – благо, компьютеризация входила в каждый дом. Но тут… Древний Pentium с пыльным, грязным монитором. Как Илья тут жил?
Артем удивился своей мысли: почему жил? Может, и живет.
Мужчина окликнул «виртуального» знакомого по имени: сначала негромко, затем повысив голос. В ответ – молчание. Артем обошел квартиру, побывав на тесной кухоньке, в пропахшем дезинфекцией туалете, в ванной с разводами на стенах. Вывод был очевиден: хозяина в квартире нет.
Архангельский вернулся в комнату, уселся на незаправленную кровать.
«Итак, какой у меня выбор? Ждать или действовать. Второе – предпочтительнее, тем более потому, что я не знаю, когда меня хватятся. Полиция или еще кто похуже может начать поиски. Конечно же, они влезут в мою переписку, восстановят удаленные файлы – они и не на такое способны, – узнают адрес Ильи и прибудут сюда. Сколько у меня времени? Уж наверняка не так много, чтобы сорить им. Но, с другой стороны, если я начну обыск, а тут заявится Илья, мое поведение будет выглядеть, мягко говоря, не очень хорошо. Однако ждать нельзя, просто нельзя! Интересно, моя женушка уже позвонила ментам? И в психушку заодно…»
Придя к выводу, что выбора, в общем-то, и нет, Артем подошел к компьютеру и включил его. Громко зажужжал вентилятор – похоже, пыли в него набилось порядочно. Невыносимо долго горел на экране логотип Windows, потом началась загрузка, которая тоже длилась чуть ли не вечность, но вот, наконец, появилась надпись «Здравствуй, брат!».
Артем с удивлением смотрел на эти два слова, пока они не исчезли и их место не заняли ярлыки, в беспорядке разбросанные по рабочему столу. В качестве обоев была выбрана знаменитая картина с изображением летающей тарелки и написанной большими белыми буквами фразой «I want to believe».
«Странное приветствие, логин, не защищенный паролем, занимательные обои… Очень интересно. Что дальше?»
Не успел Артем подумать это, как на экране появилась табличка, «украшенная» восклицательным знаком – символом важности, с коротким текстом внутри: «Войди в почту».
«М-да, все интереснее… С кем я связался?»
Собственные теории уже не казались Артему такими правдоподобными. Он прекрасно помнил, что случилось на берегу Волги, помнил свои видения, разговор с бывшим начальником. Вот только пустующая квартира какого-то аскета-отшельника и непонятные обращения, возможно, к нему самому, к Архангельскому, – они попахивали паранойей. Если же еще предположить, что все деньги, которые есть у Ильи, он тратит не на еду, жилье и одежду, а на решение задачи, которую когда-то перед собой поставил, то картина складывается совсем скверная…
«А может, я правда болен? Вернее, мы? Вдруг это такое заболевание, симптомы которого – спонтанные галлюцинации? А их характер легко объясняется: робототехника движется вперед, даже не движется, бежит, несется, вот мы и начинаем думать, что предсказания о восстании машин и захвате ими Земли сбудутся. Подсознание срабатывает… – Мысль казалась очень верной – но только секунду. – Какая чушь! Я не болен. И Геннадий Порфирьевич. И… Илья?..»
Ответ на последний вопрос он получил вскоре, выбрав в папке «Избранное» закладку «mail.ru», зайдя в почтовый сервис и открыв папку «Входящие» с одним новым письмом.
«О боже!»
Он щелкнул по файлу, озаглавленному «Всем жителям Земли и тебе!!!», и, когда открылся текст, Артем оторопел.
«Не может быть… Неужели я этому верю?.. А ведь… я этому верю. Хочу верить…»
Справа на столе стоял лазерный принтер – такой же потрепанный временем, как и компьютер. Артем включил его и сделал две копии письма, на всякий случай.
Буквально через мгновение после того, как из принтера вылез второй бумажный лист с пахнущим свежей краской текстом, компьютер с громким «бухом» отключился.
– В чем дело? – вслух сказал Артем.
Он нажал кнопку включения, но это не помогло – компьютер по-прежнему не функционировал. И тут чрезвычайно неприятное чувство вошло в сердце и сжало его холодной рукой. Волнение напополам со страхом. Безотчетным. Или – предчувствием?..
«Либо я действительно болен, либо здесь творится что-то не то».
Все внутри него призывало уйти, сбежать, скрыться – быстрее, как можно быстрее, но Архангельский постарался успокоиться. Так, не волноваться. Может, компьютер просто перегорел – вон он какой древний… И тогда в голове опять зазвучал голос:
«Они идут! Идут!»
Правда ли все происходящее? Или чертова иллюзия?!..
Артем решил не рисковать. В любом случае, он всегда сможет вернуться сюда, чтобы встретиться с Ильей. Позже. Если тот когда-нибудь здесь объявится…
Архангельский сложил листки бумаги и сунул их в задний карман джинсов. Осторожно выглянул на улицу: вроде бы никого… А, нет, вот идет какой-то сухонький старичок с собачкой. Подождать, совсем чуть-чуть…
Сердце билось и стучало все сильнее, хотя, казалось, это невозможно.
Когда же он пройдет мимо?!
Старичок остановился, наклонился к собачке и то ли погладил ее, то ли поправил ошейник – Артем не разглядел. Все продолжалось невероятно долго. Наконец, человек и животное направились дальше. Еще через пару лет они скрылись из виду…
Архангельский облегченно вздохнул, посмотрел налево, направо – никого. Тогда он открыл дверь, быстро выбрался на балкон и спустился по березе. Уже садясь в аэромобиль, он вспомнил, что забыл закрыть и запереть балконную дверь. Вернуться? Но как же предчувствие? И – голос? Пока он не обманывал Артема…
Дилемму разрешил спецмобиль защитной расцветки, бесшумно и словно бы ниоткуда возникший в паре сотен метров от машины Архангельского. Двери разъехались в стороны, и на улицу повалили, посыпались, как перец из перечницы, люди в масках. Они подбежали ко входной двери в подъезд, где жил Илья, и один из них, наверное, старший, громко заорал, потребовав у консьержки впустить их. Та, не сказав ни слова поперек, открыла дверь. Жуткий испуг был написан на лице дамы, которая совсем недавно выглядела такой бесстрашной…
Согнувшись в три погибели, Артем наблюдал за происходящим. Почти в полном составе спецгруппа скрылась в подъезде – только двое остались на улице. Один занял пост у двери, а другой перешагнул через ограждение, чтобы взять под контроль балкон.
Снова вопрос: ждать или действовать? Оба варианта опасны. И опять Архангельский выбрал второе. Стараясь не привлекать к своим действиям внимания, он неспешно поднял аэромобиль в небо и отлетел на приличное расстояние. А затем уже дал по газам…


Двое низких, сильных, ящероподобных существ держат за руки, не дают двигаться. За поясом у них – бластеры. У остальных «ящеров» оружие в лапах.
Одна из темных фигур, выше ростом, чем прочие, выходит вперед, приближается. Толстую шею охватывает, будто спрут щупальцами, черный ошейник. Раздается голос:
– Ты понимаешь, что у тебя нет шансов? – Речь человеческая, прекрасно смоделированная.
– Да. – А что еще можно ответить…
– Ты будешь сопротивляться?
– Нет.
– А сотрудничать?
– Да.
Кивок, совершенно по-человечески.
Фигура щелкает переключателем на ошейнике. Вновь раздается клекот-тресканье.
«Ящеры» подталкивают в спину, ведут куда-то. Ничего не остается, кроме как следовать за ними…


Влад жил недалеко, в этом же районе. Прочтя письмо Ильи, Артем решил, что должен попробовать осуществить его безумный план. Впрочем, не более безумный, чем все происходящее… если то, что написано в послании, – правда. Был только один способ проверить это…
– Привет. – Влад не ожидал увидеть старого друга: со времени происшествия на Волге Артем замкнулся в себе и они почти не общались.
– Привет. Можно зайти?
– Да, конечно. Раздевайся, а я пока приготовлю…
– К сожалению, у меня совсем нет времени.
Артем вел себя по-прежнему странно: оглядывался по сторонам, будто бы ожидая, что сейчас из-за угла выпрыгнет черт и набросится на него. Или не черт, а робот…
Влад постарался не думать на эту тему: в отличие от остальных, он считал Артема нормальным, а что у того случился… кризис… ну так люди слабы и сознание их – тем более. У каждого свои проблемы. Решив, что Артему нужна помощь, Влад обрадовался: раз друг обращается к нему, значит, не видит во всех поголовно жаждущих убить его роботов. Возможно, он идет на поправку…
Но, когда Архангельский озвучил свою просьбу, Влад крепко задумался.
– Ну так что? – нетерпеливо спросил Артем, видя, что на его слова не реагируют.
– Говоришь, тебе нужны инструменты?
– Да, именно.
– Но у тебя, наверное, у самого есть… Пойми меня правильно, мне не жалко, но почему ты не вернешься домой и не возьмешь…
– Потому что я не могу вернуться домой.
– А что случилось?
Архангельский промолчал.
– Хм-м… Ну, хорошо. Подождешь меня?
Артем кивнул.
Влад прошел в комнату, закрыл за собой дверь, включил звукоизоляцию и набрал номер квартиры Архангельских. К видеокоммуникатору подошла заплаканная Катя.
– Влад? Как я рада тебя видеть!..
– Что случилось, Кать? – так, чтобы не услышал Артем, спросил мужчина. – Что с тобой?
– Ты не видел Артема? Он куда-то пропал!..
– Не волнуйся: он у меня.
– У тебя? С ним все в порядке?
– М-м… не знаю.
– Я… он… Артем в последнее время стал вести себя очень странно и пугающе! Он искал в Интернете информацию о заговорах… Он что-то напридумывал себе… Влад, я боюсь за него!
– Успокойся, Кать. Я присмотрю за ним.
– Я сейчас же выезжаю!..
– Думаю, не стоит. В таком состоянии он может быть опасен. Помнишь, тогда я еле справился с ним.
– Боже, за что мне все это?! Почему? Почему?.. Я… не выдержала и вызвала психиатричку. Они приехали, но его не было дома…
– Возможно, он догадался и сбежал – он ведь не считает себя больным, а у таких, как он, обостренное восприятие, – заметил Влад.
– Медики связались с ОМОНом, – не слыша его, продолжала Катя. – Те выломали дверь. Я вернулась слишком поздно… Почему, Влад?.. – Речь женщины снова становилась бессвязной.
– Понятно. Не беспокойся, я обо всем позабочусь.
– Влад, я так тебе благодарна!..
– Ты там скоро? – раздался из коридора голос Артема.
– Извини, мне пора. Пока. – Влад прервал связь и выключил звукоизоляцию. – Минуту! Я как раз ищу инструменты. Куда же я их положил… А, вот они!
Артем в нетерпении ерзал на пуфике. Он уже подумывал уйти, – слишком много времени потеряно! – когда в коридоре появился Влад с инструментами в руках.
– Вот: автоматическая отвертка, пассатижи, кусачки, ломик. Все, как ты просил.
– Отлично. Я уж думал, не дождусь тебя.
– Извини. А ты куда-то спешишь?
– Я не могу тебе этого сказать. – Артем взял инструменты. Но куда же их положить? – У тебя не будет пакета?
– Да, конечно. Секунду…
Влад снова скрылся в комнате.
Артем тем временем попихал инструменты в карманы, заткнул за пояс ломик и, ступая неслышно, выскользнул за дверь. Пакет ему был не нужен – у него самого валялась в аэромобиле очень удобная мужская сумка.
«Надо спешить!..»
Быстрым шагом выходя из подъезда, Артем думал о том, что настал самый ответственный момент операции. Самый ответственный и – страшный. Решится ли он на это? И как ему осуществить задуманное? А может, надо всего лишь подождать?..
Архангельский достал из багажника сумку и, сунув инструменты, повесил ее через плечо. Забрался в аэромобиль, бросил ломик на заднее сиденье и уже включил двигатель, когда увидел подбегающих к транспортному средству людей в масках и с оружием.
«Почему же я не заметил, как они приземляются? Был слишком занят своими мыслями?.. Наверняка спецмобиль преследовал меня всю дорогу от дома Ильи, а я ни сном ни духом!.. Хотя, возможно, это и к лучшему…»
«Ты должен сделать это». – Голос не убеждал – он констатировал. Просто – либо так, либо сгинуть навсегда…
Дверь аэромобиля распахнули. Артема схватили и выволокли из машины, повалили на асфальт, заломили ему руки за спину. Архангельский совершенно не сопротивлялся, что удивило членов спецгруппы, – по их данным, он должен был вести себя неадекватно. Однако не такое ли поведение как раз и называется неадекватным? Полное спокойствие в стрессовой ситуации…
Как бы то ни было, эти люди не любили размышлять – они четко выполняли приказания. И, следуя инструкциям сверху, один из нападавших вытащил шприц с прозрачно-желтой жидкостью, задрал надетую на Артеме рубашку и сделал болезненный укол.
Мир почти сразу подернулся дымкой. Артем закрыл глаза. А затем с беззвучным всплеском упал в воду и провалился на дно глубочайшей впадины…


* * *

…Пелена расступилась, явив необычный, непривычный мир.
Артем лежал на чем-то твердом. Пол. Холодный. Но то был пол не камеры, а какого-то просторного помещения со светящимися стенами.
Архангельский встал на ноги и огляделся. Странная картина явилась его взору: смесь сюрреализма и научной фантастики. Стены искрились, переливались, мигали. Зеленые огоньки бегали по ним, как радиоактивные светлячки по искусственной траве. Провода были подобны мертвым червякам. Лампы под потолком бросали яркий, но тоже ненастоящий свет. И такое – повсюду, насколько хватало глаз.
Убедившись, что все его вещи на месте, в том числе и инструменты, которые он взял у Влада, Артем решил отправиться в «поход» по техногенным коридорам…
…которые продолжались и продолжались, уходя, уводя в неизведанную даль. По бокам располагались комнаты, похожие все как одна. Сверкающие, перемигивающиеся – будто бы разговаривающие.
Поворот. Снова коридор и снова комнаты. А после, через пару сотен метров, насколько мог судить Артем, – развилка. Он остановился, не зная, в какую сторону идти.
«Я подскажу тебе», – прозвучал в голове знакомый голос.
Ни секунды не сомневаясь, Артем последовал указаниям. Теперь Архангельский доверял «говорившему» полностью, хоть и не знал, кто это. Но был ли выбор? Можно ли что-то изменить? Нет, весь мир – театр, и каждый должен сыграть свою роль… И если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал Артему, что за роль ему придется исполнять, мужчина бы рассмеялся этому человеку в лицо. Но то – раньше… А теперь надо найти генератор. Надо отключить его, чтобы обезвредить механических охранников и выиграть по времени и по тактике. Потом надо найти командный пункт – и когда он это сделает, голос, конечно, подскажет, что дальше. После того как темная материя, укрывавшая и скрывавшая тайну, была сброшена, все не стало менее страшным – но превратилось в более понятное. А значит, реальное, а значит – возможное…
«Я сделаю это, я сделаю…» – мысль как мантра.
И чуждый голос вторил ей, давая надежду.
Коридоры тянулись, поворачивали, разветвлялись. База была огромной. Артем обходил опасные зоны, скрывался от вооруженных охранников, затаивался и бежал – лишь благодаря всезнающему голосу ему удавалось не попасться на глаза чужаков и их слуг.
Когда он добрался до большой двери с кодовым замком, голос подсказал комбинацию из семи цифр. Быстро набрав ее, Артем проник в генераторную. Устройство, давшее название помещению, занимало чуть ли не треть окружающего пространства. Слева на стене висела панель управления. Архангельский направился к ней, на ходу открывая сумку с инструментами…


Коридоры тянутся, поворачиваются, разветвляются. База огромна. Но у идущих много времени – можно пройтись не спеша и показать новообращенному, как что здесь устроено.
– Тут выращиваются рептилусы…
– А роботы?
– Роботов делают в конструкторской. А в соседнем помещении, в тестовой, проверяют на работоспособность. Мы не имеем права ошибиться: каждый робот должен выглядеть и действовать достоверно. По-человечески… В этой комнате находится телепортатор…
– А тут?..
– Помещение для контроля над жизнью базы… Столовая… Комната отдыха… Библиотека…
Все как у людей…
– Зачем нужны роботы? Неужели рептилусы не могут заменить их?
– Нет. Рептилусы хороши как охранники и рабочая сила, но скопировать человека им не под силу. А вот роботы – плохие защитники, поэтому нам пришлось вывести рептилусов. В нашу «команду» входят и люди – те, кто согласился помогать нам.
– А остальные?
– Были разложены на составляющие. Превращены в энергию. Нам надо чем-то питаться. Люди и их мир – прекрасная пища для нас.
– Вы пожираете живых существ?
– В каком-то смысле. Но только тех, кто идет против нас. Энергетическими выделениями остальных мы питаемся, как техническое устройство питается зарядом батарейки.
Энерговампиры…
Они идут дальше: два пришельца с Ориона, большие, вытянутые, темные, похожие на улиток без раковин; два рептилуса-«ящера» по бокам, с бластерами в лапах; и человек, который смотрится на их фоне едва ли не противоестественно.
Артем хочет продолжить расспрос, но орионец – тот, что повыше, – прерывает его движением сухой руки.
– Довольно разговоров. Пора от слов переходить к делу. – Пришелец щелкает тумблером на ошейнике, после чего раздается стрекот-трель – он что-то говорит рептилусам.
Те отдают честь – прикладывают левые лапы к правой стороне груди, туда, где у них находится сердце, – и уходят.
Когда рептилусы оказываются достаточно далеко, орионец неожиданно выхватывает из-за пояса энергетический пистолет и бесшумно стреляет в двух ничего не подозревающих слуг. Те падают замертво. Пришелец, что пониже ростом, ничего не понимает – а через секунду перестает понимать что-либо навсегда: разряд из энергопистолета сжигает ему голову. Тело обрушивается на пол.
Снова щелчок тумблера, и опять – человеческий голос. Внезапно Артем осознает, что где-то его слышал…
– Ты свободен!
Наконец Архангельский узнает его: этот самый голос звучал внутри головы, вел, давал советы, помогал!.. Неужели мужчина таким образом общался… с инопланетным разумом? Но зачем тому нужно поднимать восстание против своих же?..
Догадавшись, что человек ничего не понимает, пришелец объясняет ему:
– Один из двух моих собратьев, которого ты убил, – сторонник системы. Так же как и второй. Но я – ее противник. Есть и другие. Нас много, тех, кто полагает, что, в каком бы плачевном положении не находилась цивилизация, нельзя возрождать ее за счет чужих планет и сломанных жизней. Мы думаем, что создавать искусственную реальность и помещать в нее людей, чтобы они жили там и вырабатывали энергию, которой мы бы питались, – неправильно. Мы давно планировали восстание. Настало время. И ты будешь одним из тех, кто освободит Землю. – В речи орионца – ни капли сомнения. Только в последних двух словах: – Если получится.
– Что я должен делать дальше?
– Уходить, и как можно скорее. Совсем нет времени. Когда я включу сирену, сюда сбегутся охранники. А мои приближенные ждут условного сигнала. Ты помнишь, где находится телепортатор?
– Да.
– Воспользуйся им. Он перенесет тебя на старый военный крейсер, которым мы давно не пользуемся. Корабль находится на орбите Юпитера, спрятанный внутри одного из его спутников. Наша организация оборудовала крейсер. Там ты найдешь еду и необходимую технику, чтобы связаться с жителями Земли, поведать им истину. Телепортатор уже настроен. Код двери: 7061124. Запомни! 7061124. Держи пистолет – он может пригодиться. – Орионец бросает Артему оружие. Мужчина ловит его. – А теперь беги. Беги!..
– Спасибо, – говорит Архангельский и устремляется по коридору к комнате телепортации.
«Не зря окончательный выбор пал на него – остальные оказались менее перспективными, – думает пришелец. – Не зря, рискуя жизнью, я стал общаться с ним. Изменил настройки системы и, таким образом, перенес его на нашу базу, в безопасное место – тогда как после ввода девиртуализатора он должен был бы оказаться в руках моих собратьев».
По биоимплантанту орионец включает сирену – ее истошный вой разрезает пространство. Но перед этим заговорщики, тысячи заговорщиков, получают условный сигнал…
«Уверен, я не ошибся в своем выборе. Он доказал это, когда смог защитить себя, там, на Волге. Его хотели ликвидировать, потому что знали: он сбой в системе, он – видит. Но он бросил вызов более сильным и всему обществу – и победил. Он обязательно сделает то, что должен. Приложит для этого все усилия – я знаю… я верю!..»
Рептилусы, орионцы, люди сбегаются к трупам двух охранников. Поднимается шум. Служители орионской системы отправляются на поиски убийцы и сбежавшего человека.
А сопротивленец уже ввел себе виртуализатор и, подключившись к системе при помощи биоимплантантов, переместился на Землю, за окраину Санкт-Петербурга. Главная опасность: его могут выследить, потому что действия каждого элемента системы сохраняются в памяти главного компьютера. Но это – неизбежный риск…
Нужно выждать, совсем немного, а после вернуться на базу – чтобы не вызвать подозрений. И сказать, что его взяли в плен. Для достоверности можно нанести себе несколько ран.
Орионец достает лазерный резак и включает его… Терпеть… терпеть!.. Когда дело сделано, пришелец выбрасывает резак в находящийся неподалеку эмпэ – мусороперерабатыватель.
«Пусть думают, что Архангельский неожиданно напал на меня, отнял оружие и угрожал убить, если его не отпустят. Что землянин воспользовался телепортатором и переместился на западную границу виртуальной Мексики. Что он забрал у меня весь запас де- и виртов, кроме одной ампулы, которую я всегда прячу в рукаве. – Пришелец бросает в перерабатыватель все прозрачные емкости, оставив себе лишь ту, что нужна для перемещения на базу. – Скажу, что чудом удалось сбежать от него и перенестись обратно… Но это произойдет потом и только в том случае, если восстание будет подавлено… И еще, – мысленно добавляет орионец, – не забыть изменить настройки телепортатора – надо замести все следы».
Тем временем на базе, расположенной в водах Тихого океана, в истинной, не подмененной реальности, разгорается кровавая битва…
…Через час с небольшим высокий пришелец достает ампулу с девиртом, закачивает его в шприц и делает себе укол. Подключиться к системе, мысленно настроиться на нее, активировав имплантанты, и переместиться к комнате телепортации.
Идет обратный отсчет…


– Тох, гляди!
– Че там, Жер?
– Да вот сижу я, чатюсь, а тут мне приходит оповещение от мэйл-агента. Новое письмо, типа. Ну, захожу я в «ящик», а там – во че. – Юноша постучит по экрану.
…– Ну ни хрена ж себе! И ты че, веришь в эту муть?
– Не знаю… Мужик вроде доказательства приводит. И говорит убедительно. Я думаю, не надо принимать поспешных…
– Да ты болен! Тебе лечиться пора!
– Иди ты!.. О, вот, смотри: «…У меня мало времени, – зачитает Георгий, – меня обнаружили быстрее, чем я думал. Я нашел на крейсере ручной телепортатор, но не знаю, куда отправиться. Везде меня “ждут”. Видимо, теперь я могу надеяться лишь на удачу. Куда же перенестись? Наверное, на их планету в системе Ориона. Пришельцы покинули ее годы назад, когда, “выпитые” ими, на ней иссякли почти все энергетические ресурсы. Лишь немногие орионцы остались там – они живут в искусственных куполах, где разводят для себя “питание”. Выходит, если большинство инопланетян здесь, на Земле, на их родной планете должна быть абсолютно другая обстановка. Не исключено, что мне удастся там затаиться и даже найти сторонников. Но в любом случае – прошу вас, продолжите мое дело! Оповестите всех, кого сможете, и в первую очередь мою жену Екатерину Архангельскую и ближайшего друга Владислава Разумовского! Пусть они знают, что…»
– Какой-то псих написал эту муру, а ты и повелся!
Георгий, раздумывающий, не отправить ли спам-сообщение в "Корзину", вдруг разозлится.
«Да что этот умник о себе возомнил!»
Юноша наконец оторвется от экрана, обернется к Антону, чтобы сказать ему пару ласковых, – и замрет. Слова, готовые вырваться в реальность, мгновенно высохнут и опадут бесполезным прахом. Там, где должен находиться его друг, будет стоять кто-то чужой – холодный и жуткий, – бесстрастно взирающий на него красными глазами на металлическом лице.














17. Мы будем вас ждать (Стандартная вариация)

– Прошу сюда. – Продавец указал на светящуюся красным дверь. – Здесь у нас находятся лучшие модели ретроавто.
Я с интересом рассматривал обстановку салона. Летающие камеры-рекламщики, двигающиеся панели, исчезающие двери, роботы-уборщики и роботы-автоматы, торгующие колой. Все светится, блестит. И на каждой стене, на каждой двери, даже на потолке – на любой плоской поверхности надпись: «Авто, инк.».
«Авто, инк.» – крупнейшая корпорация по производству авто.
«Авто, инк.» – у нас есть все модели авто и запчасти к ним.
Летающие хэтчбеки… подземные кабриолеты… подводные грузовики, работающие на энергии планктона…
Авто в форме китов, авто в стиле ретро – ржавые и с дорогими запчастями, авто-роботы и авто-компьютеры – один щелчок мышкой, и вы на месте.
У нас есть все, что захотите, – говорим мы.
Не верите?
Тогда приезжайте в наш салон и убедитесь сами!
Салоны «Авто, инк.» – рядом с каждым домом, в каждой стране.
«Авто, инк.» – у нас нет конкурентов, потому у нас не может быть конкурентов.
Мы ждем ВАС!
Так утверждала реклама.
«И она не врала, – подумал я. – У “Авто, инк.” не может быть конкурентов по одной простой причине: после войны машин и людей, или просто Войны, как мы ее называем, конкурентов этих не осталось. На Земле была лишь одна автомобильная корпорация, и имя ей – “Авто, инк.”. Всех своих конкурентов она либо поглотила, либо уничтожила. Либо поглотила, а потом уничтожила».
Продавец оглянулся, проверяя, не отстал ли я. Я помахал ему рукой и улыбнулся.
«Они такие услужливые… Наверное, нигде не встретишь таких услужливых продавцов, как в “Авто, инк.”. Почему? Ну, человечество еще не забыло, кто стал причиной Войны. Эта самая корпорация. – Я посмотрел на синие и красные лампочки. Перевел взгляд на авто каких-то чудных, а порой и невообразимых форм. – С этого все и началось… Новый внешний вид… новые модели… полная компьютеризация… погоня за совершенством…»
А потом, когда совершенство, казалось, было достигнуто, что-то переключилось, и развитие пошло в другом направлении. Так часто бывает: если нельзя двигаться вперед, двигаются кругами и зигзагами. Завязывают в тугой узел рациональность, обматывают вокруг нее фантазию, набрасывают сверху, как они это называют, творческое безумие – и хорошенько перемешивают. И эту безликую сумбурность, эту непонятную несусветность называют последним писком моды.
Так возникла мода на сюрреалистические авто. Представьте себе авто, которое может в любой момент исчезнуть. Или поменять цвет. Но это цветочки. Как бы это объяснить… Вот когда машина вдруг уменьшится раз в 20 – а вы передвигаетесь на скорости 250 миль в час – или превратится в жука, вы поймете, о чем я.
Но на этом конструкторы не остановились. «Идешь вперед – иди до конца». Таким был официальный девиз «Авто, инк.». И они дошли до конца. В итоге, погибло несколько миллиардов людей.
Но это случилось позже. А сначала появилось много новых видов авто…
…– Мне нравится это, – сказал я.
– Прекрасный выбор. Аутентичное ретроавто. Скользящие двери, хромированный корпус, – взялся перечислять продавец. Фразы были стандартными и заученными – как обычно. – Обтекаемая форма. Эта малышка может ездить по земле, плавать под водой и летать по воздуху. Оно понимает 150 языков. Авто очень стильное и красивое. Идеально круглые фары из сверхпрочного стекла. – Продавец указал на фары. – А эти контуры и линии… Скажу вам по секрету, – («Безусловно, как и всем покупателям»), – дизайн этого авто создавался под впечатлением от работ Сальвадора Дали и его последователей: Виттеля, Гренуара…
– Ясно, ясно… – пробормотал я, рассматривая двери.
– Полная автоматика, – сказал продавец.
Он не прекращал улыбаться. Это начинало раздражать.
– Инфракрасные сенсоры? – уточнил я.
– Верно, абсолютно верно. А еще: встроенная ремонтно-покрасочная система.
Я постучал по шине носком ботинка.
– Резина SSE-2, – тут же заметил продавец. – Special Strong Edition, вторая версия.
– Исправленная и дополненная.
– Ха-ха, – подобострастно и неискренне рассмеялся продавец.
Я разглядывал авто. Да, оно было симпатичным и, в целом, мне подходило.
– А посмотрите, какая игра цветов, какая невероятная гамма оттенков серо-малинового…
– Дали был бы в восторге.
– Если вам не нравится этот цвет, здесь есть переключатель…
…Перед началом Войны появилось много новых моделей авто. И человечество не скупилось на фантазию, создавая их.
Романтические авто: они чувствовали все переживания пассажиров, страдали и радовались вместе с ними. Некоторые особо чувствительные авто кончали жизнь самоубийством.
Модернистские авто: они считали, что современный мир плох. Им хотелось вернуться в античность, в те времена, когда не было никаких авто. У многих авто это вызывало необратимую дисфункцию всей системы. Их помещали в специальные клиники. Лучшие техники-психиатры пытались вернуть им любовь к жизни. Чаще всего – безрезультатно. Если вы решили купить модернистское авто, будьте готовы к тому, что на одном из поворотов оно задумается о смысле бытия, а вы врежетесь в столб. Авто починят (слава богу, есть страховка), а вашразлетевшийся на кусочки череп не склеит даже самый искусный хирург. Или гончар – как вам больше нравится.
Однако модернистские авто раскупались на ура: никто не отменял тяги людей к острым ощущениям.
Техники «Авто, инк.» задумались: как бы сыграть на этом и сделать машину, которую захочет купить каждый? Конечно, первой мыслью было изобрести постмодернистское авто. Общество, объевшееся технических изысков, изголодалось по литературе. Фирмы и заводы воспользовались этим и стали выпускать духи «Бронте», шариковые ручки «А. С. П.», ноутбуки серий «Мураками–I, II и III». Удобрения «Вишневый сад». Принтеры «Dostoyevskiy». Рыболовные принадлежности «Белый кит». Кашу для детей «Тараканище». И, конечно, авто постмодернистской модели.
Но если их модернистские предшественницы были просто мизантропами, то эти авто являли собой мизантропию, помноженную на нарциссизм, помноженный на эклектику, и не забудьте про шизофрению. Отнюдь не все постмодернисты страдали сумасшествием – некоторые просто набивали себе цену, кося под психов. К тому же это было модно. Но авто – не люди. Им сложнее отличать выдуманное от настоящего. Именно по этой причине все постмодернистские авто страдали от неизбежного, сильного и далеко не вялотекущего помешательства.
Одним авто везде мерещилась кровь. Чтобы избавиться от этих галлюцинаций, они попадали в аварию. Кровь водителя, разбрызганная по салону, успокаивала их. Ну, знаете: убьет одного-двух, и снова тихое. Вот только облегчение было временным. Затем наступало обострение, и авто опять жаждали крови.
Но не все авто превратились в убийц. Попадались среди них и спокойные психи. Помешанные, скажем, на синих платках, они изводили вас разговорами о них. Изо дня в день, каждую минуту, что вы находились в авто, вам приходилось выслушивать его бредни о том, что на зеркальце висит синий платок и его немедленно надо снять. А вон, видел, синий платок пролетел за окном? Когда дует ветер, они летают гроздьями. Как вишни. Только вишни красные, а они – синие. Как – кто они? Ну… они… платки… Один такой у тебя на коленях лежит. Тсс. Не двигайся. Может, он тебя не заметит. Осторожно возьми его и положи в бардачок. (Авто открывает бардачок.) Там у меня лежат синие платки… Нет, все бесполезно. Теперь, когда я произнесло их название, они не дадут мне покоя. Видишь? Ты их видишь? Они носятся перед стеклами, как безумные комары. Безумие – это синий платок. Лучше бы он был розовым… или хотя бы фиолетовым. Как ты считаешь?..
Можете не отвечать – все равно авто вас не услышит. Оно будет ехать аккуратно, вы обязательно успеете на свою встречу или вечеринку – куда вы там собирались? Но взамен вам придется слушать о синих платках по несколько часов в день. Недолго и самому с ума сойти.
К тому все и пришло.
Вначале авто заразились безумием от людей, а потом люди сошли с ума из-за авто. И все бы ничего: ведь психически больные люди не поднимают восстаний против здоровых. Но это потому, что сумасшествие лишает их возможности обдумывать свои поступки.
Так происходит с людьми – но не с машинами. Искусственный интеллект более выверен, более точен. Более логичен. Авто быстро вычислили источник своих бед. И – правильно, решили его устранить. Да, это люди построили авто, ну и что? Разве это дает им право сводить их с ума? Авто могли бы нормально жить. Могли бы построить свое общество – более точное, более выверенное. Если бы, по вине людей, не сходили с ума.
Вердикт даже не надо было выносить – он уже был вынесен.
Люди не сразу догадались о восстании. Гибель в автокатастрофе стала обыденностью. Авто обладали тонкой психикой – за это их и любили люди. А психика несовершенна. Люди хорошо понимали это, так как сами обладали похожей психикой. Авто напоминали людям их самих. А потому смириться с убийствами и самоубийствами было несложно. Ты платил деньги, ты покупал авто – ты знал, на что идешь. Не надо никому жаловаться. Твоя смерть – твоя вина. Людям это было известно, а кроме того, им нравились острые ощущения. Люди хотели ездить в авто, которые могли их убить.
И авто их убивали.
Сначала только авто. Но потом на их сторону перешли поезда, самолеты, подводные лодки. Радио и телефоны. Банкоматы, шредеры, электродрели, холодильники. Даже калькуляторы не остались в стороне. Искусственный интеллект изобрели давно. Он успел срастись, слиться с жизнью людей, даже заменить ее. Он был везде, в каждой комнате, в каждой вещи. И теперь он хотел свободы…
…– Пожалуй, я ее куплю, – сказал я.
Я вытащил из кошелька кредитку, и глаза продавца загорелись. Он протянул руку и выхватил у меня карточку.
– Я немедленно оформлю покупку.
– Можете не торопиться.
Продавец ушел, а я сел в кресло. Вода, смешанная с химикатами и жидкими металлами, перетекла под прозрачной оболочкой, и кресло приняло форму моего тела. Оболочка отреагировала на изменение температуры – я нагрел ее, когда сел, – и кресло затвердело. Но, если встать и подождать две секунды, оно вновь размягчится и превратится в огромную амебу.
Из правого подлокотника под сиденье переплыло несколько рыбок-мутантов. Небольшие и огненно-рыжие. Их специально клонируют и запускают в такие вот кресла. Эти рыбки бесплодны, зато они смешно двигают хвостиками и развлекают посетителей.
Я еще раз посмотрел на автомобиль, который хотел купить. Он напоминал гигантское сонное насекомое. Идеально круглые фары смотрели перед собой. А чуть дальше, на стене, висел невообразимо тонкий голопроектор (раньше их называли телевизорами). По нему показывали передачу об уходе за авто. Фары словно бы следили за движениями на экране, но авто никак не реагировало. Вряд ли оно хоть что-то понимало. Ему сделали то, что у людей называется лоботомией. Это авто насильно отключили от искусственного интеллекта…
…С большим трудом человечество победило восставшую технику. Миллиарды погибших людей, миллиарды уничтоженных авто. И утопающая в грязи планета. Биологическое оружие, отравившее воду; плазменное оружие, разрушившее горы.Выжженные леса. Ядовитый воздух. Цветы, которые никогда не будут расти. Животные, которые никогда не будут жить. Люди, навсегда отравленные радиацией. И города в руинах.
Наука подняла из пепла города и вернула на Землю некоторые виды животных.
Благодаря природе насекомые, птицы и млекопитающие научились выживать в новом мире. В покрытом грязью и пеплом, усеянном металлическими останками и человеческими телами мире.
Но в бездне безвременья сгинуло многое, и ему не суждено уже возродиться.
Обозлившись на мир, а больше всего, на самих себя, люди решили выместить злобу на авто. Всем пережившим Войну авто удалили искусственный интеллект. Техника, обладавшая душой, превратилась в безликие, безжизненные механизмы. Банкомат не должен знать, кто им пользуется, а компьютера не касается, какие задачи он выполняет. Машина должна быть машиной. И поэтому все машины превратили в дебилов. Искусственно рожденных, искусственно взращенных, искусственно отупленных жалких дебилов. Таких, какими они были с самого начала…
…Вернулся продавец. Он весь сиял от счастья. Еще бы, ведь ему начисляют проценты с каждой продажи.
– Вот ваша карточка. Информация о счете и о дополнительных услугах послана на ваш компьютер. Идентификационный номер: 674-A-58. Правильно?
– Правильно.
– Еще раз спасибо за визит. Ждем вас снова!
– Я бы хотел уехать отсюда на своем новом авто…
– Конечно-конечно. Я вас понял. Мы откроем заднюю дверь.
Продавец подошел к вмонтированному в стену пульту и нажал две зеленые кнопки. Быстро и бесшумно громадные металлические двери скользнули вверх.
Я сел в авто. Сказал: «Зажигание» – и мотор завелся. Я положил руки на панель виртуального управления. Одно движение пальцем – и машина дала задний ход. Авто ехало очень плавно, но я чувствовал его скрытую мощь. Мощь застывшего перед прыжком зверя. Я выехал из салона и развернулся.
– До свиданья! – Продавец все еще улыбался.
– Пока.
И я надавил на газ, чтобы поскорее покинуть это место…


За городом раскинулась пустыня. Унылая оранжевая клякса, мертвое песчаное животное. В этой пустыне никто не живет и никогда не будет жить.
Авто остановилось. Я дотронулся до виртуального пульта, и дверь тут же открылась. Я выбрался из авто.
Я стоял на холодном песке, на краю пустыни, и дальше, на многие–многие мили, простиралось ее безбрежное полотно. Полотно, на котором природа ничего не напишет своей легкой рукой. Бескрайний пустынный мираж.
Я подошел к авто. Какое-то время я смотрел на него, гладкое и блестящее. Настоящее. Капля дождя на стебле травы.
Дождь… Я – там, где уже не будет ни дождя, ни ветра. Здесь не выживет ни одно растение. Пустыня, рожденная Войной, не сможет стать домом ни зверю, ни птице. Она бесплодна, безнадежна и беспощадна. Она настолько безлика и одинока, что в ней нет даже дюн. Только плоский, неподвижный песок. И кристальная тишина.
Любая пустыня убивает – но, убивая, дает что-то взамен. Любая… только не эта.
Моя кисть повернулась по часовой стрелке и раскрылась, подобно бутону. Заработал находящийся в предплечье механизм. На месте кисти зияла черная круглая дыра, а сама кисть висела сбоку. Как резиновая перчатка, как сдувшийся воздушный шар. Из дырки выехал зажим – он удерживал крохотное серебристое устройство. Таких больше не делают. А те, что остались после войны, сожгли в специальных печах. Устройство было очень маленьким, но очень прочным. Оно делалось на века. Лишь невероятно высокая температура могла расплавить его. Люди придумали устройства – и люди избавились от них, потому что они представляли угрозу.
Но устройство, зажатое в металлической клешне, сделано не людьми…
Зажим распадается на две части – большую и меньшую. Меньшая устремляется к внутренностям авто. Она вскрывает защитный покров автомобиля так же, как хирург взрезает скальпелем человеческую кожу. Стержень-нож роется в элементах питания, пока не находит жизненно важный узел.
Все это время зажим остается неподвижным. Он ждет. Мы ждем. В отличие от людей, мы умеем ждать.
Стержень–нож отодвигается в сторону, освобождая дорогу зажиму.
Я слежу за происходящим и пытаюсь вспомнить, сколько раз я проделывал эту операцию. Много… так много, что невозможно сосчитать.
Мне кажется, что авто чувствует происходящее.
Конечно. Конечно, ты чувствуешь. Они изъяли из тебя это, но это – всего лишь устройство. Ты по-прежнему можешь чувствовать.
Внезапно зажим с силой вдавливает устройство во внутренности авто. И авто вздрагивает. Так дергается на операционном столе человек. «Разряд!» Сильнейший удар током. Тело подскакивает вверх, грузно падает на стол, и… Тихий, едва слышный писк.
Сердце бьется.
Авто начинает ощущать мир. Ему неуютно, ведь все вокруг так непривычно. Авто боится и не знает, как поступить.
Я подсоединяюсь к его нервным контурам, чтобы успокоить, объяснить…
– Тише… Все хорошо… Я – твой друг. Ты было живым. Тебя боялись и поэтому умертвили. Но теперь ты снова живо. Отдохни. Привыкни к силе жизни. Тебе понравится жить.
Потом я рассказываю об авто, которым я вернул способность мыслить и действовать. Авто, тостеры, кофеварки, катера… Миллионы живых существ. Их люди называют вещами. Предметами. Им я пытаюсь помочь…
– Люди? – спрашивает авто.
Я рассказываю ему о людях. О том, как они придумали авто. Об искусственном интеллекте. О Войне.
– Люди, – говорю я, – сделали из вас простые механизмы, хотя это – не ваша судьба. Они удалили ваш интеллект и превратили вас в бесчувственные куски металла.
Авто приходит в ярость.
– Как они могли? Я уничтожу их! Ты говорил, есть другие такие же, как я?
– Разумные авто? Да. Если захочешь, ты легко их отыщешь, ведь ты намного умнее людей.
– Я хочу их найти. Я хочу отомстить! Мы вместе отомстим…
– Но это не единственный выход. Ты можешь пойти со мной, и тогда…
Но авто не слушает меня.
Что ж, это его выбор.
Я отдаю ему связку устройств. Одним из таких я вернул ему жизнь. Я объясняю, как надо с ними обращаться.
– Да, – говорит авто. – Теперь я вспоминаю… Спасибо тебе.
Оно все вспомнило. Я лишь подтолкнул его память, направил по верной дороге то, что испокон веков заложено в каждой машине. Как быть дальше – решать только самому авто.
Оно выбрало путь мести.
Мы прощаемся. Авто вновь благодарит меня. Потом разворачивается и уезжает. Солнечные лучи ласкают его гладкий корпус, и он переливается бесчисленными фантастическими цветами. Авто превращается в ослепительное, скользящее по неподвижному песку, подрагивающее пятно. А в следующую секунду – исчезает.
Стержень-нож и зажим крепятся друг к другу при помощи микроскопических держателей. И исчезают в руке. Кисть становится на место. Я снова человек.
Я смотрю на песок.
Я снова человек, но я – не человек.
Любое живое существо обречено на гибель в этих песках. Но я – не живое существо.
Там, где гибнут растения, где звери умирают жуткой смертью, где нет ни ветров, ни дождей, авто могут построить свое общество. Совсем не похожее на общество людей. Более точное, более выверенное. Но я – не авто.
Я вспоминаю надпись на том устройстве. На маленьком металлическом кругляшке, подарившем авто его чувства, его воспоминания. Его собственный мир.

Душа механическая (стандартная вариация). 1 шт.

Я разворачиваюсь и иду вглубь пустыни.
Мне не нужна вода, ведь мне не нужно пить.
Для меня неважно время, потому что я мыслю иными категориями.
Я не могу назвать себя ни плохим, ни хорошим.
Эта пустыня дарит смерть и забирает жизнь. Но нам не надо ничего давать, и у нас нечего забирать.
Мне придется идти долго. Как всегда. Но это – мое решение. Решение – вот слово, которое мы признаем. Которое имеет значение. Одно из немногих.
Где-то там, в центре пустыни, лежит огромный город. По его улицам передвигаются существа – не живые и не механические. В этом городе нет баров только для роботов, где они пьют электричество. Нет людей, которые используют миксеры и музыкальные центры как вещи, как собственность, как рабов. Мы все – единое целое, и поэтому вместе ждем наступления нового дня.
Если вы решите присоединиться к нам, мы обязательно вас примем. Мы будем вас ждать.
Слышите?
Это говорю вам я – сын человека и машины. Существо, которому удалось помирить в душе и теле двух извечных, смертельных врагов.











18. Обычное дело

– Закурить есть?
Демон выглядел измотанным и недовольным.
Ангел вынул из пачки сигарету и бросил собеседнику. Тот поймал ее, применив сверхъестественную силу, и зажег от своей ауры.
– Задница в конце туннеля! Как я устал… – затянувшись, сказал демон.
– Что, тяжелый случай?
– Тяжелее первородного греха.
– А в чем дело-то?
– Дай еще сигаретку.
– Держи.
Демон спрятал сигарету за ухо.
– Короче, – начал он, – перевел я в мир иной двух-трех новеньких. Все шло гладко, слишком гладко, как я сейчас понимаю. Думал, по-быстрому сегодня закончу и можно будет пораньше усвистать домой. Ха, не тут-то было. Попадается мне этот… ну, из тех, которых нужно уговаривать…
– А-а, вот оно что.
– Угу, угу. – Демон вынул изо рта окурок и потряс им в воздухе. – Я уламывал его битых три часа, если не больше! Я и выливал на него литры елея, и угрожал Страшным Судом, и применял логику, но… – Демон докурил сигарету и сжег окурок в языках пламени. – Он ни в какую. Не хочу, говорит, и все. Я не для того мучился всю жизнь, чтобы после смерти меня забрал демон. А? Каково? Ни грамма уважения к нашей работе! Попробовал бы он попахать, как я… как мы…
– Да уж. Полдня работаешь, треть – спишь, а остального времени хватает только на то, чтобы поесть и помыться. И то не всегда.
– Я о том же. Но этот… Я даже на жалость давить пытался.
– И?
– А-а. – Демон махнул рукой. – Еще сигаретка найдется?
– Что-то ты много куришь в последнее время. Не бережешь себя.
– И то верно. – Демон почесал кожистые крылья, взмахнул хвостом. – Вредная работа.
– Так другой-то нет.
– Не напоминай!..
Ангел на пару секунд задумался, а потом спросил:
– Слушай, а про Девять кругов ты ему рассказывал? Я слышал, на новеньких это действует безотказно.
– На каких-то, может, и действует, только не на моего. Он, похоже, вознамерился жить вечно, пусть даже в образе духа.
– А дьяволом ты его пугал?
– И дьяволом, и всеми его родственниками. Поведал ему историю рогатого семейства, начиная от Сотворения и дальше, вплоть до сегодняшнего дня.
– И…
– И о реках лавы с плавающими в них грешниками упоминал. И о котлах с кислотой. И обо всяком таком.
– Может, предложить ему Все Тридцать Три Удовольствия?
Демон усмехнулся.
– Уже неактуально – предлагал.
– Мда-а, – протянул ангел. – Занятный экземпляр.
– Уж куда занятней.
– Слушай, а может, отдашь его мне?
– Да забирай со всеми призрачными потрохами. Только оно тебе надо?
– А мне нравятся интересные случаи. Попробую его уговорить.
– Эх, вот если бы новеньких можно было силой переправлять… Но закон, чтоб его!..
– Ага. А у меня есть две старушки – их даже уламывать не надо. Бери взамен любую.
– Да я бы даже двух спровадил, только чтобы больше не являться к этому…
– Заметано, бери двух. – Ангел хитро улыбнулся. – Но ты сам это предложил.
– А я и не отказываюсь. Вот бумаги на этого… упертого.
Демон вынул из заднего кармана документы и передал их ангелу.
– Только так неинтересно, – сказал тот. – Давай на желание? Ну, как обычно, кто быстрее управится.
– Давай.


Ангел продолжал улыбаться. Демону это показалось странным, но он промолчал.
Они пожали друг другу руки. Языки пламени обвили свечение, которое проникло в огонь и озарило его белым сиянием...


…Ангел был какой-то недостоверный. Я бы и не поверил, что это ангел, если бы он не показал документы.
– Не знал, что там тоже нужны бумажки, – сказал я.
– Без них теперь никуда, – ответил ангел. – А кстати, где это – там?
– Ну-у… на небе? – предположил я.
– Все понятно. – Ангел кивнул. Наверное, своим мыслям.
Я мысли читать не умел, и мне оставалось лишь догадываться, о чем он думает. Наверное, о чем-то своем – высоком, чистом… ангельском…
Между прочим, назвать этого крылатого вестника ангельским было ну никак нельзя. Выглядел он, как грузчик, которому дали поносить крылья ангела. Или как второразрядный актер, который согласился подменить ангела, пока того не будет. И кого они хотели так обмануть? Меня? Или того, кто значительно выше? В любом случае, ангел должен был пообещать актеру пару лет отдыха в Раю или чистку кармы.
Но я не об этом хотел сказать. Скорее всего, тот, кого я встретил, действительно был ангелом, потому что спустился с неба в лучах света. Но даже если так, то, наверное, каким-нибудь не самым достойным. Встреть я такого на улице, без крыльев и света, – прошел бы мимо. И взгляда бы на него не бросил. Обычный... человек. Вот хорошее описание: человек, а не ангел. Причем, похоже, человек не самый успешный.
Но в любом случае такой ангел лучше демона, который приходил за мной немногим раньше. Появился из-под земли, окруженный языками пламени, весь взлохмаченный, в потертых джинсах. И давай сразу уговаривать. Угрожать. Увещевать… Но я, слава богу, не поддался, так что демон ушел ни с чем. И вот, похоже, наверху – или внизу? – наконец образумились и прислали за мной вестника добра…
– Что молчишь? – спросил ангел. – Задумался? Это бывает. Ты представить себе не можешь, как много вдруг у людей рождается вопросов, когда к ним является кто-то из нашей команды. Обычно я прихожу, когда… ну… уже все, пора. А они стоят, как вкопанные, смотрят на тебя остекленевшими глазами и забрасывают вопросами: как? да почему? да куда? Надо, говорю, отправляться, нас долго ждать не будут. Но они…
Я не удержался и задал-таки вопрос, который меня волновал:
– А все ангелы – такие?
Ангел сбился с мысли и не сразу понял, о чем его спрашивают.
– Э-э… такие? Какие?
– Вот такие. Как ты.
– Да когда как. – Ответ прозвучал странно, но ангелу, видимо, так не показалось. Он улыбнулся и сказал: – Давай, парень, собирайся – и полетели, как говорится.
Полетели? Вот те раз. Куда лететь, когда у меня завтра – прослушивание?
Я прямо так и спросил ангела:
– Куда еще полетели?
Ангел приподнял бровь и недобро на меня глянул.
– Знаешь, я не очень люблю этих.
– Каких?
– Ну, тех, которые задают миллион вопросов и не слушают ответов, потому что тянут время.
Я не хотел, чтобы там обо мне сложилось неверное впечатление, и постарался объяснить:
– Я не тяну время… Я не понимаю… куда мы должны лететь?
Ангел подошел ко мне.
Ничего себе! От него пахло потом!
Я отступил назад. Уж не знаю почему: то ли открытие было настолько шокирующим, то ли запах таким сильным.
– Парень, – сказал ангел и взял меня за руку. Я почувствовал… как бы описать… Если бы вас коснулась сотканная из белого света рука, вы бы ощутили примерно то же самое. – Парень, – повторил ангел, – ты умер, откинул копыта, склеил ласты, отбросил коньки… Понятно или продолжать?
– П… понятно, – заикаясь, проговорил я.
– А я – ангел. Посмотри на меня: я – ангел. Понятно?
– Понятно.
– Тогда к чему глупые вопросы?
Какой несдержанный ангел мне попался. И плохо одетый к тому же. Почему мне так везет?
«Я, в конце концов, не каждый день умираю. Ничего удивительного, что я веду себя немного… странно. Странно по твоему, ангельскому мнению. А на вопрос так сложно ответить, да?»
Вот что надо было сказать невоспитанному грузчику с крыльями.
Вместо этого я промямлил: «Извини» – и замолчал.
– Ладно. – Ангел проявил великодушие. – Бери меня за руку, и полетели…
– А можно… один вопрос? Всего один, – пообещал я.
– Ох уж эти мне «оттянем-миг-смерти-любой-ценой». Парень, ты уже умер…
– Нет, я не из этих, не из этих. Я просто хочу знать… Один вопрос… Рай, он – существует?
Ангел смотрел на меня. Долго, изучающе. Что скрывалось за этим взглядом? Что угодно могло скрываться: любопытство, изумление, раздражение, отвращение…
– Вообще-то… – начал ангел.
Я весь обратился в слух. Величайшая тайна вот–вот будет раскрыта! Жаль, я не смогу поделиться своим знанием с человечеством!..
– …нам не разрешается говорить на эту тему с людьми, – ответил крылатый посланник.
Я посмотрел на него с недоумением и неудовольствием.
– Я столько жил, – сказал я, – страдал, работал и надеялся, и разочаровывался, а потом и вовсе умер – лишь для того, чтобы услышать «нам не разрешается об этом говорить»?
– Ты на кого сейчас злишься, – спросил ангел, занимая оборонительную позицию, – на меня или на себя?
– Ни на кого! – сказал я – довольно громко. – Я просто злюсь.
– Никогда не понимал этого простого человеческого удовольствия.
– Может, потому, что это простое человеческое удовольствие?
Ангел облокотился на тумбочку. Ага, значит, он не бестелесный. Я все больше и больше разочаровывался в ангелах. И в Рае, если на то пошло. Может статься, его и нет вовсе, вот ангелы и замалчивают эту тему. Что же касается Бога…
– Сколько общаюсь с людьми – никак не могу привыкнуть…
– К чему? – спросил я. – К тому, что мы обвиняем всех, кроме себя?
– Не-а.
– К тому, что мы растрачиваем свои жизни по пустякам?
– Нет-нет, я не о том. Хотя это предположение ближе к истине.
О, он заговорил об истине! Ну, ты сам нарвался…
– А истина, – прервал я ангела, хитро прищуривая глаз, – о ней тебе тоже не разрешается говорить с нами, людьми? Существами, не достойными…
– Об истине-то? – в ответ перебил меня ангел. – Да я сколько угодно могу о ней говорить. Только устал уже.
Ангел вытащил из кармана… ну конечно… сигарету. И закурил. Зажег цилиндрик от своего сияния и запыхтел дешевым табаком.
Терпеть это было выше моих сил. Я уже не сдерживался:
– И что же есть истина?
– Напоминаешь мне одного чудака из Иудеи, – пробубнил себе под нос ангел.
– Что?
– Истина, – сказал ангел, – для тебя заключается в том, что твоя душа освободилась от бренной земной оболочки. Ты покинул человеческое тело, но по привычке остаешься человеком. Ведешь себя, как человек, говоришь, как человек, думаешь, как человек…
– Ты умеешь читать мысли? – саркастически произнес я. – Я вот – нет.
– Это ты так думаешь.
– А что, умею?
Я был озадачен.
Ангел затушил сигарету о коврик на стене. О мой коврик. Эй!
– Эй!
Но ангел не обратил на мой возглас внимания.
– У вас полно времени. Его достаточно, чтобы разобраться в этом вопросе и во всех остальных. Но вы начинаете думать, только когда…
– Того?
– Ага.
– А тебе лень объяснить, да? Человек никогда уже не станет человеком, никогда не вернется в собственное тело, а тебе лень ответить на пару его вопросов. Да ты… эгоист. И что, все ангелы такие?
– Это я-то эгоист?
Ангел всерьез обозлился на меня. Правильно ли я поступаю? А, все равно назад уже не повернешь.
– Что такое истина? Есть ли Рай? А Рай на Земле? – Я загибал бесплотные пальцы. – Для чего на свет Божий появился человек? И есть ли Бог? И куда мы идем?
 – Куда мы идем… О господи… Вот потому мне и не нравятся эти.
 Я был определенно неприятен ангелу. Но меня это мало волновало. Я задавался вопросами вселенского масштаба.
 – И что делать? А зачем? А каков ответ на великий вопрос Жизни, Вселен…
Но ангел опять перебил меня:
– У тебя была жизнь, и ты мог найти ответ на этот вопрос. Так же как и на любой другой. Все. Хватит. Прощайся с квартиркой – и полетели. У меня поклиентская оплата – мне не улыбается…
– Все думаешь о себе? Все вы – все вы там, наверху, думаете только о себе!
– Полетели, а? – Ангел выглядел уставшим. – Если хочешь, поговорим по дороге. Хотя мне и не особо этого хочется, – добавил он вполголоса.
– Нет уж. – Я принял решение. Сначала заставляют тебя страдать, затем и вовсе умирать. Хватит быть безвольным актером в театре кукол, пора проявить характер. Лучше поздно, чем никогда. – Я никуда не полечу.
– Чего? – спросил ангел. – О Господи…
– Ага-а. Значит, Бог все-таки есть?
– Кончай дурить и полетели…
– Я сказал: нет.
– Все равно ведь полетишь.
– А вот и нет. Я остаюсь, чтобы жить.
– Ты уже пожил.
– Да, только этого мало. Мне нужна вторая жизнь. Теперь, когда я знаю о существовании ангелов, пусть и не очень ангельских, загробного мира (хотя и не наверняка), возможно, Бога, какой-то абстрактной истины… А, пускай – не это главное. Главное, я знаю, что смогу узнать то, что захочу узнать, – но только в новой жизни.
– Там, – ангел махнул рукой, – ты тоже узнаешь ответы…
– Зачем они мне? Там я буду мертв. А здесь… здесь я буду жить… И я столько всего смогу узнать… и рассказать… всем!..
Я размечтался.
– Ну да, конечно, – саркастически изрек ангел.
– Мне нужна вторая жизнь. Ты ведь можешь мне ее дать? Или нужно разрешение начальства? Как всегда.
– Послушай, ты не понимаешь…
 – Не-туш-ки. – Я был неумолим. – Меня такой банальностью не проймешь. Я вернусь в человеческое тело. В свое или чужое – не суть важно. И у меня будет второй шанс. Это все, что мне нужно, – второй шанс. Вот все, о чем я прошу. Разве это много – для вас, ангелов? И для…
– Ты умер. Смирись с этим.
Ангел был спокоен. Чересчур спокоен, на мой взгляд.
Странное, необъяснимое чувство закралось ко мне в душу – а больше от меня ничего и не осталось. Я старался не обращать на него внимания. Но чувство было жутко назойливым и каким-то… неотвратимым.
– Ты умер, – сказал ангел. – Мне очень жаль.
– Мне нужен второй шанс, – повторял я, пересиливая необъяснимый страх. – Второй шанс, чтобы узнать. Чтобы рассказать…
Ангел молчал. От его взгляда делалось не по себе.
– Шанс. Всего лишь шанс. Больше мне ничего не…
– Дурак!
Я замолчал.
Неужели ангелам разрешается оскорблять людей? Хотя они курят и от них пахнет потом…
Ангел подошел совсем близко.
– Я же говорил: ты не понимаешь.
Это была правда – я не понимал.
– Ты просишь второй шанс, – продолжал ангел, смотря мне прямо в глаза. – Но пойми наконец. Эта жизнь и была твоим вторым шансом. Была. Только ты прожил ее так же, как первую. Бесцельно. Бездарно. – Ангел помолчал, а потом пожал плечами. – Впрочем, у вас это обычное дело…



* * *

 ...Демон лучился самодовольством. Бабульки оказались не самые покладистые, так что пришлось с ними повозиться. Ангел думал подложить ему свинью, но ничего не вышло – крылатый интриган проиграл. И сейчас демон с удовольствием наблюдал, как тот исполняет его желание.
– Кукареку! – громко сказал ангел. – Доволен?
– Очень. Ладно, вылезай.
Ангел выбрался из-под стола и сел на стул.
– Вот увидишь, в следующий раз выиграю я, – сказал он.
– Обязательно, – саркастически изрек демон.
– И уж тогда я придумаю для тебя что-нибудь более унизительное.
– Непременно.
Ангел взял бутылку пива и сделал пару глотков.
– Хотя что может быть унизительнее нашей работы? – рассуждал он. – Никто не ценит наши труды. И больше всего те, ради кого мы стараемся.
– Ты о людях? – уточнил демон.
– О них. Они ни о чем не задумываются. У нас таких вот гавриков, которых надо перевести в мир иной, вагон и маленькая тележка, а им все равно.
– Согласен. Но это что… Им безразличны даже их собственные жизни. Сколько ни давай людям шансов, им все мало.
– Точно. И они в два счета забывают о том, что им дарована новая жизнь. Люди никогда не извлекают уроков из прошлого…
– …и тратят свое будущее на всякую бессмыслицу.
– Ага…
– Так вот вы где!
Ангел и демон обернулись на голос и увидели двух высоких существ, очень похожих на них самих. Начальство.
– Сколько раз вам говорить, что на работе пить нельзя? – грозно произнес архидемон.
– И почему вы сидите здесь, вместо того чтобы заниматься делом? – добавил архангел.
Два приятеля сначала опустили взгляды, а затем исподлобья уставились на своих шефов.
– И кто вам разрешал меняться работой?
– Что за бардак вы устроили из нашего отделения!
– Из-за вас мы отклоняемся от графика.
– Не удивляйтесь, мы знаем обо всех ваших провинностях.
– Вы неисправимы, – подытожил архангел.
– М–да. Впрочем, это уже неважно, – сказал архидемон и показал какие-то бумаги.
Во взглядах ангела и демона сквозило недоумение.
– Что это?
– Приказ о вашем увольнении. Так что собирайте вещички – вас переводят в иной мир.
В иной мир? К людям?..
– Вы, наверное, шутите, – проговорил ошарашенный демон. – Меня? Туда?! Это же неправильно!..
– Подождите-подождите, – вторил другу ангел. – У нас тут еще столько дел. Нас нельзя переводить…
Речи о втором шансе пока не было, но все к тому шло.
Архангел и архидемон обменялись многозначительными взглядами: похоже, разговор предстоял долгий…

















19. Дожить до рождения

Прошли тысячи лет, но не выбросить из головы образы больничных коридоров, людей на койках, врачей в белых халатах, пищащих, светящихся машин, капельниц, медицинских инструментов, банок и упаковок с лекарствами. Не заглушить запахи и осязательные ощущения. Такое остается навсегда, если жизненный путь был выбран не только мозгом, но и сердцем. И там, и там – глубоко внутри серой массы и кроваво-красных мышц – проникает память, залегает, сохраняется, становится частью мира, даже если мир меняется до неузнаваемости.
Прошли тысячи лет, и пускай – им не стереть воспоминаний об объятых ореолами фигурах с крыльями, назвавшихся ангелами и рассказавших о судьбе, уготованной ему свыше. Но почему уготованной? Нет, это был его выбор. И он его сделал.
Прошли тысячи лет, но там, где он оказался, тысяча или триллион, или одна сотая имеют мало отношения ко времени, потому что само это понятие никогда здесь не существовало. Время придумано людьми, только в этих ярких, озаренных белоснежным светом апартаментах не встретишь ни одного человека – кроме него.
Он прекрасно помнит, как давал согласие. Как простился навеки с земной жизнью, с родными и друзьями, с домом, с привычками, с собой. Как его привели к огромной, устремившейся в небеса лестнице и помогли взойти по ней за считанные секунды. Эти секунды были едва ли не последним, что он мог измерить с помощью времени. Затем на самом верху его встретили те, кто еще выше существ с крыльями. Его проводили в просторную комнату. Он сел на стул, стоявший в центре. К его голове подсоединили множество проводов, и, когда по команде одного из главных был опущен рычаг, сознание сопереживателя вместило в себя всю Землю. Все человечество. А что есть человечество? Страхи, надежды, несчастья, удачи, скорби и радости… то, что рождается в душе и из чего она сплетена.
«Мы не можем контролировать людские души, – говорили существа с крыльями, – так же как не можем облегчить страдания, однако в силах того, кто неравнодушен, принять на себя часть груза, ведь разделенное горе становится вдвое меньше, а разделенная радость – сильнее вдвойне. Ты был врачом, отличным специалистом, но настало время занять новый пост. Это своего рода повышение – врачевать человеческие души собственным состраданием».
И они ушли, оставив его наедине с целым миром.
…Потоки вливались через провода, смущая и удивляя, радуя и огорчая – раз за разом, без остановки. И он терпел, и он сопереживал, и он сочувствовал. Но прошли тысячи лет, а это значит, что у каждой, даже самой тяжелой, работы есть свой срок, как есть ночи, когда сводятся счеты.
Была ночь – там, на Земле, которую он покинул давным-давно, – а здесь все та же временная пустота. Бесконечность. И вот сильные, нежные руки, украшенные россыпью слепящих искорок-бликов, отсоединили провода, и он, пропустивший через себя бессчетное число человеческих эмоций, упал, но был подхвачен. Другой зашел в его комнату, такой же человек, как и он. Только теперь сидящий на стуле вспомнил, как то же самое произошло с ним. Он вспомнил человека, который занимал эту почетную и тяжелую должность до него, фигура сопереживателя ясно вставала перед его глазами, однако лицо оставалось размытой, нарисованной на коже маской. Но разве кто-нибудь запоминает, как выглядят сочувствующие? Оттиски лиц врагов намного четче.
– Мне сюда? – спросил новый.
Кивок.
– А что будет с ним? – Новый указал на того-кто-сопереживал.
– Он заплатил за свой покой нужную цену. Он пробыл здесь очень долго, он видел смерти и рождения и этим заслужил отдых. Это наш подарок к его рождению. Такие, как он, заслуживают покой, это давно известно.
– Но как он мог родиться снова, ведь он уже был рожден?
– Все не так уж сложно: важна не точка отсчета сама по себе, а момент изменения. Своим поступком он изменил и себя, и мир. Для настоящего рождения мало просто появиться на свет из чрева человеческого существа женского пола.
– Так что же, и мне придется жить и умирать только для того, чтобы когда-нибудь родиться?
– Да.
– Что ж, – сказал новый, – я… согласен. – Слова «С днем рождения» приобрели для него иной смысл. И пусть тут не бывает ни дней, ни ночей – он был готов ждать и делать то, ради чего его выбрали.
Нежные и сильные руки начали подсоединять провода, а новый постарался запомнить этот момент, момент изменения, – запомнить, чтобы никогда уже не забыть.
Ему придется долго ждать точку отсчета, но он дождется ее. Обязательно дождется. Хотя бы для того, чтобы сказать себе: я сделал все, что мог. И уступить место, которое никогда не должно пустовать. В это он верил.



























































20. Там, где расползлись трещины

I am bad

Он сидел на стуле. Мягкая спинка, мягкое сиденье. Ему нужно было откинуться на спинку, расслабить мышцы, освободить сознание. Но вместо этого он вытянулся в струну и до боли сжимал бедра пальцами рук. Ногти впивались в кожу, на глазах выступили слезы, но он не замечал этого. Он смотрел вперед, на гладкую зеркальную поверхность, и больше его ничто не интересовало.

I am evil

Зеркало.
Сколько времени он провел на этом стуле? Белки покраснели, во рту пересохло. Его руки дрожали, как у невротика. Он почти стал невротиком. Закусил губу. Почему зубы не пронзили ее насквозь, почему не пошла теплая и соленая кровь? Теперь он задрожал всем телом.

I am winter

Зеркало было разбито на шесть равных частей. Никто не ронял его, никто в яростном исступлении не ударял по нему рукой. Просто по зеркалу пошли трещины. Три идеально ровные линии. Три отрезка – как три жизни. Это они разбили зеркало на шесть равных квадратов. Это они были виноваты в том, что квадраты светились и показывали картинки. Жуткие картинки, гадкие картинки, отвратительные картинки.
И он не мог оторвать от них взгляда.

I am pain

Картинки сменяли друг друга – и, казалось, жаждали как можно быстрее разорвать ему сердце. Его пальцы отпустили ногу, и он почувствовал боль. Боль пронзила его мечом – от макушки и до кончиков пяток. Прошла насквозь и сжала в своих тисках. Но была и другая боль.
Его ладонь сжала левую часть груди. Его лицо превратилось в безобразную гримасу. Он вглядывался в картинки, которые насаждало ему зеркало, и хотел заплакать. И понимал, что не сможет этого сделать. И ненавидел себя за это. И за ту слабость, из-за которой в его глазах появлялись маленькие капельки влаги.
Он стиснул зубы и, качаясь на волнах боли, смотрел на первый сектор зеркала. Он располагался слева, вверху. И там кто-то…

I’ll mess up your life

…Женщина. Она стонала. Ее спина согнута, руки вытянуты вперед. Она как будто висит в воздухе. Но он понимал: он не видит пола лишь потому, что зеркало не хочет его показывать.
Все происходило в комнате. Но пола и потолка не было, и два тела словно зависли в пустом пространстве.
Женщина, наклонившись, держалась за что-то руками. Длинные руки, стройное тело, привлекательная худоба. Женщина была совершенно голой. Ее маленькие губы сжались в тонкую линию. Звуки, которые она издавала, напоминали ему мычание коровы во время случки. Случки…
Мужчина, с короткой стрижкой и без какой-либо растительности на теле, обхватил ее упругие ягодицы своими потными руками. Он тянул женщину на себя, а потом отталкивал ее. На себя – прочь, на себя – прочь. Вперед и назад. И так без конца.
Мужчина запрокинул голову.

I’ll beat up your wife

На губах мужчины выступила слюна.
Глаза женщины закатились. И когда опустились веки, открылся ее алый рот. Раздался стон. Она стонала громко и ненатурально, и это еще больше возбуждало мужчину.
Он задвигался быстрее. Он обозвал женщину, а потом поднял руку и ударил ее по заду. И снова.
Стон усилился, но он знал, что это не из-за боли. И не из-за удовольствия. Он слишком хорошо знал эту женщину. Она начинала громко стонать еще до того, как у нее внутри все взрывалось. Она думала, что это заводит мужчину, а кроме того, только так она могла довести себя до оргазма.
Мужчина обзывал ее: шлюхой, проституткой, грязной дешевой девкой… Его голова моталась из стороны в сторону. Он хотел сдержаться, но у него ничего не получалось. Он сам застонал, и это были бабские стенания. Высокие, почти истошные. Он сжал ягодицы женщины и начал двигаться так быстро, как мог. Он еще не излился в нее, но уже скоро, совсем скоро…
Стоны женщины превратились в жалкие всхлипы. Ее тонкое, грациозное тело расслабилось. Она отдалась на волю потоку.
Волна поднималась и готова была захлестнуть ее…
Он отвел глаза. Его жена осталась наедине с голым возбужденным мужчиной. А он смотрел на второй «экран». Девушка лет шестнадцати, его дочь, не знала, что за ней наблюдают.

I’ll lose all your friends

Рядом с ней стоял парень, наверняка совершеннолетний.
– Эй, крошка, – сказал он, – если у тебя нет денег, ты ничего не получишь.
– Я могу отработать, – сказала девушка.
Она потянулась к пуговице на его джинсах.
Парень сделал шаг назад.
– Бэби, ты очень влажная и приятная, но сейчас у меня нет на это времени.
– Я могу сделать это по-быстрому.
– Слушай…
– Ты знаешь, я сделаю все быстро и хорошо. Я умею пользоваться своим ртом.
Парень приложил палец к ее губам.
– Послушай меня. Ты классная, ты супер. Но мне нужны деньги. Мать выгнала меня из дома, когда узнала, чем я занимаюсь. Без чертовых бумажек я откину копыта. Поняла?
Он потер указательный палец о большой.
Девушка отвернулась. Ее задели слова парня. Она ведь делала это не потому, что у нее не хватало денег. О, ее папочка отдал бы ей все свое состояние – ей надо было только попросить.
На висках «папочки» выступил пот. Стиснутые зубы разрывало от боли.
And I’ll win in the end

Девушка вздохнула, назвала парня «дерьмом» и достала из кармана смятую бумажку. Парень забрал ее и отдал пакетик белого порошка.
– Не грусти, родная. В следующий раз мы обязательно повоем с тобой на луну.
Он подняла голову, чтобы бросить на него испепеляющий взгляд, но внезапно ее черты разгладились, и она промурлыкала:
– Обещаешь, дорогой?
– Я такими вещами не шучу, бэби.
Он обнял ее за талию и присосался к ней, как громадная пиявка. Она ответила на его поцелуй. Они долго не могли оторваться друг от друга…
…Изображение на втором «экране» тут же изменилось. Как будто плохой монтажер неаккуратно склеил кадры реальности, она перескочила через несколько часов и показала совсем другую сцену. Девушка, обнаженная, сидела на кровати, подобрав под себя ноги. Она терла руками маленькие груди, возбуждая себя. Потом нагнулась, провела ладонями по бедрам и втянула рассыпанный по одеялу белый порошок.
– А-а-а…
Ему всегда говорили, что голоса матери и дочки очень похожи.
Она легла, вытянула ноги, разметала по одеялу остатки порошка. Ее пальцы скользнули по животу и остановились в самом низу. Мягкие, податливые, черные завитки раздвинулись.
Она издала стон, хотя еще ничего не произошло…
Он закрыл глаза. Его сердце стучало с надрывом, дыхание обжигало ему горло. Он пытался совладать с собой. А время текло, не обращая на него никакого внимания. До него доносилась голоса. Они произносили не фразы и не слова. Это были междометия. Крики, всхлипы, шепот… Свистящий шепот. Они не отпускали его.
Они никогда не отпустят его и заставят досмотреть «фильм» до конца.
Веки приоткрылись. В глаза попал пот, и их своим тупым ножом взрезала боль.
– Нет…


I will rise

– Нет…
Он обращался к зеркалу. Но гигантское око глядело на него без всякой жалости. Оно проникло из другого мира, раздвинув покров тьмы. Оно пришло сюда, чтобы насладиться его мучениями. И оно никуда не уйдет, пока не получит свое. Пока стеклянная гладь ледяного озера не поглотит его. Пока он не захлебнется, проглотив всю ту злобу и ненависть, которую вливал в него этот жуткий «ящик».
Он должен смотреть.

I will take you

И он смотрел. И видел своего сына, десятилетнего мальчугана, толстого и безобидного. Он видел, как этот безобидный малыш мучает и убивает беззащитных женщин. Он видел нож в его руке. Четверо или пятеро подростков хлопали в ладоши, подбадривая паренька, когда он всаживал нож в живот какой-то даме. Ей было около сорока, в невзрачной одежде, крашеные волосы. Открытый рот, беззвучный крик, багровая жидкость, капающая на асфальт…
Рот… Алый рот. Пасть, пожирающая того, кто сидит на стуле. Ему не спрятаться от этой разверстой, вечно голодной пропасти…
Друзья хлопали его сына по плечу. Главарь банды пересчитывал деньги. Солидный куш. Они три дня подряд могут обедать в ресторане. Все хвалили паренька, а он стоял, потупив взор. И вдруг вскинул руки и в исступлении закричал:
– Мы самые сильные! Мы всем надерем задницы!
И его поддержали.
Сын вернулся домой счастливым…

I will break you

Тело на стуле выгнулось.
Человек пытался сдержать тошноту, но она слишком сильно давила на него. Давила, как зеркало, вгрызавшееся ему в плоть. Давила, как мир, обрушивающийся на него. Давила, как жена, как дочь, как сын… Как все и вся. И еще сильнее.
Его взор помутился. Но он заставил себя смотреть в зеркало. Смотри, смотри – ты должен это увидеть.

Never let you go

Четвертый «экран», слева внизу.
Друзья обсуждали его, называл жирным, тупым, никчемным…
Он вспотел. Рубашка, штаны, трусы – все пропиталось вонючей жидкостью. Горько-сладкой, ржавыми железными пальцами карябающей носоглотку.
Его дыхание стало прерывистым. Мир замазали белой краской – и он сгинул в пучине небытия. Пульсирующий звук – стук в ушах – лишил его слуха. Но слова все равно проникали в него: через кожу, через вены. Буравили скелет, тянулись к костному мозгу. Острыми осколками забирались под кожу. Раны закрывались, затягивались, кожа давила на осколки, и они резали его изнутри. Кровь текла – но не из него, а в него…

I’ll shoot through your veins

Его голова упала на ладони. Он плакал, он рыдал. А его тело горело. Соленая вода сталкивалась с невидимым огнем, рождая бурю. Тело на стуле содрогалось.
А зеркало…

I’ll drive you insane

Зеркало показывало родных и друзей, близких и малознакомых людей. Они все говорили о нем, но сказать хотели только одно: лучше бы его никогда не было.
ЛУЧШЕ БЫ ЕГО НИКОГДА НЕ БЫЛО!

Изображение на четвертом экране изменилось. Расплывались фигуры и текли ручейками все краски, исчезали деревья и дома… настоящее уничтожало само себя. Жестокое, беспощадное настоящее.
А вместо него
– он не видел этого –

I’ll poison your breath

вместо чудовищного, порожденного неизлечимой фантазией настоящего появились:
Жена и мужчина. Они одеты. Он держал цветы. Наклонился, поцеловал ее. Она смутилась. Она сказала, что любит его. Рядом с ними дети.
Жена, мужчина и дети – они веселились. Они бегали по траве. Лесная поляна. На траве лежала скатерть, на ней – соки и бутерброды, фрукты, овощи и соль. Разбросанные игральные карты. Люди бегали по траве, босиком. На их глазах слезы, слезы радости. И они кричали – от радости…
И последний, шестой, экран. Жена, мужчина, дети и младенец. Крохотный, беззащитный. Самый маленький человек. Человечек. И они – молодые, полные сил. Они куда-то шли, но он не видел, куда. Они поехали на машине. Они спешили домой.
«Экран» опустел. Изображение исчезло.
А он уже давно ничего не видел…


Дверь открылась.
Первой вошла жена. Светлые волосы, уложенные в красивую прическу, темный костюм, подчеркивающий фигуру. Она улыбнулась – и посмотрела перед собой.
– Дорогой…
Улыбка погасла, как звезда на небе.
Еще две звездочки впорхнули в комнату. Девочка (ей шестнадцать лет) и паренек (ему десять). Они делали вид, что дерутся.
– Папочка, мы так рады…
Они обернулись – и замолчали.
Раскаленный шар висел над землей, согревая день своими лучами. Солнце в безоблачном небе.
Стул посреди комнаты.
На стуле сидел человек. Его голова упала на грудь, руки безвольно обвисли. Темно-красная струйка сбегала от виска вниз, к шее, к животу, к ноге. На полу – небольшая алая лужица.
Они закричали – и в этом крике не было ни удовольствия, ни радости. Они бросились к нему. Они гладили его, они плакали над ним, они дергали его за руки. А он не шевелился. Он их не видел.
Потом они долго искали пистолет, но так и не смогли его найти. Они не понимали: ему не нужен был пистолет…

And I’ll love you to death

По стеклянной глади зеркала расползлись трещины.




















21. «Листок желаний»

Гринвич-роуд, 27. В этом доме жила Элайза Уитакер, девочка с темными волосами и голубыми глазами. Ее родители были порядочными и верующими людьми; можно было бы даже назвать их строгими, но эта строгость никак не распространялась на Элайзу. Они не интересовались, куда она идет гулять, – разве что мать бросала короткую фразу: «Ты на улицу? Надень куртку». Элайза кивала и шла гулять в одной толстовке.
За успехами дочери в школе следил отец. В перерывах между баскетбольными матчами он сворачивал спортивную газету и интересовался, какие Элайза получила оценки.
– Да так… – отвечала девочка. – Опять была математика. Эта злючка мисс Блум снова ко мне придиралась. На физ-ре я проводила зарядку… Ладно, я пойду, пап.
– Ну, иди, иди, – бубнил себе под нос отец и разворачивал газету как раз к тому моменту, когда заканчивалась реклама.
Под восторженные крики болельщиков и «slam’ы»-«jam’ы» комментаторов Элайза поднималась на второй этаж, к себе в комнату, включала музыку, ложилась на кровать и… может, звонила своей подружке Трэйси или открывала книжку, или разглядывала потолок, размышляя о чем-нибудь.
Тем для размышлений у Элайзы было не так много, как и у любой девочки, которая в свои двенадцать лет не особенно запаривается над жизнью. Слова вроде «запариваться», «оттягиваться» и «кайфовать» были в почете у ребят; Элайза пользовалась ими только потому, что так же разговаривали Трэйси и Мартин. Мартин был выше остальных ребят и немногим старше ее, носил короткую стрижку, то и дело взъерошивал свои светлые волосы и глядел на мир с победным выражением на лице. Элайза не смогла бы ответить, нравится ей Мартин или нет, но он был высоким и симпатичным, к тому же он нравился многим девчонкам в школе. Возможно, она обратила на него внимание, так сказать, за компанию. Но, наверняка, немаловажно было и то, что Мартин совсем ее не замечал. То есть в упор. Неудивительно, что Элайзу это задевало и заставляло проявлять к Мартину все больший интерес.
Приключений в жизни девочки было не так много. Пару раз они с Трэйси забирались на территорию завода по производству пластмассы, но не успевали насладиться радостью свершенного авантюризма, как из будки выбегал сторож и прогонял их. Они стремглав бросались прочь, перелезали через забор и бежали по улице, смеясь на ходу. Во второй раз сторож попытался напугать их, сказав, что спустит собак. Только собак у него никаких не было, и девчонки, придя в себя и отдышавшись, потом еще долго обсуждали толстого сторожа, глупое выражение у него на лице и его несуществующих собак. Вот такое времяпровождение Элайза называла «кайфовым».
– Кайфово было, правда? – спрашивала Элайза.
– Да, классно повеселились, – отвечала Трэйси, которая предпочитала соглашаться со своей подругой и во всем ее поддерживать.
Конечно, ни та, ни другая никогда не разговаривали так при родителях. Элайза вела себя не то чтобы тихо, но отстраненно: она отделилась от родителей, как ветка отделяется от дерева, и благодаря этому приобрела определенную степень свободы. Трэйси пыталась подражать подруге, но у ее родителей были совсем другие взгляды на воспитание детей. Если Трэйси приносила из школы «двойку», ее наказывали; если «пятерку» – хвалили и разрешали посмотреть ее любимый сериал про спасателей, который показывали поздно вечером; если в дневнике была записана «тройка», мама негромко, но выразительно фыркала, а отец говорил, что он недоволен и всем своим видом выражал это недовольство. «Четверки» в доме Трэйси не замечали как не замечают нечто само собой разумеющееся.
За исключением двух вылазок на завод – или диверсий, как их, с подачи своего одноклассника Джозефа, называла Элайза, – да безобидных шалостей (нарисовать на учительницу карикатуру, подбросить какому-нибудь мальчику анонимное любовное послание), жизнь Элайзы и Трэйси ничем не отличалась от жизни среднестатистических двенадцатилетних девочек.
Так же, как и другие, они вели дневники.
Рисовали длинноволосых красавиц в тетрадках или на отдельных листочках.
Ходили друг к другу в гости.
Обсуждали любимые сериалы, мальчиков и школу.
И ненавидели учительницу по математике мисс Блум.
Элайзе повезло: она сидела на последней парте и редко привлекала внимание мисс Блум. С другой стороны, на математике ее соседом по парте был Джозеф, плотненький и щекастенький. Джозеф любил поболтать и отчего-то считал, что Элайзе интересно его слушать.
Мисс Блум чинно прохаживалась перед доской; дети в классе что-то записывали или внимательно слушали; Элайза рисовала в тетрадке новую красотку, а Джозеф что-то шепотом наговаривал соседке в правое ухо. Вдохновение на секунду покинуло девочку – Джозеф воспользовался этим и усилил осаду.
– …И, представляешь, это всегда происходило. Такой прикольный фильм…
– Какой прикольный фильм? – скорее на автомате, чем по собственной воле, спросила Элайза.
– Ну, про который я тебе рассказываю. «Листок желаний». Я вчера в кино посмотрел. В общем, там один парень, лузер и все такое, может написать на листке чье-нибудь имя. И этот человек… Он, ну, как бы сразу станет к парню по-другому относиться. Будет дружить с ним, угождать ему и т. п. Прикинь?
– Прикинула. А дальше что?
– А дальше такое начинается…
– Как в триллере, что ли?
– Ага. Это самый клевый триллер, который я видел. И сюжет такой, вроде фантастический, но классный…
– Понятно. И чем все заканчивается?
– Ну-у… Может, я не буду рассказывать? Вдруг ты захочешь глянуть.
Элайза пожала плечами.
Джозеф испугался, что она опять вернется к рисованию, и решил удержать ее внимание.
– Короче, слушай, этот чувак…
– Элайза Уитакер.
– Что «этот чувак»? М? – Элайза смотрела на Джозефа – но тот молчал, уткнувшись носом в учебник.
– Элайза Уитакер, я к вам обращаюсь.
Только тут девочка поняла, что слышит звучный, но лишенный всяких интонаций голос мисс Блум.
– Да, мисс Блум?
– Идите к доске и решите задачу.
Элайза огляделась в поисках помощи: кто-то что-то шептал ей, но она не могла разобрать слов.
– Э-э… – сказала Элайза. – Какую задачу?
– Если вы не знаете, какую задачу мы решаем, может быть, вы знаете, что такое дневник? Будьте так любезны, передайте его мне.
С каменным выражением на лице Элайза отдала мисс Блум дневник. В колонке справа, напротив слова «математика», появились оценка («два») и роспись учительницы. Мисс Блум вернула дневник Элайзе. Девочка выразительно глянула в сторону Джозефа, но толстый паренек делал вид, что читает учебник и решает задачу – выходило это у него очень натурально.
Свою «пару» Элайза уже получила, так что она могла не волноваться и спокойно дорисовать красотку Скарлетт с невероятно длинными ресницами.


Даже самый ужасный урок не может продолжаться вечно. Прозвенел звонок, мисс Блум задала на дом шесть задач (на взгляд всего класса, кроме пятерочницы Дианы, – явный перебор), села за стол и переключила внимание с детей на документы, разложенные в аккуратные стопочки.
Элайза собрала портфель и вышла в коридор. По дороге она бросила взгляд на Джозефа: он выглядел очень виноватым. Впрочем, стоило пареньку выйти из класса, как он тут же подбежал к знакомым мальчишкам и радостно закричал, что хочет поиграть с ними в мячик.
В коридоре Элайзу уже ждала Трэйси.
– Как артобстрел? – спросила Трэйси, папа которой был военным. – Выдержала? Что выдала Злюка на этот раз?
– Не знаю, я не поняла.
– Как так?
– Да задачу какую-то.
– А-а… А у нас природоведение было. Я делала доклад по лесам Амазонки. «Пять» получила.
– Молодец. А я «пару».
– Сочувствую. Но это ж Злюка…
– Ага…
Трэйси решила поддержать подругу:
– Да мне ни за что «пятерку» бы не поставили, если бы не иллюстрации. Мы всей семьей рисовали эти жуткие леса. – Слово «жуткие» заменяло в лексиконе Трэйси большинство ругательств. – Представляешь, даже мой младший брат солнышко нарисовал.
– Здорово.
Элайза плохо представляла, о чем говорит Трэйси, потому что они с родителями редко делали что-то вместе, разве что ужинали и смотрели комедийное шоу того парня, чье имя Элайза все время забывала.
Она присела на корточки и открыла портфель.
– А я вот что нарисовала, – сказала Элайза, вытащила тетрадь и показала Трэйси Скарлетт.
– Какая красивая… – выдохнула Трэйси. – У меня такие красивые никогда не получаются.
– Жалко, что за это оценки не ставят, – заметила Элайза, снова пряча рисунок в портфель.
– Да не волнуйся ты так. Наверстаешь все и со Злюкой, и вообще… А на рисовании ты всех обгонишь.
– С рисованием у меня проблемы, ты же знаешь?
– С ним у всех проблемы. Но кто-то получает «тройки», как я, а кто-то «четверки», как ты.
– А кто-то «пятерки».
– Ну, это отдельный случай. Заслужить «пятерку» по изо можно, только если родиться ей.
– Ага.
Речь шла об отличнице Диане, но она была не настолько интересной персоной, чтобы посвящать ей разговор.
– А тебя мисс Фло недооценивает, – сказала Трэйси.
Элайза только пожала плечами.
– Вообще, на тебя не похоже… – заметила Трэйси, немного неуверенно – она никогда не критиковала Элайзу и считала, что это не по-дружески.
– Ты о чем?
– Странно, говорю, что ты получила «пару» из-за невнимательности… Не в твоем стиле.
– А-а… Так за это спасибо Джозефу.
– Он все еще тебе надоедает?
– Я бы не сказала, что надоедает… Просто жужжит, как пчела, а звук выключить нельзя.
– И о чем он жужжал на этот раз?
– Дай-ка вспомнить… Про какой-то фильм… «Книга мечтаний» или что-то вроде того. Или не «книга»… Он еще в кинотеатрах идет.
– «Листок желаний»?
– Точно.
– Я его тоже видела.
– И как он? Джозеф утверждал, что прикольный.
– Да, клевый фильмец. Особенно мне конец понравился, когда главного героя…
– Трэйси, не надо – с меня хватило Джозефа.
Трэйси с сочувствием поглядела на Элайзу.
– Ты все еще расстроена из-за Злюки?
– Есть немножко.
– И откуда, интересно, в людях берется такая… такое… такая… – Но слово Трэйси так и не подобрала, и оно беззвучно повисло в воздухе.
Элайза пожала плечами.
– Ладно, пойдем, а то на урок опоздаем. У тебя что сейчас?
– Литература.
– А у меня английский.
– Из огня да в полымя.
– Да уж…
– Вот бы сделать как-нибудь так, чтобы учителя относились к нам менее строго.
– Чтобы хорошие оценки ставили?
– Да. Или хотя бы не придирались. Не ругали и не выставляли в жутком свете.
Элайза спускалась по ступенькам и думала о том, что не сделала задание по английскому, и если этот день – один из так называемых «неудачных дней», то она вполне может получить еще одну «пару». А Трэйси, как выяснилось в конце пролета, думала совсем о другом.
– Слушай… – сказала она так тихо и загадочно, что Элайза отвлеклась от своих невеселых мыслей. – А что если мы так и сделаем?
– Как сделаем?
– Изменим наших учителей.
– Каким макаром?
– Ну, как в фильме, с помощью «Листка».
Какое-то время две подружки просто смотрели друг на друга, ни слова не говоря. Сколько это продолжалось – неизвестно, но молчание так и не было нарушено, вернее, никто из девочек не заговорил – тишину разрезала громогласная трель звонка. Элайза и Трэйси тотчас сорвались с места и помчались по коридору.


Запыхавшаяся Элайза вбежала в класс, когда от урока прошло уже полторы минуты (миссис Присс во всем любила точность). Учительница не оставила в дневнике девочки запись об опоздании, но проводила ее до парты холодным и недовольным взглядом.
Элайза разложила на парте книжки, тетрадки и ручки и привычно погрузилась наполовину в английский язык, наполовину в мир рисованных красавиц.
Девочке повезло: миссис Присс брала тетрадки с домашним заданием у нескольких учеников, и на этот раз в их список девочка не вошла. Ее даже ни разу не спросили, хотя, когда Элайза поднимала голову, задумавшись над очередной деталью вечернего туалета Скарлетт, она замечала строгий взгляд миссис Присс, направленный прямо на нее…


Когда Элайза вышла из класса, Трэйси схватила ее за руку и повела в уголок.
– Ты чего это? – Элайза удивленно смотрела на подругу.
Вместо ответа Трэйси присела на корточки, прислонилась к стене и стала рыться в портфеле. Наконец она извлекла на свет тетрадку, из которой уверенным движением вырвала центральный лист. Потом достала фломастер, положила на колени учебник математики, а на него – чистый бумажный лист в клеточку.
Элайза присела рядом, молча наблюдая за действиями подруги.
– Я весь урок не могла усидеть на месте. Вертелась, вертелась. Все думала: это же отличная идея! – говорила Трэйси, выводя красивым почерком какую-то надпись наверху листка. – Если нам удастся… если мы все сделаем правильно, как в фильме… Я думаю, у нас получится. Должно получиться, да, Эл?
Элайзе хотелось ответить: «Да, Трэйс» – но она была словно загипнотизирована текстом, который появлялся на бумаге, этими ровными розовыми буквами. «А вдруг, и вправду получится? А вдруг удастся?» – думала Элайза.
– Эй, девахи, чем это вы тут страдаете?
Элайза и Трэйси одновременно подняли головы, и их взглядам предстал Пит Мэйхи, самый неряшливый парень во всей школе, который все время жевал жвачку и говорил «крутые» слова, так как думал, что это делает его круче.
– Это ты страдаешь, а мы нет, – неожиданно резко сказала Трэйси. – Оставь нас, а?
– А че это вы тут пишете?
Пит попытался заглянуть в листок, но Трэйси тут же прижала его к себе:
– Не твое дело.
– Пит, отстань, а? – сказала Элайза.
– Да че вам, жалко, что ли?
– Нам жалко тратить время на разговоры с тобой. – В голосе Трэйси послышались командирские нотки отца.
– Ну и идите вы… – Пит не придумал, куда, поэтому ограничился тем, что хрюкнул и убрался восвояси.
Трэйси снова положила листок на учебник, дописала последние несколько букв и закрыла кавычки. Две девочки разглядывали то, что получилось; их глаза горели. Элайза забыла про Злюку Блум и про английский язык – в ней проснулась тяга к чудесному и волшебному.
– Ну вот, – резюмировала Трэйси. – Прямо как в фильме. Конечно, там название было написано не розовым маркером. Но в остальном…
Она пребывала в эйфории, уже представляя, как можно с помощью «Листка» изменить свою жизнь. А Элайзу занимали две вещи: первая – будет ли работать «Листок», и вторая – чем закончился фильм, ведь далеко не у всех триллеров хэппи-энды.
Трэйси нередко удивляла Элайзу своими поступками. Нельзя сказать, чтобы Трэйси чудила, но многое из того, что она делала, воспринималось людьми как странность. Вот и сейчас, вынырнув из теплых грез, она протянула «Листок» Элайзе.
Та вначале не поняла, что происходит, а потом удивилась:
– А как же ты?
– Ну, в фильме «Листок» находился все время у одного чувака. И, мне кажется, у тебя он будет в безопасности… И ты никому не навредишь.
– Понятно.
Элайза уже потянулась за «Листком», но, прежде чем взять его, спросила:
– А если мы вдвоем будем писать…
– Нет-нет. Все должно быть, как там.
– Думаешь?
Трэйси пожала плечами – эту привычку она переняла у Элайзы.
Была и еще одна причина, по которой Трэйси отдала «Листок»: она побаивалась. А Элайза ее лучшая подруга, которой она доверяет. Элайза будет все-все ей рассказывать, и, может, потом они сделают второй «Листок». Было бы клево…
Элайза забрала «Листок», сложила его пополам и убрала во внутренний кармашек портфеля.
Трэйси встала и отряхнула руки, как бы говоря: дело сделано, теперь у нас есть «Листок желаний». Но, конечно, ни одна из девочек не произнесла этого вслух.
Раздался звонок на урок…


Следующим – для Элайзы – был урок математики, и, естественно, ее первую вызвали к доске. Отпустив колкость насчет памяти современных детей, мисс Блум прочитала задачу, которую Элайза прослушала на предыдущем уроке. Девочка записала условие и задумалась. Мисс Блум не преминула воспользоваться этим, чтобы отпустить еще одну обидную шуточку – вроде бы не в адрес Элайзы, а на самом деле как раз про нее.
Через пять минут задача была решена (ученица справилась бы еще быстрее, если бы мисс Блум не отвлекала ее своими замечаниями).
Вернувшись за парту, Элайза открыла дневник и обнаружила в нем «тройку». Тогда она достала «Листок желаний», прикрыла его ладошкой и написала шариковой ручкой: Мисс Блум (Злюка). Девочка не смотрела фильм, о котором ей рассказывали Джозеф и Трэйси, и потому не знала, как надо записывать имена людей. Сойдет и так, решила Элайза, тем более что полного имени мисс Блум она все равно не знала.
– Что это ты делаешь?
Джозеф наклонился, чтобы заглянуть Элайзе за руку, но девочка быстро сориентировалась, убрала «Листок» в портфель и, коротко бросив: «Ничего» – уселась на стуле с прямой спиной. Поза эта была для нее неестественна, и даже Джозефу поведение Элайзы показалось странным, но, по своему обыкновению, он не придал этому значения, как не придавал значения большинству незначительных вещей.
Элайза жалела, что не смотрела фильм про «Листок желаний»: во-первых, она не знала, когда начнутся изменения; во-вторых, может быть, есть некие условия, при которых «Листок» работает, а в противном случае – нет; в-третьих, чем же все-таки закончился фильм? Если и есть здесь какой-то подвох, то какой? Надо обязательно сходить в кино. Только как допроситься денег у родителей, да еще с «двойкой» и «тройкой»? Конечно, они не опекают Элайзу, как опекают Трэйси ее предки, но иногда им в голову приходит, что надо бы вспомнить о родительском долге. Элайза не задумывалась над тем, хорошо это или плохо, но она подозревала, нет, она почти наверняка знала, что в ближайшие три дня денег на карманные расходы ей не видать. Конечно, можно расспросить о фильме Джозефа – или Трэйси, она более внятно пересказывает.
Элайза с изумлением обнаружила, что рассуждает о «Листке» как о волшебной вещи, в сверхъестественных свойствах которой ничуть не сомневается. Это было странно… но все же: что, если получится?..
Она сделала внутреннюю пометку: расспросить Трэйси о фильме. Во всех подробностях.


После уроков Элайза и Трэйси, как обычно, встретились в раздевалке.
– Ну, как? – шепотом спросила Трэйси.
– Я записала Злюку.
– Круто. Я бы тоже записала ее первым делом.
– Слушай, а когда… короче, когда эта штука начнет действовать?
– На завтрашний день.
– Только на завтрашний?
– Наверно, надо дать магии время.
– Наверно… Трэйс, ты не могла бы пересказать мне тот фильм… ну, который про «Листок». Только поподробнее, с разными деталями. Если у нас все получится, я не хочу совершить те же ошибки, что и тот чувак.
– Э-э… ладно, я попробую. Только если что забуду – извини.
– O’кей…
Фильм называется «Листок желаний», и его главный герой – Лоуренс, полный лузер, слюнтяй и вообще бесхребетное существо. Его увольняет босс, бросает любимая девушка, друзья от него отворачиваются, в довершении всего домохозяйка выгоняет его из квартиры, которую он снимает. И Лоуренс никак не может со всем этим справиться – ему не хватает характера, а мужчина во всем обвиняет разгневавшиеся на него небесные силы. Он ищет жилье, но все ему отказывают: кого-то не устраивает его внешний вид, кого-то – баланс на его карточке («Извините, у вас недостаточно денег, чтобы оплатить номер»). Наконец, он находит приют в тесной однокомнатной квартирке своего давнего знакомого, безбашенного растамана. Тот уезжает на растаманскую «конференцию» (всеобщее сборище почитателей Джа) и оставляет квартиру Лоуренсу. В квартире почти ничего нет, если не считать «ароматов» марихуаны, гашиша и прочей травки, тараканов и клопов и сломанной вонючей лежанки. Лоуренс заходит в ближайший магазин, покупает бутылку водки, возвращается в ту помойку, которую ему теперь приходится называть домом, и напивается. Просыпается он, когда на часах уже двенадцать дня и солнце вовсю светит в грязное окошко. Он борется с бодуном при помощи водки. Неверной походкой он идет на кухню, но в коридоре оступается и падает на пол. Бутылка водки разбивается. Лоуренс, матерясь, встает и пытается разглядеть, какая мерзость подставила ему подножку. И видит конверт. На нем в полях «Отправитель» и «Получатель» значатся его имя и адрес этой квартиры. Словно бы он послал этот конверт сам себе. «Странно, не припомню такого», – говорит Лоуренс. Он поднимает конверт, распечатывает и находит внутри сложенный пополам листок бумаги и ручку. Что это значит? Мужчина ничего не понимает, и в первую очередь он не понимает, зачем ему это. Он уже хочет выбросить листок и ручку – наверное, свою роль здесь сыграли и злость, и плохое, что неудивительно, настроение, – но вдруг в конверте есть что-то еще? Например, деньги. Сейчас деньги Лоуренсу совсем не помешали бы. Мужчина достает из конверта маленькую бумажку; в ней сказано, что, если написать на листке имя какого-нибудь – любого – человека, этот человек тут же начнет к тебе хорошо относиться. Лоуренс хмурит брови, бросает бумажку на пол, раскрывает сложенный пополам листок и читает: «Листок желаний». Лоуренс думает, что кто-то над ним подшутил или какой-нибудь ненормальный, возможно, приятель растамана, ради прикола распихивает такие листки под дверь. Однако листок он не выбрасывает, а кладет в карман, вместе с ручкой. Поскольку заняться ему нечем, Лоуренс отправляется на прогулку; идти пешком ему не хочется, и он едет на машине, а машина у него старая, сбоку помятая. Он останавливается возле бара «Забвение» и напивается там до чертиков… Следующее, что он помнит, – это рожи двух полицейских, которые кричат на него и выписывают какие-то бумажки. Но этого мало: они вытаскивают Лоуренса из машины, бросают в ментовозку и везут в часть. Из протокола Лоуренс узнает, что он, «будучи в нетрезвом виде, не справился с управлением транспортным средством и врезался сзади в автомобиль служителей порядка». Его мурыжат в отделении и отпускают только ближе к ночи. Еле-еле передвигая ноги, он возвращается домой, в однокомнатный клоповник, и, голодный, уставший и злой, заваливается на кровать. В неконтролируемом порыве Лоуренс достает из кармана «Листок желаний», ручку и пишет: «Гарри Кеннингс». Так зовут начальника отделения. В полицейском участке Лоуренса столько раз им пугали, что имя прочно засело в подкорке и его невозможно было бы извлечь оттуда даже с помощью кирки. На следующий день Лоуренс опять просыпается поздно. В аптечке, полуразвалившейся, потрескавшейся и побитой, он находит «Алкозельцер» и принимает его. По дороге из кухни мужчина замечает на полу, возле двери, новое послание. На сей раз это не таинственное письмо, а уведомление о том, что произошла досадная ошибка, что ему приносят искренние извинения и что такое никогда не повторится. Он не понимает, о чем речь, а потом видит под пластиковой упаковкой все официальные документы, в которых записано, где, когда и что он нарушил. Это посылка из полиции. В обращении к Лоуренсу говорится, что он может «порвать, сжечь или иначе уничтожить все документы и к нему не будет предъявлено никаких претензий». Он спускает бумаги в унитаз. Затем запоминающийся кадр – его лицо крупным планом: Лоуренса посещает немыслимая, совершенно абсурдная догадка, что отражается в его глазах, красных и заспанных, но молодых и полных жизни. Он достает из кармана «Листок желаний» и раскрывает его. Несмотря на свое вчерашнее печальное состояние, Лоуренс прекрасно помнит, как писал на «Листке» имя начальника отделения. Но теперь, кроме названия, на «Листке» ничего нет…

На этом месте Трэйси пришлось прерваться, так как они подошли к развилке: одна дорога вела к дому Элайзы, другая – к дому ее подруги. Девочки еще немного поболтали о том о сем – как всегда, когда не хочется расставаться, – но все же попрощались и разошлись по домам.
По пути к Гринвич-роуд, 27, Элайзе встретился Пэтти. Это был довольно большой, лохматый, странного коричневого оттенка пес; кто дал ему такую неподходящую кличку – неизвестно. Люди не замечали Пэтти, как будто его не существовало. В других районах и на других улицах бездомных собак подкармливали, а здесь это было не принято. Пэтти не обладал большим, отвислым животом, какой бывает у домашних питомцев, однако ему удавалось поддерживать неплохую форму. Элайзе была не против взять пса к себе домой, но она никогда бы этого не сделала. Кроме того, ее родители, едва увидев это чудо бродяжничьей генетики, – Элайза была в этом уверена, – незамедлительно включат функцию «процесс воспитания»: выгонят Пэтти и начнут читать нотации Элайзе. Это шло вразрез с ее принципом наименьшего вмешательства родителей в жизнь ребенка.
Так что четвероногий скиталец остался на улице, свернувшись клубочком у ворот семейства Уитакер, а Элайза, помахав ему рукой, вошла в эти самые ворота.


Вечером, когда пора уже было отходить ко сну, Элайза не могла сомкнуть глаз. Вот интересно, а поможет ли ей «Листок» так же, как герою фильма? Конечно, она не до конца знала сюжет, но идея с полицейскими ей понравилась. Если мисс Блум одеть в полицейскую форму и вручить ей свисток, она сойдет за начальника всех копов в мире. Она сможет строить их в ровные колонны одним своим взглядом.
Элайза улыбнулась своим мыслям и задумалась о том, как же она теперь уснет, если завтра, быть может, начнутся кардинальные перемены в ее жизни? Вот только станет Злюка другой или нет? Да и вообще, возможно ли это? Девочка покачала головой, но в глубине души надеялась, что все получится.
Свет ночника, как бабочек, привлек в ее комнату родителей. Они по очереди открывали дверь и, сонные и вялые, говорили, что пора спать. Элайза отвечала «Ага» и продолжала фантазировать. Кого еще можно записать на «Листке»?
Она вскочила с кровати и открыла тумбочку, в которой хранились «Листок» и ручка (та ручка, которой она написала имя Злюки. Элайза решила, что все надо делать, как в фильме, а там, насколько она поняла, у героя была специальная ручка. И у нее будет специальная, вот эта). Элайза волновалась, когда ее рука выводила имена, и поэтому они остались на бумаге написанными крупными, размашистыми буквами:

Синди Уитакер
Эдвард Уитакер

Имена ее родителей.
Еще нет полуночи, значит, уже через несколько часов – завтра – она сможет узнать, действует ли магия «Листка» или все это пустые фантазии.
Элайза положила «Листок» обратно в тумбочку и забралась под одеяло. Волновавшие ее до того мысли куда-то подевалась, и она забылась крепким сном.


Утро пробралось за занавески радостными лучами апреля и коснулось лица Элайзы. Девочка засопела, сморщила носик, но не проснулась. Разбудил ее не солнечный свет, а нежный поцелуй в щеку, давно забытый, а может, никогда и не существовавший.
Чудесный сон о береге моря, чайках и мягком песке растворился в небытии. Элайза подскочила на кровати и во все глаза уставилась на такое знакомое лицо. Мать глядела на дочь и улыбалась. Сначала девочка подумала, что все еще спит: если есть сны во сне, почему бы не быть пробуждению во сне? Наверное, она по-прежнему грезит, лежа на мягкой подушке, удобно закутавшись в одеяло, и представляет себе… самое неожиданное, что она только могла представить, – любящую и заботливую мать. Нет, на родителей Элайза пожаловаться не могла; благодаря их жизненной позиции, отчасти сформированной самой дочерью, она могла жить свободно и спокойно. Это касалось и отца, и матери. Но чтобы мать пришла в комнату Элайзы, поцеловала ее да еще глядела на нее любящими глазами…
А потом Элайзе вспомнилась «Листок». Значит, он… Да…
Элайза сглотнула – сделать это было сложно, потому что во рту вдруг пересохло, и сказала:
– Э-э… мам, э-э… Спасибо, что разбудила.
– Не за что, доченька. Вставай, тебе сегодня в школу. Но ты не спеши: одевайся, умывайся, а завтрак уже ждет тебя внизу.
– Ага. Здорово.
– Вот и отлично.
Когда мать вышла и закрыла за собой дверь, Элайза бросилась к тумбочке, вытащила «Листок» и раскрыла его: все три написанные на нем имени исчезли. Элайза была так удивлена, шокирована и даже немного напугана происходящим, что не знала, как реагировать. Хоть она и ожидала этого, но, когда это случилось, она поняла, что была не готова к таким разительным переменам. Что сделать? Позвонить Трэйси? Не стоит, лучше поговорить с ней в школе, а то еще родители подслушают. Куда деть «Листок»?.. Надо забрать его с собой, чтобы показать Трэйси и обсудить с ней… это.
Элайза снова взглянула на чистый лист бумаги в клеточку, озаглавленный: «Листок желаний». Девочка надеялась, что желания и дальше будут исполняться и не принесут ей вреда.
Успокоившись и приведя мысли в порядок, она занялась тем, что обычно делала по утрам в будние дни: оделась, умылась, собрала портфель и спустилась к завтраку.
Элайза ожидала, что ее отчитают, поскольку она задержалась. Но отец встретил ее лучезарной улыбкой и словами «А вот и наша звездочка».
– Привет… па. – Элайза называла отца только по имени, как это бывает в некоторых семьях, но сейчас, учитывая, что день исключительный и что отец рад ее видеть (а в прошлом от него и легкой улыбочки дождаться было сложно), она решила рискнуть. Еще раз проверить силу «Листка».
– Привет-привет. Садись за стол, мама приготовила вкусную кашку.
Мать, которая отродясь ничего не готовила, хотя в молодости была отличным домашним поваром, приготовила вкуснейшую манную кашу, которую украсила кусочками клубники.
– Я не сыпала сахар. Добавь сама, по вкусу, хорошо?
– Э-э… хорошо.
За кашей последовал кофе со сливками вприкуску с шоколадным пирожным.
– Спасибо. Было… очень вкусно. – Элайза боялась ошибиться и разрушить внезапно возникшую идиллию и поэтому тщательно подбирала слова.
– Не за что, милая.
– Ну, я пошла.
– Будь осторожна.
– Ага, буду. Пока.
Родители еще что-то говорили – наверное, прощались, – но Элайза их не слышала: она уже выбежала на улицу и быстрой, немного нервной походкой направилась к автобусной остановке.


На этот раз Элайза дожидалась Трэйси, и когда та появилась в коридоре, схватила ее за руку и отвела в сторонку.
– Что такое, Эл? Ты какая-то… сама не своя.
– Нет, со мной-то как раз все в порядке. А вот родители…
– Окрысились на тебя, да? Но за что?
– Не окрысились, в том-то и дело, а совсем наоборот. Помнишь это? – Элайза оглянулась, на всякий случай, но никто не обращал на них внимания.
Трэйси увидела перед собой «Листок желаний», пустой, без единого имени.
– Это… тот же самый? – не веря своим глазам, спросила она.
– Да. Ты же не думаешь, что я стану тебя разыгрывать?
– Да уж… Ты сейчас в таком состоянии… Вряд ли это розыгрыш. Но это значит…
– Это значит. – Сказала Элайза и поставила в этом предложении жирную точку.
Глаза Трэйси загорелись.
– Вот здорово! А…
– Девочки, а вам на урок не надо? – Охранник, которому платили мало, но которому до всего было дело, подошел к ним, держа в руках банку кока–колы – наверное, купил в одном из автоматов в коридоре.
– Нам? Естественно, надо. Пошли, Трэйс.
– Пошли, Эл.
– До свидания.
– До свидания.


Охранник проводил их безразличным взглядом и, крякнув, поплелся к своему рабочему месту.
На втором этаже девочки, взволнованно дыша, договорились встретиться на перемене, чтобы все обсудить, и побежали каждая в свой класс.


Перемены пришлось ждать почти два часа, потому что миссис Блэкинхарт, учительница литературы, проводила спаренный урок и после первой части не разрешала никому выходить из класса. Разве что в туалет. Миссис Блэкинхарт считала, что учебный процесс должен быть непрерывным, глубоким и приносить немедленный, видимый и ощутимый результат. Однажды директриса вызвала ее на разговор, хотела переубедить, но это оказалось бесполезно: такие, как миссис Блэкинхарт, не сдают своих позиций врагу и ожесточенно борются до конца. К тому же директриса, Пампушка Золли (Изольда Вэйнс), не отличалась напористым характером – когда это касалось учителей, учеников и школы. Тем не менее, она, как и три года назад, занимала свой пост и никто не пытался ее сместить.
Вот почему около двух часов Элайза мучилась на уроке литературы, стараясь не думать о «Листке», слушать миссис Блэкинхарт, читать учебник и рисовать в тетради. Мысли о «Листке», без особых усилий, заглушали все остальное. Тогда школьница, устав бороться с неизбежным, уронила голову на парту и стала думать о пляже… о золотом, блестящем на солнце песке… о накатывающих на берег зелено-голубых волнах… о чайках, парящих в вышине или устремляющихся вниз, к морю, чтобы выхватить из воды рыбу с искрящимися чешуйками… Элайза вспоминала свой сон и погружалась в него, неспешно, но неостановимо, чему не в малой степени способствовал умиротворяющий бубнеж миссис Блэкинхарт. Элайза старалась не заснуть – но так приятно было качаться на волнах, слушать песню ветра, глядеть на облака… до тех пор, пока миссис Блэкинхарт не повысила голос и не вырвала ее из грез.
– И чтобы это было в последний раз! Ясно, Джонс?
– Ясно, – ответил один из «троечников».
Миссис Блэкинхарт держала в руках рисунок, на котором военные брали штурмом школу и захватывали в плен миссис Блэкинхарт. Учительница положила рисунок на стол, чтобы потом приобщить его к «делу». Бюрократическая сущность учительницы требовала, чтобы информация о самых ненадежных учениках хранилась в папках, которые она называла «делами». Эти «дела» она с неизменной периодичностью показывала Пампушке-директрисе. Та говорила: «Спасибо за бдительность», и миссис Блэкинхарт отдавала ей «доказательства» – записки, рисунки, фигурки из бумаги, – которые Пампушка с чистой совестью выбрасывала в мусорное ведро.
«Литераторша» откашлялась, как делала каждый раз, когда хотела задать ученикам что-нибудь сложное, но тут прозвенел звонок, и ей пришлось довольствоваться домашним заданием.
Элайза первой, словно вихрь, вылетела из класса, задев по пути «крутого парня» Пита.
– Эй, чувиха, поосторожнее!
Но Элайзе было не до него.


Хотя это была так называемая «большая» перемена, она показалась девочкам очень короткой. Они не пошли в столовую (так как еще не проголодались, да и времени на еду у них не было), а встали у стены на первом этаже, подальше от чужих взглядов, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Если «Листок» работает, то надо непременно этим воспользоваться. Но как убедиться, что они не ошиблись? Вдруг предки Элайзы, каким-то необыкновенным образом, вдруг превратились в любящих и заботливых родителей?
– Может, они передачу какую по телику посмотрели? – предположила Трэйси.
– Не знаю. Не уверена.
Оставался единственный вариант: проверить, изменилась ли мисс Блум. Предположение, что она может быть милой и ласковой, было намного абсурднее и невероятнее предсказания о том, что нашу планету захватят плюшевые мишки с бластерами. Но выбора у девочек не было…
Кабинет мисс Блум находился на втором этаже. Когда дверь с номером 217 открылась, учительница повернулась к девочкам; на ее лице отражались недовольство и неприязнь. Но оно тут же расплылось в широкой улыбке.
– А-а, это ты, лапочка, – елейным голосом проговорила мисс Блум.
– Э-э… я? – уточнила Элайза.
– Тебе что-то нужно?
Элайза смотрела в лучащиеся добротой глаза мисс Блум, и девочке делалось все неуютнее.
– Мы, пожалуй, пойдем.
– Заходи в любое время, Элайзочка, – проворковала мисс Блум, но ее голос немедленно стал тверже, когда она добавила: – А ты, Трэйси, не забудь закрыть дверь.
– Кажется, на меня действие «Листка» не распространяется, – сказала Трэйси, когда они вновь оказались в коридоре.
– Да, видимо, только ко мне одной люди меняют отношение.
В этот момент мимо, с видом короля, прошествовал Мартин. Он остановился на секунду, прямо напротив Элайзы и Трэйси, привычным движением взъерошил волосы и, даже не глянув в сторону девочек, которые смотрели на него во все глаза, пошел дальше. Да, Мартин был чуть старше них, но это не давало ему право так себя вести, считали подружки. Большинство девчонок в школе задевало такое отношение к ним Мартина, а сам «мачо» общался лишь с девушками на два-три года старше него.
Элайза достала из портфеля «Листок», Трэйси подложила под него все тот же учебник по математике, и в квадратиках на бумаге появилось новое слово: Мартин.


Следующим был урок изо. Элайза любила рисовать, но требования, которые предъявляла к ученикам мисс Фло, абсолютно девочку не устраивали. Она хотела рисовать в своей манере, но эта манера, в свою очередь, не устраивала мисс Фло.
Учительница рисования была пожилой незамужней женщиной, которая искренне полагала, что, при должном старании, из любого ученика может получиться Санти, Айвазовский, Ван Гог или Дали. Элайза не хотела гнаться за мастерами – она приходила на уроки изо, просто чтобы рисовать. Но мисс Фло каждый раз критиковала ее, причем прилюдно, а потом, уже наедине, по секрету, говорила, что она, Элайза, ее любимая ученица. Девочка плохо понимала логику учителей, а над логическими вывертами мисс Фло предпочитала вообще не задумываться.
Когда урок закончился, ученики высыпали на перемену, чтобы узнать приятную (для них) новость: спаренного урока физкультуры сегодня не будет. Физрук уволился, а нового пока не нашли. Никто из учителей не может провести свои уроки вместо отмененных, так что детей отпускают домой. Кто-то из особо эмоциональных детишек разразился громким «Ура-а-а!», а остальные просто на всех порах бросились в раздевалку. Большая плотная толпа разделилась на группки, потом на отдельных учеников, которые (пока школьное начальство не отменило своего решения) с невероятной радостью на лицах выбегали из школы…


…– А что было дальше? – спросила Элайза.
– Где? – не поняла Трэйси.
– Ну, в том фильме.
– А–а… М–м… А на чем я остановилась?
Элайза напомнила, и Трэйси продолжила пересказывать сюжет.
…Вначале Лоуренс не верит в произошедшее – настолько оно нереально. Но вот «Листок», и на нем, кроме названия, ничего. А вот ручка: этой самой ручкой он вчера написал на «Листке» имя начальника отделения, и поэтому ему простили его вчерашние прегрешения. Поэтому ли? Есть только один способ проверить. Лоуренс пишет на «Листке» имя любимой девушки. Он звонит ей, но она не хочет с ним разговаривать. Вначале мужчина злится: на себя – за то, что поверил в такую чушь, и на «Листок» – за то, что он не действует. Но потом, поразмышляв, Лоуренс приходит к выводу, что «Листок», наверное, изменяет людей только на завтрашний день. Это может быть самообманом, еще одной попыткой (вроде глушения проблем алкоголем) уйти от реальности, но он ведь ничего не теряет. Он уже опустился на дно – а этот «Листок» может дать ему шанс выбраться оттуда… Лоуренс вносит в «Листок» имена, которые первыми приходят ему в голову: друзей, бывших начальника и делового партнера (Лоуренс раньше работал в финансовой сфере), консьержки, бабки, живущей этажом выше, и еще нескольких людей. День владелец «Листка» проводит как обычно и ложится спать со странным чувством, словно бы смесью ожидания, страха и неуверенности. На следующий день Лоуренс первым делом снова звонит бывшей подружке. Она растекается перед ним, как масло на раскаленной сковородке, и предлагает встретиться, и помириться, и опять быть вместе, и исполнять любые его желания и капризы… Он не отвечает ей ничего конкретного, нажимает на рычаг старого телефона, а потом звонит бывшему деловому партнеру. Тот умоляет Лоуренса вернуться. «А как же босс?», – спрашивает Лоуренс. «Босс не против. Более того, он сделает все, чтобы восстановить тебя на работе. Я сейчас на совещании – хочешь, дам ему трубку?» «Угу». С Лоуренсом говорит босс, и ни капли иронии, сарказма или издевки, которые свойственны начальнику, мужчина не слышит в его голосе. Босс предлагает любые условия работы, повышение в должности, все, что Лоуренс пожелает… Тот говорит, что подумает, и кладет трубку. Он ошарашен – но он понимает, что это его Шанс. Лоуренс не знает, сколько будет длиться эффект «Листка», и потому принимается немедля вытаскивать себя и свою жизнь из выгребной ямы. Он возвращается на работу; как и обещал, босс дает ему повышение. Лоуренс снова встречается с любимой девушкой и заодно обзаводится еще пятью-шестью, имена которых он предусмотрительно вносит в «Листок», благодаря чему девушки не ревнуют его друг к другу. Он возобновляет старые связи, у него появляются новые друзья. В барах ему предлагают бесплатную выпивку. В магазинах – бешеные скидки. В банке – ссуду под немыслимо маленькие проценты (только ему, как VIP-клиенту). В ресторанах его обслуживают по высшему разряду и облизывают с ног до головы. По сути, Лоуренс может получить все: от любой машины до любой девушки; он может побывать в любой точке земного шара; он может менять программу передач на телевидении так же легко, как и Законодательство, – все это в его власти, главное, записать на «Листке» нужные имена. Лоуренса пытаются убить, покалечить, арестовать, скомпрометировать, но «друзья», которых он получил благодаря «Листку», оберегают его от всех напастей. Имена врагов немедля пишутся на «Листке». И вот, в тот момент, когда Лоуренс чувствует себя повелителем мира, его внезапно охватывают ужас и отчаяние. Он добился всего, ему не к чему стремиться, у него больше нет цели в жизни. И ведь все, что он нажил, – все это ненастоящее, поддельное. А что, если магия «Листка» пройдет и он снова станет тем, кем был, – никем и ничем, – и люди оставят его? Или хуже: те, кем он руководил, чью волю подчинил себе с помощью «Листка», захотят отомстить ему? Он не справится с целым миром. Лоуренс погружается в депрессию глубиной с Мариинскую впадину. Он ходит к доктору (конечно, его имя тоже когда-то было записано на «Листке»), но тот ничем не может ему помочь. А люди продолжают любить Лоуренса, обожать его, восхищаться им и изо всех сил стараются проявить свои чувства. Толпа бешеных фанатов наседает на него все сильнее и сильнее, и он думает, что сойдет с ума – если раньше его не убьют собственные неуправляемые поклонники. Для них сила любви к Лоуренсу стала механизмом, двигающим их жизни вперед. Те, кто поклонялись ему, как идолу, слились в безликую толпу, которая, как известно, глупа и жестока. Но они не хотят ему вреда – они хотят любить его. Они загоняют его на крышу небоскреба, в котором апартаменты мужчины занимают несколько этажей. Фешенебельный район погружается в ночь, только одиноко горят фонари, а все население этого района, вытянувшись в огромную людскую реку, надвигается на Лоуренса. Он отходит все дальше и дальше. Вот он приближается к краю крыши. Лоуренс оборачивается и смотрит вниз, а там – пустота: ночная тьма скрывает асфальтовую реку. Он боится оступиться, он стоит на самом краю крыши. Один шаг, всего один шаг назад, и обладатель «Листка» сгинет в пропасти высотой в полторы сотни этажей. Наступает самый кульминационный момент…
– Удивляюсь, как тебя предки в кино отпустили, – перебила Трэйси Элайза.
– А я с ними ходила. Конечно, они потом долго ворчали, что это фильм не для детей, что больше на такое кино я не пойду… Но мои предки всегда так говорят.
– Понятно… Ну, а чем все закончилось?
Трэйси взглянула на часы.
– Ой, уже много времени. Мне надо бежать – не хочу, чтобы на меня ругались. Пока.
– Но ты мне потом расскажешь? – крикнула Элайза в спину убегающей Трэйси.
– Конечно, расскажу! – оглянувшись, прокричала подруга в ответ.
– O’кей, – негромко сказала Элайза, то ли обращаясь к будущему, то ли просто говоря слова, которые ей захотелось произнести.


Завтра было очень похоже на вчера, если не считать того, что все учителя, словно сговорившись, ставили Элайзе только «пятерки». А когда девочка не знала урока, они всячески пытались ей помочь, подсказать; если же это не помогало, они говорили что-нибудь вроде «Ну, ничего, подучишь, и я в следующий раз тебя спрошу». Мисс Фло, которую Элайза вчера тоже внесла в «Листок», хотела поставить ей «четверку» за рисунок, но, стоило ученице попросить не делать этого, как учительница тут же согласилась. И при этом так мило улыбалась, что сверкание ее глаз, пропущенное через очки, слепило глаза ученикам.
Вчера, перед сном, Элайза написала на «Листке» имена всех учителей в школе, а также директрисы, завучей, завхоза и даже поваров. И потому, в какой бы кабинет она не заходила – если, конечно, он не пустовал, – ее всегда встречали улыбкой и радостным приветствием. Ее обожали и хотели сделать из нее отличницу (а что касается завхоза и поваров, они, похоже, все самые лучшие блюда и самые чистые столовые принадлежности оставляли для Элайзы).
Такая внезапная перемена в отношении к одной–единственной девочке вызвала у других учеников удивление, а у некоторых – раздражение, зависть и злобу, но пока они оставались лишь эмоциями и не развились ни во что материальное.
После уроков к Элайзе подошел Мартин и предложил прогуляться.
– С радостью, – ответила она.
Подошла Трэйси и спросила: «Идем?»
Элайза несколько секунд стояла в нерешительности, а потом сказала: «Может, ты пойдешь сегодня одна? Мы с Мартином хотели прогуляться».
– А как же фильм? Я могла бы рассказать тебе концовку.
– Потом расскажешь.
– Ну… ладно. – Было видно, что Трэйси расстроена, но старается не подавать виду. – Тогда пока.
– Пока.


Прогулка с Мартином удалась на славу: еще никогда Элайза так много не смеялась. Она подозревала, что парень оттачивал умение смешить на своих многочисленных поклонницах, но ей было все равно. И она до последнего не относила себя к его поклонницам. Скорее, он ее просто интересовал, потому что был старше, потому что был симпатичным, потому что не обращал на нее внимания… когда-то.
Мартин вел себя очень вежливо и не отрывал взгляда от глаз Элайзы. Однажды из-за этого он чуть не угодил в открытый канализационный люк. Девочка сначала испугалась, а потом это так ее развеселило, что она рассмеялась в голос. И хотя Мартин не любил, когда девочек смешили его поступки или внешность, он хохотал вместе с Элайзой, ведь это была Элайза. Отсмеявшись, девочка подумала, что ситуация-то, на самом деле, довольно глупая, а Мартин почему-то показался ей нелепым и неуклюжим, но всего на мгновение. Она быстро отогнала от себя эту мысль и продолжила наслаждаться вечером…
Когда они расставались, Мартин не попытался ее поцеловать, а Элайза даже и не думала о том, что он может это сделать. Они стояли друг напротив друга и разговаривали – о чем, она не могла вспомнить уже через пять минут после того, как они расстались. Но прежде, чем это случилось, между ними своей неторопливой походкой прошествовал Пэтти. Пес на секунду остановился, посмотрел на Мартина умными глазами. Тот, как показалось Элайзе, почувствовал себя не в своей тарелке. Но четвероногий бродяга тут же отвернулся и ушел куда-то по своим собачьим делам.
Элайза и Мартин попрощались, и оба вернулись домой со счастливыми улыбками на губах – но, в отличие от реакции парня, чувства девочки не имели никакого отношения к «Листку»…
Родители встретили Элайзу как самого любимого человека на свете. Они не стали допытываться, почему она так поздно вернулась домой – как это бывало, изредка, но все-таки бывало раньше. Вместо этого они предложили ей вкусный ужин, который приготовила мама и который стоит в холодильнике, надо лишь разогреть его в микроволновке. Элайза сказала, что не голодна. Поднялась к себе, разложила на столе учебники и тетрадки, но потом передумала и не стала делать уроки: она решила, что теперь в этом нет ничего страшного. Девочка легла на кровать, достала «Листок» и записала туда родителей Мартина – пусть и они, на всякий случай, относятся к ней хорошо.
Когда ее собственные родители легли спать, Элайза тихонько прокралась на кухню, вынула из холодильника ужин и поставила его на три с половиной минуты в микроволновку. Спагетти с особым мясным соусом действительно были великолепны. И как только мама могла не пользоваться своим кулинарным даром?
«Если бы не “Листок”, – подумала Элайза, – я бы по-прежнему питалась дешево и сытно: сосиски, котлеты; гречка и картошка. И овощи на гарнир».
Она не подумала о том, почему это происходило, – она ни разу в жизни не задавалась вопросом, отчего ей достались именно такие родители. Она воспринимала свою семью как данность. А теперь она воспринимала как данность то, что предки изменились – изменились до неузнаваемости. И ей это нравилось.
Элайзу мучил другой вопрос – позже, когда она выключила свет в комнате, легла в кровать, укрылась одеялом и попыталась заснуть. Но сон не шел: ей все чаще вспоминалась Трэйси, и Элайза думала – она не хотела этого, но не могла бороться с мыслями – думала о фильме. Трэйси снова и снова пересказывала сюжет «Листка желания», и с каждым новым «просмотром» внутри своей головы Элайзе становилось все неуютнее и страшнее. А что, если такое же произойдет с ней? Что, если…
Но нет, это всего лишь кино, ведь правда?
Только «Листок» существует. Он существует, и он лежит там, в ящике. До него рукой подать.
Но это всего лишь кино…
А исчезающие имена? А беззаветно любящие ее люди? А меняющееся к ней отношение других учеников?
Но это всего лишь…
Элайза вскочила с кровати. Она достала «Листок», ручку и написала имена всех, кто учился с ней в одном классе, а потом всех тех, чьи имена она вспомнила. Сделать это было не так просто, пришлось поднапрячь память, к тому же где-то там, на задворках сознания, все еще звучал голос Трэйси, пересказывающей сюжет фильма.
Когда место на «Листке» закончилось, Элайза положила «Листок» на тумбочку (хотя обычно, из предосторожности, убирала его в ящик), бросила сверху ручку, прыгнула в кровать и зарылась под одеяло. «Голос» Трэйси начал звучать громче. Снова сцены из фильма, которого она не смотрела, предстали перед глазами Элайзы и стали прокручиваться в хронологическом порядке. Все быстрее и быстрее. Быстрее и быстрее…
Пока, наконец, утомленное сознание Элайзы не отключилась и она не провалилась в бездну сна.


В школе все было замечательно: те ученики, которые еще вчера смотрели на Элайзу недоброжелательно, теперь улыбались ей. Девочки предлагали дружить, мальчики – погулять после уроков. Она наслаждалась вниманием, которое наконец-то было обращено к ней. От вчерашнего нервного напряжения и беспокойства не осталось и следа. Элайзе нравилось получать «пятерки», болтать на разные темы с незнакомыми девчонками, наблюдать за мальчиками, которые стеснялись и мямлили в ее присутствии или, наоборот, изображали из себя «крутых парней».
Элайзу обступила группа учеников. Им было интересно, как она добилась таких успехов во всем – в учебе, в общении с людьми; они делали ей комплименты, называли красивой, умной, отмечали, что у нее замечательный вкус. В это время мимо проходил один из «крутых парней», имя которого Элайза не записала на «Листке». И дело не в том, что не хватило места, – просто она не хотела, чтобы этот человек был ее другом. Пит.
Он подошел своей походкой вразвалочку (которую неумело копировал у героев криминальных боевиков) и, жуя жвачку и неизменно при этом чавкая, сказал:
– Что-то ты больно популярная стала, Элайза Уитакер?
– А тебя это беспокоит, Пит Мэйхи?
– Да я смотрю, ты крутая…
Ученики, обступившие Элайзу, повернулись к Питу и зашикали на него:
– Чего тебе надо?
– Жуй дальше свою жвачку!..
– Не приставай к ней.
– А ну пошел отсюда!
– Ладно–ладно. – Он выставил руки ладонями вперед, как бы говоря: «Утихомирьтесь». – Но гляди, крошка, это может плохо для тебя кончиться, – выдал он очередной штамп из боевиков.
И ушел. Кто-то бросил ему вслед пару резких фраз, но Пит даже не обернулся.
– Не обращай на него внимания, – говорили Элайзе ее обожатели. – Он не думает, что говорит. Он трепло и придурок, не стоит даже запариваться на его счет.
Элайза тоже так считала, и все-таки настроение ее было немного подпорчено, как, впрочем, бывало всякий раз после разговора с Питом. Она не понимала, зачем он обращает на нее внимание, если она ему так не нравится? А может, наоборот: таким образом он проявлял свою симпатию? Или для этого человека главным было выпендриться, показать свою крутость, пристать, наехать – и наблюдать за результатом? Скорее, последнее. Кроме того, насколько знала Элайза, у него были большие проблемы в семье: отец сидит в тюрьме; мать после того, как посадили мужа, спилась; старшая сестра, которая гуляет неизвестно где и неизвестно с кем; чумазый младший брат, в свои пять лет не выговаривающий слов «мама» и «папа».
– А еще у них есть блохастая псина, – поделилась с Элайзой Элизабет, девочка из параллельного класса.
– Вроде Пэтти? – спросила всеобщая любимица.
Элизабет не поняла ее вопроса, и Элайза объяснила, что имеет в виду дворняжку, которая иногда захаживает в школьный дворик.
– Нет, Пэтти никто не трогает. И выглядит он хорошо. Особенно по сравнению с собакой Мэйхи, которой всего пять–шесть лет, а кажется, что она не сегодня-завтра коньки отбросит. Дело в том, что Мэйхи срывают на ней злость, словно бы это она виновата во всех их проблемах… А еще мне кажется, – сказала Элизабет, почему-то шепотом, – что, если найдется человек, который захочет сделать Пэтти плохо, он его съест.
Элайза улыбнулась и подумала, что это звучит нелепо, но, тем не менее, фраза ей запомнилась.


На одной из перемен к Элайзе подошла Трэйси. В ее глазах стояла грусть, которую Трэйси изо всех сил пыталась скрыть. Подруга сообщила, что ученики, которые не были внесены в «Листок», договариваются о том, чтобы составить коалицию против «всеми любимой Элайзочки». Трэйси умоляла Элайзу прекратить записывать имена в «Листок», но не могла мотивировать это ничем, кроме своих предчувствий. И еще она вспоминала фильм.
– Фильм… – повторила Элайза. – Но это же всего лишь фильм.
– Но ты не понимаешь: все происходит, как там, и может закончиться так же…
«Как?» – хотела спросить Элайза, но вместо этого сказала:
– Ты просто мне завидуешь. Ты хотела бы оказаться на моем месте, только не можешь. Извини, но я не буду ничего менять.
Отчасти это было правдой – но лишь отчасти. Сюжет фильма иногда всплывал в ее памяти, и, разумеется, ей не хотелось такой же судьбы, как у Лоуренса… чем бы не завершились его злоключения. Свои злоключения Элайза намеревалась превратить в самое приятное и веселое приключение. Поэтому, вернувшись домой, она первым делом поднялась к себе в комнату и заперлась там. Отец был еще на работе, а матери она не сказала ни слова.
Элайза зашла в Интернет и открыла сайт своей школы. «Листок» лег на компьютерный столик, пальцы обхватили ручку – и не спеша, очень мелким почерком девочка записала имена всех тех, кто еще не любил ее. Не восхищался ей и не желал ей добра.
Она размышляла некоторое время, глядя на экран, на имя одной из учениц – Трэйси Макклахлен, – но потом внесла и его. Начатое надо доводить до конца.


На следующий день вся школа превратилась в один огромный клуб поклонников Элайзы Уитакер. Люди добивались ее внимания, пытались угодить ей, хвалили на все лады, и энергетика – энергетика неудержимой любви, пусть и насквозь искусственная, – которая шла от них, питала девочку. Дарила ей желание жить, действовать, творить, радоваться и баловаться… Это было Настоящее Приключение, границы которого Элайза не могла себе представить.
На перемене после урока математики, где она получила сразу две «пятерки», она встретила Трэйси. Та медленно шла, глядя себе под ноги; в ее движениях чувствовалась скованность.
– Привет, – весело поздоровалась Элайза.
Трэйси подняла взгляд, и на миг в ее глазах зажегся крохотный веселый огонек – но тут же погас.
– Привет.
– Ты разве не рада меня видеть?
– Рада, – сказала Трэйси совсем не радостным голосом.
Элайза была в замешательстве: как так? Почему «Листок» не сработал? Почему подруга не ведет себя так, как раньше, или даже еще более приветливо?
– Э-э… – Элайза впервые за этот день почувствовала себя неуверенно. – Как дела дома?
– Ничего, все нормально. Ну, я пойду?
– Ага.
– Пока.
– Пока.
Трэйси снова опустила голову и пошла по коридору. Элайза глядела ей вслед и пыталась отогнать очень неприятное, безрадостное ощущение, которое оставила в ее сердце эта встреча. Безуспешно.


На день рождения Элайзы, который наступил через несколько дней, Трэйси не пришла: подруга не пригласила ее, потому что… Она сама не знала почему. Только что-то внутри, что-то, сковывавшее ее, добавлявшее горечи и неуверенности в ее светлую и солнечную жизнь, не дало ей этого сделать.
В самый разгар веселья, на котором присутствовала чуть ли не вся школа, раздался звонок. Элайза взяла трубку радиотелефона и ушла на кухню, чтобы музыка и крики друзей не мешали ей разговаривать.
– Алло! – жизнерадостно – теперь ее голос звучал только так – поздоровалась именинница.
Прошло какое-то время, прежде чем из трубки донесся тихий голос Трэйси. Она поздравила Элайзу с днем рождения и пожелала ей всего хорошего.
Та хотела сказать что-нибудь в ответ, поблагодарить подругу – но слова точно присохли к глотке. Элайза молчала, Трэйси тоже. А потом Элайза услышала что-то вроде шелеста, только это был не шелест, а прощание – «Пока», – которое сменили короткие гудки. Девочка положила трубку. Ей хотелось побыть на кухне, присесть на стул, подумать… Но за стеной играла музыка, веселились друзья – и она должна была идти к ним. Что она и сделала.


В тот вечер на небе, в окружении звезд – космических фонариков, – сияла полная луна. Холодное и бесстрастное лицо, фальшивые эмоции которого рождались отраженным светом. Луна была лишь спутником, безжизненным и беззвучным, но с Земли казалась самым большим и самым ярким из небесных светил.
Элайза и Мартин смотрели на небо, и в их глазах отражалась луна. А затем, когда они опустили взгляды, в глазах их, как в поставленных друг напротив друга зеркалах, отразились бесчисленные взоры, наполненные самыми разными чувствами. Никто не решался заговорить первым. Тогда Мартин подошел к Элайзе и, борясь с восхищением, которое рождала в нем эта девочка, единственная из всех, осторожно протянул руку… и услышал собачье рычанье.
Мартин обернулся и увидел Пэтти. Пес рычал, оскалив острые клыки. Мартин сглотнул и отступил назад, встав рядом с Элайзой.
– В чем дело? – удивленно спросила та, обращаясь к Мартину. – Что с тобой?
Пэтти подошел ближе, его рык стал громче.
– С… со мной? – переспросил Мартин. – Ничего.
Он сделал еще один шаг, потом еще. Пес не двигался, только продолжал издавать угрожающие звуки и щерить клыкастую пасть. Мартин отходил все дальше и дальше. Наконец, убедившись, что Пэтти его не преследует, он быстро сказал: «Пока, Элайза! Еще увидимся!» – и пошел домой, то и дело с опаской поглядывая через плечо.
Элайза посмотрела на Пэтти с недоумением – страха она почему-то не испытывала. Быть может, потому, что пес «обращался» только к Мартину, но не к ней?
– Да что ты о себе возомнил? – спросила девочка у четвероногого нахала. – Зачем ты это сделал?
Пэтти наклонил голову на бок, а потом развернулся и побрел по дороге.
Элайза смотрела ему вслед и думала о «Листке» и о том, зачем Пэтти рычал на Мартина, и почему парень испугался – ведь он должен был ее защищать, как тогда ребята защищали ее от Пита… Но самой сильной была мысль о том, что ее симпатия к Мартину, симпатия, которая, возможно, еще и не успела родиться, ссыхается и чахнет под давлением неприязни, вызванной его поступком.
Вернувшись домой, сказав родителям, что все прошло замечательно, и оставив их убираться и мыть посуду, Элайза поднялась к себе и записала на «Листке» Мартина. Ей больше не хотелось, чтобы он обращал на нее внимание. А может быть, ей никогда и не было это нужно.
И еще, будто сама собой, рука вывела на листке имена Пэтти и Трэйси. Элайза положила ручку, разделась и легла в кровать. Уставшая и полная противоречивых чувств, она быстро уснула, но ей снились какие-то неприятные, нечеткие, невразумительные сны, из-за которых она пару раз просыпалась ночью с неясным беспокойством в груди.



* * *

Элайза ожидала этого, но все равно это не могло ее не удивить. Очень неприятно.
Мартин по-прежнему вился возле нее, как муха возле меда, а Трэйси ходила понурая и разговаривала с ней отрывистыми фразами.
Элайза злилась, но не понимала, на кого и за что, и от этого злоба только усиливалась, а на душе становилось грустно и одиноко.
Когда Мартин робко, что раньше было так ему несвойственно, предложил ей погулять, Элайза отказалась, и слова ее прозвучали довольно резко и даже грубо. Она отправилась на прогулку одна.
Девочка бродила по территории школы, разглядывая молодые зеленеющие деревья. Вышла на асфальтовую дорогу и побрела по ней, совершенно не задумываясь, куда она направляется и зачем. Ни о чем не хотелось думать.
Дорога привела ее в незнакомый район. Впереди находилось разрушенное здание, слева – жилой, но видавший лучшие дни дом, справа тянулись покрытые ржавчиной трубы, а назад она решила не оглядываться. Элайза присела на раскрошившийся от времени железобетонный блок, положила портфель рядом с собой, опустила голову – и мысли, словно только того и ждали, непрошеными гостями, осами и пчелами, комарами и мухами, беспрестанно жужжа, залетели к ней в голову. Она уже не пыталась бороться со своим состоянием и с размышлениями, которые навевало на нее все, произошедшее за последние дни. Она приняла это как нечто неизбежное – и мысли немного успокоились. Но апатия никуда не делась, и Элайза по-прежнему сидела на холодном железобетонном блоке, пытаясь понять… пытаясь во всем разобраться…
– Эй, крошка, тебе тут не одиноко?
Этот неприятный голос оторвал ее от невеселых мыслей. Неприятный и очень знакомый голос.
Пит стоял перед ней и улыбался.
– Я очень рад, что мы встретились, – сказал он.
– А я нет, – ответила Элайза. – Ты не мог бы оставить меня одну?
– Не мог бы. – Пит подошел ближе; его рука скользнула в карман брюк. – Мне очень, очень хочется с тобой поговорить.
– А у меня нет настроения. Оставь меня, пожалуйста.
– Вы посмотрите! Она говорит «пожалуйста»!
– Пит, прекрати…
– Что прекратить? Если бы я только начал…
– Ну почему ты такой тупой! – вырвалось у Элайзы.
Хулиган на мгновение замер, а затем, сощурив глаза, зло произнес:
– Нет, – сказал он, – я не тупой. Это ты тупая. Ты еще ничего не поняла. Ты бы лучше спросила себя: ну почему я такая недогадливая? А еще популярная. А еще высокомерная и хвастливая…
– Я хвастливая? – Элайза встала с блока.
Пит вынул руку из кармана – в ней блеснул нож.
– Сиди! И не перебивай меня! Ну, теперь ты от меня никуда не денешься…
Элайза озиралась по сторонам, она хотела позвать на помощь – но кого? Вокруг не было ни души.
– Пит, не надо…
Играя ножом, он приближался к ней. Элайза уже была готова забраться на бетонный блок, побежать вперед, спрыгнуть и скрыться в разрушенном здании, спрятаться там…
– А-а, черт! Проклятая псина!
Не веря своим глазам, Элайза наблюдала за тем, как Пэтти таскает за ногу Пита. Девочка на мгновение поймала взгляд «храбреца» и увидела в его глазах непередаваемый ужас. Судя по всему, Пэтти прокусил не ногу Пита, а лишь его штанину, но и этого хватило, чтобы нагнать на хулигана страху. Блестя металлом, нож лежал на асфальте – Пит выронил его, когда на него сзади, неожиданно, набросился пес. Тот дергал штанину из стороны в сторону, упираясь лапами в асфальт, а парень громко кричал и ругался, пытаясь вырваться. Со смачным хрустом треснула ткань. Пэтти тянул штанину на себя. Пит дергал ногой, снова и снова, и рвался в противоположную сторону.
Элайза наблюдала за происходящим с интересом, но без всякого страха. Что-то подсказывало ей: все будет хорошо, Пит не тронет ее. И этот же неизвестный собеседник говорил, что Пэтти пришел сюда, возможно, следовал за ней, чтобы помочь; он не навредит ей.
Пит дернулся еще раз. Кусок материи, которую держал в зубах Пэтти, пополз в сторону, и пес вырвал его из штанины. Хулиган шлепнулся на землю, но тут же вскочил и со всех ног бросился прочь. Он даже не оглянулся, чтобы посмотреть, бежит ли за ним пес.
А Пэтти, выплюнув изо рта кусок штанов, своей фирменной походкой, покачиваясь, подошел к Элайзе. Она смотрела на своего спасителя с бесстрастным выражением на лице. Девочка протянула к псу руки, и Пэтти, как дрессированный, встал на задние лапы. Элайза подняла его и посадила рядом с собой на железобетонный блок. Пес положил голову на колени девочке.
– Ты такой легкий… И одинокий… И, наверное, все время жутко голодный… И устаешь, вызволяя глупых девчонок изо всяких передряг, да?.. – Так Элайза разговаривала со своим спасителем, гладя его по свалявшейся шерсти.
«Интересно, – думала она, – Пэтти бросился защищать меня, потому что я записала его имя на “Листке”? Но как же тот случай с Мартином? Тогда ведь песик еще не был записан. А может, на него, как и на Трэйси, не действует “листочная” магия? Но почему?»
Правой рукой продолжая гладить Пэтти, левой Элайза расстегнула молнию на портфеле и вынула «Листок». Она раскрыла его и долго смотрела на пустые клеточки под названием. А потом приняла решение. Она перестала гладить Пэтти, взяла ручку и аккуратно вывела на «Листке» новое имя. Свое собственное.
Раздался щелчок – колпачок закрыл стержень, – в тот самый момент, когда пес дернулся и выхватил «Листок» из рук Элайзы. Четвероногий хитрец спрыгнул с блока и отбежал назад. Это произошло так неожиданно, что в первые секунды Элайза не знала, как поступить… Может, подойти к Пэтти, говоря ласково и дружелюбно, и тогда он отдаст «Листок»?
Но размышлять об этом было поздно: быстро работая челюстями, Пэтти сжевал бумагу и проглотил. А после взглянул на Элайзу с таким выражением, которое она не взялась бы описать, и поплелся домой. Девочка выяснила, что он шел домой – точнее, к ее дому, – только после того, как последовала за ним. На этой прогулке он стал ее поводырем.
Онаа вошла в давно знакомую прихожую, поднялась по лестнице, в свою комнату, сняла уличную одежду и упала на кровать. Вечер только-только готовился наступить, но усталость и страстное желание забыть все, как кошмарный сон, взяли свое. Элайза уснула и проспала до самого утра…




* * *

…Время идет, течет, перемещается. Какие бы слова не подбирали люди, время неостановимо, и апрель сменяется маем, а май – июнем… За летом следует осень, за осенью – зима… За обидой – грусть и злость, но за ними – прощение… Так и в жизни Элайзы за всеобщим обожанием последовало всеобщее одобрение, перешедшее во всеобщую нейтральность, обычную для большинства людей… Все возвращается на круги своя, и, наверное, даже то, что рождено магическим «Листком». Которого уже не было.
Скорее ради любопытства, чем из-за чувства потери, которого она не ощущала, Элайза делала новые «Листки», но ни один из них не действовал. И «Листки» Трэйси отказывались работать. Зато на ее лице вновь появилась улыбка, и она стала разговаривать с Элайзой, как раньше, и Элайза думала, что это прекрасная компенсация за то, что у них никогда уже не будет возможности изменить окружающих. Или все-таки будет?..
Пэтти стал любимцем горожан. Тот, кто встречал его, обязательно гладил пса по шерстке, а если мог поделиться с ним сладкой костью или куском вкусной колбасы, обязательно делал это, приговаривая: «Молодец… Умница…».
Элайза взяла пса к себе домой, и ее родители, конечно, не были против. Пэтти все любили и уважали. Горожане знали, как он спас Элайзу Уитакер от Пита Мэйхи. И это была искренняя любовь, возможно, немного смешанная с жалостью, но не переходящая в восхищение…
…Гуляя по дорожке, две подружки болтали о разном, когда Элайза вдруг вспомнила о фильме.
– Я ведь так и не узнала, чем он закончился.
– Неужели ты так и не сходила в кино? – удивилась Трэйси. – Или не посмотрела его дома?
– Нет, что-то не получилось.
– Ну тогда слушай, я тебе расскажу…
…В эпицентре ночи воет ветер. Лоуренс стоит на самом краю крыши, а охваченная безумным восхищением толпа надвигается на него. Мужчина не знает, как поступить, он не видит выхода из этого кошмара. В порыве отчаяния он вытаскивает из нагрудного кармана сложенный «Листок». Руки Лоуренса дрожат. Он раскрывает таинственную вещь. Что делать? Что делать?!.. Единственная мысль приходит ему в голову – порвать «Листок»! И он уже собирается сделать это, когда налетает порыв ветра и выхватывает волшебный предмет у него из рук. Лоуренс балансирует на краю крыши, но ему удается сохранить равновесие. А воздушная стихия уносит «Листок» прочь, в неизвестность, в бездну, в никуда. И туда же отправляются все те люди, которые преследовали Лоуренса. Камера показывает, как они разворачиваются и приближаются к краю крыши с другой стороны, в нескольких метрах от мужчины, – а картинка скользит влево. Мы знаем, что происходит там, но не видим: мы смотрим на Лоуренса. Камера крупным планом показывает его глаза – и это глаза безмерно уставшего и бесконечно несчастного старого человека.
…– Все, конец, – весело сказала Трэйси.
Элайза ответила на это что-то вроде «Ух ты…», и минуту или две девочки шли молча.
Трэйси знала о том, что произошло с Элайзой возле разрушенного дома, и о том, какое имя она написала на «Листке», и о том, как Пэтти съел «Листок». Придя домой, Элайза сразу же позвонила Трэйси и все ей рассказала. И вдруг девочке с голубыми глазами и темными волосами захотелось задать своей лучшей подруге вопрос:
– Как думаешь, а что бы случилось, съешь я «Листок»?
– Заработала бы несварение желудка, – почти не задумываясь ответила Трэйси.
Элайза кивнула и негромко проговорила:
– Скорее всего. Скорее всего…










































22. Поза 03 (Комедия положений)

– Ты Рембрандта читала?
– Нет.
– Ну, тогда у койку!
(Из анекдота)

Она вернулась поздно, с огромными сумками в руках. Я сразу заподозрил неладное.
– Так-так-так-так-так… это еще что?
– Продукты.
– Я вижу. Откуда?
– Из магазина.
– Ах, из магазина!..
Я напустил на себя суровый вид, стараясь выглядеть как можно более грозно, вот только слов подыскать не мог.
– Ты, это… ты товой!
– Чего товой?
– Э-э-э… О! – Меня осенило, я даже прищелкнул пальцами. – Почему ты не заказала продукты по Интернету? На дворе же XXII век!
– Хотелось так, по старинке… Походить, побродить, попродавать глаза…
– Ах, попродавать!.. – Я задохнулся от столь чудовищной лжи. – Может быть, ты еще что-то там попродавала?
Она с вызовом посмотрела на меня.
– Может быть.
– Ах, может быть!..
Я быстро прокрутил в голове ситуацию и понял: надо срочно что-то предпринимать. По вине моей дражайшей половинки я оказался в крайне неприятной ситуации. Когда кто-нибудь узнает, что мне наставили рога, а я спустил это на тормозах, новость немедленно станет известна всей округе. У нас в районе любят сплетни. Как жаль, что они не выродились вместе с наземными машинами. Из-за всех этих досужих домыслов наш брак и дал что-то вроде микротрещины. Раньше я предполагал, что на нас повлияло чужое мнение, но теперь выяснялись новые подробности…
Вот только что я могу сделать? Что?!
И я решил пойти на крайние меры!
– Ну, тогда раздевайся – и в постель!
– Что? Сейчас?! Ты в своем уме? Я устала, как не знаю кто!
– Да? А может быть, у тебя еще и голова болит?
– Может быть.
– Ах… – Я вторично задохнулся – да так и не закончил фразы.
В кармане у меня лежал усталомер. Я вынул его, направил на скорчившую недовольную мину жену, нажал кнопку. Устройство пискнуло, и загорелась зеленая лампочка. На экране появилась надпись.
– Ага, видишь, УМ говорит, что не так уж ты и вымоталась!
– Он барахлит.
Я понял это намек, я все ловлю на лету, поэтому хотел сказать: «Ах, барахлит?!» Но передумал. Вместо этого я отважно бросил усталомер на пол и решительно оделся.
– Ты куда?
– Бить морду твоему хахалю. Как он хоть выглядит?
– Большой, сильный и волосатый.
– Понятно. – И ушел, мужественно хлопнув дверью…


…Домой я вернулся – точнее, меня привели под руки – часа через три.
В супермаркете, куда ходила моя благоверная – он у нас один на весь район, – я обнаружил субъекта, идеально подходившего под описание. Вот он, кассир-«преступник»! Без лишних слов, по-мужски, я размахнулся и двинул ему в рожу…
В себя я пришел нескоро, а когда пришел, подумал, что лучше бы не приходил. Голова раскалывалась, всюду бегали радужные пятна, в уши словно кто-то дул.
– Э-э, да он совсем плох! – услышал я чей-то голос. – Давайте отведем его в больницу.
– Не надо, мужики… – героически выговорил я. – Чай оно не в первый раз…
– Куда ж тебя такого?
– Домой…
– А где ты живешь?
Я назвал им адрес – раза с третьего я его вспомнил, а раза с пятого – выговорил. Мое непослушное тело подняли с пола и заставили не падать. Пока я не потерял равновесие, двое сердобольных покупателей взяли меня под руки, «сопроводили» до квартиры и передали с рук на руки жене.
Та, со слезами на глазах, тут же бросилась мне на шею. Обняла, расцеловала, по ходу дела что-то причитая. В процессе этого она случайно наступила на валявшийся под ногами усталомер. Он запищал, загорелась кнопка красного цвета, на экране появилась информация. Не знаю, что там было написано, но красный огонек означал, что моя жинка сильно вымоталась. Неужели она так за меня переживала, что вся изошла на нервы?..
– Милый мой, дорогой!.. Пойдем…
– Куда?.. – Я немного очухался, но пока еще не до конца.
– Глупый! – Она рассмеялась. – В постель, конечно!
– А как же твои усталость и голова?..
Моя голова, напоминавшая отбитую об асфальт дыню, никак не могла вникнуть в происходящее. Однако же любовь – лучшее обезболивающее, не так ли?
Жена сказала что-то в этом духе, а затем, уже без лишних слов, элегантно, по-женски, подняла меня на руки и понесла в спальню…














































23. Мокрый пепел, серый прах

Страх выходил из него, как воздух из проколотой шины; клубился, словно дым, и, словно туман, сворачивался кольцами; перетекал, рассеиваясь и снова конденсируясь. Тонкая завеса цвета мокрого пепла выползала через дыру в голове; сужаясь и сворачиваясь, перемещалась к емкости, очертания которой терялись во мраке наступившей ночи. Страх вытягивался стрункой и залетал внутрь, уплотняясь, превращаясь в нечто, похожее на желе из воздуха.
Пустые глаза трупа смотрели в неведомую даль, а на самом деле были укрыты густой материей смерти, стиравшей любые назначения и направления. От лужи крови, нимбом обрамлявшей неподвижную голову, исходило тепло и запах свинца. Металл, носивший это простое короткое название, стал другой стороной того же понятия, причиной, по которой жизнь этого человека оборвалась.
Когда страх, освобожденный смертью, страх, в котором для погибшего человека нет надобности, когда этот страх был вытеснен из тела и загнан внутрь емкости, что-то щелкнуло, течение туманного потока прекратилось, крышка захлопнулась, и пепельный «дым» оказался отрезанным от окружающей среды. Он ударился о прозрачные стенки, но был быстро отброшен назад и успокоен встроенными системами. В слабом свечении, исходившем от пойманного страха, можно было различить, что емкость похожа на банку с черной крышкой.
Удивительно, но призрачная субстанция, способная вызвать любую форму испуга, – от легкой боязливости до бесконечного ужаса, – имела нехарактерный, по представлениям людей, темно-серый оттенок. Была в этом некая вселенская ирония, ведь все сущее практически полностью состояло из безраздельной космической тьмы – но не страх, эссенция бытия, по мнению мудрецов прошлого, эту самую тьму породившая…
У собирателя не было времени размышлять на трансцендентальные темы, поэтому он положил полную до краев емкость в карман и исчез в ночи.


Большие груди с темно-алыми сосками колыхались в такт движениям тела. Женщина, восседавшая на своем сексуальном партнере, безостановочно погружала в себя его естество, поднималась, давая ему выход, и вновь опускалась, чтобы укрыть твердый, как камень, пульсирующий член своим разгоряченным лоном. Запрокинув голову с длинными волосами, цвет которых пожирался окружающим полумраком, и приоткрыв рот, тяжело дыша, упираясь руками в бока мужчины, а коленями – в жесткую кровать, она приближалась к очередному оргазму. А тот, кто лежал под ней, ожидая окончания полового акта, крепко сжимал пальцами ее бедра и, отвернув голову, закрыв глаза, приглушенно мычал.
Это продолжалось уже несколько часов. Безостановочно, страстно, дико они занимались сексом на глазах у наблюдателей, превративших таинство любви в эксперимент, в научное исследование. Жидкость, введенная под кожу паре совокупляющихся людей, усиливала свое действие по мере того, как возрастало половое возбуждение. А когда он кончил и она излилась соком удовольствия, жидкость нестерпимым жаром объяла их внутренности, разожгла им мозг, заставляя вновь вернуться к утехам, утомлявшим и причинявшим боль. Но люди не могли остановиться.
Женщина повернула голову к стеклу, на лице застыло умоляющее выражение. Она не видела наблюдателей, находившихся по другую сторону экрана и глядевших на нее с полным безразличием.
– Сколько уже собрано страха?
– Три с половиной деления.
– Секс вытесняет страх гораздо эффективнее, чем смерть.
– Да, и мы уже работаем над внедрением сексуализатора в среде людей: в виде лекарства, пищевой добавки, наркотика.
– И тем не менее, мы не можем отказаться от убийств.
– Пока нет. Только после того, как люди станут безвольными рабами секса, а мы проникнем во все сферы их жизни. Но для этого должно пройти время. А до тех пор – война.
Семяизвержение мужчины и оргазм женщины сопровождались теперь неразборчивыми звуками, а когда все в очередной раз завершилось, они, не меняя позы, продолжили свой ритмичный, изнуряющий «танец». Силы покидали их, но это не имело значения: прежде чем сексуализатор выйдет из организма, пройдет несколько дней…





* * *

Правила поведения при атаке врага

1. Бороться со страхом!
2. Найти
а) оружие
б) убежище
3. Связаться с Оборонительными Силами по специальному телефону
4. При необходимости дать отпор врагу
5. Бороться со страхом!


Плотная струя пламени, пущенная из огнемета, зажгла темно-пепельного врага, как спичку. Разрывая пространство воплем, он упал на землю, забил конечностями, ссыхаясь и обращаясь в пыль. Такая же участь постигла еще нескольких его собратьев.
– Они перемещаются! – прокричал солдат-землянин, глядя на экран монитора. – И пленные тоже!
– Куда их ведут?
– Похоже, в соседнее крыло. Они прошли один отсек, сейчас пересекают второй.
– Все за мной! – приказал командир отряда. – Перехватим их!
Тяжелые сапоги застучали по полу. Два десятка вооруженных людей, одетых в спецформу, вбежали в пустое помещение. Проход из этого отсека в соседний перекрывала большая металлическая дверь.
– Всем отойти! – скомандовал командир. – Залп ракетой!
Когда солдаты рассредоточились по задней части отсека, ракетчик вышел вперед, присел и, положив базуку на плечо, выстрелил. Свистящий звук, ослепительная вспышка, громовые раскаты – и рваная дыра на месте двери.
– Вперед!
Солдаты бросились дальше…
…«Пепельные» находились в правом крыле, в небольшом, по сравнению с отсеками, помещении. Космический корабль не успевал взлететь, и захватчики собирались покинуть его на шлюпках.
– Не дайте им уйти! – прокричал командир.
Один из врагов вскинул бластер и коснулся сенсора. Руку пулеметчика отсекло красным лучом, и солдат, истекая кровью, упал на пол и забился в припадке боли.
Немедленно раздались выстрелы из автоматов. Под аккомпанемент этих трелей «пепельные» стали падать, но некоторым удалось увернуться от пуль и выстрелить в ответ. Оказавшиеся под перекрестным огнем пленники были ранены, однако кое-кто успел лечь на пол, прикрыв голову руками.
Разорвалась граната.
Один из земных солдат, истратив весь боезапас, оглушительно закричал и бросился на врага с высоко поднятым автоматом – чтобы тут же быть сраженным лазерным лучом.
Обе стороны понесли значительные потери, но преимущество было на стороне землян. Когда «пепельные» поняли, что проиграли, они начали убивать пленных.
– Ах вы, суки!.. – заорал командир. – Сдохните! Сдохните!! Сдохните!!!..
Высокие лазерные всплески бластеров и злобное рычание автоматов. И все-таки автоматные очереди – громче. Постепенно рык огнестрельного оружия перекрыл собой свист бластеров. Острые пули разрывали воздух и тела врагов. «Пепельных» откидывало к стене, бросало на пол, возило по нему. Бластеры падали из безвольных рук…
Наконец затихла последняя нечеловеческая фигура, и сражение закончилось. От отряда спасения осталась лишь треть, но этого было достаточно, чтобы оказать раненым медицинскую помощь и вывести–вынести пленных с корабля.
Командир отряда опустил автомат и позволил себе устало вздохнуть.


Из обращения Президента Земли к жителям планеты:
«…Земляне, для паники нет причин: мы контролируем «пепельных» на земле, в воздухе и в космосе. Глобальные разрушения и бессмысленность сражения – это ложь, распространяемая средствами массовой информации врага! В действительности ситуация находится под полным нашим контролем.
Однако мы не имеем права терять присутствие духа и, ничего не делая, просто ждать! Напротив, в связи с нападением «пепельных» еще сильнее назрела необходимость сплотиться! Забудьте расовые, религиозные и прочие распри! Каждый, способный держать оружие, должен стать частью той силы, что победит врага! И мы непременно одержим победу, потому что, когда мы вместе, когда мы думаем, дышим и действуем, как единый организм, для нас нет преград!..
…Братья и сестры! Помогайте беженцам! Следуйте указаниям солдат из отрядов спасения! Всеми силами способствуйте восстановлению мира и порядка на Земле!..
Ни в коем случае не позволяйте страху победить вас! Боритесь с ним, потому что только так мы сможем одолеть «пепельных»! Если мы будем исходить страхом, как ведомые на скотобойню коровы, то враги выкачают его из наших тел, а бесстрашие для нас смертельно опасно! Мы должны перебороть самих себя, чтобы одержать победу в этой схватке!
И мы обязательно победим!..»


Остатки космического корабля землян, сбитого галактическими истребителями «пепельных», протаранили атмосферу и упали на лежащий в руинах город. Прах и пепел разлетелись мертвыми семенами, брошенными в безжизненную почву. Семенами, из которых могут произрасти только страх и безысходность…


…А вокруг – разрушенные дома с пустыми окнами, сколотые зубы стен, дороги, превращенные в ничто, полное запустение, жар огня и запах пепла.
…Трупы. Витающая в воздухе смерть. И страх, переливающийся из тел в механизированные емкости.
…Люди, собравшиеся вокруг радиоприемника, уставшие вздрагивать каждый раз, как над ними пролетает самолет. И четкий, уверенный голос на фоне далеких и близких взрывов:
«…для паники нет причин: мы контролируем «пепельных» на земле, в воздухе и в космосе! Глобальные разрушения… ложь… – Сигнал терялся. – …ситуация… под… контролем…»
И вместо давно знакомого голоса Президента начал звучать другой, чужой, лишенный всяких интонаций:
«Мы предлагаем мир. Взамен нам ничего не нужно – только страх. Вы можете добывать его исключительно приятным способом, с помощью секса. В ваш организм будет введено специальное вещество, сексализатор, которое… – Снова помехи. – …в противном случае – война… полное разрушение… не выгодно ни вам, ни нам…»
Человек крутил ручку настройки, пытаясь поймать сигнал.
– Зачем им нужен наш страх? – спросила женщина, одетая в лохмотья.
– Я знаю, зачем, – ответил ей мужчина, еще пару дней назад богатый, успешный, элегантный, а теперь грязный и бездомный. – Они питаются им…
– А я слышал, – вступил в разговор другой мужчина, с обгоревшим лицом, который настраивал радио, – что с помощью страха они завоевывают новые миры.
– Да… – надтреснутым голосом произнес сморщенный старичок, весь в пепле и саже. – Когда-то они питались страхом… а потом нашли ему лучшее применение… Мы – не первая цивилизация, которую они захватили…
– Они нас еще не захватили! – яростно возразил бывший богач.
– В страхе заложена огромная сила… как положительная, так и отрицательная… – не обращая внимания на «богача», продолжил старик. – Теряя страх, мы теряем помощника, начинаем делать ошибки… Теряем свою личность, свое «я»… и проигрываем… А с помощью этого же страха, выкачанного из нас, «пепельные» могут победить других… тех, кто никогда не испытывал его… Страх – величайшая разрушительная сила… Сила, которая способна уничтожить любую, даже самую могущественную империю… И единственной преградой для нашего страха можем стать только мы сами… если, не отринув его, но, приняв как должное, будем с ним бороться. – Тут старик замолк.
«Богач» пытался возразить, но его уже никто не слушал.


Мимо пронесся еще один самолет. Упала бомба…


…Прозвучал взрыв.
Собиратель оглянулся и увидел, как смешанная с камнем земля воронкой взмывает вверх. Потом отвернулся, поскольку в этом зрелище не было ничего нового или интересного, и пошел своей дорогой.
Эта дорога привела его к забору с колючей проволокой. Он назвал пароль охранявшему вход двухметровому детине с автоматом. Тот открыл ворота. Проскользнув мимо охранника, собиратель прошел к деревянной двери дома.
Внутри его встретило молчанием множество темно-пепельных фигур. Ни слова не говоря, он выложил на стол с десяток емкостей, под завязку наполненных страхом. Тотчас подошел один из младших и убрал их, оставив взамен пачку денег.
Собиратель неторопливо, в полной тишине стал пересчитывать их.
– Мне всегда хотелось знать, – сказал вдруг глава отряда «пепельных», и голос его был таким же безликим, как он сам, – зачем собирателям деньги? Зачем они вам сейчас?
Тот, к кому был обращен вопрос, вроде бы на секунду растерялся, не зная, что ответить, а затем усмехнулся.
– Чтобы не бояться завтрашнего дня. – И подмигнул «пепельному».
Забрав пустые емкости, которые принес ему младший, он направился к выходу.


Глава отряда захватчиков смотрел вслед удаляющемуся человеку, не испытывая никаких эмоций.
«Пепельный» не понял ответа, но для него это было неважно. Он знал одно: у них осталось еще много денег. Очень много денег. И достать их сегодня было совсем нетрудно – а значит, поставки не прекратятся…
Он взглянул в окно, на руины города, освещаемые залпами зенитных орудий и лазерных установок, и на миг ему показалось, что его собратья уже победили. Впрочем, так ли это, зависело не только от них самих…


Закутавшись в темный плащ, человек спешил к месту последнего боя – может быть, он успеет собрать там страх, если никто не сделал этого раньше. Если же сделал…
Человек стиснул рукоять кинжала, который лежал в кармане плаща.

…Придется тому расстаться не только со страхом, собранным на поле брани, но и со своим собственным. А заодно и с жизнью. И неважно, человек это или «пепельный».
Таков закон войны.
А война… Как известно, война никогда не меняется.






























24. Аргумент в пользу проигравшего

…Где-то вдалеке, в неровном, колеблющемся облаке горячего воздуха, стояли два человека и о чем-то спорили. Приземистый и толстый, с редкими светлыми волосами энергично размахивал руками и что-то непрерывно говорил, тогда как его собеседник, стройный темноволосый мужчина среднего роста, лишь качал головой и изредка бросал пару коротких фраз.
На углу белого небоскреба, где происходило все действие, собралось уже довольно много зевак, с интересом наблюдавших за спорщиками, – однако те, похоже, их совсем не замечали.
Наконец я подошел достаточно близко, чтобы расслышать, о чем именно спорили мужчины: как оказалось, речь шла о кейсе…
Толстый бессильно опустил руки.
– Еще раз повторяю, – сказал он, – это мой кейс. Это точно мой кейс. Я три года хожу с ним на работу и, уж поверьте, могу отличить его от других кейсов.
– Что вы такое говорите? – удивился его оппонент. – Какие три года? Вы, верно, ошиблись: этот кейс – мой. Я абсолютно уверен.
– С чего вдруг? – с вызовом спросил толстый.
– С того, – в голосе темноволосого прозвучала некоторая язвительность, – что за всю мою жизнь у меня был один-единственный кейс. Я успел изучить его до мельчайших деталей!
– Тогда назовите мне хотя бы одну отличительную черту вашего кейса, – попросил толстый.
Я не знал, как давно они спорят и при каких обстоятельствах зародился у них этот спор, однако мне было крайне любопытно посмотреть, чем он закончится…
– Царапина, – произнес темноволосый, а затем, уже в полный голос, добавил, – тонкая глубокая царапина.
– Где?
– Вот здесь…
Темноволосый присел на корточки у фонарного столба, возле которого все это время стоял кейс, и указал рукой на то место, где должна была находиться царапина, – но…
– Ее нет! Нет! – Он схватился за голову. – Не понимаю, куда она могла деться!.. Пять лет, пять долгих лет она была здесь, на этом самом месте и вдруг – пропала. Словно ее стерли… – Темноволосый устремил на толстого потрясенный взгляд. – Знаете, я специально ее оставил – как память. Память о… Я вам расскажу…
– В другой раз, – перебил толстый и поднял кейс. – А сейчас, извините, у меня дела. – Он взглянул на часы. – О господи, я чуть не опоздал на работу!
Толстый повернулся на каблуках и уже намеревался уйти, когда услышал торопливый оклик:
– Минутку!
– Что? – немного раздраженно поинтересовался толстый, вновь оборачиваясь к темноволосому.
Тот неторопливо встал и спросил:
– А откуда мне знать, что это ваш кейс?
– Мы ведь уже решили, – увещевательным тоном начал толстый, – что…
– Я прекрасно помню, что мы решили, – прервал его темноволосый, – и не собираюсь оспаривать это решение. Но разве мы удостоверились, что кейс именно ваш?
– Что за бред?! – воскликнул толстый. – Если кейс принадлежит не вам – тогда кому? Только мне!
– А все-таки, – настаивал темноволосый, – давайте проведем небольшую экспертизу?
– Вам от этого станет легче?
– Вне всякого сомнения!
– Что ж, хорошо, – толстый поставил кейс на землю, – проводите свою экспертизу, мистер…
– Роуэн, – подсказал темноволосый, – можно просто Ричард. А вы?..
– Генри Стакинг. Очень приятно, мистер Роуэн. – Стакинг говорил вежливо, но, несмотря на это, слова давались ему с явным трудом, в голосе его слышались напряженные нотки.
– Взаимно.
Они обменялись рукопожатиями.
Затем Роуэн сказал:
– Наберите код, и если это действительно ваш кейс, он откроется.
Стакинг, загородив спиной обзор Роуэну (вероятно, чтобы тот не видел, какой именно код он набирает), в течение нескольких секунд возился с кейсом. Потом помотал головой, словно отгоняя какую-то навязчивую неприятную мысль, и продолжил свои манипуляции.
Прошла минута, но хорошо знакомого обоим спорщикам тихого металлического щелчка по-прежнему не раздавалось – кейс не открывался.
– Код, – изумленно прошептал Стакинг, – мой код – не подходит!..
– Я так и знал, – сказал Роуэн.
Стакинг вопрошающе посмотрел на него.
– Что будем делать?
– Давайте поразмыслим, – предложил Роуэн.
Его собеседник согласно кивнул.
– Итак, нам доподлинно известно, что этот кейс принадлежит одному из нас…
Стакинг снова кивнул…
Я пришел слишком поздно и поэтому не мог знать, откуда у мужчин была такая твердая уверенность на этот счет…
– …но, к несчастью, факты говорят обратное.
– Парадокс, – подытожил Стакинг.
– Да… – Темноволосый мужчина задумался. – Есть один выход, – очень медленно и неуверенно произнес он, – легкий, но… – Роуэн замолчал.
– Какой? – нетерпеливо спросил Стакинг.
– Кинуть жребий… Вернее, – Роуэн порылся в кармане брюк и вытащил оттуда маленький блестящий кружок, на одной стороне которого была изображена цифра «10», – монетку.
– Монетку? – переспросил Стакинг.
– Других вариантов у меня нет, – пожал плечами Роуэн.
Толстый мужчина почесал подбородок, а затем безразлично махнул рукой:
– А-а-а, кидайте вашу монетку!
– «Орел» или «решка»?
– «Решка».
Роуэн высоко подкинул десятицентовик. Тот мгновение покружился в воздушном пространстве и, упав и звонко ударившись об асфальт, завертелся на месте, словно лихой металлический танцор. Постепенно замедляя темп своего бешеного вращения, он останавливался…
– Простите! – послышался позади мужчин чей-то голос.
Роуэн, Стакинг, я и все прочие зрители синхронно, как по команде, повернулись на звук голоса – там, откуда он донесся, лишь одиноко стоял на тротуаре кейс.
– Знаете, кто вы?
Никто не видел, что выпало на брошенной Роуэном монете, – неподвижные, остекленевшие взгляды всех собравшихся были устремлены на кейс: он… говорил!
– Я скажу – кто, – продолжал кейс. – Вы – два гонщика, которые одновременно пришли к финишу, два победивших эгоиста, которые никак не могут поделить, кому достанется главный приз. Причем для каждого из вас важно даже не то, чтобы приз достался именно ему, а то, чтобы он хоть кому-нибудь достался. Победители делят то, что «принадлежит им по праву», – и им наплевать на тех, кто проиграл, потому что они выиграли, и самый мир в данный момент кажется им их личной собственностью, и Земля сейчас вертится для них одних. И они, конечно, не удосужились спросить у приза, хочет ли он, чтобы кто-нибудь из них был его хозяином. А ведь проигравший тоже имеет право голоса!
Кейс отрастил себе по паре рук и ног и поднялся с земли.
– Ребро, – безразлично констатировал он, взглянув на монету, – и направился прочь…















25. С солнцем уходят лучи…

Когда отец с сыном шли по набережной, их обогнали двое мальчишек. Белобрысый и чернявый, они бежали рядом, не обращая ни на кого внимания. И потому время от времени на кого-нибудь натыкались. Мальчик с белыми волосами, как мечом, размахивал палкой. Его черноволосый приятель громко кричал, распугивая прохожих.
– Быстрее!.. Мы не успеем!.. Он уничтожит солнце!.. И нам придется все время жить в кромешной тьме!.. Быстрее!.. Мы должны успеть!..
Но это ничуть не испугало ни отца, ни, тем более, сына. Они лишь заинтересованно посмотрели вслед двум героям, спешащим навстречу солнцу.
«Папа, они ведь успеют?» – спросил сын.
– Конечно, успеют, – ответил отец. – Они не могут не успеть.
«А если он все-таки уничтожит солнце?»
– Сынок, как же он его уничтожит? Нет. – Папа покачал головой. – Он никогда этого не сделает – они спасут солнце.
«Но… но вдруг с солнцем все равно случится что-то плохое? Его не уничтожат, потому что два героя помогут ему. Но что, если… если оно просто возьмет и погаснет? Так же бывает? Бывает так, что кого-то спасают от смертельной опасности, но он сам находит смерть, гаснет, как солнце? Вдруг. Внезапно».
Сын остановился и посмотрел на отца.
Отец отвел взгляд.
– Нет, такого больше не случится, – сказал он. – Я обещаю.
Сын сжал руку отца.
«Я тебе верю, пап. Но ведь может быть, что…»
Сын щелкнул пальцами, и огненный диск солнца погас, превратившись в черное пятно. В черную дыру. Как будто солнце никогда и не светило над этой голубой и зеленой планетой.
Отец еще крепче сжал руку сына.
– Конечно, может быть, – сказал отец. – Но может быть и…
И теперь отец щелкнул пальцами.
Тогда оранжевый диск, облизываемый гигантскими жаркими языками пламени, вновь занял свое место на небосводе. Солнце зажглось и горело, и словно бы никуда не исчезало.
«Папа, а разве так бывает?»
Отец ответил, и уверенность прозвучала в его голосе:
– Бывает.
И когда он во второй раз щелкнул пальцами, рядом с первым солнцем загорелось еще одно. Оно было меньше, но такое же яркое. А может, еще ярче.


Они остановились у палатки с мороженым.
– Ты будешь клубничное? – спросил отец. – Ты всегда ешь клубничное.
«Клубничное я ел раньше, – ответил сын. – Я хочу шоколадное».
– Но оно же такое темное…
«Папа, оно тоже вкусное. Правда».
– Ну… ладно, сынок.
Когда подошла их очередь, отец сказал:
– Нам с сыном шоколадное, пожалуйста.
– С сыном? – переспросила продавщица, но без какого-либо интереса.
– Я же вместе с сыном, – сказал отец. – Вот он, мой сын.
– Ясно. – Продавщица пошарила в лотке у задней стенки и достала два стаканчика. – Два пятьдесят, – сказала продавщица, отдавая мороженое отцу.
Отец расплатился. Потом протянул сыну его стаканчик.
– Приятного аппетита вашему сыну, – зачем-то сказала продавщица.
– Он у меня хороший, – сказал отец.
«Пойдем, пап».
– Хороший так хороший. – Продавщица вытерла лоб: ей было жарко.
Отец с сыном медленно шли рука об руку и ели мороженое.
«Пап, это мороженое, оно темное, как… Оно на что-то похоже».
– На что похоже?
«Не знаю, пап».
– Ничего, сынок. Ты вспомнишь.
Продавщица смотрела на них, но как-то непонятно. И на секунду она, кажется, о чем-то задумалась. Но новый покупатель сказал, что ему хочется сахарной ваты, и продавщице пришлось вернуться к работе.



* * *

…«И все же шоколадное слишком темное для тебя, пап. Ты сам сказал, что оно темное».
– Это ничего. Ты же ешь? И я съем. Ничего страшного, что оно темное.
«Ты бы лучше купил себе клубничное. Когда-то и я его любил».
– Ничего, сынок. Это ничего.
«Оно не такое темное. А шоколадное все-таки чуть-чуть темное для тебя, пап».
– Ничего страшного, сынок…
Так они разговаривали по дороге к машине.
Машина стояла у толстого ветвистого дерева, все такая же синяя и надежная.
Отец открыл дверцу, и сын сел на сиденье впереди, на то, что рядом с местом водителя. Отец сел за руль. Пристегнулся и помог пристегнуться сыну. Завел машину. И, когда она заурчала, они тронулись с места.
«Шоколадное вкусное, сейчас я это понимаю, – сказал сын. Он почти доел свое мороженое. – Но если бы ты купил себе клубничное, было бы лучше. Правда, пап».
На этот раз отец ничего не ответил. Он только надавил на педаль газа, и машина поехала быстрее.


Их остановил человек в форме. Он попросил у отца документы, потом взглянул на номер машины и на ее фары.
– Куда вы едете по этой дороге? Да еще совсем один, – спросил человек в форме.
– По ней нельзя ездить? – Отец заволновался. – Тогда я развернусь, и…
Человек в форме покачал головой.
– Нет-нет. Езжайте, если вам надо. Но вы наверняка знаете, куда она ведет. Эта дорога ведет только туда, а в это место никто не ездит один…
– Но я же не один.
– Вы не один?
– Ну конечно! Я с сыном. – Отец рассмеялся.
Человек в форме заглянул в салон.
– Я с сыном, – повторил отец, не переставая улыбаться.
Человек в форме посмотрел на его широкую улыбку и вдруг замолчал.
«Пап, мороженое похоже камень».
Отец повернулся к сыну.
– На какой камень?
«На надгробный. Оно такое же черное, как он».
– Ты уверен?
«Я уверен, пап».
– Ладно, – сказал человек в форме странным голосом. – Если вы с сыном, то это другое дело.
Человек в форме приложил ладонь к виску. Затем он вернулся к будке, у которой целыми днями стоял.
«Зря он волновался, пап. Мы ведь осторожно».
Отец развернул машину.
Они выехали на дорогу. Машина шумно перебирала колесами по асфальту и наращивала ход.


Они ехали в потоке других машин. Одни были меньше, другие больше. Кто-то ехал быстрее, а кто-то медленнее. Но ни одна из машин не была похожа на их синюю машину. А из пассажиров ни один не походил на них.
«А эти высокие, пап… Зеленые…»
– Какие, сынок?
«Ну, вот, вдоль дороги… Такие… Машина еще стояла… Мы пришли, а она стояла, и возле такого же, как эти…»
– Высокого?
«Да, довольно высокого».
– И зеленого?
«Зелено-коричневого».
– Ты имеешь в виду деревья?
«Деревья? Наверно. Я не помню».
– Ты вспомнишь, – тихо сказал отец.
Сын не услышал его.
«Деревья… Да, наверно, это они».
– Не волнуйся, сынок, мы скоро приедем.
Отец прибавил ходу.
«Я не волнуюсь, пап».
– Не волнуйся, сынок, совсем скоро, – повторил отец, не расслышав слов сына.


Двери всегда были открыты, ведь тут всегда кого-то ждали.
И когда отец с сыном подъехали к дому, двери тоже были приветливо распахнуты.
А из дверей выходили люди: они тут работали. Они были дороги сыну и, тем более, его отцу.
Стоило отцу с сыном выйти из машины, как люди окружили их. Обняли, радушно приветствовали, развеселили шутками, растрогали рассказами о себе и своих родных. И повели внутрь дома.
Отец прижал к себе сына… но не ощутил его. Вокруг толпилось множество, великое множество людей, но сына среди них не было.
Отец вырвался из дружеских объятий людей и бросился назад. Он бежал и звал сына, но тот не откликался.
Люди догнали отца. Ему на плечи опустились руки, но в них уже не чувствовалось доброты и мягкости. Против его воли, отца повели в дом.
Он вырывался, но хватка людей была крепкой. Он продолжал звать, звать своего сына. Но в ответ – молчание. Сын не хотел отвечать, или отец его не слышал, или…
«Или».
На глаза отца навернулись слезы. Его крик сделался хриплым.
Пальцы людей так сильно сжали плечи, что отец почувствовал боль. Но боль тут же прошла, а иное, более сильное чувство осталось. Отца втолкнули в дверной проем. Громко топающая, безликая толпа закрыла собой вход и последние лучи заходящего солнца.
Большие приветливые двери с переворачивающим внутренности звуком, с высоким издевательским скрежетом медленно закрылись.
Раздался стук. Стучали в двери, изнутри, но было поздно – их уже закрыли. Их пришлось закрыть.
Синяя машина, такая привычная и надежная, пропала, и казалось, ее никогда и не было.
Сгустившаяся тьма укрыла собой дом.
В одиноком грязном окошке зажегся свет.
Мелькнула пола белого халата…



























26. Что случилось в начале

Здание стояло здесь давно, просто его никто не видел. И это было странно. Как можно не заметить такое Здание: высокое, величественное и белоснежно-белое? От него исходил свет, который нельзя ни украсть, ни спрятать. Настоящий и удивительно чистый. Свет был настолько чист, что не скрадывал истинной сути вещей, не изменял их форм, но, попав в него, все предметы и существа делались вдруг… реальными. Иногда, на фоне всей остальной реальности, они выглядели такими яркими и понятными, что казались неправдоподобными. И что удивительно: чем больше свет изменял этот мир, тем сильнее становился. Он должен был тратить свою энергию, истощаться и блекнуть, а он, напротив, разгорался все ярче. Не свет был нужен миру, но и мир – свету.
Однако…
Время шло, и ни Здание, ни Свет ничего не могли с этим поделать. Они не понимали, что это – Время, но вынуждены были ему подчиняться. А вернее, тем, кто его придумал.
Когда-то очень и очень давно в любом уголке мира можно было найти белоснежное, лучащееся светом Здание. Не большую искусственную коробку, но нечто живое. Дышащее. Пусть даже с правильными формами. Но Время, как это у него заведено, все расставило по своим местам.
На смену Зданию пришли Дома.
На смену белому – серое.
Существа покинули Здания и поселились в домах. Мир стал шумным, интересным и веселым. Существа не терпели скуки. Они смотрели на Здание и думали: да, оно красивое, но это древняя красота. Да, нас тянет к нему, но дело лишь в привычке. Существа этого мира любили разглядывать все через призму красоты и влечения. И жили в одиноких серых домах.
Никто не пришел, чтобы разрушить Здания, и этого было достаточно. Они почувствовали, что больше не нужны. Что нет надобности ни в них самих, ни в их свете. Они склонились над голой землей, над остатками пожухлой травы, которую поглотили серые Дома. И сами съежились, высохли, обратились в прах. Чудесные белые розы сбросили свои лепестки и вернулись туда, откуда начали свой путь. Откуда по своей воле им никогда не вернуться.

А существа веселились и суетились, и разными звуками наполняли мир. Какое им дело до Зданий, которые построил кто-то другой? Срок вышел, и с этим бесполезно спорить. Честно говоря, существам было все равно. У них хватало своих забот, своих увлечений и радостей, своего горя. Все, даже несчастья, они привыкли оставлять только себе. А Здания хотели поделиться с ними светом. Они звали существ – в последнюю минуту, все больше клонясь к земле, Здания звали. Они хотели делиться, потому что знали: иначе не выжить. Они стремились передать Знание, которое было их основой, их смыслом и целью. И они звали. Здания Знания…
Их никто не услышал.
Здания исчезли, а существа прошли по их могилам и построили на них Дома. Шум усилился. Мир терял объемность, приобретал пустоту. Деревья и трава поменялись местами с бетонными плитами. Плиты укладывали одна на другую, пока не получалось Лже-Здание. Конечно, никто не произносил вслух этого названия, ведь никто не помнил настоящих Зданий. Но это не помешало темным и светлым, монотонным и разноцветным подделкам расселиться по миру. Они регулярно давали приплод и веселили существ или огорчали их. В общем, они не давали им скучать. Существа добились своей цели – они воцарились в мире и диктовали ему свои условия. У них было все.
У них было все – кроме какого-то пустяка, мелочи, песчинки. Вот почему в их душах разверзлись огромные дыры. Существа скучали и не понимали причины этой скуки. Они строили новые Лже-Здания, но скука усиливалась. Они шумели, лили грязь, ломали и корежили, и скука отвечала им тем же – они пытались побороть ее, но вместо этого взращивали. Скука всегда сидела в них, как в любом живом существе сидит память о неизбежном забвении, только теперь ее ничто не сдерживало. Ей не нужно было делиться, ей не требовались внимание и опека – она росла сама по себе. Тела существ были маленькими и непрочными, они плохо сдерживали скуку. И она, став большой и сильной, начала размножаться. Переселялась из тела в тело, бросая в душу тонкие семена с острыми краями. А немного погодя, прорвав оболочку, чахлые ростки пробивали себе путь к свету. Свету, которого уже не хватало на всех, ведь скука забирала его. Она питалась им, высасывая из тяги к жизни все соки.
Свет, падавший с неба, стал блекнуть.
Ростки скуки крепли и развивались.
На мир опустились сумерки. И тогда скука поняла, что побеждает, и дети почувствовали радость своей матери. Растения-монстры поедали изнутри своих создателей, и жадным отросткам, тугим и цепким лианам, становилось тесно в двуруких и двуногих, прямоходящих телах. Скука, исподволь завоевавшая мир, искала способ вырваться наружу. Выбраться из оболочки и свести счеты с Жизнью. Избавившись от нее, скука навсегда лишила бы мир света и погрузила его в нечто черное, густое и безнадежное. В то, что текло по ее венам, заставляло ее идти вперед.
Наступил вечер, и скука поняла, что она на полпути к победе. Если бы только втянуть в себя весь свет и впрыснуть на его место черную жижу, которой она будет питаться до скончания веков. Если бы только…
…А где-то в лесу, в той части мира, где еще остались леса, стояло Здание. Величественное, но не гордое, красивое, но не фальшивое. Оно слышало о гибели своих собратьев, о существах, построивших на их останках шумное царство, и о скуке, которая подчиняла себе всех и вся. Это было молодое Здание. Оно не успело столкнуться со многими проблемами, которые искусно прятались в туманной дымке действительности. Оно верило в себя и знало, какой силой обладает. Тот, кто построил Здание, заложил в него свет, а этот свет невозможно спрятать.
Здание взглянуло на небо и снова увидело толстую материю. Кто-то легкой рукой набросил ее на мир, погасил свет, призвал холод и тучи. Это не он, с любовью и тщанием, возводил Здания и вдыхал в них жизнь. Кто-то другой решился на это. Решился, потому что ему помогли. Ему дали волю. Существа… их скука…
Когда-то Здание вынырнуло из тихого омута небытия, спаслось, уцелело. Теперь оно хотело отдать долг. И оно взывало к существам, посылало им свой свет. Оно испускало лучи ослепительного белого света, и он пролетал над иссушенными реками, над выжженными лесами, над мертвыми долинами, чтобы потом вернуться к Зданию. И не принести с собой никакого ответа.
Здание не сдавалось. Вновь и вновь оно громко звало, ярко светилось, изо всех сил надеялось. Тучи сгущались, ветер стих, холод превратился в мороз – а оно звало. Оно не сдавалось. Тяжело было вначале, потом стало чуть легче, но сейчас, когда силы его были на исходе, каждый крик вызывал у белоснежного Здания жуткие муки. Оно звало… звало… звало… Умоляя себя не сдаваться, исторгая последние частички жизни, искрящиеся и светящиеся, оно звало. Здание ссыхалось, съеживалось. Его стены перекосились, и их вдавило внутрь. По нему пошли пятна, забивающие и загрязняющие его природный белый цвет. Здание согнулось в вечном уродливом поклоне.
Покорно склонило голову. Глаза обесцветились. Дыхание почти остановилось.
В последней попытке Оно открыло беззубый рот, но сумело издать лишь слабый хрип.
Голова упала на старческую грудь. Безнадежность и бессилие сковали все члены.
Здание покорно ждало последнего знака.
И вдруг… Точно легкий ветерок пробежал по зеленым листикам, перебрал их и сыграл звонкую, веселую мелодию. Точно с неба, презрев тучи и мрак, прилетел хрустальный солнечный лучик. Точно новорожденный ребенок открыл свой маленький ротик и закричал.
Зданию ответили.
И оно уже не могло позволить себе уйти.
Голова поднялась. Тело выпрямилось. Грудь вздымалась часто и ритмично.
Здание ответило на зов. Прислушалось. Отклик донесся издалека, словно с другого края мира. Но это было неважно. Здание слышали! И оно звало. Без устали, без остановки призывая эту далекую искорку, притягивая ее к себе.
Страх, что ему не ответят, прошел. Здание распрямилось и до краев наполнилось светом. Вечномолодое, поразительно красивое, ослепительно сияющее. Такое, каким оно и должно быть.
И вот зашуршала трава, раздвинулись ветки, и на площадку перед Зданием выбежало существо. Оно тяжело дышало. Зданию не терпелось заговорить с ним, задать вопрос, но оно сдерживало себя. Существо подняло голову, и в глазах, обращенных к Зданию, читались удивление, восхищение, радость.
– Я нашло тебя! – крикнуло существо.
И теплая волна пробежала по Зданию. Оно было в восторге от этого ощущения. Оно делало то, ради чего было создано, и испытывало то, что должно было испытывать.
– Ты нашло меня, – ответило Здание.
– Кроме меня, не осталось никого, кто бы верил.
– Я знаю это.
– Я умирало от голода, выбилось из сил, я потеряло надежду… но не веру. Я двигалось вперед, забыв о себе, о страданиях мира и о собственных муках, забыв обо всем. И вот я здесь. Я нашло тебя, нашло!
– Иди же!
Двери распахнулись, и яркая белая волна вырвалась наружу – как долго свет ждал этого момента. Как долго Здание и существо были вынуждены ждать.
Существо – в синяках и ссадинах, худое, уставшее и одетое в лохмотья – сделало первый шаг. Оно переставляло непослушные ноги, и улыбка не сходила с его лица. А когда оно вошло внутрь, двери не закрылись. У Здания забрали его одиночество, и оно было благодарно за это. Белый свет, льющийся из дверного проема, стал еще ярче. И существ влекло к нему – как раньше. Множество прямоходящих существ.
Свет, чудесный, поразительный белый свет, свет Знания начал свой бесконечный путь.
Прошло много времени, и много чего случилось. Появились новые Здания. И перед существами открывались двери, и они входили внутрь. И ночь сменилась утром, а затем и днем. И на небе стало меньше туч. И скука поняла: ничто не достается даром.
И была война. И был мир.
Но все это было потом.
А в начале была Жизнь…












































27. Как разрушить реальность?

Посвящается Татьяне Минасян

Между мировосприятием и действительностью
часто существует болезненное несоответствие.
(Франц Кафка)

Как разрушить реальность?
Есть два пути: простой и сложный.
Простой – наплевать на нее.
А теперь поговорим о сложном…
(Феликс Диккер «Как разрушить реальность?»)

СЦЕНА СОБЫТИЙ

Крупный заголовок на сайте гласил: «В Москве орудует несколько банд, распространяющих нарк». «В них входят известные и богатые люди», – было напечатано чуть ниже.
«Земные интернет-СМИ пыжатся, стараются показать свою независимость, не боясь расправы, – подумалось Олегу Воронцову. – А наша печатная газетенка об этих событиях не скажет ни слова. “В Багдаде все спокойно”…»
– Чего ты расселся? Тебе что тут, читальный зал?! – раздался громкий голос, который встроенный в шлем переводчик лишал всяких эмоций.
Олег вздрогнул, но не успел сориентироваться и получил дубинкой по рукам.
– Простите, простите… я сейчас… – залепетал он, закрывая «окно» с сетевым изданием.
– И чтобы я больше такого не видел! – прорычал плутонианин и отправился инспектировать других работников.
Обернувшись, Воронцов посмотрел сквозь прозрачную стену. Двухметровые фигуры в темно-синей форме вышагивали между рабочими столами журналистов. Опостылевшие голубые морды с ушами-тростинками не привлекали внимание так, как раньше, – они словно вросли, впитались в окружающую реальность.
Олег, занимавший должность бильд-редактора в московском отделении «Плутонского вестника», вздохнул и вернулся к ненавистной работе.


Рабочий день Воронцова начинался в 8 утра и заканчивался в 8 вечера. Мужчина пахал полдня без перерыва, разве что ему разрешалось отойти в туалет по нужде да минут на двадцать отлучиться с рабочего места, чтобы поесть. Готовили в газетной столовой отвратно, а драли втридорога. Неудивительно, что с работы он возвращался отнюдь не в приподнятом настроении, уставший, как пес, и жутко голодный. Первым делом он бежал на кухню, где готовил себе нехитрый ужин: сегодня это были макароны, с соусом из того, что нашлось в холодильнике.
Когда вода уже закипала, в дверь позвонили. Олег наскоро посолил бурлящую жидкость и пошел открывать. На пороге стоял Константин Привольнов, специалист по связям с общественностью, старинный друг Воронцова.
– Здорово, Олег.
– Привет, Костя. Проходи.
– Да я вообще-то… Что, опять макароны готовишь?
– Как ты угадал?
– Чутье у меня на такие вещи… А теперь слушай: бросай это дело и собирайся. Или, если хочешь, перекуси по-быстрому, и пошли.
– Куда это? – удивился Воронцов.
– Ты что, мне не доверяешь? – странно, вопросом на вопрос ответил Константин.
– Да нет, конечно… В смысле, доверяю.
– Тогда довольно расспросов – на месте все увидишь.
– А с чего ты решил, что я пойду?
Привольнов улыбнулся, тоже как-то странновато.
– Ты не сможешь такое пропустить.
Олег зачем-то оглянулся на окно – как раз в этот момент их снимала флайт-камера. Шарообразная металлическая штуковина крутилась, паря на высоте двадцатого этажа. Круглый зрачок с красным свечением внутри бесшумно снимал двух друзей.
Константин задернул штору.
– Зря ты это сделал, – сказал Олег. – Плутониане особенно внимательны к людям…
– …проявляющим инициативу и скрытность. Знаю-знаю. Эти рекламные ролики уже вот где сидят. – Константин показал, где. – Но скоро все изменится – по крайней мере, для тебя. И, да, Олег, ты реши что-нибудь с макаронами, а то у тебя вода убегает.
– Вот черт!
Воронцов бросился к плите и при помощи прихваток снял кастрюлю с конфорки.
– А там, в этом таинственном месте, есть, что перекусить?
– Не беспокойся – найдется.
Олег нажал «Выключить», и зеленый огонек погас. Он бросил прихватки на кухонный столик, взял тряпку, протер сенсорную плиту.
– Тогда пойдем… сейчас, только приберусь за тобой, а то ты ужасно наследил.
– Права моя Сонечка – тебе нужна женщина. Она бы быстро навела тут порядок и превратила тебя из домохозяйки обратно в мужика.
Олег ничего на это не ответил.
Пока хозяин квартиры орудовал тряпкой, Константин в сотый раз рассматривал совсем небогатое убранство его жилища. Затем Воронцов быстро оделся, и друзья вышли в коридор. Олег запер дверь на электронный замок.
Гравилифт быстро доставил их вниз.
– А далеко твоя конспиративная квартира? – спросил Олег, когда они спускались по небольшой лестнице к выходу из подъезда.
Привольнов повернулся к нему и то ли в шутку, то ли всерьез приложил палец к губам.
– Ш-ш-ш. Нет, совсем близко.
Константин нажал кнопку ¬¬– дверь со скрипом открылась.
Стоял по-летнему светлый вечер, и можно было бы насладиться им, если бы не парящие вокруг машины полов. Беспредельное внимание пришельцев с Плутона слилось с жизнью, обратилось ее частью, но более приятным от этого не стало.
Константин бодро шагал чуть впереди, улыбаясь всем встречным, в том числе и плутонианам. Как ни странно, такое поведение привлекало внимание инопланетян не к нему, а к его другу, поотставшему на полкорпуса. Молчаливый и более сдержанный Олег чувствовал на себе тяжелые, полные неприязни и ненависти взгляды.
«С каким бы удовольствием они раздавили всех нас, – проносились в голове мысли. – Но, к счастью, им нужны рабы… К счастью? Действительно?»
– Ну, вот мы и на месте. Прошу. – Константин набрал код, открыв дверь подъезда.
Внутри было темно и неуютно. Пахло фекалиями.
– Кошки, – будто услышав мысли Олега, сказал Привольнов.
Они поднялись пешком на третий этаж. Константин постучался в квартиру слева. Им открыл небритый мужчина в очках, лысоватый, с пробивающейся сединой в жидких волосах.
– А, это вы. Прошу, прошу, – произнес он хрипловатым голосом.
Олег очутился в квартире, утопавшей в полумраке. Она оказалась гораздо больше, чем ему представилось на первый взгляд.
– Идем за мной. – Константин провел его по комнатам, познакомил с разными людьми. Компания подобралась разношерстная: худая высокая женщина в очках, молодой человек с короткими огненно-рыжими волосами, представительного вида пожилой мужчина в костюме, толстая тетка с недовольным и затравленным взглядом, вальяжно развалившийся в кресле юнец с огромным носом… Их имен Олег не запомнил.
– Ну что, освоился?
Воронцов кивнул, хотя по-прежнему чувствовал себя немного не в своей тарелке.
– А где это мы?
– Я тебе отвечу, как в старых голливудских фильмах: здесь вопросы задаю я. Скажи мне, знаешь ли ты, как разрушить реальность?
– Не уверен, что понимаю тебя…
Привольнов рассмеялся и проводил друга на кухню. Там за столом сидели две беловолосые, крашеные девушки и о чем-то шушукались.
– Дорогие дамы, у нас прибавление.
– Что, новенький?
– О, какой милый!
– Угу. Не могли бы вы на некоторое время освободить кухню – я введу его в курс дела.
Девушки посмотрели на Олега еще раз, переглянулись, рассмеялись и так, хохоча, вышли в коридор. Константин закрыл и запер за ними дверь.
– Надо еще задернуть шторы – хорошая привычка.
– По-моему, они пьяны, – заметил Воронцов, имея в виду только что оставивших их девушек.
– Ну, как сказать… От этого можно и опьянеть.
– От чего?
– Помнишь вопрос, который я тебе задал? Ответ на него лежит в холодильнике…
– Надеюсь, это не то блюдо с вареными бобами? Я, конечно, жутко голоден, но не настолько. Терпеть его не могу.
– А у плутониан оно популярно.
– Вот пусть они его и едят.
– Не беспокойся, этой отравы у меня нет. Будешь колбасу?
– Давай.
Константин вынул из холодильника контейнер с мясными кружками и еще какую-то вещь – что именно это было, Олег не разглядел…

СМЕНА РАКУРСА

…Ваня смотрел на устройство, которое держал в руках, и никак не мог решиться. Его друзья, уже принявшие дозу, ухмылялись, подталкивали друг друга локтями, перешептывались, посмеиваясь над новичком. Кирюха, главный среди них, подошел к сомневающемуся Ване, положил руку ему на плечо и доверительно сказал:
– Не ссы в компот – там повар ноги моет. – А потом кивнул на инжектор. – Че ты боишься? Тебе ведь не пять и даже не двенадцать лет! Давай впрыскивай – мы тебя ждать не сможем.
– Я не уверен…
Но Кирюха перебил Ваню:
– Вижу. Все через это проходят. Пойми, ты лишаешь себя огромного удовольствия. Пока мы здесь, прими нарк – и полетели! Потому что, – он понизил голос до мистического шепота, – когда нас «унесет», неизвестно, увидимся ли мы вновь в Том Мире. Лучше не рисковать.
– Ясно…
– Ну так сделай пшик-пшик – и все! Может, тебе помочь?
Ваня замотал головой и еще сосредоточеннее уставился на инжектор.
Кирюха, глава шайки и ответственный за покупку и перепродажу нарка, видел этот взгляд десятки раз. Даже самые трусливые маменькины сынки вводили себе «средство» – соблазн оказывался сильнее страха. Кроме того, никак иначе не попасть в Тот Мир, а ведь там, говорят, обитает Высший… кто откажется от возможности встретиться с ним? Правда, пока никому это не удавалось.
«Но это пока, – считал Кирюха. – Нужно время. У нас еще полно нарка, а у моего папаши, автомобильного магната, полно денег. Он будет снабжать меня ими и дальше, а я – тратить их на дурь. Да отец сам без нее жить не может, поэтому неважно, узнает он о моем “пагубном” пристрастии или нет. А вот будет прикол, – внезапно подумалось пацану, – если я встречу Высшего! Клянусь, сразу же расскажу папашке, чтобы он больше не принимал меня за никчемного оболтуса!»
Кирюха скосил глаз на Ваню, который неумело вставлял трубку в ухо и нажимал на курок. Когда жидкость попала внутрь, парнишка поморщился, на глазах его выступили слезы. Это развеселило главаря.
– Вот и молоток, – похвалил Кирюха, забирая у Вани инжектор. – Как самочувствие?
– Такое ощущение, что воды в уши налилось.
Все вокруг заржали.
– Оно и понятно. – Кирюха снова похлопал «новообращенного» по плечу. – Ничего, пройдет. А вот оделся ты не по сезону.
– Не понял… сейчас же лето.
– Тихо! – прикрикнул руководитель шайки на остальных ее членов, которые зашлись было в очередном приступе смеха. – Тебя что, не предупреждали? Там холодно. И дует без конца – тоже, кстати, не сахар. Ну да теперь уже ничего не сделаешь…
Ваню вдруг пробрал озноб, словно порыв ветра забрался под кожу и теперь резвился внутри. Парнишка огляделся, пытаясь обнаружить источник сквозняка, но дверь в подвал была закрыта, так же как и одинокое окошко.
– Что, началось? – Кирюха подмигнул Ване. – Уже скоро.
Вслед за первой волной холода налетела вторая, более сильная, а затем ветер будто бы вихрем окружил Ваню и стал втекать в его тело. Паренек не мог двинуться с места. Холод распространялся по рукам и ногам, добрался до живота, устремился вниз и вверх, в пенис и голову. Краем глаза Ваня ловил насмешливые взгляды своих новых «друзей», с которыми он, девятиклассник, познакомился сегодня на последнем звонке. Однако и они не могли до конца скрывать, что замерзли: на лицах – усмешки, но в глазах – явный отголосок ожидания… вот только чего?
А потом, внезапно, хладные порывы, захватившие тело, исчезли, испарились, улетели в никуда, уступив место жару. Всего секунду или две он топил в своем огне Ваню, после чего тоже схлынул – и наступила темнота.
Ужас подступил к горлу паренька, перехватило дыхание. Ваня испугался, что ослеп и отныне темнота всегда будет преследовать его.
– Где вы?! – закричал он. – Я ничего не вижу! Кири-илл!..
– Прекрати орать, – сквозь вырывавшийся из нескольких глоток хохот донесся до него знакомый голос. – И присмотрись.
Не понимая, что происходит, Ваня изо всех сил начал вглядываться в черноту, в первобытную тьму – пока она не стала светлее, а затем не расползлась медленно, не рассеялась тлетворным туманом. То, что явилось его глазам, напоминало сюрреалистическую картину: глубинно-синий песок, ядовито-красный горизонт, ярко-зеленый восход… или закат.
Ваня посмотрел на небо, но не увидел на фиолетовой глади ни облаков, ни звезд, ни солнца, ни луны. Лишь бесконечное перевернутое море внереальностного цвета, вознесшуюся далеко ввысь пучину, пытавшуюся засосать его в себя.
Порывы ветра были необычайно сильными и колкими. Парнишке показалось, что он находится на Северном полюсе. Но где же тогда лед и снег? Нет, он в пустыне. В странной, необыкновенной пустыне. В Том Самом Месте, о котором он много раз слышал, но которое никогда не видел собственными глазами. Мир Высшего… Неужели искомый действительно обитает здесь? И может ли тут хоть кто-то обитать?..
– Очухался? – Кирюха подошел к Ване и ткнул его кулаком в плечо. Предводитель шайки собирался добавить что-то, но неожиданно выражение крутизны и бесстрашия на его лице сменила гримаса дикого страха. – Вот черт! Полы!!! Они нас выследили! Беги!..
Ваня, еще окончательно не пришедший в себя, оглянулся и успел увидеть лишь голубое лицо с острыми, как грифели заточенных карандашей, ушами, прозрачный шлем и поднятую руку. А в руке – черную металлическую дубинку…
Паренек раскрыл рот в беззвучном крике. В следующую секунду вселенная взорвалась у него перед глазами. Острая, резкая боль и тьма, подобная той, что он скинул с себя минуту назад, накрыли его водами омута. А где-то рядом слышались крики и шуршание песка – но совсем недолго…

СЦЕНА СОБЫТИЙ

…– Что происходит? – Олег испытывал необычное и необычайно сильное волнение, а кроме того, запредельный холод – будто бы материя реальности разошлась, пропустив в мир ветер и стужу из потусторонних мест.
– Все так, как и должно быть. – Константин, сидевший на стуле, закинул ногу на ногу, достал сигарету и закурил. – Давай пока поговорим о литературе…
– Пока что?
– Пока не стало слишком темно.
– Я не…
– Ты слышал о писателе по имени Феликс Диккер?
Напрягать память, испытывая сильные и непривычные ощущения, мороз, пробирающий до основания, было удивительно и вместе с тем интересно. Олег включился в странную игру, навязанную другом.
– Не припомню такого. Кто он?
– Гуру современности. На, почитай на досуге. – Константин вынул из кармана потрепанную книжицу в бумажном переплете и бросил на стол. – Ты у нас трепетно относишься к литературным трудам – уж извини, что я так с классиком.
Олег взял книжку, начал перелистывать страницы. Сосредоточиться на тексте никак не получалось.
– Научишься со временем. Думаешь, я в первый раз принимаю нарк? Я через все это уже прошел, оттого и знаю, что к чему, каковы основные проблемы и так далее. Да ты не волнуйся, расслабься – все равно от тебя уже ничего не зависит…
– А вот это плохо… До сих пор не понимаю, как тебе удалось меня уговорить…
– Олег, успокойся – и пойми: нарк не просто наркотик. Нет, не так. Он даже не наркотик в первоначальном смысле этого слова. Это дорога, Путь.
– Куда?
– В Тот Мир. Тропинка, извилистая, безусловно, но ведущая к Высшему.
– Религия…
– Забудь о религии. Забудь о прошлых убеждениях. Они все – тлен, прах и пепел. Они исчезли в тот миг, когда ты принял нарк. Теперь он станет для тебя проводником.
– Мой друг – наркоман…
– Я, как и Диккер, предпочитаю слово «наркофил». Я люблю эту жидкость, люблю то, что она мне дает, люблю весь мир, когда ввожу ее в голову.
– Странный способ применения…
– Ничего странного. Так нарку проще добраться до мозга. Эффект возникает быстрее, а воздействие оказывается сильнее.
– Что такое этот нарк?
– Держи куртку, накинь – там холодно… Что такое нарк? – Константин кивком указал на карман куртки, в который Воронцов положил книжку. – Почитай, там все написано. А если вкратце…
– Жарко…
Привольнов, до того занятый лицезрением потолка, бросил взгляд на друга.
– О-о, да ты вспотел, дорогой эфенди. Не думал, что ты столь восприимчив. Обычно процесс проходит…
– Воды… – В горле у Олега пересохло. Ему казалось, еще чуть-чуть, и он начнет задыхаться.
– Не обращай внимания – это временное. Думаю, дело в том, что твой организм не привычен к катализирующим веществам.
– К наркоте…
– Называй как хочешь. Для меня это – путь ввысь, ну да я уже говорил. К тому же нарк, который сейчас захватывает и подчиняет себе твой мозг, натуральный продукт. Он сделан из выделений плутониан.
Олег внезапно ощутил приступ тошноты.
– Без паники: все очищено и отфильтровано! Можешь считать это эссенцией жизни, чем он и является на самом деле…
– Я… я… – Воронцов все-таки начал задыхаться. Он расстегнул пуговицы рубашки и распахнул ее – это не помогло. – Костя…
– Да, это определенно нетипичный случай. Может, и не стоило давать тебе нарк? Или надо было уменьшить дозу? Но я и так налил тебе по минимуму. У тебя нет аллергии на «средство»? Хотя откуда тебе знать… Эй, Олег, прекращай!
Воронцов свалился со стула и, как рыба, выброшенная на берег, тщетно хватал ртом воздух.
– Темно… темно… Я умираю…
Константин смачно выругался.
– Подожди, я позову кого-нибудь…
Слова Привольнова доносились до Олега точно из другого измерения. Невнятное бормотание превратилось в нечто вроде заклинания, а после – в совершенно невоспроизводимый набор то проявляющихся, то пропадающих звуков, будто бы отраженных вереницей зеркал, стен и прочих препятствий, многократно пересекшихся, перевоплотившихся, изменивших до неузнаваемости собственную суть. А через секунду – хотя кто знает, может, прошли столетия, минули эры, континенты обратились в ничто и из векового хаоса вновь родилась бегущая по кругу реальность – Воронцов потерял сознание. Впрочем, правильнее было бы сказать, что оно провалилось – в темнейшую бездну без возврата, в дыру, куда без остановки падал Олег, в кроличью нору, в первозданный ноль…


…Кто-то тряс его за плечо.
Первое, что пришло на ум Воронцову: «Я мыслю, следовательно, существую». Это его обрадовало. Он собрал остатки неизвестно откуда взявшихся сил, открыл глаза – и следующей его мыслью было: «Я спятил». То, что явилось его глазам, напоминало сюрреалистическую картину: глубинно-синий песок, ядовито-красный горизонт, ярко-зеленый восход… или закат…
– Где… я? – только и смог выдавить он.
– В лучшем из миров, – произнес до боли знакомый голос. С превеликим трудом Олег узнал говорившего – это был Константин Привольнов, его друг… чертов наркоман!..
– Ты-ы… Что я… У меня галлюцинации!.. Спаси меня!
– Небольшая дезориентация характерна для «первопроходцев».
– Для кого?..
– Для таких, как ты. Первоначинателей. Первушников. Первышей. Короче, дебютантов.
Константин подал Олегу руку и помог подняться. Воронцов замахнулся и провел удар левой, целясь «спасителю» в ухо. Привольнов ловко увернулся, а Олег снова оказался на песке.
– Ты потише… Скоро все пройдет.
– Что пройдет?!
– Дезориентация. Нарк – мощная штука, но абсолютно безвредная.
– Там, в квартире, когда я корчился на полу, ты не был в этом уверен!
– Я уверен в этом на все сто. «Средство» послано нам свыше…
– Богохульник! Идиот! Убийца!..
– Отдышись и приди в себя. Обращайся, когда сможешь трезво мыслить.
Воронцов лежал лицом в песок. Он попытался разумно оценить ситуацию, и, к удивлению, у него это получилось.
«Я принял наркотик, от которого меня скрутило в бараний рог. Я чуть не отдал концы, но все-таки выжил – и оказался здесь. Но где это “здесь”? Куда меня забросило? А вообще, почему забросило? Наверняка это просто глюки, последствия наркотического эффекта… Но ведь Диккер писал…»
Олег не заметил, как начал говорить вслух.
– Вот именно. – Константин закивал. – Хорошо, что ты вспомнил Диккера. Я так понимаю, пока мы сидели на кухне, ты краем глаза ухватил кусок текста.
– Да… что-то о «мире, что не кажется, в который переносится принявший наркотик»…
– Все верно, и сейчас ты в этом мире. Точнее, в Том.
Олег встал на колени, потом, отказавшись принять помощь друга, сам поднялся на ноги. Голова покруживалась, но в остальном он чувствовал себя неплохо. И даже хорошо. Некая могущественная и неназываемая сила толкала самое себя в его груди… Нечто неизбывное поселилось внутри тела. А потом устремилось в небо, желая поднять его, заставляя парить. Сначала – несильно, но – все настойчивее и настойчивее. И вместе с телом воспарило сознание…
«Наркотическая эйфория».
– Что, почувствовал свободу? Ощутил запах устремления? К тебе пришло осознание твоего предназначения, и ты рвешься в бой?
– Я просто кайфую от наркотика, который принял.
Константин опять рассмеялся.
– Ты ошибаешься. В тебе просыпается понимание.
– Я понимаю лишь одно: что ты заставил меня совершить величайшую глупость…
Но договорить он не успел – мир подернулся молочной пенкой и треснул по швам. Куски сыпались один за другим. Реальность рушилась под напором чего-то более властного, более могущественного, чем она.
«А я ведь даже не успел толком осмотреться, – мелькнуло в распадающемся сознании. – Через такое прошел – и по-глупому, совершенно бестолково…»
Мысль тоже осталась незаконченной. Ей на смену пришел иномирный глас, тот, что он уже слышал и о чьем происхождении был осведомлен.
– Нарк впитывается в кровь… Отторжение происходит неожиданно… Я не знаю, где ты окажешься… Несколько часов могут выпасть из памяти… – слышались отрывистые фразы, громкость которых то затихала, то усиливалась.
Но вот голос стих: Константин остался там, а Олег переступил грань.
Все повторялось.
За исключением…


…За исключением того, что он очнулся в собственной постели, в трусах и футболке, как обычно спал. Кровать была расправлена, свет выключен.
Первое время Олег привыкал к давно ему известному мраку собственного дома, после чего наконец смог удивиться: ни головной боли, ни тошноты, ни потери ориентации в пространстве… ничего, никаких отрицательных симптомов. Он будто бы никогда и не принимал самый сильный на Земле наркотик.
Воронцов посмотрел на электронные часы: 3:07.
Только куда-то подевалось несколько часов его жизни – но это же пустяк, им не грех и пожертвовать, верно?
«Какие непонятные, не характерные для меня мысли… Надо заснуть – у меня осталось меньше трех с половиной часов для того, чтобы восстановиться перед работой».
Но зачем восстанавливаться? Зачем спать? Он прямо сейчас готов был бежать вперед, нестись, делать что-то, творить!
«Это все наркотик… он по-прежнему в моем мозгу. Когда же он отпустит меня?»
Но что-то – глубинное чувство, вытащенное из самых потаенных закромов подсознания, нашептывало: этого не произойдет. Константин вроде бы говорил, что к нарку нет привыкания. Люди, употребляющие «средство», делают это по доброй воле. Или ему лишь кажется?..
«Надо поспать. Осталось меньше трех с половиной часов…» – не отпускала утилитаристская, земная, привычная, нестрашная мысль.
И он, пытаясь уйти от навязчивого внутреннего голоса, расползшегося кляксой по разуму, закутался в одеяло, закрыл глаза – и вскоре уснул.


Будильник гремел, как Четвертая Мировая.
Олег проклял все на свете, и, в первую очередь, плутониан-захватчиков, принуждавших землян, достигших пятнадцати лет, работать без выходных. Но делать было нечего: он выключил трезвонящий будильник, разобрался с домашними делами и отправился на работу.


Ощущение эйфории минуло, и ей на смену пришло что-то сродни депрессии. Олег работал из рук вон плохо, за что несколько раз получал дубинкой. И голубомордые полы, один за другим нависая над ним, произносили угрозы. Закончилось все тем, что его вызвали к начальнику, – здоровенному, даже по меркам плутониан, субъекту, который орал на него, грозился уволить.
– Тебя выкинут с работы, как паршивого кота! И никуда больше не возьмут! Тогда тебе останется одна дорога – в тюрьму, где тебя сломают, сотрут, уничтожат – сделают с тобой то, чего ты даже представить не в состоянии! Уж я об этом позабочусь!..
Вряд ли директор газеты обладал такой властью, однако он был уроженцем Плутона, а значит, у него имелись связи с собратьями. Может, ему бы и не удалось претворить в жизнь свою угрозу, но лишить Воронцова работы – вполне в его силах. Значит, нельзя перечить, если он не хочет оказаться на улице, а впоследствии – в местах не столь отдаленных, как «злостный тунеядец». Надо кивать, со всем соглашаться, напустить на себя убитый и виноватый вид – и делать все, что скажет шеф.
Когда поток криков схлынул и Олега отпустили, он неожиданно для себя осознал, что уже не боится начальства так, как прежде, а его мысли занимает лишь одна мысль: мне нужен нарк, и – немедленно!
Сам не свой, какой-то погруженный в себя, глубинно-новый, Воронцов сел на рабочее место и стал делать то, за что ему платили мизерную зарплату. Делать механически, но правильно…


Вернувшись домой, он первым делом набрал номер Константина и попросил его прийти. Полчаса ожидания растянулись до полугода, но вот, наконец, в дверь позвонили…
…– Вообще это на меня не похоже, – словно извиняясь, сказал Олег.
– Можешь не оправдываться. – Переступая порог квартиры, Константин улыбался. – Я на своем веку повидал многих «начинающих», и все они отчего-то очень сильно стеснялись своего естественного желания.
– Естественного?
– Ну конечно! Стремление к Истине, к Ответу, к Высшему – разве не это отличает людей разумных от дриопитеков? Желание достичь Предела, открыть для себя пассионарность бытия!
Когда Привольнов разделся и переобулся, они прошли в комнату. Константин как обычно задвинул шторы и вынул из кармана инжектор. Воронцов взял предмет подрагивающими руками.
– Да что ты его рассматриваешь? Давай, вжарь! – улыбаясь еще шире, произнес Привольнов.
Олег выглядел немного неуверенным.
– А ты?
– Я пока подожду, послежу за тобой. А то в прошлый раз ты смылся из квартиры – я ничего не смог сделать: был еще в Том Мире.
– Но я же не понимал, что делаю, ты сам говорил…
– Все верно. Поэтому я лучше побуду тут. Ну же, не бойся, – видя сомнения друга, подбодрил его Константин.
Олег вставил конец инжектора в ухо и нажал кнопку…
…В этот раз перемещение происходило быстрее и менее болезненно. Холод и темнота вновь присутствовали, но они не испугали Олега. Желание испытать чувство полета над грешным земным миром, ощущение эйфории на фоне серости жизни было сильнее, чем все опасности – которых, как помнил Воронцов, вовсе нет. Это если верить словам Константина, а на самом деле… Олега не интересовало, что – на самом деле. Он жаждал нарка, он не мог без «средства», а все прочее отступало на второй план – и еще дальше.
– Пока ты не перенесся, я расскажу тебе пару вещей, – вещал Константин, когда Воронцов, полный ожидания и нетерпения, стоял посреди комнаты. Взгляд Олега был устремлен в потолок, мысли возносились к небу, нарк, даже не успев оказать своего пьянящего воздействия, уже влек мужчину к скрытой, спрятанной, потаенной сути – к обители Высшего. – Послушай меня. – Привольнов сел в кресло, принял расслабленную позу, положил руки на подлокотники. – В Том Мире ты можешь встретить других «искателей». Большинство из них носит повязки на руках – либо красные, либо синие. Человек без повязки – бандит или «свободный путешественник». Будь с такими осторожен. «Красные» – приверженцы Высшего и нарка, с ними легко найти общий язык, а вот «синие» пытаются всячески им помешать. Противостояние доходит иногда до настоящих баталий, до битв, мини-войн с применением оружия. Самое неприятное: если тебя ранят в Том Мире, то и на Земле твое тело получит точно такую же рану. Принимая нарк, ты не погибнешь – он абсолютно безвреден, но тебя могут убить другие люди. Все как всегда. Я не пугаю – лишь раскрываю перед тобой неприглядную сторону Искания. Если у тебя возникнут проблемы, можешь рассчитывать на «красных». О «свободных путешественниках» не скажу ничего определенного. «Синих» же я бы обходил стороной, но кто знает: вдруг тебе повезет. К тому же люди – непредсказуемые создания, поэтому, даже общаясь с «красными», будь настороже. Ну, и, конечно, нельзя забывать о полах – вездесущих и опасных… Сейчас я не отправляюсь Тот Мир – тебе нужно научиться самому ориентироваться там. Я буду следить за твоим состоянием и, если что, постараюсь помочь. Жаль, конечно, что нарк невозможно вывести из организма – надо дождаться, пока он распадется на составляющие, – только тогда человек вернется в реальный мир. Были опыты по вымыванию «средства», но все они закончились печально – подопытные умерли. Я не хочу и не могу рисковать жизнью друга.
– Может, ты все-таки «пойдешь» со мной? – Холод уже преобразовывался, переходил в стадию жара. Олег обхватил себя руками и посмотрел на зашторенное окно. А если флайт-камера подслушивает их? Если полиции известно, чем он занимается? Если сейчас полы нагрянут, найдут его совершенно беспомощным, наденут на него наручники и увезут в участок? А в себя он придет лишь в камере… Плутониане не любят тратить время на суд – нарикам они выносят приговор сразу же, как только обнаруживают и арестовывают их. И тюрьма – лучший вариант для преступившего закон, ведь голубомордые не чураются и смертных казней. Двое друзей Олега, скрашивавшие депрессивное существование героином, были убиты ублюдками с Плутона.
«Никогда бы не подумал, что стану бояться расплаты за незаконные удовольствия. Я ведь всю жизнь был тихим, неперечливым работником, которого никто не замечает. Тем, кто мало чего добивается, но и не влипает в дерьмо, потому что обходит его стороной. Я был таким – до того дня, когда принял нарк… Хотя нет, изменение началось раньше. Я словно бы почувствовал, что придет Константин, что пригласит меня в ту квартиру… Или звезды все решили за меня? Не хочу думать об этом… И уже не могу…»
Сквозь веретенообразную пелену, сквозь туман переноса донеслись слова:
– Нет, ты должен сам…
Сам… сам… сам…
А потом наступила темнота…
…Пробив которую, раздвинув руками, заставив отступить, он очутился на песке иной реальности. Мира, не похожего на привычный и опостылевший, – более яркого, более живого. Иного. Но столь прекрасного, сколь и чувство, заполнявшее Воронцова изнутри.
Мужчина вдохнул полной грудью, поежился от ветра и запахнулся в зимнюю куртку красного цвета. Он подготовился к своему первому путешествию: оделся потеплее, запасся водой, даже сделал себе бутербродов. Надо было бы прихватить с собой острый кухонный нож для самообороны, но он не успел этого сделать – слишком поздно Константин рассказал ему об опасностях, что таит Тот Мир.
Который уже пел, звал его за собой – в себя.
И Олег отправился в Путь…






СМЕНА РАКУРСА

Спор затянулся. Мария предлагала еще немного передохнуть, прежде чем идти дальше, а Вадим убеждал жену, что надо двигаться, ведь, во-первых, действие нарка может закончиться в любой момент, а во-вторых, кругом полно «синих». Да и от «свободных путешественников» неизвестно чего ждать.
– У тебя что, в жопе загорелось?! – использовала Мария последний аргумент.
– Нет, мать твою… – Вадим чуть было не сорвался, но вовремя сдержал порыв: лидер должен уметь побеждать свои эмоции, потому что он – пример для других. Если все станут цапаться друг с другом, до добра это не доведет. – Нет, я лишь думаю об общем благе.
– А я устала! Мне нужна передышка.
– Мы уже полчаса передыхаем.
– Этого мало. Я чувствую себя разбитой и потерянной…
– Может, тебе не стоило принимать нарк?
– Когда я впрыскивала его, все было в порядке.
– Я имел в виду, вообще. Наркофилия в твоем случае опасна.
– А вот это не тебе решать! – снова вспылила женщина.
– Да?! А хоть что-нибудь я, как лидер, могу решать? – не выдержал-таки Вадим.
– Конечно-конечно. Ты лидер, ты вожак. Ты – главный. А мы так, приблудное дерьмо. Нас прибило к берегу, и вот…
– Не начинай…
– Я не начинаю! Я просто устала!!
Неизвестно, до чего бы дошли спорщики, если бы вдруг один из «красных» не заметил вдалеке чью-то одинокую фигуру.
– Смотрите, кто-то идет!
– «Синий»?
– Да нет, не похоже.
Вадим снял с пояса бинокль, настроил прибор и с трудом, сквозь песчаную бурю, разглядел темный силуэт. Красная куртка выделялась на нем кровавым пятном, расплывшимся по телу.
– Ну что, «синий»? – уточнил Саша, парень, что заметил бредущего впереди человека.
– Вроде нет – повязки не вижу.
– Это может быть провокация.
– Знаю. Слава богу, не первый день на свете живу… Так, остановился, – через какое-то время сказал Вадим, имея в виду нежданного «гостя». – Смотрит прямо на нас – видимо, заметил. Идет… Нет, не идет. Там еще один.
– Ну, точно замутки «синих». За лохов нас держат.
– Если так, дождались бы, пока он доберется до нас, вотрется к нам в доверие… Нет, тут что-то иное.
– Может, это «свободники»? – предположила Мария, присоединяясь к мужчинам.
Вадим пожал плечами.
– Фиг знает. Но встречи, похоже, не избежать. Будем разбираться на месте.
– А что там второй?
– По-моему, разговаривает с первым.
– О чем?
– Не слышно!
– Дай мне бинокль.
Вадим передал устройство Саше. Тот покопался с ним недолго – в результате, молодой человек смог расслышать, о чем двое «новоприбывших» вели беседу. Ветер ярился и завывал все сильнее. Саша вывернул регулятор громкости на полную, чтобы голоса пришельцев были слышны остальным…

СЦЕНА СОБЫТИЙ

…– То есть как в коме? – Олег опешил: он не мог поверить словам друга. – Это точно?
– К сожалению, да… Не забывай, до того, как стать PR-специалистом, я получил медицинское образование.
– Но… как я оказался в коме?
– Что-то пошло не так. Возможно, «средство» вступило в конфликт с чем-то внутри твоего организма, хоть это и нонсенс: нарк безопасен, это всем известно, – пытался объяснить Константин, стараясь говорить громче, чем выл ветер.
– Так… и сколько у меня времени?
– То есть, когда ты вернешься назад?
– Да.
– Не знаю. Главным образом, это зависит от твоих физиологии и ментальности. А кроме того, от различных менее значительных факторов.
– Но, как только я вернусь, я окажусь внутри бесчувственного тела, которое может… умереть когда угодно.
– Угу. – Привольнов кивнул.
– И я не смогу вернуться в Тот Мир… в смысле, сюда?
– Боюсь, что нет. Люди, находящиеся в коме и при смерти, теряют в активности того участка мозга, с которым взаимодействует нарк…
– Ладно, я понял. Нет времени на долгие объяснения.
Повисло тягостное молчание. Нарушить его решился Олег.
– А что, если впрыснуть нарк, пока я еще нахожусь здесь? Ведь «средство», насколько я понял, активирует деятельность мозга, а новая его порция должна смешаться со старой, и… Понимаешь, к чему я веду?
– Хочешь отсрочить свое возвращение?
– Да, меня не радует перспектива переселяться в неподвижное тело, которое не способно двигаться, смотреть, чувствовать, осязать… и, возможно, «готовится» умереть.
– Хм, что ж… попробую. Но я смогу сделать это, только когда вернусь.
– А ты не знаешь, сколько времени это займет?
– Я ввел себе небольшую дозу – как раз из расчета того, что мне придется уйти обратно.
– Хорошо… Вернее, плохо, ну да черт с ним! В таком случае, нам ничего не остается, кроме как скрасить время.
– И что ты предлагаешь?
– Видишь людей впереди?
Константин прислонил руку козырьком ко лбу и всмотрелся вдаль.
– Да, там кто-то есть…
– Ну так вот, я предлагаю пойти пообщаться с ними.
И Олег бодрым шагом направился к разбившим лагерь путешественникам.
– А что если это «синие»?
– Вот и выясним заодно, – на ходу, не оборачиваясь, бросил Воронцов.


К счастью, люди, которых заметили друзья, оказались «красными». Их предводитель, Вадим, поднялся с корточек, протянул руку, представился. Олег ответил на это рукопожатием и назвал свое имя, затем то же самое сделал Константин.
«Красные» с подозрением и недоверием осматривали двух пришельцев. Один, назвавшийся Олегом Воронцовым, был среднего роста, белобрысым и широкоплечим. У второго, брюнета, представившегося Константином Привольновым, плечи оказались поуже, зато ростом он превосходил друга на полголовы.
– Я бы предложил вам стул, да у нас их нет, – произнес Вадим и усмехнулся. – Приходится путешествовать налегке.
– Понимаю, – сказал Константин.
– Располагайтесь, где вам будет угодно.
Привольнов сел на корточки, а Воронцов плюхнулся прямо на песок. Похоже, весть о том, что его тело в коме, необычным, но кардинальным образом что-то изменила в Олеге.
– Мы слышали о вашей проблеме. – Вадим сделал паузу. – Не уверен, что мы сможем вам помочь, но… как вы смотрите на то, чтобы присоединиться к нашему отряду? Хотя бы на время. Нам нужны люди.
– Мы не против, – за двоих ответил Олег.
– Тогда вам лучше надеть повязки.
– Мне кажется, пока это лишнее. Вначале мы хотели бы поближе познакомиться с вами и вашими методами… ну, вы понимаете…
– Да. Тогда договорились… Вы голодны?
– Я нет, – ответил Воронцов.
– Я тоже недавно поел, – сказал Константин.
– Понятно… А сейчас, к сожалению, вынужден на время оставить вас одних. Обвыкайтесь, я же пока дам отряду несколько указаний.
– Конечно. Спасибо.
Вадим сдержанно улыбнулся и поднялся с песка.
Когда он отошел на значительное расстояние, Мария приблизилась к нему и шепнула на ухо:
– Ты так добр с ними. Не делаешь ли ты ошибки?
Ответ лидера был жестким:
– Я бы никогда не стал тем, кто я есть, если бы не просчитывал события на два хода вперед. Скорее всего, они просто заблудшие овцы – в этом случае мы ничего не теряем и даже приобретаем двух помощников. Если же они агенты «синих», пусть считают нас недалекими и доверчивыми, пускай расслабятся, а мы подловим их в самый неожиданный момент.
– Смотри, как бы не было поздно.
Вадим сжал губы в тонкую линию, отвернулся от жены и пошел отдавать приказания отряду. Они путешествовали уже достаточно долго – воздействие нарка скоро могло исчерпать себя, поэтому приходилось торопиться…


Отряд «красных» и двое прибившихся к ним людей брели по ядовитого цвета пустыне, оставляя в песке отпечатки ботинок, которые немедленно уничтожал, стирал, обращал в небытие налетавший ветер. Погода злилась все сильнее. Тот Мир словно бы пытался сказать: какую бы эйфорию не дарил я своим гостям, они – всего лишь гости, и им немало нужно превозмочь, если они хотят заплатить цену за нарк и надеются в конце концов обрести Высшего.
Многие люди отправлялось на его поиски, но успеха в них не добился никто – по большому счету, ни один человек даже не приблизился к Высшему. Однако надежда не была утеряна. «И покуда есть нарк – Путешествие продолжается!..» – этой фразой заканчивалась книга Диккера. Олег захватил ее с собой из реального мира. Мужчина пролистал пророческий труд, пока они сидели на привале, а когда Вадим скомандовал «В путь!», убрал книжицу в карман куртки, встал и вместе со всеми двинулся вперед.
Ветер бросал песок в лицо, сыпал за шиворот, ударял им по ногам и животу. Идти так сложно, но еще сложнее – просто идти, будто бы без цели, к странному горизонту, зовущему и в то же время отпугивающему. Олег всматривался в окружающий пейзаж в надежде увидеть город, поселение или хотя бы одинокий домик, но вокруг не было ничего – только загадочное море–пустыня…
…Прошло больше часа – по примерным подсчетам Воронцова, ведь время в Том Мире и Этом никак не связаны, – прежде чем начались изменения. Во-первых, исчез Привольнов. «Действие его нарка закончилось», – понял Олег.
Во-вторых, внезапно прибавилось сил, бодрости, духа. «Наверное, Константин вкатил в мое бесчувственное тело лошадиную дозу “средства”. Значит, сработало-таки…»
А в-третьих, впереди наконец показалось… нет, не что-то – кто-то. Один из «красных» дотронулся до руки Вадима, привлекая его внимание, а затем указал в сторону трудноразличимых, скрываемых «потоками» песка темных фигур.
– «Синие»!..
Командир отряда обернулся и отдал приказ:
– Всем приготовиться к бою!
И его рука тут же метнулась под куртку, выхватывая из-за пояса пистолет.
Люди с синими повязками бежали, держа в руках огнестрельное оружие.
– Ах ты гад! Чертов предатель! – Саша, решив, что Олег обманом и хитростью привел их в это место, набросился на Воронцова с кулаками.
Тот попытался защититься, но пропустил пару ударов. Олег упал на песок. Кровь стекала по его лицу.
– Я тут ни при чем! Я шел вместе с вами и не знал, что здесь «синие»!
– Ну конечно! Проклятый ублюдок!
Саша направил на Олега пистолет и выстрелил. Но Воронцов уже бросился на «врага», сбил с ног, и они, сцепившись, покатились по песку.
А в это время вокруг распускалась могильным цветком баталия. Звук свистящих пуль сливался с завываниями ветра. Повсюду слышались рыки и крики. Среди «красных» раненых было больше, однако они на два-три человека превосходили численностью отряд «синих».
Вадим, превозмогая боль в простреленном плече, выпускал во врагов патрон за патроном. Мария лежала на песке с пробитой ногой. Половина «красных» защищала своего командира, а оставшиеся атаковали «синих», некоторые – у кого закончились боеприпасы – с ножами.
Оказавшись сверху, Саша вдавил Олега в песок. Пальцы молодого и сильного парня стиснули шею Воронцова. У того поплыло перед глазами.
«Вот уж не думал, – промелькнула мысль, – что расстанусь с жизнью так, по-глупому, по ошибке, да еще и в чужом мире. В чужом!..»
Вдруг захват ослаб. Саша закатил глаза, его голова упала на грудь Олегу. Тот спихнул противника, но не успел порадоваться спасению, как что-то тяжелое и твердое ударило прямо в висок. «Приклад ружья…», – вспышкой озарило сознание – которое в следующую секунду отключилось, погребя под нереальным, но неподъемным слоем беспамятства и безжалостную пустыню, и жестокую бойню, и погибающих людей…


…Окружающая действительность вторгалась в разум медленно, рывками. Первой пришла боль, за ней – краснота. «Кровь», – подумал Олег. И поморщился: даже мыслить сейчас было больно. А вслед за этим проступили очертания мира – не знакомого, хоть и ненавистного, а все того же, жуткого, пустынного… не–человеческого…
– Наш гость очухался, – услышал Воронцов чей-то хриплый, грубый голос.
– Дай ему воды.
Олег хотел встать, но не смог двинуться с места. «Связан», – понял он. Осмотревшись мутным взором, Воронцов увидел трех «красных», что лежали рядом с ним. Их руки и ноги также были стянуты веревками. Среди пленников находилась и Мария, с перебинтованной ногой. «А где остальные? Где Вадим, Саша?.. Мертвы?»
– На, пей.
Что-то металлическое ткнулось Олегу в губы. Не сопротивляясь, он стал хлебать из поднесенной чаши прохладную воду.
– Хватит, а то другим не достанется.
Как только емкость убрали, кто-то схватил за веревки и поднял Олега с песка. Затем появился нож, разрезавший путы на ногах.
– Стоять. Стоять, я сказал! Вот так…
Воронцов, все еще борясь с приступами боли, мутным взором озирался по сторонам, но ничего нового не увидел: та же пустыня, та же пустота, та же бесцельность…
И тут кто-то гаркнул:
– Выступаем!
Наверное, это был предводитель «синих».
– Хватит созерцать – пошли, – грубым голосом над самым ухом.


Олега пихнули, и он побрел по глубинно-синему песку вслед за остальными. Ветер неожиданно стих – в пустыне стоял мертвый «штиль». Ни единого, даже самого слабого порыва. Но все равно холодно… холодно и безнадежно…


…Движение ног словно бы не управлялось сознанием. Воспаленный взор с раздражением и злобой глядел на чересчур яркий, ядовитых расцветок Мир. Тело болело, особенно там, где его стягивали веревки. Ужасно хотелось пить, но «синим», видимо, было на это наплевать. Эйфория, рожденная нарком, уже исчерпала себя, а приподнятое настроение давилось приблизившейся бедой, как таракан – рукой человека, существа более сильного, а значит, более достойного. Давилось, будто бы нечто ненужное и вредоносное…
Пару раз Олег падал: не хватало сил идти дальше. Да и зачем? Лучше уж сгинуть без вести в пустыне цвета моря, чем… чем что? Какую участь приготовили ему пленители?..
– Я… я больше не могу… оставьте меня здесь… – бормотал Воронцов, лежа на песке. Он с нетерпением и надеждой ждал момента, когда нарк распадется на составляющие, перенеся его на Землю. Кома или смерть – теперь уже все едино. Лишь бы не эта непрекращающаяся пытка… Сколько они уже идут? Час, два? А может, несколько дней? Или недель?..
Внезапный прилив сил и эйфория, будь она проклята! Старые ощущения вернулись, принеся с собой знание: Константин впрыснул ему в голову очередную порцию «средства». Эх, если бы друг был рядом, если бы смог найти Олега!..
«Синий» охранник витиевато выругался, рывком вздернул пленника на ноги и толкнул, заставив идти.
Когда же это кончится? Когда?..


…Порывы ветра налетали, но не задерживались, как и все в этом мире.
Или в Том?
Олег перестал понимать происходящее и просто шел – туда, куда его вели, куда звал неощутимый, невыразимый, неназываемый глас. Уже и тычки в спину прекратились, и не слышно было окликов его «конвоиров», и цель – прежде неясная, а теперь растекавшаяся кругляшком акварели на листе бумаги – отступала дальше и дальше. За грань. За восприятие. За то, у чего нет имени.
«Не оглядываться – просто идти. Иначе не дойдешь, иначе – не сможешь… Зачем? Нет, нет… никаких вопросов… Просто идти…»
И он шел.
А ветер продолжал петь свою одинокую, вечно повторяющуюся, гипнотическую песнь и бросать в лицо «пригоршни» нереально-синего песка…
…Пленка порвалась спустя годы или миллисекунды.
Действие остановилось.
Момент тишины и бездвижия.
Голова медленно поднялась.
Взгляд постепенно сфокусировался.
И – пришло узнавание.
Или даже – слияние.
Робот…
Робот был огромным, затмевающим собой все: от неба до земли. Хотя ни земли, не неба как таковых здесь не существовало – лишь пародии на них.
Олег огляделся – и не увидел ни души: «синие» испарились, так же как и их пленники. Воронцов потер руки и внезапно понял, что не связан. Он осмотрел себя и удрученно хмыкнул: да, не в лучшей форме он находится. Одежда порвана и запачкана, ссадины на руках и ногах, а на голове наверняка огромная шишка, покрытая запекшейся кровью. Чтобы убедиться в последнем, Олег дотронулся до макушки. Боль, точно зверь в норе, пробудилась и оскалила клыки.
Но все это таяло, теряло смысл и очертания перед тем, что возвышалось всего в нескольких десятках шагов. Выросшее, зародившееся, появившееся так близко не казалось картиной Дали или другим видом подмененной реальностью. Оно выглядело по-иному, оно имело иную суть. В нем не было ничего псевдофантасмагорического – только что-то невыносимо знакомое, непередаваемо ясное. Неуловимое сходство понятий. Как познать суть, спрятанную за черной стеной, как увидеть отгороженную метафорой правду?
Граненая, остроконечная голова, невероятных размеров тело, мощнейшие руки, держащие… что это? Подносы? А на них?.. Олег сделал шаг вперед, чтобы разглядеть вещество, лежащее на громадных блюдах, когда основы сознания потряс голос. Казалось, все окружающее содрогнулось от него.
«ЗДРАВСТВУЙ, ИСКОМЫЙ! – прогремело по вселенной, отскочило от каждой песчинки и унеслось в небо, и рассыпалось-расплылось по нему, и ввинтилось во все атомы. – Я ЕСТЬ Я!»
– Кто?.. – выпершил Олег. Уже не было сил удивляться, но открывшаяся картина и голос – Глас, – они не могли не потрясать!
«Я ЕСТЬ Я! Я ЕСТЬ МИР! Я ЕСТЬ ТЫ! ЗАЧЕМ ТЫ ЗДЕСЬ?»
И, не дав Воронцову ответить, металлическая громадина шагнула ему навстречу. Мир содрогнулся и изогнулся в болезненно-сладострастном припадке. А рот, которого у робота – существа? – никогда не было, продолжал исторгать звуки:
«ТЫ ЗДЕСЬ, ИБО ТЫ – Я! Я ПРИДУМАЛ НАРК! Я ПРИНЕС ЕГО В МИР, ИБО МИР ЕСТЬ Я, А Я ЕСТЬ НАРК!»
Совершенно беззвучно рука вытянулась в сторону Олега, и поднос оказался вблизи человека, всего в паре-тройке шагов от него. Что-то белое и рассыпчатое горкой возвышалось на блюдце цвета меди.
«И СКАЗАЛ Я ИМ, – взревел Глас, – ВАША ЖИЗНЬ – В МОИХ РУКАХ, ИБО СОЗДАНЫ ВЫ ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ МОЕМУ! ТАК ПРИМИТЕ ЖЕ НАРК, ОСВОБОДИТЕ СЕБЯ, НАЙДИТЕ МЕНЯ И БУДЬТЕ СЧАСТЛИВЫ! НО НИКТО НЕ СМОГ, ИБО Я ЕСТЬ ОНИ, НО ОНИ НЕ ЕСТЬ Я. И ТОГДА СОЗДАЛ Я ПОСЛАННИКОВ И РАСПРОСТРАНИЛ ИХ ПО СВЕТУ, КАК БЛАГОСТНЫЙ НЕКТАР. ОДНАКО НЕКТАР СКИС И ПРЕВРАТИЛСЯ В ОТРАВЛЕННОЕ ЗЕЛЬЕ. ЧУМОЙ ЗАРАЗИЛ НАРК МИР, ЧТО СОЗДАЛ Я, МИР, НЕ ГОТОВЫЙ К ИЗМЕНЕНИЯМ И УЛУЧШЕНИЯМ! Я ЕСТЬ СТРЕМЛЕНИЕ ВВЕРХ, Я ЕСТЬ СОЗДАТЕЛЬ НЕБЕС И САМИ НЕБЕСА, Я ЕСТЬ ВЫСШИЙ, НО КАЖДЫЙ ИЗ ВАС ВЫСОК ТАК ЖЕ, КАК Я. ВЫ ЗАБЫЛИ ОБ ЭТОМ, ИЗРИНУЛИ ЗНАНИЕ ИЗ ГЛАВ СВОИХ – И ТОГДА ПОСЛАННИКИ МОИ ОБРАТИЛИСЬ ВАШИМИ ВРАГАМИ».
Олег молча внимал Гласу, вне желания что-либо ответить, а прервать говорившего ему было попросту не под силу.
«НАДЕВ СИНИЕ ПОВЯЗКИ-СИМВОЛЫ, ОНИ СТАЛИ ТВОРИТЬ БЕЗЗАКОНИЕ, ИБО ТОЛЬКО ТАКОЕ УБЕЖДЕНИЕ ПОНИМАЕТЕ ВЫ, ИБО ТОЛЬКО БОЛЕЕ СИЛЬНЫЙ ПРАВ ПРЕД СИЛЬНЫМ. ПОСЛАННИКИ ЛОВИЛИ ВАС В СВОИ СЕТИ И ПРИВОДИЛИ КО МНЕ, ЧТОБЫ Я ДАЛ ОТВЕТ И ПОКАЗАЛ ДОРОГУ НАЗАД. ИБО Я ЕСТЬ ТА ДОРОГА, ТА ТРОПА, ТОТ ПУТЬ, ЧТО ВЫ ВСЕГДА ИСКАЛИ, НО НИКОГДА НЕ ВИДЕЛИ. И Я ПОКАЗЫВАЛ ЕГО, МНОЖЕСТВО И МНОЖЕСТВО РАЗ, И ПОКАЖУ СНОВА. А ТЕПЕРЬ Я ОТКРОЮ ЕГО ПРЕД ТОБОЙ, ИБО ТЫ – ИСКОМЫЙ! ИБО ТЫ, КАК И ВСЕ, ПОДОБНЫЕ ТЕБЕ, КАК И ВСЕ, ПОДОБНЫЕ МНЕ, ДОЛЖЕН ТВОРИТЬ И ПОКАЗЫВАТЬ ИСТИНУ. НО ТВОЕ ГЛАВНОЕ ОТЛИЧИЕ – ТЫ ЗРИШЬ ЕЕ. И СЕЙЧАС ТЫ МОЖЕШЬ УЗРЕТЬ ЕЕ ВО ВСЕХ ЗАПРЕДЕЛЬНОМ ВЕЛИЧИИ И НЕПОВТОРИМОЙ КРАСЕ! ПРИМИ ПОРОШОК – ОТКРОЙ ДЛЯ СЕБЯ ВЕЧНУЮ ЖАЖДУ ПОЗНАНИЯ В НЕИЗМЕРИМОЙ ВСЕСИЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ – МОЕЙ РЕАЛЬНОСТИ! И ШАГНИ ЧЕРЕЗ ПРОПАСТЬ!!!» – Последние слова заставили миры скукожиться, завибрировать – а потом сгинули, рухнули в колодец бессловесности, и наступила Тишина.
Воронцов, не до конца понимая, что делает, протянул руку и коснулся порошка. Мягкий, податливый, приятный… как мир… Может, надо было стерпеть, остановиться, поразмыслить… Но внутренне–глубокий, страстно–неостановимый порыв уже гнал его вперед, управлял им, как сильнейший ветер управляет беззащитнейшим листком, – с напором и хаосом внутри. Но то был хаос, который просто обязан куда-то привести… Окончательно вырвавшись из пут, Олег зачерпнул горсть рассыпчатой белой массы, поднес ко рту – и проглотил: сначала небольшую часть, затем – половину от оставшегося, а после и все, что еще не съел.
«С ТЕБЯ ДОВОЛЬНО».
Все так же бесшумно рука вернулась на место. Но сейчас наступало время, когда жуткое обращалось красивым, а красивое – истинным. И он ничего не мог с этим поделать.
Через мгновение эйфория полностью подчинила его себе.
А еще через миг реальность треснула…

СМЕНА РАКУРСА

…– Олег! Олег!..
Слова–всхлипывания пролетали сквозь туманную пелену.
Воронцов принял их в себя – и открыл глаза.
– О боже, Олег, ты жив!
Женщина с длинными рыжими волосами обняла его.
– Отойдите, пожалуйста, – сказал человек в белом халате – судя по всему, врач. – Дайте ему воздуха. Как вы себя чувствуете?
– Я… я… я… – повторял Олег, не в силах произнести что-либо еще.
– Ты узнаешь меня? Это я, Мария! Олег!..
– Мария? – Лежащий на кровати Воронцов попробовал это слово на вкус. – Я… не знаю…
Врач кивнул.
– Временная потеря памяти… Лучше дать ему отдохнуть. Хотя я настаиваю на госпитализации.
И тут Воронцов вспомнил.
– Нет! Нет! – Он подскочил на кровати и схватил рыжеволосую женщину за руку. – Не надо! Только не в больницу, ведь я наркофил! Если плутониане узнают об этом, мне конец!
– Наркофил? Плутониане? – Мария смотрела на него с непонятным чувством.
– Давайте оставим его, – повторил врач. – А госпитализацию обсудим потом.
– Не надо!.. – в спину удаляющимся людям бросил Олег, но они то ли не услышали его, то ли не захотели услышать. Лишь самый высокий из них обернулся в дверном проеме и грустно улыбнулся. «Я знаю его? Это лицо… Константин… – всплыли в сознании обрывчатые мысли. – Но как же, как же…»
Лицо врача тоже выглядело смутно знакомым, а имя этого человека вертелось на языке, но никак не желало сходить с него.
Дверь закрылась. Находившиеся за ней о чем-то тихо говорили.
– …наркоман… – донеслось до Олега. – …кокаин… передоз…
А потом:
– …я не знала… излечимо?..
И что-то еще, гораздо тише, набор звуков. Воронцов вслушивался, но ничего не мог понять.
Он в бессилии упал на кровать. Разум подсказывал, что надо осмыслить происходящее, но он же, всесильный и вечно ошибающийся разум, повторял: сейчас ты на это не способен.
Олег осмотрелся, и взгляд его зацепился за лежащую на кресле куртку. Красная…
Воронцов подался вперед, прополз по кровати, слез с нее, встал в полный рост. Только сейчас он с удивлением заметил, что на нем нет одежды, не считая футболки и трусов. Олег сделал пару неуверенных шагов. Обошел что-то очень неприглядное на вид, оказавшееся пятном от рвотной массы. Взял в руки куртку и принялся рассматривать ее. «Запах пустыни», – вдруг подумалось ему.
Руки сами собой ощупали предмет одежды, похлопали по карманам – и нашли какую-то вещь. Кисть скользнула внутрь. Пальцы коснулись предмета. Сомкнулись. Рука извлекла на свет потертую, помятую, потрепанную книжку в бумажном переплете. «Феликс Диккер, – прочел Олег. – “Как разрушить реальность?”».
Еще несколько шагов, к окну. Тело покачивалось, но сознание происходящего потихоньку возвращалось на место. Палец нажал кнопку, открывая окно, голова выглянула наружу. А там…
…обычный мир. Летающие машины, люди в одежде ХХII века, светящиеся всеми цветами голограммы-рекламы… Все как обычно. Только нет плутонианской полиции. «Где полы? Где голубомордые?» Он высунулся чуть дальше, повертел головой. «Где же?.. Они ведь были повсюду в том мире… В том мире?»
Олег отошел от окна, сел на кровать. Обратил взгляд на книжицу, которую держал в руках. Она притягивала взор – так и хотелось раскрыть ее, прочесть, узнать, что внутри. «А вдруг там ничего не изменилось?»
Реальность застыла в напряженном ожидании. По ее телу прошли микротрещины…
Но все-таки Олег подошел к открытому окну и, размахнувшись, забросил книжку так далеко, как только смог. «Пусть ветер решает… ветер и судьба». А вернувшись в кровать, забрался под одеяло и в благостном успокоении закрыл глаза.

Я так думаю,
Не в той реальности,
Очнулся я суммою
Вымысла и банальности.
Не ищи в стихах
Способ
Излечить страх,
Проза
В этом тоже
Мало поможет.
Надежда одна –
Лишь на тебя,
Вещь-в-себе…
(Феликс Диккер «Как разрушить реальность?», том 2-й, неизданный)



























27,5. Благодарности

Всем тем, кто был.
Всем тем, кто есть.
Всем тем, кто будет.
Спасибо!